В один из тревожных для Великой Британии дней, когда ее посланники пререкались с представителями Тринадцати Колоний по поводу статей договора, подводившего итоги затянувшейся Американской войны, в маленьком поселке Аудтсхоорн, затерявшемся в Кару, госпожа Йоханнес Трегардт благополучно разрешилась сыном. 10-го апреля 1783 года мальчика окрестили Лауисом Йоханнесом Трегардтом. Его прадед имел шведские корни и в свое время работал на Голландскую Восточно-Индийскую Компанию. Лауис писал свою фамилию как Tregardt, но следует помнить, что для прошлого всегда характерна большая путаница с произношением имен. Наследники Лауиса употребляли множество вариантов написания, наподобие Trigardt, Triegaardt и т.п. Чаще всего встречается вариант Trichart, легший в основу наименований нескольких городов и поселков, увековечивших память первопроходца Великого Трека.
О детстве молодого Лауиса Трегардта известно совсем немного, но дневник, который он вел в ходе главного приключения своей жизни, рисует нам образ рассудительного, образованного человека с разносторонними. Лауис стал фермером в достаточно почтенном возрасте, вначале в Бошберге, а затем в Сомерсет Ист. В 1834 году он перебрался через Фиш-Ривер и арендовал землю у Хинтсы (вождя племени кхоса) на берегах Кей-Ривер. Здесь, в стране кхоса,он стал общепризнанным лидером белой общины, насчитывавшей около тридцати семей.
Фольклор африканеров упоминает о Трегардте как об одном из уважаемых фермеров, который, подобно другим соотечественникам, покинул Колонию, разочаровавшись в непоследовательной пограничной политике Великой Британии. Но существует достаточно свидетельств, рисующих несколько иной портрет. И иногда перед нами встает образ "пройдохи, бежавшего из Колонии после ряда неприятностей с британскими официальными лицами". Британцы утверждали, что он промышлял скупкой краденого скота и проявлял открытое неповиновение законам Империи. На Трегардта же они вешают обвинения в подстрекании кхоса к пограничной войне 1834-35 годов. Известно, что в ходе боевых действий полковник Гарри Смит предлагал 500 голов скота в награду за задержание этого "бура-злодея".
Что в этих обвинениях правда, а что нет, сегодня, скорее всего, не установишь. Доподлинно известно одно - как только до Лауиса дошли слухи об ордере на его арест, Трегардт, не дожидаясь "красных мундиров", бросил свою ферму у Кей-Ривер и предусмотрительно перебрался за Оранжевую. В 1835 году, чувствуя себя и свои стада в относительной безопасности, изгнанник обосновался в треугольнике, образуемом слиянием рек Каледон и Оранжевая. В это трудное время он получил поддержку и покровительство своего друга - Хендрика Потгитера. Кроме того, по-соседству обитала еще одна партия буров-эмигрантов под предводительством Йоханнеса Ван Ренсбурга. Ван Ренсбург некоторое время проживал в Зевенфонтейне, где позднее Парижское Евангелическое общество основало миссионерскую станцию Бииршеба.
В начале 1836 года по настоянию своего патрона - Потгитера, Трегардт вновь оборвал корни, еще не успевшие глубоко врасти в благодатную землю, и шагнул в историю, начав беспримерный трек на север.
Предприятие, на которое решился Трегардт, не было обычной экспедицией. Оно являлось своего рода генеральной репетицией массового исхода, в конечном итоге получившего название Великий Трек. Следует помнить, что Трегардт отправлялся в неизведанные, пустынные, малонаселенные места, полные неведомых опасностей. Хотя, на первый взгляд, его поступок не такой уж сверхординарный (история пестрит описаниями путешествий в чужие страны), необходимо учесть, что отряд Трегардта состоял не из профессиональных авантюристов, ищущих богатства или славы. С ним шли обыкновенные мужчины, женщины и дети, не имевшие намерений возвращаться в насиженные места. Эти люди просто хотели найти подходящую для жизни землю и осесть на ней. Они напоминали группу космонавтов, навсегда покидавших родную планету в надежде открыть новый мир для себя и своих детей. Также следует помнить, что трек Трегардта носил характер разведки, поскольку Лауис получил подробные инструкции Потгитера и обязался отправлять тому информацию об исследованной территории. Прибыв к Зоутпансбергу, Трегардту надлежало дожидаться подхода основных сил фермеров, при этом высылая разъезды на поиски путей к одному из португальских портов - Лоренцо Маркесу, Инхамбане или Софале, которые в будущем могли бы обеспечить эмигрантам доступ к морю вне британской зоны контроля.
Само собой разумеется, что по мере продвижения вглубь материка путешествие становилось все рискованнее. Буры Восточной Провинции имели достаточно ясное представление об Трансоранжии, но совсем мало знали о местности за Вааль-Ривер, лишь догадываясь, что эта территория контролируется грозной военной машиной матабеле. Трегардт не знал ни о Лоренцо Маркес, ни о других прибрежных поселениях ничего кроме общих данных, что они лежат где-то на восток или северо-восток от Зоутпансберга и используются португальскими работорговцами как порты захода.
Партия Трегардта состояла из семи буров-фермеров с женами и тридцатью четырьмя детьми. Кроме того, для обучения детей во время путешествия, с ним отправился престарелый учитель по имени Даниел Пеффер. Буры также купили несколько рабов-бушменов и наняли горстку слуг из племен банту, которые, оказавшись смелее бушменов, сбежали, едва представился удобный случай.
Для большей безопасности вторая партия треккеров под началом Йоханнеса Ван Ренсбурга шла в компании с фермерами Трегардта. В качестве конечного пункта Ван Ренсбург наметил Делагоа-Бей, но побудительные мотивы, толкнувшие этого бура отправиться за тридевять земель, были несколько иными. Ван Ренсбург добывал средства к жизни охотой на слонов, и его манила перспектива охотиться на необжитых диких территориях, одновременно имея возможность по хорошей цене сбывать слоновую кость в Лоренцо Маркес. Ван Ренсбурга сопровождали несколько компаньонов с семьями, опасавшиеся оставить своих женщин и детей в Трансоранжии без защиты.
К сожалению, очень немногие из вуртреккеров вели дневники, но записи Лауиса Трегардта позволяют нам краем глаза подсмотреть жизнь этих voorste mense Великого Трека, узнать что тревожило, а что согревало сердца Трегардта и его спутников. Из последних наиболее интересен Карел - старший сын Лауиса, позднее обретший большую славу как исследователь Южной Африки. Но во время похода, о котором говорится сейчас, Карел (или Каролус, как его предпочитал называть отец) еще не раскрыл дремавший в нем талант первопроходца. На страницах отцовского дневника он предстает эксцентричным и самодовольным молодым человеком, не отличавшимся особой наблюдательностью, из-за которого отряд несколько раз попадал в неприятности. Хотя Каролус обладал навыками кузнеца и вообще был мастер на все руки, он и его мнительная, вечно недовольная жена стали для старика тяжелой ношей. Много лет спустя Каролус характеризовал свои взаимотношения с отцом как отношения советника и руководителя, но дневник Лауиса Трегардта неопровержимо свидетельствует, что они слишком часто отстаивали прямо противоположные точки зрения, иногда на грани открытой ссоры.
Младший сын - Петрус Фредерик Трегардт, которого отец обычно называет Пита, более приятный персонаж, и легко понять, почему именно он был отцовским любимцем. Когда начался Трек, Петрусу исполнилось семнадцать лет, и весь поход мы видим его жизнерадостным, надежным и внимательным молодым человеком.
Младший лидер экспедиции - бюргер по имени Ян Преториус, доставлял Тренардту еще больше неприятностей, чем сын Каролус. Позиция Преториуса во многом объясняется побудительными мотивами, с которыми тот примкнул к группе Трегардта. Поскольку британская администрация препятствовала продаже боеприпасов за Оранжевую, Преториус желал покупать порох у португальцев в Лоренцо Маркес. Естественно, он считал караван Трегардта наиболее безопасным способом туда добраться. На страницах дневника Преториус выглядит скаредной, мелочной личностью, постоянно оспаривавшей решения Трегардта и оказывавшей нездоровое влияние на прочих участников трека. Как мы увидим, в критический момент он даже подбил некоторых из треккеров покинуть основной отряд.
При знакомстве с другими членами экспедиции следует помнить, что в Южной Африке того времени социальный статус мужчины определялся количеством скота, которым тот владел. Четверо спутников Трегардта принадлежали к классу богатых скотоводов - bywoner. Их звали соответственно Хендрик Бота, Герт Схиперс, Ханс Стридом и Исак Альбах. Первоначально все они входили в группу Ван Ренсбурга. Схиперс, постоянно оказывая преувеличенные знаки почтения Преториусу, выглядит основательным подхалимом. Ему выпало умереть первым из взрослых членов экспедиции. Вдова Схиперса в дальнейшем завоевала всеобщее уважение своей твердостью и умением справляться с девятью непокорными детьми. Альбах - эльзасец по происхождению, утверждавший, что принимал участие в наполеоновских войнах, также попортил Трегарду немало нервов постоянными ссорами со своей цветной женой и Хендриком Ботой.
