Аннотация: Входит в: - "Подкаст "МДС" для "Samsung Mobile", 2007 г. - антологию "Русские против пришельцев. Земля горит под ногами!", 2011 г. - сборник "Правила создания дорог", 2014 г.
В землянке было накурено. За едкой плотной завесой сперва даже не разглядели, кто вошел. Караваев вскочил, чуть не опрокинув стол, Романецкий потянулся к калашникову. Только Лев Данилыч, прищурившись, спокойно смотрел на огромное заснеженное чудовище, появившееся из дыма.
- Снег? - удивился он.
Чудовище фыркнуло, отряхнулось, рявкнуло:
- Что за бардак? - сбросило плащ-палатку и превратилось в прапорщика Зверева.
- Мы тут это, - смущенно сказал Караваев, мелко моргая бесцветными ресницами, - в шахматы играем...
Прапорщик хрюкнул, уставился на рядового, переспросил с веселым удивлением:
- Ты? Ты, Караваев, с бабой Зиной в подкидного дурака сначала потренируйся. Чтоб мозг не взорвать от напряжения.
- Он тренируется, - мягко вступился Лев Данилыч. - Наблюдает. Что, неужели, правда снег?
Лев Данилыч нагнулся, провел ладонью по брошенной на пол плащ-палатке, покатал между пальцами мокрый снежок.
- Снег в августе в нашей области - это, мягко говоря, не обычно...
- Ага. Только это уже не наша область, - буркнул Романецкий. Резко отодвинул в сторону самодельную шахматную доску - раскрашенную картонку, запаянную в полиэтилен. Фигуры, разномастные и облупленные, покачнулись и едва не упали.
- Отставить пессимизм! - рявкнул прапорщик. - Вот вам, детишки, билетики на елочку, то есть в цирк...
- Билеты! - обрадовался Караваев и потянулся к тонкой радужной карточке.
- Не обколись, - Зверев выдернул карточку у него из-под носа. - Об елочку. Шахматист. Ромашкин!
- Я - Романецкий.
- Ты, Ромашкин, снегурочкой пойдешь.
- Я... А почему...
- Сопли подбери - и к майору на инструктаж. Рысью марш! Данилыч, и ты...вы...
- Я понял, Паша. Спасибо за хорошую новость. Я давно жду...
Лев Данилыч сбросил с плеч тулуп, ловко отвернул с лежанки край тощего матраса, выудил из-под еловых веток тонкий дипломат, весело подмигнул изумленному Звереву и неожиданно молодой легкой походкой направился к выходу.
- Такой нюанс, - почему-то смущенно сказал майор. Прокашлялся.
На брезенте лежало четыре тела. Высокий мужчина с кривым, будто cмятым под прессом лицом - подбородок сдвинут на сторону, правая скула налезает на висок, единственный глаз, мутный и заплывший, неподвижно уставился вверх. Женщина казалась почти нормальной, только приглядевшись, можно было заметить слишком длинные для человека ладони и зеленоватый, будто мерцающий оттенок кожи. Морщинистое оранжевое безносое лицо старика пряталось в копне ярко-белых густых волос. Ребенок скорчился на боку, поджав ноги и закрыв руками голову.
Брезгливо пнул ботинком край брезента. Ребенок дрогнул, и вдруг перекатился на спину, отведя в сторону трехпалую ладошку и открыв пухлощекое детское личико. Вполне человеческое, только как бы не совсем дорисованное - его черты мелко подрагивали, будто ребенок лежал на дне ручья, и по воде время от времени проходила то мелкая ветреная рябь, то радужные пятна солнечного света...
- Он... оно, что - живое? - тихо спросил Лев Данилыч.
- Такой нюанс, - кашлянул майор. - Ребята поторопились чуток, - он укоризненно покосился на прапорщика. Тот хмыкнул. - И эти еще не успели...
- Не успели завершить антропоформирование? - уточнил Лев Данилыч.
- Ну да. Вот не знаю, что теперь, - майор указал на ребенка, - с вот этим? Мы ему снотворного, двойную дозу, на всякий случай...
- Теоретически, - сказал Лев Данилыч, - после окончания действия, антропоформирование должно завершиться. Но корректность под вопросом, возможны сбои.
- Сдохнет? - уточнил прапорщик. - Я говорил, надо сразу пристрелить, чтоб не мучалось. Тварь такая.
