Троицкий Артур Андреевич. Агасфер (Фалес Аргивинянин)

Фалес Аргивинянин

Книга ll

Агасфер

Фалес Аргивинянин, Эмпидиоклу,

Сыну Милеса Абинянина, премудрости Бога Распятого Радоваться.

Предисловие

Я так начну, чтоб злобу мира

В венце своём не ощущать

Дабы флюид божественного пира

Не мог вой человека нарушать.

Не боле чем одной лишь розы

Я в людях ране лицезрел

И нравы человека, грёзы

В дальнейших строках я презрел.

Здесь человек, не зверь, не нелюдь

Душонке подлой преклоняясь.

И вдруг оборванная челядь

Глазами хлопала простясь.

О том и многом в этих строках,

Иль между ними ты прочтёшь

О вековечности в пороках,

Быть может правду и найдёшь...

Глава 1

Писал я ране, в первой книге

Как грязный, в рубищах народ

Оплот надежды, что в тунике

Искал не человека род.

Оставим тему мы о том

И сквозь года метнёмся ближе

Поговорим же о ином

Не опускаясь сути ниже.

Стеснён душою многогранной,

Что даже путаюсь в словах.

Печалью я измучен странной

Стяжает обуялый страх.

"Мой верный друг! с тобой поныне

Я Маяком не разделён

Ты не приверженец гордыни

И в том был ум твой уличён"

Как если бы отец строжайший

Ему нравоученья плёл

И до подробности мельчайшей

Я даже тени не навёл.

Узри, мой друг, рассказ страшнейший,

Что ныне я хочу предать

Твоей главе наимудрейшей

Дабы смогла она понять.

Души великой ипостаси,

Челом холодным воспринять;

Проклятья горестные страсти

Прошу с смирением понять.

Ту душу, что поныне рвётся

Грехи моленьем искупить;

И слёзы алые всё льются

Пытаясь Землю окропить.

Она сейчас по тверди топчет

Порока чёрные цветы,

И одного лишь только хочет -

Дабы сбылись её мечты.

Предречено ей так скитаться,

И быть могильщиком Земли,

И в небосклоне звёзд остаться, -

Что мы представить не могли.

Столь широка была дорога,

Последний путь, для тех неся,

Кто вышел с божьего порога

К народу, милости прося.

Но вот они, в плену Голгофы

Несут веками тяжкий крест

Во всех мирах сего Энрофа*

Не видя боле себе мест...

О, стрелы мощные Светила

Пронзали почвы борозду

Безветренная тишь томила

Не веря действу, как в бреду.

А толпы глупеньких мальчишек

Смеялись узникам в лицо.

И массы серые людишек

С двоённых уст давили подлицо.

Я сквозь слезу ослеплен солнцем,

Сквозь пелену взирал на то,

Как перед нашим Миротворцем

Метали в грязь вселенское Ничто.

Армады мух, иных несчастий

Метались в счастии былом.

Бесстыдный мир погряз в бесчестии

Но я уверен был в одном.

Так чинным шагом застучали,

Что в одеянии златом,

В окровавленных покрывалах

Тащили крест свой за крестом.

Народ алкал, подобно сукам

Срыгая гной на тех троих

Нисшедших по глубоким мукам;

Один упал у ног моих.

Но не успел я оглянуться

Как кнут, подобно Цербера хвосту

Не дал к упавшему нагнуться,

Оставив на спине той борозду.

К какой же тьме вы люди льнёте?

Кому душою отдались?

Ужели лучик не прольёте

На тех, кто здесь с крестом прошлись?

Его мне взор сознанье затуманил,

Его пяты всегда в пыли,

И запах смрада одурманил

Ту челядь, что на казнь "смели".

Подтёки крови растекались

Во весь мистический сей лик

Как лава и вулкан расстались

Светила, искажая блик.

Я так стоял, себя не помня

Всё человечье зло сознав,

Что хлад души моей истомья

Исторгнул стон, меня предав.

