Аннотация: Это один из эпизодов из первоначальной версии "Тихоокеанского шторма" (сначала он назывался "Генерал Сергеев") - пока я решил выложить его отдельно. Эпизод дополнен - и будет дописываться. Вариант от 8 июня.
"Летучие мыши" среди бразильских пальм.
Сергеев Павел Александрович, генерал-майор ГРУ ГШ РККА, резидент в Бразилии, начало 1943 года.
Добрый день, дамы и господа! Позвольте отрекомендоваться - старомодно выражаясь, Генерального Штаба генерал-майор Сергеев, Павел Александрович, несу службу там же, где и нес последние сорок лет, хотя родное ведомство за это время успело побывать и Военно-Учетным Комитетом Генерального Штаба Его Императорского Величества Николая II, и Учетно-Распределительным Управлением Главного Штаба РККА, теперь вот - Главное Разведывательное Управление Генштаба РККА.
Признаться, последнее наименование мне не особо нравится - полагаю, что военной разведке противоестественно именоваться военной разведкой, а неким непонятным столоначальством, которое то ли махорку учитывает, то ли, пардон муа, солдатские подштанники распределяет.
Ну, сердечное спасибо товарищам большевикам за то, что хоть нашу эмблему, летучую мышь, еще государем Николаем Павловичем утвержденную, не тронули (летучая мышь была эмблемой русской, советской и российской военной разведки с 1840 по 2010 год; пала в неравном бою с неизвестным полководцем фельдмаршалом Табуреткиным В.Т.).
Вы спросите, как потомственный дворянин угодил на службу к большевикам?!
Признаться, тут особого секрета нет - вместе со всем нашим богоспасаемым ведомством, поскольку в отличие от военной контрразведки или Отдельного Корпуса жандармов, мы никогда не лезли в политику, свято блюдя завет основателя службы, государя Петра Алексеевича, завещавшего верно служить не государям, но Державе Российской.
Вы, конечно, можете спросить, каким ветром меня занесло в Бразилию, поскольку, что у Российской Империи, что у СССР в здешних краях никаких особых интересов отродясь не водилось?
Ваша правда, дамы и господа - не водилось и не водится покамест; тем не менее, и необходимость присматривать за здешними странами есть, поскольку что Бразилия, что Аргентина, хоть и не тянут на полноценные Державы (только местным не вздумайте это молвить, они, по простоте душевной искренне считают, что ежели Бразилия в свое время именовалась Бразильской Империей, то это автоматически ставит ее в один ряд с Британской или Германской Империями), все же не, прости Господи, Коста-Рика какая-нибудь, а страны посерьезней Польши, за которой мы присматриваем исстари; да и кое-какие интересы у нас здесь все-таки есть - я не Коминтерн имею в виду, хотя, как ни странно, идеи господ Маркса и Ульянова здесь получили не столь уж малое распространение, особенно в 30-е годы, позже господин Варгас местных коммунистов частью перестрелял, частью - обеспечил казенным содержанием, частью - загнал в подполье.
Но, надеюсь, Вы меня простите - я отвлекся от основной темы. Так вот, в 1902 году объявился в славном городе Ресифи германский коммерсант Людвиг Граббе, понятное дело, добрый католик, никак не протестант. Человек молодой, энергичный, не без финансовых средств, доставшихся ему в наследство от покойного дядюшки, занимавшегося торговлей в Швеции.
Объявился - и, потихоньку-полегоньку наладил поставки отменного бразильского кофе в скандинавские страны, обрастая связями и знакомствами, благо испанский язык сей молодой человек знал отменно, так что и португальское наречие ему освоить труда не составило.
Получить местное подданство труда тоже не составило - в эти времена в Бразилию прибыло около 5 миллионов немецких и японских переселенцев, так что господин Граббе затерялся среди них аки щепотка мела в стакане молока.
Ясно, как белый день - где портовый город, там и контрабанда, а где контрабанда, там и информация, интересная вовсе не только местным сыщикам.
Господь с Вами, господин Граббе вовсе не шпион чей-то - просто энергичный молодой человек ищет способы увеличить свои доходы, свято соблюдая местные традиции, согласно которым контрабанда не есть что-то постыдное, стараясь не оттаптывать любимые мозоли королям контрабандного дела, и, аккуратно внося положенную мзду чинам полиции, контрразведки, и, самое главное, таможенного департамента.
Звездный час господина Граббе наступил во время Великой войны - британская морская блокада перекрыла поставки Центральным Державам такого стратегического материала, как каучук. И вот тут господин Граббе, используя связи покойного дядюшки, развернулся так, что впору упоминать не германский орднунг, но широту русской души вкупе с североамериканским размахом - невзирая на все усилия британцев, каучук шел в Швецию многими тысячами тонн, под маркой бальсы, дешевых сортов кофе, и много чего еще; разве что корабельный балласт не заменяли грузом каучука.
У Вас, прекрасные дамы и уважаемые господа, закономерно может возникнуть вопрос - в своем ли Вы были уме, Ваше благородие, господин штабс-капитан, когда налаживали систему обеспечения противника стратегическим сырьем?!
Смею Вас заверить - пребывал в здравом уме и твердой памяти, равно как и мое руководство, радостно санкционировавшее данное мероприятие.
Все просто - держа данную систему под контролем, что возможно только в том случае, если мы ей владеем, мы не только нарабатывали нужные нам позиции в Бразилии, но и получали возможность в нужный момент перекрыть эти поставки, оставив германскую промышленность без каучука, буде поступит такой приказ. Не наша вина, что Великий Князь Николай Николаевич разбирался в кавалерии, и только - военная экономика была для него тайной за семью печатями. Что же касается государя Николая Александровича, не стану нарушать правило 'О мертвых либо хорошо, либо никак'.
Если бы этого не сделал я, при незримой, но крайне эффективной помощи своего руководства, то это бы сделала немецкая община Бразилии, пусть и парой месяцев позже - с понятными последствиями.
Так что природные германцы, перебравшиеся в Бразилию, только тяжко вздыхали, удивляясь хватке столь молодого человека - не без зависти, доложу я Вам, дамы и господа, не без нее, родимой, поскольку упомянутый выше молодой человек не просто успел первым создать отлаженную систему контрабанды, приносившую полновесные британские соверены сотнями тысяч, но и ухитрился не нырнуть в каналы Ресифи, по праву именуемого бразильской Венецией.
Как случилось этакое чудо, спросите Вы меня, поскольку мало кто проникается христианским смирением, видя столь ошеломительный финансовый успех ближнего?
Все гениальное просто, сообщу я Вам, без ложной скромности - господин Граббе прекрасно понимал и понимает реалии нашего грешного мира, поэтому он даже не пытался напитаться сим первосортным пирогом в одиночку, а направил свои стопы к особняку начальника таможни славного города Ресифи, ну а по совместительству, 'первого среди равных' в кругу королей местной контрабанды.
Покорнейше попросив приема у сего достойного мужа, он изложил ему свой план - после чего скромно попросил дозволения попробовать. Таковое дозволение было получено после недолгого размышления - в конце-то концов, достойный дом Луиш Оливейру ничем не рисковал, а прибыли могли быть колоссальными.
Прибыли и в самом деле оказались весьма достойными, уже с первой партии каучука - после чего герр Граббе немедленно отправился к лучшему ювелиру Ресифи, потратив половину нажитого с этой партии; вторую половину, он, аккуратно упаковав, положил в саквояж, после чего снова нанес визит дому Луишу. Будучи принят, он произнес все положенные в таких случаях речи, после чего смиренно попросил сеньора Оливейру принять половину неправедно добытого - само собой, половина была отсчитана абсолютно честно, поскольку герр Граббе ничуть не сомневался ни в познаниях дома Луиша в ценах на каучук, ни в его владении арифметикой, ни в наличии у него добрых знакомых в руководстве банка, в котором герр Граббе держал свои деньги. Деньги были благосклонно приняты, разумеется, после соответствующих церемоний - после чего господин Граббе, тысячу раз извинившись за нескромную просьбу, попросил разрешения главы семьи на то, чтобы преподнести скромные безделушки благородной домье Маргарите, и ее прекрасным дочерям. Просьба была удовлетворена - после чего, безделушки, между нами говоря, не совсем скромные, были преподнесены сеньоре Оливейру и четырем сеньоритам Оливейру.
Дом Луиш, мир его праху, был и умным человеком, и, на свой лад, порядочным - он не прощал предателей и воров, жестко враждовал со своими врагами, но, в то же время, он был честен со своими партнерами, был верным другом, всегда заботился о своих родственниках.
Он оценил оба моих жеста - после чего пригласил меня в гости в воскресенье.
Разумеется, он тщательно все проверил - после чего, сопоставив свежие сведения с тем, что ему было известно обо мне ранее, он сделал должные выводы.
