Небольшое усилие и - он знал - перед напуганной девчонкой останется лишь быстро рассеивающаяся чёрная дымка. Глаза из стеклянных и отсутствующих вновь стали живыми. Уставшим взглядом он обвел комнату. Мрак кабинета обычно помогал сосредоточиться, но теперь давил. Мужчина встал из кресла. На ходу расстегивая жилет и верхние пуговицы на рубашке, дернул толстый золоченый шнурок. Тяжелые бархатные портьеры разъехались в стороны, пропуская лучи яркого послеполуденного солнца. Распахнув двери, он вышел на широкий балкон с толстой каменной балюстрадой.
Внутри ещё пекло. Сильна чертовка... Он закрыл глаза, в который раз за сегодня заставляя себя сосредоточиться, положил ладонь на грудь. Вскоре сильное, но беспорядочное биение приобрело спокойный ровный ритм, болевые ощущения у сердца прошли. Ноги слегка подрагивали. Он ненавидел слабость, ибо казался себе слишком уязвимым в такие минуты. Но усталость после перехода брала своё. Кроме того, применять силу на расстоянии, материализуя ипостась, когда реальное тело находилось так далеко, всегда отнимало слишком много энергии. А силы хоть и велики, но небезграничны.
Он устал. Сжав пальцами виски, пытался унять головную боль. Слишком устал - голова просто раскалывалась. Он мог очень многое, но вот справляться с откатами силы, так и не научился. Чувство пустоты, усталости такой, что подкашиваются ноги... Мужчина знал, что все это проходящее. Немного времени - и истощённый напряжением организм восстановится, а неприятные ощущения пройдут. Но вот головная боль... Это, да. Хорошо, если к ночи отпустит.
Уперся ладонями в перила и тяжело вздохнул.
Как они нашли ее? Тем более что девчонка уходила за барьер, и даже он, Тарон Волк, не мог чувствовать её? След оборвался в избе у болота и таял с каждой минутой. Мужчина внутренне сжался, вспоминая, как отчаялся тогда. Но каким-то образом девчонка заставила себя вернуться. Неужели и вправду настолько сильна, что может позволить себе гулять за барьер и обратно, когда ей вздумается? Что ж, если это действительно так, на что он искренне надеялся, это только на пользу. Об обратной стороне её силы мужчина старался не думать.
Даже отсюда, с балкона он чувствовал звенящую тишину замка. Она сжалась в углах, гулких безлюдных коридорах, глуша тонкий слух отсутствием звуков ... жизни. Как же он тосковал по тем временам, когда все было иначе...
За что мне все это? Он подошёл к низкому резному столику и налил в кубок медового хмеля, настоянного на луговых травах и липовом цвете, очень надеясь на то, что крепкий напиток снимет головную боль.
Корни этого безумия скрыты в тех годах, когда его отец, ещё полный сил князь Олаф сделал непростительно большую глупость. В окрестных лесах всегда водилось много волков, но в определённый период они расплодились так сильно, что очень часто охотники стали не возвращаться домой, а маленьких детей звери утаскивали прямо из колыбели. Потому была установлена новая традиция: ежегодная "волчья охота", когда кровожадное зверье нещадно истреблялось в лесах.
К слову сказать, через пару лет ситуация улучшилась. Не настолько, конечно, чтобы отпускать в лес детей, но волки перестали нападать на селения, и княжество вздохнуло свободней.
Олаф очень любил охоту, считая её единственно ярким развлечением, в плену азарта мог загонять зверя с утра до самого вечера. И только сгущающаяся темнота в лесу могла заставить его отступиться от выслеживания добычи. На одной из таких охот князь с несколькими друзьями напали на след волчицы и стали загонять её. После многократных неудачных попыток разгоряченный азартом Олаф все-таки ранил её стрелой, но зверю удалось скрыться в плотном подлеске. Пришлось оставить лошадей и, продираясь сквозь заросли, выискивать кровавые следы. Долго петляя по лесу и пропуская мимо ушей брань давно уставших друзей, князь, наконец то вышел к своему трофею.
Волчица лежала на земле и еле слышно поскуливала. Тяжело вздымались от хриплого дыхания бока. А в умных глазах было столько боли и страдания, что жёсткий сердцем князь невольно проникся и пожалел лесное создание. Выхватив длинный охотничий нож, пошёл к волчице. На мгновение ему показалось, что в глазах зверя мелькнуло понимание и ... ОДОБРЕНИЕ?