И богоборческие дары

Я был готов за то отдать,

Чтоб ни одной глазницы пары

Не смели зреньем обладать.

Сиянье ангелов прекрасных

Мне предавали массу сил,

А на одеждах их атласных

Слезу вдруг кто-то обронил.

Представь же ты, какая жуть

Мой дух в мгновенье обуяла,

За тех, кто здесь свершал свой путь.

Что страх покрыл как одеяло.

Меж тем гигантский человек,

Из расы индуян произошедший

Вперял свой взор в глаза навек,

Как если б с ада был нисшедший.

В его очах мерцали те,

Кто перед смертью на дороге

Проклятья смерти на кресте

Ему внушали на пороге...

А третий шёл скоту подобный,

Гиене смрадной был подстать,

И исторгая стон утробный

Трусливых слёз не мог унять.

То, сетуя на суд неправый ,

То свет пороками хуля

Рассудок был его не здравый

Он выл прощение моля.

Сколь близок был их час расплаты,

Великих зрелищ, пробил час

А в лицах бледных слёз раскаты

Искал вокруг мой яркий глаз.

Глава 2

Распутниц пёстрые одежды

Стеклянных глаз, испара вин.

Стенанья толп и крик невежды,

О смерти Назарея выбил клин.

Вельможи в царственных одеждах

Сновали меж тупых блудниц,

Что и в несбыточных надеждах

Я б не увидел горечь лиц...

Мне солнце пятна выжигало,

Лицо моё избороздя

И смрадный запах изжигала

Лучами алыми пройдя.

Где группа гнусных саддукеев

Не знавших, что их вскоре ждёт

И та не знала горсть плебеев,

Что раз посеет, то и жнёт!

Я мысль ловил, что шла досюда;

Чрез град теней и светлых душ,

Что бились за крупицы люда,

Я силу навострил всех уш.

И взгляд мой разом пропитала

Столь много видевших жрецов

Их разум мыслью распирало:

"Кто был тот Назарей и Царь отцов?"

Чем движим был жрец Каиафа

Когда записки дал сжигать

О том, кто первым шёл к Голгофе?

Они хотели разгадать!

Пытливый ум их не спокоен:

"На чём Каиафа, Иоанн...

Их тайный говор был построен

Иль был урок им преподан?"

И Гамаликл, Никодим

Столь искренне поверивших Иисусу

Остались, не услышаны, одним

Причинам веданным Иисусу"

Вот обсужденья начались

О речи Каиафа в Синдрионе

И вновь упрёки начались,

Что письмена попрал в каноне.

"Почтенные собратья мои, -

Так говорил Каиафа в Синдрионе, -

Распятья требуют слои,

Что саддукеями зовутся в лоне.

Я предлагаю два пути

Какой вам боле приглянётся

Смогли бы Назарея мы спасти

Тогда и наша кровь прольётся.

Покуда нас к сообществу примкнут

Лишив богатства, знати рода.

И всё равно его распнут.

Так в чём же здесь для нас угода?

Так может пасть Синедрион

Один не жертва для народа!"

На сим рассказ закончил он

Здесь мне ясна его порода.

Но, что сказать о тех записках,

О всех деяниях Его.

О тех сожженных разом списках,

Что доносились на него.

Да, если б слышали жрецы

Собранье в тайне Синдреона

Халдеев древних мудрецы

На тронах восседали свода.

По счёту было столько их

Сколь месяцев в году не боле

Но год не властен был для них -

Такой совет подвержен доле.

Под знаком Духа Лунного Знаменья

Таинственного бога Адонаи

Владыка в Вавилоне населенья

Был богом Бэла. Стаи

Паломников молилась перед ним

И как тогда растерянно гласящий

Перед Синедрионом сим

Стоял Каиафа светом воссиящий.

Хитоном серым был сокрыт

С главою вкупе, говорящий

Один лишь лик его открыт

Чертами близ к себе манящий.

