Каждый год я прихожу сюда, не понимая, собственно, зачем. Пахучие хризантемы, холодный камень, чужие имена и моя фамилия. Сейчас я впервые жалею, что не взяла твою... Впрочем, ты и не предлагал... или предлагал? Я не помню, что, впрочем, и неважно - даже если предлагал, только для того, чтоб я отказалась.
Я стою здесь, неуместная в алом плаще и непокрытой головой, ловя на себе неодобрительные взгляды довольно многочисленных сегодня "посетителей". Памятная дата - 19 лет назад разбился авиалайнер Прага-Париж. Да, тот самый, с теми, кому я обязана появлением на свет. Назвать их "родителями" у меня не получается. Вообще, для меня от этого слова всегда тянет холодным мокрым камнем и хризантемами.
Я не люблю кладбища, я неуместна здесь - и не только из-за нарочито-яркой одежды, к которой обычно я равнодушна. Я неуместна здесь вообще. Я... живая. Наверное, чтоб это осознать, и стоит приходить сюда - дважды в году. В моей жизни было на удивление мало потерь - если не считать родителей, которых я не воспринимаю как потерю, то всего одна. Один. Но об этом я подумаю в другой раз, потому что это не сегодня. Слава Богу.
Впрочем, теперь, когда в моей жизни появился ты - мне не требуется подтверждения своего существования в виде могильных плит. Теперь наоборот. Мне холодно. Мне нехорошо здесь, хотя особого трепета перед кладбищами я никогда не испытывала. Тем более - этого кладбища. Ухоженного, дорогого, можно сказать - элитного - уже закрытого кладбища. Ненормального в этих ухоженных газонах, оградах и кувшинах с цветами.
Чаще всего этим мертвым носят розы - правда, забавно? Как жили денежные мешки, купаясь в роскошной пошлости - так и после смерти ничего не изменилось. Только смеяться не хочется. Вообще ничего здесь не хочется - хочется в отель, туда, где ты. Почему ты поехал со мной? Ах да, дела, дела... Я тоже сказала "дела", разумеется, не посвящая тебя в их специфику.
Надо будет заехать к учителю - Гамильтон давно уже не принимает участия в моих ежегодных походах на кладбище, хотя именно он меня поначалу таскал. И в 7 лет. И в 8. Ко мне довольно долго приходило осознание, что моих родителей больше нет. Я не плакала и мне даже не было больно. Леонард и Эсмеральда Этьен не были примерными отцом и матерью, ярко, как мотыльки, бросаясь в пучины богемной жизни, забывая, что дома, в огромной и пустой парижской квартире их ждет ребенок. Как мотыльки они и сгорели. Мне не жаль их.
Я помню отца - властного и холодного с прозрачными голубыми глазами и светлыми волосами (Стивен когда-то давно, в шутку, отметил, что, наверное, этим и объясняется моя склонность к блондинам). Я помню мать - нереальной красивую, яркую, знойную испанку, такую, что, кажется, воздух начинал накаляться в ее присутствии. А, может быть, я их не помню, а леплю их образ из фотографий, которых осталось предостаточно. Мне ведь было всего шесть. Это совершенно неважно, потому что эфемерное слово "семья" не может быть применимо к людям, при мысли о которых я всегда вспоминаю камень и хризантемы.
Они не были хорошими родителями. Я не была хорошей дочерью - настолько, чтоб они заинтересовались моим существованием. Отец был гениален в фотографии. Его ребенок не понимал, что за игрушка этот фотоаппарат, расколов объектив дорогой штуки. Мать была прекрасна и харизматична. Дочь скользила бледной тенью, теряясь в комнатах огромной квартиры. И пусть со временем я стала другой - но все равно не такой как яркая, как всполох пламени Эсмеральда, фото с которой до сих пор продаются по баснословным ценам. Она была живой. Я - красивая кукла, выточенная их холодного стекла. Так говорят все, кто видел мать.
Палец прошелся по серому граниту. Я не люблю их. Может ли кто-то меня осуждать? Наверняка - может. Но ты не станешь и почему-то от этой мысли легче, хотя мне всегда было глубоко безразлично, что все остальные думают по этому поводу...
Холодно. Нет, не поеду к учителю. К тебе. Я не буду звонить, я просто хочу надеется что ты в отеле со своим новым романом, а не ушел куда-то. Хочу на тебя посмотреть, чтоб понять, что я - это я. Что я не обязана не кого-то походить. Что ты не будешь меня с кем-то сравнивать, воспринимая меня целиком, а не фрагментами. И что я просто могу быть... живой. Без запаха камня и хризантем.