И, наконец, с ними был Даниел Пеффер - пожалуй, самая необычная персона из всех, кого можно было встретить, бродя по дикой Африке того времени. Этот благожелательный старый человек восьмидесяти семи лет, будучи образованнее своих компаньонов, исполнял роль учителя или meester детей, участвовавших в треке. Предметом особой гордости Пеффера служила карта мозамбикского побережья, с большим белым пятном во внутренней части, на которой имелись краткие записи и пометки, по крохам собранные у охотников, бывавших за Оранжевой Рекой. Пеффер вынеся все тяготы Трека, добрался до Делагоа-Бей, где и умер вместе с большей частью членов партии Трегардта.
Численность стада, взятого с собой треккерами, просто поражает. Они вели 925 голов крупного рогатого скота, 50 лошадей и свыше 5000 овец и коз. Большая часть животных принадлежала Лауису Трегарду (очевидно, получившему их от Хендрика Потгитера). Ян Преториус владел 250 головами крупного скота и пятьюстами мелкого. Стада других бивонеров выглядят гораздо скромнее. Количество животных определяло расстояние дневного перехода. Скот настолько основательно выедал траву и вытаптывал землю возле источников, что следы трека можно было обнаружить спустя много лет. Каждый вечер путешественники несколько часов посвящали сбору и пересчету стада. Трегардт неизменно переживал, если случалось потерять быка или корову, в то же время хладнокровно относясь к потере овец, возможно потому, что тех ежедневно приходилось забивать для приготовления пищи.
Необходимо помнить о крайней уязвимости партии. Для защиты от возможных нападений туземцев Трегардт имел в своем распоряжении всего девять мужчин, способных управляться с ружьями, хотя в случае крайней необходимости в бою им могли помочь несколько подростков, а женщины умели заряжать оружие.
Voorste mense необычайно повезло, что во время похода они не столкнулись с враждебно настроенными племенами, так как вопреки расхожему мнению о прирожденном умении буров метко стрелять, похоже, никто из них не был снайпером. Определенно, в записях они выглядят не очень хорошими охотниками. В своем дневнике Трегардт постоянно упоминает о неудачной стрельбе. Например, одна из записей гласит: "небольшого носорога убили лишь двенадцатым или тринадцатым выстрелом, в то время как должно было хватить одного". Правда, подобные результаты могли объясняться и качеством гладкоствольных мушкетов того времени, из которых даже хороший стрелок при идеальных условиях с двухсот шагов укладывал в цель размером 1,75 на 3 метра лишь треть выпущенных пуль. Так или иначе, но охотничьих трофеев не хватало, треккерам опостылела бесконечная баранина, и они всегда радовались случайно встреченному краалю африканцев, где могли обменять всякие безделушки на зерно, пиво и мед.
Можно без преувеличения сказать, что безопасность треккеров обеспечивали не столько ружья, сколько характер и талант их лидера. За три полных опасностей года Лауис Трегардт ни разу не подвел доверившихся ему людей. Он обладал как терпением, так и решительностью - качествами, востребованными сполна для поддержания мира в чрезвычайно беспокойной и сварливой компании. Лишь на страницах дневника Трегардт иногда выплескивал свое недовольство компаньонами, постоянно бранившимися по пустякам. Однажды он записал свой выговор Каролусу, ударившему младшего брата: "Я спросил, получил ли он мое разрешение бить других и поступать так, как ему хочется, и сказал, что если он желает командовать ребенком, находящимся на моем попечении, то вначале должен дождаться моей смерти. Я никогда не позволю ему без повода дурно обращаться с кем-нибудь из них. Я спросил, что сделал Пита, и сказал, что если посчитаю его виноватым, то сам отстегаю, но не позволю Каролусу вымещать свой гнев на Пита как на барабане".
В другом месте мы читаем, как в споре с Преториусом, очевидно дошедшим до точки кипения, он остудил оппонента, сказав: "Я вижу, ты обожаешь драться, тогда тебе стоит подраться с Каролусом, поскольку тот тоже любит драку. Мне же пятьдесят пять лет, и за всю свою жизнь я никогда не дрался". В еще одной записи он просто вздыхает: "я иногда напоминаю моим детям о ропоте Детей Израилевых, и говорю, что нам следует лучше благодарить Господа за его защищающую длань".
Трегардт вел свой трек почти на север от Оранжевой. Вельд, лежавший перед треккерами был исчерчен следами охотничьих партий, и его вагоны шли по тем, которые выглядели наиболее приемлемыми в данное время года. Иногда люди Трегардта двигались совместно с караваном Йоханнеса Ван Ренсбурга, но когда для отар и стад обоих треков не хватало пастбищ, отряды временно расходились.
Мы не знаем подробностей о компании Ван Ренсбурга по двум причинам: во-первых, никто из его людей не вел дневник, во-вторых, потому что позже, возле реки Лимпопо, вся партия исчезла при таинственных обстоятельствах.
Сам Йоханнес Ван Ренсбург был выходцем из Стеленбоша. В 1835 году ему исполнилось 56 лет. Подобно Трегардту его трек состоял из девяти семей, общим числом в сорок девять белых. Но эти люди были менее богатыми, и в целом их стадо насчитывало 450 голов крупного скота, 3000 мелкого и 30 лошадей. Как следствие, Ван Ренсбург мог двигаться быстрее Трегардта, и когда приходилось разделяться, он неизменно уходил вперед.
Должно быть, вид воловьих упряжек, влекущих вагоны треккеров, представлял собой удивительное зрелище. Наблюдатель, взобравшийся на один из Дракенсбергских пиков, мог бы увидеть, как окруженная тучей муравьев коричневая гусеница ползет по волнистому вельду, с одним микроскопическим существом, вырвавшимся вперед, словно ведущим ее в атаку на следующий горизонт. Этот воображаемый наблюдатель наверняка бы почувствовал, что караван движется по слишком огромной для него стране, оставляя за собой лишь крохотные оспины на ее грозной бесконечности. И если бы наблюдатель был достаточно начитан, в его мозгу могла мелькнуть мысль, что этот караван будет проглочен бескрайним вельдом, как, согласно Геродоту, Синайская пустыня поглотила войско персов.
Изредка треккеры натыкались на свидетельства присутствия живых людей, но гораздо чаще им встречались лишь руины старых краалей да белеющие на солнце кости. Время от времени они все же встречали группки приземистых хижин, чьи испуганные обитатели молча разглядывали пришельцев, вначале любопытствуя, а затем восхищаясь "белыми духами", которые, по их мнению, могли прийти лишь из мира мертвых. Поход был монотонен, но не скучен. Ежедневно треккерам приходилось выполнять массу работы. Стада требовали постоянного внимания, защиты от диких зверей и возможного воровства со стороны туземцев. Нормальный дневной переход составлял от десяти до двадцати километров, но нормальный день выпадал редко. Когда рождался теленок или ягненок, треккеры останавливались, чтобы возблагодарить Господа за прибавление и дать время маленькому животному научиться стоять на ногах. Периодически приходилось разведывать броды через водные преграды, а это, опять-таки, приводило к задержкам. Вагоны ломались - караван ожидал их починки. Животные заболевали или получали травмы - их требовалось выхаживать. Однако, несмотря на помехи, неторопливому движению по девственному вельду сопутствовала опьяняющая свежесть духа. Эта земля, покрытая бескрайним ковром сочной сладкой травы, рыжевато-зеленой, словно начинающая созревать пшеница, воплощала их самые потаенные надежды и желания.
Пока что voorste mense двигались по стране, о которой, благодаря рассказам охотников, они имели некоторое представление. Нам известно, что Трегардт и Ван Ренсбург соединили свои отряды у Бииршеба (Севенфонтейн), прошли у современного Деветсдорпа и немного восточнее Таба Нчу. Отсюда, оставляя по правую руку твердыни Дракенсберга, они продолжили движение на северо-восток, мимо современных Стандертона и Мидделбурга. Известно, что они прошли близко к горам Таба Нчу (или Блесбергу) -традиционному месту встречи последующих отрядов эмигрантов.
