Трещев Юрий Александрович : другие произведения.

Рыжая волчица

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Юрий Трещев

"Рыжая волчица"

повесть

?

1.

   Воинская часть, в которой служил Илья Волков, располагалась на одном из западных островов Архипелага, откуда приходили девять из десяти бурь. Командовал воинской частью и прилегающими морями генерал Шестов, человек уже пожилой, переживший две войны и множество самых разнообразных событий и происшествий.
   К Илье Генерал относился как к сыну. В 35 лет он уже был Полковником.
   Жил Илья на Болотной улице в частном доме. Он снимал угловую комнату с видом на море у слепой старухи, для которой вся жизнь была испытанием. В ее семье брат убил брата, а сын - отца. И они знали и понимали, что делали.
   Жил Илья один. Он как будто сросся со своим одиночеством. Это не так уж обычно, однако такое случается.
   В день субботы утро было светлое и тихое.
   Море слепило зыбью. На зыби качались чайки, некоторые спали, повернув голову набок и уткнувшись клювом в перья. Они ждали, когда спадет вода в заливе.
   После полудня поднялся ветер, запел в переулках и расселинах скал. Море заволновалось, покрылось кружевами пены, а в небе расцвели цветы всякой формы, изысканные, утонченные, розовые и золотые, каких Илья прежде никогда не видел.
   Прогремел гром, точно кто-то проехал верхом по крыше, и начался дождь.
   Постепенно небо приняло цвет, похожий на окраску шафрана...
  
   Вечер Илья провел в театре. Давали "Бурю" Шекспира.
   Домой он вернулся около полуночи усталый, полусонный. Кутаясь в видавшую виды шинель, он постоял у окна. Створка окна покачивалась, ловила и искажала отражения. Доносился запах гниющих водорослей, шум прибоя.
   Смутно-смутно, как сновидение, вспомнилось детство. Он увидел все то, что уже видел и не раз: дом у моря, детскую комнату с одним окном, выходившим на пустырь, на котором паслись две козы. Среди поросли дрока и чертополоха цвели белые душистые левкои.
   Смеркалось.
   Забравшись на подоконник, он в смутном возбуждении шагнул вниз и полетел к небесному берегу, чертя в воздухе след.
   Постепенно все окрасилось цветом ночи. Тьма превращала все во все. Таинственная, жуткая она рождала чудовищ. Одни уходили, другие приходили уже в иных обличьях, поражая благоуханием, блеском кожи и раскрытым лоном, напоминающим чашечку цветка...
   В детстве он почти каждую ночь видел сны, в которых был рыбой или птицей.
   Увы, детство прошло, а крылья и плавники у него так и не выросли...
  
   Деда Илья почти не помнил. От него осталась лишь связка писем и тусклый снимок, на котором его как тени дыма окружала свита родственников. Все они были морскими людьми.
   Могилу дед нашел в безлюдных песках Иудейских предгорий чуть ниже Мертвого моря, открыв в скитаниях лучшие стороны своей натуры.
   Иосиф, отец Ильи, был чиновником средней руки. Свободное время он тратил на охоту и скуку.
   Однажды осенью он прогуливался в пустошах, заросших дроком и чертополохом. Впереди бежала собака с белой грудью и пятнистой спиной. Она обежала озеро (теперь это соленое болото) и, достигнув кустов, что росли у базальтовых валунов, вдруг отпрянула, шерсть ее поднялась дыбом. Она прижалась животом к земле и заскулила.
   Иосиф приблизился к кустам и увидел волчицу.
   Волчица отбежала немного, обернулась. Она манила Иосифа за собой. Она остановилась у расселины, в которой застряли два ее щенка.
   Иосиф освободил волчат.
   С тех пор он ходил на охоту в сопровождении волчицы.
   Той же осенью Иосиф похоронил отца в Святой Земле и пережил там короткий, чреватый всякими неожиданностями роман.
   После возвращения из Святой Земли он почти месяц был печален, нюхал табак и раскладывал пасьянсы, которые не сходились, потом взял себе жену из провинции. Ее звали Сара. Лицо у нее было приятное, губы тонкие, глаза карие. От ее взгляда теплело на душе, особенно в ветреные и холодные дни.
   Через год у них родился мальчик, которого назвали именем деда по отцу.
   Как-то Иосиф сидел на террасе и читал книгу, исписанную и внутри, и снаружи.
   Мальчик спал в колыбели.
   Солнце было уже на закате.
   Птицы собирались в стаи и устраивали танцы в небе.
   Вдруг Иосиф услышал крик Сары. Она была в саду.
   Иосиф сбежал вниз по лестнице в сад.
   Сара лежала в траве под смоковницей. Рядом в луже крови лежала латунная ваза и персики, покрытые пушком. Чуть поодаль сидела волчица. Губы ее вздергивались, обнажая зубы...
  
   Воспоминания растревожили Илью, и он долго не мог заснуть, ворочался, вздыхал, пока не заснул.
   Во сне он повторил путь деда, который был странником и искал несчастий.
   Он оказался в Святой Земле у могилы деда, обозначенной плоским камнем, к которому ветер прибил клубок сухих колючих стеблей. В дождь они оживали и покрывались мелкими листьями и розовыми цветами.
   Было предвечернее время июльского дня. Солнце заходило за печальные и величественные холмы. Илья сидел у камня и слушал мрачно-тоскливые причитания и вздохи ветра, потом встал и пошел все еще под впечатлением чего-то непонятного и прекрасного. Он вышел на песчаный берег моря к Черной скале, над которой серпом висела луна.
   Где-то уныло и однообразно звонил колокол, ухала сова.
   Увидев полузатопленную лодку, привязанную ржавой цепью к гнилым сваям причала, он вычерпал из нее воду, сел и поплыл, уверенный в своей власти над ветром и морем.
   Плыл он долго и видел только видения.
   Море не кончалось.
   Наконец показались очертания какого-то острова, который осеняло облако.
   Когда он подплыл к берегу воды на семь волн, небо омрачилось.
   Поднялась буря.
   Лодку швыряло туда и сюда, пока не разнесло в щепки.
   С трудом он выбрался на песчаную отмель и пошел дальше.
   Вокруг уже зыбились голые скалы и утесы. Пейзаж напоминал город с узкими ущельями улиц и унылыми фасадами домов из камня, наползающими друг на друга.
   Сонное видение преувеличивало и преображало все в трагическую картину.
   Извиваясь как змея, дорога взобралась на гору, потом осторожно спустилась к заливу, и Илья оказался у дома, в котором привык жить в детстве. У кромки воды дети, забавляясь, делали разные изображения из мокрого песка.
   Час или два Илья теребил пальцами губы и, голосом деда, рассказывал детям всякие истории из своей жизни.
   Дети слушали его с радостной доверчивостью.
   Эти истории заменяли деду жизнь. Они томили, обманывали, будто бы было счастье, непонятное и неиспользованное.
   Так Илья отдыхал.
   Из-под террасы выползла собака с белой грудью и пятнистой спиной.
   Илья окликнул ее.
   Собака застыла на месте, потом поджала хвост и опрометью бросилась прочь.
   Проводив собаку взглядом, Илья сел на плоский камень у воды.
   Он сидел и считал волны.
   Начался прилив. Вода лилась, разливалась, образуя острова и озера. Искрящиеся гроздья пены укрыли его ноги. Они напоминали невесомо зависшие цветы. Когда вода подобралась к паху, веки его дрогнули, дыхание стало коротким, прерывистым и...
   Илья очнулся.
   Длилась долгая ночь. Небо было чернее гагата, а звезды напоминали жемчужины, нанизанные на нить.
   Все пережитое казалось сном, в котором деревья льнули к нему и превращались в юных дев, даже плоский камень обрел плоть.
   Илья зевнул, потянулся и наткнулся рукой на чучело волчицы. В темноте видны были только ее глаза, в которых горели желтые огни.
   Такие же огни горели и в глазах деда.
   Илья закрыл глаза и снова превратился в странника.
   Он шел, слепо ощупывая дорогу. Море слепило его холодноватыми бликами. Местность была ровная. Небо прозрачное. Далеко видно.
   Иногда на дороге ему попадались прохожие. Он не знал, кто они, ангелы или обычные люди. Никого другого он не видел.
   Обогнув лагуну с застоявшейся водой, он остановился среди базальтовых валунов, похожих на стаю присевших полукругом волков.
   Как будто кто-то вел его и вдруг бросил.
   Дорога повернула на юг и ушла в лощину.
   Неожиданно из лощины донесся волчий вой.
   Он невольно вздрогнул.
   Вой умолк. Нет. Вот опять.
   Пятясь и натыкаясь на камни, он устремился прочь.
   Узкая тропа, стесненная угрюмыми и голыми скалами, неожиданно оборвалась. Он замер, вглядываясь в черный зев жуткой и манящей бездны, которая рождала щемящее и знакомое с детства чувство тоски и безысходности.
   Огибая выступ скалы, он пошатнулся и полетел в аспидную муть, ощущая струи воздуха. Было и приятно, и жутко, словно кто-то ощупывал его холодными и влажными пальцами...
  
   По своей воле Илья никогда бы не выбрался из этого кошмара.
   Зазвонил телефон.
   Приоткрыв веки, он увидел дверь, угол стены, отсвечивающее зеркало, в котором смутно отразилась вся комната с одним окном, из которого открывался вид на море и скалы.
   Брезжил холодный свет утра. Деревья двигались и волновались от ветра. По небу плыли пепельные облака, точно корабли.
   Прилив отступал, открывая гряду камней в наплывах ила и пены. На камнях сидели чайки. От них было много шума.
   Взгляд Ильи скользнул по голым стенам комнаты и остановился на чучеле волчицы.
   Телефон звонил, не умолкая.
   Он поднял трубку.
   Услышав голос Генерала, он невольно привстал.
   Генерал поручил ему.
  -- Тебе нужно встретить и сопроводить высокого чина с материка...
  -- Что, очередная инспекция?..
   Генерал промолчал.
  -- Когда, сегодня? - спросил Илья.
  -- Нет, завтра... не знаю, стоит ли тебе об этом говорить... оснований для беспокойства нет... одни слухи и впечатления... - Генерал понизил голос. - По всей видимости, он мой преемник... так вот обстоят дела... - В голосе Генерала появилась старческая дрожь от наплыва чувств...

* * *

  
   На привокзальной площади царило сонное оцепенение. Было душно.
   В ожидании поезда Илья сидел на террасе и смотрел на облако странной формы. Оно вытягивалось, изгибалось.
   Внимание Ильи привлек старик в брезентовом плаще с исхудалым лицом и бескровными губами, который кормил голубей и на все смотрел как на зрелище.
  -- Будет буря... - заговорил старик. Голос нудный, как у всех стариков. - Такие облака приносят несчастья...
   "Что за бред..." - подумал Илья не без дурных предчувствий и взглянул на старика. Впалые щеки, морщинистая шея, как жабо, китайские глаза. В них что-то тлело. Илья отвел взгляд, как будто увидел то, что ему не полагалось видеть.
   По радио объявили о прибытии поезда.
   Илья спустился по узкой каменной лестнице на перрон.
   Высокий чин и его свита уже ждали Илью.
   Он представился и предложил пройти к катеру...
  
   Илья стоял на корме катера, обшаривая слезящимися от ветра глазами пустые волны, когда к нему подошел майор из свиты высокого чина.
   Земля уже скрылась, осталось место лишь для неба и моря, зловеще сумрачного, молчаливого.
   Майор что-то сказал, но Илья не расслышал.
   Вдруг потемнело.
   Ветер запел песни сирен.
   Катер задрожал, рывком повернул влево, потом вправо. Послышался жуткий скрежет.
  -- Мы тонем... - прокричал майор, глянул дико, не видя, и исчез.
   Прямо перед собой Илья увидел гору воды. Сливая с ревом безумные крики и проклятия, волна увлекла его за собой на дно. Он разглядел камни, водоросли, парящих рыб и всплыл на поверхность.
   Откуда-то из темноты доносился глухой, заунывный звон колокола.
   Катер маячил поодаль. Волны насадили его на острый утес.
   Около часа море носило Илью на себе, прежде чем он почувствовал под ногами дно песчаной отмели.
   Море уже не ревело как чудовище.
   Ветер утих.
   Установился штиль ...
  
   Илья лежал ничком. Поодаль стеной стояли скалы. Они уступами спускались к песчаной отмели. К скалам каким-то чудом прилепился почерневший от дождя и солнца дом смотрителя с ржавой крышей и сторожевая башня с подвешенным на ветру колоколом.
   Услышав легкие, крадущиеся шаги, Илья привстал.
   Он смутился, увидев незнакомку, хотя это и был сон, но он не знал, что это сон.
   Выглядела она вполне обычно. Лицо смуглое, волосы красновато-рыжие, вьющиеся надо лбом. С ее тела струилась вода, на щиколотках темнел ил со дна моря. Она скрывала свой стыд ладонью.
   Смутно улыбнувшись, незнакомка отвела руку, открыв мягкое рыжее руно и устье, и исчезла так же, как и появилась. Она как будто ушла в песок.
   Илья протер глаза.
   Никого. Лишь омытые водой камни и следы, оставленные волной, которые как грязь стерла очередная волна...
  
   Длилась долгая и тревожная ночь. Волком выл ветер и колокол пугал глухим заунывным звоном с неожиданными пассажами и паузами.
   Илья то засыпал, то просыпался. Во сне он стонал. Ему снился кошмар, в котором он многое мог, чего не хотел...
  
   Уже светало, когда Илья пришел в себя.
   Начинался отлив. На камнях лежала белая бахрома пены, точно разорванная ткань, а камни поблескивали, как рассыпанные драгоценности.
   Он с трудом встал на ноги и пошел вдоль берега по направлению к дому смотрителя.
   Он держал по ветру и лавировал. Ветер толкал его из стороны в сторону, сбивал с дороги.
   Неожиданно ветер стих и волны улеглись. Море наполнилось приглушенным сиянием.
   Илья стоял и смотрел на облако странной формы, пронзенное косыми лучами солнца. Оно напоминало развалины Вавилона.
   Со стороны базальтовых валунов послышался шум.
   Илья обернулся и замер. Среди проблесков реальности обрисовалась фигура старика в брезентовом плаще, за спиной которого на слепящей зыби покачивалась лодка.
  -- Ты испугался?.. - спросил старик.
  -- Кто?.. я?.. нет... - отозвался Илья и не узнал свой голос.
  -- Ты испугался...
   Хромая, старик собрал вещи, которые море выбросило на берег, и погрузил в лодку.
  -- Тебя как зовут?..
   Илья назвался.
  -- А я Харон...
   От Харона Илья узнал, что остров давно необитаем. Говорил он кратко и уклончиво.
  -- Здесь легче наткнуться на мертвеца, чем на человека... повсюду могилы и кости... раньше тут приносили жертвы богам, пока их не упразднили для большего удобства грешников и убийц, теперь хоронят людей... дом смотрителя острова пустует... он то ли утонул, то ли бежал от жены куда-то в верхние страны... говорят, что по ночам она превращалась в волчицу... ты, случайно, ее не видел?.. нет?.. иногда она является тем, кто ее видит, и проводит с ними ночь...
   Илья слышал о волчице в заведении с мутным фонарем, куда он иногда заходил. Одни в это верили, другие нет. Почему-то со всякой истиной всегда соединяется нечто ложное и с таким подобием правды, что заставляет сомневаться и тех, которые считают себя знающими что-нибудь за достоверное...
  -- Ну, и что ты стоишь?.. кого-то ждешь?..
  -- Нет...
  -- Тогда садись...
   Илья сел на корму, и лодка поплыла в торжественном безмолвии обманчивых и многоликих сумерек между едва потемневшим небом и странно светящейся водой...
  

* * *

  
   Весь следующий день небо над островом было пасмурное.
   Шел дождь.
   Глухо рокотал гром, точно орган, разыгрывающий свои жуткие хоралы.
   Илья стоял у окна и смотрел на море и облака.
   Взгляд его переместился на вышку с часовым, потом на ворону, которая поскользнулась на мокрой крыше.
   Улица жила обычной жизнью, которая более справедлива.
   В сквере дети играли в войну. Смерть их еще не пугала.
   На террасе слепая старуха вязала носки на ощупь. Взгляд ее был обращен к небесам, откуда к нам приходят всякие радости и смутная тоска, губы шевелились. Она обременяла Бога своими маленькими заботами.
   Смутно улыбнувшись, Илья склонился над рукописью.
   Какое-то время он писал. Он описывал свои приключения на море и Мертвом острове. Записи напоминали сагу.
   В тот злосчастный день буря потопила не только военный катер с инспекцией, но и несколько рыбацких барок. Тела утопленников не нашли. Их забрало море...
   На город уже опускались сумерки.
   Илья что-то зачеркнул в своих записях и откинулся на спинку стула.
  -- Темная история... и мысли темные... не стоит в это посвящать посторонних... такие мысли одних спасают, а других убивают...
  
