- Жизнь несносна, - сказал Богдан. - Во-первых, чтобы жить, нужно поглощать чужую жизнь, это само по себе отвратительно.
- Приятель, - ответил я и сразу соврал. Люди не всегда симпатизируют друг другу, даже проработав бок о бок столько лет. Богдан мне никогда не был приятен, но должен же я был хоть как-то ответить его болезненной совести. - Мы оказались по эту сторону иллюминатора, а они по ту. И это не наша вина.
В слушателях Богдан никогда не нуждался. Он и дома любил подолгу разговаривать сам с собой. 'Думать вслух', - так он это называл.
- Во-вторых, - продолжил он, точно и не слышал меня.- Эмоциональная боль просто офигенная. Намного хуже физической. Будь я дома, то, скорее всего, надрался бы до чертиков. И в лучшем случае меня бы сбила машина, а в худшем, я бы оказался в церкви, размазывая слезы перед совершенно незнакомым мне человеком.
Я не стал ждать, что будет в третьих.
- Жизнь несправедлива, - мой отец всегда так говорил, когда лупил меня ремнем по заднице. - Нравится это тебе или нет, жизнь продолжается. Можешь подать ноту протеста Господу Богу, только вряд ли он когда-нибудь тебе ответит.
Я вздохнул и, поглядев на фотографию экипажа на переборке, признался.
- Хотя, знаешь, я тоже им завидую.
Сказал и пожалел. Кто знает, что сдвинулось в голове у этого рыжего шизика Богдана после аварии.
Любая нештатная ситуация не происходит вдруг. Все системы работают, полет идет нормально и вдруг... Так только в книжках бывает. И оказывается, что болтаясь в конце цепи случайностей и закономерных событий, сложнее всего запретить себе думать 'что бы было, если...' Потому что никакого 'если' больше не существует.
Точно как в сказке, когда герой-везунчик доходит до легендарного камня, на котором высечены предсказания соответственно азимуту. Он упрямо идет, не сворачивая. Надеется на то, что надпись 'жизнь потеряешь' не соответствует действительности. И если бы (опять это бессмысленное 'если') у него была возможность вернуться назад и посмотреть на камень, то он бы увидел, что кроме этой единственной никаких других надписей больше и нет. Прошлое инвариантно.
Трудно заставить себя перестать перебирать мелкие решения в прошлом. Эти бессмысленные снежинки судьбы, слепившись комом, уже погребли тебя под лавиной несчастного случая. Закинули на край Вселенной, с которого нет возврата.
Какое-то время после аварии, приняв на себя обязанности командира, я делал вид, что наше дальнейшее существование имеет хоть какой-то смысл. Мы с Богданом, превозмогая себя, собрали останки шестерых членов экипажа в небольшой контейнер. Он отодрал от переборки фотографию, сделанную накануне полета, и хотел отправить туда же.
Я отнял ее и приладил на место. Пусть они хоть с фотографии смотрят на нас. Безбашенные и живые.
Покончив с нехитрым скорбным ритуалом, мы принялись остервенело драить жилой отсек. Молча ковырялись в системах, наводили порядок. При этом старались не смотреть в иллюминатор, за которым в контейнере величественно плыли наши товарищи.
И тут Богдан заговорил.
И после его слов я потерял покой. Эта рыжая заноза в заднице, не признающая авторитетов, всегда умудрялся обогнать меня на полшага. Кроме глухого раздражения других чувств он у меня не вызывал. А теперь, мысль, что он сделает с собой что-нибудь, и я останусь один на один с воспоминаниями, провертела дырку в моей голове.
После отбоя я лежал с открытыми глазами, вглядываясь в черную пустоту вокруг нас. Слушал, дышит ли еще этот проклятый рыжий. А еще отчаянно жалел обо всем, что не успел сделать на Земле. Все оттягивал с предложением Лене. Ждал мифического 'идеального момента' - прекрасного заката, романтической мелодии, подходящего настроения. Тупой перфекционист. Теперь все моменты рядом с ней казались вполне подходящими. Я не построил для нее пресловутого дома, не родил сына, не научил его кататься на велосипеде, и не посадил дерева, в которое он мог бы врезаться.
Измучившись бессонницей, я провел инвентаризацию отсека. Изъял и запер все, чем Богдан мог бы отобрать у меня свою жалкую жизнь. Но он все равно сумел обвести меня вокруг пальца.
Точка вынырнула из пустоты, как поплавок. Она росла, неумолимо надвигаясь на нас.