Но сведения о территории за Вааль-Ривер больше основывались на слухах. Единственный определенно известный факт состоял в том, что эти места постоянно навещали патрули матабеле, и когда буры в январе 1836 года переправились через Вааль (в районе Робертс-Дрифт), два отряда, для взаимной поддержки, сошлись ближе и взяли восточнее. До этого момента поход Трегардта был фантастически легким, настолько легким, что возникает ощущение нереальности происходившего. Но и теперь, когда они столкнулись с реальной угрозой, фортуна продолжала к ним благоволить, позволив проскользнуть в щель, оставленную соперничавшими воинами Мзиликази и Дингаана, незадолго до этого вернувшимися на свои базы после кровавой схватки у Сейкербошранда. Затем вагоны, под охраной конных пикетов, все еще стерегущих левый фланг от матабеле, спустились по изобильной долине Олифант-Ривер. Говорят, когда буры пришли к реке, текущей в северном направлении, то окрестили ее Нил, считая, что достигли верховий египетского Нила. Экспедиция нашла проход через низкий горный хребет (присвоив проходу имя одного из вождей бапеди - Секвати-Поорт). Здесь в апреле 1836 года между лидерами трека вспыхнул конфликт. Люди Ван Ренсбурга к этому времени расстреляли большую часть боеприпасов и были озабочены вопросом быстрейшего их пополнения в Лоренцо Маркес. Трегардт же советовал компаньону поменьше тратить порох, а вместо этого тщательнее чинить вагоны и готовиться для последнего броска к подножьям Зоутпансберга, до которого оставалось всего сто сорок километров. Похоже, Ван Ренсбург не внял совету, заявив, что прекрасно может позаботиться о себе сам, и решился идти один. Встретиться двум партиям более не судилось. В память о размолвке место, где Трегардт и Ван Ренсбург сказали друг другу "прощай", прозвали Стрид-Поорт ("Проход Ссоры"), в дальнейшем присвоив это имя всему горному массиву. Возможно, разногласиям лидеров у Стрид-Поорта придается больше значения, чем оно того заслуживает. Существовало много других причин для разделения экспедиции. Поскольку территория, патрулируемая матабеле, осталась позади, потребность двигаться усиленным конвоем исчезла. Пастбища, простиравшиеся в северном направлении, из-за засухи стали скуднее и с трудом удовлетворяли потребности общего стада. Наконец, следует помнить, что цели у этих людей были разные: в то время как Трегардт намеревался оставаться у Зоутпансберга и ждать Потгитера, исследуя прилегавшие территории, конечной целью Ван Ренсбурга являлся Лоренцо Маркес. Но, какова бы ни была реальная причина, в один из апрельских дней люди Ван Ренсбурга потянулись по сжигаемой солнцем равнине к громаде Зоутпансберга, подобно барьеру отрезавшму их от моря. Войдя в горы, Ван Ренсбург повернул на восток, и на несколько недель стал лагерем в тридцати километрах восточнее современного города Лауис Тричарт. Отсюда он отослал патрули на поиск проходов к Делагоа-Бей, надеясь обменять там добытую слоновую кость на порох, свинец и пищу. К этому моменту (а уже наступил июнь) скот Ван Ренсбурга начал умирать от болезни, получившей название хартватер, быстро передающейся и быстрее приводящей к летальному исходу, чем нагана, переносимая мухой цеце. Если животное не истощено, оно умирает от укуса цеце через несколько месяцев, в то время как хартватер заканчивается смертью за неделю-две. Позднее, идя по пути Ван Ренсбурга, Трегардт обнаружил рядом со следами колес его вагонов множество скелетов домашнего скота.
Но пока Трегардту, задержавшемуся у Стрид-Поорта, не был известен точный маршрут движения Ван Ренсбурга. Второй отряд выступил на север лишь в конце мая. Теперь настала очередь Трегардта всматриваться в скалистые бастионы Зоутпансберга, с каждым днем все сильнее выпиравшего из полого поднимавшейся равнины, покрытой выгоревшей от зимней засухи травой.
В июле Трегардт прошел рядом с недавно покинутым лагерем Ван Ренсбурга и повернул налево, остаток месяца двигаясь вдоль южных склонов Зоутпансберга, пока не остановился близ соленой котловины у западной оконечности хребта. Здесь Трегардт столкнулся с "мухой, кусающей скот до смерти", и узнал, как от местных туземцев, так и от народа буйс, который он здесь встретил, что вельд к северу и востоку сильно заражен цеце. Постепенно у него сложился четкий план поисков пути к побережью. С одной стороны дорога на Инхамбане пересекала территорию, на три четверти пути зараженную мухами. С другой, маршрут на Лоренцо Маркес был короче, к тому же лишь третья часть его пролегала через пораженную цеце территорию. Кроме того, пробиваясь к Делагоа-Бей, Трегардт надеялся обойти северные отроги Дракенсберга.
В один из вечеров, когда Лауис обдумывал новое предприятие, в его лагерь, в сопровождении одиннадцати компаньонов въехал Хендрик Потгитер. Первая волна собственно Великого Трека уже устремилась вперед. Караван Потгитера численностью в 200 человек переправился через Оранжевую четырьмя месяцами ранее (в феврале 1836 года). Оставив своих людей у Санд-Ривер, в районе современного Винбурга, Потгитер поспешил вперед, разузнать о судьбе voorste mense.
Несложно угадать, о чем разговаривали два лидера на стоянке у Зоутпансберга. Главной проблемой, которую им предстояло решить, оставался выбор места для поселения, желательно вблизи побережья. Кроме того, их беспокоила судьба Ван Ренсбурга. Наконец, после долгих всесторонних обсуждений было решено, что Трегардт останется у гор охранять стоянку, а Потгитер с пятью компаньонами отправится на север, исследует маршрут африканских торговцев, ведущий, как утверждали туземцы, к Инхамбане и Софале, и попутно соберет сведения о Ван Ренсбурге.
Достигнув границ современного Зимбабве, 24-го июля Потгитер возвратился на стоянку Трегардта. Он не привез никаких сведений о Ван Ренсбурге, но, по крайней мере, убедился, что торговый маршрут, которым планировалось двигаться, практически недоступен воловьим упряжкам из-за обилия мух цеце. Оставалось пройти по следам партии Ван Ренсбурга, ведущим на восток от Зоутпансберга (по утверждению местных африканцев, к Инхамбане).
К этому времени лагеря Трегардта достигли слухи о резне, учиненной над треккерами Ван Ренсбурга. Пока Потгитер давал отдых своим людям и лошадям, обеспокоенный Лауис Трегардт, прихватив пятерых человек, направился по следам бывшего компаньона. В ходе разведки он утвердился во мнении, что вся партия погибла. Потеря сорока девяти человек для людей, читавших об ужасах двух мировых войн, может показаться незначительным событием, но для Южной Африки того времени факт, что почти половина voorste mense в одно мгновенье исчезла с лица Земли, имело громадное значение и заставляло задуматься о собственном туманном будущем.
Конец трека Ван Ренсбурга таит в себе множество загадок, но в общих чертах произошло следующее. Выйдя от Зоутпансберга, Ван Ренсбург намеревался достичь Делагоа-Бей. Он двигался через труднопроходимый район, из-за множества пещер, прозванный Спелонкен, а затем вдоль Малой Летаба-Ривер. Здесь он понял, что ему легче достичь Инхамбане, чем Лоренцо Маркес, и повернул прямо на восток, пересек хребет Лебомбо, таким образом добравшись до Лимпопо в Мозамбике. Именно там, в последние дни июня 1836 года, он вышел к броду через приток Лимпопо - Джинди, и столкнулся с воинами Сошагане (почетное имя вождя звучало как Манукоси, иногда он упоминается как Сагана, а Трегардт в своем журнале называл его Секана). Здесь, в одну из летних ночей партия Ван Ренсбурга и встретила свой конец. Возможно, их путешествие в любом случае закончилось бы трагедией, и кафры лишь нанесли "удар милосердия". К этому времени нагана уже поразила скот треккеров, и у них почти не оставалось волов, способных тащить вагоны.
Сошагане имел репутацию воинственного вождя. В свое время он был одним из военачальников клана Ндвандве, воевавшего с Чакой. Потерпев поражение от Чаки, в 1820 или 1821 году он увел своих людей на север. Кровь врагов обильно оросила путь его воинов к местам нового обитания в высокогорьях Зимбабве. Довольно быстро Сошагане не только подчинил себе тамошние племена, но и умудрился потеснить португальцев.
По вполне правдоподобной версии, вождь страстно желал заиметь железные вещи, хранившиеся в вагонах Ван Ренсбурга, и когда треккеры подошли к Джинди-Ривер, Сошагане напустил на них импи под командованием индуны Малитела, приказав убить белых.
Приблизительно в пяти километрах южнее располагавшегося на берегу Лимпопо крааля Сошаганы, в тени гигантских баобабов, караван остановился на отдых. Должно быть, треккеры чувствовали себя вполне безопасно, и решили не собирать вагоны в лагерь, а растянулись подобно нитке бус по обе стороны притока. Четыре вагона остались на северном берегу Джинди, а пять перешли на южную. Внезапным ударом воины Малителы быстро захватили часть каравана, стоявшего южнее. Застигнутые врасплох треккеры, защищая уцелевшие вагоны, разделились на четыре отдельные группы. Три из них были смяты, но четвертая оказала упорное сопротивление. На рассвете, когда у защитников уже заканчивались боеприпасы, кафры направили на них стадо скота и под прикрытием живого щита сломили оборону. Нападавшие потеряли около тридцати воинов, а сам Малитела был ранен. Выполняя приказ, они убили всех белых, кроме шестилетнего сына и четырехлетней дочери Ван Вика которых привели в крааль Сошаганы. Вскоре дети умерли от малярии. Кафры не стали забирать пораженный наганой скот, угнав лишь коз и разграбив вагоны.