Она не сопротивлялась, только глухо рыкнула, когда Олаф, успокаивая, положил ей руку на загривок. Зажав шерсть в кулаке, слегка потянул, заставляя откинуть голову. Острое лезвие сделало своё дело - открыло глубокую рану, из которой тут же сильными толчками хлынула кровь. Волчица дернула лапами, напряглась. Но мужчина легонько прижал её к земле. Зверь внезапно изогнулся и грызанул князя за руку. Князь отпрянул с шипением и готовыми сорваться ругательствами. Ладонь была прокушена с двух сторон и сочилась кровью.
Волчица, затихнув навсегда, смотрела на него застывшими, удивительно красивыми глазами. Ни оскала, ни злобы - она УЛЫБАЛАСЬ.
Олаф потребовал немедленной перевязки. Вопреки обычаю, запретил снимать шкуру. Неожиданно для себя и тех, кто был рядом, сам вырыл яму и закопал волчицу.
Вскоре, у много лет бездетного князя появился ребёнок. Княгиня родила здорового крепкого мальчика с черными пронзительными глазками. Олаф был счастлив: сколько быков, сколько белых овец пролили кровь на жертвенный алтарь Ярилы! Князь даже закрыл глаза на тонкую полоску волчьей шерсти на затылке ребёнка.
Прошло несколько лет. Княжич рос крепким и подвижным. Сложный характер, поступки, порой, не по возрасту, вкупе с несвойственной ребёнку силой говорили о том, что Олаф - отец будущего воина и сильного лидера. Но кое-что все-таки очень беспокоило князя. Бесчисленное количество раз мужчина вспоминал случай с волчицей, и понимал, что только дурак не свяжет это происшествие с тем, каким родился его сын.
То, что ребёнок отличается от других детей, не было видно разве что слепому. Слишком сильный, слишком развитый для своего возраста он удивлял тем, что слышал слишком тонко, чувствовал запахи, которые никто не замечал, в скорости и реакции мог соперничать со взрослыми. Кто-то говорил, что способности княжича - то великое благословение Ярилы и Велеса. Но Олаф знал, что это - посмертный дар убитой им волчицы. И чем этот дар обернётся для его ребёнка и наследника - благословением или проклятьем?- мужчина не мог ответить. Но вскоре случай показал маявшемуся в тревоге князю судьбу его единственного сына.
Ночью в замке было слишком тихо. И тишина казалась мужчине тяжёлой, слишком настороженной. Он устал, но тревога гнала сон. Олаф сидел в каминном зале и, глядя на давно остывшие угли, вспоминал прошедший день...
Тарону исполнилось десять. Он возмужал настолько, что на тренировочной площадке разбрасывал широких в плечах воинов, как тряпичных кукол. По поводу десятилетия сына в замке был устроен пир, приглашены самые близкие друзья, организованы увеселения. Тарон был рад и возбужден, искренне радовался и принимал здравницы в свой адрес. Княгиня через слезы умиления и гордости глядела на своего сильного и красивого сына, как он по-детски счастлив и с интересом смотрит и на акробатов, и на состязания воинов, и на плясуний, как благодарит за любимые кушанья, в избытке выставленные на столах.
Но в один миг семейная идиллия была нарушена. Тарон, уловив перемену в настроении родителей, сразу обратил внимание на прибывших посреди пира гостей. Обманчиво приветливые улыбки и дружеские объятия. Княжич чувствовал угрозу от этих людей и ... фальшь. Слышал, как у отца колотится сердце, замирая в тревоге. Но как истинный князь Олаф радушно пригласил новых гостей за стол, ничем не выдав своего состояния.
Те, оставив при себе лишь короткие ножи, а все остальное доверив на попечение слуг, обменялись с хозяином присущими моменту фразами и, приняв хмельную здравницу, сели за дубовый стол по левую руку от князя.
Олаф видел, какие настороженные и недвусмысленные взгляды бросают Ловчие на Тарона, как тихо переговариваются между собой, пряча озабоченные лица и сгоняя с них напряжение, едва замечали, что князь наблюдает за ними.
Мужчина знал, что все это значит. Знал, что кроется в их напряженных жестах, во внешне вежливых церемониальных ответах, в застольной беседе, в том, как они следили за передвижениями княжича по пиршественной зале. Охотники видели силу, причем темную и в большом количестве, и это красноречиво сквозило в их взглядах. Вот зачем они здесь.
Ловчие были тем родом, который защищал долину от тёмных и нечисти. В своё время такого добра немало водилось за холмами и в окрестных лесах. Охотники, обладая особым зрением и восприятием, мгновенно угадывали наличие даже капли силы. Когда в долине рождался ребёнок - не важно в семье фермера, ремесленника или в дальних южных селениях у старообрядцев - к младенцу звали ловчего, чтобы тот посмотрел ребёнка. Если в новорожденном были зачатки искры, светлого начала, то семья переезжала в род целителей. Это считалось очень почетным. Такую семью уважали, одаривали. Ребёнок рос и, освоив необходимые навыки, становился полноправным целителем.