Через сто пятнадцать часов стало ясно, что нам не избежать столкновения лоб в лоб с несущимся на нас кораблем, как две капли воды похожим на наш. На все призывы о помощи и просьбы отклониться от курса, чужой звездолет отвечал гробовым молчанием.
Мы недоуменно рассматривали до боли знакомые очертания искореженной посудины, не зная к чему готовиться: к новой аварии, к вторжению или пробуждению в сумасшедшем доме. Все эти версии зануда Богдан обстоятельно и подробно излагал мне последние тридцать шесть часов, продолжая развивать свою теорию о несносности жизни. Я сам был уже готов придушить его.
В последний миг перед столкновением мне показалось, Богдан все-таки оказался прав, и мы с ним слетели с катушек. Из иллюминатора другого корабля безумными глазами на нас смотрели другие Богдан и я.
Я открыл глаза и испытал что-то вроде разочарования. От удара, мы отлетели к переборке. Только и всего. Чужой звездолет смялся, пошел волнами. И от него кругами побежало пространство, далекие звезды замерцали, точно собирались обрушиться на нас звездопадом. Куцый обломок нашего корабля замер на миг, медленно и плавно подался назад, и остановился, как вкопанный, увязнув носом в непроглядной пустоте.
Мы разглядывали себя в гигантском зеркале.
Оно продолжало колыхаться и дрожать, как гладь озера от брошенного камня, а вместе с ним и наше отражение.
- По одной из теорий, - сказал Богдан, когда первый шок прошел, - наша Вселенная плоская. Точно резина, из которой сделан надувной шар. И все звезды, галактики и прочая дребедень находятся в этой самой офигенно огромной резинке. Шар надувается, Вселенная расширяется, галактики разлетаются. Но внутри шарик пустой, и снаружи тоже ничего нет.
- Знаешь, я предпочитаю думать, что может там, за гранью, что-то все-таки есть. Должно быть. Энергия, время, параллельная Вселенная. Все, что угодно. Неужели, если мы прорвем этот барьер, то упадем в никуда? Куда-то же делся нас нашего корабля. И потом, кто-то же надувает этот твой шарик.
- Бог?
- Может и Бог. Не зря же древние верили, что Вселенная ограничена Создателем. А звезды - это дыры в тверди, через которые просвечивает Его святость. Как видишь, по крайней мере, насчет тверди они оказались правы.
- Ты - офигенно узколобый фанатик, - Богдан сжал тонкие губы, всем видом показывая, что я ему не указ. - В этой зеркальной тверди дырок никаких нет. Получается, что древние ошибались. Ничего оттуда не сияет, только пропадает неизвестно куда, как в черную дыру. А стало быть, и бога никакого нет, скорее уж дьявол. И надеяться, кроме как на себя, нам тоже не на кого. Это плохая новость. Но есть и хорошая. Ты же у нас любитель хороших новостей.
- Ну-ка?
Он возбужденно замахал руками.
- Раз уж мы достигли края Вселенной, то теоретически, это может означать, что Вселенная начала сжиматься. И если мы пробудем здесь офигенно долго, то у нас есть все шансы когда-нибудь вернуться домой.
От его ухающего смеха мне стало не по себе.
- Оптимистичный прогноз, нечего сказать. Сделаем вылазку. Попытаемся определить природу барьера. Сидеть здесь вечность, пялясь в твое уродливое отражение в кривом зеркале, я не собираюсь.
***
Наш корабль разворотил барьер, как десертная ложка шоколадный пудинг. Частицы зеркала, оторванные силой удара, повисли в невесомости жирными черными каплями. Словно в фасеточных глазах гигантской пчелы в них отражались мы с Богданом и остальной наш экипаж, плавающий рядом в небольшом контейнере.
Облюбовав два небольших фрагмента, размером с куриное яйцо, я активизировал ловушку. Еще мгновение и черные блестящие шарики попали в заточение.
- Возвращаемся, Богдан.
Он не ответил. Рыжий вплотную подплыл к барьеру. Черная гладь выгнулась к нему, точно вздохнула. Богдан протянул руку.
- Ты только посмотри, - прошептал он. Зеркало подернулась нежной рябью, почувствовав его присутствие.
- Не трожь!
- Оно... отреагировало на меня. Зеркало живое!
- Никаких контактов с ним до первоначального исследования образцов. Я запрещаю.
Он подчинился. Может тоже почувствовал опасность?