- Зверев! - одернул его майор. Прапорщик насупился и замолчал. - Лучше бы завершилось без сбоев. Тут такой нюанс, - майор вздохнул. - Билет групповой. Ребенка у нас нет. Да и был бы... Короче, вам, ребята, придется взять его... это... с собой.
* * *
- Маникюрчик не забудь, - хмуро посоветовал Зверев, наблюдая за гримером. - Реснички выщипать, брови завить...
- Вы, Павел Аркадьич, большой знаток женской косметологии, - уважительно сказал гример. Прапорщик подозрительно вгляделся в его невозмутимое лицо, плюнул, выругался сквозь зубы и вышел из палатки.
- Зверь сегодня совсем озверел, - тихо сказал гример.
- Угу, - согласился Романецкий, ерзая в кресле и пытаясь увернуться от щипцов. - Брови не трожь!
- Чуть-чуть надо. Форму поправить.
Романецкий взвыл. Гример утешительно похлопал его по плечу.
- Прикинь, - сказал он. - А женщины на такое по доброй воле идут.
- Да они больные все, - пробурчал Романецкий, щупая искалеченные брови дрожащими руками. - А теперь еще мне за них мучаться...
- И я тебе хочу сказать, что брови - это еще не самое страшное, - зловеще прошептал гример, наклоняясь к самому уху. - Вот, например...
- Да пошел ты! Обойдемся без подробностей, - побагровел Романецкий, выворачиваясь из кресла.
- Э! Куда! А может еще маникюрчик? - крикнул гример и расхохотался вслед улепетывающему солдату.
* * *
- Того, блин, - хмуро сказал Зверев, - может, все-таки, без чудовища пойдем?
Романецкий молодцевато выпрямился, попробовал было щелкнуть каблуками, запутался в подоле юбки, смутился и опять уныло сгорбился.
- Ну, удачи, ребята, - сказал майор. - Осторожнее там.
- Разберемся, - пообещал Лев Данилыч, улыбаясь так довольно и безмятежно, будто, и правда, собирался на загородную прогулку в семейном кругу.
- Я с чудовищем на одно сиденье не сяду, - заявил Зверев, заглядывая в машину. - Пусть Романецкий туда лезет.
Романецкий испуганно попятился.
- Дети, не ссорьтесь, - успокаивающе махнул рукой Лев Данилыч. - Вы, Паша, давайте за руль, а я - на заднее сиденье. Рядом с этим... ребенком.
- Это, Лев Данилыч, не ребенок, - встревожено перебил его Романецкий. - Оно неизвестно кто и сколько ему лет... может, сто, а может, тысячу...
- Не преувеличивайте, Ленечка, - старик улыбнулся, взял Романецкого под локоть.
- И неизвестно, чем оно питается...
- Если оно захочет питаться, - перебил Зверев, втискиваясь на водительское сиденье, - сразу меня зовите - придушу урода.
- Непременно, Паша, воспользуемся вашим предложением, - пообещал Лев Данилыч. Подтолкнул Романецкого к машине. - Поехали, Ленечка, пора.
Тот вздохнул, быстро оглянулся на столпившихся возле штабной палатки солдат. Поддернул дурацкую юбку, тихо пожаловался:
- Надо мной же теперь все ржать будут...
- А по этому поводу, Ленечка, я на вашем месте беспокоился бы в последнюю очередь, - Лев Данилыч снова улыбнулся и обвел свою команду строгим встревоженным взглядом. - Во-первых, для этого вам надо будет сначала благополучно вернуться, а во-вторых, цирк у нас, собственно, будет там...
* * *
- И долго нам еще тут... того, блин, - спросил прапорщик, хмуро разглядывая разложенные на салфетках бутерброды, - жрать?
- Ждать, Паша, - мягко поправил Лев Данилыч. - Вы же понимаете, мы не можем появиться на посту с недоформированным инопланетянином.
Привал устроили на живописной полянке, недалеко от дороги. Недавний снег растаял бесследно. Пахло нагретой сосновой корой и грибами, вечернее солнце нежно гладило кожу, над малинником звенел одинокий шмель, лениво перекрикивались птицы.
- Паскуды, - буркнул Зверев.
- Кто?
- Да эти, на посту. Это же надо - продаться этим уродам.
- Паша, вы даже не представляете себе, насколько мирное население, как впрочем, и армия в большинстве своем, не в курсе происходящего. Впрочем, - Лев Данилыч печально махнул рукой, - так оно было всегда. Еще задолго до вторжения. Инопланетяне - это просто частный случай.