Если же у младенца видели тёмные задатки, Ловчий забирал у ребенка силу, а семье больше не разрешалось иметь детей. Обряд отнятия был очень болезненным как для охотника, так и для носителя. И чем больше у ребенка силы, тем больше была вероятность того, что он не выживет после обряда. Часто родители скрывали рождение таких детей, чем нарушали предписанный строгий закон.
Раньше в долине было больше силы. Дети рождались с ней довольно часто. Но постепенно искра, как и тёмное начало, стали вырождаться, теряясь в следующих поколениях, рассеивалась крупицами такими мелкими, что порой Ловчим, жадным до силы нечего было отбирать. В селениях целителей все меньше становилось тех, кто нес в себе искру с рождения. В последнее время знания стали передаваться через опыт, а не кровь. А уж рождение чистокровного светлого или тёмного ребёнка с большими способностями стало настолько редким явлением, что Ловчие скулили от боли, когда с непривычки забирали силу у малышей.
В своё время княгиня запретила показывать дитя Ловчим, ибо чувствовала сердцем, кого родила. Боялась, что обряд отнятия вместе с силой заберет и жизнь её сына. Поддавшись уговорам жёны и страху за наследника, Олаф нарушил закон. И теперь Охотники, почуяв темную суть, прибыли в замок, чтобы убедиться воочию. То, что они увидели, повергло в шок даже старших из них. Живое воплощение волка сидело за столом, ходило по залу, оставляя за собой яркий плотный шлейф, распространяло упоительный запах, исходило клубящейся чёрной дымкой силы в таком количестве, что хватило бы не на один десяток Ловчих.
Олаф видел, как у сидящих за столом трепетали ноздри, а пальцы, сжимавшие кубки нервно подрагивали. Видел, как в глазах зажглась алчная жажда. Цель визита охотников была предельно ясна. Естественно, сначала они попытаются поговорить, поторговаться, ведь он не какой-нибудь старообрядец в глухом южном городище. Он князь, предки которого безраздельно правили в долине не одну сотню лет. Но что, если он не согласится? Что будет, если правитель, требующий соблюдения закона, сам откажется следовать установленным правилам и попытается отстоять силу и жизнь своего единственного ребёнка? Глядя на свою княгиню, сидевшую с таким бледным лицом, что казалось, в нем не осталось ни единой кровинки, Олаф принял решение. Оно было единственно правильным, ибо отцовское сердце другого не допускало. После завершения пира и того, как гости засобирались по домам, князь и Ловчие обменявшись говорящими взглядами, прошли в каминный зал.
Даже не предложив гостям присесть, Олаф без предисловий выкрикнул:
-Я не отдам вам сына!
-Но таков закон.- Нестарый, но болезненно худой Ловчий презрительно поджал губы, а в глубоко посаженных глазах вспыхнула злоба.
-Это убьет его. По вашим лицам я вижу, что тёмная суть Тарона велика, и обряд просто лишит его жизни. Я не могу этого позволить!
Ловчие, не проявляя внешней агрессии, впрочем, встали плотнее, как бы смыкаясь. Олаф на какой-то миг допустил мысль, что сейчас произойдёт непоправимое. Князь не смог уловить еле заметное движение тонкими пальцами, в это же мгновение, рухнув на колени, схватился за голову. Ему показалось, что мозг засунули в огромные тиски и, сжимая с неведанной силой, пытаются выдавить из его головы все соки. Из носа потекла кровь. Сквозь боль и ватный туман, почти гасящий сознание князь услышал шелестящий голос у самого уха.
-Ты ведь понимаешь владыка, что не употребить по назначению такую силу мы не можем. Рано или поздно твой сын может навредить себе и другим. Смирись.
Тиски ослабли, и взмокнувший Олаф еле дополз до кресла.
-Ты ведь не хочешь нежелательных последствий, князь? На раздумья три дня тебе.
Ловчие тихо, будто призраки вышла из залы, оставив сильного, как медведь князя дрожать от потрясения и гнева.
И теперь, сидя у потухшего камина, Олаф вдруг услышал приглушенное поскуливание. Князь нервно передернул плечом, думая, что ему показалось, но скулеж перешёл в тихий рык. Олаф оглянулся. Зала была освещена лишь несколькими оплывшими свечами, но и этого было достаточно, чтобы хорошо рассмотреть стоявшего под арочным входом большого волка. Волосы зашевелились на голове. Но Олаф, мгновенно взяв себя в руки, протянулся за оружием. Жалобное поскуливание повторилось, и зверь шагнул ближе. В ужасе князь смотрел в жёлтые глаза, приближающегося хищника. Медленно, без резких движений он поднялся из резного кресла и стал на изготовку, каждый миг ожидая прыжка. Зверь, не обнажая клыков, подошёл ближе, и мужчина с ужасом увидел на нем ошметки одежды сына.