Наверно, помнится тебе

Когда не выучив заданья

Перед учителем к себе

Повинно чувствовал стенанья.

Вот так и он, седой "юнец"

Созвал великое собранье

Дабы решеньем, наконец

Ответ взвалить на совещанье.

"Взываю к мудрости синклит, -

Изрёк виновник распинаясь, -

Молю, чтобы был свет пролит

На корень дел, не отвлекаясь.

Внемлите, дети Адонаи

Каков наш будет первый шаг

О, видел бы наш предок Каин

Раз мы не знаем, кто наш враг?

Святилища безмолвствуют Луны

Мы с мудростью своей остались братья!

Не слышу я божественной струны

Кто этот Назарей не в силах знать я.

Молчит в преддверии Земля

Мерцанье звёзд сейчас угаснет

Луны святилища моля

Народа жизни свет увянет!"

Халдей великий Даниил

Спустя минут молчанья молвил,

(Журчащим гласом он струл)

И всё ж отчасти успокоил:

"Я первый жрец в стихиях Вавилона,

Меня не нужно представлять

Закрыло мне сознанье Лоно;

Об этом должен я смолчать.

Смиренных духов Адонаи

Не слышу откровений я,

Хоть их бесчисленные стаи

Впитают правду затая.

Молчат и Каббалы писанья,

Что древний нам оставил род

И я открою вам признанья,

В большой опасности народ.

О, как узнать кто Назарянин,

Что древних отрицал слова?

Иного ль космоса мирянин,

Как вторит алчная молва?

Поддержишь или бросишь в бездну

Не зная истины святой

И в горечь я пойду безвестну

Коль правда станется иной...

Лишь мудростью Земли решиться

Исход решения любой

И да Великим нам простится

Предел умения такой"

Погладив бороду седую

Взошёл на место Даниил

Ии вновь уж паузу большую

Раввин нарушил Израэл:

"Боюсь, что прав Каиафа, брат

Его поступок мне понятен,

И буду, убеждён стократ

Покуда голос их приятен.

Святилища Фиванского сыны

На челе двух мужей зияют

Но третьего мне знаки не даны,

Что звёздами на небе так мерцают.

Увы, мы правом стеснены

Чужою мудростью питаться

Но буквой пренебречь должны

Уж грозен час, в аннал скитаться..."

Глава 3

И в одобрение мужи

Безмолвно нам кивали разом.

О господи, зачем скажи,

Предстали мы пред этим глазом?

Едва ступив на эту Землю

Я ощущеньем пренебрёг

У Бога всем спасенья внемлю

И вновь посул не уберёг...

Нас было трое ожидавших,

Как и сказал всем Израэл.

Питал и взор мой восседавших

Отцов, хранивших Израиль.

Средь тех мужей был я, иначе

Носитель Вечности Маяк,

Священник высший Фив, тем паче

И Града Златых Врат Мастак

Второй - Фома, адептом Назарея

Считался он не много лет,

И треугольником алея

Монахом был, сомнений нет.

Но третий был настолько скрытен,

Что мне не в силах распознать.

Лишь цвет индиго скрытно виден

За белым покрывалом. Знать

Клеймило разум мой желанье

Какою тайной был покрыт?

Но мои тщетные стенанья

Покой нашли под думой плит...

Так первым слово взял мудрейший

Фома - адепт и неофит.

Хоть вид его и был скромнейший

Но чувством толка был привит.

Особа, скудная, однако,

По мере толщены своей

Но всё же выделен из мрака

Учёной мудростью светлей.

Апостола струится глас

Затихли свечи в исступленьи,

И факел кое-где погас

Происходящему в презренье

"О Лунной Мудрости Сыны!

Мой треугольник нижесложен

К ногам правителя страны

Чей смертный час сейчас возможен

К тому, кто через сутки вновь

Воскреснет в скромности единой.