   У Ильи была склонность к сочинительству.
   Еще лейтенантом он написал несколько одноактных пьес в прозе и в стихах. Одну из пьес, плод его бессонницы, ночных страхов и навязчивых идей поставили на сцене гарнизонного театра.
   Финальная сцена захватила всех.
   В зале воцарилась странная тишина. Казалось, что зрители, покинули зал и вознеслись на крыльях в желанный рай, где всех нас ожидает блаженство.
   После минутной паузы зал разразился бурными рукоплесканиями.
   Так к Илье пришла слава.
   Было утро, потом полдень и вечер с красками зеленоватого золота и с оттенками бирюзы, сливающимися с сапфиром.
   Вечером Илья очутился в сутолоке театральной богемы, где царила непринужденность.
   Надо сказать, что это место было раем для всяких особ, вызывающих и любопытство, и преклонение, смешанное с изумлением и замешательством. Одни ангелоподобные существа бросали друг на друга испепеляющие взгляды фурий, другие шептались с подозрительной таинственностью и вздыхали, словно прощались с жизнью.
   Увидев Генерала и примадонну в платье, выгодно подчеркивающем изящество ее точеной фигуры, Илья направился к ним.
   Он высказал примадонне все, что говорят при подобных обстоятельствах, и вдруг замолчал, пораженный догадкой, осветившей ему всю эту сцену со всей прагматической достоверностью. Он понял, кому обязан своей славой.
  -- Что с вами?.. - Примадонна холодно, отстраненно взглянула на Илью.
   Он принужденно улыбнулся и прежде чем кто-либо успел его остановить, устремился прочь.
   Час или два он скитался по узким похожим на ущелья улицам старого города, преследуемый картинами богемной жизни, в которую он столь опрометчиво окунулся...
  
   Зарябило в глазах, строчки слиплись, все спуталось, смешалось.
   Илья провел рукой по лицу.
   Над ним летали какие-то бесплотные существа, похожие на людей, только с крыльями.
   В комнате было душно.
   Он подошел к окну и, сдвинув гардины, замер. В затуманенном стекле возникло неясное очертание женского лица.
   Воображение играло чувствами Ильи. Это было его собственное отражение.
   Толкнув створку окна, Илья выглянул наружу.
   Всюду лужи, грязь и пронизывающая сырость, которая изменяла окраску и очертания предметов.
   Окна дома напротив светились. На гардинах желтого цвета обрисовалась тень Генерала.
   Неожиданно тень приняла какие-то жуткие прямо-таки зловещие очертания и исчезла...
  
   Ночью Генерал застрелился, разом завершив свое тягостное и одинокое странствие...
  

* * *

  
   И в день похорон Генерала небо было пасмурное, шел дождь.
   Траурная церемония проходила при стечении народа. Среди обычных граждан были люди с манерами и осанкой. Были и ветераны войны, обманутые жизнью, кто без руки, кто без ноги. Они все еще сражались по ночам.
   Гроб с телом Генерала, установленный на катафалк, везли лошади в черных до земли попонах.
   Впереди процессии шли дети. Они несли венки, ордена и медали на бархатных подушечках, украшенных галунами.
   Уже на кладбище из облаков неожиданно выглянуло солнце, заиграло на трубах духового оркестра, завернутых в черный флер. Играло оно вдохновенно. Вместе с отблесками и звуками с небес слетели ангелы и понесли душу Генерала в залы ожидания загробного мира, куда попадают воины, чтобы получить положенные им радости и блаженства, а также все этому сопутствующее со всеми последствиями...
  

* * *

  
   Весь день после похорон Генерала небо было ясное.
   До полудня Илья писал. Иногда он выходил на террасу и тупо смотрел на море и облака. Они вытягивались, изгибались, казались крылатыми призраками, двигавшимися в пустоте.
   Неприятная дрожь пробежала по всему телу.
   Он вдруг понял, что наблюдает за рождением смерча.
   Смерч встал столбом и пошел по морю на город. Отяжелев от воды, он двигался медленно, потом все быстрее и быстрее.
   Окно неожиданно распахнулось и бумаги, лежавшие на столе, взмыли в воздух.
   Илья закрыл окно. Собирая бумаги, он наткнулся на связку писем.
   Дед посылал письма из разных мест. В письмах он описывал свои блуждания в пустыне на три дня пути в поисках озарения.
   В дверь постучали.
   Илья поднял голову и близоруко сощурился. В комнате было сумрачно. Сквозь пыльные окна просачивался свет субботнего вечера и реальность, казавшаяся иллюзией.
   Дверь приоткрылась.
   В комнату протиснулся посыльный, худой, рыжий, в очках, по всей видимости, студент. Он принес повестку.
   В понедельник Илья должен был явиться на допрос к следователю.
   По факту самоубийства Генерала было начато следствие.
   Молва разносила по городу слухи о заговоре и другие подробности, разумеется, скандальные, которые накапливались в памяти и в бумагах с соответствующими дополнениями и комментариями.
   Вечер угас.
   Деревья стояли черные и мертвые. Смерч оголил их. Сухая и ломкая листва шелестела на террасе.
   Илья лег, закутался в одеяло с головой и в ту же минуту заснул.
   Юпитер лил свет на Илью, пока он спал и видел сны. В темноте сна его преследовали то мифические изваяния без рук и головы, то волны моря, поднявшееся стеной. Он пытался спастись от них бегством, но, увы...
  

* * *

  
   Здание прокуратуры с псевдогреческим портиком стояло на склоне Лысой горы.
   Предъявив повестку охраннику, Илья вошел в комнату с одним окном.
   Все казенное, бездушное.
   Он невольно вздохнул и зябко повел плечами.
   На миг выглянуло солнце. В ту же минуту дверь распахнулась. Вошел следователь изысканно-вежливый, весь в обязанностях, в долге, в службе. Он задал Илье несколько ничего не значащих вопросов, после чего положил на стол стопку допросных листов и ушел.
   Около часа Илья заполнял допросные листы, облекая свою историю в одежды и драпируя складками.
   Откуда-то глухо доносилась военная музыка, трогала до слез.
   За спиной хлопнула дверь.
   Илья невольно вздрогнул.
   Следователь молча сел и углубился в чтение злоключений Ильи на море, не без вымысла и преувеличений, но с претензией на достоверность.
   "Если привлечь к делу и эту сагу, она утопит всю суть и содержание... - Следователь вскользь глянул на автора саги, манеры, осанка и профиль которого выдавали его происхождение. Илья сидел, уставившись в окно, затянутое решеткой, из которого открывался вид на море и желтый дом на песчаном берегу. В этом доме обитали местные гении, отдавшиеся вдохновению. - Чистая душа, но и у чистой души всегда найдется нечистый советчик..."
   После предварительного расследования следователь уже был готов закрыть дело о самоубийстве Генерала, если бы не случившаяся странная кража, правда, ничего не украли. Потом пришло анонимное письмо с гадательным прочтением и с угрозами.
  -- Вот, ознакомьтесь... - Следователь протянул Илье анонимное письмо.
  -- Почерк до странности похож на мой, но... все эти измышления...
  -- Это подделка... довольно грубая... как вы думаете, что за всем этим может скрываться?..
   Илья промолчал. Он не мог помочь следователю в его догадках.
  -- Говорят, что у Генерала были запутанные отношения с моралью... - заговорил следователь, роясь в бумагах.
  -- Я не знаю...
  -- Он что, на самом деле ваш отец?..
  -- Что?.. он мой отец?.. вы сказали отец или я ослышался?..
  -- Так говорят...
  -- Генерал мой отец?.. нет, но даже если и так... что тут такого... это что, преступление?..
  
   Когда Илья вышел от следователя, на город уже опускались сумерки.
   У Римской часовни Илья увидел примадонну. На ней было узкое, изысканно-элегантное черное платье, на лице вуаль, видом величавая. Он уклонился от встречи с примадонной и направился в заведение с мутным фонарем.
   В полутемном зале несколько граждан, окутанных нечистыми испарениями, пили пиво и отдавались чувственности и соблазнам. Для них рай был и в аду.
   Одни не замечали своей незначительности, другие притворялись.
   Были здесь и падшие, но милые создания, которых нужно остерегаться. Их выдавал слой румян на щеках, мушки, налепленные в углах губ, подрисованные веки, окрашенные в цвет перламутра и ржавчины волосы.
   Илья заказал пива и сел за стол в нише стены.
   Он сидел и рассматривал картину, на которой была изображена сцена охоты на волков, когда к нему подошел инвалид на деревянной ноге, чем-то похожий на херувима без крыльев.
   Когда-то он жил в столице, писал трагедии в стихах и в прозе, любил уютную жизнь, все то, что называют счастьем. Одним словом он был обычным гражданином пока по рассеянности и наивности не попал в какую-то темную историю и не оказался в песках без тени. Там он потерял ногу. Пережив славу и бедность со всеми ее унизительными последствиями, он вернулся на остров с потрясенным умом и чувствами. Год или два он жил холодной, бесприютной жизнью холостяка, потом женился. Вдов и старых дев после войны было много. Жена родила ему дочку и умерла. Он утер слезы и стал жить дальше.
  -- Надо сказать, довольно странная картина... - заговорил инвалид.
   Илья пристально посмотрел на него, но ничего не сказал.
  -- Я знал художника... почти половину жизни он провел за границей, а другую половину - в тюрьме и в желтом доме среди гениев... там он и стал художником... одни писали книги, другие сочиняли симфонии, а он рисовал картины... он был здесь частым гостем...
   Рассказывая сагу о художнике, Херувим потягивался, зевал, он вел себя как обыкновенный смертный...
  
   Илья вышел из заведения с мутным фонарем и пошел вниз по улице, на которой не видно было ни одной живой души. Во тьме лишь выли собаки. Они пели гимны луне.
  -- Я уже говорил тебе о том, что со мной случилось на Мертвом острове?.. - обратился Илья к своему не совсем трезвому спутнику.
  -- Удивительная история и не совсем правдоподобная...
  -- И о визите к следователю я тебе говорил?..
  -- О чем?.. - Тень нелепо покачнулась. Дорога была осклизлая, слякотная.
  -- О визите к следователю...
  -- Говорил...
  -- И что ты обо всем этом думаешь?..
  -- Даже не знаю... бред какой-то...
   Последовал монолог, сопровождаемый хриплыми напевами ветра.
   Илья был не только восхищен осмотрительностью, с какой его спутник развил столь скользкую тему, но и возмущен, видя, как ужасно искажена и испорчена нелепостями история его отношений с Генералом.
  -- Извините...
  -- Что?.. - Илья вздрогнул и с некой оторопью увидел перед собой незнакомку. Минуту или две он с непонятной подозрительностью разглядывал ее тонкое, худое лицо в ореоле рыжих волос.
  -- Вот, вам просили передать... - Незнакомка протянула Илье записку.
  -- От кого и что это?..
   Незнакомка молча надвинула на голову капюшон и растаяла в ночной тьме.
   "Буду ждать тебя у Римской часовни..." - прочитал Илья.
  -- Заманчиво звучит...
  -- Что?.. да, но... - Илья потер глаза и с сомнением глянул по сторонам. Взгляд его был мутный от вина и ветра.
   Незнакомка очень походила на видение.
   Сунув записку в карман, он зябко повел плечами и пошел дальше, сопровождаемый спутником, который что-то внушал ему о дурных женщинах и прочих опасностях ночной жизни города.
   Шел он, вздрагивая и озираясь.
   В доме, в котором он привык жить, все уже давно спали.
   Он поднялся по лестнице в свою комнату, на ощупь нашел кровать и лег.
   Незнакомка и клочок бумаги все еще путали его мысли.
   Постепенно потолок с желтыми пятнами плесени и паутиной по углам стал съеживаться.
   Почувствовав теплое и нежное дыхание незнакомки, он замер. Он был не тяжелее дыма.
   Лицо незнакомки приблизилось. Он увидел ее серые глаза. Во взгляде туман и тайна...
  
   Илья спал и очнулся. Он был похож на ангела, который потерял крылья и не мог вернуться на небо.
   За окном волком выл ветер.
   Неожиданно с глухим стуком распахнулось окно, и пол превратился в море бумаг...
  

* * *

  
   В назначенный час Илья стоял у Римской часовни, сохранившейся по какой-то случайности.
   Над часовней плыли облака с огненно-рыжей или холодно-синеватой каймой.
   Ему было не по себе. Воображение рисовало картины и сцены, которые могли разыграться здесь.
   Он весь напрягся, когда услышал шаги.
   Неожиданно в доме на противоположной стороне улицы с глухим стуком распахнулось окно. Мелькнуло и исчезло бледное лицо незнакомки.
   В ту же минуту из окна вырвались длинные языки пламени. Они лизнули крышу и дом вспыхнул, как факел.
   Илья стоял в каком-то оцепенении и смотрел.
   Все попытки пожарных потушить пламя были тщетны. Дом сгорел дотла...
  

* * *

  
   Пришла осень.
   Погода стояла тоскливая. Уже который день вместо снега шел дождь. В небе словно открылись все семь окон, как в дни потопа. Вода уже заняла нижние этажи в домах. Горожане плавали по улицам на барках.
   Наконец дожди прекратились. Они сменялись туманами и принизывающей сыростью.
   Как только вода в заливе покрылась льдом, Илья написал рапорт и вышел в отставку.
   Утром Илья просыпался, пил чай и шел на службу по запутанной паутине мощеных улиц и переулков.
   Здание редакции располагалось во флигеле бурого кирпичного дома с безголовыми нимфами.
   Поднявшись по темной каменной лестнице на второй этаж, он входил в комнату с узкими окнами и стенами, заросшими цветами Гогена, Сезанна и Матисса, снимал видавшую виды шинель и садился на свое место в углу.
   Комната постепенно наполнялась сотрудниками, среди которых преобладали женщины.
   Вера, вдова с глазами сивиллы и со странностями, писала критические статьи на разные темы, в том числе и о театре.
   Любовь занималась корреспонденцией. В ней было что-то эллинское, чувственное, утонченное.
   Стол Надежды большей частью пустовал.
   Был еще некий лысый господин в очках и с зонтом, который он не выпускал из рук, даже когда спал. Его звали Соломон. Человек серьезный и прилично образованный он писал передовицы и иногда сонеты в стиле декаданса, несколько вычурные и манерные с изгибающимся, запутывающимся сюжетом. Он был отравлен философией и любовью. После того как Вера овдовела, он мечтал жениться на ней, чтобы жить по-человечески. Он еще не знал, что это значит.
   Когда в комнате появлялись посетители, начиналось представление, подобное театральному.
   Репертуар был разнообразный, иногда изысканный, утонченный, но реквизит жалкий.
   Илья определенных занятий не имел и в этом действе не участвовал.
   Время от времени из-за кулис возникал главный редактор, улыбаясь присущей ему более чем странной улыбкой.
  -- Ну-ну... - произносил он, глядя в сторону. Он никому не смотрел в лицо. Он был человеком дела и не думал об условностях.
   Так проходил день.
   Ночью Илья терялся в морочащих и лживых снах, представляющих все почти достоверно и наглядно...
  
   В пятницу, чего раньше никогда не было, Надежда вбежала в комнату бледная, запыхавшаяся. Она была вне себя и смогла лишь пролепетать несколько бессвязных слов о сумасшедшем, напавшем на нее в темноте арки.
   Страх ее постепенно прошел и, успокоившись окончательно, она поведала о том, как избежала позорного насилия, которое взволновало ее странным и далеко не неприятным образом. Так показалось Илье.
   В комнату вошел незнакомец с лицом сатира и в замешательстве остановился.
  -- Это он... - воскликнула Надежда.
  -- Ну-ну, успокойся... - Вера обняла Надежду и обратилась к незнакомцу. - Что это тебе взбрело в голову представиться сумасшедшим?..
  -- Я обознался... я думал... впрочем, не важно, о чем я думал... вы меня простите... - Незнакомец застыл в смущении перед Надеждой.
   Илья узнал Следователя и насторожился, ожидая, что последует дальше.
  -- И что за причина вынудила тебя придти?.. - Вера смутно улыбнулась, поправила волосы.
  -- Дело, которое я веду... - Следователь взял Веру под руку и они вышли на террасу...
  

