Аннотация: Главный герой узнаёт, что утоплен Ник, его друг. Тогда он решает отправиться на кладбище. Абсурдно-сюрреалистичный рассказ с долей мистики.
Я брёл по мосту медленно, лениво, если не сказать вальяжно, наслаждаясь утренним теплом и лёгким ветром. Я наблюдал пробуждение природы, столь прекрасное после тёмной и холодной ночи. У меня не было цели - я просто гулял.
Мимо меня проходил мальчишка, что продаёт газеты. Он восклицал: "Утопленник! Утопленник!"
Н-да, какие же глупые эти буржуи. Сначала сообщат тебе главную новость, а потом просят приобрести газету. Зачем мне её покупать, если я и так уже всё узнал?
Но моё ликование продлилось недолго. В голову ударила ужасная мысль: "Утоплен Ник!"
Сразу же погас солнечный свет, словно кто-то задёрнул небесные портьеры, а благоухающие цветы завяли, успев передать свою ядовитую пыльцу пчёлам.
Как? Утоплен? Ник? Как утоплен Ник? Как - утоплен Ник? Как утоплен - Ник?
В моей голове всё перемешалось, превратившись в какую-то кашу. Я наклонил голову и начал стучать по уху, как это делается в мультиках, чтобы после купания изгнать воду. На мост капала какая-то серая густая субстанция. Подбежавшая белая собака стала с жадностью слизывать это вещество. Я же решил, что достаточно опустошил свою мыслительную коробочку, и тотчас побежал к моему любезному другу. Благо, что жил Ник недалеко от моста.
Оставив мост позади, я рванул направо, через рынок, который был полон народу. Только я разогнался, как какой-то дедок остановил меня своей сухой, сморщенной рукой.
- Молодой человек, не видите: здесь очередь. Будьте, пожалуйста, культурны, не лезьте вперёд и уважайте остальных участников.
- Участников чего? - спросил я.
- Участников рыночного движения. Вы как с луны свалились.
- Да я не...
- Пожалуйста, не спорьте. Все стоят - и вы стойте.
Я вытянулся на носочках и оглядел очередь. Больше напоминало какую-то извивающуюся змею, каждая клеточка которой готова тебя ужалить смертельным ядом.
- Послушайте... мой друг...
- У меня тоже там друг - и что? Он ждёт три дня, я - все пять. И это только за картошкой. А мне не картошка, а мясо нужно! А картошка - это от дьявола.
- Почему же картошка от дьявола?
- А потому, что в ней крахмал.
- И чего же?
- Ничего сейчас молодёжь не знает. Как на Руси говорили: крахмал, да крах не мал. Во! - при этом восклицании он вытянул палец к небесам.
Мне нужно было спешить к моему утопленному другу, а я тратил хронос на бессмысленные разговоры! К счастью, я смог вырваться из этого плена. А произошло это так: один человек, державший на крыше рынка голубятню, выпустил своих молодцев, а я подпрыгнул и схватил одну птицу за лапы. Голубь, естественно, стал недовольно кричать, но всё-таки нёс меня прямо к дому Ника.
И вот я уже влетел в окно, разбив стекло. Заходить так, право, очень некрасиво, особливо если это твой утопленный друг, поэтому я быстро вышел из квартиры и захлопнул за собой дверь. Теперь я думал, как мне попасть к моему товарищу и выяснить, всё ли с ним в порядке и правду ли пишут в газетах.
Тут я вспомнил, и над моей головой загорелась лампочка, но пьянчуга, весь в татуировках и с выбитыми зубами, тут же выкрутил её и растворился в подъездном бетоне, что определённо сбило меня с мысли. Теперь я пытался сообразить, что же такое я вспомнил, но ничего, увы, не приходило в голову, ибо лампочка идей была украдена.
Я решил воспользоваться дверным звонком. Никто не откликался. Праздное занятие.
Ладно, хоть ноги вытру об...
Ковёр!
Точно!
Ты гений!
Ковёр - вот решение моей проблемы! Ведь под ним скрыт ключ, который мой Ник так великодушно и учтиво оставлял для меня.
Я достал ключ и, подобно Буратино, задрожал, предвкушая открытие великой тайны.
Дверь отворилась. Я вошёл.
- Ник! Ник! Ты дома! Или ты утонул? - кричал я, но ответа не было.