- Люди как обезьянки, - вдруг задумчиво сказал Романецкий. - Эти, как их... Не вижу, не слышу, не говорю...
- Какие обезьянки? - спросил Зверев. - Цирковые, что ли?
- В свете происходящего - пожалуй, именно что именно цирковые, - согласился Лев Данилыч. - Это, Паша, даосский символ, вырезанный на крыше конюшни в Никко, в Японии. Одна обезьянка закрывает лапками уши, вторая - рот, третья - глаза.
- Означает - не вижу, не слышу, не скажу... - пояснил Романецкий.
- Да это я понял уже, - поморщился Зверев.
- Хотя, знаете, Ленечка, как это часто бывает, со временем утерялось одно важное слово, которое меняет весь смысл. Сперва было: не вижу зла, не слышу зла, не скажу зла. Понимаете, как это слово все совершенно меняет?
- Совершенно меняет, - согласился, подумав, Романецкий.
- Вот. Правило, которое должно было в идеале уничтожить все зло в мире, превратилось в девиз, уничтоживший сам мир. Потому что обывателю, который живет именно по этому принципу - не вижу, не слышу, не скажу - на этот мир наплевать. Он будет тихо колупаться внутри своего личного мирка. Ходить в контору с девяти до пяти, перебирать бумажки, не интересуясь, кому и зачем это надо, откуда эти бумажки пришли и куда уйдут. Пить чай из пакетиков, есть бульон из кубиков, читать книжки в суперобложках - не интересуясь, что на самом деле, там, внутри упаковки, и кто и зачем это туда запаковал... Как птенец, который вроде уже и вырос, но никогда не вылупится и не полетит. Так и будет до старости возиться под защитой яичной скорлупы.
- Со страху это все, - вдруг сказал Зверев.
- Думаю, в целом, вы, Паша, правы, - согласился Лев Данилыч. - Вот вылезешь из яйца наружу - и вдруг окажется, что мир совсем не таков, как казался изнутри. Ну, скажем, что человечество давно вымирает, а власть захватили инопланетяне...
- Кстати, об них. Это чудовище когда уже перелиняет?
Прапорщик брезгливо посмотрел на ребенка, уложенного на одеяле, отодвинулся еще дальше.
- Думаю, скоро проснется, - предположил Лев Данилыч. - Дыхание выровнялось.
- И как мы будем с ним... того...
- Теоретически, после антропоформирования, они должны общаться в рамках новых групповых, в данном случае, семейных отношений. Поэтому, друзья мои, постарайтесь вести себя естественно. Иначе у нас будут проблемы при проходе через оцепление. Особенно вы, Паша. Без открытой враждебности, по крайней мере.
- Это значит, - ввернул Романецкий, пряча улыбку, - вы, товарищ прапорщик, как будто его папа.
Зверев разьяренно фыркнул.
- Чтобы я... - со змеиным шипением начал он. Осекся, внимательно посмотрел на довольную физиономию рядового. Ухмыльнулся. - А ты у нас, Ромашкин, типа его мама?
- В общих чертах, совершенно верно, - подтвердил Лев Данилыч, сдержанно улыбаясь.
- Ты, Ромашкин, рожу-то не скаль, - с угрозой посоветовал прапорщик. - Маникюр обсыплется.
* * *
Чудовище перелиняло в девочку. С виду лет десяти, симпатичную, большеглазую, с парой толстых косичек, милой улыбкой и ямочками на пухлых щечках.
- Паскудство какое, - пробурчал Зверев. При первых же движениях чудовища он метнулся к машине, открыл капот и, состроив озабоченное лицо, полез в мотор. Руки тряслись, он с трудом сдерживался, чтобы не вернуться и не придушить мерзкого оборотня. Спасала только мысль о майоре. "Такой нюанс, - скажет майор перед всем батальоном, окаменев огорченным лицом, - спецоперация по спасению человечества провалена из-за истерики прапорщика Зверева, нашего лучшего стрелка, нашей надежды и гордости"...
- Катя, - сказало чудовище, широко улыбнулось и протянуло маленькую ладошку Романецкому. Тот моментально вспотел под внимательным взглядом больших карих глаз. "Совсем как настоящая", - с ужасом подумал он. И вдруг сразу понял: "Она все знает". После чего оцепенел, не имея сил ни шевельнуться, ни даже отвести взгляд.
