Я со злостью выплюнул жёсткий песок, вновь с упрямством влюблённого залетевший мне в рот. Я так и не смог привыкнуть к его назойливому присутствию во всех уголках моего, сонм веков назад отдыхавшего тела, несмотря на почти недельное сосуществование. Что и говорить, эта была не лучшая неделя в моей совсем не лучшей жизни.
Моя очередная дорога широким жестом пересекала далеко не самый узкий участок Рубиновой пустыни, - самого нескончаемого хранилища песка во всем Аду, и я был не слишком рад подобным тропам. Дороги пустынь считались наиболее сложными и наименее практичными из всех существующих. Мастера Дорог никогда не любили их исчезающих силуэтов и излишне хитрых усмешек. И в этом отношении я был показательным Мастером Дорог.
Однако особого выбора у меня не было. Трёхрогий подарил мне лишь одну дорогу, и сворачивать с неё я был не намерен. Левая рука в очередной раз кольнула резкой, не щадящей болью. Эта боль стала моим верным спутником, с того момента как я узнал тайну моего последнего пути. Она не улыбалась и не прощала. Она не давала мне остановиться ни на миг, принуждая идти вперёд, жертвовать едой и сном, падать от усталости и проклинать себя за то, что снова встал. Она была моим жестоким хозяином, но она также оставалась моей единственной надеждой. С обреченной уверенностью я знал, что когда эта боль пройдёт, я умру.
Я остановился и несколько манящих секунд просто вдыхал густой, душный воздух пустыни. Хотелось пить, но воды у меня было уже крайне мало и приходилось покорно мириться с дополнительным дискомфортом.
Неожиданно в лицо ударил порыв лёгкого, нездешнего ветра. Такой ветер должен петь в широких полях и волшебных рощах. Его чистоте и прохладе не было места в этих выжженных землях, его смех звучал здесь слишком одиноко, слишком неестественно. Я изумлённо принял его бескорыстное дыхание, продлив свою плановую остановку почти на минуту. А когда я, сожалея о жестокости времени, сделал новый первый шаг к зовущей меня мечте, то надоедливо-желтый песок взметнулся молящей волной, и на нём проступило два коротких слова.
"Не уходи".
Никак не ожидая подобного предложения, исходящего от равнодушной пустыни, я в нерешительности остановился. Тем временем песок закружился в бесхитростном танце, и я смог стать счастливым читателем нового послания.
"Побудь ещё в моей клетке".
- Клетке? - интересно кому был в итоге адресован этот вопрос. Так или иначе, но я был услышан.
"Ведь я был так свободен".
Ветер вокруг меня попробовал превратиться в локальный ураган. Он срывал с места горсти песка, закручивая их в бешеном хороводе. Постепенно песочный веер вокруг меня начал приобретать вполне конкретные очертания. Передо мной несколько неловко, но упорно вырастал гротескный песочный дьявол. Вероятно, в связи с желанием достичь наибольшей устойчивости, вместо ног у дьявола был своеобразный постамент, ни на секунду не прекращающий своего текучего движения.
"Зачем"?
Ответа на этот явно востребованный вопрос я не знал. Да и честно говоря, мне было решительно всё равно, зачем злой гений заточил в неведомую пока клетку моего ещё более неведомого собеседника. Ситуация осложнялась ещё и тем, что я никак не мог поймать Пути того, кто стоял передо мной в обличье дьявола, истекая плачущим песком.
И снова меня опалило свежим потоком украденного с далёких равнин ветра. Он ворвался под одежду, заставляя вспомнить, что есть на свете ещё места, в которых можно не страдать от жары. Он отрезвил замутненные мысли, предлагая заново посмотреть за горизонт. И он рассказал мне о том, кто встал передо мной, приняв эту глупую, тяжёлую форму. Я смотрел в нарисованные на песке глаза, заточённого в темницу пространства ветра. Смотрел в глаза того, для которого была одна цель - свобода. И для него это, наверное, было хуже смерти, хотя знал ли он о том, что такое смерть? Зачем смерть тому, кто не помнит, где он был секунду назад. Не помнит, потому что для него это было слишком давно.