В 1838 году Карел Трегардт поставил точку в таинственной и трагической истории трека Ван Ренсбурга. Посетив эти места, он нашел и захоронил останки треккеров, и тогда же ему показали могилы двух умерших детей. Карел также говорил, что видел у туземцев металлические обода от колес и несколько ружей, принадлежавших ранее злосчастной партии. Через сорок лет эта история получила неожиданное продолжение. В магистрат Лиденбурга привели двух белых, причем они были нагие и не говорили ни на одном из европейских языков. Многие в то время считали, что эти двое были детьми, выжившими после трагедии Ван Ренсбурга, но сегодня преобладает точка зрения, что в действительности речь идет об африканцах-альбиносах.
Летом 1836 года, разыскивая Ван Ренсбурга, Трегардт почти нашел следы пропавшего каравана. Подозрения и опасения Трегардта подтверждались враждебностью, с которой его встретил Сошагане. Вождь кратко сообщил ему, что вагоны Ван Ренсбурга прошли мимо поселения несколько недель тому назад, и с тех пор о них ничего не было слышно. Трегардт знал, что Сошагане говорит не всю правду, но понял, что если продолжит путь по следам вагонов, то ради сохранения тайны Сошагане убьет и его самого и его людей. Прибегнув к хитрости, Трегардт сумел выпутаться из опасного положения. Усыпляя бдительность вождя он сказал Сошагане: "Благодаря тебе я узнал, что мои друзья прошли этим путем. Теперь, на моих уставших лошадях я не могу их догнать. Я пойду назад к Зоутпансбергу, приведу моих женщин, вагоны и весь скот и, пока я буду искать моего компаньона, оставлю их на твое попечение". Сошагане был в восторге от перспективы получения большой и легкой добычи и с радостью согласился на предложение. Можно представить облегчение Лауиса Трегардта, когда, расточая перед Сошагане дружеские заверения и обещания будущей встречи, он сказал вождю последнее "прощай" и поскакал к Зоутпансбергу.
Лишь только Трегардт вернулся из своей экспедиции, Потгитер поспешил на юг, в собственный лагерь на Санд-Ривер, с намерением безотлагательно вести свою партию к Зоутпансбергу. Но, как станет ясно чуть позже, он столкнулся с такой угрозой, что все мысли, кроме спасения своих людей, вылетели у него из головы, и проблемы Трегардта отошли на второй план. Почти сразу после отъезда Потгитера силы Трегардта радикально уменьшились. Вспыхнул старый конфликт с Яном Преториусом, который, затеяв очередную ссору, ушел на восток, прихватив с собой семьи Альбаха, Боты и Схиперса. Преториус оправдывался, что к дезертирству его подтолкнула неудачная попытка Трегардта доказать смерть Ван Ренсбурга. Но, поскольку он взял с собой женщин и детей, представляется более вероятным, что Преториус верил в близость Делагоа-Бей и не желал бесцельно слоняться в районе Зоутпансберга. С его стороны это было не самое благоразумное решение. Фактически Преториус бросился в объятия смерти. В Нижнем Вельде члены его партии один за другим слегли от малярии, а Схиперс умер. Затем волов поразила муха цеце, и отряд был фактически обездвижен. Терпимый к чужим ошибкам Трегардт откликнулся на отчаянное послание Преториуса, и, после шести месяцев отсутствия, партия раскольников угрюмо вернулась в лагерь под Зоутпансбергом, напоминая стайку непослушных провинившихся детей.
Побочным результатом неудачного бунта стали дополнительные сведения о пропавшей партии Ван Ренсбурга. Преториус рассказал, что в сентябре, когда он достиг крааля Сошагане, он слышал в нем плач белого ребенка, который, по его мнению, мог быть ребенком из партии Ван Ренсбурга. Есть все основания доверять этому свидетельству, поскольку плачь белого малыша существенно отличается от плача маленького африканца.
Тщетно ожидая возвращения Потгитера, партия Трегардта более года оставалась у подножия гор. Все это время Трегардт ждал вестей. Периодически он менял место стоянки в надежде избежать малярии и таинственной наганы, поражавшей скот. 21 августа 1836 года он ушел от соляной котловины и до мая следующего года кружил вблизи места расположения современного городка Лауис Тричардт. Под новый год он обосновался в месте, названом Де Доорнс ("Колючки"), и именно здесь воссоединился с Яном Преториусом. В Де Доорнсе треккеры соорудили плетеные хижины, обмазав их стены глиной. Эти импровизированные дома вместе с торговым складом, кузницей, школьной комнатой для 21 ученика Пеффера, ирригационными канавами, питавшими посадки маиса и батата, придавали стоянке вид постоянного поселения. Де Доорн важен для историков еще и тем, что с этого момента Трегардт начал вести постоянные записи, позволяющие воспроизвести чрезвычайно живую картину второй части этой удивительной саги.
Долгое ожидание - трудное дело, и если в первые недели 1837 года в записях Трегардта еще чувствуется твердость и надежда, то уже в марте тон меняется. От Потгитера по-прежнему нет никаких вестей, и, что для Трегардта еще страшнее, люди в Де Доорнсе все чаще болели малярией. 11-го марта умерла от лихорадки Анна Схиперс, за ней на импровизированное кладбище, отправилась Алида Стридом, а затем два младших ребенка Лауиса Трегардта. Жизнь треккеров осложнялась и тем, что они ввязались в местную племенную войну. Им недоставало пищи, новой одежды, пороха, а нагана продолжала косить скот. Все эти напасти настойчиво побуждали Трегардта решать, куда увести своих людей. Его главной заботой стало сохранение жизней спутников и поиск безопасного места поселения. Но куда идти? Тревожные слухи о столкновении Потгитера с матабеле достигли Де Доорна и делали перебазирование на Вааль невозможным. Уничтожение отряда Ван Ренсбурга исключало треккинг через Спелонкен. Приемлемым оставался единственный маршрут - к Лоренцо Маркес, позволявший обойти владения Саганы. Трегардт трижды писал письма "высокочтимым джентльменам и друзьям в Делагоа-Бей" с просьбами о помощи. Он предлагал поменять забитых быков, слоновую кость, шерсть и шкуры на необходимые ему товары, оружие и боеприпасы. Второе по счету письмо взялся передать Габриель Буйс - один из старших цветных сыновей Кунрада Буйса, и, по меньшей мере, из этого письма ясно, что миссис Трегардт также приложила руку к его составлению, поскольку рядом с просьбами о "3-х фунтах чая, 5-ти фунтах кофе и 5-ти фунтах сахара" соседствуют довольно патетические строки о полотне, нитках, иголках, наперстках и т.д.
По злой иронии судьбы, португальцы не могли прочесть письма Трегардта, но Буйс сумел обрисовать затруднительное положение треккеров и губернатор отправил двух вооруженных ласкаров (матросов-индийцев на европейских кораблях) к Зоутпансбергу с инструкцией провести буров в Лоренцо Маркес. Матросов звали Энтони и Лоуринс, а полномочия, которыми они обладали, заставили Трегардта отбросить всякие предубеждения против цвета кожи этих людей (если они, конечно, были), поскольку он всегда упоминает о ласкарах с большим уважением, как о "португальских солдатах". Трегардт отклонил маршрут вдоль Большой Летабы, который, желая избежать преодоления Дракенсберга, рекомендовали португальцы. По его мнению, путь вдоль реки означал движение по местности, изобиловавшей цеце, и проходил слишком близко от Саганы.
Буйс и "португальские солдаты" прибыли в Де Доорн 7-го августа 1837 года, и решение сниматься со стоянки было принято бурами очень быстро. В последний раз были загружены вагоны, собран скот, у местных африканцев были куплены (или, в соответствии с некоторыми свидетельствами, отобраны) дополнительные тягловые волы, и 23-го августа люди Трегардта повернулись спиной к Зоутпансбергу, целый год служившему им пристанищем. После себя они оставили жалкую кучку хижин, сарайчиков и могил, подобно линии прибоя, отметив место, где истощила себя первая волна христианской цивилизации.