Страшная догадка хлестнула болью по сердцу. Он опустил меч, который тут же выпал из ослабевшей руки.
-Тарон?- спросил одними губами.
Волк мягко подошёл почти вплотную. В холке доставая отцу до пояса, уткнулся носом в руку и тоненько заскулил. В поднятых на него глазах, Олаф увидел слёзы.
-Сынок. - Мужчина опустился на колени и, обнял зверя за шею, спрятал своё лицо в жёсткой шерсти. - Вот ее проклятье. За то, что я сделал, волчица лишила меня самого дорогого.
Потом, будто очнувшись, поднялся и принялся расхаживать в волнении перед огромным камином.
-Они приходили за тобой, сынок. Ловчие не оставят тебя в покое, пока не выпьют твою силу и жизнь. - Он нервно сжал руками лоб, припоминая недавнюю пытку. - Тебе нужно бежать, Тарон. Сейчас. Подальше в лес. Уж лучше так, лучше ты погибнешь в лесу, чем здесь на наших глазах от рук этого воронья. Мне дали три дня, чтобы я принял решение, но мы с твоей матерью приняли его уже давно, как только ты родился. Я все ей объясню.
Он снова подошёл и порывисто обнял волка.
-Да будут Ярило и Велес милостивы к тебе.
Слегка подтолкнув зверя к выходу, Олаф долго смотрел на темную дымку, оставшуюся после того, как его сын исчез.
Лес пах горько, трава горько, свобода горько, как и те слезы, которые никак не проливались из видящих в темноте глаз, стояли дрожащим рыком у горла, давили на сильную грудь. Сердце билось непривычно быстро, глубокими толчками разнося по телу небывалую легкость, в которой не чувствовалось ни напряжения безумного бега, ни усталости - только горечь и боль от осознания происходящего и разлуки.
Волк бежал уже достаточно долго. Бежал за холмы, стараясь обогнать разгорающийся на востоке день.
Забившись в пещеру, Тарон отлеживался пол дня. Сердце щемило от боли и непонимания, и новая для него суть брала свое. Взбираясь на каменистый холм, легко обходя огромные валуны, княжич садился на вершине, поджимал хвост и, забросив морду к небу, отводил душу в тоскливом вое. Лаял, плакал. Вроде становилось легче. Но через некоторое время не проходящая тоска брала свое, и все начиналось снова.
Он никогда не оставался один. Мать всегда была рядом. А когда немного подрос, то и отец, и дружина, и учителя. Да что там? - чудо-ребенок всегда был в центре внимания. А теперь... Вот каким чудом он оказался на самом деле. Не человек телом, но и не волк душой. Не принадлежал теперь ни одному из миров: ни человечьему, ни звериному. Изгой, полукровка, проклятый Сварогом.
Голод, на время заглушив переживания, выгнал с насиженного места на следующий день. Тарон слышал кипучую жизнь леса, чувствовал запахи зверей, дразнящие, обещающие сытость. Но одно дело охотиться с луком и стрелами и совсем другое - с клыками. Сначала, не пытаясь скрытничать, Тарон присматривался к звериным тропам. Принюхивался, отсеивая посторонние природные запахи, звуки. И вскоре учуял то, к чему так рьяно вела новая ипостась.
На светлой опушке мерно пощипывала траву небольшая лань. Вот что сейчас делать? - лечь на брюхо и подползать. Подсказать было некому. Голод и необдуманные порывы - плохие советчики. Тарон вздохнул и прислушался к своей звериной сути. Та молчала - хорошо посоветовались. Что ж, придется действовать наугад.
Он подобрался, сжался в тугую пружину. Когда тело напряглось каждым мускулом, а желание прыжка стало почти болезненным, княжич рванул вперед. Земля взрылась бороздами от когтей, взметнувшаяся вырванная с корнем трава еще не успела осесть, а Тарон уже бесшумной черной тенью оказался рядом с ланью. Повалив животное на бок, так вцепился в шею, что даже челюсти свело, а верхние и нижние клыки лязгнули друг о друга. После того, как волк разжал зубы, голова так ничего и не понявшей лани болталась на тонкой полоске шкуры.
Тарон наслаждался кровавым, но сытным пиром тут же. Через некоторое время, слизав с шерсти кровь, княжич разомлел, еле доплелся до пещеры и провалился в сон.