В воскресенье, после прекрасного обеда, сидя в его кабинете за арманьяком и сигарами, он предложил мне стать его компаньоном в многотрудном деле контрабанды каучука в Германию через Швецию. Я согласился, заверив его, что он не пожалеет о своей доброте. Должен заметить, что ни малейшей лести в моих словах не было - там, где я бы сумел протолкнуть три - пять сотен тонн каучука, благодаря дому Луишу проходили три - пять, а, иной раз, и десять тысяч тонн каучука, с соответственным увеличением моей доли; когда немецкие партнеры не смогли расплачиваться золотом, расчет пошел в германских товарах; строго между нами - при всех моих связях в немецкой общине я вряд ли сумел бы распродать хотя бы половину этого добра, не говоря уже о том, чтобы непринужденно платить таможенные пошлины, дай Бог, с двадцатой части товара.
Само собой разумеется, что в желающих устроить мне рандеву с акулами нехватки не было - но, увы, им, увы - отправить на тот свет компаньона дома Луиша, да, вдобавок, с некоторых пор не просто принятого в его доме, но исправно сопровождающего его семейство на воскресную мессу.. Знаете, самоубийц почему-то не нашлось..
Тем временем, система контрабанды работала - а почтенный герр Граббе задумался, доколе ему еще пребывать холостяком?
Будучи принят и в доме сеньора Оливейру, и в других приличных домах, герр Граббе все чаще приглашал на танец прекрасную сеньориту Веронику Оливейру - о, ничуть не нарушая приличий, и, упаси нас Богородица, не компрометируя даму. К слову сказать, сеньорита Вероника все более заинтересованно принимала приглашения на танец - а в мае 1915 года изволила пригласить герра Граббе на белый танец.
Вскоре после этого герр Граббе, сидя в кабинете сеньора Оливейру, завел разговор о том, что в Германии принято жениться никак не позже сорока лет, а ему уже тридцать шесть. Дом Луиш охотно поддержал тему, сообщив, что благородные сеньориты сплошь и рядом выходят замуж в шестнадцать и семнадцать, а его старшей дочери уже двадцать лет, а она все еще не нашла себе достойного избранника. Ужас!
Герр Граббе заверил дома Луиша, что речь идет о каком-то чудовищном недоразумении - ведь не может быть такого, чтобы такая красавица и умница (а вот тут ни малейшего преувеличения - моя супруга действительно и очень красива, даже после почти тридцати лет нашего брака и рождения шестерых детей, и очень умна - настолько, что она заподозрила, что мои занятия не исчерпываются благородным ремеслом контрабандиста; правда, она подозревает, что я офицер абвера (ну ничегошеньки местные не знают о нашем ведомстве, что меня не особо печалит)), которая, Пресвятая Дева свидетельница, будет лучшей на свете супругой и матерью (у меня действительно счастливый брак), не завладела сердцем порядочного человека, который не замедлит сделать ей предложение руки и сердца, если, конечно, его кандидатуру одобрят дом Луиш и домья Маргарита.
Дон Луиш задумчиво посмотрел на меня - и сообщил, что ему крайне приятно видеть достойного человека, свято соблюдающего старые, добрые традиции, а не ударяющегося в новомодные течения, когда забывают поинтересоваться мнением родителей невесты.
Ну, положим, насчет новомодных тенденций дон Луиш чуточку погорячился - старой испано-португальской традиции похищения невесты, если ее родители не дают согласия на брак, благополучно перекочевавшей в Новый Свет, хорошо за пять веков; но, по сути дела он был прав, хотя и не мог знать моих истинных мотивов - мне требовалось обеспечить себе глубокое внедрение, каковое практически невозможно без брака с дамой или девицей из местного общества, причем заключенного с соблюдением всех правил приличия.
Сеньорита Вероника подходила для этого как нельзя лучше, причем практически по всем данным - любимая дочь фактического главы влиятельного рода Оливейру, причем воспитанная в добротных католических традициях святости семейного очага, без малейших примесей этой кошмарной эмансипации (строго по секрету - свято блюдущей эти традиции домье Маргарите они ничуть не мешали иметь преизрядное влияние на сурового супруга), наконец, она была очень красивой девушкой, изящной брюнеткой с колдовскими черными глазами. Грешен, грешен - иногда, глядя в эти глаза, я забывал один из основных принципов разведчика 'Эмоции - это недопустимая роскошь'.
В следующее воскресенье я имел честь сообщить дому Луишу и домье Маргарите о моих серьезных намерениях относительно их старшей дочери - после чего домья Маргарита, доброжелательно улыбаясь, сообщила мне, что, конечно, в их семье свято блюдут старые традиции, но, они не в силах возражать своей любимице, поэтому мне дозволено было побеседовать с сеньоритой Вероникой наедине.
Сеньорита Вероника внимательно выслушала мое предложение руки и сердца, после чего убедительно доказала, что она достойная дочь своей матушки, некогда сбежавшей под венец с домом Луишем против воли своих родителей, исстари враждовавших с родом Оливейру - буквально мне было сказано следующее: 'Сеньор Людвиг, ну нельзя же столь храброму кабальеро, как Вы, быть таким робким - Вы ухаживаете за мной уже полгода, и только сейчас собрались сделать мне предложение!'.
После этого все пошло как по маслу - по легенде я был круглым сиротой, взятым на воспитание бездетным дядюшкой, так же покойным, так что нам с Вероникой требовалось благословение исключительно ее родителей, полученное немедленно. Обвенчались мы в июле - и, после свадебного путешествия в Италию, я приступил к делам, будучи полноправным членом рода Оливейру.
Предстояло убедительно доказать всем, что дом Луиш не ошибся с выбором зятя - и я это сделал.
Тут необходимо небольшое пояснение - еще в колониальные времена в Бразилии процветала золотодобыча и добыча алмазов, ведшаяся артелями вольных старателей, т.н. 'гаримпейрос'. Естественно, старатели не любили платить налоги - что в королевскую казну, что в республиканскую - так что подпольная торговля золотом и алмазами, а, равно и контрабанда ими процветали. Другое дело, что этот вид торговли заключался в перепродаже из-под полы шлихового золота, или, в лучшем случае, кустарно выплавленных слитков, и, соответственно, неправедно добытых алмазов.
Ваш покорный слуга засел за расчеты - известно, что чистого золота в природе не существует, в нем всегда есть примеси серебра и меди, так что мне пришлось рассчитывать экономическую эффективность выплавки монетного сплава из шлихового золота, добываемого в Бразилии. Затем мне пришлось проделать ту же работу применительно уже к контрабандному мексиканскому серебру.
Нет, я вовсе не собирался промышлять ремеслом фальшивомонетчика - мой замысел был намного изящнее. Впрочем, поясню по пунктам: во-первых, так уж традиционно сложилось, что контрабандное шлиховое золото и серебро, если его закупать у старателей или, по крайней мере, у первого перекупщика, стоило относительно дешево, обычно, не более четверти от реальной цены - конечно, уже в Ресифи оно стоило где-то полцены, но я рассчитывал на связи дома Луиша; во-вторых, будучи переплавлено в мерные слитки высокой пробы или монетный сплав, оно удваивало свою цену, хотя, конечно, при этом шлих терял примерно четверть веса, да и затраты на переплавку имели место быть; в-третьих, мерные слитки для моего замысла не годились - они имеют номера, да и используются в расчетах либо между государствами, либо между очень крупными банками, а вот на монетах никаких номеров отродясь не водилось; в-четвертых, так уж сложилось, что нарицательная стоимость, что британского соверена, что североамериканского серебряного доллара, хоть и ненамного, но выше стоимости содержащегося в монете драгоценного металла.
Конечно, надо было еще оценить затраты на выплавку из шлиха монетных сплавов и чеканку монет, идентичных настоящим - но уже было понятно, что этот вариант окажется, по крайней мере, вдвое прибыльнее обычной контрабанды золота. Разумеется, мне и думать не стоило о подобных кунштюках, будь я обычным контрабандистом, пусть и высокого полета - такие вещи по силам только тем господам, за которыми стоит, если не Держава, так нешуточное государство.
Затем я вышел на связь с Петербургом, представив свои расчеты - там размышляли два месяца, что для подобной операции недолго, и, одобрили ее.
В следующее же воскресенье, после семейного обеда в особняке Оливейру, я, уединившись с тестем, ознакомил его с моими расчетами. Дом Луиш нашел пару неточностей, но, в целом, одобрил мои расчеты, слегка усомнившись лишь в реализуемости операции в целом - он справедливо заметил, что металлурги, способные сварить сплавы золота с медью, и, серебра с медью, точь-в-точь соответствующие британскому и американскому монетным сплавам, на дороге не валяются, равно как и специалисты по чеканке монет. Я заверил тестя в том, что найду таких специалистов, заработав в ответ задумчивый взгляд - но вот обеспечить им условия для плодотворной деятельности, вдали от любопытных и завистливых глаз, без его помощи никак не смогу (к этому времени уже смог бы - но зачем давать пищу для невеселых размышлений хорошему человеку, если можно дать ему возможность почувствовать себя незаменимым?).
