Перед самым рассветом мне приснилось, как я сосу мамку. Живот у неё тёплый, пахнет родным-родным, и молоко сладкое, розоватое. Льётся, только глотать успевай. Я тычу ей носом в брюхо - ещё молока, а она грустно так улыбается мне одними глазами: "Последний наш с тобой денёк сегодня, сынок".
Я мотнул головой и проснулся, всё ещё ощущая во рту сладковатый привкус молока. Рядом беспокойно заворочалась во сне молодая овца-однолетка. Запах её мне сразу понравился, похож на мамкин. Вчера вечером, когда меня привели с базара, в темноте никого и не разглядел толком, ни её, ни осла, ни кур. Слышал только, как они всю ночь сонно кудахтали в тесном загоне.
Дверь в хлеву открылась, запуская внутрь холодный зимний ветер и хозяина. Все они на одно лицо, мрачные, тупые, да ещё так неприятно пахнут дымом. Он пнул меня в бок, чтобы я вствал и, что-то невнятно проворчав, нацепил на шею верёвку. Потащил из сладко пахнущего сеном тёплого хлева. Неужели опять на базар? Он же только вчера привел меня в новый хлев.
Зачем же так сильно затягивать петлю? Я и сам пойду. Покорность у нас в крови. Одна из главных добродетелей, которую мы впитываем с молоком матери. Мы же не нахальные, пронырливые козы. Эти бодливые твари так и норовят попасть в какую-нибудь переделку. Козам лишь бы попрыгать. Коровы только и думают, как поплотнее набить свое бездонное чрево. Ослам, тем совсем плохо, ни ума, ни фантазии, а упрямства хоть отбавляй.
А баран - существо основательное, серьёзное, с собственным взглядом на жизнь, с великими мыслями и мечтой. Нам всё равно, что хозяева думают о нас. Мы выше их пинков и затрещин. Они называют друг друга баранами, да еще и обижаются. Глупые. Что здесь обидного?
Обижаются, от того, что не знают самого главного. Они забыли о Создателе мира - Великом Агнце, который родился, между прочим, в хлеву. И ангелы первым возвестили о нём не верблюдам, не лошадям и даже не хозяевам, а нам. Он и наш мир судить будет. По правую сторону от него будем стоять мы - овцы (правда, не люблю я, когда нас так называют). Да ещё некоторые из хозяев, уподобившееся нам. А по левую сторону все остальные, в том числе и козы. Но до той поры еще далеко.
Хозяин привязал меня к покосившемуся забору. Думает, убегу. Не понимает. Нам положено молчаливо и покорно, по примеру Великого сносить все удары судьбы, которая иной раз скручивает тебя в бараний рог. Но, как говорится, всё могу в укрепляющем меня Великом Агнце.
Ко мне подошли ещё несколько человек. Тыкали в меня закопченными вонючими пальцами, осматривали курдюк, лезли в рот и уши, о чём-то спорили хриплыми лающими голосами. Наверное, я им понравился, потому что, в конце концов, они заулыбались и довольно закивали. Я - красивый, молодой, сильный, у меня будет здоровое потомство. Посмотрите, как блестит моя шерсть, туго завитая чёрными колечками. Не каракуль, конечно, но очень красиво. А может во мне течёт кровь боевых кучкаров? Может они готовят меня к бою с достойным противником? Нагну голову. Пусть полюбуются моими крепкими рогами.
Хозяева восхищенно зацокали языками. А потом ушли куда-то, оставив меня одного щипать пожухлые пучки прошлогодней травы.
Я веду род от благородных баранов, которые от начала времен покорно служили хозяевам, по воле Великого. Отдавали им шерсть и молоко. Даже жизней своих не жалели ради их спасения. Таким был наш удел, напоминать своей чистой кровью о грехах хозяев. Пока не пришёл Агнец. Он то и освободил нас от этой страшной участи. Сам принёс себя в жертву за них. Раз и навсегда.
Ягнёнком, слушая рассказы о нём от самой старшей овцы в стаде, я никак не мог понять, что же такого натворили хозяева, из-за которых мы все страдаем. И до сих пор не пойму. Но от мысли насколько он добр к людям, которые так провинились, моя шерсть и сейчас встаёт дыбом. Он воистину Великий! Каждый ягнёнок, овца и баран гордятся тем, что принадлежат ему.
Из человеческого хлева раздавались вжикающие звуки. От них неприятно подрагивала кожа, и даже трава теряла свой вкус.
Ко мне подошли маленькие хозяева. Старшая девочка погладила меня по носу и протянула хлебную корку. Я благодарно взял её мягкими губами с окоченевшей ладошки и сжевал. Кисловатая, душистая. А хозяин со вчерашнего вечера мне даже охапки гнилого рыжего сена не кинул.
- Бедненький, - проблеяла девочка, обняв меня за шею. Мальчик стоял рядом и хлопал длинными, как у телёнка, ресницами. Вот они мне нравятся. Чем-то похожи на нас. От них пахнет молоком, как от наших малышей, и блеют они понятнее. Я прянул ушами и, осторожно освободившись из её рук, отошёл в сторону, что ещё за телячьи нежности. Мальчик подобрал с земли пожелтевший листок и поднес к моим губам. Я взял его, вежливо пожевал немного и бросил на землю.
Из-за двери выглянул хозяин и грубыми окриками заставил детей вернуться в человеческий хлев. Люди снова подошли ко мне, один из них что-то прятал за спиной.
Я заволновался. Где мой соперник? Неужели боя не будет?
Люди обступили меня со всех сторон, и, нахмурившись, сложили перед собой руки горсткой, как будто, набрали в них воды. Один, самый старый, с белой козлиной бородой, забормотал что-то себе под нос. И тут я увидел, что держит в руках хозяин, и всё понял.
Нет-нет, быть этого не может! Зачем им резать меня? Зачем им моя кровь?
- Постойте! Разве вы ничего не знаете о Великой жертве Агнца? Неужели вы до сих пор о нём не слышали? Моя смерть бессмысленна! Великий Агнец! Великий Агнец!
Мужчины закончили молитву. Двое, удерживая мечущегося от страха барана, навалились на него сверху.
- Чувствует, сволочь, дурнем орет, - криво усмехнулся один из них. - Кончай его скорей.
Хозяин барана занёс острый нож и одним точным движением оборвал предсмертное блеяние.