Я обошёл все комнаты в его скромной "однушке". Да, похоже, мой друг... правду писали в газетах... Эх, и почему так происходит?! К чему это всё! Что от него осталось?! Мои слёзы?! А что останется после меня?! Кто будет плакать обо мне, кто?! Для чего, я не понимаю, для чего он жил?! Для чего живём мы все?..
Я был не в силах выдержать это горе. Ник, мой бедный Ник! Я иду к тебе!
С этой мыслью я выбросился в окно, но... зацепился плащом за осколок стекла. Накидка моя начала потихоньку рваться, и поэтому я спустился на землю аккуратненько, как пёрышко, без единой царапинки.
Разбитый, я сел у парадного входа и принялся кисло рыдать. Ко мне подошла та самая собака, что полакомилась моими постными мыслями, и начала лизать мне лицо.
- Ничего у меня больше нет... отстань от меня... - Я отталкивал приставучего пса. Тот ушёл, будто понял, что я говорю.
Раньше я задавался следующим вопросом: окна мешают падать из зданий или помогают? Сегодняшний случай разрешил эту дилемму.
Я немного успокоился и стал думать, что мне теперь делать. Выходит, Ника, моего высокочтимого друга, нет? Всё? И больше никогда не будет? Нигде?
Солёная волна скорби вновь окатила меня, но внезапно разум мой осенила идея. Я знаю, что могу сделать для моего утопленного Ника! Нужно сходить на кладбище и почтить его память на могилке! Да! Так и сделаю! Прямо сейчас туда пойду!
Ободрённый, я вскочил, допрыгнув до самих небес, и побежал к трамвайной остановке.
Уже на месте я встретил господина и, не зная, как доехать до кладбища, обратился к нему:
- Сэр, вы не знаете, как попасть на кладбище?
- Это вам нужно ехать.
- Куда?
- До талого.
- Прямо так?
- Да. Не выходите нигде. Даже на станции для трамваев, где машинист привычно выходит.
Я пошарил в карманах, но их внутренности оказались пустынными. Раздосадованный, я вновь обратился к незнакомцу:
- А как проехать, если у меня нет денег?
- А вы, товарищ, зайцем оборотитесь, для них ведь проезд бесплатный.
Этот чудак, не сводя с меня своего пристального взора, трансформировался в зайца и поскакал, запрыгнув в вагон.
Нет, мне это явно не подходит. Я могу превратиться лишь в фолклендского лиса, но, так как их истребили, больше не могу.
Что ж, попробую пройти так... Может, меня не заметят.
Приехал трамвай, и я собирался зайти, но приставучая собака вновь нашла меня!
- Кыш! Кыш! Уйди! - кричал я этому псу, который и не думал отступать.
Зайдя одной ногой в салон, я начал кричать кондуктору:
- Посмотрите! Тут собака без билета!
- Как без билета?! Кто без билета?! - возмущалась женщина средних лет с рыжими волосами и густым слоем помады на устах. Она, влекомая моим голосом, безжалостно расталкивала пассажиров. - Я сейчас покажу без билета!
Подошед ко мне, она смерила мою несчастную фигуру огнедышащим взглядом и строго сказала:
- Кто посмел?!
- Вот же! Белый пёс!
- Ах! Белый пёс! Сейчас я ему покажу! - И с этими словами она пнула навязчивое существо; то, в свою очередь, жалостно заскулило, спрыгнуло на дорогу и посмотрело на меня такими глазами, что во мне невольно проснулось сострадание... Но двери закрылись. Нужно ехать.
Я занял место у окна. Город куда-то двигался, превращаясь в сплошную ленту. Мне стало скучно. И душно.
Люди здесь все молчали, лишь сокращались их ноздри. Вдруг ко мне подошла весьма тучная мадам, держа своей пятернёй из сарделек маленького ребёнка. Женщина пристально смотрела на меня, и лицо её медленно приближалось. Один глаз она прищурила, как будто трудилась что-то рассмотреть.
Её морщины, брыли, складки, усы (в том числе и в носу), сальный блеск - всё обрело такие ясные очертания. Шар лица этой мамаши загородил мне солнце. Стало трудно дышать. Теперь глаз её закрыл горизонт, он заполнил всё поле моего зрения, всё пространство!
Я не выдержал и в страхе покинул нагретое мною сиденье, буквально сбежав из-под этой толстой тётки! А она, не обратив на свою жертву никакого внимания, уселась, оставив своего сына стоять.
