Давным-давно, близ небольшого села Берново, вотчины бояр Берновых, что стояла подле реки Тьмы, жил славный молодец Фома. Сей молодец, славился на всю деревню своим талантом к рыбацкой ловитве. Как не закинет Фома хватку в реку - так сразу целый мешок улова. И все только диву давались, от коле такой дар, сродни колдовскому, у сына покойного Фёдора. Но самого молодца не слишком заботило, что там о нем судачили соседи. Рад был Фома и тому, что мог прокормить матушку да себя, коли отец так рано почил.
Мальцу едва ли стукнуло четырнадцать годков, когда отец тяжко заболел. А спустя две седмицы, кои он провел в беспамятной лихорадке, кашляя до хрипа и крича в бреду жуткие вещи, от которых матушка заходилась в рыданиях - отдал Богу душу. И с тех пор Фомке довелось быть кормильцем себе и своей несчастной матушке, та после смерти мужа совсем руки опустила. В те времена юнец обнаружил в себе любовь к рыбалке, и как оказалось - любовь эта была взаимной. Рыбы он ловил много, с избытком, за раз вылавливая столько, что простому деревенскому мужику и за месяц не выловить. Улов менял на овощи, молоко, пряжу и прочее, обеспечивая себя и матушку всем надобным.
Так из прыткого проворного юнца, за три годка Фома превратился в крепкого красного молодца, знаменитого на всю округу своим таланом. Парень видом своим, как две капли походил на отца. Светловолосый, голубоглазый, с широкой добродушной улыбкой и смешливым веснушчатым лицом. Дюжий - косая сажень в плечах, ручища могучие, огромные, словно лопаты. Но при всем своем богатырском виде, Фома был кротким, улыбчивым, слывшем парнем простодушным и жалостливым; любившим витать в облаках и придумывать на ходу для детишек сказочки о лесных и подводных духах, домовых и леших. Дети за это его беспамятно любили. И стоило им только где завидеть Фому, они собирались подле него стайками и не отпускали, доколе он не поведает им очередную сказку. Сам же Фома в леших и домовых не верил, но сама мысль о том, что они могли бы быть настоящими, кружила голову и приводила парня в восторг, порождая бесчисленное множество образов и историй с ними связанных.
******
Дело было ранним летом. Фома отправлялся на ночную рыбалку, а к слову молвить, по ночам он выбирался дважды в седмицу и этот был как раз один из таких дней. Фома любил ночь, только комарье изрядно докучало, а так все было чудесно. И мягкий лунный свет, блиставший на Тьме, и редкий рыбий всплеск, сверчковый хор. Он находил в этом свои тихие чары. Творящие особый, чарующий покой.
Забравшись по колено в воду - река была не глубокой и даже на середине, едва была по шею - молодец собирался уже вытягивать хватку, подхватив ее шестом, как вдруг, где-то вдалеке услышал нежный, грустный женский голос. На миг замерев, он оглянулся, но никого по близости не приметил.
"Показалось",- решил Фома.
Но голос, вдруг, стал громче и ближе. Мелодия без слов, была завораживающей и одновременно холодящей душу. Да еще и звучала незнамо откуда, так, что парень, перепугавшись, начал медленно оседать в воду, лишь пол головы оставив снаружи. На поляну перед рекой выплыло легкое, изящное, невиданной красоты создание. Фома зачаровано глазел на нагую деву не в силах отвести взгляд. Это действо взбудоражило сознание парня, заставляя закипать молодую кровь и пригоняя её к щекам. Девица была необычайной красоты, ничем не походившей на крепких, загорелых деревенских баб. Нет, эта была белоснежна и тонка, как лунный свет озарявший ее нагое тело. Длинные темные волосы до пят, укрывали большую часть изящного тела от любопытного взгляда Фомы.
"Русалка!"- восхитился своим мыслям молодец.
Тем временем девушка принялась плавно двигаться. Продолжая напевать, так, словно вот-вот горько заплачет. Движения её были грациозными, завораживающими, лицо сосредоточено, а взгляд чёрных бездонных глаз был задумчив и тосклив. Танец под луной и мелодия, казались неким магическим обрядом. Сплетаясь воедино - дурманили Фому, завладев всем его вниманием настолько что, забывшись, он потерял равновесие и взмахнув неуклюже руками, шумно плюхнулся со всего размаху в реку, распугав всех лягушек. Вынырнув из воды, Фома словно очнулся от чудного сновидения, постепенно возвращаясь к реальности. Прекрасная русалка исчезла с поляны, будто ее и вовсе здесь никогда не было.
Лишь где-то вдалеке, ещё слышалась грустная песнь, или он ещё не до конца избавился от наваждения. Тяжело вздохнув, Фома растерянно потянул шест на верх, веревка, привязанная к шесту, натянулась; из-под воды показалась крестовина, а затем колыхающаяся сеть. Такого бедного улова у него никогда ещё не было. Три мелких подлещика трепыхались на дне, запутавшись в сетях. Парень в недоумении почесал затылок и, взяв, что было, побрёл весь мокрый и озадаченный домой. Но почему-то, его не беспокоил столь скудный улов, все его мысли были заняты видением танцующей девы. Поверить в которое очень хотелось, но разум всё отрицал, оправдываясь тем, что он слишком устал и заснул на ходу - вот и привиделось.
Со странными, путаными думами, Фома на рассвете вернулся домой. Небрежно бросив в угол передней хватку с рыбой, в мокрой одежде рухнул на старый соломенный тюфяк и растворился в беззаботном сне. Снилось ему словно он снова на поляне у реки Тьма, и прекрасная русалка танцует вокруг него. Её длинные волосы до пят завиваются в красивые мягкие локоны, вблизи они оказались не черного, а глубокого темно-зеленого цвета, словно листья кувшинки. Они пружинили и танцевали вместе с ней, вторя каждому ее движению. Девушка касается его своими нежными руками и её тонкое белоснежное, почти прозрачное лицо, так близко возле его лица, что он ощущает её свежее дыхание на своих губах. Он льнет к ней в надежде на поцелуй, едва касается её нежных, словно лепестки цветущей вишни, тонких губ, как она, отталкивая его от себя, начинает громко и пронзительно рыдать. Прикрывая лицо руками, и содрогаясь в плаче, дева меняется на глазах, превращаясь в жуткое мохнатое животное. Маленькие изящные ручки - в огромные когтистые лапы, хрупкие плечи росли и покрывались шерстью. Она подняла на него злые звериные глаза и оскалила полную острых зубов пасть. Фома отпрянул в ужасе и закричал, в тот же момент, проснувшись в холодном липком поту. В окошко над ним светило яркое обеденное солнце, тело неприятно чесалось от соломы, где-то возле печи суетилась матушка, позвякивая глиняной посудой.