* * *

  
   Весь день субботы Илья провел в архиве редакции. Он рисовал какие-то схемы с пояснениями и трудно произносимыми именами. Некоторые имена он обводил волнистой чертой. Он пытался восстановить родословную Генерала.
   В старых газетах и хрониках он нашел много интересного, даже снимки.
   "Откуда этот запах?.." - Илья поднял голову от бумаг и наморщил лоб. Запах шел от тухлой воды в цветах, стоящих на подоконнике. Взгляд его скользнул по комнате и остановился, наткнувшись на рыжеволосую незнакомку в плаще с капюшоном, которая стояла в проеме двери. Смутная волна, нарастая, поползла вниз по спине. С застенчивой поспешностью он отвел взгляд и зарылся в бумагах, как будто он в них что-то похоронил...
  -- Вы Роман?..
  -- Что?..
  -- Простите, я обозналась...
   Послышались шаги.
   Илья обернулся и увидел Генерала. Он был в очках. Улыбка кривила его тонкие губы.
   Илья замер и с испугом уставился на него.
   Это был не Генерал. Это был Следователь. Случайности перспективы и освещение придали ему сходство с Генералом.
   Следователь и незнакомка скрылись за стеллажами.
   Илья глянул на поникшие герани, на море, усеянное островами (они носили имена людей, которых никто уже не помнил), потом собрал бумаги и вышел на улицу.
   Около часа он сидел на плоском камне, омываемом волнами с монотонностью молитв. Ему виделись пейзажи из какой-то другой жизни, которую еще не удалось посетить.
   Среди камней, поросших скудной травой и мхом, он увидел скелет барки и неожиданно для себя очутился посреди сонного моря, которое становилось все шире и шире. Ни берегов воды, ни берегов неба.
   Волны несли его на запад.
   Наконец обрисовался Мертвый остров. Остров выглядел так, как будто стоял на воздухе. Когда же Илья приблизился, остров опустился на воду и оказался на своем месте.
   Еще не вполне осознавая окружающее, Илья шел вдоль берега залива. К его ногам волны прибивали пену и водоросли, прихотливо переплетающиеся, переливающиеся красками.
   У камней, похожих на стаю присевших полукругом волков, он замер и с недоверием воззрился на деву, которая вышла из волн на берег. Утомленная плаванием, она некоторое время отдыхала на песке.
   Последние всполохи солнца украсили лицо, волосы незнакомки и все потускнело.
   Наступила тьма и молчание, враждебное, холодное.
   Неожиданно откуда-то из тьмы донесся волчий вой.
   Илья невольно вздрогнул и встал, кутаясь в видавшую виды шинель.
   Вой умолк. Нет. Вот опять...
  
   Домой Илья вернулся, когда на город уже опустилась ночь.
   В комнате было холодно.
   Не раздеваясь, он лег на продавленную кушетку и затих, прислушиваясь к бормотанию радио. Передавали последние известия.
   В темноте воображение рисовало какие-то смутные картины и листало их точно иллюстрации. Он видел то деда, который пропал в пустыне на три дня пути, то отца. Об отце он знал лишь по рассказам тети, напоминающим сагу, где он приобретал монументальность и почти мифическое величие...
  
   Донесся заунывный звон колокола.
   Приоткрыв глаза, Илья увидел низкое дождливое небо, море и скалы.
   Через узкий пролив волны вынесли его на песчаную отмель, которая превратилась в податливое и лоснящееся от влаги тело рыжеволосой незнакомки с Мертвого острова.
   Она предложила ему взять себя в жены или в любовницы, как он захочет.
   "Что за глупости она говорит?.." - подумал он.
   Протерев глаза, он увидел узоры обоев и игру складок гардин.
   В комнате никого не было.
   По радио все еще передавали последние известия.
   Он оделся, вышел из дома и пошел, сам не зная, куда идет. Выражение его лица менялось. Он как будто не доверял происходящему.
   Извиваясь точно змея, дорога взобралась на перевал, коснулась неба и привычно и осторожно стала спускаться к морю.
   У берега покачивалась полузатопленная лодка, привязанная ржавой цепью к гнилым сваям причала. Он вычерпал воду из лодки, сел и поплыл, уверенный в своей власти над ветром и морем.
   Море было спокойно, пока он плыл.
   Плыл он долго и видел только видения.
   Море не кончалось.
   Наконец показались очертания какого-то острова, который осеняло облако.
   Когда он подплыл к берегу воды на семь волн, небо омрачилось. Поднялась буря. Лодку швыряло туда и сюда, пока не разнесло в щепки.
   С трудом он выбрался на песчаную отмель.
   Вокруг зыбились голые скалы и утесы, напоминающие город с узкими ущельями улиц и унылыми фасадами домов из камня, которые наползали друг на друга.
   Неожиданно глухо и зловеще зазвонил колокол.
   Илья невольно вздрогнул, оглянулся и увидел Вику. На ней было платье из сатина, стянутое в талии, на шее нитка бус от сглаза, вьющиеся рыжие волосы удерживала повязка.
   Илья не сразу узнал ее. Одно время она блистала на сцене, правда, на вторых ролях, потом вдруг исчезла и при весьма загадочных обстоятельствах. Людям оставалось только удивляться и плодить слухи, что они и делали. Говорили, что ее унесло порывом северного ветра с Черной скалы.
  -- Что ты здесь делаешь?.. - спросила Вика и потерлась спиной о камень, напоминающий изваяние идола.
  -- Даже не знаю... - отозвался Илья. Он не сводил с нее глаз.
  -- Не смотри на меня так...
   Небо вдруг потемнело. Хлынул дождь. В непроглядной мгле не видно было ни зги. Светилось только лицо Вики.
  -- Иди за мной... - Вика увлекла Илью за собой к дому смотрителя. - Сюда, осторожнее...
   Звякнула задвижка. Заскрипела дверь. Пахнуло кисловатым запахом плесени.
  -- Тьма египетская... я сейчас... - Вика зажгла лампу и вскользь глянула на него. - Ты совсем промок...
   Илья спросил Вику, знает ли она что-либо о жене смотрителя.
  -- Еще бы мне не знать... - Вскинув руки, Вика обдала его ароматом женственности и дыханием подмышек. Блеснули ее глаза. Он невольно отвел взгляд, как будто заглянул в бездну...
  

2.

  
   Следователя, который вел дело о самоубийстве Генерала, звали Роман Дронов. Ему дали имя деда со стороны отца.
   Детство у Романа было безоблачное.
   До 7 лет он рос, как трава.
   В 7 лет он стал сиротой. Он лишился родителей из-за войны.
   Воспитывала Романа тетка. Она была театральным художником, обожала Шекспира и говорила отрывками из его пьес даже во сне.
   После окончания школы тетка привела Романа к рыжеволосой деве без возраста с глазами сивиллы. Ее звали Вера.
   Неуверенно, настороженно, не без страха Роман вошел в темную и узкую комнату, похожую на волчье логово, доставшуюся Вере в наследство от второго мужа, Аркадия. Он имел время и способности рассуждать и кроме комнаты оставил Вере несколько пьес в стиле барокко с невнятной космогонией.
   Галактики, населяющие пустоту, представлялись ему в виде некой Черной Дыры, которую он называл Царицей Небес. Она то затягивала в себя весь сотворенный и видимый мир, как в водоворот, то исторгала его наружу.
   По всей видимости, Аркадий использовал миф об Уране, который прятал своих детей в утробе Геи, и миф о Кроносе, проглатывающем их, а также миф о Зевсе, сыне Кроноса, родившемся вместе с галактикой Млечный Путь, когда его мать Рея брызнула в небо молоком, который опоил отца вином и тот изгрыгнул из себя всех его братьев и сестер.
   Не обошел вниманием Аркадий и деву Востока, распутную и кровожадную Шехину Метронит, которая лежа упиралась головой в один конец света, а ногами доставала другой его конец, а также прекрасную и чудовищную Кали, обычно изображаемую черной, как туча.
   Кое-что он взял и у Платона, которому Небесное Божество представлялось как круглое, горящее и кружащее.
   Первый муж Веры был счастливым и бездумным. От него ничего не осталось.
   Вера стояла у окна и смотрела на белесые, слепящие пески, тянущиеся к горизонту.
  -- Как я понимаю, это и есть твой гениальный племянник... - Вера обернулась, поправила шаль из козьего пуха и, закинув голову, подслеповато сощурилась. С годами она приобрела величавость и близорукость мужа.
   Роман смутился.
  -- Весь в отца...
   Вера рассказывала тете о муже, как он пытался кого-то спасти и ввел себя и других в заблуждение, в последствиях которого была запутана вся ее жизнь, а Роман разглядывал выцветшую, смутно различимую фотографию в черной рамке, на которой был изображен невысокий, худощавый господин на фоне блеклых гераней. Лицо узкое, глаза печальные и нежные, губы тонкие, поджатые. Ничего привлекательного, но в нем была некая пугающая странность. Тень этой странности витала и над обстановкой комнаты.
   Вокруг портрета медленно возрастал серый туман, сливаясь с серым фоном стены и с серым небом...
  
   Вера помогла Роману получить роль в пьесе Шекспира "Буря", на репетиции которой он познакомился со своей первой женой. Ее звали Лия.
   Роман пережил с Лией сначала идиллию, потом трагедия. В этой трагедии участвовал почти весь город. Лию изнасиловали и убили.
   Случилось это слякотной октябрьской ночью.
   Убийцу не нашли и до суда дело не дошло.
   Роман тяжело переживал потерю жены, даже пытался лишить себя жизни, но ему не хватило мужества и дело ограничилось несколькими припадками сумасшествия.
   Зимой он ушел из театра и вскоре уехал из города...
  

* * *

  
   В город Роман вернулся через 7 лет.
   Он не узнал город. Город изменился, постарел и опустел. Многие его жители уже сыграли свои роли.
   Лишь театр не изменился.
   Посетив театр, Роман приступил к исполнению обязанностей следователя.
   Днем он пропадал на службе, вечером пленялся прелестями окрестностей, а по ночам привыкал к жизни дома на набережной с его законами и условностями или играл на скрипке. Как Паганини он был склонен к импровизации и меланхолии.
   Так все и шло...
  
   Весь воскресный день Роман нюхал табак, доставшийся ему в наследство от тетки, раскладывал пасьянсы и вздыхал от скуки. Пасьянсы не сходились.
   Он включил радио.
   В пьесе, которую передавали по радио, он услышал отголоски своей собственной истории, которую он знал из весьма расплывчатых и путаных рассказов тети. Она часто теряла нить повествования.
   Дед Романа со стороны отца пережил революцию и две войны. Он служил в инженерных войсках. В первый же день своей военной карьеры он попал под обстрел. Всю ночь он пролежал в воронке. Его трясло и рвало от страха, но он выжил и с тех пор считал себя неуязвимым. Уже в генеральском служении его арестовали по доносу, написанному под диктовку неким Соломоном, человеком сомнительным со скверной репутацией. Дед бежал с этапа, воспользовавшись песчаной бурей. Несколько лет он провел в скитаниях по пустыне. Свою могилу он нашел на берегу Мертвого моря, оставив после себя связку писем, переводчиком и читателем которых была бабушка.
   Отец Романа писал книги, присваивая себе то, что заимствовал у других авторов. Он тяготел к изысканной прозе, был близорук, то и дело что-либо разбивал. После себя он оставил только долги.
   Мать никаким творчеством не занималась. Она жила для того, чтобы умереть. Так говорила тетя, нюхая табак и раскладывая пасьянсы.
   О дяде тетя не упоминала ни разу, что озадачивало, точно его не было, ни его имени, ни его славы. Лишь семейный портрет, написанный неизвестным художником, сохранил память о его существовании и слухи. Говорили, что у него был роман с примадонной, для которой он написал либретто в готическом стиле и из-за которой покончил с собой.
   Ангелы отнесли душу дяди в заводь, прячущуюся за спиной Северного ветра.
   Инвалид на деревянной ноге был свидетелем всей этой мрачной церемонии. Услышав придушенный крик самоубийцы, он испуганно оглянулся и уронил лопату. Минуту или две он ощущал подавляющее воздействие зрелища и обстановки, после чего, балансируя, обрел равновесие и скрылся...
  
   По радио уже передавали последние известия.
   Роман выключил радио и подошел к окну.
   Из унылой глади моря поднимался туман, постепенно укрывая линию песчаного берега, кое-где прерываемую зловещими силуэтами острых и черных скал.
   Вспомнив тетку, Роман попытался улыбнуться. Улыбка погасла, когда он увидел в стекле, как в зеркале, нечто бесформенное, неподвижное и окровавленное. Это нечто постепенно приобретало очертания тела Лии. Лицо ее было запрокинуто.
   Почувствовав запах крови, он закрыл лицо руками и упал ничком на кровать.
   Ночью Романа преследовали беспорядочные видения. Он то переносился в рай Мильтона, то в ад Данте...
  
   Весь следующий день, что родился из этой кошмарной ночи, Роман провел на службе. Он тупо и мрачно рылся в бумагах, которые нашел в архиве.
   В комнату вошел лейтенант.
  -- Слышали новость?..
  -- Нет...
  -- Опять маньяк объявился...
  -- Где на этот раз?..
  -- На Чертовом болоте...
  -- И опять запутал ее в ленты и кружева...
  -- Именно так... напрасно ты смеешься... а ты не строй гримасы у меня за спиной...
  -- И кто она?..
  -- Телегина...
  -- Знаю я эту раскрашенную жердь... чем только она его прельстила...
  -- Нет, это ее сестра... она меньше ростом и довольно мила...
  -- А долговязая тебе под стать...
  -- Нет уж, эта кобыла скорее тебе под стать...
  -- Говорят, она до сих пор невинна...
  -- И нрав у нее легкий...
  -- Странно...
  -- Что именно?..
  -- Зачем весь этот маскарад?.. кружева, ленты, бусы...
   В комнате было душно. Роман приоткрыл окно и склонился над бумагами. Сквозь уличный шум до него доносились лишь отдельные фразы, смех...
  
   Просматривая дело об убийстве Лии, Роман убедился, что оно страдает крайней неполнотой и неточностью.
   Расследование вел следователь К., давно отошедший от дел.
   Роман нашел К. в заведении с мутным фонарем, где граждане наслаждались радостями, которые давала им жизнь, и делали они это с непринужденной естественностью.
   К. пил пиво и разглядывал висевшую на стене картину, на которой изображалась сцена охоты на волков в декорациях тревожно-призрачных сумерек.
   На вид ему было чуть больше 40 лет, невысокий, худощавый, он ничем не выделялся, если бы не некая странность во взгляде.
  -- У этой картины довольно интересная история... - заговорил Роман.
   К. пристально посмотрел на него, но ничего не сказал...
  
   Из заведения с мутным фонарем Роман и К. вышли вместе. Роман напросился к нему в гости.
   К. долго отказывал, но, в конце концов, уступил, побежденный его настойчивостью, хотя, вполне возможно, что у него были свои планы.
   Смеркалось. Редкие прохожие как тени растворялись во тьме глухих переулков.
  -- Куда мы идем?.. - спросил Роман.
   Шли они довольно долго и по незнакомым местам. Роману было не по себе. Иногда его охватывала дрожь, которую он оправдывал дурной погодой.
  -- Уже пришли... - отозвался К.
   На песчаной косе темнел одиноко стоящий дом.
   Путаясь в ключах, К. открыл дверь.
  -- Входи...
   Роман вошел в комнату с крашеными дощатыми полами и низким потолком. У окна стоял скелет мольберта. На стенах висели картины. В углу на полу пылились глиняные изображения обнаженных Венер с выпяченными животами. Руками они поддерживали и прикрывали непомерно большие груди.
   Взгляд Романа пробежал по комнате и задержался на портрете рыжеволосой девы, на фоне пиний и платанов. Лицо тонко очерченное, удлиненное, карие глаза, на лбу челка. Он смутно почувствовал что-то общее между незнакомкой и Лией.
  -- Кто она?.. - спросил Роман.
  -- Вавилонская блудница... - отозвался К.
  -- Прекрасный портрет...
  -- Да, кое-что у меня с ней получилось... это факт... - К. усмехнулся.
   "Не понимаю, о чем это он?.. и чем он так раздражен..." - Прикрыв лицо рукой, Роман следил за К., который стоял у окна. В его глазах как будто прыгали бесы.
   Это была странная сцена.
   Роман всего лишь подавал реплики, подсказывал, а К. приоткрывал тайны той тоскливой октябрьской ночи...
  