Я мысленно усмехнулся, на такую жестокость мог пойти только тот, кто любил, и был отвергнут. А может, мой новый знакомый и не заметил, что его любили. Да и разве смогла бы любовь заменить ему свободу. И кем же была та, кто смогла заточить за эти жалкие решётки веселый полёт этого узника.
- Ты не заметил её, - я грустно смотрел на волнующийся песок, - и возможно ей было так же больно, как и тебе сейчас. Быть может, она ещё смотрит на тебя. Так ответь ей, и кто знает, быть может, она подарит тебе былую свободу.
"Она не придёт".
Вот и всё. И кто знает почему. Потому ли, что ненависть оказалась сильнее любви или потому, что время просто устало ждать и вычеркнуло отверженную из списков живых. И сможет ли кто-нибудь, кроме неё, дать желанную свободу тому, кто стоял передо мной?
- Позови другую, - рука отчаянно запульсировала болью. Я слишком долго стоял и каждый считал своим долгом напомнить об этом. - Если долго кричать, всегда кто-нибудь придёт. Прощай.
"Не уходи".
Он пытался схватить меня за рукава одежды. Он бил в лицо, плакал и умолял. Он был слишком одинок для того, чтобы быть гордым. Но он был ещё слишком молод для того, чтобы перестать быть свободным. Свободным не в пространстве, но где-то внутри. И он не мог принять иного расклада. Не мог и не хотел.
Он проклинал меня, когда я покидал скорбные границы его клетки. Я и не ожидал другого. Когда уходит надежда, её место занимает боль, а боль всегда лучше с кем-нибудь разделить. Но тут он не угадал. У меня и без заёмной, боли лилось через край и для чужой места, пожалуй, уже не находилось. Я перестал думать о нём уже через пару минут.
Передо мной вырастал уже третий за час мираж. Хоть я и крайне негативно относился к дорогам песка, но в одно время походить по ним пришлось изрядно, так что мираж от реальности я мог отличить без особых осложнений. Они все были достаточно банальны - вода, листва, прохлада, а иногда и ласковые глаза, призывно смотрящие на тебя. И они все заставляли в очередной раз обречённо оступаться.
Последние несколько дней, каждый неровный шаг давался со всё возрастающим трудом. Силы кончались пропорционально запасу воды, а он уже почти иссяк. Со мной осталась лишь боль, - боль которую не с кем было разделить. Я в очередной раз упал на горячий песок. И на этот раз подняться самому у меня не получилось. Мне пришлось с грустью нащупывать свой отяжелевший Путь и таким унизительным способом ставить себя на ноги.
- Устал?
Я почти руками приподнял стальные веки. Передо мной усмехалась Шалер. Она расслабленно полулежала в нескольких метрах от меня. Её лицо то пропадало, то вновь проступало сквозь туман моего взгляда.
- Признай, что ошибся, Кэй, - она лениво перевернулась на спину, - в который раз ошибся.
- Нет, - рука в очередной раз стрельнула болью.
- Нет?!
Я медленно повернул голову. Лёгкой, издевающейся походкой ко мне шёл Раш-Диор. Он был обнажен по пояс, на груди алела недавняя рана, а в руке князь держал бутылку с прохладным вином.
- А раз нет, так выпей со мной, Кэй, - он протянул мне бутылку. Я попробовал схватить желанный сосуд, но у меня ничего не вышло. Я снова упал на жёсткий песок. Над головой послышался саркастический смех.
- Ошибся, дружище, ошибся, - Раш присел возле меня и сделал долгий глоток. - Вино оно не врёт.
- Вот так загадка.
К князю прыгающим шагом подошёл толстый любитель ответов с берегов Коцита. На мгновение жара сменилась пронзающим морозом, а потом накрыла меня с новой нещадящей силой. Ледяной карлик с удовольствием принял протянутую ему бутылку.
- И почему же ты так уверен, что твой ответ верный? - его глоток не уступал глотку князя. - Ведь слишком многим не нравиться твой выбор.
- Они не понимают, - вина, как мне хотелось вина.
- Не понимают? - карлик усмехнулся. - А ты? Ты понимаешь?
- Да.