Первоначально партия прошла более полутора сотен километров на юг, затем повернула на восток и направилась прямиком к легендарным Драконовым горам. Трегардт даже не подозревал, что в это самое время основная масса вуртреккеров, перешедших Оранжевую и двигавшаяся по его следам, также устремилась к грозному Дракенсбергу. По мере приближения к взлетевшим на головокружительную высоту скалистым пикам, его трек приобретает характер эпического похода легендарных героев прошлого. Выпавшие на долю буров трудности скрупулезно описаны в дневнике, который Трегардт продолжает вести. Его записи - нечто большее, чем сборник занимательных случаев или красочное описание дикой природы - это подлинный памятник твердости человеческого духа. Кроме того, записи Трегардта служат важным и достаточно точным источником информации о девственной стране, сквозь которую пробивалась его группа, и различных племенах, встречавшихся на пути. Дневник Трегардта разительно отличается от дневников викторианских исследователей. В нем нет напыщенных строк о белом человеке, открывшем неведомые ранее места, и часто дают себя знать пробелы в общем образовании автора. В дневнике не упоминаются чудесные пейзажи, которые он видел первым из европейцев, как нет и пространных описаний, подобных тем, что двадцать лет спустя придавали благозвучие журналам Ливингстона. Записи Трегардта свидетельствуют, что главным источником вдохновения этого человека являлись страницы Ветхого Завета, а большая часть строк мрачна и угрюма. Однако, когда дело заходит о практических проблемах, таких, как запасы воды или ценность пастбищ, его перо становиться очень выразительным. Иногда в строках чувствуются нотки усталости, словно некоторые из них давались с трудом или писались после тяжелого дня на пределе сил. Иногда встречаются пропуски - возможно, в эти дни Трегардт лежал с лихорадкой. Особенно бросается в глаза, что этот человек писал с большим чувством, когда дело касалось его скота, регулярно пересчитываемого раз в несколько дней, чем когда упоминал своих компаньонов. Другая особенность дневника - тщательная фиксация состояния погоды, позволяющая современным метеорологам оценить климат Восточного Трансвааля в 1837 году. Страницы дневника не раз напоминают о таланте буров давать удивительно меткие названия встречаемым рекам и горам. В непривычной, почти библейской манере, Трегардт пишет о столкновениях с враждебными племенами, львами и крокодилами, о беспокойстве, доставляемом мухой цеце и малярией. Почти в самом начале перехода, словно в предзнаменование грядущих несчастий, Трегардта постигло личное горе - его младший ребенок умер от малярии и был торопливо захоронен в мелкой могиле посреди открытого вельда, поскольку, как записал лидер треккеров: "у нас нет дома". С этого момента болезни членов экспедиции и падеж скота становятся постоянной темой его записей. Тем не менее читателя не покидает чувство, что никто и ничто не в состоянии устрашить или сломить этого необычного человека, озабоченного лишь одним - довести своих людей до Делагоа-Бей. Никакие преграды не в состоянии ему помешать.
Маршрут, избранный Трегардтом, оформился после многочисленных дебатов. Вначале, рассчитывая вести в заблуждение африканцев, обитавших у Зоутпансберга, он двинулся на юг, по следам собственных вагонов, бороздивших вельд годом ранее. Эта часть маршрута вела мимо современного Питсбурга, ко второму проходу через Стридпоорт. Затем треккеры направились вдоль берегов Гумпис к Олифантс-Ривер, чья долина привела их к самому непрступному горному массиву Южной Африки. Если и до этого момента дорога была необычайно сложной, то когда буры приблизились к дикому великолепию Дракенсберга, им пришлось тринадцать раз перетаскивать свои вагоны через Олифантс. Теперь вокруг них бесконечной чередой гигантских утесов и обрывов громоздился величественный Берг. Треккеры брели по диким ущельям и каньонам, чьи лесистые склоны прорезали бесчисленные овраги. Для людей, обремененных тяжелыми вагонами и огромными стадами, трудно вообразить более сложное предприятие, чем поиск пути сквозь подобные горы. Однако, несмотря ни на что, Трегардт сумел провести свои вагоны, и горы на север от Охридштадта стали вечным мемориалом силе его духа.
Стоя на этих головокружительных вершинах, мы ясно представляем себе образ легендарного первопроходца. Вот он, приподнявшись в стременах, высматривает путь, а затем решительно указывает на лощину, ползущую в самое сердце гор, направляя туда воловьи упряжки. Через мгновенье видение меркнет и, с чувством смутного благоговения перед твердостью старого бура, мы отводим взгляд от синих громад.
По мере того, как треккеры взбирались все выше, им приходилось прорубать в крутых склонах некое подобие дорог, а на особенно трудных подъемах, помогая волам, самим впрягаться в упряжки. Иногда за целый день нечеловеческих усилий они продвигались на несколько сотен метров. Можно предположить, что тяжелые испытания способствовали сплочению партии, но реальность оказалась иной. Маленький отряд постоянно будоражила междоусобица. По поводу маршрута возникали бесконечные споры, и лишь железная воля Трегардта толкала треккеров вперед. Наконец, 30-го ноября 1837 года, более чем через три месяца после выхода из Де Дорнса, их вагоны вползли на поросшие травой вершины Дракенсберга. Это был легендарный момент, и члены племени сикороро, которые из-за белой кожи считали треккеров людьми, восставшими из могил, до сегодняшнего дня пересказывают легенды об этом подвиге. Источник, из которого, поднявшись на вершину, Лауис Трегардт утолил жажду, они назвали колодцем Лебесе - ближайший манер, на какой смогли произнести имя Трегардта.
Закончился подъем, но не проблемы треккеров. Почти километровый спуск с вершин Берга оказался не менее трудным. Большая часть вагонов, изношенных и разбитых, находилась в катастрофическом состоянии. Для спуска задние колеса пришлось снять и заменить стволами деревьев, служивших одновременно полозьями и тормозами, поэтому вагоны скорее ползли, чем ехали по склонам, в то время как мужчины, ухватившись за прочные римы, пытались удержать их от опрокидывания.
В этот момент, требовавший величайшего напряжения сил и слаженности от всех участников похода, натянутые отношения между Яном Преториусом и Трегардтом стали просто невыносимыми. Месяцы тесного контакта превратили старую язву разногласий и взаимного недовольства в гнойную рану. Преториус, которому с самого начала крайне не нравилась идея штурмовать неприступные горы, вел себя раздраженно и агрессивно. При каждом удобном случае он пытался демонстрировать независимость, выбирая собственный маршрут и постоянно попадая в неприятности. Трегардту, который не мог его бросить, не раз и не два приходилось выпрягать своих волов и терять время, помогая Преториусу выбраться. Такое положение дел могло свести с ума кого угодно, но однажды, когда треккерам казалось, что они никогда не выберутся из этой горной западни, словно по наитию свыше, женщины решили провести свою собственную рекогносцировку и нашли относительно удобное место для спуска. За два дня до Рождества 1838 года самый тяжелый участок трека остался позади. "Для нас это было, - в тот же вечер записал Трегардт в своем дневнике, - самым счастливым днем нашего предприятия". Поиски пути у подножий Берга оставались нелегким делом, но 22-го февраля, когда треккеры достигли района современного Акорнхука, партия вышла на совершенно другую местность. Заросли деревьев и кустарников сменились лугами, двигаться стало легче. Перед бурами раскинулся Нижний Вельд, постепенно, если не считать гор Лебомбо, спускавшийся к побережью. Здесь треккеры еще продолжали держаться на собственных запасах и мясе, добытом охотой в богатом дичью районе нынешнего Крюгеровского Национального Парка. Однажды им повстречался одинокий африканский крааль, но, в основном, они двигались по почти безлюдной стране. Иногда на пути попадались остатки временных обиталищ африканцев - несколько хижин, окруженных эфорбиями, отмечавшими место захоронения какого-нибудь умершего давным-давно вождя. Но следы обработки земли не встречались нигде. Эта страна подавляла своим покоем и безучастием. Вдыхая ароматы растений, они плыли по бескрайнему зеленому морю, мимо случайных скалистых копи, заросших цветущим кустарником. По вечерам оставшиеся позади горы, точно печалясь о разлуке, дарили людям несколько волшебных мгновений. На закате бронзовый диск солнца растекался по зазубренным, подобно крепостным башням, вершинам, раскрашивая ступени Берга чистейшими лавандовыми, индиговыми и фиолетовыми красками. Но по мере того как вагоны приближались к ленивым полноводным рекам, болотам и проливным дождям побережья, эти вечерние видения становились бледнее, горы колыхались и таяли в горячем вечернем мареве.
Пятьдесят два человека, пережившие трек, испытали мгновения настоящего триумфа, когда, совершив последний бросок, их измученные волы остановились у квадратного каменного форта Лоренцо Маркеса, и буры были радушно приняты португальским губернатором. Невозможное свершилось. Они переживали момент славы, но вслед за ликованием партию охватила летаргия. Проявилась обратная реакция. Два года эти люди не имели контакта с внешним миром, два года они боролись с огромным пространством и преодолевали невообразимые трудности, но теперь, когда цель была достигнута, воодушевление и внутренний огонь, поддерживавшие в них жизнь, исчезли. Вместе с враждебным окружением иссяк и источник, питавший дух. Два года они жили надеждой вновь увидеть европейское поселение, которое станет окном во внешний мир и залогом свободы их народа. Но Лоренцо Маркес мало походил на факел свободы. Эта тлетворная стоянка работорговческих судов, приютившаяся на болоте, провонялась гнилью и кишела москитами. Через неделю после прибытия заболел и умер старый Даниел Пеффер. За ним на одинокое маленькое кладбище вблизи поселения последовали еще девятнадцать треккеров. Будто в старинном театре, под финальный занавес со сцены один за другим уходили актеры, таким трагическим образом завершая повествование.