В общем, к началу 1916 года система начала действовать - двое приехавших из Европы неразговорчивых господ, металлург и монетных дел мастер, наладили на отдаленной асиенде троюродного племянника дома Луиша серийное производство соверенов и долларов, незамедлительно пускавшихся в оборот через бразильские банки. Дом Луиш, самолично убедившийся в серьезности получаемой прибыли, обеспокоил своих добрых знакомых в Мексике - и мы начали работать с мексиканским серебром, почему-то не прошедшим через тамошнюю пробирную палату, впрочем, от этого оно не стало хуже. Все было хорошо - в ноябре 1916 года мы крестили моего первенца, Хуана.
А в июне 1917 года грянул гром - мой связник передал мне приказ консервировать агентурные сети и ждать приказа на возобновление работы. После ночи, проведенной за беседой, в основном, состоявшей из рассказа связного о действительном положении дел в России-матушке, я не мог не признать правоты руководства - но, положа руку на сердце, мне очень хотелось развесить господ кадетов, либералов и прочих эсеров на петербургских фонарях, можно даже без соблюдения строгого армейского порядка, в штатском бардаке, так сказать.
Чего мне стоили шесть лет ожидания, до августа 1923 года, известно только Господу Богу и мне, грешному рабу Божьему - вести из России доходили редко и были одна другой хуже. Даже с учетом того, что репортерское дело не зря считается второй древнейшей профессией, можно было не сомневаться в том, что господа большевики изволили изрядно переплюнуть господ якобинцев в многотрудном деле истребления соотечественников неправильных взглядов и происхождения.
К моему великому изумлению, на встрече был не связник, а мой начальник, руководитель латиноамериканского направления нашего богоспасаемого ведомства - понимая мои чувства, он первым делом передал мне письма от батюшки и матушки.
Чтение было ошеломляющим, иначе и не скажешь - если бы мне кто-то сказал, что два моих брата из троих добровольно (!) вступят в Красную Армию и станут воевать за большевиков (!!!), я бы даже не стал посылать лжецу картель, ибо такой мерзавец не заслуживает благородной дуэли - я бы просто обломал бы об негодяя трость. Но не верить своим родителям, и, своему наставнику, давшему мне слово чести, что все так и было - братья действительно пошли служить красным добровольно, равно как и наш младшенький ушел на Дон к Корнилову по своей воле - я не мог. Впрочем, после трех суток, проведенных в общении с моим начальником, моим наставником в нелегком искусстве разведки, я начал допускать мысль, что, возможно - но не более того (!), красные являются наименьшим злом для России. Наставник рассказал мне о соглашении, заключенном генералом Бонч-Бруевичем, одним из высших наших руководителей, с господином Джугашвили, руководителем тайных служб большевиков. В общем, я принял нелегкое решение - служить красной России, ибо даже такая Россия остается Россией - во всяком случае, мне хотелось в это верить, иначе оставалось вспомнить правило "Последний довод офицера - пуля в висок".
Дальнейшие годы протекали не менее интересно, но, в куда в меньшей степени были насыщены новизной - в основном, Ваш покорный слуга продолжал обрабатывать расчищенную делянку, снимая с нее достойные урожаи, заключавшиеся в завоевании все новых позиций в бразильском обществе.
Исключением стало бриллиантовое дело - войдя во вкус дел монетных, я задал себе резонный вопрос: "А чем заработок на огранке незаконно добытых алмазов хуже заработка на чеканке монет из незаконно добытых золота и серебра?"
В результате, после восстановления связи с Центром, я занялся проработкой этого вопроса. Выяснилось следующее - часть добычи гаримпейрос сдают официально, это было неизбежно; но, они с удовольствием продают алмазы "из-под полы", за четверть-треть стоимости, поскольку это выгодней, чем платить налоги, вкупе с неизбежными поборами. Поскольку в ходе огранки, превращающей алмаз в бриллиант, оный, уменьшаясь в весе в 1,5-3 раза, становится дороже в 2-3 раза, можете сами представить себе выгодность подобного дела, даже с учетом неизбежных накладных расходов и необходимости делиться с сильными мира сего.
Забегая вперед, должен заметить, что алмазная история получила неожиданное продолжение в конце 20-х годов - для новой промышленности России понадобился алмазный инструмент, ну, а изготовить его без технических алмазов не представляется возможным. С учетом того, что свыше 90% мировой добычи алмазов контролирует британская фирма "Де Бирс", продающая их через свою Центральную Сбытовую Организацию - или не продающая, если покупатели чем-то не угодили британскому правительству или семейству Оппенгеймеров. Так что выбор был невелик - либо скупать технические алмазы у гаримпейрос, благо продавали они их за бесценок, "в довесок" к ювелирным камням, либо срочно налаживать контрабандную сеть в португальских колониях на юге Африки, что было крайне трудным и опасным, во всех отношениях, делом, либо втридорога покупать алмазы в ЦСО через посредников.
Но во всю ширь это, первоначально побочное, направление моих дел, развернулось в конце 30-х годов, когда наши промышленники сумели прикупить у господина Круппа технологии производства сверхтвердых сплавов для резцов, предназначенных для использования в металлообработке - всем были хороши резцы из этих сплавов, позволявшие в разы увеличить скорость обработки деталей, вот только производство этих резцов было невозможно без алмазного инструмента.
Сеньоры гаримпейрос охотно продавали добытые алмазы, равно ювелирные и технические, агентам Вашего покорного слуги, так что алмазов, в целом, хватало - главной заботой было надежное легендирование сбыта этих невзрачных камешков. После недолгих размышлений мое руководство согласилось с предложенным мной вариантом - десятая часть алмазов шла в Германию, по отработанным мной еще в прошлую Великую войну каналам сбыта каучука (должен Вам сообщить, что бразильское общество было расколото по своим симпатиям по профессиональному признаку - деловые люди, по роду деятельности тесно связанные с североамериканцами, почти всецело были на стороне янки; моряки, по старой памяти, симпатизировали британцам; ну, а армейцы поголовно были настроены прогермански), что, на фоне существующих симпатий значительной части бразильского общества было вполне достойной благонамеренного человека деятельностью (не ведали достойные сеньоры о месте назначения девяти десятых - и, слава Богу!).
Сказать, что мое руководство было довольно моей деятельностью, будет изрядным преуменьшением - в это время господа Оппенгеймеры контролировали 94% мировой добычи алмазов, так что попадать к ним в зависимость было крайне нежелательно.
Вы будете смеяться - но именно за эти поставки, а не за куда более рискованные дела я был удостоен ордена господина Ульянова (никак не привыкну к его большевистскому псевдониму, простите великодушно).
Конечно, без помощи моего руководства я бы никогда не смог выйти на нужные фигуры в Амстердаме (тогда это был ключевой мировой центр огранки и торговли бриллиантами В.Т.), не говоря уже об обеспечении их благосклонного отношения к моему, насквозь криминальному, предложению.
Но мое предложение было поддержано - и, к легкому удивлению достойнейшего дома Луиша, окончательно уверившегося в моей принадлежности к питомцам полковника Николаи (человек, сделавший из немецкой военной разведки, до него бывшей второразрядной разведкой, одну из сильнейших разведок мира В.Т.), данное торговое дело пошло полным ходом, принося миллионы фунтов стерлингов, и, выведя главу клана Оливейру в "сливки" бразильского бомонда. Разумеется, на заднем плане присутствовал его скромнейший зять, герр Граббе.
С этих пор для моего руководства не было секретов в Бразилии - а, вот, возможности повлиять на события, в нужном России направлении, потихоньку приумножались. Естественно, мы не упускали случая стравить между собой сторонников Британии и САСШ, Британии и Германии, САСШ и Японии - к вящей пользе Российской Империи, дамы и господа, даже если она нынче называется Советским Союзом. Конечно, я не проводил каких-то глобальных операций, меняющих мировой расклад - но, как верно подмечено простонародьем, "Курочка по зернышку клюет - и тем весь день сыта"; так что чем больше ресурсов наши недоброжелатели вынуждены были тратить на Бразилию, тем меньше у них оставалось возможностей пакостить России.
Шедевром, которым я заслуженно горжусь, стала операция, проведенная мной в конце 1942 года. Против обыкновения, на связь со мной вышел не обычный курьер, но руководитель латиноамериканского направления (мой наставник, земля ему пухом, покинул нас в 1935 году - он всегда все делал вовремя, даже преставиться ухитрился до начала дикой бойни в "Аквариуме", устроенной карликом-педерастом). Задача, поставленная им, была, деликатно выражаясь, нетривиальной - наши коллеги-янки, ухитрились позаимствовать японские военно-морские шифры; мне надо было продать самураям их собственность, причем, сделать это так, чтобы след никоим образом не вел к нам, грешным - в идеале, он должен был вести к "заклятым друзьям" России, сэрам лимонникам.