Ситуацию спас Лев Данилыч.
- Привет, Катя, - ласково сказал он, легонько пожал маленькую ладошку. - Чаю хочешь?
- Хочу! - задумавшись, чудовище решительно мотнуло головой. Косички разлетелись в разные стороны.
- Держи стаканчик. Я сейчас налью из термоса, не обожгись.
Лев Данилыч мирно и вдохновенно ворковал с инопланетным оборотнем, будто с собственной внучкой - то подливал горяченького чаю, то предлагал конфетку, то весело шутил. Чудовище благодарно кивало, хихикало там, где было смешно и уплетало угощения за обе пухлые детские щеки.
Романецкий со Зверевым изумленно наблюдали за пасторалью, забыв о маскировке. Прапорщик так увлекся, что уронил в мотор гаечный ключ и потом долго его вынимал, чертыхаясь.
- Так это, сынку, - окликнул Лев Данилыч, совсем вошедший в роль. - Починились уже? Поедем?
Прапорщик невнятно буркнул, выбросил гаечный ключ в кусты и полез за руль. Романецкий заторопился следом и чуть не упал, запутавшись в юбке. Умостившись, наконец, рядом с непривычно молчаливым Зверем, он встревожено покосился на заднее сиденье. Мокрая от пота блузка прилипла к спине, и теперь было не жарко, а холодно, до противной мелкой нервной дрожи. Еще он не мог решить, что делать, если чудовище назовет его "мамой" и полезет, например, обниматься...
* * *
Через оцепление прошли без проблем. Рыжий солдат сосредоточенно изучил паспорта со свежевклееными новыми фотографиями, прокатал через хитрый приборчик радужную карту-билет, поулыбался девочке и открыл шлагбаум.
"Интересно, - подумал Зверев, - что они здесь себе считают? Что карантин какой? От какого-нибудь, скажем, нового коровьего гриппа. Или просто - усиленный режим по борьбе с терроризмом? Или вообще, не думают ни о чем таком? Начальство велело - и стоят себе, проверяют. Как эти слепоглухонемые обезьяны..."
Хорошо было бы спросить про это Данилыча, но, конечно, при чудовище о таких разговорах не могло быть и речи...
Немного поплутав на вьезде в город, добрались, наконец, до своего района. Одинаковые, как из одной формы отлитые многоэтажки кружком стояли вокруг пыльной детской площадки. Именно туда упрыгало чудовище сразу же, как выгрузились из машины.
- А оно их не сожрет? - озабоченно спросил Зверев, глядя, как лже-Катя робко подходит к разномастной детской компании.
- Понаблюдаем, - пообещал Лев Данилыч, легонько похлопав прапорщика по закаменевшему от напряжения бицепсу.
- И потом неизвестно, настоящие там дети или такие же, как это, - с оптимизмом добавил хмурый Романецкий, яростно отряхивая помявшуюся юбку.
Наблюдать устроились на кухне. Хозяйственный Лев Данилыч заварил чаю, отыскал в буфете чистые чашки.
- Вообще, это необычайно интересно, - сказал он, усаживаясь возле окна, за которым открывался вид на детскую площадку. - Так сказать, с другой стороны баррикад...
- Каких баррикад? - удивился Зверев, выглядывая в окно.
Две девочки рисовали на асфальте, и, оживленно жестикулируя, что-то объясняли лже-Кате. Рядом мальчики лениво гоняли футбольный мяч.
- Фигурально говоря, - уточнил Лев Данилыч. - Вы ведь знаете, зачем они здесь?
- Зачем? - спросил Романецкий.
- Ну, - Лев Данилыч замялся, - строго говоря, никто точно не знает. Но самая распространенная теория, что здесь для них как бы цирк. Раньше предполагалось, что как бы заповедник... Понимаете разницу?
- Наблюдать за людьми?
- Именно, Ленечка. Наблюдать за людьми, так сказать, в естественной среде обитания. Это как бы вроде бы и ничего... Ну, вот представьте, тамошние усталые от работы клерки в свой выходной покупают билеты и идут посмотреть зверюшек или, как бы сериал в режиме он-лайн...
- А почему цирк?
- А цирк, Паша, когда не просто наблюдают, а начинают, как бы дрессировать, чтобы получалось забавнее...
- Того, блин, - с чувством сказал Зверев, - вот, паскуды...