"Ну и приснится же!"- с облегчением подумал Фома.
Но в течении дня и до самого вечера, чтобы он не делал, мысли о прелестнице никак не покидали его.
Ночью, лёжа на лавке, он всё ворочался и крутился не в силах уснуть. Мать уже давно прилегла и мерно посапывала на печи. А Фома, стоило ему только закрыть глаза, как перед ним представали грустные черные глаза русалки. Вконец измучавшись, Фома вскочил с лавки, чертыхнулся, натянул лапти и побрёл в лес к поляне, где вчера видывал ту чарующую деву. И стоило ему лишь приблизиться к тому месту, как он сквозь заросли лещины, заприметил изгибы нагого белоснежного тела. В этот раз девушка не танцевала, она сидела посреди поляны, подогнув под себя ноги, наблюдала за рекой, задумчиво перебирая темно-зелёные локоны.
Восторг! Яркий и будоражащий разум, испытал Фома, замерев.
"Значит, не приснилась она мне вчера, а все взаправду было", - радостно подумал он.
Но выйти к русалке всё же не решался, ему достаточно было просто тихо полюбоваться ею из зарослей.
Дева, словно что-то почуяв, с любопытством повернула лицо в его сторону. Фома напрягся, на миг, перестав дышать. Девушка, мечтательно улыбаясь, грациозно встала, и слегка касаясь кончиками волос молодой травы, медленно направилась прямо к парню. Фома не мог отвести глаз от упругой бледной груди и плоского живота, от маленького темного треугольника, прячущегося меж стройных бедер. И где-то, очень тихо, разум подсказывал, что стоило бы уходить, но это было выше его сил, он не мог сдвинуться с места.
Девушка остановилась напротив того самого разросшегося широкого кустарника лещины, за которым стоял едва дышавший Фома. Она, продолжая улыбаться, вдруг снова завела вчерашнюю мелодию, парень от неожиданности начал пятиться назад. Казалось, что она поет именно ему. Сухая ветка предательски хрустнула под его ногой. Её голос резко оборвался. И вот, она была близко, по ту сторону лещины, как вдруг раз - и её не стало. Фома от удивления даже потряс головой и потер глаза. Но залитая лунным светом поляна была по-прежнему пуста. Раздосадовано, Фома пнул сухую ветку, выдавшую его и уже развернулся дабы уйти, как наткнулся на два черных, огромных глаза с интересом смотрящих на него. Девушка стояла так близко и так откровенно его разглядывала, что Фома весь, с головы до пят залился краской.
- Ну здравствуй, - дабы слегка разрядить обстановку произнёс Фома и нарочито торжественно добавил: - Красна девица!
Русалка вопросительно вскинула брови.
- Меня Фомой звать, а тебя? - переминаясь с ноги на ногу, смущенно спросил он.
- О...- лишь удивлённо произнесла она, округлив глаза.
- Я - Фома, - постучал он кулаком себе в грудь.
- Оа, - соглашаясь кивнула ему она.
"Может она немая?"- мелькнуло у парня в голове.
- А ты? Как тебя звать? - почти по буквам произнес парень, тыча в неё указательным пальцем, опасаясь коснуться обнаженной кожи.
Она ничего не ответила, а лишь весело и звонко расхохотавшись, схватила его за руку и увлекла за собой на поляну. Фома, словно потеряв голову, тоже засмеялся. Девица не отпуская его руки, стала водить хороводы и приплясывать. Он не мог противиться этому безудержному веселью. Пританцовывая и не отставая от неё ни на шаг, он загорланил что было сил, какую-то развеселую песню, заставив русалку засмеяться ещё сильней. Сколько они так проплясали, Фома не знал. Но, в конце концов, они оба обессиленно свалились наземь, тяжело дыша. Продолжая держаться за руки, вновь и вновь переглядываясь начинали снова смеяться, когда их взгляды встречались. Фома чувствовал, как растворяется в этом моменте, как нежно и сладко звучит её счастливый смех, окутывая его словно лёгкое мягкое облако. И наконец совсем разнежившись, сам того не заметив - уснул.
Наутро, прекрасное видение снова исчезло, оставив о себе лишь чудесное томление в груди.
******
Матушка, увидев, что Фома вернулся без улова, забеспокоилась:
- Что ж сыночек, стряслось то? Авось тебя сглазил кто недобрый? Второй день без рыбы воротишься.
- Место выбрал безрыбное, - отмахнулся от неё парень - вот, сегодня снова в ночь пойду, за три дня сразу и выловлю.
Мать заметила мечтательную улыбку на лице сына, горящие глаза и с любопытством спросила:
- Фомушка, а не полюбилась ли тебе девица какая? Больно глаза у тебя горят.
Он посмотрел на её хитрое усмехающееся доброе лицо и нервно мотнул головой.
- Да будет вам матушка, - нахмурив брови и чувствую, как краснеет, боясь поднять взгляда на мать, возмутился он.
- Ну-ну, - засмеялась тихо матушка, лукаво прищурив глаза и разглядывая пунцового от стыда сына.
Фома сконфузившись, в сердцах махнул на неё рукой и, схватив шест, веревки, крестовину и сеть, торопливо закинул походную торбу на плечо и ушел к реке.
"Любовь.... Неужто это она?"- задавался вопросом парень.
Он снова возвращался к воспоминаниям о сегодняшней ночи, и сердце его сладко замирало, сжимаясь в груди. Лик русалки был ему так люб, так желанен, что чем больше он думал о ней, тем больше убеждался в своих чувствах.
" Значит, полюбил я её", - решил Фома, улыбнувшись своим мыслям.
И стоило только солнцу спрятаться за горизонтом, как парень лишь забросив рыбацкие снасти с добрым уловом на крыльцо, заспешил к любимой. И так он к ней бежал, словно и не бежал вовсе, а летел. Казалось ему, что у него выросли крылья за спиной, а ноги и вовсе не касаются земли. Но девушки на поляне ещё не было. Видимо слишком рано он пришел, а полумесяц лишь едва выглянул из-за макушек деревьев.