Надо ли Вам объяснять, с каким, воистину юношеским, энтузиазмом, Ваш покорный слуга взялся за разработку этой операции - ненавижу британцев, ненавижу всеми фибрами души эту нацию торгашей и пиратов.
Само собой, я начал с тщательного анализа возможных вариантов.
Для начала я просчитал вариант с помощью, которую могли оказать японцам их союзники-немцы. Из всех существующих разведок Рейха такая информация могла оказаться либо у разведки Кригсмарине, либо, с меньшей вероятностью, у специализирующегося на стратегической разведке Абвере - специалисты по политической разведке из ведомства господина Шелленберга, разведчики Люфтваффе, не говоря уже о специализирующейся на разведке в прифронтовой полосе службе "1С", замыкающейся на отделы "Иностранные армии - Восток" и "Иностранные армии - Запад" отпадали автоматически, поскольку у них этих сведений в принципе быть не могло. Конечно, соблазн подставить разведку Кригсмарине, давно и охотно ведущую совместные дела с господами с туманного Альбиона (соответствует реальности - например, акцию с нападением на советских дипкурьеров Теодора Нетте и Иоганна Махмасталя организовали МИ-6 и германская военно-морская разведка; именно так, они часто работали совместно В.Т.), был велик - и весьма, очаровательные дамы и уважаемые господа - но меня остановили два соображения: во-первых, у немецких коллег категорически не было принято торговать информацией с союзниками - если бы кто-то из них счел нужным передать союзникам-японцам эту информацию, он бы сделал это бесплатно; во-вторых, японские разведки, что армейская, что флотская, наладили весьма добротное взаимодействие с германскими коллегами, так что проверка этих сведений не составила бы для них труда - а когда речь идет о сведениях такой важности, японцы сделали бы это всенепременно и незамедлительно. Так что этот вариант, к моей великой печали, отпадал.
Равно отпадали и итальянцы - не того калибра у макаронников морская разведка, несмотря на давние шашни их флота с британцами, чтобы непринужденно позаимствовать у янки серьезнейшую тайну, а жаль - был у меня хороший вариант, позволяющий представить дело так, что секрет продал итальянский резидент в Бразилии.
А вот непосредственно британцы отменно отвечали всем условиям задачи - не секрет, что японский Императорский флот создавался по образцу Королевского флота, с активнейшей помощью англичан; у МИ-6 и японской военно-морской разведок были давние, отлично налаженные связи, отнюдь не пресекшиеся ни с развалом англо-японского союза, ни даже с началом войны на Тихом океане; именно британская разведка входила в число тех немногих разведок мира, каковым посильно добывание секретов такого ранга; и, наконец, последнее по счету, но не по важности - британцы сочтут должным содрать даже с ближайшего союзника, за информацию такой важности, как можно больше (вообще, выражения "бескорыстная помощь" в английском языке нет).
Разумеется, открыто такие вещи никто и никогда не продает - этакие дельца всегда слаживаются через посредников.
Этим путем я и собирался идти - сладить дельце через господина, давненько замеченного в работе на ведомство контр-адмирала Мензиса, но не брезгующего и иными заработками; проще говоря, агента, подрабатывающего в полудюжине разведок - само собой разумеется, с его последующей безвременной кончиной (не сочтите меня за кровожадного изверга рода человеческого, но таковы уж правила нашей веселой игры - посредников никто не трогает, покамест речь идет о вещах малозначительных; между нами говоря, вовсе не из человеколюбия, а, попросту потому, что дельного посредника не так-то просто отыскать - но, когда речь идет о материях серьезнейшего порядка - не посетуйте, но живых свидетелей не оставляют).
Итак, позвольте Вам представить месье Антуана де Фонтиньи, какового я вовсе не прошу Вас любить и жаловать - персона, между нами говоря, довольно гнусненькая, промышляющая весьма грязными делами, например, покупкой у бедняков (а нищета, здесь, в Бразилии, сплошь и рядом такая, что излюбленные персонажи господина Горького показались бы вполне обеспеченными людьми) их несовершеннолетних дочерей, с последующим их "трудоустройством" в принадлежащие месье портовые бордели. Это и есть основной источник доходов сего лягушатника - но, поскольку "веселые дома" исстари были источниками весьма интересных сведений, то сей последователь Гобсека не поленился наладить торговлю этими сведениями с - внимание, дамы и господа - аргентинцами, японцами, британцами, парагвайцами, немцами и североамериканцами (я ничуть не шутил, когда говорил о его шашнях с шестью разведками). Но, при этом, месье де Фонтиньи еще оказывал некие "услуги" моему британскому коллеге, или, простонародно изъясняясь, делал для лимонников грязную работу, благо, он прекрасно знал все портовое отребье Ресифи.
Поскольку сей мизерабль жаден до полнейшего неприличия - собственно, его жадность сравнима только с его тщеславием (строго по секрету - он такой же де Фонтиньи, как я - герцог де Бурбон, с той разницей, что Ваш покорный слуга все-таки потомственный дворянин, а лягушатник, по достовернейшим сведениям, натуральный бастард) - то увлечь его перспективой большого куша будет не столь уж трудно. Другой человек, пусть и не обремененный особым образованием, поостерегся бы связываться с разведками, руководствуясь обычным житейским благоразумием - ну не бывает в жизни легких денег, а если, таковые Вам все же достались, это всего лишь значит, что Вы что-то пропустили. Этот господин хватался за все, что подвернется, лишь бы перепало ему с того побольше - и вовсе не из-за нужды.
Совсем другим человеком был мой коллега и враг, резидент самурайского флота, почтеннейший Садао Такамори - вот он целиком и полностью отвечал определению уважаемого врага.
В чем-то необычный, разумеется, для европейца, он был типичным самураем, воином своей Империи, в лучшем понимании этих слов. Господин Такамори объявился в Ресифи в конце 1903 года, ничуть не привлекая ничьего внимания - очень скромный молодой рыбак, эмигрировавший из пределов своего Отечества из-за лютой нищеты. Легенда была великолепна, должен признать - тогда таких японцев в Бразилии было много, так что почтенный Садао-сан растворился среди своих соотечественников с полнейшей гарантией. Дальше все пошло по стандартной японской методике - молодой рыбак пристроился в артель соплеменников, много и тяжело работал, экономил каждый грош, и, похвальный итог истинно японских трудолюбия и бережливости - через несколько лет прикупил собственный баркас.
Вы спросите меня - с чего Вы, Ваше благородие, решили, что этот господин разведчик, кадровый офицер, а не обычный бедолага, выбивающийся из нищеты?
Знаете, все не так просто - все намного проще, поскольку речь идет о классической японской методике шпионажа. Мое руководство извлекло должные уроки из горького опыта проигранной нами японской войны, приложив немалые труды к изучению японских методов разведки.
Вкратце их можно охарактеризовать так - это "муравьиный" шпионаж, имеющий в основе своей массовое использование подданных Микадо, маленьких, вовсе незаметных людей - парикмахеров и гейш, мелких торговцев и портовых грузчиков, горничных и портных. Да, каждый из них, на своем месте, как правило, слышал и знает очень мало, располагая, образно говоря, крохотным кусочком мозаики - но, подобно, тем же муравьям, трудолюбиво несущим пищу в муравейник, они несут доступные им сведения в японскую общину, где их сбором и сортировкой занимаются уже кадровые офицеры Империи Ямато, квалифицированно собирающие из этих кусочков смальты единую мозаику.
Сильной стороной этого метода является то, что скрыть от "муравьев", при их наличии, что-то значимое, практически невозможно - но, обратной его стороной является то, что внимательно понаблюдав за "муравьями", не составит труда найти сам "муравейник".
Проще говоря, в этом случае нет нужды долго и упорно вычислять вражеских агентов - достаточно взять за глотку руководителей японской общины, чтобы накрыть ключевые фигуры самурайского шпионажа; а, в случае войны, достаточно, во-первых, интернировать подданных микадо, во-вторых, заранее понаблюдав за японской общиной, вычислить тех японцев, которые имеют куда большее влияние, чем следовало бы из их скромных жизненных обстоятельств - и, соответственно, "муравейник" и лишится "пищи", и, к Вам на цугундер угодят те самые кадровые разведчики.
Вот так я и вычислил скромного господина Такамори - молодой человек пользовался ненормально большим влиянием в своей рыбачьей артели, будучи, фактически, вторым человеком после главы артели - артели, снабжавшей морепродуктами не только портовые таверны Ресифи, но и бразильскую военно-морскую базу. Надо заметить, что для японцев, буквально помешанных на строгой иерархии, это все равно, как если бы у нас молодой поручик распоряжался на равных с заслуженным полковником.