- Фигурально говоря, вы, Паша, правы, - согласился Лев Данилыч. - Так вот, когда заметили, что это происходит, было уже как бы несколько поздно... По сути, мы уже были захвачены, хотя почти никто этого не заметил. Власть, ключевые посты, распределение финансов и ресурсов - все, что определяет жизнь общества. Чудовищные по масштабу фальсификации и мистификации. Земля истощена, природное равновесие нарушено, климат начинает меняться, что мы собственно недавно с вами наблюдали... Человечество на грани гибели...
- Того, Данилыч, блин, - сипло сказал Зверев, - давай ее придушим нафиг, а?
- Кого?
- Да чудовище это. С косичками. Оцепление прошли, нафиг она нам теперь сдалась. Может хоть полегчает немного, а? А то жути нагнал, аж дышать трудно теперь...
- Паша, если бы это помогло... - вздохнул Лев Данилыч.
- А что поможет? - тихо спросил Романецкий. - Хоть что-нибудь еще нам теперь поможет?
Лев Данилыч вздохнул еще раз и молча похлопал его по плечу.
* * *
Со следующего дня они начали обходить квартиры. Почти никто дверь не открывал, несмотря на разнообразные жалостливые истории, которые придумывал изобретательный Романецкий - про котенка на балконе, потерявшуюся девочку, новых соседей... Впрочем, голосового контакта, как сказал Данилыч, вполне было достаточно. После разговора нужно было записать в табличку результаты, выданные анализаторами. Потом Лев Данилыч эти результаты переписывал в свой ноутбук, что-то там бесконечно пересчитывал и выдавал Звереву с Романецким очередные адреса для обхода.
С чудовищем, как ни странно, отношения более или менее наладились. Первое время Зверев регулярно предлагал тварь ликвидировать, но, в целом, сам был рад, когда товарищи его отговаривали. Он сам все больше сомневался в своей способности убить существо, так похожее на ребенка.
Однажды чудовище пришло к нему перед сном, заглянуло в лицо, грустно спросило:
- Ты такой сердитый, потому что меня не любишь?
Чудовище робко тронуло его руку маленькой ладошкой. Щекотное, почти невесомое прикосновение. Зверев содрогнулся. Чудовище вздохнуло и отступило.
- Дедушка меня любит. Кажется. Рассказывает добрые сказки - значит, любит?
- Вот и проваливай к дедушке, - тихо, но отчетливо сказал Зверев.
Чудовище понурилось и ушло, похожее со своими косичками на спаниеля с грустно поникшими ушами.
Лев Данилыч, и вправду, с чудовищем возился много и с удовольствием, рассказывал ему на ночь сказки, варил утренние кашки и кисели... А потом, смущаясь, объяснял товарищам свои действия необходимостью маскировки...
* * *
Однажды, выпроводив лже-Катю гулять с новыми друзьями, Лев Данилыч торжественно объявил:
- Дети, - наткнулся на возмущенный взгляд Зверева, смутился и поправился: - Друзья!
- Мы... и вы сделали большую важную работу. Я сейчас объясню. Но вы, наверное, и сами понимаете основную проблему - раньше было невозможно отличить этих... гм... существ от людей. После завершения антропоформирования они получались полностью идентичными. Внешний вид, поведение, движения... Взять хотя бы нашу Катю...
Зверев фыркнул.
- Ладно, обойдемся без примеров, - смутился Лев Данилыч. - Это, в общем, неважно. И кстати, она нам тоже помогла. Главное, мы теперь с вашей помощью протестировали опытные образцы анализаторов, устранили ошибки и доработали этот замечательный прибор. Теперь им оснащена наша армия. Теперь мы можем провести очистку наших городов, вернуть нашу страну ее жителям...
- Зачистку? - уточнил Романецкий. - То есть, геноцид?
- Ты что, Ромашкин? - удивился Зверев, - материшься в приличном обществе?
- Ленечка, это же совершенно другое...
- Почему другое? Вот вы, Лев Данилыч, говорите, мы тестировали ваш прибор, да? Так ведь это мы не только прибор, но и людей тестировали. И знаете, что? Одинаковые они, люди. Вот ты скажи, Зверь...
- Какой я тебе зверь! - возмутился прапорщик.