Я ученик Его и кровь

Пролить святую не простит Единый"

Дрожащим голосом своим

Предал он нотку драматизма

Но не один он слыл таким

Впадая в страсти скептицизма.

Умеренно душа моя

На всё взирала беспристрастно,

И токи мудрости ловя

Меняла положение напрасно.

И растеклася моя речь,

Подобно водам Гималаи,

Распространяя свою течь

По сводам тёмной Адонаи.

"О мудрости Великого Отца.

Возрадуйтесь же дети Гераклита.

Пусть распахнуться все сердца

Собравшегося вскоре здесь синклита.

Там Вечности Маяк на лбу

Зажжён Гермесом Трижды Величайшим

И бездны космоса - табу,

Открыли тайну о происходящем.

Но вместе с тем загадку с Назарета

Постичь мне дали не спеша.

Сорвав завесу для ответа.

Заветы древности круша"

Так все двенадцать восседавших

Привет святилищу Фиван

Отдали скромностью разящих,

И распрямились во весь стан.

И тайны тень в тиши стоящей

Меня поклоном обдала.

Сквозь космоса миры смотрящий

Главу вновь тканью облекла.

Я дале рёк без сожаленья,

Монахом руки на груди скрестя,

Не ожидая слов хваленья

Обеты Маяка блюдя.

"Разгадка та, что дух постиг мой

Вселенной, Хаоса дитя

Я обожжённый буду стигмой,

Ответы дам завет спустя.

Известно нам, что эти тайны,

Не с уст в уста, а лишь душой

Должны поняться у окрайны

Предсмертной Бездны неземной.

Одно могу сказать сейчас вам.

Виденья холод столь велик,

Что надо быть скорее Голиафом

Пока лёд в тело не проник.

И по сейчас я в исступленьи,

Что даже Вечности Маяк

Не смог Любовь мою в стремленьи

К себе сдержать, попав впросак.

Но вот я здесь в кругу халдеев,

Что же могу ещё сказать?

Ведь становясь ещё мудрее

Нельзя любви нам разделять"

Волною Хаос необъятный

Вдруг охватил сводчатый зал,

Лишь голос Даниила ратный

Людей к спокойствию призвал.

"Слова великие Фалеса

Недолго рассекали мрак

Струя подобно Ахиллеса, -

Так начал он пришпоря шаг, -

Но что за чувство обуяло,

За тайною, что ходит вслед

Божественного ли зерцало

На мой вопрос кто даст ответ?"

Стоял уже хитоном белым

Покрытым с головы до ног

Участник совещанья смелый

Кто истину понять помог.

А капюшон уже был сброшен

Раскрылось смутное лицо

И чёрный взгляд, как меч без ножен,

Манящий жертву наживцо.

"О, Арраим, Великий Вестник,

И посвящённый Чёрных, жрец!"

Склонился Даниил как грешник

Даря пример всем, наконец.

Лишь я один стоял бездвижен

Ибо к чему мне этот фарс

Понявшего Того, кто ближе,

И дальше был, чем снежный барс.

Спокойствия и ритма глас

Как металлический оттенок

Из уст его сошёл на нас

Колебля звук сердечных стенок.

"Все правда, что сказал Фалес.

Вы брошены во власть стихии,

Понятно, что чем дальше в лес,

Тем ближе манят дни лихие.

Загадка Назарея не ясна?

Так восприняв Его как человека

Останется сосной сосна,

Несменная природа века.

И должно вам стереть с Земли

Записки все об Иисусе

То божьи ангелы б смогли

Спасти папирус, что в их вкусе.

Коль не божественен приход

Увянет дело Его вскоре,

Ибо истории сей ход

Оставить нужно божьей воле"

Молчанья столп как звук прилива,

Лишь нарушался вздохом тех,

Белобородых в переливе

Склонившихся под тяжбой вех.