Фома разлегся, прям на траве и мечтательно разглядывал небо; думал о том, что скажет ей при встрече, мечтал о руках её нежных, о поцелуях. Ожидание казалось вечностью и наконец, она появилась. Вот только ещё Фома лежал, любовался ночным небом, как вдруг перед ним нависло её перевернутое радостное лицо.
- Здравствуй, - осипшим голосом произнес он, почувствовав, как сперло дыхание в груди.
Девушка захихикав чмокнула его в нос. Фома удивлённо моргнул и сам себя, испугавшись, впился в её губы со страстным поцелуем. Когда любимая ответила на его поцелуй столь же пылко, он ощутил, как счастье взорвавшейся где-то в районе груди медленно разливается по венам заполняя всё его сознание и вознося до небес. Казалось, прошла целая вечность прежде чем они смогли оторваться друг от друга. Затем, они сидели возле реки, Фома крепко прижимал к себе свою русалку, говорил ей глупости, а она как всегда не отвечала, а лишь улыбалась.
- Где твой дом? - спросил у неё парень, сложив ладони домиком.
Девушка его не понимала.
- Где ты живёшь? - снова спросил он, изображая сон и крышу над головой.
Русалка кивнула соглашаясь, и постучала ладонью по земле.
- Ты здесь, в лесу живешь? - указал Фома в сторону деревьев рукой, а затем ткнув пальцем на реку добавил: - Не в реке?
А сам про себя подумал: "Может и не русалка она вовсе?"
Девушка снова согласилась, кивнув в сторону леса и как-то грустно отвела взгляд.
- Покажи мне свой дом, - попросил Фома, беря её за руку.
Но любимая будто чего-то испугавшись отдернула руку и отступила на шаг.
- Чего же ты боишься? Я всего лишь хочу увидеть где ты живёшь. Ты живёшь сама?
Она отрицательно покачала головой продолжая пятиться, а затем и вовсе мелькнув, убежала так быстро, словно её унесло ветром.
"Она точно не простая девица! Люди так быстро не бегают", - озадачено говорил сам себе Фома. Впрочем, он даже зверя такого быстрого не припоминал.
"Кто же она такая?"- этот вопрос тревожил его как никогда.
Оглядевшись по сторонам и собравшись с мыслями, он решил идти искать её.
Повернулся в ту сторону куда убежала девушка и побрёл, пытаясь выискать в темноте тропку или хотя-бы её следы. Где-то ему лишь казалось, что это следы, а где-то явно виднелась притоптанная трава или и свежесломаные молодые ветки. Так он бродил по лесу до рассвета, пока совсем не потерял надежду. И уже возвращаясь назад, Фома вдруг разглядел тонкую тропу, ведущую куда-то в заросли. С трудом пробравшись сквозь лесные дебри, оцарапав шею о разросшийся, в человеческий рост, чертополох, он вышел на небольшую полянку. Но ничего здесь не обнаружил. Тропинка, за которой он шел, вела прямо к невысокой аккуратной берёзке, что стояла посреди поляны. И ничего похожего на жилье или предметы быта, здесь не было. Растерянно, Фома подошел к берёзе и оглядел её со всех сторон, и снова ничего не нашёл.
"Странно. Зачем кому-то топтать дорогу к этому деревцу?" - подумал парень.
Поляна тоже выглядела вполне обычно, только сама берёза стояла так, словно её специально здесь кто-то посадил, ведь вокруг неё не росло ни одного деревца, ни одного кустика. Что-то здесь было не так и Фома это чувствовал. Какое-то сложное, непонятное чувство тревоги вызывало у него это место, поэтому он поспешил оттуда убраться.
Возвращаясь домой, он думал о том, что нужно проследить за любимой и узнать о ней хоть что-то. Самые невероятные предположения лезли в его голову о любимой. И чем больше он об этом думал, тем тревожней становилось у него на душе.
******
В эту ночь, пришёл он к милой снова. Они опять нежились да целовались, а как только в небе засерелся рассвет, вскочила девушка и пустилась бежать. Да так быстро, что Фома едва успевал глазами за ней следить. Но спохватившись, сам за ней следом пустился что было мочи. Но как бы быстро он не бежал, всё равно за ней ему было не угнаться. И снова он пошёл по следам, и опять вышел на ту полянку с берёзой. На это раз Фома заметил, что земля у корней берёзы рыхлая, словно кто-то копал её, а потом назад засыпал. И зачем это надобно?
Вдруг молодца посетила жуткая мысль:
"А вдруг, моя любонька, в земле лежит!"
И перепугавшись бросился руками землю разгребать. Выкопав в аршин яму и ничего кроме корней берёзы не обнаружив, вдруг понял всю глупость этой затеи, обтер руки о рубаху и ни с чем воротился домой.
Матушка ждала его на крыльце. Её уставший тревожный взгляд говорил о том, что она всю ночь не спала.
- Фомушка, родимый мой, да что же с тобой стряслось то?! - слёзно запричитала женщина, глядя на измазанного в земле сына.
- Что ж вы матушка так убиваетесь, - рассердился Фома, - аль умер кто?
- Да нет же милочек мой, - мать уже рыдала в голос, - ты же сам не свой стал! Ночами пропадаешь, рыбалку вон, совсем забросил.
Фома виновато скосил взгляд на брошенную им пару дней назад хватку, которая так и осталась лежать у крыльца.
- Расскажи сыночек, что приключилось у тебя, авось вместе и решим - как быть.
Фома задумался на миг и ответил:
- Я матушка, жениться буду.
- Ох! Да что же ты молчал то? Кто она? Давай сватов созывать, да сыграем свадьбу скоренько! - радостно засуетилась мать.
Фома опустил глаза, да поник весь.
- Не нашенская невеста моя. Не проста девка из деревни, - грустно ответил он.
- Чужеземка что ли? - испугалась мать.
- Может быть и так, не знаю я. Она и слова не проронила. Может вообще не говорит она отродясь. Немая она.
- Где же повстречал то ты её, горемычную? - осуждающе закачала мать головой.
- Да в лесу и повстречал, когда в ночи рыбачил.
Фома приуныл, как-то весь осунулся, отвернулся, неловко сел на крыльцо и опустил взгляд.
- Да кака девка в своем уме пойдет по лесу в ночи бродить?! Ох, не к добру это, чует мое сердце не к добру.
- Да она видать живет в том лесу, - виновато потупив взгляд, как-то неуверенно произнёс сын.
Ошалело поглядев на сына, женщина лишь снова неодобрительно покачала головой.