Но Романецкий, обычно в его присутствии робевший, сейчас только махнул рукой. И продолжил взволнованно и торопливо, как будто боялся не успеть:
- Вот вы сами сказали, что невозможно отличить. И я скажу - невозможно. И Зверь подтвердит. Я был бы рад сказать, что наши добрее или милосерднее, но ведь это не так. Скорее, наоборот. Я, знаете, какие истории им рассказывал, как помощи просил? Даже Зверь рыдал, а уж он...
- Ромашкин, я тебе за зверя... - зловеще начал прапорщик, но Лев Данилыч придержал его за локоть.
- Они - такие же, Лев Данилыч, - ничего не замечая, продолжал Романецкий. - Так за что вы их так, а? За что вы их хотите уничтожить? Что они вам сделали, а?
- Ленечка, Ленечка, не волнуйтесь так...
- Остановите это, остановите, вы ведь можете. Вы говорите - вернуть страну ее жителям. Так ведь они тоже здесь живут. Так же, как мы. Что они плохое сделали, кроме того что они другие?
- Ленечка, я ведь рассказывал вам...
- Что это они захватили власть и привели страну к упадку? А вы уверены в этом, Лев Данилыч? Кто это вообще вам сказал? Так ведь проще всего - свалить наши, человеческие проблемы на каких-нибудь инопланетян, чтобы самим не разбираться.
- Ну, теоретически, Ленечка, так, действительно было бы проще всего, - неуверенно согласился старик. - Противно признавать, что мы же сами во всем и виноваты... И, потом, как это признаешь, придется искать виноватых, исправлять ошибки...
- Я вообще не об этом, - махнул рукой Романецкий. - Я в экономике и политике не понимаю. Они все там, наверху, эти олигархи и прочие, для меня и для любого обычного человека все равно как инопланетяне. У них там свои какие-то ценности и законы, и воздух другой, и еда, и проблемы... И, в общем, плевать им на меня, как и мне на них, собственно...
- Ленечка, Ленечка, не увлекайтесь!
- А что, - встрял Зверев, - тут я согласен полностью. Молоток, Ромашкин. Я тебе, Данилыч, почему тогда сразу и поверил, что ты сказал насчет того что олигархи - инопланетяне. Вот тут верю сразу...
- Я о других, Лев Данилыч. О наших инопланетянах, которые как мы. Живут в наших домах, ходят по нашим улицам. Которые рядом с нами. Я вот тут недавно, когда мы по квартирам ходили, говорил, что у меня астма и приступ, и дышать не могу. И один такой мне воды вынес. Предложил в дом зайти, прилечь, скорую вызвать. А наш, человек - ну, по вашему этому анализатору - сказал, чтоб я проваливал подальше. Хотя я кашлял натурально, и перед дверью у него почти падал, скажи, Зверь?
- Натурально, - подтвердил прапорщик, утомившись обижаться на "зверя".
- Ленечка, - тихо сказал Лев Данилыч, - обождите. Допускаю, что вы в чем-то, возможно, во многом, правы, но...
- Когда они придут? - совсем другим, резким, будто сорванным голосом спросил Романецкий.
- Завтра.
- Поздно, - всхлипнул Романецкий. - Поздно...
Поднялся со стула, покачнулся, и Зверев увидел близко его потускневшие и одновременно диковатые глаза.
- Э, Ромашкин, ты чего...
Пьяной дерганой походкой Романецкий двинулся к двери, и уже почти вырвавшись из квартиры, крикнул:
- А Катю свою, Лев Данилыч, вы тоже убьете?
* * *
Армия вошла в город на рассвете. Двигались тихо, быстрым бесшумным шагом. Все прослушали инструктаж и написали расписки о неразглашении. Все знали, что идут очищать город от мерзкой инопланетной заразы. Ощущение важности, ценности и уникальности своей миссии слегка кружило головы, придавало движениям отточенность, походке - упругость. На первый взгляд, правда, задача выглядела диковатой - стрелять без сомнений в мирное население. Впрочем, всем предварительно и подробно разъяснили, что в этом и есть подвох, основная уловка врага, который просто ловко под это мирное население замаскировался. И не только разъяснили, но и провели специальные тренинги для преодоления психологических барьеров. К тому же, любимые уважаемые командиры шли рядом, поддерживая и вдохновляя сомневающихся.
Батальон под командованием майора Римского вошел в город первым - и первым же открыл стрельбу. Скоро выстрелы защелками и на соседних улицах, и замкнутые напряженные лица бойцов осветились азартом. Истребление инопланетной заразы, застигнутой врасплох, началось лихо и с размахом.