Шли годы, господин Такамори стал главой этой артели, но не только - в его скромный домик регулярно захаживали в гости не только формально равные ему по рангу японские рыбаки, но и представители японских торговых домов, влиятельные деловые люди, журналисты, гости с далекой родины, в чьих манерах наметанному глазу почему-то чудилась отнюдь не штатская выправка. В общем, с учетом сферы его интересов трудно было не понять, какое ведомство он имеет честь представлять в Ресифи.
Судьба господина Сакамори изрядно напоминала мне мою собственную - оторванный от родной земли офицер, принесший свою жизнь и судьбу на алтарь Отечества, да простятся мне столь высокопарные речи. Этот человек десятилетиями жил в Бразилии, ни разу не выбравшись на Родину - и, поневоле мне вспоминалось, что я не только не мог проводить в последний путь батюшку, матушку, старшего брата, но и ни разу не был на их могилах; к слову сказать, совершенно неочевидно было, что я хоть смогу лечь в родную землю, а не буду похоронен здесь, в Бразилии.
Конечно, господину Сакамори во многих отношениях было легче, чем мне - ему не надо было скрывать от супруги, детей и внуков свою национальность (не исключено, что они знали и настоящее имя мужа, отца и деда), он мог постоянно говорить на родном языке и дома, и, общаясь с соплеменниками. Мне очень горько было понимать, что мои дети и внуки никогда не узнают, что они являются полноправными наследниками династии русских офицеров, веками честно служивших Отечеству.
А еще мне часто снился снег..
Впрочем, я отвлекся на весьма неуместную для человека моей профессии лирику - простите, пожалуйста, старика.
Совсем другим человеком был британский резидент Джеймс Маккристал - вот это был классический представитель английской школы разведки, где служба королю была неотделима от неустанного набивания собственного кармана.
Вообще, я хорошо понимал тех же германцев или самураев - как правило, представители славных военных родов, они, как и мы, понимали службу в разведке как исполнение долга офицера перед Богом и Отечеством.
Англичане же даже в это дело, достойное истинных аристократов, ухитрились привнести свой торгашеский дух - их разведка, с одной стороны, несомненно, служа Короне, с другой производила неискоренимое впечатление какой-то частной лавочки мистера Пинкертона, а не разведки Великой Державы. Они как-то ухитрялись совмещать службу с упомянутым мной выше извлечением личной выгоды - и это у них вовсе не считалось не только должностным проступком, но почиталось совершенно нормальным делом, словно работа разведчика совместима с обстряпыванием собственных делишек. Нация торгашей и пиратов, иначе и не скажешь - хотя, к их чести, насколько эта категория вообще применима к англосаксам, должен заметить, что у них было нормой, при истощении казенных фондов, за многое платить из собственного кармана.
Теперь, когда я определился с планом, вопрос заключался в том, чтобы толково сладить операцию. Вопреки бесчисленным шпионским романам, в которых к агенту приходит некто неизвестный и предлагает ему прикупить секрет-другой за большие деньги, в реальности так бывает очень редко (нет, случается, конечно, когда кто-то по собственной инициативе решает завербоваться - но, любой мало-мальски знакомый с профессией разведчика человек знает, что на одного такого охотника (имеется ввиду старое значение этого слова - доброволец В.Т.) приходится двадцать провокаторов.
Применительно же к ситуации продажи крупного секрета через посредника, теоретически, существовала вероятность того, что мне удастся успешно завершить операцию - но вероятность того, что даже такой Плюшкин, как де Фонтиньи, заподозрит провокацию, была многократно выше.
Даже в том маловероятном случае, если бы де Фонтиньи взялся за эту работу, существовала нешуточная угроза для моего человека - де Фонтиньи запросто мог решить, что вся сумма много лучше самого щедрого гонорара посредника, а опасаться мести за никому неизвестного человека не стоит, поскольку, речь, скорее всего, идет о случайном владельце (так тоже иногда случается, хоть и крайне редко).
Но, даже если бы всего этого удалось избежать, наверняка дело бы затянулось очень надолго - де Фонтиньи начал бы все проверять и перепроверять по своим каналам, и, между нами говоря, был бы совершенно прав, поскольку за малейшую небрежность в таких делах приходится платить своей жизнью.
Короче говоря, дамы и господа, позвольте представить Вам одного из лучших моих помощников, невзирая на возмутительную молодость - прошу любить и жаловать, сеньор Хорхе Рамирес, поручик, тьфу, никак не привыкну к этой новомодной системе званий, передранной у французов, испанский дворянин из весьма древнего и славного рода - и, старший лейтенант русской военной разведки.
Несмотря на молодость, его жизнь уже могла бы послужить основой для многотомного приключенческого романа, к сожалению, весьма трагичного.
Отец дона Хорхе был потомственным морским офицером испанского флота, человеком весьма консервативных, даже для испанского монархиста, взглядов. Проще говоря, он был убежденным карлистом. Дон же Хорхе, по юности лет, увлекся коммунистическими идеями - слава Богу, хоть не троцкистскими, а сталинскими. К чести юноши, ему хватило ума промолчать о своих убеждениях, поскольку его батюшка явно не относился к числу людей, разделяющих точку зрения, выраженную фразой "Плох тот консерватор, который в молодости не был либералом". Выражаясь менее туманно, глубокоуважаемый отец, доведись ему узнать о коммунистических симпатиях старшего сына, не остановился бы тем, чтобы отречься и проклясть своего любимца, первенца и наследника.
Ну а в поле зрения моих сослуживцев дон Хорхе первоначально попал как потенциальный источник сведений об испанском флоте - но, понаблюдав за молодым человеком, коллеги впали в форменную прострацию. Должен заметить, что их трудно осуждать - попытайтесь представить себе юного испанского коммуниста неполных шестнадцати лет отроду, который вместо немедленной победы мировой революции, или, минимум миниморум, учинения пролетарской революции в Испании не далее, как в следующий понедельник, всерьез интересуется советским опытом хозяйственного строительства, на примере первой пятилетки, и, держитесь за кресла крепче, господа хорошие - применимостью советского опыта к Испании. Нет, конечно, юноша никак не был серьезным экономистом - он им и не мог быть, за полным отсутствием должного образования. Но, попытайтесь себе представить, что может вырасти из юноши, в шестнадцать лет, несмотря на активнейшее противодействие окружающих, умеющего ставить такие вопросы. Совершенно с Вами согласен, дамы и господа - ежели такой алмаз должным образом огранить, то получившийся бриллиант многократно окупит все мыслимые труды.
Пока наши орлы налаживали отношения с молодым человеком, у него случилась трагедия - поскольку нормой испанского политического процесса являлось и является убийство противников (тут, знаете, даже Латинская Америка смотрится благопристойнее), то господа из Федерации анархистов Иберии сочли нужным убить отца дона Хорхе. Ну а поскольку какие-то моральные нормы у последователей недоброй памяти господина Дурутти отсутствовали напрочь, сделать это было решено, бросив бомбу в машину, на которой семейство ехало на воскресную службу в церковь. Так эти мерзавцы и сделали - погибла вся семья, отец, мать, три младшие сестренки. Дон Хорхе уцелел чудом - его от осколков и взрывной волны прикрыла телом матушка. Как он не сошел с ума, известно только Господу.
Как было написано в отчете коллеги, работавшего с юношей: "Когда я пришел с выражением соболезнований, у молодого человека были абсолютно ледяные, мертвые глаза".
Как показали дальнейшие события, коллега верно оценил психологическое состояние юноши - в ответ на соболезнования дон Хорхе прямо сказал, что лучшим соболезнованием для него будет месть убийцам его семьи, каковую он, в старых традициях Иберийского полуострова собирался вершить своими руками.
Надо отдать должное моему сослуживцу - мгновенно и верно оценив ситуацию, он предложил дону Хорхе свою помощь. Конечно, это было грубейшим нарушением законов конспирации - коллега, просчитав варианты, пришел к выводу, что без задействования группы Осназ, прикомандированной к резидентуре, никак не обойтись (знаю я, господа мои, что разведчик, начавший стрелять и резать глотки, наполовину провалил дело - но в той лечебнице для душевнобольных, каковой была Испания в то время, без мастеров особых дел обойтись было решительно невозможно) - но, в противном случае, дон Хорхе был бы обречен (юноша, как и положено дворянину, недурно стрелял и хорошо фехтовал на шпагах - но против сотенной банды анархистов эти умения были решительно бесполезны), а все труды нашего ведомства, приложенные к нему, шли прахом.
Посмотрев собеседнику в глаза, сеньор Рамирес согласился принять предложенную помощь (однажды, в минуту откровенности, он признался мне, что ему в этот момент было безразлично, погибнет он или нет - но он не мог допустить того, чтобы убийцы его близких остались безнаказанными).