- Да ну хватит вам матушка, ну полюбилась она мне, что ж тут поделаешь. Жениться надо. А без неё и жизнь мне не мила, - глядя на мать исподлобья сказал молодец.
Матушка повздыхала, попричитала, покачала головой глядя на сына да молвила:
- Ну раз такое дело, я тебе и невесте твоей противничать не буду. Веди значиться, домой её. Будет женой тебе, а мне дочерью и помощницей.
- Добро матушка, тогда я в эту ночь за ней и пойду, - радостно согласился с матерью Фома.
И отправился спать в избу. А мать лишь стояла, разводила руками, не понимая, почему же в ночь, а не в день.
******
Вечером отдохнувший молодец подумал о том, что негоже матушке невесту свою голой показывать и полез в материнский сундук. Отыскал в нем на самом дне, сарафан её праздничный, который мать ещё девкой будучи носила. Схватил его, да уже собрался уходить, как настигла его мать у входа.
- А на что сарафан мой берёшь? - удивилась женщина.
- Надобно, - начав краснеть пробурчал себе под нос Фома и добавил: - Неужто жалко вам, сарафана старого?
- Что, Фомушка, одежка обветшала у ней совсем? - обеспокоенно поинтересовалась мать.
Фома молчал, налившись краской, как та вишня в их саду. Мать уперев руки в боки выжидающе глядела на него.
- Гола как младенец она, - подняв виноватый взгляд на мать, Фома принялся нервно скручивать сарафан в руках, да так сильно что ткань чуть не треснула.
Матушка лишь охнула, схватившись за лицо глядя в ужасе на сына.
- Ой беда! - вдруг зарыдала женщина на всю избу и принялась креститься, - Ведьма она! Околдовала тебя окаянная, приворожила! А теперь со свету сжить хочет.
Встав в проходе и раскинув руки завела ещё пуще прежнего:
- Ох, не пущаю, сын! Хоть коли меня, хоть режь, а к ведьме той, кикиморе болотной, не пущу.
- Окстись, мать. Совсем сдурела что ль?! - вышел из себя Фома. - Ты пойди, приляг, отдохни, уработалась вон, совсем.
- Сыночек мой, кровинушка моя, - плакала навзрыд женщина, - да коли ты сам не ведаешь, что сотворилось с тобой. Ведьма треклятая, привязала тебя, ты вон тепереча и мать родную не слышишь.
А потом бросилась ему в ноги и давай умолять его:
- Не ходь Фома, беда будет, сердцем чую. Обожди денёк другой, а я чуть свет, к знахарке побегу, да приведу к тебе. Она приворот сей ведьмовской мигом снимет! И заживем тогда ладно, славно, а в невесты тебе, другу красавицу сыщем. Вон, Настасья, Ивана - мельника дочь, уже который год в девках ходит, все нос воротит, а на тебя нет-нет, да поглядывает.
- Эх мать, - махнул на неё рукой парень, - ну на что мне та Настасья коли другая мне люба?
- Да не любовь это! Не ходь к ведьме! - кричала на него матушка утирая передником слезы.
Фома, совсем распалившись, схватил бьющуюся в истерике мать в охапку и уложил её на печь. А сам, скрипя зубами, словно не слыша её истошные рыдания, громко хлопнув дверью, ушел.
Шёл он в сторону леса, нервно размахивая червонным сарафаном и злясь на мать. Но больше на самого себя, за то, что так себя повёл с ней неуважительно. А потом, уверив себя что, как только он приведёт молодую жену в дом и мать увидит, что никакая она не ведьма и не кикимора, наладится всё само собой.
Луна уже была выше самой высокой сосны, где-то из лесу ухал сыч, звенели сверчки. Фома, поддавшись спокойствию ночного леса потихоньку и сам успокаивался. Главное теперь, чтоб любимая согласилась стать женой его.
Девушка уже сидела на их поляне и радостно улыбаясь, встречала его.
- Вот, - протянул он ей наряд, - это тебе, примерь.
Девушка удивившись, неуверенно приняла из его рук сарафан и стала вертеть его и разглядывать, словно диковинку какую.
- Я хочу забрать тебя из лесу, - нахмурив серьезно брови сказал он, - Будешь жить со мной и с матушкой. Изба у нас просторная, хозяйство хоть и не велико да нам хватает, да ещё рыбачить буду. Будем жить ладно, детишек заведём.
Она опустила сарафан внимательно слушая его, Фома видел, что она не совсем понимает его.
- Женой мне будешь, - жадно поцеловав ее в губы, зашептал Фома, - а я мужем верным тебе стану.
Девушка растерянно улыбалась робко, отвечая на поцелуи и вопросительно взирая на него.
- Детишек заведем! - радостно воскликнул он, сложив руки так словно качает младенца, и наконец увидел проблеск понимания в её глазах.
Счастливая улыбка озарила её лицо, и она радостно завизжав накинулась на него с пылкими поцелуями. Она целовала его лицо, уши, шею, содрав с него рубаху принялась целовать плечи и грудь. Фома, напрягшись от возбуждения завалил её наземь раскидав темно-зеленые локоны по траве и заглянув в её лукавые чёрные глаза, увидел в них страсть жгучую. Раздвинув хрупкие, нежно-молочные бедра вошел в неё резко с напором, словно свирепый кабан сквозь чащу лесную. Мял грубо тело её нежное, а она лишь стонала, прикрыв глаза и выгибаясь словно молодая берёзка под напором бури. И вконец разбушевавшаяся страсть вдруг разлилась горячей рекою в ее чреслах и стихла.
Они лежали под звёздным небом, обнявшись, лежали нагие и уставшие. Фома гладил её спину, а она нежно перебирала его светлые волосы. Не хотелось нарушать чарующее мгновение, не хотелось говорить, не хотелось вставать. Лишь хотелось, чтоб момент этот длился вечность, ну или хотя бы до утра. Девушка лёжа на его руке задремала, Фома любовался изгибом изящных линий её тела, тонкими, нежными чертами лица. Вконец разнежившись, он медленно растворился в безмятежном сне.
******
Проснулся Фома, когда жаркое солнце уже вовсю заливало поляну. С досадой обнаружил что милая снова исчезла, а маменькин сарафан так и остался лежать подле него на земле. Но вдруг, его взгляд наткнулся на нечто, чего ещё вчера на поляне не было. Цепенящий страх тонкой струйкой пополз между лопаток. Посреди поляны стояла невысокая тонкая берёза, а подле корней её, земля была рыхлая.