Прапорщика Зверева в дыму и грохоте выстрелов чуть было не ухлопали свои же солдаты. Майор Звереву обрадовался.
- Павел! - громко, словно глухому, закричал он, быстро и крепко обнял прапорщика, от всей души стукнул по спине. - Вам с Данилычем низкий поклон! Орлы! Я вас к награде...
- Да мне бы оружие, - смущенно пробурчал Зверев, высвобождаясь из объятий майора. - И к ребятам...
- Понимаю, - нахмурился майор. - Тут такой нюанс... Короче, допуск к спецоперации каждому в индивидуальном порядке, подписи, бумажки, то-се... Понимаешь, Зверев, не маленький...
- Так я ведь уже - того, блин, - обиделся прапорщик.
- Такой нюанс... Оружие только в комплекте с индивидуальным анализатором под расписку...
- Так ведь у меня - во, - Зверев продемонстрировал на запястье выданный Львом Данилычем анализатор.
- Тут опять нюанс, - вздохнул майор, - у тебя опытный образец, значит, для боевой операции не годится. Все, Зверев, нюансы закончились, не отвлекай теперь меня. Батальон! Капитан! Где капитан?! Капитан, что у нас батальон по всему проспекту размазался, как... А ну, подтянуть строй! Иди, Зверев, вечером приходи, к мэрии, понял? Там мы будем, заместо тех, которые...ну ты понял, не маленький...
Зверев обиженно протолкался через своих, по дороге еле сдержался, чтобы не двинуть сияющему, как медный чайник, Караваеву, в глаз, и отобрать оружие - но потом решил, что это уже будет слишком.
* * *
Город трясся от грохота, выстрелов, взрывов и криков.
Обиженный и злой, Зверев шел наугад, не разбирая дороги, сумрачные непривычно пустые улочки скоро совсем перепутались, и он уже не понимал, где находится. Если бы он был сейчас среди своих, все было бы просто и понятно. Но свои ушли без него, и теперь в голову почему-то лезли мысли странные и даже неприятные. Вспоминался, например, бред, который нес вчера Романецкий...
Задумавшись, Зверев едва не упал, налетев на тело женщины, распростертое посреди дороги. Отшатнулся - и вдруг узнал продавщицу из молочного отдела, у которой несколько раз по просьбе Данилыча покупал творожок для "внучки". Прапорщик потрогал уже остывшее запястье, прикрыл дрогнувшей рукой широко открытые удивленные глаза, и, выругавшись сквозь зубы, пошел дальше. Вот, спрашивается, кому помешала обычная продавщица молока и творога? И какому кретину инопланетянину могло взбрести в голову выбрать себе такую работу? Если у них цель нажиться на человечестве и извести его под корень? Понятно, если они лезут в правительство или олигархи, но в продавцы творога?...
Тут Зверев заметил, что дешевая тушь с ресниц убитой женщины прилипла к его ладони, как черная метка, как клеймо - к убийце.... и ему вдруг стало совсем паршиво...
Может, неправильно работают эти дурацкие анализаторы, и убивают сейчас по всему городу самых обычных людей?... Или не в этом дело, а прав на самом деле Романецкий...
На следующей улочке подростки громили магазин, тащили под вой сигнализации через разбитое окно плазменный огромный телевизор. Судя по анализатору, подростки были обыкновенные, человеческие.
- А ну пошли отсюда! - заорал на них Зверев. - Шакалы малолетние!
Подростки переглянулись, бросили телевизор, и шмыгнули в подворотню. Гнаться за ними Зверев не стал - заметил замершего за углом дома юношу. Анализатор запищал.
- Ага! - взревел прапорщик. Заломил юноше руку, впечатал лицом в стену. Покосился еще раз на запястье, на мигающий анализатор.
- Из-за тебя все, урод, блин, - прошипел он, сжимая пальцы на тощей шее с острым, нервно дергающимся кадыком. Подумал: вот, один из этих, которые во всем виноваты, цирк им тут, уродам, билеты они покупают на нас посмотреть, ну, будет вам цирк... И страну они развалили, и из-за них сейчас так паршиво хорошему и честному прапорщику Звереву, лучшему стрелку, гордости и надежде батальона... Глаза заволокло на миг мутной алой яростью - и вдруг отпустило. Зверев посмотрел на тетрадки, выпавшие из раскрывшейся сумки - какие-то конспекты, лекции, схемы...