Чего стоило агенту (тогда термин "оперативник" еще не использовался В.Т.) убедить резидента дать согласие на проведение особой операции, отчеты умалчивают.
В конце концов, важен результат - через неделю, после тщательного наблюдения за домом, который господа анархисты изволили избрать своей штаб-квартирой, план операции был окончательно одобрен всеми заинтересованными сторонами. Дон Хорхе за эту неделю, потраченную им на знакомство, так сказать, с "алфавитом бойца Осназа", умудрился заработать молчаливое одобрение опытных волков особых операций - неустанными трудами и железной волей, глубокоуважаемые господа, такой уж он человек.
Как следовало из отчета, посвященного этой операции, та испанская ночь была вовсе не тиха - господа анархисты браво боролись с зеленым змием (Вы не поверите - но часовые не отставали от остальных (!!!)), громко и немелодично орали революционные песни и свои поганые лозунги, вовсю пользовали своих революционных потаскух; наиболее сдержанные громко обсуждали прошлые "достижения на ниве революционной борьбы" и строили планы на будущее (ну не догадывались болезные, сколько у них того будущего осталось). Тем временем группа Осназа, разумеется, в компании дона Хорхе и работавшего с ним агента, вышла на исходный рубеж. Само собой разумеется, никто не собирался атаковать в лоб - при том, что чернознаменные бандиты располагали одним станковым и тремя ручными пулеметами, подобное ковбойство обернулось бы провалом дела. Наши ждали четырех часов утра - в это время даже нормальных солдат больше всего клонит в сон, ну а анархисты к этому времени должны были еще и упиться в хлам. К чести дона Хорхе, что особо было отмечено в отчете, он спокойно ждал назначенного времени, не выказывая никаких признаков нетерпения.
К половине четвертого утра истошные вопли унялись - анархиствующее отребье подтвердило справедливость старинной поговорки, гласящей "Нет молодца крепче зелена винца"; часть часовых, правда, не дрыхла без задних ног, а, всего лишь подремывала, да в доме не все унялись, но дальше ждать не имело смысла.
Часовых сняли осназовцы - дон Хорхе согласился с тем, что должным образом научиться за неделю снимать часовых невозможно, а ставить под удар дело нельзя. Вообще, молодой человек не уставал приятно удивлять моих сослуживцев - при обсуждении методов, они ждали от сеньора Рамиреса романтического бреда, вроде "Я хочу, чтобы убийцы моей семьи знали, чья месть их настигла!!!", вполне, впрочем, простительного для юноши, которого постигло такое горе, и, соответственно, готовились деликатно объяснить молодому человеку, что серьезная месть несовместима со штампами, принятыми в приключенческих романах, столь популярных у юношества. Но нет, дон Хорхе спокойно поинтересовался, как надежней всего будет уничтожить убийц его близких - и, внимательно выслушав три предложенных варианта, выбрал такой, что одновременно позволял ему и удовлетворить чувство мести, и обеспечивал должную практичность. На занятиях он добросовестно отработал навыки, необходимые для реализации этого варианта.
После снятия часовых группа бесшумно вошла в дом - дона Хорхе прикрывало звено осназовцев, остальные звенья обеспечивали блокаду тех помещений, до которых очередь должна была дойти позже. Молодой человек был вооружен стилетом и испанской копией мощного американского пистолета "Кольт" образца 11-го года, калибром 4,5 линии; осназовцы же предпочли оружие, наиболее пригодное для ближнего боя в помещениях против численно превосходящего противника - американские пистолеты-пулеметы "Томпсон", также калибром 4,5 линии. Надо заметить, что благодаря предусмотрительности и неистощимому интересу к новинкам техники, проявленным командиром группы, все огнестрельное оружие было оснащено замечательным плодом пытливой мысли североамериканской инженерной мысли, изначально предназначавшейся для охоты, но пользовавшейся наибольшей популярностью у американских же душегубов, а, именно, глушителями звука выстрела. На случай же возможных осложнений все члены группы имели по полудюжине осколочных гранат - правда, в этом случае о соблюдении тишины речи уже не было.
Начали с комнаты, все обитатели которой почивали - молодой человек бесшумно подходил к спящим (каучуковые подошвы, что ни говорите, превосходное изобретение человеческого разума), зажимал им рот, и, одновременно всаживал стилет в ухо, что обеспечивало сколь бесшумную, столь и мгновенную смерть (ох, не зря сеньор Рамирес пролил столько пота на учебных занятиях, доводя этот навык до полнейшего автоматизма); воины Осназа тем временем страховали его, держа на прицеле тех анархистов, до которых еще не дошла очередь.
По такой методике были зачищены три комнаты - в отчете было отмечено, что сеньор Рамирес хладнокровно резал всех, не делая различий между анархистами и анархистками (перед операцией осназовцев беспокоило, сможет ли юноша убивать женщин, или же он не сможет переступить через определенные предрассудки - так что бойцы страховавшего его звена были готовы взять эту неприятную работу на себя).
В следующей комнате унялись не все - шестеро спали беспробудным сном мертвецки пьяных людей, а трое, хоть и были пьяны до потери способности адекватно оценивать происходящее, все же не спали. Это тоже было предусмотрено - раздалась серия металлических щелчков, смешавшихся с тихим шипением (осназовцы били одиночными выстрелами, чтобы избежать "забивки" глушителей пороховыми газами, почти неизбежной при стрельбе очередями), и, не святая троица свалилась на лежбища (постелями это было трудно назвать, по мнению авторов отчета, воспроизведших происходившее с фотографической точностью, как и положено при составлении серьезного документа), рефлекторно пытаясь зажать простреленные у каждого в нескольких местах легкие. Дон Хорхе быстро, но без спешки, сначала добил раненых (он специально оговорил этот момент - молодой человек хотел покарать своими руками возможно больше убийц своих близких, так что, когда это было возможно без риска срыва операции, осназовцы тяжело ранили, но не убивали анархистов), затем прикончил спящих.
За последующий час дом был зачищен почти полностью - осназовцам пришлось убрать меньше дюжины анархистов: кто-то проснулся не вовремя, и, счел нужным навестить дружков - и получил удар ножом в солнечное сплетение; кто-то был достаточно трезв, чтобы попытаться закричать - и получил пулю в голову; у кого-то достаточно хорошо работали рефлексы, чтобы попытаться схватиться за оружие - эти получили пули в шею, чтобы гарантированно обездвижить болезных.
"На десерт" была оставлена гостиная, даже, скорее, гостевая зала, где продолжалось веселье, хотя и далеко не настолько бурное, как ранее - и, где находились главари бандитов. Тут бесшумно работать было невозможно - судя по воплям, на ногах оставались не меньше десятка анархистов, так что бесшумно перестрелять и перерезать эту братию никак бы не удалось.
Поэтому бесшумность была принесена в жертву надежности - двое осназовцев рывком распахнули обе створки, а дон Хорхе, вместе со осназовцами из страховавшего его звена, начали метать связки гранат (перед операцией было справедливо решено, что если придется штурмовать какое-то большое помещение, то четырех связок гранат, по три штуки в каждой, должно хватить на то, чтобы вывести из строя большую часть бандитов). Естественно, метнув связки гранат, штурмовики залегли - после почти одновременно раздавшихся мощных взрывов, еще десяток гранат полетел в разнообразные закутки, образованные беспорядочно расставленной мебелью, где, теоретически, могли находиться избежавшие осколков и взрывной волны из первой порции анархисты. После этой порции, наконец, раздались ответные выстрелы - палили двое, неизвестно каким образом, держащиеся на ногах, бандитов. Их срезал лично дон Хорхе. Затем была произведена проверка - каждый из находившихся в зале "борцов за народное счастье" получил по пуле в голову; для ускорения процесса сеньору Рамиресу ассистировали шестеро осназовцев, так что управились меньше, чем за две минуты.
Отход прошел без хлопот - испанская полиция совершенно не спешила к месту несомненной политической дискуссии; ну ничего не попишешь, таковы уж нынешние испанские порядки - справедливость занимаемой политической позиции определяется количеством и качеством имеющегося огнестрельного оружия; господа полицейские же разумно считают, что их служба достаточно опасна и без того, чтобы пытаться наставить на путь истинный сторонников разнообразных партий; ну а дружки покойных покамест ничего не ведали о постигшей их утрате. Должен заметить, что дон Хорхе показал себя истинным идальго, не забывающем ни добра, ни зла - раздобыв через сослуживцев отца полдюжины шестидюймовых фугасных снарядов, он договорился с осназовцами о минировании площадки перед фасадом пристанища покойных господ анархистов, позабыв поставить в известность об этом дополнении к первоначальному плану работавшего с ним агента; осназовцы же объяснили свою помощь юноше одной фразой "Парень в своем праве - и точка!"; так что на следующий день, когда местные анархисты устроили импровизированный митинг перед домом, клянясь жестоко отомстить, сеньор Рамирес лично крутанул ручку и нажал кнопку подрывной машинки, гуманно избавив многих участников митинга от душевной тоски по покойным дружкам.