"Да будет так!" - рассёк молчанье

Верша исторью Даниил,

Да будет так! и это знанье

На веки вечные пролил.

Нет, боле слов с такою лаской

Они в поклоне изошлись.

Но всё под той же чести маской

Под кров домашний разошлись.

Глава 4

Пылало солнце, словно жало

Вонзаясь в плоть своим клинком

Как если бы испечь желало

Всех грешных жёлтым кипятком.

Песок вздымался как бы рдея

Презрев на теле, на своём

Скотоподобный люд редея

О ком мы реквием поём.

Вот так, Эмпидиокл - друг

К моменту стали ближе кульминаций,

Но всё ж прозрения испуг

Лишил меня словесных граций.

Толпа людей, схудалых, голых

Маячить стали на песке

Но не единой среди оных

Не зрил я божьих вдалеке.

Казалось и сама природа

Лишить, готова была благ,

Что кое-где деревья, вроде

Смотрелись как побитый враг...

Вот на ландшафте вереницей

Уже с ленцой сновал народ

То тут, то там стоял царицей

Очаг богатых их приплод.

Убранства лёгкие лазури

Искусственным мерцав лучом,

Под такт халдейской же натуре

Разя затупленным мечом.

Среди домов стояли жёны

Прекрасной, дивной красоты

Меж саддукеев гнёзд хитоны

Их были скромны и просты.

Одна ж фигура была странной

По комплексу костей - мужской

Смотрелась Богом созиданной,

То Иоанн стоял мирской.

Но горечь скорби непроглядной

Была в глазах одной из жён

И в мире мысли нет отрадной

Иначе б мир был искажён.

Её глаза о, милый друг

Забыть не в силах сквозь столетья

Как золотиться рожью луг

И не узнал б не встреть её я.

Повествования о том,

Где встретил Деву я Марию

Сейчас отложим на потом

Рассказ как девственную лилию.

Покуда кедр благосклонный

Скрыл тенью от жары лицо

Марии встретил взор Неизречённый

В преддверии конца - крыльцо

Божественного дома Абсолюта

Он пал коленями в песок

Со всех сторон полилось люто

Хулы бесстыдной и смешок.

Так мерзко поносил и третий,

Он следом шёл, волоча крест,

Что страх предшествующих столетий

Не знал ужасней этих мест.

Бандита тень как знак небесный,

Что на дороге грабил люд

Рукой сдержал тот крест известный

Имевший вес в несколько пуд.

Я мерно так стоял под сенью

С душою трепетно молясь

И под прохладной, свежей тенью

Потоки слал со злом простясь.

"Великий муж Аргивинянин, -

Спросил тихонько Арраим, -

Где друг же твой Македонянин?

И где Маяк, что был над ним?

Узрел ли ты, мудрец великий,

Что значит взор в бандите том.

Как чуток он, пока безликий

И кем же станет он потом?"

И так, подобно горстке искони

Подобно ястребам над плотью

Гиенам мерзостным сродни

Питались саддукеи злостью.

Вот римский крикнул исполин:

"Падите прочь, вы, жалостные свиньи,

На казнь идёт он вдоль стремнин, -

Вперил солдат, как если б клинья, -

Потехи ради он вам дан,

Его распять вы также вправе

Не издеваться не отдам", -

Звучали нотки в его нраве.

И так блестя поникшим златом

Вздымая грудь, центурион,

Что не по силе было латам

Сдержать душевный его стон.

"К толпе взываю, ПОМОГИТЕ

К кому снести тяжёлый крест

Иль до сих пор вы, люди мстите

Не находя утехе мест?"

Он рёк и этим не гнушался,

Но разделять позор народ

В угоду дури не решался,

От ужаса, скрывая рот.

"Клянусь Озирисом, солдат! -

Вдруг произнёсся голос где-то, -

Да пусть он весит хоть во стократ

Имеет каждый право veto.

Лишь иудеи могут ржать

Глумясь страданиями оных

Какая же вскормила мать

Подобный род в змеиных лонах?"