- Паскудство какое, - прошипел он сквозь зубы. Отшвырнул юношу в сторону. Рявкнул в белое от страха лицо: - Студент, блин! Домой иди, придурок! Нашел время по улицам шляться. Пошел, говорю!
С соседней улицы раздался истошный женский крик. Зверев, чертыхаясь, метнулся туда.
Девушка в разодранной одежде, дрожа, прижималась к решетке парка. Вокруг шакалами кружили четверо, подбадривая друг друга ухмылками. Между шакалами и девушкой стоял Романецкий. Прапорщик взревел и кинулся ему на подмогу.
Шакалы даже не успели понять, что произошло. Двое ускакали, прихрамывая и скуля, двое остались лежать в грязи.
- Ну, ты зверь, - уважительно сказал Романецкий, подмигивая из-под опухшего разбитого века.
- Глаз-то кто приложил? - поинтересовался Зверев.
- Да, тут по дороге. Военное время всегда провоцирует развитие мародерства и мелкого бандитизма. Оборотное лицо, так сказать...
- Вот сейчас еще лекции по истории и культуре не хватало, - поморщился Зверев. Кивнул на оцепеневшую от страха девушку. - Она хоть кто, эта, за которую ты смертью храбрых тут собрался окочуриться?
- А какая разница? - вдруг разозлился Романецкий. - Ну, какая? Если, скажем, она из ихних, а эти, которые ее хотели... как бы люди? Что тогда?
- Ничего, - вздохнул Зверев. Подумал, рванул со своего запястья анализатор и отшвырнул ошметки в сторону. - Никакой разницы.
- Я Льва Данилыча тут недавно видел, - тихо сказал Романецкий. - Он это... как бы... Катю потерял...
- Паскудство какое, - простонал Зверев и кинулся в темноту.
* * *
В квартире было тихо. Тикали часы, капала вода из крана на кухне. А потом Зверев заметил кровавый отпечаток маленькой ладони на стене. И услышал тихое поскуливание.
Катя лежала на боку, поджав ноги и прижав руки к животу. Из-под пальцев сочилась ярко-алая кровь, собиралась густой лужей на полу.
Зверев опустился рядом на колени, не зная, что делать. Скорая? Да не поедет никуда сейчас скорая, тем более, если узнает, к кому...
И потянула к нему навстречу маленькую окровавленную ладошку.
- Ты... ты знала? - растеряно спросил Зверев, - все про нас знала?
- Зна... - ответила девочка, - ...ла.
- Так что же... Ты что же дура такая, осталась? А?
- Хо...тела дольше быть Катей. Хо...рошо, - на ее губах вскипели алые пузыри. - Но бо...льно.
Зависшая в пустоте ладошка дрогнула и Зверев, решившись, сжал ее в своей руке.
- Катя, - он запнулся, вдруг подумав, что впервые называет ее по имени. - Зачем же ты так, Катя, а? Ну зачем вы вообще все здесь, а? Медом вам тут смазано? Приперлись... Вас звал кто, а? Ну, раз приперлись, сидели бы тихо, чтобы никто не заметил... Зверинец вам - ну ладно, смотрите, не жалко... И цирка, в общем даже не жалко...
- Прапорщик Зверев, - Катино веко дрогнуло и взгляд, беспокойный и горячий, нашел Зверева. - Нам это не цирк. Нам это школа. Мы как вы. Птенцы, которые не вылупились...
- Школа? - ошарашено переспросил Зверев. - Школа? Вы, что... того, блин... Дети все, что ли?
- Де...ти, - согласилась Катя. - Взрослые вылупились. Им скучно. Нам - интересно.
- Паскудство какое, - застонал Зверев, уткнулся лбом в ладони, запачканные кровью, только чтобы не видеть тревожного Катиного взгляда. - Катя... Катя, какие же мы уроды, какие чудовища, а...
- Не вижу, не слышу... - прошелестел еле слышный голос, и Звереву почудилась в нем улыбка.
- Вместо того чтобы увидеть, услышать и поговорить, мы... - Зверев бессильно заскрипел зубами.
Он смотрел на окровавленную ладошку в своей руке - маленькую, почти невесомую, как птенец, который еще не вылупился...
Смотрел, стиснув зубы до боли в скулах и забыв дышать. Не надеясь ни на прощение, ни на понимание, а только на чудо...