   К. увидел Лию на сцене в млечном сиянии софитов, в каком серафимы сходят на землю, и потерял голову.
   После спектакля он ждал ее у служебного входа с букетом ирисов и воображал. Чего только не рисовало ему воображение.
   Дверь распахнулась.
   Появилась Лия в тонком облачке красок, благоуханий.
   Свет ослепил его, а страх и робость сжали горло. Ни слова не сказав, он протянул Лии букет ирисов.
  -- Благодарю... - пролепетала она, опустив глаза с нежной стыдливостью.
   В то же мгновение небесное видение растаяло в воздухе.
   Дверь снова распахнулась. Послышались голоса и смех артистов, покидающих театр.
   Мимо неуверенной походкой прошла примадонна.
   Когда-то она держала в руках все нити театральных интриг и озаряла своим сияние все вокруг, но быстро померкла, а потом и вовсе сошла со сцены. Это случилось после смерти ее мужа. Кто-то впутал его в опасную игру обстоятельств. Говорили о самоубийстве, однако после осмотра трупа и записей, написанных холодной и бездушной прозой, в которых он только повторял чужие мысли, напрашивались совсем иные подозрения.
   Шаги примадонны затихли, и К. оказался один на узкой и пустой улице.
   Он невольно вздрогнул, когда из окна дома напротив Римской часовни порыв ветра выбросил наружу красные занавески, как языки пламени. В ту же минуту окно захлопнулось. Стекла зазвенели и задребезжали.
   К. усмехнулся и пошел, выделывая всякие беспорядочные танцевальные па...
  
   Ночь К. провел с Лией. Нежная и девственная она лежала в траве, скрестив запястья под головой. Он был и ласкающей травой, и ветром. Он то трогал бусы из мутной поддельной яшмы, которые как росинки пота лежали меж ее грудей, то теребил оборки ее платье с темными пятнами под мышками.
   Луна омрачилась, и он очнулся.
   Какое-то время он лежал в позе сфинкса и прислушивался к ночным завываниям и воплям ветра, потом снова заснул.
   Под утро ему приснился правдивый сон...
  
   В октябрьском небе расцветали цветы фейерверков.
   Духовые оркестры играли марши.
   Толпа несла К. по улице.
   Увлекаемый бурлящей толпой он оказался у Римской часовни. Он выскользнул из толпы и свернул в безлюдный переулок. Вдруг он услышал испуганный крик, который доносился из темноты арки. С опаской он заглянул в арку и увидел Лию. Она билась в руках незнакомца.
   Не помня себя, К. схватил незнакомца за горло, повалил. Незнакомец захрипел. Он подхватил Лию на руки и устремился в глубь двора.
   Там это и случилось.
   Когда он очнулся, первое, что он увидел, было безжизненное и застывшее, как у восковой куклы, лицо Лии.
   Возможно, он только воображал, будто повинен в ее смерти, но руки у него были в крови и одежда...
  
   Когда К. достиг дна своих несчастий, его постигла болезнь и сопутствующие превратности ее течения.
   Портреты, висевшие на стене, была своего рода историей этой болезни.
   Днем К. был обычным служащим. Он развязывал чужие языки или рылся в бумагах, поглядывая в окно на море, слепившее глаза или на небо, не знающее границ. Красота излечивала его от непонятной тоски. На город он не смотрел. Город был ему ненавистен.
   Ночью, когда тень сливалась с тенью, он делал то, что делал.
   Иногда он возвращался домой обветренный морем с ободранными веслами ладонями, иногда весь в тине, а однажды пришел в обгоревшей одежде...
  
   К. все еще стоял у окна. Он ждал, когда свершится возмездие, и пытался угадать, каким оно будет.
   Роман почему-то медлил...
  
   Роман ушел от К. под утро, оставив его наедине с незримыми обитателями комнаты.
   В тумане уже намечались смутные очертания города, похожего на всплывающее из вод морское божество...
  
   Несколько дней спустя по городу прошел слух о самоубийстве К. Его нашли в доме на косе, вдающейся в сонные воды залива, где у него была мастерская. Он раскачивался в петле и как будто озирался. Глаза его были открыты, а лицо выражало ужас.
   В ходе следствия выяснилось, что К. был давно болен. Он жил с воображением о себе. Лекарства, которые не всегда помогали, доставлял ему некий Варфоломей, человек с тусклым, скорбным лицом, занимающийся негласным лечением и увлечениями иного рода. К. состоял с ним в каких-то невыясненных отношениях.
   Узнав на допросе о смерти К., Варфоломей побледнел.
   Последовал некий монолог, иногда невнятный, сопровождаемый ужимками, подергиванием плечами и скрипом стула, в ходе которого Варфоломей поведал следователю о жизни дома на песчаной косе и обо всех его тайнах. Он не скупился на подробности и даже высказал свои догадки и подозрения, правда, далекие от ясности и однозначности.
  -- Я ничем не мог ему помочь, и мои визиты были... как вам сказать... я лишь счищал грязь с его мыслей...
  -- Наркотиками?..
  -- Что?.. нет... об этом я ничего не знаю... он говорил, чтобы спастись, мне нужно сначала умереть... я познакомился с ним год назад, помню, ночь была неспокойной... за дверью волком выл ветер... неожиданно ветер затих, как будто затаил дыхание... свет моргнул и погас... заухала сова... в окно, выходившее в сад, кто-то заглянул и постучал... от страха я позабыл на каком я свете... когда стук повторился, я окликнул К. шепотом, но он не отозвался... оглядываясь и вздрагивая от малейшего шума, я открыл окно... вполне возможно, что я был жертвой иллюзии наваждения, но я увидел в саду меж кривыми стволами яблонь рыжеволосую деву, о которой он мне не раз говорил, когда переставал различать что бы то ни было, и путал кошмар с явью... его преследовали видения...
   В комнату вошел господин с малорасполагающей внешностью, и Варфоломей умолк, а следователь вдруг осознал нелепость всего происходящего.
   Далее события развивались в соответствии с ритуалом. Варфоломей подписал допросные листы и покинул учреждение.
   Час или два он провел в заведении с мутным фонарем, о чем-то шептался с подслеповатым инвалидом на деревянной ноге.
   Домой он вернулся около полуночи и погрузился в сон, словно созданный для того, чтобы он мог отдохнуть от томивших и пугавших его мыслей...
  

* * *

  
   В неспешном движении процессия, сопровождаемая немногими любопытными взглядами, протиснулась в ворота кладбища.
   Оркестр разбудил эхо в аллеях и умолк.
   Гроб с телом К. опустили в яму.
   Все разошлись, а Роман все еще бродил по опустевшему и притихшему кладбищу.
   Вдруг он услышал пение, довольно мелодичное и вполне созвучное печальному пейзажу. Он повернул налево, потом направо и увидел незнакомку. Ее фигура то возникала, то терялась в серых сумерках аллеи.
   Обогнув часовенку, он неожиданно столкнулся с ней. Она охнула и прижалась к ржавой ограде. Ее темные глаза смотрели испуганно.
   Незнакомку звали Кларисса. Это была полная женщина с этрусским носом и золотистыми локонами. Все у нее было округлое, мягкое, изящное. И сложение, и лицо, и манеры, и голос. Ласки ее были нежны, деликатны и молчаливы.
   Кларисса стала второй женой Романа. Ее отец, инвалид на деревянной ноге, работал смотрителем кладбища и иногда выступал в роли оракула. Он предсказывал конец света, но вопреки его прогнозам все вокруг продолжало существовать, правда, однажды остров посетил смерч, потом случился пожар, было и наводнение.
   Несколько месяцев Роман провел во власти чувств, видел мало или почти ничего не видел. Все заслонял живот Клариссы, который постепенно округлялся.
   Роды были тяжелые. Всю ночь Роман стоял у изголовья кровати, гладил лицо Клариссы, ее грудь и живот.
   Под утро Кларисса родила мертвого ребенка и умерла...
  
   Похоронив жену и девочку, Роман сел у могилы и забылся.
   Внезапно из лощины донесся волчий вой, и он в трепете очнулся.
   На кладбище было темно. Луна укрылась густыми складками облаков, как тогой.
   Роман встал и пошел по аллее. Он шел точно сомнамбула.
   Ноги привели его в заведении с мутным фонарем. В полутемном зале было душно и шумно. Он заказал пива и сел за стол в нише стены.
   К нему подошел отец Клариссы, окутанный нечистыми испарениями. Вид у него был сатанинский. В скитаниях по залу он смешил граждан своими пророчествами.
   Откуда-то появилась кошка. Она потерлась о его деревянную ногу.
   Роман отвел взгляд...
  
   Роман вышел из заведения с мутным фонарем около полуночи. Обогнув Римскую часовню, он спустился к воде.
   Заря померкла, осталось лишь неверное мерцание на воде, как отблеск в зеркале с неясной глубиной.
   Он сел в лодку и поплыл.
   Поднялся западный ветер, увлекая лодку в открытое море.
   Вокруг только холодный простор вод и небо, не скованное берегами.
   Он долго боролся с волнами, не видя нигде суши...
  
   Ощутив приятное, отупляющее тепло и легкий призыв желания, Роман приоткрыл веки. Он увидел море, поднимающиеся из воды черные скалы. Туман окутывал все как сон. Где-то уныло и однообразно звонил колокол, может быть и не существующий, а созданный воображением.
   На море царил штиль.
   Было утро, потом полдень и вечер.
   Роман лежал на мягком ложе из песка. Песок согревал спину.
   Ночь все изменила. Из скал без формы, жизни и красок она творила чудовищ, грозящих, лающих, рыкающих на свои же порождения, и утонченных, кротких, расцветающих как цветы.
   Услышав плеск, Роман привстал.
   На песчаный берег вышла девочка. На вид ей было не больше 13 лет, лицо бледное, веснушчатое в ореоле рыжих волос. Просто копия Клариссы.
   Роман закрыл глаза.
   Когда он открыл глаза, девочка спала рядом с ним в складках песка.
   Веки ее задрожали. Она словно почувствовала, что за ней подсматривают.
   Он отвернулся. Его не покидало ощущение нереальности происходящего, как будто все это ему снилось.
   Какое-то время он рассматривал складки песка, потом черную скалу, видную над водой. Когда-то она использовалась как дозорное место. С нее подавали знаки дымом или огнем.
   Опознав место, он с облегчением подумал, что его странствие, наконец, закончилось. Увы, оно только начиналось.
   Послышались женские голоса, смех. Из-за камней выпорхнула стайка гибких, стройных созданий, украшенных лентами, кружевами. Все в них поражало и утонченно-изящные движения, позы, и пьянящие запахи, и цвета.
   Они закружились в танце, кто с веткой маслины, кто с веткой плюща или сосны.
   Увидев среди них девочку 13 лет, Роман не удивился.
   Кончиком языка она облизала изгиб верхней губы и пошла по кромке воды, оглядываясь.
   Он шел за ней, противясь ознобу, сотрясающему все тело внезапными толчками. Он ждал, чего угодно и верил всему.
   Все человеку посылает судьба и случай.
   Девочка привела Романа к дому смотрителя. Помедлив, он вошел в комнату с крашеными дощатыми полами и низким потолком, в которой он никогда прежде не был, но, тем не менее, уже видел и этот камин, и эту люстру, позванивающую стеклянными сосульками, и это зеркало, похожее на окно в бездну, и эти картины, оживляемые зыбкими, изменчивыми отблесками.
   Он ощутил тяжелый запах красок и чего-то безвозвратно ушедшего.
   По коридору с пронзительным свистом пронесся сквозняк. Дверь захлопнулась и с таким стуком, что дом загудел, а в окнах звякнули стекла.
   Лампа упала на пол и разбилась.
   Потом все затихло.
   В темноте Роман услышал то ли предсмертный хрип, то ли смех.
   Языки пламени уже лизали лица на портретах, рыскали по сторонам.
   В приостановленной реальности обрисовалось лицо К. Искаженное гримасой, оно и морщилось, и смеялось.
   Когда огонь охватил все вокруг, Роман очнулся. Он лежал, прислушиваясь к завываниям ветра и заставляя себя думать, что все это ему привиделось.
   На небесах уже занималась заря. Среди зыби вод, повидавших многое, покачивалась лодка...
  

* * *

  
   Постарев на несколько лет, Роман неожиданно для всех женился на Лере, оперной диве.
   Церемония проходила в фойе театра. Было людно, шумно.
   И этот брак не был счастливым.
   Лера жаждала драм, трагедий, всего того, от чего может помутиться разум и что делает жизнь маскарадом.
   Утомленный и задерганный, Роман пропадал на работе и довольствовался сном на узком служебном диване.
   Иногда его можно было видеть в заведении с мутным фонарем.
   Как-то он пришел домой не совсем трезвый. Путаясь в ключах, он попытался открыть замок. Замок не открывался. Он стал стучать в дверь. Дверь ему никто не открыл, и он заснул на ступеньках лестницы.
   Разбудила Романа соседка, Ева. Она жила этажом выше. Ей было уже далеко за 30. Лицо вытянутое, в очках с круглыми стеклами. Она преподавала в школе историю. Время от времени Роман заглядывал к ней, когда у него случались неприятности.
  -- Опять что-то случилось?.. - спросила Ева.
  -- У меня вечно что-то случается... - отозвался Роман. Вид у него был усталый. Сон его окончательно обессилил. - Может быть, мне уехать... - Он смял газеты, на которых спал. - Не знаю, в Канаду, в Австралию, все равно куда, хоть к черту, чтобы только не видеть этих подтянутых губ и лгущих глаз...
   После ареста мужа Ева жила одна в окружении картин. Ее муж был художником и врагом установившегося порядка.
   Устроившись на продавленной кушетке, Роман рисовал ей сцены своей извилистой жизни в декорациях и кулисах драмы.
   Ева знала, что все это выдумано, но послушно изумлялась...
  
   За окном все мерцало и расплывалось, когда Роман вернулся домой.
   На зеркале в прихожей он нашел коротенькую, сухую записку от Леры.
   "Умоляю, избавь меня от этого унижения..."
   Он смял записку. Его блуждающий взгляд остановился на родственниках Леры, собранных на одной фотографии. У каждого из них были свои привычки и мании.
   Смутно улыбнувшись, он подошел к окну.
   Он стоял и разглядывал в подзорную трубу берег моря, фасады домов с потрескавшимися, неровными стенами и узкими окнами, заставленных цветочными горшками, из-за которых выглядывали одинокие, измученные жизнью старики в ожидании какого-либо происшествия.
   В сквере дети играли в войну. Доносились их крики. Они принимали позы, почерпнутые из книжек с картинками о войне, и выигрывали или отыгрывали проигранные сражения.
   Все поплыло перед глазами, когда Роман увидел Леру и Генерала. ...
  
   Было уже утро другого дня с другим небом и облаками. В комнате царила тишина. Свет проникал через щели в ставнях.
   Роман встал на ноги. Глянув в зеркало, он увидел серое лицо в паутине морщин, опрокинутый стул, разбитую вазу с цветами и разбросанные по полу письма Генерала, которые он нашел за зеркалом.
   Час или два Роман сидел у камина. На его лице плясали отсветы. Огонь читал письма Генерала и разглядывал фотографии с льдинами на стоячей воде и лицами, которые ему ничего не говорили. Они вспыхивали и гасли...
  
   Уже смеркалось, когда Роман вышел на улицу. Он шел, сопровождаемый безмолвными зарницами и шелестом сухих листьев. Ему казалось, что за ним шли и устало перешептывались ангелы или бесы.
   Ночь Роман провел в саду на рассохшейся скамейке, потом перебрался в дом на набережной с пустыми окнами.
   Днем он допрашивал арестованных или томился скукой, а по ночам играл на скрипке и просыпался, еще не заснув, усталый и разочарованный все в тех же стенах.
   Кутаясь в лоскутное одеяло, он лежал и разглядывал потолок, на котором рисовалась совсем другая реальность.
   Он видел пленительный и чарующий сон, когда на террасе что-то звякнуло. Послышались голоса, шаги.
   Откинув одеяло, он встал и вышел на террасу.
   Никого.
   Далеко в небе среди громоздящихся облаков тускло тлела луна, освещая город и водную гладь, усеянную островами. Все это выглядело зловеще.
   Осунувшийся с бледным лицом и впалыми щеками он играл на скрипке и смотрел на море и небо, обозримое и непроницаемое. На щеках его играл нездоровый румянец...
  