На корабле он злился и угрюмо молчал. Я не возражал. Наконец-то он заткнулся и перестал мучать меня своими бессмысленными рассуждениями о тщете всего сущего. Злится? Замечательно! Значит, дело идет на поправку. Мне больше не нужно его сторожить. Мы наскоро перекусили, и впервые за долгое время я отрубился.
Мы выходили из Троицкой церкви после венчания. В ушах звенели слова священника: 'Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть'. Такой красивой Лену я еще не видел. Легкое струящееся платье подчеркивало ее изящную фигуру. А духи... Одна плоть. Одна! Хотелось подхватить ее на руки и сбежать подальше от сослуживцев и родни. Но я обещал им небольшую пирушку в ресторанчике напротив. Сердце билось часто-часто каждый раз, когда Ленка сжимала мою руку. Я все-таки это сделал!
- Что ты сделал? - Богдан выдернул меня из летнего сна. Такого реального, что я мог поклясться, что все было по-настоящему. Венцы, свечи, песнопения. В воздухе все еще витал тонкий аромат духов моей Ленки. Я кое-как сдержался, чтобы не сцепиться с ним.
- Где образцы?
Ловушка была пуста.
На записи было видно, как вырванные из родной стихии черные капли зеркала начали сдуваться, и через несколько часов растеклись блестящими лужицами по дну ловушки. А потом и от них ничего не осталось. Они испарились без следа из закрытого контейнера.
Газоанализатор не зафиксировал никаких изменений в атмосфере отсека.
- Ничего не понимаю.
- Дрыхнуть надо меньше, - огрызнулся он. - Можно подумать у тебя целая жизнь впереди.
- Куда тут торопиться?
- Если бы ты не остановил меня там у зеркала, - он сжал кулаки.
Все. Пора разряжать обстановку, иначе мы перегрызем друг другу горло.
- Богдан, мы договаривались, никаких 'если'. Мы даже не представляем, что из себя представляет это зеркало. Идти с ним на контакт просто так, опасно. Не кипятись, дружище, - я хлопнул его по плечу.
- С каких это пор мы стали друзьями? Ты даже не пригласил меня на свою свадьбу. Весь экипаж там был, кроме меня.
Экипаж с фотографии согласно кивал.
- Погоди, ты о чем? Какая свадьба?
Рыжий окончательно рехнулся. Не мог же он подсмотреть мой сон.
И тут у меня перехватило в горле. Я вспомнил, как если бы это случилось вчера. Все так и было. Я тянул, Ленка надеялась. А потом я с удивлением заметил, что Богдан начал к ней подкатывать. К моей Ленке. То 'случайно' встретит ее у проходной и подвезет домой, то подарит букетик фиалок, то угостит девчонок из лаборатории ее любимым мороженым. Однажды в столовой я увидел весело смеющуюся Ленку и непривычно оживленного Богдана, который что-то ей рассказывал, нелепо размахивая веснушчатыми руками.
Это все и решило. Я сделал ей предложение. Через две недели в маленькой Троицкой церкви нас обвенчал отец Алексей. Отправить приглашение Богдану я 'забыл'.
Мозг рвался на части. Но я мог во всех деталях вспомнить день нашей свадьбы, все звуки, запахи, сомнения и оглушительную радость.
- Этого никогда не было! Как ты тоже можешь это помнишь?
Я вытащил помятую фотографию Лены, которую носил у сердца. Она была в свадебном платье с синими цветами под стать ее глазам. На правой руке блестело два колечка. То самое с бриллиантом, что я купил ей, но так и не отдал, ожидая идеального момента для помолвки. И тонкий ободок обручального.
- Теперь уже было, - выдохнул Богдан, заглядывая в фотографию. - Зеракло вошло во взаимодействие с нами. Насколько потянули те два шара?
Я покопался в памяти.
- Примерно семь недель с копейками.
- Я понял, - возбужденно замахал руками Богдан. - За зеркалом ничего нет ни времени, ни энергии, ни пространства. Зеркало и есть офигенное время, и оно бесконечно. Только с этого края Вселенная ограниченна прошлым!
Мне было не до его теоретических выкладок. В горле стоял ком. У меня есть жена, которая стала вдовой через месяц после свадьбы.
- Через месяц... - Боже, зачем я это сделал!
Богдан кивнул.
- Соображаешь. Если быть точным, до старта осталось тридцать восемь дней. Мы можем...