- Ты же сжигаешь себя, Кэй, - лицо Шалер склонилось надо мной. Сжигаешь свою душу, своё сердце этим грешным знанием. Вернись, просто вернись, просто забудь.
- Я не могу, - я поднял руку, чтобы дотронуться до волнующих губ, но они лёгкой тенью ускользнула от моих умоляющих попыток.
- Скорее не хочешь, - место Шалер занял ледяной гость, - а почему не хочешь? Может ты дурак?
-Нет! Кэй, не дурак, - Раш весело хохотнул, - просто он смотрит в другую сторону. А на той стороне нет никого кто сказал бы ему, что он не прав. Потому что там никто не смотрит в глаза. Посмотри мне в глаза, друг.
Я пытался поймать его требовательные, чуть пьяные глаза, но он странно уворачивался от моего отчаявшегося взгляда. Я почувствовал, как мой взор закрывают редкие слёзы.
- Раш.
- Я слышу тебя, Кэй, но я не вижу тебя. Наверное, я закрыл глаза. Наверное, мне больно смотреть. Если когда-нибудь найдёшь меня, открой мои глаза. Они всё ёще хотят света. Хорошо, друг?
- Конечно, Раш. Конечно.
- Не обещай, если не уверен.
Глухой властный голос сорвал туман с моих глаз. Мимо неторопливо шествовал Риар-Шагот, грозно взирая на замершую от его шагов пустыню. Там, где он ступал, загорался песок. Великое пламя нигде не покидало своего брата.
- Не иди, если не уверен, - он не смотрел на меня, не желая тратить свой утомлённый временем взгляд.
- Я уверен, - я попробовал встать. Но встать удалось только на колени.
- Тогда не слушай, - Риар-Шагот на миг остановился, - не слушай, просто иди.
Побратим огня медленно уходил за край надоевших глаз, а я так и не смог последовать его совету. Глаза закрывались, а песок манил шёлковым покрывалом. Мне едва хватало сил, для того чтобы не отправиться в свой последний сон.
- Непростая дорога, ученик.
Дагар-Дэй задумчиво пропускал ручейки песка сквозь мозолистые пальцы. Его глаза были умиротворённо закрыты, его Путь был спокоен и чист. Он был тем, кем хотел быть я. И сейчас, как никогда.
- У меня пожалуй была проще. Она просто началась и просто закончилась. Впрочем, начинать всегда просто, а вот конец, - он зачерпнул ещё горсть песка, - конец всегда тяжёл. Конец всегда не такой, каким он виделся в начале. И именно в конце мы понимаем верность выбранного пути. И как нам порой бывает страшно оттого, что мы пришли совсем не туда, куда хотели.
- Поверь мне, учитель, - я закашлялся от попавшего в горло песка, - прошу тебя, поверь.
- Чужая вера может сделать тебя необыкновенно сильным, ученик, - старый дьявол печально вздохнул, - но она может жестоко обмануть. И тогда ты можешь уже не встать. Никогда.
- Но ведь своей иногда бывает так мало, - я всё ещё стоял на коленях, - слишком мало.
- Но это лучшее, что ты можешь дать себе, Кэй, - Дагар-Дэй с неохотой поднялся. - Так что держись за неё крепко.
- Вставай, мастер.
Я с трудом повернул голову. Возле меня, плавно взмахивая белоснежными крыльями, парила Элати. На её прелестно-бледном лице играла всепрощающая улыбка, а её видевшие слишком много боли глаза снова сверкали чарующим золотом. Она беспечно рассмеялась и протянула безупречную ладонь.
- Вставай, дьявол, - тебе надо идти.
Неожиданно стало легко. Легко не телу, легко душе, легко глазам, легко позабытым на жаре мыслям. Я дотронулся до протянутой ладони. Элати весело подмигнула и, нежно взмахнув крыльями, воспарила ещё выше, поднимая меня в такт этому взмаху.
- Красивые глаза, крылатая, - я уже почти прямо стоял на ногах.
