Из автобуса высыпала толпа детишек. Класс седьмой, восьмой, не больше. Веселой гурьбой они ринулись через дорогу, направляясь к школе. Они бежали все вместе, за исключением одной невзрачной худенькой девочки. Её тоненькая курточка не соответствовала погодным условиям. Близился ноябрь, ребята уже вовсю надевали зимние плотные куртки, шарфы и шапки. А она шла в легкой ветровке. Один карман был разорван, и дыру эту она тщетно пыталась скрыть потёртым рюкзаком, переброшенным через правое плечо.
- Смотри по сторонам, **ка! - крикнул кто-то из мальчишек, обращаясь к девочке. Она повернулась к кричавшему, и в лицо ей брызнула мыльная вода. Какая-то дурацкая привычка, мода что ли, пошла у детей, которые брали с собой флаконы от жидкой карамели, используя его как способ облить и поиздеваться над неугодными им сверстниками.
- Что ты делаешь! - обратился к хулигану второй мальчишка. - Ей ведь может быть неприятно!
Казалось бы, он вступился за девочку, попытался защитить. И когда та повернулась к своему "спасителю", тот наотмашь ударил её какой-то грязной тряпкой, которую они нашли в салоне автобусе.
- Вытрись!
Толпу сотряс взрыв хохота. Девочка попыталась было сигануть в сторону, подальше от своих "товарищей", но её взяли в плотное кольцо. На расправу вели, не иначе.
- Что я вам сделала? Отстаньте! - кричала она, обращаясь к ребятам, но те лишь гоготали, подставляли подножки и всячески обзывались.
А ведь она ни в чем не виновата. Не виновата в том, что дети её не принимают, потому что у неё нет ни телефона, ни нормальной одежды. Не виновата, что защитить её некому. Не виновата, что она всегда в классе во всём виновата.
Они подходили к зданию школы. Дети начали постепенно расходиться, выпуская из оцепления свою жертву. Не хватало, чтобы кто-то из учителей увидел, что с ней кто-то общается в неподобающем тоне. И вообще, обращают на неё внимание. Пусть ходит себе, существует.
В гардеробе ей никто не уступал, а толкали и щипали со всех сторон. В один момент она чуть было не влетела в стену, но встретилась с несколькими старшеклассниками, обсуждающими какие-то свои дела. Они, естественно, отшатнулись, оттолкнули девочку, высказав всё, что они думают и о внешнем виде, и о поведении. Она ведь снова виновата!
На уроках девочка сидела одна. Никто не хотел с ней сидеть. Не помогало давление классного руководителя, постоянные встречи с социальными педагогами и психологами. Дети согласно кивали, искренне веря, что она такая же, как и остальные. Но как только закрывались двери, в неё летели бумажки и оскорбления. Однажды даже поменяли её стул на мусорное ведро. Та плакала, размазывая слёзы по грязным щекам, но ничего поделать с издёвками сверстников не удавалось. К родителям, вернее, к родителю, матери, обращаться за поддержкой не было смысла. Хорошо, если та вообще вспоминала, что у неё есть дочь и её надо кормить и одевать. Зачастую эту роль выполняла бабушка. Правда, сейчас она серьёзно заболела, и уже ей нужен был уход. Девочка старалась проводить с бабушкой максимальное количество времени. Она не говорила о тех обидных словах, что слышала в свой адрес, в адрес своей семьи. Она старалась улыбаться и поддерживать такого родного ей человека. Никто не знает, сколько ещё возможностей у них будет поговорить. Может быть, завтра станет последней встречей.
Каждый перерыв, каждые десятиминутные интервалы между уроками, девочка срывалась со своими вещами в детское крыло. Закрывалась в туалете, в самой дальней кабинке, но на разных этажах, чтобы не смогли выследить, чтобы не смогли её трогать. Там она повторяла домашнее задание, писала и рисовала. На тех обрывках пожелтевших тетрадей, что она находила в шкафах дома, сложно было сдавать выполняемые упражнения. Вернее, учителя такие принадлежности не принимали. Одна даже при всём классе двумя пальчиками взяла работу девочки, брезгливо сморщилась, и бросила обратно хозяйке. На адекватные отметки рассчитывать не приходилось.