- А ты стой! - строго наказала женщина своему ребёнку. - Тебе ещё всю жизнь стоять! Ты мужчина! Должен нам, женщинам, уступать! А то превратишься в этого грязного дядю и будешь носить порванный плащ!
Подобное поведение, конечно, возмутительно, но здесь я сделать уже ничего не мог: она слишком тяжёлая, чтобы её поднять. Вытирая холодный пот со лба, я отправился в самый конец вагона, где нашёл свободное место.
- Эй, просыпайся! Ты и так проехал конечную. Дальше мы не едем!
Я и не заметил, как уснул. Что ж, надо собраться с силами.
Первым делом я решил осмотреться и оценить обстановку. Машинист стоял прямо передо мной. За окном светила тьма. Я обнаружил большое количество трамваев. Кажется, это то, о чём говорил оборотень, но мне нужно дальше.
- Ты глухой?! Эй! Выходи!
Я решил не отвечать ему. Сделать вид, что меня нет. Авось он поверит.
- Ещё один, что ли... Вроде не похож. - Мужик последний раз кинул на меня подозрительный и злобный взгляд, а потом ретировался.
И трамвай поехал дальше. Сам. Без водителя.
Сонм пустых вагонов остался позади, и по обе стороны показался густой и тёмный (потому что ночь) лес. Пока я созерцал мир, живущий за стеклом, меня тихонько начал щекотать холодок страха. Только теперь я, кажется, осознал всю пугающую туманность моего положения. Ведь я не знаю ничего! Куда направляется этот трамвай? Зачем? Что я тут делаю? Что случилось с Ником? Почему крахмал опасен?
А поездочек тем временем механически продолжал тереть рельсы. Ему было механически наплевать на всё. Он механически делает то, что должен, то, в чём состоит его механическая задача. Как же всё просто! И почему мы, люди, не живём механически? Разве мог утонуть Ник, если бы жил механически?
Все мои мысли развеялись, как если бы на них дунул Соловей-Разбойник (тоже механически), когда механический транспорт механически остановился. Дверь механически открылась, в неё вошёл какой-то человек. Я не мог его разглядеть. Когда этот индивид заметил меня, он впал в ступор и десять секунд тупо смотрел, после чего направился в мою сторону.
Теперь я со всей ясностью очертаний, со всей яркостью красок и всей гаммой цветов мог наблюдать нового пассажира. Это оказался мужчина в драной одежде, очень грязный, с вкраплениями засохшей земли повсюду. Но главное... Половина его лица обнажала череп!
Я даже не успел испугаться, как он схватил меня своей костлявой испачканной рукой и, вытолкав из вагона, прорычал:
- Тебе туда ещё рано.
Я остался у дороги, а трамвай механически двинулся дальше. Страх сменился замешательством. Я решил осмотреть местность.
Передо мной был кирпичный забор, который обрывался лесом. Забор... лес... паззл начал складывать... Да! Вероятно, это кладбище! То самое кладбище, о котором говорил заяц! Теперь мне нужно найти могилу Ника!
Что ж, я уверенно стал продираться сквозь паутину кустов, веток, крапивы, липучек и прочих гадов. Они били меня по лицу, царапали и жгли ноги, опутывали мои члены, а ночь всё больше сгущалась. Казалось, что лес - это желудок, а тьма - его сок. Я не видел неба. Деревья были так высоки, что при взгляде ввысь кружилась голова.
Я обнаружил себя совершенно дезориентированным. Взгляд в разные стороны давал одну и ту же картину - лес, лес, мрак, мрак... Но тут я наткнулся на гроб. Вернее - на каменное надгробье. Сидевший на нём ворон испугался, расправил крылья и растворился в ночи, напоследок каркнув: "Кра-а-а-ахмал!"
Эта находка дала мне надежду. Всё-таки я движусь в верном направлении, всё-таки меня не обманул заяц.
Тотчас во тьме я разглядел какой-то свет, напоминающий костёр. Он горел там, в чаще леса, куда я незамедлительно и двинулся.
У одной могилки я заметил молодого человека, похожего по своему одеянию на официанта. Он с кем-то разговаривал, что показалось мне достаточно странным, но потом, когда я услышал голос из-под земли, картина сразу прояснилась, всё мигом встало на свои места.
- Простите, пожалуйста, простите, я приношу свои... - говорил дрожащим голосом юноша.