Миссис Трегардт умерла 1-го мая 1838 года. В этот день Лауис Трегардт записал в своем дневнике, как рано утром он посетил комнату жены в форте, узнав, что она очень слаба. Мы читаем следующие строки: "Я подошел к ней и пожелал доброго утра. Она отвечала так тихо, что я не разобрал слов. Я спросил, неужели моя жена меня не узнает? Она ответила: "Как я могу не узнать тебя", но так слабо, что я едва сумел понять, что она сказала. Тогда я увидел, что мои предчувствия оправдываются, и я никогда не увижу ее вновь. С этого момента меня охватила такая печаль, что я не знал, что сказать. Дети рыдали вместе со мной, и это делало меня еще несчастнее. Я простился с ней в этой жизни, но надеюсь увидеть ее вновь в доме нашего Отца Небесного. Я не упрекал Его, а лишь молил помочь исполнить мою цель. Воля Господа должна свершиться. Все наши беспокойства и надежды тщетны.
Около одиннадцати часов Всемогущий забрал ее. Я крепко верую в Него, и знаю, что моя драгоценная любовь получила вечное спасение. Тем не менее, мне не по себе. Печаль наполняет меня так, что я с трудом понимаю, что делаю. Губернатор и его жена изо всех сил пытаются утешить меня, но на этой земле мне уже нет утешения. Перед ее смертью, увидев, что надежды уже нет, я сказал Каролусу изготовить гроб. Этой ночью он был готов. Ян Преториус попросил слуг помочь ему. Мой дорогой и любимый залог существования навсегда забрали с моих глаз".
10-го августа 1838 года Лауис Трегардт сделал в своем дневнике последнюю запись: "У меня был тихий День Рождения, и я должен все обдумать". Через две недели он скончался от малярии.
Почти год спустя двадцать пять оставшихся в живых voorste mense отправились на борту судна из Лоренцо Маркеса в Порт-Наталь. Мы читаем, что все они были очень бледны, с черными, ввалившимися глазами. У детей животы распухли до такой степени, что они не могли наклоняться. Каролуса Трегардта с ними не было. Перед смертью отец просил его найти более подходящее место для поселения, поскольку стало ясно, что внутренние районы Делагоа-Бей оказались смертельной ловушкой. В третью неделю июня 1838 года младший Трегардт отправился в путешествие, которое в своем роде было таким же замечательным, как и поход, совершенный под руководством его отца. На португальском каботажном судне он отплыл в Инхамбане, а оттуда проник почти на шестьсот километров вглубь страны. Со следующего "порта захода" - Софалы, он достиг здоровых верхних земель будущей Родезии и решил, что они могут стать приемлемой страной для поселения вуртреккеров. Но "страсть к странствиям" все еще владела его сердцем, и Каролус поднялся по Замбези до порогов Каборобаса (а, возможно, и до водопада Виктория), но решил, что эти земли не очень здоровы. Затем Каролус устремился на север изучать возможности Абиссинии и принял решение о ее непригодности, лишь достигнув Харара. Возвращаясь судном на юг, Трегардт-младший не упустил возможности посетить Мадагаскар, который он назвал "Короной Мира". Когда ближе к концу 1839 года Каролус Трегардт наконец вернулся в Лоренцо Маркес, его остававшиеся в живых компаньоны уже были эвакуированы в Наталь. Узнав об этом и стремясь воссоединиться с соотечественниками, он совершил свое последнее грандиозное путешествие в Наталь. И именно тогда он нашел место гибели Ван Ренсбурга и захоронил останки несчастных треккеров. Каким бы вызывающим ни казалось его поведение во время долгого совместного трека с отцом, можно сказать одно - Трегардт-младший блестяще исполнил последнюю волю и инструкции своего родителя. В конце концов, Каролус Трегардт осел в Трансваале, который считал лучшим местом изо всех виденных в долгих путешествиях. Здесь же, в 1901 году, достигнув почтенного возраста, он скончался. Буры и сегодня почитают память о нем, как о человеке, доказавшем, что они не смогли бы найти места для поселения лучшего, чем южноафриканский Верхний Вельд.
Походы и исследования Лауиса и Каролуса Трегардтов долго не получали достойного признания. Многие годы трек отца от Оранжевой Реки в Лоренцо Маркес считали трагической неудачей, а Трегардта-старшего - несчастным человеком, нашедшим нелепую смерть. Но это совершенно неверная оценка. В итоге героического предприятия Лауис Трегардт преодолев все возникшие перед ним преграды, провел свои стада и воловьи упряжки почти по двум тысячам километров дикой Африки, раздвинув границу африканерского мира до Лимпопо и Делагоа-Бей. И по мере того, как убегали годы, Сага Трегардта все ярче и ярче сияла в дымке окутывавшей ее романтики. Сколько бы раз не пересказывалась эта сага, ее апогеем всегда оставался штурм Берга - невероятная вещь, чудо, свершенное не столько силой человеческих мышц, сколько крепостью человеческого духа. Говоря об истоках несгибаемости африканеров, не в последнюю очередь стоит вспомнить Лауиса Трегардта, стоящего на вершине Дракенсберга, обозревая страну, из которой он пришел, а затем, повернувшись к ней спиной, сделавшего первый шаг вниз по склону, к далекому морю.
ПОТГИТЕР
Каждый раз, обращая взор к прошлому, человек без труда обнаруживает в глубине веков драматическое событие, ставшее поворотной точкой в истории его страны и его народа. Для буров таким эпизодом явилась переправа через Оранжевую первой волны вуртреккеров, устремившихся по следам Лауиса Трегардта в северные пустоши.
Для этих двух сотен человек великая река стала одновременно и Рубиконом, и Иорданом. Волны Оранжевой превратились в границу между прошлой жизнью в Капской Колонии и новым существованием, которое они намеревались начать на земле, обещанной им самим Господом. Оранжевая Река неизменно зачаровывала путешественников девятнадцатого века, когда, после многих недель изнурительных странствий по суровым землям Северного Капа, они выходили к ее тенистым берегам. Всего годом ранее английский исследователь Корнуоллис Харрис писал об Оранжевой: "лишь только выйдя из края опустошения и безжизненности, с первого брошенного на нее взгляда мы поняли, что этот пейзаж являет собой идеал элегантности и классицизма, способный существовать лишь в воображении поэта - соблазнительные фантазии волшебной сказки, обворожительная, романтическая картина, перенесенная в реальность. Воды этой величественной реки, шириной в три сотни ярдов текут одним, ничем не нарушаемым потоком, напоминающим прозрачное озеро. Мягкие волны скользят мимо вас, стремясь к беспокойному океану, унося на своей груди, как на полированном зеркале, образ лесистых берегов, которые они ласкают и целуют, перед тем как с ними проститься".
Когда трек Потгитера подошел к Оранжевой, река находилась в разливе. На берегу состоялся импровизированный совет, а затем, в то время как одни мужчины направили лошадей и крупный скот в величественный поток, другие принялись рубить прибрежные плакучие ивы и сооружать крепкий плот. С его помощью они переправили на противоположный берег вагоны с припасами, затем овец и коз. Наконец, подошла очередь женщин с детьми, и плот, войдя в поток, медленно заскользил по воде. Дети, под впечатлением происходящего были радостны, шумны и игривы, но внезапно над их смехом и криками вознеслись чистые ноты псалмов - это пели женщины треккеров, благодарящие Господа за Его милость. При этих звуках, казалось, заискрился сам воздух, а солнечные блики еще веселее запрыгали по волнам. Едва бревна плота уткнулись в другой берег, и женщины ступили на новую землю, над вельдом разнеслись их восторженные возгласы: "Теперь мы свободны!"
Да, они освободились от британцев, но вступили в дикую страну, где не было ни закона, ни силы, способной защитить их в случае опасности. Беда могла прийти в любую минуту, и люди с тревогой всматривались в горизонт, словно ожидая увидеть крадущихся к ним черных воинов. Но катастрофы не последовало. Треккеры спокойно загрузили вагоны и двинулись прочь от Оранжевой. Конечно, их скот страдал от ночного воровства, ведь бушмены, как водится, не упускали возможности поживиться за счет пришельцев, но, в основной массе, немногочисленные местные обитатели, с которыми они встречались, были настроены достаточно благожелательно. Случайные белые скотоводы и группы гриква, находившиеся под влиянием миссионеров, с готовностью продавали зерно эмигрантам из Колонии.
Партия Потгитера без лишних дебатов признала его лидером, тем более что большинство из треккеров находились с ним в родственных отношениях. За свою жизнь Потгитер был четырежды женат, и его жены не только родили ему семнадцать детей, но и породнили со многими семьями Восточной Провинции. Некоторые из них - Крюгеры, Стейны, Либенберги, Роббертсы и Бота присоединились к Потгитеру, когда он направлялся к Оранжевой, другие влились в его партию уже за рекой. Кроме европейцев, с треккерами шли цветные погонщики и слуги, но, несмотря на это, молодые девушки часто выступали в роли ворлоперов, ловко управляясь с волами, медленно тянущими тяжело груженные вагоны.