"Не может быть!" - пытался успокоить свои тревожные думы Фома, второпях натягивая одежду дрожащими руками.
Он бросился к той жуткой полянке с таким же деревом, а прибежав, обнаружил, что там берёзы нет, лишь земля была сырой и вспаханной в том месте, где она стояла.
" И зачем кому-то выкапывать березу с этой поляны и сажать возле меня спящего?"- пытался Фома найти разумное объяснение этой чертовщине.
Но сердце словно знало ответ, пусть он и был бредовым. И хотя молодцу не хотелось возвращаться домой без любимой, голод брал над ним верх. Поэтому парень незаметно прокрался в избу, краем глаза заметив, что матушка понесла воду коровам, схватил быстро огниво, хватку, засунул в торбу кусок хлеба и так же быстро ушёл.
Вернувшись на поляну, с опаской поглядывая на злосчастную берёзу, принялся уплетать краюху хлеба. Он собирался дождаться ночи и наконец, увести домой невесту, а заодно возможно, разгадать тайну этой берёзы. Время до заката было ещё много, поэтому Фома спустился к реке, решив наловить к ужину парочку добрых лещей. Остатки хлеба полетели в воду на прикорм, заброшенная до этого хватка покоилась на дне, оставалось только ждать когда рыба соберётся на пир.
Его взгляд снова привлекла берёза, которая, каждый раз попадаясь ему на глаза, вызывала очередной приступ холодящего страха. Фома, разозлившись на себя за трусость, собрался с духом и подошёл вплотную к дереву.
"Ничего не обычного, берёза как берёза"- сказал он себе протягивая к ней руку. На миг, ему послышалось словно рядом кто-то горестно вздохнул.
Парень отдернул руку и огляделся по сторонам:
"Никого. Показалось"
Его рука легла на гладкий, теплый от дневного солнца ствол дерева. Свисающая над головой ветка аккуратно коснулась его лица, словно гладя. Фома задумчиво глядел на макушку дерева, пытаясь убедить себя в том, что это всего лишь ветер.
Задумчивым, немного растерянным, он вернулся к Тьме, пора было доставать хватку. Улов был богатый, поэтому Фома, обрадовавшись, до самого заката был занят приготовлением вечери.
После заката, съев пару добрых лещей, зажаренных на костре, парню ничего не оставалось, как ждать. Горящие поленья уютно потрескивали, пламя танцуя тянулось к звездам осыпаясь искрами. Месяц, почти округлевший, медленно полз по небу.
" Где же она?" - взволновано, оглядывался Фома по сторонам.
Краем глаза он заметил некое движение возле берёзы, а повернувшись к ней обомлел.
Ветки дерева вдруг стали опускаться и опадать наземь. Ствол уменьшался, принимая очертания девичьего стана. Фома испуганно вскочив, перекрестился. Вот уже проглядывались руки и ноги, ветки и листья совсем опав превратились в темно-зеленые волосы. Прямо на белой коре распахнулись два черных глаза, проступили скулы, подбородок, нос.
Ошарашенный Фома попятившись, с размаху упав на задницу закричал:
"Матерь божья!"
И вот, от берёзы уже ничего не осталось, и перед ним стояла его возлюбленная по щиколотки в земле. Виновато улыбаясь она глядела на него растерянно и печально.
- Кто ты?! Что ты такое?! - кричал в ужасе Фома не понимая как теперь быть.
Он уткнувшись лбом в колени и обхватив голову руками, будто прячась, бормотал что-то невнятное. А она подойдя незаметно, попыталась коснуться его плеча, так робко словно извиняясь. Фома слегка вздрогнул от её прикосновения, но даже не взглянул на девушку. Она села рядом, нежно приобняла его и положив голову на его могучее плечо запела ту самую мелодию, которая звучала той ночью, когда Фома её впервые увидел.
- Ну не ведьма ты, - взглянул, наконец, он на неё.- Не можешь быть ведьмой.
Лицо девушки озарила улыбка. Фома уже точно знал что она ни слова не поймёт, и уж точно не сможет рассказать ему почему она днём бела берёза, а ночью девка. На ум приходили лишь сказки о заколдованных царевнах. Возможно и его любимую заколдовала злая ведьма.
- Я всё равно заберу тебя домой. Пусть и будешь ты женой мне только нощно. Без тебя нет мне жизни, пропаду без тебя от тоски, - Фома говорил ласково, поправляя локон упавший на её лицо. А милая хоть и не понимала его слов, но чувствовала что говорит он что-то усладное. От того лицо её светилось от счастья, а во взгляде читалось обожание.
- Ну и ладно, пойдем домой. Надевай наряд и уходим, - вставая с земли по-хозяйски заявил Фома.
Она растерянно наблюдала за ним продолжая сидеть. Вздохнув, молодец поднял сарафан и принялся одевать ничего не понимающую невесту, которая всё крутилась и удивлённо рассматривала новое одеяние. Матушкин наряд хоть и был ей великоват, но всё же - это лучше чем нагишом.
- Косы тоже надобно убрать, - сказал он.
Ведь простоволосая девка слылась среди люду распутницей, а его любимая тепереча почти замужня. Как плести косу парень не знал, но всё же решил попытаться. Но стоило ему только начать, как девушка, вскрикнув, отскочила от него. Затем, она принялась что-то искать в своих волосах. Фома удивлённо наблюдал, но не вмешивался. Наконец, отыскав, любимая подскочив на месте радостно заверещала, словно нашла там каменья драгоценные.
Светясь от счастья, она подбежала к нему и словно хвастаясь, принялась показывать какие-то гладкие зелёные горошины в её волосах. Приглядевшись, Фома лишь разглядел что они были сросшиеся с прядями, словно приклеены. Растерянно почесав затылок он спросил:
- Это что?
Но она не ответила, а лишь радостно принялась смеяться и часто целовать его лицо. Фома заразившись её радостью тоже засмеялся. Но вдруг опомнившись, нахмурив брови сказал:
- Ну, будет нам ещё веселиться, ладно уж, будь простоволосой, а сейчас пора идти, - и, взяв её за руку, повлёк за собой.
Но не прошли они и полверсты, как девушка заупиралась, вырвала руку и словно чего-то испугавшись, попятилась назад.
- Ну что ж не так то? - раздосадовано воскликнул Фома, - авось не пущает тебя кто?