- Как вы смеете?! Почему вы решили обслуживать меня первой?! Я так старо выгляжу?! Вы решили, что я самая старшая! Это возмутительно! Позовите администрацию! - доносился истеричный женский голос из гроба.
Я прошёл мимо. Я приблизился к огню, и это оказалась вовсе не чаща, а красивенькая и ровненькая полянка.
Вокруг костра толпились, веселились, галдели и танцевали мертвецы разной степени свежести - как голые скелеты, так и совсем новенькие трупы, лишь чуть-чуть бледненькие. Заметив меня, - в этот момент я сильно смутился, - вся нежить разом замолкла, остановилась и вперила в меня свои дохлые, окоченевшие глаза или чёрные пустые глазницы.
Да, кажется, я попал не туда... и немного помешал...
Только я собрал всю волю, вставшую комом в горле, и силы, подступившие к мочевому пузырю, в кулак, чтобы скромно и тихо уйти, как всё это кладбищенское собрание двинулось на меня.
Я не заметил, как они окружили меня, как я оказался в их холодных и грязных руках, как пытался вырваться, как кричал, как вспотел и обмочился. Мертвецы водили вокруг меня хороводы. Все они мелькали в моих глазах, показывая на долю секунды свои противные рожи, трогали меня во всех местах, а я то ли дёргался, то ли вовсе оцепенел от страха. Пальцы мои и пятки кололи иголки.
- Выпей! - сказал мне скелет, протягивая стакан с чем-то мутно-белым.
- Что это? - растерянно спросил я.
- Крахмал. Ты пей, пей.
Я вырвал стакан из костей и выпил.
- Крахмал, да крах не мал, хе-хе, - проговорил с ухмылкой скелет, обдав меня своим ядрёным дыханием, где ощущались земля и гниль.
Теперь эти чудовища стали толкать меня куда-то, и я шёл, не в силах сопротивляться. Я встал в центр поляны, и кто-то из этой сплошной разлагающейся массы протянул мне очень старый пистолет. Такими, наверное, стрелялись ещё древние греки при Платеях. Напротив меня стоял тёмный человеческий силуэт, костёр совсем не освещал его. Он был маленьким и напоминал ребёнка.
- Давай, Голиаф, представь, что это Давид.
- Я вовсе не голый... - робко проговорил я, но в этот же момент кто-то схватил мою вооружённую руку и направил в фигуру напротив...
Я выстрелил. Вспышка, дым - и пистолет выпал из моих рук. Тень повалилась на землю.
Я вырвался из объятий монстров и побежал к тому человечку, в которого невольно выстрелил. В то роковое мгновение я не обладал собою, воля моя и рука моя не были подвластны...
Когда я наклонился к нему, то понял, что это ребёнок, бедный, несчастный ребёнок. Чем больше я его рассматривал, тем сильнее проступали знакомые, узнаваемые черты. Веснушки, светлые волосы, маленький носик... Это же я! Маленький я! Руки мои обжигала горячая кровь, идущая фонтаном из моей собственной груди.
Вокруг меня сгустился чёрно-красный туман. Вновь меня схватили, вновь понесли куда-то.
И вот уже я почувствовал падение, ощутил холодную землю. А с неба шёл дождь. Сыпучий такой дождь, комками. Теперь я нашёл себя закопанным. Тишина, мрак, покой... Только я и мои мысли.
Часы таяли и капали мне на макушку.
Послышался шум, словно кто-то копошится в земле. Тьма неожиданно расступилась.
Меня раскопала собака, та самая белая собака, которая съела отходы моей мозговой деятельности, которую я при помощи кондукторши выгнал из вагона и которую мне на мгновение стало жаль. Та самая.
Я поднялся, отряхнулся и побрёл прочь из кладбища. Утро только вступало в силу, мир тускло светился. Пёс шёл за мной.
Я вышел через главные ворота. Трамвай будто ждал меня. Я сел и поехал.
Теперь я понимал, что никогда не куплю картошку, ибо там крахмал. Я не понимал, как можно крахмалить парики, когда от крахмала один вред. Я понимал всё и не понимал ничего. Не понимал, почему утонул Ник. Понимал, почему попёрся на кладбище. Не понимал, почему зайцам бесплатный проезд. Понимал, каково было тому бедному официанту. Не понимал, почему истребили фолклендских лис. Понимал, что сегодня ночью произошло что-то плохое, но что именно - не понимал. Не понимал, почему живу и зачем живу; а если живу потому и затем, то почему я живу собственную жизнь, а не чью-нибудь другую; а если бы жил чью-нибудь другую жизнь, то почему именно её, а не чью-нибудь другую...