   Однажды звуки скрипки, доносившиеся из открытого окна дома на набережной, привлекли внимание Вики. Она возвращалась из клуба, где пела в хоре. Ей было всего 13 лет и в ней еще не было ничего, на что стоило смотреть, но своим голосом она могла поколебать ум и лишить рассудка.
   Вика поднялась по узкой и темной лестнице и остановилась у двери.
   Дверь была приоткрыта и скрипела.
   Кутаясь в плед, Роман слонялся по комнате словно сомнамбула, наугад находя дорогу. Иногда он останавливался у зеркала и, кусая губы, ощупывал стекло. Там за изнанкой амальгамы ему смутно мерещилось лицо Лии.
   Он закрыл глаза и, скривив зевотой рот, ощупью побрел к ложу, но, услышав шаги за спиной, обернулся и уронил плед.
   Вика невольно улыбнулась, увидев его бледные ноги.
   Вика была игрива и не стыдлива слишком. Везде порхая, меняясь в манерах и походке, она что-то рассказывала о себе. Смущенный заранее, Роман молча слушал ее, пока она не заснула меж двух простыней.
   Она спала ничком, спина голая.
   Боясь прервать ее сон, он прилег рядом.
   В эту ночь он был довольно близок к раю.
   Так они познакомились и стали жить, не связывая себя никакими обязательствами.
   Иногда они прогуливались. Рядом с Викой Роман напоминал сатира.
   Перед сном Роман развивал вкус Вики и поправлял ее суждения, конечно, из лучших побуждений. Слушая его, она дорисовывала в своем воображении то, чего он видеть не мог, и постепенно превращалась из длинноногой школьницы с кукольным лицом в элегантную девицу.
   Красота нарядила ее.
   Когда она спала, он подкрадывался хромой походкой, сдвигал занавеску и смотрел на нее.
   В 17 лет у Вики появились виды на будущее. Она увлеклась театром, бредила славой и еще неиспробованными удовольствиями. Ее романы развивались как одноактные пьесы, в действие которых вмешивались случайности жизни. Они нарушали порядок в сценах и рассеивали исполнителей. Одни отправлялись на тот свет, другие - неизвестно куда...
  
   Пришла очередная осень.
   Небо ненастное. Уже который день шел дождь. В небе как будто открылись все семь окон, как в дни потопа. Вода уже заняла нижние этажи в домах. Горожане плавали по улицам на барках.
   Роман сидел у окна и разглядывал в подзорную трубу дома, наполовину вынырнувшие из воды.
   Взгляд его переместился выше по склону Лысой горы и остановился на террасе, где устраивали танцы с музыкой. Он замер, увидев там Вику. Она была не одна. По удивительному совпадению, без коего невозможны ни комедии, ни трагедии, ее сопровождал Полковник, худой как Химера.
   Вполне возможно, что это была галлюцинация.
   Полковник и Вика исчезли где-то за кулисами сцены.
   Занавес опустился.
   Под занавес была еще небольшой эпизод, надуманный и лишний, похожий на дивертисмент фарсового характера.
   За окном царила ночь. Море гнало волны на гулкий берег, цветущий пеной. На волнах качались чайки, некоторые спали, повернув голову набок и уткнувшись клювом в перья. Они ждали, когда спадет вода в заливе.
   Роман улегся на расшатанную, жутко скрипящую кровать колодой, тупой и холодной. Он лежал, не зная, жив ли, нет ли.
   Во сне он был и в Раю в возрасте 7 лет, когда он потерял первые зубы, и в Аду, куда больше заселенном людьми.
   Проснулся он в чужой постели.
   Вдова спала, прижавшись к нему животом и бедрами.
   Он отодвинулся к стене и укрылся одеялом по уши.
   Во сне он опьянялся темными желаниями, как вином.
   Когда он открыл глаза, вдова уже сидела у створчатого зеркала. Рыжие волосы ниспадали на ее плечи и спину. Она была не дурна собой. Мягкие, полные формы, красивая грудь, сосцы как чашечки розы...
  

* * *

  
   Зимний, недолгий день.
   Небо унылое.
   В голове - чад и дурман, на душе тоска.
   Роман пил вино и вопрошал:
   "Откуда эта тоска?.."
   Обычные вопросы человека, который имел несчастье родиться.
   К вечеру город опустел, как будто остался без жителей и дома без света.
   Появились Плеяды и скрылись.
   Стало темно и холодно.
   На ветках поблескивал потрескавшийся лед, как многоцветная глазурь.
   Неожиданно из Волчьей лощины донесся вой.
   Вой умолк. Нет. Вот опять.
   Порыв ветра качнул створку окна и отражение незнакомки, которую Роман видел когда-то, где-то в другом месте. От нее разило рыжим и хищным духом. Она молча смотрела на него, выжидала, скалилась. Лицо узкое, глаза серые.
   Роман сморгнул, зябко повел плечами и отошел от окна.
   Отражение мягкой вкрадчивой тенью последовало за ним.
   Он обернулся.
   Отражение изменилось и даже показалось ему привлекательным, украшенным белыми гирляндами с красивым золотым оттенком.
   Сбросив с себя одежду, Роман лег на кровать и укрылся сном. Как моряк, он доверился бездне...
  

* * *

   Прошел год или два года.
   Роман жил мелкой жизнью. Нрав его переменился, отчасти и чувства. Он тонул в повседневности и постепенно обрастал привычками.
   Днем он подозревал, допрашивал, писал протоколы и дополнения к протоколам, а ночью играл на скрипке.
   Иногда он переступал то, что принято называть гранью дозволенного.
   По субботам его можно было видеть с инвалидом на деревянной ноге, почти сумасшедшим от старости и одиночества, который разорил свою жизнь дотла. За него жили где-то на другом краю света два его сына.
   Они прогуливались вдоль кромки воды или сидели на плоском камне.
   Инвалид сидел, опустив голову, в ожидании райских радостей небесных почестей, а Роман летал с ангелами и чайками и чувствовал, как они, как будто когда-то к ним принадлежал.
   Небо было лилово-черное, море зловеще молчаливое. Как по стигийским волнам, по морю плыла рыбацкая барка.
   Неожиданно инвалид всхлипнул. Он задыхался от слез.
   В разверстых небесах уже ликовала гроза. Доносились скрежещущие раскаты, гул и громы...
  

* * *

  
   Осенью Роману поручили расследование самоубийства Генерала, которое наделало шуму в городе и испугало даже тех, кого оно вполне устраивало.
   Дело было трудное, почти безнадежное, как и все подобные дела.
   Молва разносила по городу слухи о заговоре и другие подробности, разумеется, скандальные, которые накапливались в памяти и в бумагах, пока не представлялся удобный случай приобщить их к делу.
   Вечером Роман получил анонимное письмо с угрозами.
   "И что все это значит, если вообще что-то значит?.. может быть, Генерал покончил с собой, предчувствуя неизбежность провала и, осознав, с чем ему придется столкнуться?.. или кто-то пытается увести следствие от истинных исполнителей... поверить, что все случилось само собой, безотчетно, без чьего-либо намерения, трудно... слишком намеренно, сознательно, слишком расчетливо... ликвидировали, не разрушая самой идеи... мотива, однако, нет, одни догадки и слухи... вся эта грязь..." - Взгляд Романа оторвался от досье, обогнул вазу с заплесневевшими цветами, скользнул в окно и наткнулся на Полковника. Он шел по улице в видавшей виды шинели.
   Полковник был под подозрением, но не было улик.
   Были и другие подозреваемые в этом деле, и версии, которые существовали просто как идея картины и не подразумевали рассматривания. В них было слишком много действующих лиц или, наоборот, чересчур мало.
   Когда Полковник скрылся за Домом на песчаном берегу, в котором обитали местные гении, отдавшиеся вдохновению, Роман накинул на плечи плащ и последовал за ним...
  
   В подъезде дома, где жил Полковник, было темно и тихо.
   Роман надавил на кнопку звонка, потом постучал.
   Дверь приоткрылась.
  -- Можно войти?..
  -- Да, конечно... - Полковник отступил в темноту коридора.
   Роман вошел.
   Жил Полковник в почти пустой комнате с голыми стенами.
   Роман обратил внимание на чучело. Поразил свирепый оскал и словно живой еще взгляд волчицы.
  -- Это семейная реликвия... - слегка заикаясь, сказал Полковник. Он был неуклюж, на вопросы отвечал невпопад. Он играл роль персонажа, страдающего от незаслуженных подозрений...
  

* * *

  
   Хоронили Генерала при стечении народа. Были люди с манерами, осанкой и всем прочим. Были и инвалиды войны, кто без руки, кто без ноги. Они все еще сражались по ночам.
   Катафалк везли две лошади в черных до земли попонах.
   Впереди траурной процессии несли венки, ордена и медали Генерала на бархатных подушечках, украшенных галунами.
   Роман шел в стороне от толпы.
   У театра к нему присоединились редактор вечерней газеты и некий хмурый господин с неприятным лицом.
  -- Не стоило ей здесь появляться... - заговорил хмурый господин и глянул на деву в очках с темными стеклами. Она шла за гробом, опустив голову.
  -- Это почему?.. - спросил редактор вечерней газеты, человек уже пожилой и искушенный в превратностях всякой жизни.
  -- Говорят, она была любовницей Генерала... и довела его до самоубийства...
  -- И ты об этом... давай сменим тему... чувствую себя разбитым... и поясница, и камни в почках, и подагра... едва дохромал...
  -- Ты мне не веришь?..
  -- Я не верю слухам?..
  -- И о заговоре офицеров ты ничего не слышал...
  -- Я вижу тебе многое известно...
  -- Смотри, опять это старик...
  -- И что?.. старик как старик...
   Старик стоял у сучковатого дерева. Он был похож на помятого жизнью ангела. Над ним рябила и колыхалась листва.
  -- Так ты его знаешь?..
  -- Как тебе сказать...
  -- Говорят, он прошел с Генералом всю войну и даже не был ранен...
  -- А мне так и не довелось блеснуть отвагой...
   Полковник произнес приличные случая слова, после чего могильщики поставили гроб на край ямы и подвели снизу веревки.
   Заиграл духовой оркестр.
   Ангел поцеловал Генерала в губы и, забрав его душу, вознесся на своих крыльях на небеса под звуки труб...
  

* * *

  
   Ночью Роману снились кошмары. К нему приходили жены одна за другой. Он говорил с ними стихами. Они искажали стихи прозой...
  
   День, который родился из этой кошмарной ночи, был ветреный, хмурый.
   Роман провел его в архиве.
   "Откуда этот запах?.." - он поднял голову от бумаг и наморщил лоб. Запах шел от тухлой воды в цветах, стоящих на подоконнике.
   "Самоубийство в заливе... прилив принес тело и оставил на камнях..." - прочитал он и рассеянно глянул в окно.
   "Кажется, уже начался отлив..."
   Вода отступала, отставляя гроздья пены, похожие на невесомо зависшие, распускающиеся цветы, среди которых он разглядел вяло колышущееся тело.
   "Нет, лучше это не видеть... почти уверен, что это женщина... точно женщина... итак, что я ищу?.. это вопрос... ищу что-то... ага, кажется, нашел... посмотрим... здесь он выглядит даже моложе меня... производит впечатление... печален, серьезен... вокруг шумно, грязно, все изгажено... а он стоит и вспоминает... что он вспоминает?.. первый поцелуй на мысе... ее слабо дрогнувшие губы, влекущую ложбинку на груди..."
   Вспомнился сон, как его рука неловко, с застенчивой поспешностью блуждала по телу Вики, нашла стебелек травы, запутавшийся в ее волосах. Она потянулась и прижалась к нему. На миг они стали одним телом.
   Когда он очнулся, Вика стояла у камней, запрокинув голову. Она как будто заговаривала луну, чем-то похожую на комету с хвостом...
   "Что-то чайки разгалделись..."
   Роман глянул в окно. Чайки летали, хлопали крыльями, кричали над домом на песчаном берегу залива, где обитали местные гении, путающие земное и нездешнее.
   Он полистал страницы подшивки, склонился.
   "Паром заблудился в тумане и разбился о камни..."
   "История повторяется... может быть, он застрелился случайно, непреднамеренно?.. без боли и страха... стечение обстоятельств... случай во все вмешивается... мотива нет, я знаю только то, что ничего не знаю... в свое время и на своем месте, он был полезным, нужным, но... ему пришлось уйти из жизни... не так то это и легко... впрочем, все это от лукавого, весь этот туман..."
   Он листал подшивку, бросая беглые замечания и намеки:
   "Как гром среди ясного неба, для всех полная неожиданность, трагедия, как ни странно... глас вопиющего в пустыне... кстати пустыня может быть и в людном месте, и на площади, и в храме... не удивление, а отчаяние, отчаяние убедительнее удивления... впрочем, эту истину еще нужно доказать... и в ином месте... что я делаю?.. думаю, что я думаю... жизнь текла, как ей полагалось течь, была понятной и желательной и ей вовсе не нужно было быть другой... она даже не подозревала, какие ужасы таила в себе... он не смог никому рассказать о своем унижении... она все свела на нет и отвернулась... все кончено и навсегда... она и меня больше раздражала, чем удовлетворяла... кажется, я потерял след, опять свернул не туда... вернемся к Полковнику, к его показаниям... чем-то они напоминают сагу... что-то вроде оправдания... они умеют использовать посредственных и даже ничтожных людей для своих замыслов... сыграл роль и... никто никогда не узнает, что произошло... надо бы запретить всем допытываться об этом... случись это не с Генералом, а с другим и что?.. ничего... обычное дело, удовлетворись этим и прекрати свои вопрошания... ни мотивов, ни разумных объяснений... вдруг, без всякой видимой причины... и в полном соответствии с требованиями ритуала... почему?.. ни записки с жалобами и проклятиями, ничего... и эта его невольная осмотрительность?.. или сознательная?.. мне нужно отвлечься и погрузиться во что-либо иное..."
   Роман подошел к окну и минуту или две смотрел на облака с огненно-рыжей или холодно-синеватой каймой.
   "Красота... и эта красота только намек, отражение невидной небесной красоты, скрытой за могилой... не стоит превращать это простое дело в событие и облачать Генерала в ризы... все, что имеет начало, должно иметь и конец... если это был заговор заранее обреченных, мог ли он что-либо изменить своей смертью?.. прошлого уже нет, будущего еще нет, а настоящее - мираж, обман... кто-то внушил ему это наваждение... он увидел нечто совсем иное, чем привык видеть, ужаснулся и начал холодеть... о чем это я?.. сам знаешь, о чем... разумное сознание не выносит того, что рассказывает ему смерть и безумие... оно завораживает, мешает сделать то, что может спасти... а это еще кто?.."
   Взгляд Романа скользнул по газетной странице и остановился, наткнувшись на снимок Леры на фоне песчаной отмели и скал. Смутная волна, нарастая, поползла вниз по его спине.
   "Очень... очень похоже схвачено, какая она и была тогда... глаза с тоской и с влечением к блуду, без которого она не обходилась и не могла обойтись... черт знает что... и куда все идет?.. и зачем?.. ведь все хуже и хуже... - Он перевернул страницу подшивки и прочел свою собственную историю, написанную кем-то другим. - Тут явно прибавлено, сочинено... это уже не новость... а это новость... кажется, забрезжил свет в этом темном деле... интересная особа... с планами, и по всей видимости со склонностями к игре... кто она?.. ответа нет... похожа на Киру... удивительно похожа..."
   Какое-то время Роман что-то вспоминал. Воспоминания мешались с обрывками песни, звучащей по радио и созвучной с его переживаниями.
   Возник зыбкий город, пустая улица. Из темноты дева протянула ему руку и увлекла за собой. Все в ней было приятно округлое, нежное, призванное возбуждать чувства.
   Он закрыл лицо руками
   "Боже мой, вот куда завели меня мои поиски...надо бы бросить это дело... и вообще... все зачеркнуть, забыть... устроиться осветителем в театре или..."
   Послышался странный шум.
   Он пугливо оглянулся.
   Ветер играл занавесками.
   Взгляд его скользнул в окно и снова вернулся к подшивке.
   Еще час или два Роман рылся в бумагах, как будто он в них что-то похоронил.
   Домой он вернулся уже затемно, лег на продавленную кушетку и уснул, прежде чем успел это понять...
  
   В комнате царила тишина, которая время от времени нарушалась мелодичным звоном свисающих сосулек люстры.
   Роман встал и пошел, улыбаясь улыбкой спящего человека.
   Дорога ему была не нужна. Он шел туда, где когда-то был счастлив, сопровождаемый чайками. Они передразнивали его походку. Мокрые и обвисшие, как крылья, полы длинного плаща мешали ему идти. Иногда он останавливался, натыкаясь на трупы медуз или скелеты барок...
  
   День воскресенья был не лучше.
   Роману рисовался рай, который ничем не отличался от ада, только был иначе раскрашен.
  
   Понедельник Роман провел в доме Генерала. Он рылся в бумагах, ощущая скрытую враждебность двух старых дев, которые были привлечены им в качестве понятых.
   Среди пожелтевших счетов, рецептов, писем и фотографий он наткнулся на тетрадь в клеенчатой обложке. Записи напоминали сагу и были вещественными доказательствами привычек и склонностей Генерала. Ему было, что скрывать, но к делу это не относилось.
   В тетради Роман нашел записку Леры без даты.
   "Умоляю, избавь меня от этого унижения..."
   Он смял записку.
   Настроение его улучшилось, когда он вышел на улицу.
   Дождь ненадолго перестал. Небо сияло синевой, и под этим небом было много места всем, кто привык жить один...
  