Она кивнула ему и показала пальцем куда-то в заросли непроглядные. Фома почувствовал, как холодный страх заползает ему под рубаху. С опаской оглядываясь, подойдя к ней вплотную, он тихо произнес у самого её уха:
- Кто?
Она, скорчив страшное лицо и выставив впереди себя руки, словно это когтистые лапы - громко зарычала.
Но возлюбленная лишь захохотала, словно он её рассмешил.
- Не ведаю что это за чудище, но тебя я ему не отдам! - смутившись сказал парень и, взяв её снова за руку уверенно зашагал вперед.
Но девушка снова остановилась и, не выпуская его руки, потащила его обратно. Фома хотел упираться, но она оказалась намного сильнее его. Он пытался вырвать руку, но она слишком крепко держала его, и чем сильнее он вырывался, тем больнее она сжимала кисть.
- Да остановись же ты! - разозлившись крикнул он ей, со всей силы дёрнув на себя рукой. Но её даже не повело в его сторону. Она лишь твёрдо продолжала идти вперёд, не оборачиваясь, почти волоча его за собой.
Фома испугался. Что-то тревожное, неприятное зашевелилось в его груди.
Они снова оказались на поляне. Девушка как ни в чём не бывало радостно улыбалась ему и пыталась объяснить что-то жестами. Сложив руки у груди изобразила словно качает дитя. Фома не совсем понимал что она показывает ему.
- Ребенок...- произнес Фома.
Она кивнула, погладила его волосы, а затем запустив руки под рубаху положила их ему на грудь. Парень почувствовал, как что-то щекочет его кожу, хотя её руки не шевелились. Словно множество тонких травинок касались его. Он заглянул за ворот и с ужасом отшатнулся от возлюбленной. Она глядела на него растерянно, словно корни выросшие из её пальцев, ладоней и запястий, это нечто вполне обычное. Они белели в лунном свете, дёргаясь и извиваясь как змеи. Девушка подошла к нему, и произнося лишь гласные пыталась что-то сказать. То ли утешая, то ли извиняясь. Затем эти корни снова потянулись к его телу. Фома снова отпрянул.
- Это ещё зачем? - удивлялся он.
Корни исчезли, заползая обратно под белую кожу. Фома с облегчением выпустил воздух из груди. Но любимая снова что-то придумала. Её поведение озадачило и напугало Фому. Девушка потянула его вниз, укладывая на землю, целуя в лоб и ласково гладя по голове. Она что-то пыталась объяснить, Фоме казалось что она успокаивает его. Но затем, вдруг резко переменившись, грубо раскинув его руки и прижав их к земле, стала вдруг слишком сосредоточенной и где-то даже суровой.
- Что ты делаешь?- насторожился Фома.
- Уаа-а, - снова пыталась она его успокоить.
Фома почувствовал как что-то ползет по его руке, и повернув голову, увидел как лезут, прорывая землю чёрные толстые, тугие корни и крепко опутывают его запястья. Лес содрогнулся от крика ужаса.
- Отпусти! Скорее отпусти, дура проклятая! - орал Фома.
Но девушка словно не слышала его. Белые корни из рук её, снова поползли к нему. Фома пытался вырваться, но он прочно был прикован черными корнями к земле. А девка, тем временем, разорвала рубаху на его груди, и ее корни снова коснулись его кожи. Фома на миг замер наблюдая в ужасе за происходящим. Сначала он почувствовал множество болезненных уколов в грудь и лишь только потом увидел, что эти корни, прорывая плоть, расползаются внутри него. Фома забился в истерике пытаясь вырваться. Он кричал, изгибался, скидывал с себя её руки, угрожал ей, умолял, но всё было тщетно. Мучительница, закрыв глаза, ушла слишком глубоко в себя и словно не слышала его стенаний. Фома чувствовал, как эти корни расползаются всё дальше под его кожей, в руки и шею, вонзаются, рвут, проползая всё дальше. Наконец, движение внутри него остановилось, и парень с ужасом увидел, как корни наливаются темно-красным.
- Кровопийца! - заорал Фома. - Ведьма!
Она не обращала на него внимания, тело её вдруг стало уже не таким бледным, а щёки наливались румянцем.
Фома закрыл глаза и стал в голос читать "Отче наш".
Когда Фома решил что ведьма прекратит только тогда, когда высосет из него всю кровушку, он почувствовал, как эти проклятые корни покидают его тело. Он распахнул глаза и увидел счастливое, румяное лицо своей мучительницы. Вся она как-то раскрасилась, стала ярче, светлее. Губы из бледных - алыми, волосы из темно - зелёных стали салатовыми, а черные глаза, где даже невозможно было различить зрачков, посветлели став темно-серыми. Девица глядела на него всё так же влюблённо, словно и не было вовсе, того жуткого ужаса который закончился только что. Но освобождать его она совсем не спешила.
Фому раздирали двойственные чувства, с одной стороны он не мог и не хотел верить, что его любимая - чудовище, с другой, происходящее сейчас, говорило об обратном. Боль всё ещё слабо пульсировала в его теле. Кожа на груди и вены по всему телу от проколов ныли. Запястья и щиколотки, растёртые в кровь корнями, что сковали его руки, пекло. Девушка тем временем легла рядом, светло-зеленая голова аккуратно умастилась на его плече, рука поглаживала небольшие ранки на груди. Фома молча заплакал.
******
Тревога в его груди проснулась, прежде чем сам Фома. Открыв глаза, он судорожно пытался понять что произошло пока он спал. Что-то зеленое лежала на его лице, руки и ноги по-прежнему были скованны. Замотав головой, ему почти удалось сбросить нечто, укрывавшее его лицо. С облегчением он увидел, что это всего лишь лист лопуха. Всё его тело было накрыто лопухами. Сквозь появившийся зазор, Фома смог разглядеть кусок поляны и нависающие над ним ветки берёзы. Тело всё ещё ныло, и очень хотелось пить..
Кое-как, подергавшись, ему удалось сбросить часть лопухов. Оглядев внимательно корни и слегка потянув, парень понял, что они слишком сильно засели в земле. Содранное запястье снова заболело. Фома огляделся, насколько он мог себе это позволить, пытаясь понять, откуда эти корни. В том, что они не принадлежали его берёзе, он был точно уверен. Собравшись с духом, Фома рванул обе руки вверх пытаясь вырвать корни из земли. Крик боли громким эхом разнесся по лесу. Кровь закапала из свежеразодранных ран наземь. От крика, в пересохшем горле запершило, и он закашлявшись, зарыдал в голос.