И пробираясь сквозь людей

С густой покладистой бородкой

Кузнец, громадный средь мужей

Сошёл к тропе своей походкой.

"Позволь-ка друг, - сказал Симоний

И попытался крест поднять.

Но ощутив весь вес колоний,

Владений римских мог объять, -

Как смог нести до сей поры,

Подобный крест под силой тяги

Или Атлантовы дары

Ты нёс под рубищем бродяги?"

Мы дале продолжать должны,

Уж скоро час конца рассказа,

Покуда грезятся нам сны

В глубины мирозданья лаза.

Картину эту лицезрев

Ещё сильней стал молиться

Услышал голос оробев,

То Арраим вновь смог явиться.

"Аргивиннин же - узри

Посев великий Иисуса,

В глаза же избранным смотри, -

И вздрогнул я как от укуса, -

Бродяга с Финикии раз,

Второй - центурион похоже,

Кузнец был третий, вот весь сказ

Троих Он спас на смерти ложе"

Рукой, отшвыривая в бок

Толпу описанных мной жён

Не предвещая свой урок,

Что вскоре будет возвещён

Индюшей тушею тряся

Толкал в плечо он Назарея:

"Иди, иди!" - выл ереся,

Лицом от злобы багровея.

"Привет тебе шлю Агасфер!" -

Сказал Спаситель, чуть дыша

И вдруг космический блик сфер

Вновь содрогнулся как душа.

Но вот уж фениксом из праха,

Поднялся Он, облокотясь

Разбойника персты без страха,

За кузнецом в ответ плетясь.

Шумя, крича и люд за ними,

Остался Агасфер один

Кляня реченьями иными

Слюною, капая в свой тын.

Сию секунду перед ним

Пылая взором Люцифера

Стоял паломник Арраим

Необратима была мера.

С трудом его узнать я мог.

Он поднял перст на саддукея

Звериным голосом изрёк

От головы до ног белея:

"Иди же, Агасфер, иди,

Лежит твой путь с Востока в Запад

Пока Он не придет, пройди,

Сто лет иди с Востока в Запад.

Пусть мозг забудет про покой

Три дня на отдых дам в столетье.

Проклятия вердикт тебе такой"

Один был плюс в том - долголетье.

Под силой покачнулся жид.

И начал пусть свой многолетний.

Но лишь три дня в сто лет он спит,

А вид его всё неприятней.

В Париже, Андах и Сахаре,

В тайге Сибири, и во льдах.

Его я видел шагов в паре,

А на лице - застывший страх.

Сейчас он сгорблен с бородою.

Раскаянья великого дитя

Но не один он был порою.

Рукою немощной крестя.

То был старик. Лазури цвета,

Лучом сходились из него,

Небесно-голубого света,

Струится с кротких глаз его.

Держа под руку, шепча нежно

Могучей мудрости слова

И слёзы старика безбрежно

Ручьём стекали как молва:

"Господь, Учитель и Спаситель! -

Лепечут древние уста, -

Сердец заблудших покоритель"

И жизни путь его - верста!

Так я закончу свой рассказ,

Уже зари мне виден локон,

Пусть же сверкает как топаз

Маяк на лбу, защиты кокон.

Да пребудет вовеки с тобой

Мир Распятого Бога - друг мой...

04.04.2009 г. (г. Подольск)

Пояснения:

*Энроф - по теории Д. Андреева "Роза мира",

Оставить комментарий © Copyright Троицкий Артур Андреевич (elosogrande@yandex.ru) Размещен: 30/01/2012, изменен: 30/01/2012. 37k. Статистика. Поэма: Поэзия Фалес		Ваша оценка:
Аннотация: Рассказ о мистических приключениях знаменитого философа Греции - Фалеса Аргивинянина

Троицкий Артур Андреевич : другие произведения.

Агасфер (Фалес Аргивинянин)