- Чушь собачья, - оборвал я его, пряча фотографию. - Какая разница? Вечность принадлежит Богу, и мы увязли в ней, как мухи в варенье. Прошлое нельзя изменить. Может на самом деле оно и не изменилось? Может это просто глупые игры разума - мы с Богданом слетели с катушек, вот нам и кажется всякая всячина. А на самом деле ничего не произошло. Я подвел Ленку, разочаровал, разбил ей сердце, но, по крайней мере, не сломал ей жизнь.
- Я даже не представлял, какой ты тормоз, - оскалился Богдан. - Так и будешь отрицать очевидное? Да... Не повезло Лене, офигенно не повезло.
- Да пошел ты... - не хотелось с ним спорить, но рыжий уже завелся.
- Как минимум, время можно попытаться растянуть. А если оно разумно? Ты только представь. Мы можем попробовать войти с ним в контакт или хотя бы проникнуть внутрь...
- Даже и не думай. Это может быть опасно.
И не только для нас. Прошлое невозможно изменить! И... и не нужно!
- Не намного опаснее, чем сдохнуть от скуки у черта на куличках.
***
Я разрешил Богдану покинуть корабль только после того, как он дал мне честное слово не вступать в контакт.
Рыжий играл с зеркалом, перемещаясь слева направо, вверх и вниз. Барьер времени легко отзывался, туманился, шел волнами, выпирал, едва не касаясь человека. И каждый раз у меня замирало сердце. Он что-то шептал зеркалу, но я не мог разобрать его слов, да и не старался. Убедившись, что Богдан не собирается нарушать обещание, я увлеченно занялся сбором черных блестящих бусин. Набил под завязку обе ловушки.
По моим подсчетам мы запаслись прошлым месяца по три на брата.
- Богдан, возвращаемся.
Он что-то пробубнил в ответ.
- Не понял, повтори.
Он помолчал. Потом сказал спокойно и очень четко:
- Лучше тебе это самому увидеть.
Меня прошиб холодный пот. Через несколько мгновений я подплыл к барьеру.
Его левая рука по локоть исчезла в Зеркале. Он обманул меня.
- Что ты наделал? Сейчас же вытащи ее!
- Не могу.
- Обхвати меня за шею, я тебя вытащу.
Он покачал головой.
- У тебя ничего не выйдет. Осторожно! Не прикасайся к зеркалу, это среда одностороннего проникновения. Туда на ощупь что-то вроде геля, а обратно - железобетонная стена.
- Что-нибудь придумаю. Воздуха хватит еще на несколько часов.
- Похоже, на самом деле, у меня только один выход - головой вперед, - он оскалился. - Не учел, что во времени можно двигаться только в одну сторону.
- Я тебя вытащу, Богдан. Пусть без руки, зато живого.
- Интересно, если оттяпать руку, куда ее занесет? - невесело пошутил он.
- Ты - самый пессимистичный угрюмый шизанутый рыжий гений, Богдан. Отставить отчаиваться. Мы впитаем в себя время, повернем вспять, спасем наш экипаж!
Упрямые губы сжались в тонкую линию.
- Похоже, выйдет все наоборот, и это время проглотит меня. Прости меня, командир. И за то, что обманул, тоже прости. Я все равно бы не смог сидеть, сложа руки. Оказаться на краю Вселенной и не попробовать, узнать что там дальше... Это не по мне. Вечность возможно и принадлежит Богу, а вот время, уж точно, выдумка дьявола. Может ты был прав и там за Зеркалом, действительно кто-то есть. Должен же хоть один из нас выразить ему свое несогласие.
- Нет!
Богдан пожал мне руку и шагнул за барьер. Наушник придушенно пискнул и замолчал.
Мгновение спустя, зеркальная гладь успокоилась.
***
Он обвел меня вокруг пальца.
Я сидел в абсолютном одиночестве, уставившись на ловушку с черными каплями времени, как пьяница на бутылку, которой собирается заглушить свое горе. Выпустить их за борт? И что мне тогда останется? Вариантов не много. Сдаться и уйти из жизни. Или бороться до последнего в надежде, что меня когда-нибудь найдут. А можно впитать их и попытаться растянуть время, рискуя жизнями тех, кем я дорожу. Имею ли я на это право? Сам того не зная, я уже изменил нашу с Ленкой жизнь. И бросил ее одну. Командование, конечно, выплатит ей приличное пособие, как вдове погибшего героя. Но остаться вдовой в двадцать пять лет...