"Вот и пришел мой конец", - обреченно думал Фома - "Коли не любимая умертвит меня, так солнышко ясное да жажда добьют".
Он лежал так очень долго. Страдая от жажды и жары. Затем не стерпев и обмочившись, почувствовал мимолётное облегчение и потерял сознание.
Очнулся он с жуткой головной болью. Обратил внимание, что листья укрывавшие его исчезли. Всё его тело было накрыто приятно холодящими мокрыми лоскутами из его же одежды, а на нём не осталось совсем ничего.
Уже стемнело, и берёза исчезла со своего места, но и девицу было не видать.
Вдруг, она появилась перед его лицом с оторванным, мокрым куском подола матушкиного платья и принялась выжимать из него воду. Фома судорожно открывал рот, жадно глотая. Девушка много раз бегала к реке мочить ткань, пока парень не почувствовал что жажда постепенно отступила. Затем, девица принялась заботливо кормить жениха ежевикой, но голод она не утоляла.
- Рыба в сети возле берега привязана. Поджарь, а? - осипшим голосом взмолился Фома.
Она, быстро среагировав, вернулась с трепыхающимся в её руках небольшим ершом и стала тыкать им Фоме в лицо.
- Ох, батюшки! - поморщился он, - Да его ж, поджарить, как следует надо, а затем только есть. Возьми в мешке возле пепелища огниво, да разожги огонь.
Девка испугано замотала головой.
- Ну тогда меня пусти, я сам! - разозлился Фома - Долго ль ещё изводить меня будешь?!
Она снова отрицательно мотнула головой и с опаской поглядела на кучу золы обложенную четырьмя камнями, где Фома вчера готовил свою вечерю.
"Огня она, что ли боится?"- промелькнуло в голове у Фомы.
Но не успел Фома опомниться, как ее руки с извивающимися как белые черви, корнями, снова легли на его грудь.
- Убери, проклятая! - закричал он что было мочи.
Но боль рвущая плоть и проникающая под кожу заглушила всё, что он хотел ей ещё сказать. Мучительно расползающиеся по всему телу корни, снова проникали и присасывались к венам.
" Вот теперь мне уж точно не жить",- горестно подумал Фома.
Но в этот раз происходило что-то другое. Он не почувствовал как она высасывает из него кровь. Происходило нечто другое. Он ощутил, как головная боль постепенно отступает, а корни, темнея у основания и быстро наливаясь, словно возвращали его кровушку обратно. Некое приятное тепло разливалось по всему телу. Оно успокаивало боль и даже бодрило. Раны на запястьях перестали жечь, отступал голод и жажда. Корни, уползая из его тела снова в руки девушки, больше не причиняли боль, а исчезнув не оставили за собой ни следа. Кожа, в том месте, где только-только были пробитые раны, полностью заросла. Ощущение лёгкости и безмятежности поразило Фому, так хорошо он не чувствовал себя никогда.
- Ох, бесовщина! - только и смог он молвить.
Ни ранки, ни царапины, всё зажило. Может и зря он так злился на любимую? Может он просто не понимает чего, а она лишь добро ему делает, а он как дурак противиться. Фома изумленный, новыми ощущениями даже решил, что простит её, если она его освободит.
- Отпусти же теперь меня, слышишь?- потребовал Фома.
Но она его не слышала. Девушка что-то искала в своих волосах. Это были те горошины, только теперь они стали размером с небольшое яблочко, а выглядели как не раскрывшийся зеленый бутон тюльпана.
- Что это? - насторожился Фома.
Она не ответила, лишь легкая мечтательная улыбка коснулась её лица.
Девушка поднесла этот бутон к его лицу, умиляясь и словно хвастаясь.
- Ум-м-м! - восхищалась она.
Фома, конечно же, ничего не понял.
Дева вдруг засуетилась, как - будто, готовясь к чему-то торжественному.
Нарочитым плавным движением она поднесла бутон к ноге Фомы. Тот смотрел завороженно на сеё действо. Смотрел, пока не увидел вылезшие тонкие лапки из бутона, мгновенно вонзившиеся в его плоть. Что-то маленькое, гладкое, зелёное, выскользнуло из бутона и стремительно вгрызаясь в ногу заставило Фому взвыть от боли.
- Уйди окаянная! Зашибу, скотина, - кричал он не своим голосом, - Ей богу, зашибу-у-у! Только дай освободиться!
Маленький комок прорвался под кожу и с усилием пополз, вздымаясь бугром. Шар остановился чуть выше колена и замер. Обезумевшим взглядом Фома наблюдал как она достает ещё один такой бутон из волос и подсаживает ему на живот.
Словно в кошмарном сне он смотрел как эти круглые, с белыми паучьими лапками бутоны, раскрываются и, вонзаясь, рвут его плоть, проникая внутрь. Второй, третий... На четвертом Фома потерялся в бессознательном бреду, улавливая лишь обрывки происходящего.
Он понял, что всё закончилось, только когда почувствовал уже знакомое, разливающееся по всему телу, живительное тепло. Теперь боль отступала, и ему стало воздушно и легко, как будто бы он лежал не на сырой холодной земле, а парил на облачке в небесах. Мучительница исчезла, ночь засерела уступая место новому дню. Как-то плавно, из-за головы, появилась старая кое-где прогнившая лодка-однодревка, и так она медленно накрывала его, будто гробовая крышка.
******
Так Фома провёл несколько дней. От рассвета до заката он был погребён под лодкой, мучаясь от жажды и голода, духоты и прочих неудобств. А от заката до рассвета, берёза обернувшись девой, поила его, кормила плодами что находила в лесу. Выгребала из-под него дерьмо, обтирала мокрыми тряпками, а затем снова накачивала его живительным теплом и прятала под лодкой до следующей ночи. Бугры под его кожей (которых Фома насчитал не меньше шести) стремительно увеличивались в размерах, один, заползший на грудь и единственный из них находящийся у Фомы перед глазами, был размером с крупную репу. Иногда ком подрагивал и шевелился, но боли больше не причинял.
Фома незнамо как себя развлечь, разговаривал сам с собой, пел песни или осыпал бранными проклятиями свою берёзу.
В один из таких дней, когда молодец горланил вовсю развеселую походную песню (что-то о дружбе, дорогах и о предательстве любимой) услышал он испуганный мужицкий голос подле него:
- Кто здесь?
В щель где трухлявая лодка у края осыпалась, он разглядел две ноги.
- Ох, - притих Фома растерявшись.