После этого, приехав в загородный домик, служивший базой при подготовке операции, агент предложил дону Хорхе поговорить серьезно. Молодой человек согласился - после чего состоялась беседа следующего содержания:
- Дон Хорхе, Вы понимаете, что если Вы останетесь в Испании, то, рано или поздно Вас убьют? - спросил наш офицер.
- Вы так в этом уверены - задумчиво ответил сеньор Рамирес - хотя Вы прекрасно знаете, что ни мои многочисленные, и, позволю себе заметить, не лишенные известного влияния, родственники, ни сослуживцы и единомышленники отца, не откажут мне в действенной помощи. Насколько я понимаю, Ваша уверенность имеет своим фундаментом некое точное знание - или я ошибаюсь?
- Нет, дон Хорхе, Вы ничуть не ошибаетесь - видите ли, сила господ из Федерации анархистов Иберии состоит в их жестокости, в их готовности непременно расправиться со своими врагами - объяснил разведчик - Вы же не просто сполна рассчитались за убийство своих близких, но и сделали из них посмешище для всей Испании - как же, это те самые анархисты, которым устроил форменную бойню совсем молодой человек; мало этого, взорвал их митинг, когда они клялись отомстить ему за эту бойню. Должен обратить Ваше внимание на следующий нюанс - сеньор Дурутти человек болезненно самолюбивый, так что он сочтет подобное личным унижением. Можно выразиться и проще - Вы станете для террористов-анархистов одной из первоочередных целей, Вас будут стараться убить, не считаясь ни с чем.
- Нет, я ничуть не сомневаюсь ни в том, что Вам окажут всю необходимую помощь - более того, у Вас сейчас есть возможность стать одним из символов карлистского движения, одним из его живых знамен, если так можно выразиться; равно я не сомневаюсь и в Ваших, не сочтите за лесть, выдающихся талантах воина. Но если Вы пойдете этим путем, то Ваша жизнь, даже если Вы каким-то чудом выживете, станет одним сплошным разрушением - Вы будете убивать врагов и терять друзей; более того, Вам будет очень опасно создать семью, поскольку Ваши близкие автоматически станут мишенями для Ваших врагов.
- Короче, дон Хорхе - Вы хотите для себя такого будущего?
- Мне бы хотелось задать Вам несколько вопросов - Вы разрешите? - вежливо спросил сеньор Рамирес.
- Я к Вашим услугам, дон Хорхе - кивнул коллега, понявший, что сейчас настал ключевой момент.
- Я обратил внимание на то, что Вы никогда не называли сеньора Дурутти товарищем, "компаньеро", хотя Вы, несомненно, коммунист - простите, почему? - спросил сеньор Рамирес, пристально глядя на собеседника.
- Потому, что мы принципиально разные левые - мы хотим построить новую, благополучную жизнь для всех трудящихся; неизбежные при этом беды и разрушения мы считаем нужным свести к необходимому минимуму; такие же, как Дурутти, считают необходимым разрушить и уничтожить все, существующее ныне - а, затем, на руинах, когда-то в будущем, возможно, они выстроят счастливое будущее, даже не задаваясь вопросом, возможно ли это в принципе.
- Проще говоря, мы - созидатели, они - разрушители, наслаждающиеся процессом разрушения, не знающие и не желающие знать ничего, кроме разрушения. Между нами крайне мало общего - можно сказать, что его нет вовсе.
- Кто Вы? - прямо спросил юноша.
- Если Вы имеете в виду мою профессиональную принадлежность, то я имею честь быть офицером советской военной разведки - столь же прямо ответил мой сослуживец - если Вас интересуют мои политические убеждения - я являюсь сталинистом по убеждениям.
Читая отчет, я на этом месте тихонько хмыкнул - ну плохо совместима работа в разведке, да в любой секретной службе, с фанатизмом; с другой стороны, молодому человеку шестнадцати лет от роду, с неизбежным для его возраста юношеским максимализмом, нельзя было с ходу демонстрировать нормальный для нашей службы уровень профессионального цинизма, чтобы не оттолкнуть его - наоборот, надо было демонстрировать наличие убеждений, так что сослуживец был целиком и полностью прав.
- Насколько я понимаю, Вы можете предложить мне нечто иное? - дон Хорхе не стал играть в дипломатию, прямо ставя вопросы.
- Да, я хочу предложить Вам службу в советской военной разведке - столь же прямо ответил мой коллега.
- Простите, а Вам не кажется, что Ваше предложение, по сути своей, является приглашением на такую же войну? - дон Хорхе аристократически приподнял бровь.
- На войну, но другую - спокойно парировал коллега - в том случае, если Вы примете мое предложение, Вам придется воевать за великую Империю, а не охотиться на пусть ненавистных до глубины души, но соотечественников.
Дон Хорхе задумался - впрочем, это было не слишком удивительно, поскольку молодой человек был не просто умен, но и на редкость зрел для своего возраста. Но, по чести говоря, аргумент был очень убедителен для наследника славной династии имперских офицеров - для моего коллеги не было секретом, что покойного батюшку дона Хорхе тошнило от того, какой помойкой нынче стала Испания, некогда бывшая Империей, над которой никогда не заходило солнце - и это отвращение к нынешним испанским реалиям он в полной мере передал своему первенцу.
- Я могу отказаться от Вашего предложения? - спросил он.
- Можете - кивнул коллега, прекрасно понявший подтекст вопроса - юноша взялся проверять профессионала - в этом случае Вам достаточно будет дать слово чести сохранять молчание обо всех обстоятельствах нашего знакомства, и я откланяюсь - и в жизни Вас больше не побеспокою.
- Хорошо - кивнул дон Хорхе - в таком случае, могу ли Вас спросить Вас, как будет выглядеть мое сотрудничество с Вашим ведомством?
- Мы вывезем Вас в СССР, предварительно продумав легенду Вашего отъезда из Испании - ответил разведчик - следующие четыре или пять лет Вы будете учиться, будучи зачислены в штат нашего ведомства в качестве курсанта. За это время Вам предстоит получить и высшее специальное, и высшее гражданское образования. Какое именно гражданское образование Вы будете получать, будет решено с учетом и специфики Вашей будущей деятельности, и с учетом Ваших склонностей и желания.
- Два высших образования за пять лет? - дон Хорхе был слегка удивлен.
- Разведка - это работа для интеллектуалов - пожал плечами коллега - поскольку в том случае, если Вы дадите свое согласие, Вам предстоит стать не только первоклассным офицером, в совершенстве владеющим некоторыми знаниями и навыками, выходящими за пределы обычной компетенции строевых офицеров, но и иметь достаточное образование для полноценной работы в качестве гражданского лица, не выглядящего кадровым военным.
- Я могу взять время на раздумье? - спросил дон Хорхе.
- Конечно - согласился разведчик, мысленно празднуя победу - если бы молодой человек захотел отказаться, он бы сделал это сразу, благо твердости характера дону Хорхе было не занимать - сколько времени Вам надо?
- Трое суток - ответил юноша.
- Что же, тогда увидимся через трое суток - охотно согласился разведчик. Когда и где Вам будет удобнее?
- Я буду счастлив видеть Вас моим гостем - в голосе дона Хорхе послышалось что-то похожее на теплоту.
Через три дня дон Хорхе дал свое согласие. Его вывезли в СССР - и машина заработала: молодой человек с отличием закончил и разведшколу, и учебное заведение, готовившее судоводителей коммерческого флота - простите, судари и сударыни, никак не запомню, как оно называется на новомодный большевистский манер.
В общем, он оправдал самые смелые ожидания - так что к моменту его распределения молодым человеком интересовались испанский, португальский, итальянский и германский отделы нашего богоспасаемого ведомства. Без лишней скромности замечу, что эту борьбу за перспективного офицера выиграл я - разумеется, не без помощи добрых знакомцев в центральном аппарате.
Далее, дон Хорхе прибыл в Бразилию. Было решено не особенно утруждать себя легендированием - молодой человек должен был быть самим собой, сыном испанского офицера-монархиста, вся семья которого погибла от рук левых террористов. После такой трагедии молодой человек не захотел оставаться в Испании - и, кто-то из дальних родственников помог ему, обратившись к своему давнему деловому партнеру, то есть мне, с просьбой посодействовать. Это было абсолютно правдоподобно - в латинских странах и десятиюродный племянник является близким родственником, которому должно помогать; так же в порядке вещей была просьба одного кабальеро к другому кабальеро поспособствовать родственнику. То, что дон Хорхе - дворянин, было понятно всем с первого взгляда; ну а представить себе то, что испанский дворянин может быть советским офицером, бразильское общество не могло, не было здесь еще такого опыта.