Хотя в треке Потгитера принимало участие шестьдесят семей со своими главами, по ту сторону Оранжевой общая сходка официально присвоила ему статус трек-команданта. Таким образом, Потгитер возглавил первую волну вуртреккеров в Землю Обетованную и занял особое место в истории Великого Трека. С начала и до конца он являлся одним из главных действующих лиц этой эпопеи, и если мы представим, как он степенно едет верхом по вельду в своем молескиновом пиджаке, коротких допперовских штанах и широкополой соломенной шляпе, то увидим образ целого поколения африканеров, воплотивших мечту о свободе в жизнь.
К моменту переправы через Оранжевую Потгитеру исполнилось сорок два года, и его характер уже полностью сформировался. Он слыл человеком, целиком поглощенным идеей фикс. Иногда кажется, что он с ней родился. Его обуревала жажда к приобретению новых земель и приумножению, таким образом, своего авторитета. Утолить же эту жажду, он мог, лишь утвердившись в качестве не имеющего соперников патриарха, осевшего со своими людьми на новых землях. Эта страсть целиком определяла образ действий Потгитера. Из вуртреккеров он, более других, походил по духу на конквистадоров прошлого. Конечно, он искал не золото, но был движим не менее сильным искушением - завладеть уголком земли, которым мог бы править как непререкаемый вождь. Читая о нем, мы понимаем, что Потгитер прекрасно вписывается в один ряд с Кортесом или Писарро, полностью соответствуя самовозложенной задаче. За его плечами лежал богатый опыт приграничной жизни, бродячее детство сына трекбура, служба в коммандо во время войны с кхоса, недовольство британской администрацией, картина экзекуции у Слагтерс-Нек, проводившейся недалеко от его дома, и, как венец всему - процветание в роли фермера в округе Тарка.
Иногда кажется, что Потгитер не жил, а сражался с жизнью. По природе человек вспыльчивый, к тому же одаренный недюжинной силой, он был скор на расправу с обидчиками. В его характере не оставалось места компромиссу, лени, но в еще меньшей степени терпимости. Не отличаясь многословием, Потгитер являл собой яркий пример неукротимого бойца, живущего главным образом инстинктами - с острым глазом и быстрыми руками. Он вел своих людей так, словно за ними гнался сам дьявол. Но, несмотря на отчаянную храбрость, Потгитер всегда чувствовал границу разумного риска и никогда ее не преступал. Иногда такое поведение становилось источником проблем, давая недоброжелателям повод обвинять его в трусости.
Потгитер никогда не лицемерил - в ходе всего Великого Трека мы неизменно видим этого человека, открыто поступающего так, как считает лучше для себя и своих людей. Ни на одно мгновенье он не становится в позу носителя христианской этики или просветителя, знакомящего африканцев, среди которых живет, с выгодами европейской цивилизации. Но в то же время он обращается с ними в высшей степени справедливо, иногда даря их дружбой, но никогда снисхождением. В конечном итоге он завоевывал уважение самого Мзиликази, вождя матабеле, многие годы бывшего его главным врагом.
До нашего времени не дошел ни один аутентичный портрет Потгитера, но мы можем в какой-то степени воссоздать его по описаниям современников. Во времена Трека Потгитер был высоким худым человеком с седеющей каштановой бородой и энергичными голубыми глазами. В одежде он предпочитал синие тона, за что его иногда называли Ou Blouberg - "Старые Голубые Горы", одновременно подчеркивая и его рост, и занимаемое положение. В описаниях современников чаще всего фигурирует "допперовская" одежда Потгитера, в особенности мягкая соломенная шляпа с зеленой подкладкой, с которой он не расставался.
Составив представление о его характере, мы понимаем, что этого человека, одаренного почти всеми достоинствами, кроме терпения и такта, сама судьба обрекла на ссоры с другими лидерами Трека, шедшими по его стопам. Прирожденный вожак, отличавшийся преданностью своим людям и заботой о ближайших соратниках, с высочайшим пренебрежением относился к остальным соотечественникам, пожав в ответ столько же предвзятого к себе отношения, сколько Пит Ретиф всеобщей привязанности, а Андрис Преториус восхищения и почета. На имя и поступки Потгитера легла тень множества обвинений. Его упрекали в трусости и предательстве соотечественников в бою при Италени, а, к концу жизни, многие бюргеры намекали, что Потгитер не брезговал работорговлей. Но никто и никогда не оспаривал исключительной и почти иллогической тяги Потгитера к независимости, не только увлекшей его в Трек - прочь от британского контроля, но и постоянно выталкивавшей из сообщества вуртреккеров. Но к моменту, когда он, собрав своих родственников, выступил на далекий и неизвестный север, эти проблемы едва маячили в туманном будущем.
Потгитер, как и его люди, принадлежал к течению допперов, уходящему корнями в лоно Голландской Реформистской Церкви, известной суровостью нравственных требований. Этот факт во многом определял характер их поступков. Подобно пуританам прошлого, они носили одежду особого покроя. Мужчины предпочитали короткие жакеты из коричневой хлопчатобумажной "китайки" или молескина и короткие (выше лодыжек) брюки. Среди наиболее рьяных допперов особенно выделялся Сарел Киллирс, присоединившийся к треку с большой группой семей из Колесберга, когда Потгитер проходил в районе современного Смитфилда. Несомненно, Ou Blouberg встретил Киллириса без особого энтузиазма, быстро распознав в нем потенциального соперника. Киллирс был маленьким, толстым, немного суетливым и легковозбудимым человеком, уделявшим повышенное внимание публичным молитвам и проповедям. Под впечатлением его строгости, граничившей с аскетизмом, треккеры склонялись к мнению, что перед ними старый почтенный человек, в то время как на самом деле Сарелу было всего тридцать пять лет. Кроме дара произносить пламенные проповеди, Киллирс обладал способностью красноречиво излагать мысли на бумаге, и многое из того, что сегодня известно о Великом Треке, почерпнуто со страниц его воспоминаний. Правда, многие записи сделаны им много лет спустя, когда живые детали, наверняка, потускнели в его памяти, а старые предубеждения изрядно окрепли. Он много распространяется о мотивах, побудивших его к эмиграции: "... я был недоволен землями в Бастардленде, которые мы выменяли у бушменов, более того, "бастарды" пошли и убили бушменов, захватив нашу собственность. Далее, мы послали отряд (комиссию) в сто человек на реки Вет, Санд и Валш, который обнаружил, что эта территория обширна и необитаема. Мы подали петицию губернатору Капа, которую подписали семьдесят два человека - главы семейств, не имевшие земли, но нам было отказано. В-третьих - освобождение рабов. Правительство обещало нам прислать двух агентов и после оценки выплатить деньги. У меня были рабы, стоившие 2888 Rds (1 Рикс Доллар эквивалент 7,5 пенсов), а взамен я получил лишь 500 Rds."
После присоединения группы Киллириса трек Потгитера насчитывал 65 бойцов и мог увереннее продвигаться на север, к высящемуся над вельдом Блесбергу. Племя баролонг, жившее под его сенью, называло эти горы Таба Нчу. В ходе предшествующих пятилетних дискуссий, которые вели африканеры Капской Колонии, этот ориентир фигурировал в качестве удобного места встречи. Горы были заметны с очень большого расстояния, а на самой вершине отчетливо выделялась скала, покрытая белыми пятнами испражнений грифов и даманов. Именно из-за этой скалы буры прозвали горы Блесберг, что означает "Белая гора". Морока - вождь баролонгов, живя в постоянном страхе перед матабеле, время от времени совершавшими рейды вблизи его владений, выразил готовность мирно сосуществовать с треккерами Потгитера в обмен на их защиту, и здесь, у Блесберга, отряд отдыхал несколько недель.
Затем вагоны вновь поползли по буйному разнотравью, словно океанские валы бегущему на север, и вновь по правую руку алмазными гранями вонзались в небеса голубые пики Дракенсберга.
Вначале треккеры направились к Вет-Ривер, где Потгитер сумел наладить дружеские отношения с другим черным вождем - Маквана. Затем они достигли великолепных пастбищ вдоль Санд-Ривер. В поисках мест, пригодных для ферм, не подозревая об опасности, буры разбились на небольшие фамильные группы. 25-го мая 1836 года, предупредив своих людей не заходить на северный берег Вааль-Ривер, которую матабеле считали границей, Потгитер взял одиннадцать человек и направился на поиски Лауиса Трегардта. Маленькая партия имела отличных лошадей и быстро передвигалась.
