Спейсен вышел из дома. Сегодня, в выходной, по телевизору абсолютно нечего смотреть - сплошные оргиастические шоу извращенцев. В последнее время их стали показывать все чаще - психологи, психотерапевты и психиатры, словно сговорившись, хором утверждали, что с маниями лучше всего бороться, потакая им. Тогда, дескать, они быстренько дойдут до финального развития - потому что дальше некуда - и самоликвидируются.
И вообще, говорили они, человек должен быть свободен. Можно делать все, что не ущемляет свободы другого человека.
Долгая пропаганда дала плоды: люди пустились во все тяжкие.
Куда делись те буколические времена, когда хозяева с гордостью показывали, как их четвероногие питомцы ходят на задних и передних лапах, прыгают на одной ножке (и не по причине отсутствия остальных!), катаются клубком (речь идет не о ежиках), делают стойку на языке и на ушах. Теперь они показывали совсем иное...
К сожалению, описать все, проделываемое на телеэкране хозяевами вкупе со своими питомцами нет никакой возможности. И не потому, что это не поддается никакому описанию.
А если бы и поддалось, цензура не пропустила бы ни одного, пусть и в действительно свободной печати. Что поделаешь: законы консервативнее реальности, и если порнография запрещена, ею лучше не заниматься: себе дороже.
Тем более что для абсолютного большинства извращений в лексиконе человечества пока не имеется необходимых слов - может быть потому, что те, кто занимаются извращениями, не лингвисты, а занимающиеся лингвисты настолько сильно поглощены процессом, что вербализировать действия не могут.
Словом, по телевизору смотреть было решительно нечего.
Но и на улицах плакаты и бегущая стереоскопическая реклама навязчиво предлагали массу индивидуальных развратов и развратных групповух:
"Я люблю вас своим "фордом"": последняя модель автомобиля на фоне размазанных по асфальту кишок. Нет, это "обычная" реклама машины.
"Покупайте собачьи фаллоимитаторы!"
"Отоларинготический секс!"... или "Отолярвиногический"? Спейсен как-то не разобрал - слишком быстро шел.
Спейсен с презрительной усмешкой отвергал многочисленные заманухи всех цветов и оттенков.
- Вы этого еще не пробовали! - неслось отовсюду. - Только наше сексуальное извращение запомнится вам всерьез и надолго!
И рекламировали, рекламировали, рекламировали - от секс-кузнечиќков до секс-слонов.
- Мухи, мухи, мухи! - доносилось с другой стороны. - Их жужжание разбудит в вас самые низменные инстинкты. А шевеление лапок и трепетание крылышек даст незабываемые ощущения!
- Да, в мире слишком много соблазнов, - вздохнул Спейсен, и добавил: - чтобы им подчиняться.
И снова пошел, отрицательно покачивая головой из стороны в сторону. Как ни странно, это неуловимое движение легко отметало в стороны торговцев разрешенными извращениями.
Однако через несколько минут одинокого хождения к Спейсену прицепился элегантно одетый патлатый джентльмен.
- Я понял вас! - громогласно провозгласил он, пытаясь ухватить Спейсена за пуговицу, которых у того не было. - Я тоже ловлю кайф, все отвергая!
Но не успел развить теорию, так как был оттеснен и перехвачен толстушкой, ведущей на поводке двух страусов: она проповедовала орнитофилию.
На перекрестке Спейсена остановила небольшая толпа: люди окружили стоящего на невысоком постаменте малооопрятного гражданина, обнимающего и ласкающего себя во всех доступных местах. Пообок стоял приятель и давал необходимые пояснения очевидному:
- Внутри него живет женщина! Она скрыта полностью, снаружи видны лишь руки. Это не себялюбие, а высшая форма двухкомпонентной любви!
- А мне показалось совсем иное, - пробурчал Спейсен и добавил во всеуслышание: - Лучше бы она ему белье постирала! Раз руки на месте...
Ответа он не услышал. Должно быть, его не было.
Спейсен торопился за город. Он никогда не пользовался муниципальным транспортом: общеизвестно, что вход и выход в любое средство передвижения, равно как и проезд, символизирует определенную форму предоргастических колебаний. Особенно это заметно при поездках в метро, когда поезд то и дело ныряет в тоннель или выныривает из него. То же наблюдается и в наземном транспорте при проезде под мостами, акведуками, трубопроводами, пешеходными переходами, и при движении по узким улицам. По широким, впрочем, тоже.
Извращений подобного рода Спейсен не любил. У него была совершенно другая страсть.
Миновав пригородные поселки, и стараясь не заглядываться на происходящее на лужайках перед, около и за домами - чтобы не пригласили поучаствовать, - Спейсен углубился в зеленую зону.
Здесь его некоторое время донимало жалобное блеяние козочек и овечек, мычание коров и телят, ржание лошадей и какие-то невообразимые стоны, крики и уханья, производимые, несомненно, людьми.
Но постепенно стихли и звуки. Даже пчелы и шмели, некоторое время жужжащие над ухом, отстали. А ведь в их жужжании, если прислушаться, тоже можно было уловить скрытый сексуальный смысл.
Спейсен зашел уже далеко. Так далеко от города - хотелось ему верить - не заходил никто.
Оставалось пройти совсем немного. Спейсен решил сделать небольшой крюк и зайти с другой стороны - чтобы сбить со следа возможных преследователей. Вуайеризм процветал махрово и развесисто, а Спейсену не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал его тайну.
И потому был неприятно поражен, когда, выйдя на полянку, на которой ни разу не был, хотя та находилась совсем недалеко от заветного места, - обнаружил лежащего лицом вниз абсолютно голого парня. Производимые телодвижения, казалось, не оставляли ни малейшего сомнения в происходящем. И все же...
Ведь каждый день появлялись все новые извращения. Что, если это - одно из них.
- Что ты здесь делаешь? - презрительно спросил Спейсен.
Парень неторопливо поднялся, поправил сбившийся на затылок золоченый шлем, и горделиво указал на уходящее вглубь земли отверстие. Оттуда поднимался поток теплого воздуха.
- Я - Зевс! - царственным басом произнес он. - А Гея - моя жена!
Спейсен усмехнулся и ничего не сказал. Привычно подумал: "Извращенцы!" и, сторонясь, бочком миновал лже-Зевса, продолжающего вглядываться в уходящее на неведомую глубину отверстие..
Быстро темнело. На небе загорались первые звезды, смущенно перемигиваясь, точно им было неудобно наблюдать за тем, что вытворяют люди на земле. Чернота неба усиливалась.
Спейсен остановился у заросшего мягкой травой холма.
"А вдруг наверху кто-то есть?" - с тревогой подумал он.
Но на холме никого не было, холм был по-прежнему чист.
"Значит, никто до сих пор не узнал!" - радостно подумал Спейсен.
Он поднялся на самую вершину, разделся, лег на спину и раскинул руки.
На него стремительно падала Вселенная.