УЧИТЕЛЮ -
Высоцкому
Владимиру
Семеновичу
посвящается
ЮБИЛЕЙНОЕ
И со щитом - и все же на щите,
Как на огромнейшей Доске Почета,
А под щитом, в духовной нищете,
Толпа разнообразнейшего сброда.
Сейчас, стараясь все взвалить на щит,
В "друзья по духу" лезет чуть не каждый.
Вот-этот от натуги аж пищит:
Пытается поднять, что сам втоптал же.
Уже засижен "ахами" портрет,
На черно-белом - ярости румянец.
"Да, был поэт, поэтов больше нет",-
Готовят лавры, ретушь, нимб и глянец.
Потоки слов вздымаются, грозя
Все затопить, хотя они - пустые.
Пустили сопли и идут, скользя:
"Ну как же мы такое допустили?"
Толпой стенают "братья по перу":
"Ах, как поэты рано умирают!"
Пером гусиным черную икру
Среди зубов лениво ковыряют.
Кто признавал с собою наравне,
Кто дат бежал, трагически-манящих?
Вопросы задавал: когда же мне?..
А может, я поэт не настоящий?
Теперь очнулись, спохватившись вдруг:
"Потомки, может, вспомнят, не забудут,
Что нам он тоже был какой-то друг.
Из-за него и нас все помнить будут."
А если б ожил? Отвернулись бы
И не признали б, верно, и доныне.
Ну почему мы ценим так гробы,
Забыв, что люди могут быть живыми?
***
Все говорят: не выдержало сердце,
Разорвалось - как лопнула струна.
От жизни еще можно отвертеться
И только смерть у каждого одна.
В те дни, когда во тьме брежневековья
Согласно все кивали головой -
Свой голос поднял против пустословья _
Отныне и доподлинно живой.
О нем молчали долго и упорно -
Не привыкать Поэтов умолчать.
Лишь прошипят порой: "Поете вздорно.
Скажите тихо, для чего кричать?"
А он кричал, вбивая песни в душу
И собственную душу в песни вбил.
Остановись, задумайся, послушай:
Для этого ли ты на свете жил?
Зачем писать стихи, когда не слышат
И песни - если некому их спеть?
Кричал, боясь: а если не услышат?
И торопился: может не успеть.
И не успел. Как много не сказал он!..
Но спелось столько, сколько не спилось -
И двух сердец, чтоб все вместилось, мало -
Поэтому одно и взорвалось.
И песни - сердца и души осколки
Летят и кружат всюду над страной.
"Он умер, умер!" - завывают волки,
А он всего лишь стал всегда живой.
Легко бороться против человека:
Нож в спину - и уже закрылся рот.
Но дух поэта дышит с духом века
И будет жить, покуда жив народ.
У ПАМЯТНИКА
Ваганьково. Пора рассвета.
Как неприветлив этот час!
Рассвет зимы - не сумрак лета:
Все небо тучами одето,
Непроницаемо для глаз.
Не видно солнца над страною
Все мрак и сырость,
Тлен и грязь,
Как будто прошлою порою
Похоронить успели нас.
И вдруг - сверкнуло над снегами...
Тот бронзовый неяркий свет...
Земля качнулась под ногами
И расстелился снег лугами.
Стоял, смотрел певец- поэт.
Гитары нимб над головою..
Освобожденное крыло...
И привередливые кони.
Присыпан снегом, как золою,
Плиту - цветами занесло.
И снег вокруг плиты подтаял -
Как видно, сердце все горит...
Но где-то рядом волчья стая:
Пусть не догонит - не устанет -
Упряжка за спиной храпит.
Кто сможет взять его гитару,
Кто крикнет так и прохрипит,
Не сдуру-спьяну, не с угару
Поддать сумеет жизни жару,
Кто суть его возьмет, не вид?
Он в песнях крыл всегда открыто
Тупые души, псевдовласть...
Такое нами не забыто:
Поэта тело здесь зарыто,
Душа - в народе осталась.
***
Держу в руках особенный предмет:
Прямоугольный, параллельно-плоский.
Приятный взгляду темно-синий цвет
И золотые буквы: "В. Высоцкий".
Открыта книга... Где ты, струнный звон?
Лишь с шелестом листаются страницы...
И не понять: он - или же не он?
Зачем посмел в бумагу превратиться?
Затиснут в рамки строчек и страниц,
Обуженный обрезом, сжат обложкой...
Слова сквозь буквы - взгляд из-под ресниц.
Поднять их, распахнуть, вздохнуть немножко!
Привязан к черным параллелям строк -
Они креста надежнее и крепче.
Ни черти не помогут и ни бог,
И даже просто выругаться нечем.
И хриплый голос не рванет ушей,
Не взбудоражит болью песен души..
Бумага что - отрада для мышей.
В сравненьи с языком - гораздо суше.
,,,Слеза скатилась из-под сжатых век,
А на душе скребли уныло кошки -
Ну до чего обидно: человек
Становится словами на обложке.
МАСКИ-2
"Вокруг меня сжимается кольцо,
Меня хватают, вовлекают в пляску.
Так-так: мое нормальное лицо
Все остальные приняли за маску."
В. Высоцкий
Смеялся бы, но в горле зреет плач:
Зачем меня на карнавал зазвали?
Я знаю: мой рассудок - мне палач,
Не выйти из извилин мне развалин.
Вокруг давно бушует маскарад,
Все ходят в масках, спрятав свои лица,
А я такому празднику не рад:
Я не могу бездумно веселиться.
Я не люблю веселья на заказ,
Дежурный смех - уж лучше без причины.
Всегда я обходился без прикрас
И сторонился мелочной личины.
Но все же тоже маску я надел -
Лицо мое иначе опознают,
Хотя за мной и нет особых дел,
И за простые - просто растерзают.