Леди не ответила. Её всесветлый силуэт поднимался всё выше и выше, пока не исчез, потерявшись от моего полуслепого взгляда. Я опустил голову, мне действительно нужно было идти. Дорога усмехнулась, когда я решил напомнить ей об этом. Рука отозвалась знакомой болью, песок хитро оскалился и попробовал засыпать мои сапоги. Я вздохнул. Оставалось надеяться, что это была его последняя победа.
Нет, это точно был не мираж. Слишком весело звенела смеющаяся вода, слишком изумрудными были листья деревьев и, в конце концов, чересчур долго я наблюдал эту манящую картину. Я слышал, что в Рубиновой пустыни сохранилось два-три оазиса, но, честно говоря, не слишком верил этим разговорам. Два-три это было крайне много для этих мест, но вот один, как выяснялось в данный момент, всё же имелся в наличие. И это было, пожалуй, чуть ли ни самым приятным сюрпризом в моей жизни.
Заметили меня, только когда я уже был в непосредственной близи от ласково шелестящей травы. И судя по откровенно удивлённым, а где-то даже испуганным взглядам, гостей здесь встречали более чем редко. Однако это меня сейчас волновало меньше всего. В условиях тотальной экономии воды, развернувшийся передо мной небольшой пруд с каймой из ленивой зелени выглядел более чем привлекательно.
- Долго шёл?
Я поднял мокрую голову и одурманенным обилием влаги взглядом посмотрел на присевшего рядом со мной дьявола. Дьявол был уже давно не молод, но в длинных волосах чернее подземной ночи не было ни одного седого волоска. Дьявол с искренним интересом смотрел на меня. В его глазах застыла какая-то давняя грусть, но он старательно прятал её за беззаботно вздернутыми бровями.
- Мне показалось, что гораздо дольше, чем нужно, - не в силах сдержаться я снова опустил голову в воду.
- Уже лет десять здесь не было ни одного дьявола, - похоже, я не ошибся в своих предположениях. - Я даже рад, что ты пришёл, но вот будешь ли рад ты.
- А у меня есть повод расстраиваться? - я затаил дыхание, ожидая ответа. Мне очень не хотелось расстраиваться в очередной, давно уже лишний раз.
- Может, и нет, - дьявол флегматично пожал плечами, - но может стать и иначе.
- Не люблю загадок, - я уже стоял, готовый отправить весь этот оазис на корм вечно голодному огню, - расскажи поподробней.
- Искупайся, поешь и выпей столько воды, сколько в тебя влезет, а потом мы поговорим, - дьявол встал и взмахом руки пригласил следовать за собой. Отказывать в таких просьбах я не привык. Я едва не обгонял своего не слишком торопливого проводника.
Я сделал всё, что мне советовал Аран-Кэр (так звали снизошедшего до разговора со мной дьявола), который являлся местным старостой. Я до судорожного озноба плавал и нырял в прелестно-холодной воде щедрого ко мне водоёма, а потом с откровенной жадностью поглощал еду, приготовленную боязливо смотрящими на меня обитательницами оазиса, запивая всё это местным лёгким вином.
И вот, когда я сытый и довольный расположился в густой тени одного из раскидистых деревьев на краю заботливо принявшей меня деревни и расслабленно набивал трубку душистым табаком из своевременно пополненных запасов, ко мне тихо подсел Аран-Кэр. Он благосклонно принял предложенный мной табак, и не спеша забил им свою потемневшую от времени трубку с длинным чубуком.
- Так вот, Кэй, - довольно нейтральное начало мне почему-то сразу не понравилось, - мы давно здесь живём и любим эти суровые земли. А даже если бы не любили идти нам уже, пожалуй, некуда. В этой связи приходится терпеть наших соседей.
- Соседей? - это слово я никогда не любил.
- Они приходят в самые тёмные ночи, Кэй, - я с тоской посмотрел на неотвратимо приближающийся закат. - Никто никогда не видел их лиц и не слышал их голосов. Иногда они просто уходят, а иногда забирают с собой одного из нас. Они никогда не забирают навечно и те, кто ушёл, всегда возвращаются домой. Но спать по ночам они уже не могут. И очень редко смеются.
- И вас это устраивает? - картинка вырисовывалась страшноватая.