Собака кротко сидела рядом со мной, смотрела не меня своими детско-наивными глазами и держала в зубах тот самый пистолет, старый пистолет. Из такого, наверное, римляне застрелили Архимеда в Сиракузах. Я вырвал его из пасти пса, ощутив всю прелесть собачьих слюней. Теперь этот предмет старины холодил мой висок. Я надавил на крючок...
Н-да. Это однозарядное оружие. Ничего не получится. Ни-че-го. Ничегошеньки. Ни-че-го-шень-ки. Теперь я понимаю, а, чёрт, нет, ни черта я не понимаю.
Я вышел. С собакой. Побрёл к мосту, на котором я встретился с моим новоиспечённым другом. Он, этот друг, и откопает тебя, и пистолет подаст, только заряжать его не умеет. А я научу. У человека же должна быть цель в жизни. А в чьей, собственно, жизни? Моей или чужой? Если в чужой, то почему она не моя? Если она моя, то какая будет чужой? Моя? Ничего непонятно. Ни-че-го.
Теперь я не наслаждался погодой, природой и чем там ещё. Ничего этого не было. Ни-че-го. Только я, мост, собака и охолощённый древний пистолет, с которым ходил, наверное, ещё Буцефал.
Нет, я так не могу, право, не могу! Я тщетно пытаюсь уйти от этой проблемы (я не про собаку)! Мне нужно выяснить всё! Почему крахмал опасен? Что там, за кладбищем, куда меня не пустил мертвец? Почему тот мальчик так похож на меня в детстве? Тот мальчик... Нет, так не пойдёт! Я должен вернуться!
Я появился у остановки и запрыгнул вместе с собакой в вагон, следом за мной заскочил заяц.
- Здесь заяц! - крикнул я недовольно.
- Как заяц?! Где заяц?! Я покажу зайца! - тараторила филиппику кондукторша.
Эта женщина подошла и выпнула зайца из трамвая. Я невольно улыбнулся, мне стало как-то легче и спокойнее. Да, что-то изменилось в этом мире в лучшую сторону. Мы с другом смирно ехали. Я не желал даже садиться.
Я заметил Ника. Он стоял у окна. Я не стал ему ничего говорить.
У леса для перестарелых транспорт остановился. Почему это мы так быстро доехали? Ещё даже не стемнело. Странно...
Зашёл мертвец. Тот самый, без половины лица, что выпроводил меня. Двумя руками он держал ребёнка, убитого мною. Как в прошлый раз, он меня пристально рассматривал, а потом подошёл, протянул малыша и сказал:
- Теперь тебе туда, хе-хе.
Я принял пост.
Да, это был точно я, маленький я. В его глазах я видел себя. Себя в будущем.
Поездок остановился. Тут снова было кладбище, но оно располагалось по левую сторону. Я, Ник, мертвец и пёс направлялись к входу. На арке я разглядел следующую надпись: ""Я люблю смотреть, как умирают дети". В. Маяковский".
Когда мы вошли, я сразу же увидел свежевырытую могилку.
- Давай, - грубо сказал мертвец.
Я понял, что от меня требуется. Аккуратно, словно с отеческой любовью, положил я себя из детства в ямку.
Ник стоял рядом. Только сейчас я обратил внимание, что он держит цветы. Мой утопленный друг положил их к соседнему памятнику, надпись на котором я не разобрал.
- Ты не утонул, - сказал искоса я.
Он промолчал и даже не обернулся.
В полной тишине мы возвращались. Стук колёс показался мне настоящей мелодией.
Белая собака веселилась на поле. Она бегала, прыгала, лаяла, тряслась, кружилась. Я же смотрел сквозь неё. И сквозь то, что было за ней. Думы не позволяли мне шевельнуться.
Как же ей хорошо, как ей просто живётся. Ничто её не гложет, ничто не заставляет размышлять и приходить к неутешным выводам. Ничто не заставляет её понимать.
Лёгкий ветерок обдал меня... Я устремился к ней навстречу, я желал резвиться, я жаждал подружиться с ней. Я... я превратился в фолклендского лиса. Единственного в своём роде. Я счастлив. Действительно счастлив.