По ту сторону лодки молчали, неуверенно шаркая лаптями.
- Мил человек, спаси бога ради! Горе со мной приключилось! - опомнившись заорал Фома, - Век добра твоего не забуду и добром отплачу, не обижу!
Недолго думая, мужик откинул однодревку и изумлённо уставился на Фому. Тот в свою очередь жмурился от яркого солнечного света, пытался разглядеть своего спасителя.
- Фома, ты ли это? Мы уже думали, помёр ты! Утоп, ну или зверь какой сожрал. Мать вон твоя, извелась уже вся. А ты вот он, живехонек! - обрадовался мужик.
Фома смог признать в нем Ивана - мельника. Невысокий, жилистый, слегка небрежный, стоял перед ним мельник; за спиной вязанка хворосту, топор на поясе. Видимо мельник уже запасал дрова на зиму.
- Как же тебя так угораздило? - почесав мохнатую бороду спросил мужик.
- Ой, потом, потом поведаю, - заторопил его парень, - руби скорей корни, освободи мне руки!
- А эти наросты... - неуверенно ткнул он пальцем, - не заразно?
- Да нет же, это ведьма, аль кикимора лесная, надо мной измывалась. Да ты не жди, руби скорей!
Мужик взмахнул разок, топором ударив по корням и оглядевшись по сторонам, растерянно почесав затылок сказал:
- А это ведь дуб!
- Да на что мне эти знания! Хоть дуб, хоть вяз! Руби, говорю, скорей, - разозлился Фома.
- А ведь ближайший дуб за три версты от селя, - размышлял мельник, не обращая внимания на парня.
- Да руби же! - взвыл Фома. Мельник словно опомнившись, принялся рубить. Корень был толстым, жестким и плохо поддавался, но всё же потихоньку работа шла.
Но вдруг, берёза стоящая прямо позади мельника покачнулась и хлёстко ударила мужика по спине, сшибая его с ног. Иван ошалело заорал.
- Беги! - одновременно с ним закричал Фома.
Мельник пытался подняться на ноги, но дерево быстро принялось хлестать его ветками. Тот лишь прикрыв голову руками и поджав колени, лежал, взвывая от боли. Каждый удар рвал рубаху, оставляя кровавые потёки на теле несчастного.
- Оставь его, сучье отродье! - кричал Фома неистово вырываясь.
Берёза перестала, словно послушавшись Фому. Иван едва шелохнулся и вдруг, резко вскочив на ноги, яростно накинулся на берёзу с топором. Изо всей силы рубил он её куда приходилось.
Бил по стволу, по веткам, как бесноватый. Что-то произошло, Фома не успел разглядеть, мельник упал на землю. Дерево качалось из стороны в сторону, дергалось. Но было тихо. Парень умудрился приподнять голову и то, что он там увидел, невероятно потрясло его. Протрясло настолько глубоко, что как бы он не хотел, как бы он ни старался забыть этот ужас, он до конца дней будет преследовать его в самых жутких кошмарах. Мельник лежал на траве, весь окровавленный и скорее всего мёртвый. Всё его тело было пронизано толстыми корнями березы, один из них торчал из пустой глазницы, другой из живота вывалил наземь внутренности, заливая все кровью. Даже когда Фома от отчаянья и бессилия закрыл глаза и зарыдал, омерзительный, чавкающий звук напоминал ему о том, что сейчас его последнюю надежду на спасение раздирает на части бездушное чудовище, которое он когда-то любил.
Наконец, Фома осмелился открыть глаза и посмотреть в ту сторону. И увидел что Ивана там, уже нет. Лишь небольшой холмик под самыми корнями березы и засохшая кровь на траве, напоминали о погибшем мельнике.
******
Жара отступала, небо стало розово-желтым, солнце катилось за горизонт и вскоре стемнело. Берёза снова обратилась девушкой, но Фома даже не смотрел в её сторону - так она ему была противна и ненавистна. Он чувствовал, что она села рядом. Парень не открывал глаз, решив, что лучше притворяться спящим. Она гладила его волосы, руки и плечи. Но Фома испытывал лишь отвращение. Затем это чудовище принялось за свой каждодневный ритуал; вычищало под Фомой, обтирало, поило и в конце запускало в него свои корни накачивая чем-то, не дающим ему сдохнуть так быстро, как ему хотелось бы. Почувствовав привычное тепло, он провалился в небытие. Этот кошмар продолжался изо дня в день. Бесконечные пытки превратили Фому в никчёмное существо, желания которого сводились лишь к скорейшему утолению жажды, голода, боли. Он больше не мог и не хотел ни о чём думать. Потеряв всякую надежду на спасение, он примирился с тем, что смерть вскоре настигнет и его. К привычным пыткам, добавилась ещё тяжесть, давящая на грудь и живот. Огромные, как тыквы, бугры, сдавливали всё его тело, мешая дышать и шевелиться. Иногда внутри что-то вздрагивало, копошилось, у Фомы в такие моменты спирало дыхание и начинал душить кашель. Одна из тыкв расположившаяся почти подмышкой и лежащая на земле, подскакивала и постоянно норовила куда-то уползти, вырвав при этом добрый кусок растянутой в том месте кожи. Он чувствовал что эти паразиты съедают его изнутри, выкачивая последние остатки сил, но в какой-то момент всё стало ещё хуже.
Это было ночью. Кикимора - а теперь она точно походила на лесное чудище, так как всё её тело было покрыто рваными шрамами и уродливыми рубцами оставленными Иваном-мельником - совершала свой еженощный обряд. Как вдруг один из бугров, что находился сбоку, чуть выше колена, стал трястись и вздрагивать, причиняя Фоме невероятную боль. Кикимора при этом, как-то слишком оживилась. Всё произошло, вспыхнув грубой, напористой болью прорывающей плоть. В глазах потемнело, и Фома облегчённо подумал о том, что, наконец - умирает. Но из разорванной раны прямо в руки ведьме, вывалился наружу белоснежный младенец. Там где у простых новорожденных была пуповина, у этого подрагивали и извивались во все стороны, белые корни. Они исчезли, уползая в живот ребенка, как только тот закричал впервые вздохнув. Фома наблюдал за этим действом, и не мог поверить, что это всё взаправду. Ему казалось, что он ещё просто не проснулся, или возможно, окончательно лишился рассудка.
Кикимора с нежностью и некой гордостью поднесла кричащее дитя к глазам Фомы.
- Аййи! - произнесла она, показав ему промежность ребёнка.