Аран-Кэр грустно усмехнулся. - Давно, несколько десятилетий назад, мы пробовали начать против них войну. Но, - усмешка погасла, - у нас ничего не вышло и после той ночи многие кого я любил, сошли с ума. И многие навсегда ушли в безжалостные пески. Больше мы не пытались противиться их присутствию на нашей земле. Тем более, что приходят они редко, два-три раза в год. А забирают с собой ещё реже, - он тяжело вздохнул. - Так что думай сам, Кэй-Сагор, хочешь ли ты провести здесь ночь.
Я вздохнул. Да, до этого момента я очень хотел, наконец, нормально поспать, тем более что спутница-боль, кажется, увидела, что мне нужна хотя бы крохотная передышка и сократила своё несколько обременительное для меня присутствие до вполне приемлемых размеров. Однако, как и предрекалось, мои идеалистические желания были грубо растоптаны суровой прозой жизни. С другой стороны у меня проснулось стойкое и абсолютно идиотское чувство, что два-три раза в год это вполне приемлемая доля риска для того, чтобы поспать в тепле и уюте. А ведь перед сном будет ещё и ужин.
Я понимал, что это будет крайне неверное решение, но ничего не мог с собой поделать. Впервые за много лет я откровенно поддался своей слабости. Неторопливо выдохнув ароматный дым, я меланхолично посмотрел на край убегающего горизонта. Горизонт чуть пьяно подмигнул. Я перевел взгляд на старосту.
- Я уйду завтра.
Аран-Кэр не стал меня отговаривать от возможно показавшегося чуть поспешным решения, в связи с чем я получил редкую возможность спокойно докурить трубку, обильно поужинать и с комфортом лечь на относительно мягкой кровати в вежливо предоставленном мне для ночлега домике.
Глаза послушно закрывались, в голове растекался приятный туман. Мысли текли ленивой рекой, не спеша и не прорываясь вперёд. Сон довольно накидывался на меня, и я не мог дать ему даже подобия отпора.
Я проснулся от назойливого шёпота, беспокойно шедшего с внешней стороны моего хрупкого убежища. Я не разбирал странных, заплетающих слов, да и не стремился к пониманию их таинственного смысла. Вместо этого я беззвучно застонал. Этот шёпот явно исходил не от вздумавших попугать далёкого гостя детей. В нём не было ни капли игры или мнимой угрозы. Только непонятное нетерпение вперемешку с болезненной дрожью. Шёпот тревожной волной прошёл мимо меня и ритмично затих через несколько недремлющих секунд.
Сон уныло ушёл, обиженно оборачиваясь на так нежданно прогнавшего его дьявола. Я отвечал сну виноватым взглядом, но собственная безопасность была для меня гораздо важнее даже самых лучших сновидений. Я по возможности тихо встал и осторожно подошёл к неплотно закрытой двери. Она пронзительно скрипнула, когда я наивно решил выглянуть наружу.
В пустыне была глубокая ночь. Пожалуй, слишком глубокая для того, чтобы беззаботно прогуливаться в ней. Слишком велика была вероятность провалиться на всю её безжалостную глубину. Не закрывая за собой дверь, я более-менее самоотверженно пошёл вдоль стены домика, вслед за исчезнувшим шёпотом. Сложно сказать, почему я не остался в доме, наверное, потому что всегда боялся умереть в постели, во сне, так и не узнав последних мгновений, так и не посмотрев в глаза своему палачу.
Неожиданно сзади зашептали. Я резко обернулся, пытаясь ударить на звук, но в связи с отсутствием какой-либо реакции пришлось сделать неутешительный вывод о том, что до цели мой удар не добрался. Только ночь вновь смотрела на меня своим единственным чёрным и может быть даже влюблённым глазом.
В лицо ударил душный ветер сонной пустыни. Кто-то стоял напротив меня, прячась во тьме, как смертном саване. Я не стал ждать его приветствия. Повинуясь давно уже не подводившему чутью, я рванул на себя Путь неведомого создания.
На мгновение я успел ощутить его удивительно мягкие, но в то же время неприятно скользкие очертания. А потом ночную тишину нарушил дикий, кошмарный крик. Это был крик неподдельного ужаса, смешанного с безумной ненавистью и искренним изумлением. Крик оглушил, заставил вздрогнуть и замереть против собственной воли.