* * *

  
   Дом, в котором жила Лера, примыкал к театру. Роман вошел в подъезд с аркадами и сумерками, поднялся по лестнице с шершавыми, матово поблескивающими стенами и остановился у двери с латунной табличкой.
   Помедлив, он надавил на кнопку звонка, потом постучал.
   Дверь ему открыла девочка 13 лет, не лишенная обаяния. Лицо вытянутое, волосы рыжие, глаза карие с расширенными зрачками, на лице и руках веснушки.
   Лера сидела у зеркала. Она была элегантна и высокомерна.
  -- Чем обязана?.. - спросила она. Голос у нее был низкий, похожий на звучание виолончели.
  -- У меня к тебе несколько вопросов... - Помедлив, Роман подошел к окну, за которым покачивались мокрые ветки. Дальше было море с коварными рифами и песчаными отмелями.
   Лера путалась в показаниях и без конца утирала платком струящиеся из глаз слезы, которых она не могла сдержать.
   Все это напоминало репетицию драмы.
   Роман ушел, когда начался отлив. Море отступало, оставляя на песке водоросли, трупы медуз и скелеты барок.
   Вернулся Роман спустя час, и нашел Леру в гораздо лучшем состоянии. Она уже не считала его виновником всех ее несчастий и предложила ему рюмку португальского портвейна. Он смутился. Он не знал, что делать. Шел дождь, и с него ручьем текла вода. Стараясь не делать лишних движений, он передал Лере тетрадь с записями Генерала.
  -- Я только что узнала и не без удивления, что ты уезжаешь... и куда?.. - спросила Лера, листая тетрадь.
  -- Уже все говорят о моем отъезде, только я ничего не знаю... - чтобы скрыть неловкость, Роман рассмеялся.
   Разыгрывалась лживая и ненужная комедия.
   Домой Роман вернулся около полуночи.
   Не раздеваясь, он выпил рюмку водки и подошел к окну. Он стоял и думал о судьбе Генерала, с каким хладнокровием он до конца осуществил свои намерения.
   "А я не смог ни повеситься, ни утопиться... был такой опыт, как ни странно, мелькала даже мысль: хоть бы меня кто убил..."
   За окном на фоне тусклого облачного неба покачивались голые и мокрые ветви, скреблись, стучались в стекла.
   Выпив еще рюмку водки, Роман вышел на улицу.
   Из облаков выплыла луна, и все изменилось. Даже унылые и убогие дома стали выглядеть дворцами.
   Остаток ночи и весь следующий день Роман провел на песчаной отмели. Он сидел и смотрел на море. Его мучили воспоминания из двух разных жизней.
   Когда выросли тени, он вошел в одну из них...
  

* * *

  
   Зимой дело о самоубийстве Генерала закрыли и не без последствий для Романа. Он ушел в отставку и обрек себя на неопределенное существование.
   Почти год он ничего не делал. Когда погода действовала на нервы своим дурным настроением, он отдавался игре на скрипке.
   Иногда он заходил к вдове, которая жила этажом ниже. Она продавала нитки, пуговицы и прочую галантерею. Ее муж был мелким служащим. Всю жизнь он служил кому-либо: начальнику, жене, собаке.
   Роман рассказывал вдове истории из своей жизни в разных эпизодах.
   Вдова округляла глаза, изумлялась.
   Он как будто спал наяву.
   Утром он просыпался бледный, бесчувственный, пресыщенный. Все тело ныло. Перед глазами мелькали огнисто-пестрые облака и что-то малоубедительное, неправдоподобное.
   Эта любовь была похожа на ненависть.
   Весной Роман впал в меланхолию.
   Однажды, услышав странные славословия и шелест незримых крыл, он выглянул в окно.
   Вместо снега и града с неба лился дождь цветов, и у каждого цветка было свое лицо.
   В городе царил праздник. Извивающаяся вместе с улицей толпа напоминала змею с тысячью головами.
   Роман вышел на улицу. Он шел, сам не зная, куда идет, и забрел в незнакомое место. Вокруг громоздились холодные, черные скалы и кручи.
   Смеркалось. Заря выводила багровые узоры в облаках.
   Неожиданно откуда-то из темноты донесся волчий вой.
   Обдало стужей. Озноб потряс все тело.
   Вой умолк. Нет. Вот опять.
   Оскалив зубы, закатив глаза, волчица лежала посреди комнаты.
   Он встряхнул головой.
   Видение исчезло.
   Послышались легкие, крадущиеся шаги. Кто-то осторожно ходил по комнате.
   Роман испуганно обернулся и увидел Вику. Он не сразу узнал ее. На ней было платье из сатина, стянутое в талии, на шее нитка бус от сглаза, вьющиеся рыжие волосы удерживала повязка. Она стояла у плоского камня.
  -- Что ты здесь делаешь?.. - спросила Вика и потерлась спиной о камень.
  -- Даже не знаю... - отозвался Роман.
  -- Не смотри на меня так... - Она смутно улыбнулась.
   Сомневаясь в реальности происходящего, Роман шагнул к ней, оступился и полетел...
  

* * *

  
   Рыбаки нашли Романа на отмели среди камней, похожих на стаю присевших волков.
   Разум его покинул...
  
   Роман долго оставался камнем, потом стал растением и, наконец, животным.
   Он вздохнул, потянулся и приоткрыл глаза.
   Желтые стены, ряды кроватей, люди в одинаковой одежде и странным выражением на лице. Другое здесь было неуместно.
  -- Где я?.. - спросил Роман старика, проходившего мимо.
  -- В Божьем доме...
  -- Я сошел с ума?..
  -- Что есть, то есть...
   Старик пошел дальше. Ступал он так устремлено и торжественно, словно намеревался взойти на небо.
   Роман проводил его взглядом.
   Поведение старика выделяло его среди остальных обитателей комнаты.
   Старик был плотником, пока у него не открылся дар, который позволил ему видеть нечто большее, чем можно было увидеть в обычных вещах. Свои видения он записывал в виде стихов. Иногда между строк проглядывали очертания картин Страшного Суда. Они выглядели даже красиво и напоминали водоворот, который затягивал в себя все видимое и сотворенное.
   Старик пользовался успехом. Язык у него был грубый, но выразительный, а истории настолько увлекательные, что слушатели начинали подпрыгивать и приплясывать. Некоторые даже излечивались от хромоты.
   Правда, читал старик по бумажке. Он страдал забывчивостью.
   Обычно он предавал гласности свои видения в сквере у театра.
   Собиралась толпа. Были в толпе и актеры, и писатели и какие-то темные личности, которые записывали и портили его проповеди ради мнимой понятности.
   Старик говорил о том, как возвыситься до радости и спасти ее в себе. Поражал его голос, как у кастрата, и его жесты. Он словно ловил слова в воздухе, и они как-то подстраивались друг к другу.
   Слушая старика, люди видели себя как бы со стороны. Они то спускались вниз по кругам ада, то возносились на небо, откуда земля казалась лучше и снилась многим.
   Некоторые уходили искать эту землю и не возвращались.
   Других засасывала обыденная жизнь. Они не замечали своей незначительности или притворялись.
   Были и такие, которые смеялись над стариком и забрасывали его грязью.
   Однажды они столкнули старика с барки в море. Одежда его осталась на поверхности, а сам он опустился на дно и жил там какое-то время. Рыбаки поймали его багром, как рыбу, и вытащили на поверхность. Когда он открыл глаза, они в ужасе бросили его, и он снова ушел на дно.
   Как-то осенью у Римской часовни случился пожар. Пожарные пытались бороться с огнем, но он распространялся все дальше и дальше и вскоре в пепел обратился целый квартал города.
   Во время пожара все слышали доносившийся из пламени чей-то голос, звучащий сдавленно и нечисто. Он напоминал какое-то странное пение.
   В тот несчастный день сгорел и дом старика, и все его писания, дотла.
   Когда пожар потушили, люди увидели, что старик спит, укрытый дымом и пеплом, как одеялом.
   Старика разбудили. Он встал на ноги, как будто с ним ничего не случилось, и пошел сквозь толпу, словно это был зыблющийся воздух.
   Истории, которые молва рассказывала о старике обрастали подробностями и становились странствующими.
   У каждого из обитателей этой комнаты была своя история.
   Ночью все они отдавались сну.
   Спал и Роман.
   Он жил как все видениями и привычками.
   Просыпаясь, он видел море, морщинистые пески с островками дюн и ряды кроватей.
   Он зевал и улыбался, не имея к тому достаточных оснований, то есть вел себя как обычный сумасшедший. К слову сказать, это ему вполне удавалось, но дальше известной черты он не заходил.
   Так все и шло. Не было ни солнечных затмений, ни хвостатых комет.
   Осенью небо странно обесцветилось.
   Солнце вставало, но уже не поднималось высоко.
   За стеклами окна выл и свистел ветер.
   Море пенилось, чайки не летали. У них немели крылья от холода...
  
   Ночью Роман долго не мог уснуть, ворочался, вздыхал и неожиданно для себя оказался посреди моря в барке.
   Тучи были недвижны. Ветры безгласны.
   Он стоял на корме с сосульками в бороде, когда поднялась большая волна и потопила барку, на которой он плыл.
   Его выбросило на дикий берег.
   Он сел на камень. Он сидел и думал, как ему спастись.
   Море стерегло его. Оно простиралось и на восток, где находился Рай, и на запад к Океану с островами, к которым якорями были прикреплены все семь небес, одно над другим, точно кожура на луковице, и на юг до пустыни, где ползали лишь змеи и скорпионы, и на север до хранилищ тьмы и складов града.
   Глянув на север, Роман вспомнил старика. Откуда-то он знал, что там находилась Геенна. Где находился Рай, старик не знал.
   Вечером во время прилива Роман увидел проплывающую мимо барку и людей.
   Он закричал.
   Поверхность моря поколебалась. Барка задрожала, танцуя на волнах, и исчезала.
   День погас.
   Опустилась ночь.
   Ветер пеленал и укачивал Романа, отдавая ему свою любовь. Роман с радостью принимал ухаживания ветра, надеясь, что он подхватит его и понесет по морю, как посуху.
   Так и случилось. Семь ветров сошлись вместе и подняли смерч, ноги которого утопали в море, а голову венчали языки пламени
   Смерч подхватил Романа и понес, закутав в пелену, но он выскользнул из объятий смерча. Он упал на дерево и остался висеть головой вниз, ногами вверх, зацепившись одеждой за ветки.
   Очнувшись, он подумал, что спит. Он увидел странное зрелище: люди стояли на головах или ходили на руках от кровати к кровати.
   Он протер глаза и попытался записать свой сон, но какой-то злой дух витал над ним. Он садился на стул и оказывался на полу, окунал перо в чернильницу и вынимал оттуда грязь. Злой дух прилепился к нему и играл с ним как с марионеткой. Он связывал его руки, ноги и, дергая за нитки, водил по сцене.
   Услышав смех, Роман прислушался. Старик рассказывал обитателям желтого дома историю о том, как Люцифер, был прекрасным херувимом, а стал вонючим козлом...
   Роман закрыл глаза.
   Очнулся он посреди ночи. Открыв глаза, он увидел море, горевшее огнем сердоликов, топазов, изумрудов, бериллов, ониксов и яшмы. Он стоял в воде, доходившей ему лишь до лодыжек.
   "Где я?.." - подумал он и вопрошающе глянул по сторонам, но ему никто не ответил.
   Вокруг царила ночь.
   Луна заглядывала в окно сквозь решетку.
   Дождь перестал.
   И снова нашли тучи. Поднялся ветер из своего укрытия, завыл волчьим голосом, закружил смерчем по саду.
   Вдруг упало дерево и осталось лежать там, куда упало. Она раскачивалось и скрипело.
   Роман почувствовал тянущую вниз тяжесть, но заставил себя подняться на ноги.
   Окно было открыто. Он перегнулся через подоконник и глянул вниз. Там пенились волны. Вдали темнели две неровные полоски дыма, оставшиеся от парома.
   По упавшему на стену дома дереву он спустился вниз и замер. Он как будто ждал какого-то знака.
   Из Волчьей лощины донесся вой.
   Он пугливо глянул по сторонам и исчез во тьме...
  
   Еще не рассвело, когда охранник услышал странный шум, потом залаяла собака. Он выглянул в окно и увидел необычное зрелище. На скале стоял человек, который мог быть только сумасшедшим. Постояв мгновение, он бросился в волны, бившиеся о скалу далеко внизу.
   Утром Романа искали и в море, и на песчаной отмели, но не нашли...
  

* * *

  
   Какое-то время Роман плыл вдоль облачной стены, потом шел и пришел к Мертвому морю, где не было ни дымных крыш, ни туманов, ни слякоти, лишь пески и холмы. Иногда попадались финиковые деревья, колючий кустарник для верблюдов и родники с солоноватой водой. Там он стал смуглым, но не избавился от видений и безумных мыслей, что все тщетно и бесполезно, а в лунные ночи его сводил с ума смех Лии. Он видел ее то спящей среди розмарина, то она вытягивалась лилией над водой, подняв шею. Она соблазняла его и в пустыне и в горах, но любое его желание вело к разочарованию. Он смешивал с ней дыхание и просыпался среди призраков ночи, одушевляющих эту чуждую ему и странную страну.
   Однажды во сне он увидел Вику. Это случилось у скалы, с которой евреи сбрасывали козла отпущения. Она пришла к нему рожать, уверяя, что зачала от поцелуя. Он смотрел на нее искоса или в сторону.
   Наложив на себя румяна и пудру, она окрасила глаза сурьмой и подошвы ног алой краской, как это делают шлюхи, обесцветила волосы, надела золотые серьги, браслеты на руки и на ноги и ожерелье на шею.
   Когда она стала расхаживать перед ним, показывая сокровенные места и побуждая его к тому же, он бежал от нее. Он бежал от красоты и соблазнов, которыми она прельщала, и заблудился.
   Спас его пастух, скитающийся по пустыне с отарой белых и черных овец.
   Был Роман и в других местах со своим небом, облаками и дождем.
   Странствия заняли 7 лет его жизни, прежде чем он нашел дорогу обратно...
  
   Роман появился в городе, откуда его не ждали.
   Он шел и не узнавал город. Улицы изменились, опустели. Многие дома стояли без жителей.
   Здание театра окружали леса.
   Роман поднялся по лестнице и вошел в фойе. На стенах висели гравюры, снимки актеров в характерных позах.
   Заглянув в пустой затемненный зал, Роман наткнулся на редактора вечерней газеты, от которого узнал городские новости и театральные сплетни. Говорил он с присвистом, поблескивая треснувшими стеклами очков.
  -- Теперь это обиталище ветра и Химер... уже год как театр закрыли на ремонт... а я прихожу сюда, чтобы увидеть Леру... может быть я помешался на прошлом, но иногда я вижу ее, блуждающую по этой пустой сцене, как некое марево... даже слышу ее голос... увы, она потеряла голос и почти ослепла... живет на пособие... время такое... сплошь одни печальные истории... кстати, тебя уже несколько раз объявляли умершим...
   Редактор вечерней газеты и Роман приняли печальные позы и мрачно помолчали. Каждый копался в своих воспоминаниях...
  

* * *

  
   В подъезде дома, где жила Лера, было сумрачно. Стены матово поблескивали.
   Роман надавил на кнопку звонка, потом постучал.
   Дверь приоткрылась.
   Лера была в вечернем платье. Она как будто ждала выхода на сцену. Лицо бледное, все еще красивое, изнеженное.
   Лера не сразу узнала Романа. Его трудно было узнать.
  -- Это ты?.. - спросила она.
  -- Я... вот, пришел... нет, нет, это частный визит... по личным мотивам... - Он смутился, отвел взгляд.
  -- Ты удивительно похож на Генерала...
   Лера была любезна, оживлена. Ее окружали несуществующие выдуманные люди.
   Роман бросил взгляд на зеркало с просветами по краям, потом на часы.
  -- К сожалению, мне пора... - Не без чувства неловкости он обнял Леру и ушел.
   Все еще шел дождь. Мглистое небо мутно краснело.
   На улице не было ни души, нигде...
  
   В городе Роман не нашел себе места. Он поселился на Мертвом острове в доме смотрителя, где стал пугалом для птиц и воров, которые раскапывали могилы.
   Жил он просто.
   Днем он обходил свои владения, а ночью играл на скрипке и пел. Ему подвывал ветер, волны рукоплескали, а собаки, которых он приютил, скалили зубы и скулили, содрогаясь от страха.
   В пасмурные дни он сидел у окна и глядел на море, во власти меланхолических мыслей, которые рождал шум прибоя.
   Питался он дичью песков, если рыба не ловилась, и море ничего не выносило на берег.
   Однажды Роман спустился к воде и замер. У нависшей над водой базальтовой скалы он увидел рыжеволосую деву.
   Видение смутило его.
   Помедлив, он вошел в воду, которая наполнилась рыбами и заросла водорослями. Там же появились и птицы. Они и летали, и плавали...
  