И вот она снова сидит в кабинке, слушая, как замирает школьная жизнь, как затихают озорные детские голоса. Уроки кончились минут пятнадцать назад, но она всё ещё не решалась выйти. Мало ли, одноклассники ещё не разбрелись по домам. Они не спешат, если есть возможность выплеснуть свою желчь на ту, которая не может дать сдачи.
Кто-то вошел в туалет. Судя по грохоту инвентаря, это была техничка. Не стесняясь выражений, она высказала всё, что думала и о детях, и об администрации, пройдясь с самых низов до верхушки. Она поочерёдно открывала дверцы кабинок, проверяя состояние санузла. В одной из них и застала девочку.
- Куришь! **ка, вот кто курит! Выметайся! - крикнула техничка, замахнувшись тряпкой. Девочка поспешила выполнить требование женщины, но, второпях, зацепилась за ведро, и растянулась на грязном, мокром полу.
- Убейся тут ещё при мне! Дура слепая! Не видишь, что ли! Ещё раз застану тебя здесь, так попробуешь на вкус мою тряпку!
Она быстро поднялась, чувствуя боль в правом колене. С ужасом заметила, что разорвались брюки. Вернее, разошлись швы на латке, которую она сама ставила на выходных. Бабушка подсказывала как управляться со швейной машинкой, и была удовлетворена работой внучки. А та и трёх дней в относительно целых штанах не проходила. Разорвала...
Обида и горечь заполняли всё её существо. Она не выходила, она выбегала из школы, попутно минуя дежуривших на первом этаже работников социальной службы. Те попытались было её остановить, окликнуть, но ученица не обращала ни на кого внимания. Оказавшись на улице, она в ужасе замерла. Её одноклассники толпились неподалёку от крыльца школы. Правда, уже изрядно стемнело, а фонари, как это обычно бывает, не горели. Постарались те же ученики, приводя их в негодность. Это и спасло девочку. Она рванула в сторону, стараясь не производить шума. Бегство, паническое и такое стремительное, оказалось успешным. Оставалось лишь добраться до остановки, сесть в автобус, прижаться к каким-нибудь не особо брезгливым взрослым, и приехать домой. Такой простой, но очень сложный в исполнении план. Но у неё не было выбора. Нужно было бороться.
Несмотря на складывающийся ужасно день, добраться домой удалось без приключений. Входная дверь была приоткрыта, из квартиры доносились голоса. Сигаретный дым, казалось, заполнил всю прихожую. Воняло мочой и дешёвой водкой. Девочка иногда замечала, что по запаху начинает определять марки напитков. Где были из самых дешёвых, где - подороже.
- Пришла! Где шлялась! - взревел отчим, глядя на вошедшую на кухню девочку.
- Я только из школы!
- Что это за школы, где дети до ночи пропадают!
- Но у меня же вторая смена!
- Слышишь, ты с кем решила поспорить, дура малолетняя? Сейчас как дам!
Отчим находился в изрядном угаре. Он сидел, развалившись на приволоченном с какой-то помойки кресле. На столе было три рюмки, что-то из закуски, и пепельница, полная окурков. Матери видно не было. Да и непонятно было, кто ещё был в гостях.
- Возьми, поешь чего, - смягчившись, предложил отчим, одним небрежным движением придвинув тарелку девочке.
Та решила молча сделать всё, что ей скажут. Сейчас поест, закроется в комнате, а там и до утра останется продержаться.
- А где мама? - спросила она, откусывая большой кусок чёрствого хлеба.
- В спальне! Развлекается! ***ха! - грохнул по столу отчим. После чего наполнил рюмку. - Твоё здоровье!
Он редко закусывал. Скорее, после каждой выпитой дозы курил. И вот сейчас потянулся за очередной сигаретой. Щелчок зажигалки, и клубы сигаретного дыма поплыли в и так прокуренном воздухе.
- Уроки выучила? - спросил он, глядя на девочку сквозь дым. Алкоголь бурлил в его крови, призывая выполнить функции воспитателя. Он ведь в ответе за девочку. По крайней мере, в этот момент ему так и казалось.
- Сейчас пойду учить! - девочке не очень нравилось на кухне. Сигаретный дым жег лёгкие, глаза слезились.
- Ты двери-то не закрывай. Мало ли, захочу проверить.
Девочка кивнула. Спорить не было смысла, да и смелости у неё никогда не было. Отчим ростом под два метра, а весом явно за сотню. Она видела, как однажды он буквально вытряс душу из посмевшего ему дерзить мужика. Они стояли в очереди, и тот сделал замечание. За магазином отчим наглядно продемонстрировал, куда эти самые замечания можно направлять, и какое ему до них дело.