Стою, улыбкой яркой до ушей
До крови разрываю свои губы.
Смеются сзади: "Ты ее ушей!"
Добавили еще, но очень грубо.
А вот в таких же масках, как и я,
Идут, танцуют и призывно машут.
И обнадежен я: они - друзья!
Отныне праздник станет только нашим!
И маски одинаковы, и грим,
Как лица мысли - все похожи тоже!
Но мы молчим, а если говорим,
То речи масок выглядят убожей.
Мне надоело слушать этот бред,
Прошу я их: "Друзья, снимите маски!"
Они удивлены: "У нас их нет.
На жизнь всегда мы смотрим без опаски."
Не может быть!.. К губам присох мой смех,
Когда взглянул я в их глаза пустые.
Как оказаться смог я среди тех,
Кого сюда случайно пропустили?
Здесь маскарад, здесь праздник, здесь - не жизнь!
Все не всерьез здесь, правда, понарошку?
Насмешливо сказали мне: "Не злись!
Устал, бродяга? - протрезвей немножко."
Затравленно спина идет к стене:
Прижаться, раствориться, укрепиться!
И откровенно ясно стало мне:
Не маски всюду - подлинные лица.
Вот волки, лисы, змеи, палачи
И нелитературные герои.
Душою, сердцем, горлом хоть кричи -
В ответ никто не вскрикнет, не завоет.
Под маску сразу потом лезет страх:
А где же настоящие-то люди?
И вниз сплывает маска на слезах:
А что потом, что завтра с ними будет?
Пока я в маске, среди них я - свой.
Своих, надеюсь, редко кто терзает.
Но чувствую - неладно с головой:
К лицу надежно маска прирастает!
К их лицам, может, тоже приросли
Их маски в прошлом, и они привыкли,
Не плакали - и с масками росли -
И маски в лица глубоко проникли.
Мне людям лица хочется вернуть,
И чтоб в глазах у них светился разум.
Я покажу сейчас обратный путь:
Мы снимем маски, пусть не все, не сразу!
Пытаюсь снять, но маска приросла
И брызжет кровь из глаз - иль это слезы?
Но и слеза такая не спасла:
Должно быть, спохватился слишком поздно.
Как с маской непослушной совладать?
Как удалиться с праздника без вою? -
Собрать все силы, дернуть и - сорвать.
Хотя бы даже вместе с головою.
(ПОДРАЖАНИЕ)
Стальная громада брони и мотор -
Я "тигр", я немецкий танк.
Я с места вторую врубил и попёр.
Попробуй-ка, сделай так.
Топчу и стреляю, преграды мне нет,
Что есть на пути - сомну.
Что есть на пути - уничтожу в момент,
Я рад, что пошел на войну!
Расчет орудийный под траки подмят,
Мчу дальше, к востоку, но вот
Встает из окопов одетый в бушлат,
Ко мне, не сгибаясь, идет.
Зачем сумасшедшие здесь, на войне?
Он что - в рукопашный бой?
Он хочет пройти не позволить мне?
Он стихнет сейчас подо мной!
Все ближе и ближе... Зачем пулемет?
Его раздавлю я и так.
А он мне навстречу рванулся вперед,
Под гусеницами обмяк.
И тут - взрыв! - недолгий восторг мой прервал,
Пронзил острой болью в бок.
Я дернулся резко и сразу же встал,
Бензиновой кровью истек.
Огонь меня обнял, рвет жалюзи мне,
Мне б люки открыть, чтоб вздохнуть...
Но краска кипит на горячей броне
И к прошлому не повернуть.
Я здесь остаюсь, не сумел я пройти,
Но сзади идут друзья.
Они доползут!.. Но на их пути
Матрос. И пройти нельзя.
Что вижу?! Он ожил?! Нет! Нет!.. Я в огне,
Броней прожжена трава...
Никто не прошел, уподобившись мне,
За ним осталась Москва.
ВЕЩИЙ ОЛЕГ-3
С женой разошлись мы, квартиру я - ей,
А сам, не подумав, подался
В места, где еще не пугают зверей,
Вот там-то и обосновался.
Я домик себе отыскал типовой -
Натыкано тут их немало.
Моя же хатенка - клянусь головой! -
У самого края стояла.
Казалось: какие-такие дела
В глуши нашей могут твориться?
Но, видно, ошибка большая была
Мне в эти места удалиться.
Однажды случилось: под самую ночь -
В одиннадцать или двенадцать -
Мне спать захотелось уже, что не в мочь.
Вдруг слышу: сцепились ругаться.
Сначала негромко, а вот издали
Благим и как будто бы матом:
"Куда-де мою лошаденку свели?
Я - князь, хоть и был дипломатом!"
- Да вот же она! - и подводят поблизь.
Гляжу, на его сапожищах
И тина, и грязь, и болотная слизь,
Микробов - огромная тыща.
А рядом стоял и хихикал в рукав
Один старичишечка древний.
Я князю сказал, на сапог указав:
- Почисти сначала, деревня!
Но он не услышал, он думал: "Мой конь!
Товарищ, соратник..." И прочее.
А из таких, что меня только тронь -
И всех растерзаю на клочья!
Надеялся, что не отыщут в тайге...
А князь о коне все гнусавит
И грязную ногу в своем сапоге
На крышу он домика ставит.
Что делает он? Ведь не выдержал я!
А далее - Пушкин сказал:
"Из мертвой главы гробовая змея
Шипя, между тем, выползал."
Да, выскочил я и его укусил -
Не выдержали мои нервы.
Юристы сказали - я после спросил,-
Что он виноват: начал первый.
Но что ни тверди, а подобная речь
На нос никакой не налазит:
Меня же за мокрое могут привлечь!
Убил же я все-таки
князя.