   Роман жил так, как он жил или иначе, и некому было удивляться его жизни, пока молва не разнесла о нем слухи, как вода разносит сор в половодье.
   Говорили, что по ночам он летает между небом и землей, пугая птиц своим лаем и шипением, а днем плавает с сиренами, которые оказывают влияние на его привычки и склонности совершенно неопределенное и никак не объяснимое.
   Одни верили слухам, другие оставались к ним равнодушными. Были и такие, которые приплывали на остров, чтобы посмотреть на все это своими глазами и удивиться, но при виде людей Роман терял и плавники, и крылья. Он превращался в обычного человека, если судить по облику, и мог даже говорить, правда, когда он говорил, речь его напоминала смесь лая и слов.
   Но об этом достаточно.
   Шли годы.
   Роман жил, довольствуясь малым.
   Днем он обходил свои владения, а ночью писал трагедии в прозе. Стихи искажали его мысли.
   Скрывая себя за персонажами, он собирал всякие истории из слов, в которых описывал события, случившиеся задолго до того, как они произошли.
   Устав писать, он засыпал и видел сны, если его не будили бури, которые воевали на море. Они метали молнии, ломали ставни и двери.
   Встав с ложа, он бродил по темному дому, проверял запоры.
   Он шел и вдруг оцепенел.
   Свет лишь едва-едва брезжил сквозь тусклые стекла.
   Нахмурив лоб, он смотрел на рыжую деву, омытую дождем, на красоту ее рук и лица, на ее локоны, на влажную одежду, облепившую бедра.
   Щеки девы пылали.
   Она распустила платье на груди и предложила ему взять себя в жены или в любовницы, как он захочет.
   Он вскинул руки, отгоняя от себя видение, и лег на кровать.
   Он лежал как покойник, вытянув окоченелые ноги к двери.
   Буря улеглась.
   В комнате царила тьма, слитая с прохладой.
   Неожиданно скрипка заиграла и умолкала сама собой.
   Он приоткрыл веки.
   Скрипка лежала на столе лицом вниз, прикрытая газетой.
   Неожиданно откуда-то из темноты донесся волчий вой.
   Невольно вздрогнув, он привстал.
   Вой умолк. Нет. Вот опять.
   Он лег и закутался в одеяло.
   Кто-то осторожно приподнял одеяло и лег рядом с ним, ни о чем не спрашивая.
   Оставив на его груди следы зубов, незнакомка сплела ноги с его ногами, чтобы он проник в ее нежные глубины.
   Смущенный желанием, он очнулся, протер глаза и увидел узоры обоев, игру складок гардин.
   В комнате никого не было.
   И снова откуда-то из темноты донесся волчий вой.
   Вой умолк. Нет. Вот опять.
   Накинув на плечи плед, Роман вышел из дома.
   Над островом царила ночь.
   Он зябко повел плечами, вернулся в дом и, бросив в очаг несколько поленьев, лег на кровать.
   На потолке играли тени.
   Вдруг скрипнули полы.
   Он привстал. Сердце сжалось, когда он увидел небрежно брошенный на стул лиловый плащ и следы босых ног на полу.
   Незнакомка стояла у зеркала бледная, призрачная. Волосы рыжие, лицо вытянутое, на лбу сыпь.
  -- Кто ты?.. - спросил он.
   Губы незнакомки вздернулись, обнажая зубы. Она рассмеялась и погасила лампу.
   Перед ним зыбилась тьма, у которой не было ни верха, ни низа.
   Ощупью он нашел спички, подкрутил фитиль, зажег лампу и никого не увидел.
   За дверью выл ветер, рыскал в лабиринте коридоров.
   С мучительной улыбкой он открыл дверь и пошел.
   Море было серое с какими-то странными отсветами.
   Он шел, натыкаясь на камни. Иногда он вздрагивал и оглядывался. Вода и черные, нависающие утесы питали его страхи и пробуждали наваждения, которые деформировали обычное, навязывали чье-то присутствие.
   Обогнув груду валунов, Роман увидел старика в брезентовом плаще. Он сидел и смотрел на все как на зрелище.
  -- Тебя как зовут?.. - спросила старик.
   Роман с изумлением взглянул на него и отвел взгляд, как будто увидел то, что ему не полагалось видеть.
   Это была галлюцинация.
   Он опустился на песок.
   Плеск воды завораживал, усыплял и он уснул.
   Очнулся он как от толчка. Перед ним стояла Вика. Ее цветущее тело лоснилось от влаги, как будто она была вся в жемчугах и смарагдах.
  -- Это сон... - пробормотал он и замолчал. У него захватило дух.
   Смутно улыбаясь, Вика ушла вместе с волной, оставив у его ног пену и водоросли.
   Роман глянул по сторонам. Ему казалось, что он все еще в стенах желтого дома, но потолка не было, углы комнаты как-то странно закруглялись, а постель была застелена покрывалом, которого у него не было. Он тронул покрывало рукой. Рука погрузилась в ткань. Это была вода.
   Прихрамывая и покачиваясь, он пошел по воде.
   Море было недвижно, точно зеркало, и он погружался в это зеркало все глубже, пока вода не сомкнулась над ним...
  

3

  
   Илья вернулся в город вместе с попутным ветром.
   День пришел и ушел. Уже смеркалось. На пристани было безлюдно. Он поднялся по лестнице к театру. С балюстрады открывался вид на город, который погубил Вику. Она представилась ему страдающая, сломленная.
   Услышав смех Вики, он обернулся и замер. Незнакомка была копией Вики, только моложе. Позабыв все, он не мог отвести глаз от ее лица, украшенного нежным румянцем и персиковым пухом. Красота ее была ослепительна, глаза печальны, губы бледны. Она только входила в пору зрелости, была еще невинна. К груди она прижимала букетик желтых нарциссов.
   Исподлобья она с обдуманным кокетством глянула на Илью, движением полным грации поправила волосы и направилась к инвалидной коляске с надувными шинами, в которой сидел зобастый старик. Он уже ничего не слышал и мало что понимал. В его тусклых, подслеповатых глазах таились какие-то воспоминания, по всей видимости, не очень его веселившие. Сухой, бледной рукой, испещренной пятнами и синими жилками, он теребил край вылинявшего пледа.
   Ощущая странную робость, Илья заговорил с незнакомкой.
  -- Как вас зовут?.. - спросил он.
  -- Маргарита... - сказала она.
   Повеяло благоуханием ирисов, тубероз, глициний из какого-то давнего воспоминания.
   Маргарита покатила инвалидную коляску вниз по улице, а Илья повлекся за ней. Он шел в темноте и безмолвии, не понимая, что за сила влечет его. Старик оглядывался, вытягивал шею и таращил на него свои рыбьи глаза. Рядом с Маргаритой он казался обезьяной.
  -- Где я мог тебя видеть?.. ты не служил в Средней Азии?.. - спросил старик.
  -- Нет... - отозвался Илья.
  -- Странно... - прохрипел старик, точно фагот.
   Чем дальше Илья шел за Маргаритой, тем нереальнее казалось все происходящее.
   Маргарита скрылась в арке длинного дома, который разрушился луной и вновь выстроился, наполнился ароматами мирта, оливы и олеандров...
  
   На террасе длинного дома с аркой Маргариту ждал отец. Его звали Петр. Пропитанный морем и рыбой, он зевал и ерзал, словно сидел на колючках.
   Петр был рыбаком. Похоронив жену, он жил один, просто и понятно, но иногда он забывался, становился высокомерным и не сдержанным на язык. Это случалось, когда он возвращался с путины. Он заводил патефон, пил вино и пел. Голос у него был как у кастрата. Иногда им овладевали постыдные желания, которые он не пытался понять. Он просто погружался в них, проявляя больше страсти, чем осмотрительности, после чего засыпал. Во сне он подавал команды, вскакивал, кричал, как будто от боли, и, застыв точно в трансе, стоял посреди комнаты без речи и движения, с открытыми глазами, устремленными в пустоту, потом начинал дрожать, меняться в лице. Нередко он становился буйным, склонным к насилию.
   После очередного приступа Петр стал обитателем желтого дома на песчаном берегу, где жил как Иона в чреве кита, пресыщенный печалями.
   Случилось это осенью.
   Через год Петр вышел из этого дома с рыжеволосой женщиной, которая сопровождала его до причала. Дальше он шел один. Луна была лампой над ним, пока он шел по суше или по воде, и дела его шли вслед за ним. Говорили, что он обосновался где-то на западных островах, построил церковь и провел в Царствие Небесное столько людей, сколько она смогла вместить. Потом он переселился на северные острова, где жили племена людей, появившихся из облаков. Питались они дикими яблоками, акридами и пили воду, которая давала им вдохновение и ощущение счастья...
  
   Осенью Илья женился на Маргарите. Жизнь его не подвергалась опасности и даже не лишена была некоторой приятности. Он постепенно обрастал имуществом и привычками, которых у него не было. Днем он пропадал в редакции, а ночью писал, омываемый клубами рыжеватого дыма. Он записывал, что шло за чем, не оставляя полей и используя даже изнанку страниц.
   Под утро он засыпал.
   Как-то Илья рассматривал небо в созвездии Ковша вблизи Рака. Там души, нисходящие с Млечного пути, получали глоток пьянящего холодного напитка, сулящего им очередное рождение и возвращение на родные звезды.
   На фоне неба вдруг обрисовалось лицо Генерала.
   Стук в дверь спугнул видение. Оно разбилось на множество осколков, форм, неустойчивых отражений, рассеянных в свете и воздухе.
   Илья открыл дверь.
   Никого.
   Илья вышел на террасу и увидел старика в брезентовом плаще. У него был утомленный вид.
   Илья узнал старика по нимбу над головой. Это был Харон.
   Харон что-то сказал.
   Илья не расслышал, переспросил, но Харон уже повернулся к нему спиной...
  
   В тот же день над городом встал смерч. Подкрался он неслышно и незаметно, выпил воду из лагуны, опьянел и развеселился. Начал он леденящей песней, а кончил воем, который заглушил бы и толпу.
   Смерч прошел по всему острову, разорил его и занялся разбоем на море.
   Илья пережидал ненастье в редакции. Он лежал на кушетке, прислушиваясь к завываниям ветра.
   Под завывания ветра он и уснул.
   Когда он проснулся, город было не узнать.
   Лишив Илью дома и жены, смерч ушел туда, откуда он пришел.
   Несколько дней Илья сидел и смотрел на развалины дома, потом закрыл глаза и завыл волком. Разум его покинул...
  

* * *

  
   Очнулся Илья в желтом доме на песчаном берегу с меняющимися видами из окна. Он ничего не помнил. Иногда всплывали и тонули в мутном мареве какие-то странные пейзажи, как проблески лучшего мира, как-то связанного с ним.
   Было утро, потом полдень, вечер и ночь.
   Донеслись шаги санитара и отовсюду повторенное эхо, умноженное лабиринтами коридоров, которые кишели полночными призраками.
   Длилась ночь.
   Илья лежал без сна, волнуемый ночными страхами и вглядывался в синеющее окно.
   И снова встало утро. Оно расписывало голые стены, открывало истину.
   Из желтого дома Илья вышел один в видавшей виды шинели, бледный, худой как Химера. На него невозможно было смотреть без слез.
   Первое время за ним ухаживала вдова, она жила этажом ниже, потом тетя, которая приехала, узнав о несчастье, случившемся с ним.
   Илья позволял, чтобы тетя одевала его по погоде, причесывала. Роль ему нравилась, и он не торопился из нее выходить.
   Днем он бродил по городу похоронным шагом или стоял на берегу моря, точно безмолвный часовой на посту, и смотрел на воду. Все улицы города спускались к воде.
   Ночью он писал.
   К нему вернулись старые привычки. Он снова стал делать записи. Он писал, подражая приемам поэтов. Как-то он даже впал в рассуждения, но умолк, увидев во взгляде тети насмешку...
  

* * *

   День уже клонился к закату.
   Появилась луна со свитой звезд. Она всему придавала торжественность, соразмерность, спокойствие.
   Илья задернул занавески на окнах с изображением танцующих павлинов, подтянул гирю стенных часов и включил радио.
   На столике у кровати он увидел потертую клеенчатую тетрадь. Где-то тетя нашла ее. Он полистал тетрадь, узнавая свои пространные и расплывчатые откровения. Иногда они были удачными, но чаще всего лишь приводили к недоразумениям.
   Из тетради выпал снимок Маргариты. Он поднял снимок, сухими шершавыми пальцами погладил ее губы и оглянулся. Тетя стояла в проеме двери. Она смотрела на него с некоторым отстраненным удивлением.
  -- Что ты на меня так смотришь?.. - Илья отвел глаза, закурил и окутался рыжеватым облаком.
   Вспомнился Мертвый остров, сон, пробуждение, ряд действий, протекающих подобно актам в ритуальной драме. Прямо у него на глазах драма обрастала запутанной интригой, персонажами. Правда, к истории, которая случилась с ним на Мертвом острове, приписалась другая развязка...
  
   Среди ночи Илья оделся и вышел на улицу. Две полные женщины стояли у дома как вазы. Он прошел мимо. Он шел, петляя. Ему казалось, что кто-то пытается преградить ему дорогу.
   У причала он остановился.
   Над морем висели облака. Они напоминали айсберги, вмерзшие в небо.
   Он стоял, прислушиваясь к шелесту незримых крыл и напевам ангелов или бесов.
   Вдруг среди айсбергов увиделись очертания Мертвого острова и вся та жизнь, от которой он спасся в безумии.
   Он протер глаза, подумал, не снится ли ему все это?
   Воображение завело его неизвестно куда. Вокруг зыбились скалы украшенные странными рисунками.
   Морщины собрались у его рта, когда он увидел на песчаной отмели Маргариту.
  -- Это сон... - прошептал он.
   Порыв ветра отрезвил его.
   Маргарита была чем-то вроде галлюцинации.
   Илья вытер невольные слезы и, опустив голову, побрел вдоль берега по направлению к городу.
   До утра Илья пил пиво в заведении с мутным фонарем. Рядом с ним сидел некий хмурый господин с неприятным лицом.
   Илья звенел медалями и рассказывал ему, как воевал на западных островах и в северных водах, приписывая себе подвиги Генерала.
   Незнакомец слушал его и с раздражением поглядывал на незнакомца в брезентовом плаще. Он уже где-то видел это костлявое лицо, морщинистую шею, как жабо, китайские глаза, в которых что-то тлело, но не мог вспомнить, где.
   Кратко и неполно незнакомец рассказал Илье и свою историю. Одно время он был безнадежно влюблен в некое чудесное видение, которое созерцал издали, потом возненавидел и примирился со своей участью холостяка.
  -- А где?.. не вижу его... куда же он делся?.. - спросил незнакомец с неприятным лицом.
  -- Кто?.. - Илья поднял голову.
  -- Не знаю, кто он на самом деле... - пробормотал незнакомец с неприятным лицом. Взгляд его скользнул вдоль стен со строем колонн и ниш и остановился на черном рояле, на котором, распластавшись, лежала кошка.
   Не случалось людям уйти из заведения у казарм трезвым. Не был трезвым и Илья. Он напоминал шаткое и неуклюжее приведение.
   Незнакомец тянул Илью за собой.
  -- Я познакомлю тебя со своей сестрой... она тебе понравится, она вовсе не дурна... должна же и она испытать счастье любви... - бормотал он.
   Илья соглашался. Он говорил стихами и лишь иногда переходил на прозу.
   У дома с пристройками они остановились.
   Звякнули ключи.
   Дверь отворилась и захлопнулась. Илью окружила тишина.
   Услышав невнятный шепот женщины, он вытянул руки и неуверенно шагнул вперед.
   Пальцы незнакомки коснулись его руки.
  -- Иди ко мне... - Расстегнув блузку, она притиснулась к нему жарким телом, лаская, увлекая в темноту. Поваленный на ложе, напуганный, запыхавшийся, он почувствовал влажные губы, вкус слюны. Он дрожал, как осиновый лист, в плену и бессилия, и желания...
  