Естественно, я принял родственника своего партнера со всем радушием, начиная от теплой встречи в порту Ресифи и гостеприимства в моем доме, и, заканчивая устройством его на теплое местечко в капитанате порта и помощью в сдаче экзаменов экстерном на капитанский диплом (между нами говоря, дон Хорхе преспокойно сдал бы их и без моего ходатайства - как позже заметил мой добрый знакомый, председательствующий в комиссии, принимавшей экзамен: "Юноша просто блестяще подготовлен - я не припомню кандидата, настолько владеющего морским делом!").
Не прошло и трех месяцев с момента поступления дона Хорхе на должность в капитанате, как с ним изъявил желание познакомиться известный каждой бродячей собаке в порту Ресифи британский журналист сеньор Маккристал. Это было понятно - капитанат порта был и источником весьма интересной информации, и возможностью обделывать довольно прибыльные дела. Точнее, так это выглядело для того, кто догадывался об истинном лице сеньора Маккристала. Но, естественно, это был только первый слой интересов любезного Джеймса. На деле все было немного иначе - мистер Маккристал давненько проявлял живейший интерес к моей скромной персоне, в чем был совершенно прав, поскольку Ваш покорный слуга, занимаясь своими делами, и имел постоянный доступ к серьезной информации о действительном положении дел не только в Ресифи, и мог влиять на многое, происходящее и в городе, и за его пределами.
Вот только подобраться ко мне, грешному, у британцев никак не получалось - свои дела я проворачивал без лишней огласки, допуская в свой внутренний круг лишь по-настоящему надежных, многократно проверенных людей. Пытаться завербовать моих многолетних деловых партнеров было бы с их стороны наивностью, достойной начитавшегося шпионских романов юноши - слишком выгодны были для них наши совместные коммерции, чересчур опытными и хорошо знающими жизнь и лично меня людьми они были, чтобы не понимать о неизбежной каре за предательство, да и защищены от превратностей судьбы они были на славу. Одним словом, попытка их вербовки могла обернуться для мистера Маккристала случайным падением в один из каналов "бразильской Венеции" - разумеется, после задушевной беседы о реалиях закулисных сторон жизни на грешной земле.
Еще большей глупостью стала бы попытка вербовки кого-то из моих родственников по линии супруги - решительно не принято у португальских дворян, пусть и происходящих из обедневшего некогда рода, предавать родню. Вообще, здесь в Латинской Америке живы старые представления о чести - а предложение предать родственника было бы сочтено за тягчайшее оскорбление, требующее немедленного воздаяния. В лучшем для любезного Джеймса случае, его бы попытались пристрелить на месте - в этом случае у него оставались шансы остаться в живых, поскольку и прикончить его было непросто, в чем убедилось немало господ разбойников, не раз пытавшихся избавить небедного британца от тяжкого груза земных благ, да и возможности успешно бежать от охотящихся на него членов клана Оливейру, вкупе с друзьями и партнерами, имелись; в худшем же случае его не стали бы убивать на месте - но, вот шансы стать жертвой неизвестных грабителей или несчастного случая становились почти стопроцентными.
Милейший же дон Хорхе выглядел уникальным, как бриллиант весом в полсотни карат, исключением из правил. С одной стороны, весь город прекрасно знал, что я к нему крайне расположен и всячески покровительствую - дело дошло до форменного анекдота, заключавшегося в том, что однажды, во время одной из вечерних прогулок моего протеже, господа грабители, собравшиеся избавить его от тяжести кошелька, узнали в нем постоянного участника воскресных обедов в моем доме, после чего с искренними, хотя и несколько корявыми, извинениями, поспешили удалиться. Между прочим, они были совершенно правы - кроме шуток, нападение на пользующегося покровительством первого из "королей" контрабандного мира Ресифи гарантировало всей банде смерть. И никто бы не только не выступил в их защиту, но и не посмел бы не оказать мне всесторонней помощи в розыске и наказании посмевших поднять руку на моего человека - их бы искали все: полицейские, бандиты, контрабандисты. С другой стороны, было ясно, что молодой человек не является ни моим родственником, ни опытным контрабандистом с многолетним опытом порицаемых законом дел - строго говоря, лимонник в чем-то был прав, поскольку в ясных глазах дона Хорхе невозможно было усмотреть отпечаток его более чем обширного, несмотря на молодость, жизненного опыта.
Несколько отвлекаясь от темы, позволю себе заметить, что сплошь и рядом разведчика можно узнать по глазам. Так вот, к сеньору Рамиресу это не относилось - у него были обычные для молодого человека его возраста и жизненного опыта глаза, единственно, внимательный наблюдатель мог заметить, что юноше пришлось пережить немалое горе, но это было легко объяснимо.
Разумеется, и речи быть не могло о том, чтобы предложить молодому испанцу из хорошей семьи предать своего благодетеля за солидную сумму в британских фунтах стерлингов - так грубо и примитивно мистер Маккристал не работал. Можно было не сомневаться в том, что любезный Джеймс пойдет совсем другим путем, исчерпывающе описывающийся крестьянской поговоркой "Коготок увяз - всей птичке пропасть".
Естественно, мы с доном Хорхе подробно обсудили все возможные варианты, сойдясь на том, что хитромудрый лимонник начнет с предложения немного поспособствовать ему в коммерческом дельце. Естественно, англичанин понимал то, что сеньор Рамирес является моим человеком, поэтому поначалу скользких дел ему предлагать не будет, а попросит поспособствовать в чем-то вроде скорейшего оформления документов кому-то из английских коммерсантов, что, по бразильским меркам, является делом и абсолютно не осуждаемым обществом, и совершенно привычным, при местной-то бюрократии. Ну а дальнейшее очевидно до неприличия - когда человек привыкает к легким деньгам, ему начинают предлагать все более и более сомнительные дела, пока на него не наберется должное количество компрометирующих материалов. Венцом же всего является вербовка - вопреки тому, что любят писать авторы шпионских романов, настоящая вербовка, выражаясь простонародно, подобна утоплению в выгребной яме, так, чтобы у вербуемого не оставалось иного выбора, кроме как принять условия вербовщика, поскольку тонуть в содержимом очень уж неприятно.
Само собой, мы обдумали и меры противодействия - попросту говоря, дон Хорхе должен был соглашаться на приличные дела и, после некоторого колебания, отказываться даже от весьма выгодных, но, сомнительных предложений. Это было бы естественно - если сеньор Рамирес выполняет мои поручения, то участь пролетария, которому нечего терять, кроме своих цепей, ему явно не грозит - так что он не отказывается от возможностей немного подзаработать, но не желает всерьез связываться с кем-то, кроме своего покровителя. С другой стороны, он не должен был произвести впечатление бессребреника.
Конечно, в другой ситуации мой британский коллега мог бы попытаться найти более податливый объект для разработки. Но, тут у него выбора не было - надо разрабатывать дона Хорхе и, делать это сейчас, пока он только начинает свой путь на ниве контрабанды. Когда он станет матерым волком на этой стезе - а, без малейшего хвастовства, поверьте - при таком покровителе, как я, это не займет очень уж много времени - вербовка станет почти невозможной. Если же к тому времени он станет женатым человеком, связав свою судьбу с одной из девиц из клана Оливейру - "почти" отпадет. Будет ли у британской разведки другая возможность подобраться ко мне - и если она вообще будет, когда таковая приключится - решительно неизвестно.
Постепенно же, но неуклонно терявшим свои позиции в Бразилии англичанам нужны были свои люди, имеющие вес в обществе. Давно прошли те времена, когда британцы были здесь "царями, богами и воинскими начальниками" - сейчас их вытеснили янки, да и изрядные позиции до войны сумели отвоевать себе германцы и самураи. Лимонников решительно это не устраивало - слишком богата была Бразилия, слишком изрядны были ее рынки, да и на войне бразильцы отменно подзаработали, благо цены на каучук взлетели к небесам.
Так прошел год с лишним - дон Хорхе охотно брался за достойные кабальеро дела, пару раз брался за поручения, носившие некий оттенок сомнительности, чтобы не лишать Джеймса надежды на развитие успеха. Разумеется, всем было известно, что сеньор Рамирес, оставаясь моим протеже, ведет дела с мистером Маккристалом - все же Ресифи очень маленький город.
Сейчас пришло время это использовать.
В один прекрасный вечер дон Хорхе навестил самый приличный из борделей, принадлежавших месье де Фонтиньи; по совместительству, этот "веселый дом" был и штаб-квартирой сего господина. В Латинской Америке это самое обычное дело, ничуть не осуждаемое в обществе - главное, должны соблюдаться внешние приличия. А, так, все совершенно нормально - кабальеро уединился с прекрасной сеньоритой, ничего дурного в этом нет. Отужинав в недурном ресторане, сеньор Рамирес, в компании юной прелестницы, поднялся в номера, где приятно провел ночь. Утром он попросил портье организовать ему встречу с хозяином - каковая и была назначена на вечер.