Киев был пуст. Тишина царила на улицах. Не светилось ни одно окно, и не потому, что за окнами спали: в квартирах не было людей.
Не горели и фонари, хотя ночь еще не кончилась.
Во всем громадном городе не осталось ни единого человека. Грандиозный эксперимент удался. Может, он был не совсем правильным с морально-этической точки зрения, но это еще надо смотреть: по законам какого времени? Бывают эпохи, когда люди едва ли не полностью отрицают то, что до них считалось абсолютно верным. Главное - у нас все получилось. Киев был первой ласточкой. За ним неизбежно последуют другие: то, что удалось однажды, можно повторить многократно. Столько, сколько будет необходимо.
Кто уполномочил меня решать за миллионы людей? А кто уполномочивает других? Почему им можно одним мановением руки бросать в топку войны те же самые миллионы? Почему они могут принимать решение начинать войны, бросать атомные бомбы на головы мирных жителей? Почему они с легкостью расписываются за других, распоряжаются чужими жизнями? Почему их после этого не мучает совесть?
Почему им - можно, а мне - нельзя?
Главное, что цели у меня были самые благие. И пусть я еще не до конца понимаю, что произойдет по окончании эксперимента, во что он выльется, основное для меня сейчас - осознание собственной правоты. Пускай мне когда-то говорили, что я - сумасшедший, пускай пытались удержать, пускай грозили всеми мыслимыми и немыслимыми карами. Я отмел все возражения. Я могу сделать ЭТО. Имею полное право. И потому делаю.
Тем более, что это - меньшее зло.
Поэтому людей я не жалел. Когда их выводили ночью из квартир, и они испуганно озирались; когда спускались по лестницам, когда их заталкивали в машины. Но, в конце концов, они были к этому готовы. И не я подготовил их! Они привыкли повиноваться. Хотя бы в этом совесть моя чиста. Да и во всем остальном. Я считаю, что я прав, поэтому поступаю в соответствии со своей правотой.
Людей было много, очень много. Но нас было больше. Потому что провести всю работу надо было как можно скорее: чтобы никто не успел ничего сообщить. А если кто и успел бы - чтобы ему не успели поверить. А если и поверили бы - чтобы не смогли ничего предпринять. Чтобы все произошло так, как я задумал.
Что будет потом - неважно. Надеюсь, меня поймут правильно.
Мне говорили, что, возможно, не стоило убирать всех. Но я не хотел рисковать: мало ли какие флуктуации могут произойти? И как отбирать, кого можно, кого нельзя? Нет уж: всех так всех. А потом разберемся.
Такого широкомасштабного эксперимента не проводил никто. Возможно, боялись. Чего? Нет, помнится, в США была попытка провести нечто подобное, хотя и несколько иного плана: не допустить Пирл-Харбора. Но в последний момент исполнители испугались. Чего - моральной ответственности? Или им помешал "страх перед будущим"? Меня подобные страхи не мучают. Я считаю, что я прав - и, значит, я прав.
Я шел по улицам и поглядывал на постепенно синеющее небо. Приближался рассвет. Он должен подтвердить мою правоту.
Да, люди - слишком большая ценность, чтобы ими разбрасываться. Правда, не все это понимают. Но когда-то же должны начать понимать! Для этого я и решил провести этот сумасшедший эксперимент. Я надеюсь, все, кого мы успели убрать из города, сумеют найти себя в будущем. Пусть оно будет немножко другим. Но я не думаю, что оно станет от этого хуже.
Я вышел к вокзалу. Еле слышно шелестели каштаны. В их шелесте я слышал одобрение своему поступку. И поэтому у меня стало легко на душе...
В небесах послышался тяжелый отдаленный гул. Ничего, я успею исчезнуть. Время еще есть: часы показывали три часа пятьдесят пять минут.
Было двадцать второе июня тысяча девятьсот сорок первого года...