   На миг Илья потерял сознание и очнулся.
   На стенах поблескивали почерневшие картины в рамах.
   Увидев двоящееся лицо незнакомки в тусклых красках, он понял, что она играет какую-то роль в этом кошмаре.
   Он встал на ноги и устремился прочь по полутемным петляющим коридорам.
   Двери открывались перед ним и закрывались за ним.
   Длился какой-то мучительный, страшный сон, оборвать который он боялся и не мог.
   Там, куда он попал, было темно, как в преисподней. Ощупывая темноту, он наткнулся на стену, сырую и холодную.
   Он чиркнул спичкой. Как только спичка вспыхнула, на него с криком налетели летучие мыши, царапая когтями, впиваясь в тело.
   Спичка погасла, и все затихло. Паника улеглась. Летучие мыши повисли гирляндами на балках.
   Он снова чиркнул спичкой. Спичка вспыхнула и погасла, но он успел увидеть дверь, которая и вывела его наружу.
   Большая Медведица уже повернулась головой на восток.
   Пугливо глянув по сторонам, Илья побрел вниз по улице и забрел в воду. Когда вода достигла груди, он остановился. Перед глазами всплыла сумеречная сцена кошмара в доме с пристройками и забылась.
   Некоторое время он видел перед собой только темноту и слышал свист ветра.
   Ветер дул не выше верхушек деревьев.
   По воде шел смерч. Покрыв голову мраком, он крутил, вздымал пучины, все крушил и вдруг согнулся, изломался.
   Начался дождь. Дождь рисовал на воде образы, которые в себе вынашивал...
  
   Разбудил Илью гомон воробьев под крышей.
   Он приоткрыл веки. За окном на фоне ржавых крыш покачивались лилии и розы.
   По его бледному лицу пробежала гримаса растерянности, когда он начал вспоминать свои темные ночные влечения и восхищения.
   Мелькали чьи-то лица, доносились бессвязные звуки, отголоски, обрывки фраз, слов, все это рассыпалось перед ним.
   Уронив одеяло на пол, он встал на ноги и подошел к окну.
   У него был вид человека, который сошел с поезда на безвестной станции.
   Какое-то время он смотрел на утопающий в песках город и слушал тишину, которая творила звуки, потом поднял одеяло, лег и заснул.
   В этом сне он был угрюм и печален. Он страдал, даже не зная, почему, и шел неизвестно куда. У него была какая-то не вполне ясная цель, которую он упорно преследовал. Спившиеся и изленившиеся сельские жители провожали его равнодушным взглядом, в котором не было ни любви, ни тепла, равнодушие вовсе не являлось чертой присущей только горожанам, и передавали слухи о нем дальше по инстанции с дополнениями и комментариями.
   Скитаясь из деревни в деревню, он рассказывал жителям, которые в момент кульминации становились участниками происходящих событий, разные истории. На крохотной сцене, освещенной качающимся уличным фонарем в обрамлении сумерек, он рисовал захватывающие зрелища. Одних он привлекал своей искренностью, других - изяществом жестов, поз, движений, изображающих то, что он чувствовал или воображал. Он копировал игру марионеток. Маска позволяла ему заменить свое ничем не примечательное лицо. Он был и постановщиком, и актером и отцом актеров, как уверяли очевидцы, толпившиеся перед подмостками, которые иногда заменял тряпочный коврик.
   Деревни, которые встречались Илье на пути, ничем не отличались друг от друга. Все они были на одно лицо...
  
   Ближе к вечеру поднялся ветер. Начался дождь.
   На скользкой дороге нелегко было устоять на ногах, и Илья свернул с дороги.
   Пейзаж изменился. Вокруг уже зыбились только бескрайние, голые пески.
   Он очутился в пустыне, где никто никаких дорог не прокладывал.
   Послышался лай собак, крики охранников. Из песков вышел этап с людьми, которым было открыто безумие и смерть.
   Илья проводил этап взглядом.
   Какое-то время он шел по следам этапа.
   Лицо у него были красное. Солнце палило нещадно.
   Он шел и шел, пока не лишился чувств от жары.
   Он не умер. Жизнь еще теплилась в нем, и когда чайки раскричались над ним, он очнулся.
   Встав на ноги, он увидел неуклюжие бараки с черными крышами и дорогу между бараками.
   Он пошел по дороге.
   Дорога повернула направо, и он повернул направо, потом налево и заблудился в лабиринте петляющих переулков.
   Увидев старика, который смотрел в окно и чему-то радовался, он спросил:
  -- Как мне выйти из этого лабиринта?..
   Старик сразу помрачнел и сделал вид, что не понял вопроса, потом махнул рукой.
  -- Иди туда...
   Илья пошел и оказался в тупике перед дверью, открыв которую, обнаружил то, о чем и не подозревал и чего ему лучше бы не видеть.
   Неожиданно земля уплыла из-под его ног, осталась где-то внизу. Вздох вырвался у него. Показалось, что он освободился от тяжкого груза, всю жизнь давившего ему на плечи. Он понял, что летит, и полетел, не ощущая самого полета. Он втягивался в игру сна, но это был не сон. Это было нечто иное, хотя ничем иным не могло быть.
   Воздушные течения влекли его к морю. Он обернулся, озирая путь, который проделал, увидел за спиной крылья и привычный силуэт города, кропотливо вычерченное в перспективе нагромождение стен и крыш. Обрисовалось здание редакции, где он плел интриги своих романов.
   День уже уходил. По пятам за ним шла ночь.
   Глянув вниз, он увидел свои босые ноги, песок, камни и чахлые растения с бледными мерцающими цветами.
   Кто-то тихо вскрикнул, наткнувшись на него, и отпрянул вверх и вбок. В плесканье рук обрисовалось лицо незнакомки, как благоуханный цветок на стебле, весь открытый. Это было юное существо, восхитительное, милое создание, немного напуганное. Вглядевшись, он почти узнал незнакомку и вдруг понял, что проваливается в пустоту. В отчаянии он закричал и пришел в себя.
   Он лежал на узкой кровати в комнате с одним окном. Рядом с ним спала рыжая сука, любимица тети. За стеклами окна красиво и зловеще маячил силуэт пожарной каланчи, чем-то напоминающий вавилонскую башню. Иногда ночью он забирался на нее. Оттуда город виделся звездным небом.
   Закрыв глаза, Илья попытался вспомнить сон. Его опять унесло куда-то в темноту со всем, что было вокруг...
  
   Рыжая сука беспокойно заскулила.
   Илья приоткрыл глаза, ощущая себя наполовину полковником, а наполовину кем-то другим.
   Тетя укрыла его шинелью.
   Он улыбнулся. Он еще видел лицо незнакомки с Мертвого острова, увитое цветами радости, ее зыбкий взгляд, тонкие губы. Все это всплыло как в темном зеркале, из которого она вышла. Забыв об острове, она блуждала по комнате, жмурилась, теребя ленты, бусы, смеялась, не закрывая глаз.
   Он смотрел на незнакомку, и сердце его переполнялось любовью.
   Незнакомка села на кровать, которая оказалась вовсе не тесной для двоих. Ее рыжие волосы волной упали Илье на грудь, расплескались. Он утонул в них и...
   Судорожно всхлипнув, он привстал. В зеркале отразились мерцающие гвоздики, мальвы и его лицо.
   Он откинулся на подушку, вспоминая детский смех незнакомки, ее поцелуи, от которых остался лишь вкус слюны, а от райских бабочек - вылинявшие занавески на окне.
   Створка окна покачивалась. Он увидел мост, кривые ветви терна, точно извивы женского тела...
  
   Когда незнакомка с Мертвого острова явилась Илье наяву, он не удивился.
   В жизнь каждого человека вплетаются нити странных совпадений и случайностей.
   Она стояла у афишной тумбы на углу Болотной улицы и пыталась открыть сломанный зонт. Сходство было просто поразительное, не объяснимое лишь игрой воображения. Одета она была как вдова. Илья что-то сказал ей, из чего лишь немногое понял сам. Она тихо рассмеялась и исчезла в толпе.
   Весь день Илья казался удрученным, смотрел в потолок, вздыхал. Доходило до того, что он не знал, где находится и кто он. В нем говорили два голоса.
   Ближе к вечеру он залез по лестнице на крышу. Он увидел дом, в котором родился, отсветы стекол, песчаные окрестности, море, отмели, небо. Он потянулся. Из груди вырвался вздох. Ему показалось, что он коснулся неба...
  
   Разбудили Илью звуки музыки.
   Город праздновал день независимости. Улицы были запружены толпами людей. Толпа стояла на толпе. За одной толпой возникала другая толпа. Как волны они с шумом и смятением разбивались о стены улиц. Реяли на ветру знамена, флаги, плескались транспаранты. Прямо посреди неба плавали дирижабли, расцветали фейерверки, звучала музыка. Все как в обманчивом сне.
   Появилась Маргарита.
   Взмахнув крыльями, он устремился за ней.
   Покружив над Лысой горой, они скользнули вниз и скрылись в пещере.
   Илья изумленно огляделся.
   На стенах поблескивали изображения странных существ самых различных видов и удивительных для глаз форм. У одних был облик женщин с крыльями, другие - с двумя и даже с тремя лицами, при этом тело у них было одно. Они останавливали, завораживали взгляд. Иногда они становились откровенно бесформенными. Свет размывал их.
   Маргариты среди этих странных существ не было. Илья заполз в нишу, свернулся, как улитка, и заснул.
   Среди ночи он проснулся. Ему показалось, что кто-то лижет его ступни.
   Он привстал.
   У его ног сидела волчица. Глаза у нее сидели глубоко и косо, и неприятно отсвечивали.
   Увидев, что он очнулся, волчица положила лапы ему на грудь и завела свою волчью песню. Он закрыл глаза и стал неумело подвывать. Он еще не овладел волчьей речью, не знал он и правил...
  
   Зыбкий свет утра осветил вершины скал.
   Илья приоткрыл веки и увидел вместо волчицы Вику. Длинная в складках ночная рубашка медленно ниспала с ее плеч, открывая грудь, живот, бедра. Поймав его уклончивый, стыдливый взгляд желания, ищущий не то, что видит, она улыбнулась краем рта и вытянулась рядом с ним, как связала его ласками. Она покусывала, возбуждала его языком. Волна желания захлестнула его и унесла с собой. Это напоминало падение в бездну головой вниз...
  
   Плавно опустившись на площади, Илья очутился среди деревьев и птиц, которые видели свои сны и смолкли от удивления, впрочем, не надолго. Он перешел площадь и скрылся в арке дома с колоннами. Некогда это был красивый и процветающий дом с всякими удобствами, пришедший в упадок, как и весь этот островной городок с театром и тюрьмой.
   Путаясь в ключах, Илья открыл дверь. В комнате было сумрачно, сыро. Одеяло валялось на полу. Илья задернул гардины. Весь день он что-то писал, водил пером, копируя слова из книг, даже не зная, что они означают.
   Часы пробили половину седьмого.
   Илья как-то странно глянул по сторонам, как будто он попал в незнакомое место.
   Дом был старый с узкими коридорами и шаткими, жутко скрипящими лестницами.
   Послонявшись по коридорам, Илья остановился у комнаты тети. Створка двери была чуть приоткрыта. Он заглянул в щель.
   На стенах висели портреты родственников, которых тетя пережила. Женщины были похожи на помон, венер и цирер, а мужчины - просто вылитые сатиры.
   Дядя глянул на Илью из рамы с каким-то одобрением и радостью, однако промелькнула в его взгляде и тень сочувствия, а может быть даже жалости. На портрете он выглядел хрупким, каким-то недолговечным. Он был писателем, вытерпел две войны и оккупацию, много странствовал, повидал землю и небо, но это его не испортило и даже не слишком взволновало. Одно время он жил в Египте, а оттуда пришел к израильтянам, где заслуженно получил свою награду и некую отметину или же увечье. Он почти разучился ходить. На грани помрачения он протянул еще несколько лет унылой и безвестной жизни в доме на песчаном берегу, потом исчез. Его нашли мертвым в пустынном месте. Лицо его не только не почернело, как это бывает с трупами, но было светлым и цветущим. И звери его не тронули.
   Илья нашел среди картин портрет Маргариты. Она сидела у окна, из которого открывался вид на море и черные утесы. На ее коленях прыгал мальчик, белобрысый и голенький как ангел. Вот он взлетел к потолку и, описав дугу, завис у люстры, потом качнул ее сосульки, прислушиваясь к наваждению звуков. Казалось, в воздухе трепещут и попискивают летучие мыши.
   Заскрипели ступени лестницы, которая вела в мансарду.
   Мимо прошла тетя, листая какую-то рукопись. Ее сопровождала сука в заплатанной жилетке.
   Тетя была красивая, образованная, с хорошим вкусом, но со странностями. Жить с ней было непросто.
   Двигалась тетя медленно, неуверенно, приостановилась на полпути у зеркала, уклончиво глянула на свое отражение. Лицо у нее было тонкое и бледное, проникнутое хрупкой правильностью, волосы рыжеватые, глаза карие, брови приподняты. Это придавало ей такой вид, как будто она чем-то удивлена. На ней было узкое длинное платье с бретельками. На ногах туфли на низком каблуке.
   Запрокинув стройную шею, тетя что-то прочитала вслух в возвышенном стиле. Она настраивала голос, репетировала жесты, позы для пьесы, которую нашла в бумагах дяди...
   Голос тети прервался. Она сглотнула слюну. В рукописи была лакуна. Иногда дядя не замечал, что чернила не оставляют на бумаге следа.
   Какое-то время тетя оставалась сама собой и никем больше. Она стояла у зеркала худая, стриженная, с голыми руками, на лбу сыпь, веки воспаленные, взгляд тупой.
   Тетя ушла. В коридоре остался только ее запах. От нее всегда хорошо пахло.
   Илья закрыл дверь и лег на кушетку.
   Створка окна покачивалась, ловя и искажая отражения.
   Неожиданно в отражении стекол появилась незнакомка с Мертвого острова.
   Это было как сон, в котором то, чего Илья больше всего хотел и боялся, повторялось и повторялось.
   Незнакомка расстегнула блузку. Губы ее вздернулись, обнажая зубы.
   По ногам Ильи поползли мурашки, глаза наполнились слезами, перехватило дыхание. Он забарахтался в простынях, точно утопающий, пытаясь нащупать дно, но дна не было.
   Незнакомка встряхнула головой, окружив ее рыжим сиянием, и исчезла.
   Оживленный лай собак привел Илью в чувство. Стало легче дышать. Он и раньше видел во сне то и другое, однако незнакомка не была сном.
   Прикрыв наготу простыней, он сел в кресло. Он сидел, отяжелевший, в тоске и с головной болью. Лицо его было серое, измученное бессонницей.
   Светало. Город постепенно приобретал свои привычные очертания и пропорции.
   Взгляд Ильи устремился куда-то в пустоту, где обрисовалось нечто бесформенное и исчезло, чтобы напомнить о себе ночью саднящей болью в висках и мыслями о смерти...
  
   Хлопали флаги. Летали и кричали чайки.
   Крики чаек разбудили Илью. Он протер глаза, оделся и вышел на улицу.
   Он не помнил, как очутился в этом доме.
   В комнате, куда он вошел, было сумрачно, душно. Он зажег лампу.
   Из-за темноты вышел дед, потом отец. Илья с трудом узнал его. Тени исказили его до неузнаваемости. Выглядел он жутковато, лицо горбоносое, изможденное, все в морщинах, напоминающих трещины на стекле, глаза запавшие. Он не только похудел, но и как будто стал выше ростом.
   Все это Илья увидел в каком-то серовато коричневом свете, как на старой фотографии. Он смущенно и неуверенно оглянулся. Его окружали родственники. Их было больше, чем могло бы быть. Произошло как бы удвоение настоящего в прошлом. Во всем была явная абсурдность, но как-то так получалось, что этого никто не замечал. Тусклый свет делал не существенным различие между тем, кто был еще жив, и теми, кто умер.
   Илья сел. Он был похож на уставшего летать ангела.
   Дверь захлопнулась и лампа погасла.
   Откуда из темноты протянулись пучки света.
   Замелькали кадры кинохроники.
   Илья прислушался к голосу за кадром. Голос напоминал молитву, рождал какое-то раздражение, зуд в душе, метание от одного отчаяния к другому. Говорил один голос, а слышны были два голоса. За словами тянулись вереницы образов, картин, сцен, событий.
   Неожиданно движение кадров кинохроники остановилось.
   Илья точно уснул, замер или даже умер.
   Появилась волчица.
   Губы Ильи вздернулись, обнажая зубы. Он с удивлением наблюдал, как волчица превращалась в нечто гибкое, прелестное. Маленькая, нежная, беззащитная, личико тонкое, печальное, глаза грустные. Лишь намек на грудь.
  -- Маргарита... - прошептал он.
   Он не мог отвести взгляда от ее лица, которое постепенно светлело, разрасталось, поглощая окружающую ее темноту.
   Вдруг нашел страх, что все это пустое, призрачное.
   Дыхание стеснилось.
   Он шагнул к Маргарите и почувствовал, что проваливается в какие-то незнакомые крутизны и бездны...
  
  

Ю.Трещев "Рыжая волчица"

_____________________________________________________________________________________________

  

-39-

  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"