- Я пойду?
Но её вопрос остался без ответа. Отчим снова наполнил рюмку.
Проходя мимо спальни матери, она услышала какой-то шум. Обрывки фраз... Два голоса... Мужской и матери... Дверь была плотно прикрыта, а значит, она не имела права даже постучаться. У взрослых свои дела. Правда, почему эти дела мать решает не с отчимом, а с кем-то ещё.
Девочка пожалела, что не поехала к бабушке. Правда, пришлось бы утром возвращаться за учебниками. Но это не самое страшное в её ситуации. Она включила свет в своей комнате, взглянула на унылое зрелище, что открылось её глазам. Лампочка под потолком, без какого-либо плафона, без какого-либо намёка на светильник, небольшой комод, в котором уже давно не задвигались нормально полки, диванчик с ямой посередине. Она вздохнула, подошла к подобию стола, что ютился у окна, завешенного подобием занавески. Отметки могут быть самые низкие, но знания она обязана получать. Тем более, ей нравилось читать. Особенное удовольствие вызывали уроки литературы, на которых она слушала прекрасные истории о людях, живущих в различные эпохи, добивавшиеся признания, выходя из самых сложных ситуаций победителями. Она ходила в библиотеку очень часто, но книги, что ей выдавали, исходя с её внешнего вида, были как минимум десятки раз переклеенными. В них не хватало страниц, на некоторых картинках были дорисованы не совсем культурные части тела. Но она умела находить в этой всей грязи что-то интересное и ценное.
На кухне начиналась ссора. Двое мужчин о чём-то спорили. Девочка со страхом слушала, как они начинали кричать всё громче и громче. В какой-то момент завизжала мать, раздался громкий хлопок. Теперь кричал только отчим. Он ругался на мать девочки, на своего собутыльника. После этого последовала какая-то возня в прихожей, хлопнула входная дверь, и ссора кончилась. На кухне тихо всхлипывала мать, отчим, судя по звукам, перебирал бутылки, в поисках чего-нибудь на добавку.
Девочка не посмела выйти посмотреть, что там происходило. Ей было просто страшно. Страшно настолько, что ей хотелось закрыть двери. Придвинуть к ним диван, навалить всё своё жалкое имущество, спрятавшись от всего внешнего, что осталось там, через коридор.
Но закрывать двери было нельзя. Так сказал отчим. А ей не хотелось попадать под горячую руку.
Через час всё стихло. Мать снова ушла в спальню, отчим куда-то вышел. Он бросил что-то типа "буду через десять минут", но его не было намного дольше. Девочка взглянула на электронные часы на своей руке. Половина десятого. В принципе, можно лечь спать. Сбегать в душ, пока в ванной свободно, а дома нет лишних людей. Она достала из комода полотенце, бельё, отметив, что чистого и зашитого осталось совсем немного. До выходных, в принципе, хватит, а уже в субботу она займётся починкой одежды. Бабушка обязательно подскажет, как лучше это сделать.
Через приоткрытую дверь материнской спальни, девочка заметила, как её родительница "приземлилась" поперёк кровати. По храпу, разносившемуся по комнате, стало понятно, что женщина спит крепко и, скорее всего, до утра. Девочке было неприятно видеть, в каком виде находится родной ей человек. Но она ничем не могла помочь.
Девочка не сразу смогла принять душ. В ванной валялись лезвия от безопасной бритвы, какие-то бумажки и даже втулка от рулона туалетной бумаге с обрывком оной. Наконец, более-менее прибравшись, она включила воду. Естественно, ей хотелось бы подольше постоять под тёплыми струями, но приходилось поторапливаться. Не хотелось ей сталкиваться с вернувшимся с каких-то личных дел отчимом.
Она и не заметила, как он вошёл в ванную. Тихонько притворив двери, он стоял, едва дыша. За полупрозрачной шторкой принимала душ дочь женщины, которая причиняет ему боль и разочарование.
- А вот я и пришёл проверить уроки, - выдохнул он, встретившись взглядом с девочкой, когда та закончила водные процедуры и отодвинула шторку.
Мать в спальне повернулась во сне, выбирая более удобную позу. Ей снилась счастливая жизнь для неё и для дочери.