Не иллюзия ли все это. У меня нет возможности это проверить. И есть ли у меня выбор на самом деле? Может так и было предопределено с самого начала. Кому еще выпадал такой шанс? Богдану... Только он сделал шаг веры и сгинул в неизвестности. А я...
На мое предупреждение о предстоящей аварии командование отреагировало отстранением от полета с обязательным посещением штатного психотерапевта. Поступить по-другому они не могли.
Ленке я ничего не сказал. Женщине в положении нужно беречь нервы. А экипаж... Они заботливо хлопали меня по плечам, предлагали помощь, расспрашивали о самочувствии. По растерянным лицам было видно, я их подвел.
Три раза в неделю я появлялся в кабинете мозгоправа и заполнял вопросники. 'Нет, мне не кажется, что за мной следят'. 'Нет, я не слышу голосов'. 'Да, сплю хорошо'. Я сочинял про ясновидение и предчувствия. Выкручивался, как мог. По-другому объяснить то, что мне известно я просто не мог. В свободное время в отчаянии строчил рапорт за рапортом, умоляя командование отложить запуск корабля и еще раз проверить все системы.
В последний момент полет все равно отложили. Поступил анонимный звонок, сообщивший о возможной диверсии на корабле. В ходе расследования были обнаружены серьезные неполадки. Я облегченно вздохнул, и после этого за меня взялись спецслужбы. Прошерстили все мои связи, пытаясь вычислить возможного террориста. Тыкали в лицо фотографии какого-то заросшего опустившегося рыжего алкоголика. Спрашивали, не знал ли я его раньше. Выражение его глаз напомнило что-то такое мимолетное. Но сколько я не силился, я не мог его вспомнить. Не сумев ничего доказать, меня отпустили.
За сутки корабельного времени, я сумел впитать в себя полгода. Всего-то и надо -смастерить большую ловушку, чтобы не пришлось слишком часто выходить к барьеру.
У нас с Леной родилась дочь, а спустя четыре года двое мальчуганов-близнецов.
В составе своего экипажа я пролетал еще двадцать лет. Было все: и хорошее и плохое, но мы всегда стояли плечом к плечу. Вон они на фотографии. Поседевшие, но все такие же безбашенные.
Не хватало только Богдана. Его след терялся незадолго до нашей свадьбы. В те дни мне было не до него, я упивался своей победой над ним. А после вдруг выяснилось, что кроме меня больше никто и не подозревал о его существовании. Ленка подсмеивалась надо мной, говоря, что я придумал себе мифического соперника, чтобы преодолеть страх перед женитьбой. Я смеялся вместе с ней, не зная, во что мне верить.
Выйдя в отставку, я стал пилотом в компании коммерческих грузоперевозок. В результате несчастного случая оказался на самом краю Вселенной, перебирая воспоминания, как драгоценные бусины.
Собрав расплескавшееся время, за пару недель корабельного времени я насытился долгими счастливыми днями с теми, кто был мне дорог.
***
Отец Алексей любил обряд венчания, особенно, когда приходили пары, как эта. У них не было пышного свадебного кортежа. Жених в парадной форме был смущен и счастлив. Невеста в простеньком светлом платье и скромным букетиком полевых цветов смотрела на него влюбленными глазами. Немногочисленные гости ждали их у выхода церквушки. Кричали поздравления, кидали рис и розовые лепестки. А потом всей гурьбой отправились праздновать в ближайший ресторанчик.
Священник мысленно благословил капитана и его молодую жену и пошел убирать в алтаре. Он не сразу разглядел прихожанина в полумраке церкви.
- Вы что-то хотели?
Пожилой мужчина нетвердыми шагами подошел к священнику. Очень нетрезвый, несмотря на ранний час. Вряд ли это один из гостей, слишком уж поистрепавшийся. Да и запах от него нестерпимый ...
- Я хотел подать Богу ноту протеста, - сказал рыжий мужчина.
- П-простите? - Отец Алексей нахмурился. Ему и раньше приходилось беседовать с пьяницами. Нужно пригласить его на встречу анонимных алкоголиков. Он заглянул мужчине в глаза, чтобы показать, как он ненавидит грех, но любит грешника.
- Не бойтесь, я передумал. Я много чего передумал. У меня было для этого достаточно времени, - сказал мужчина и дальше забормотал что-то бессвязное. - Знаете, святой отец, оказалось, что мне нужно сделать один звонок. Всего один звонок, понимаете? Когда получаешь второй шанс... жизнь... она офигенная...