История рейда Потгитера от Санд-Ривер к Зоутпансбергу, а затем вглубь будущей Родезии -достойна отдельного рассказа. Вначале Потгитер шел по следам, оставленным Ван Ренсбургом и Трегардтом. Десять тысяч голов скота и восемнадцать тяжелогруженых вагонов проложили сквозь вельд подобие гигантской дороги, а места стоянок, где сотня людей проводила ночь, легко опознавались. Один из бюргеров (Бронкхорст), к счастью, оставил описание этого путешествия. Он рассказывает, что первые восемнадцать дней всадники ехали, не встретив ни единого местного жителя. Им попадались лишь руины краалей, оставшиеся после мфекане. Он упоминает о находке "настоящего сахарного тростника" возле современного Хейделберга (это место, расположенное на водоразделе, получило название Сейкербосхранд) и хороших пастбищ по обоим берегам Олифант-Ривер. За Олифант группа двигалась быстрее, поскольку вступила в страну, регулярно патрулируемую матабеле, и в последних числах июня 1836 года, у западного подножья Зоутпансберга, въехала в лагерь Трегардта. Окрестности Зоутпансберга восхитили Бронкхорста, считавшего, что в этом месте можно основать большой город. "Мы были там в июле, - писал он, - и видели изобилие всевозможных фруктов, получая из садов все необходимые овощи, сладкий картофель, просо и тому подобное. Здесь изобилие воды, пригодной для орошения".
Потгитер не стал задерживаться в лагере. Почти сразу же он отправился за Лимпопо, на поиски дороги к португальским портам, попутно надеясь раздобыть информацию об исчезнувшей партии Ван Ренсбурга. Нам неизвестно, как далеко Ou Blouberg ходил на север. Он мог достичь Саби-Ривер, поскольку Бронкхорст упоминает, что в крайней точке их путешествия они находились лишь в шести днях пути от "города, где разговаривали на португальском языке", где "корабли ждали слоновые бивни". Вероятно, речь шла о Софала. Треккерам стало ясно, что эта дорога не приведет их в Делагоа-Бей, лежавшую гораздо южнее. Потгитер повернул людей назад, поскольку отряд уже несколько недель находился в местности, зараженной мухой цеце, и лошади начали болеть. В конце июля маленькая партия вернулась в кемп Трегардта.
Пока Лауис Трегардт, в свою очередь, искал Ван Ренсбурга вдоль Лимпопо, Потгитер оставался охранять стоянку. 17 августа 1836 года, после возвращения Трегардта с убедительными свидетельствами гибели партии, Потгитер уехал к своим людям на Санд-Ривер. Он намеревался вести их в прекрасную страну у Зоутпансберга, где обосновался Трегардт. К концу месяца Потгитер достиг Вааля, где до него донеслись пугающие новости, что матабеле атаковали одну из групп треккеров. События начали явно выходить из-под контроля.
Чтобы представить себе степень опасности, словно гром среди ясного неба, обрушившуюся на головы людей, оставшихся на Санд-Ривер, обратимся к рассказу Бронкхорста. Он пишет, что как только разведчики оставили мирный Зоутпансберг, несколько человек поспешили вперед, рассчитывая достать свежих лошадей. Приблизившись к передовой стоянке треккеров - кемпу семьи Либенберг, они увидели вагон, стоявший в реке. Предчувствуя недоброе, один из бюргеров поскакал его обследовать. "Он вернулся, - пишет Бронкхорст, - с вестью, что стоянка стала местом кровавой трагедии. Все поскакали туда и обнаружили, что Либенберг-старший и жена Х. Либенберга мертвы, там же были еще несколько трупов, которые они не смогли опознать. Отряд вернулся к нам тем же вечером, принеся печальные вести. Пятеро человек вновь поскакали туда и выяснили: убиты Б. Либенберг старший, Йоханнес ду Тойт и его жена, Х. Л. Либенберг-младший и его жена, С. Либенберг с сыном, учитель МакДоналд и сын К. Либенберга". После трех дней изнурительной скачки Потгитер вернулся на Санд-Ривер, где узнал еще худшие новости. Погибли не только Либенберги, вопреки его совету перешедшие Вааль. В результате неожиданного нападения патруля матабеле тяжело пострадала охотничья партия Стефануса Эрасмуса. Вельд запылал.
В связи с разыгравшейся трагедией, стоит вернуться немного назад и попытаться понять реакцию Мзиликази - короля матабеле на известия о вторжении белых людей в пределы его территории. Из своей столицы - Капайна, укрытой в долине Марико-Ривер, и военного крааля Мосега, располагавшегося приблизительно в ста километрах южнее современного Зееруста, Мзиликази контролировал гигантскую территорию между реками Лимпопо, Крокодайл-Ривер, Вааль и Молопо. Хотя он жестко управлял своей державой и мог быть беспощадным к племенам банту, с которыми периодически воевал, Мзиликази никоим образом нельзя назвать кровожадным тираном, каким его выставляли буры. Король матабеле хорошо относился к белым, когда те приходили мирно, небольшими группами, признавая его авторитет и воздерживаясь от охоты без его разрешения. Он требовал, чтобы белые проникали в его королевство через Куруман, где его "добрый друг" Роберт Моффат служил своеобразным заслоном от нежелательных гостей. Король даже позволил американским миссионерам основать станцию у Мосега, но оставался болезненно чувствительным к безопасности южной границы, проходившей по Ваалю, поскольку именно с этого направления в былые годы импи зулусов и банды гриква совершали набеги, уводя его женщин и стада. Время от времени он высылал к реке патрули с заданием уничтожать любых чужаков, вторгшихся в королевские владения.
Вначале Трегардт, затем Ван Ренсбург и, наконец, Хендрик Потгитер проскользнули за Вааль, не будучи обнаруженными. Однако, тем, кто последовали за ними, повезло меньше. В июне или июле 1836 года патруль матабеле вернулся в Капайн с новостями, что партии чужаков с лошадьми и вагонами самовольно перешли реку, и в дополнение к этому проступку еще и охотятся. По описанию они не походили на гриква, и Мзиликази пришел к правильному заключению, что это были белые. Король отправил импи под командованием наиболее опытного из своих военачальников - Мкалипи - поставить нарушителей на место. Индуна Мкалипи получил приказ убить всех белых мужчин, а белых женщин и девушек доставить в королевский гарем в Капайне.
После восьмидневного марша разведчики предупредили Мкалипи, что его воины приближаются к нескольким группам белых. Разделив импи на отряды, он напал на две стоянки, одна из которых принадлежала охотничьей партии Стефануса Эрасмуса, а другая Либенбергам, вопреки инструкциям Потгитера перешедшим Вааль в районе современного Париса.
Когда матабеле наносили удар, охотники разбрелись в поисках слонов, и благодаря такому стечению обстоятельств некоторым из них удалось спастись. В числе счастливчиков оказались и Эрасмус с сыном. Они поспешили к кемпу Либенбергов предупредить соотечественников о приближении импи. К сожалению, Либенберг-старший не воспринял эту новость всерьез и ответил Эрасмусу: "Все, что вы хотите, это заманить нас обратно за Вааль". Прошло совсем немного времени, и стоянку захлестнула волна матабеле. Невероятно, но некоторым членам семьи чудесным образом удалось избежать смерти: четверо детей, спрятавшись в вагоне во время резни, остались незамеченными. Также выжила одна из дочерей Либенберга, получившая несколько ударов ассегаями и брошенная умирать.
Несколько часов спустя Эрасмус, безжалостно нахлестывая взмыленную лошадь, прискакал в другой кемп вуртреккеров, и на этот раз его предупреждение возымело действие. У буров хватило времени стащить в одно место и сцепить вагоны, организовав лагерь в излучине Вааля, прикрывавшего их с двух сторон. Несмотря на то, что приготовления велись в большой спешке, под защитой вагонов тридцать пять белых мужчин смогли противостоять пятистам дисциплинированным воинам и после тяжелого шестичасового боя матабеле отступили.
Тем же вечером Мкалипи, отправив донесение королю, распустил воинов. В качестве трофеев ему достались две маленькие белые девочки, пять вагонов, семьдесят пять голов крупного скота и двадцать три лошади вместе с тремя возницами-готтентотами. Все трофеи он отправил в Капайн в качестве подношения королю. Судьба детей осталась неизвестна, несмотря на многократные попытки буров что-либо о них узнать.
Американцы в Мосега не сомневались, что король приказал атаковать белых, движимый не только опасениями. Один из миссионеров писал: "Мы считаем, что Мзиликази был побуждаем жадностью", а доктор Уилсон (другой миссионер) прямо пишет, что "нападение Мзиликази не было спровоцировано белыми фермерами". Но в любом случае, в августе 1836 года матабеле взяли на себя ответственность за смерть пятидесяти трех белых мужчин, женщин и детей. Еще не минуло и месяца со дня гибели людей Ван Ренсбурга от рук Сошагане, как вуртреккеры понесли серьезные потери во второй раз. Всем стало ясно, что с этого момента мир не вернется в Верхний Вельд, пока не будет сломлена власть Мзиликази, или оттуда не исчезнет последний треккер. Август сменился сентябрем, а Потгитер все еще не мог решить, остались ли у буров шансы на успех, или Трек обречен.