Путь я не отпустил. Он вырвался сам. И не потому что я плохо держал или у меня был слишком сильный противник, нет. Просто это действительно был очень скользкий Путь. Я не смог зацепиться за него даже на то, более чем краткое, время, которое требовалось для любого серьёзного воздействия. Путь эмиссара ночи извивающейся змеёй выскочил из поля моего зрения и исчез в расхохотавшейся тьме. К сожалению, поддержать её довольный смех я не мог при всём желании. Хотя вот желания как раз и не было.
Я несколько затравленно огляделся по сторонам. Изо всех скрывающихся под антрацитовым покрывалом углов раздавался еле слышный, но от этого только более чёткий рассерженно-хмурый шёпот. Он окутывал меня незримым облаком, заставляя проклинать ту секунду, в которую показалось, что мне снова повезёт. Стоило признать, что запас везения я истратил давно и надёжно.
Я попробовал ещё раз схватить так и не явивших своего лика потенциальных противников. Кольнула саркастическая мысль о том, что не прояви я излишнюю инициативу, они так и могли остаться в разряде потенциальных, и после некоторых обоснованных треволнений я вполне мог отправиться досматривать столь редкий сон. Однако по здравому размышлению сделал я всё верно. С относительно юных лет я навсегда запомнил, что побеждает, как правило, тот, кто бьёт первым, просто потому, что у него сразу на один удар больше.
С другой стороны этим ударом надо было ещё и попасть. А вот здесь как раз у меня вырисовывались некоторые проблемы. Попасть никак не получалось. Редкие пойманные на ощупь Пути издевательски выворачивались из-под моего (а ведь совсем не давно казалось такого совершенного) контроля, сопровождаемые неистовыми криками своих не желающих знакомиться хозяев.
Минут пять подобного времяпрепровождения вполне хватило, чтобы я осознал его полнейшую бесперспективность. Я прекратил свои с каждой секундой всё более жалкие попытки, и напряжёно замер, буравя ночь взволнованным взором. Ночь ответила тихим, неприятно-удовлетворенным смешком. Сзади раздался знакомый, чуть нервный шёпот. Я резко обернулся. Шёпот всё равно раздавался сзади.
Стало беспредельно неуютно. Крайне захотелось вернуться в возможно ещё тёплую постель и пусть беспокойно, но заснуть, однако что-то мне подсказывало, что так легко эта ночь для меня не кончится. Я достал из петель своевременно взятые с собой топоры. Как ни печально, но они могли вполне пригодиться в самые ближайшие минуты. Их уверенная тяжесть несколько улучшила моё затосковавшее настроение, хотя до полного умиротворения было ещё очень далеко.
Кто-то заплакал. Обиженно, злобно, предрекающее. Это был не плач, это было проклятие, причём проклятие, явно нацеленное на меня. И оно медленно приближалось. Я почувствовал острую необходимость оказаться как можно дальше от этого разъедающего душу плача. Но как только я сделал наивный шаг в попытке отдалиться от издающей эти режущие сердца звуки сущности, вокруг меня зашептали с новой, какой-то болезненно-возбуждённой силой.
Едва отличимый от самой тьмы силуэт оскорбительно хлопнул меня по руке. Я отреагировал мгновенно, но, как и прежде, мне не удалось добиться ничего, кроме нового разбивающего слух крика. Я дёрнулся в сторону и получил ещё один хлопок, на этот раз между лопаток. И снова был крик. На третий раз я решил пожертвовать самонадеянностью в пользу откровенной грубости и после очередного приводящего к дрожащему дискомфорту касания резко ударил топором в маску темноты, которая закрывала моего врага.
Я попал. Топор проскочил через предполагаемую плоть ночного гостя, словно сквозь воду, вызвав на этот раз не крик, но недоумённый стон, нисходящий до жалобного шипения. Интересно, ранил я его или убил. Оба исхода таили в себе, как плюсы, так и минусы, и почему-то минусы в любом случае были больше плюсов.
Несколько смолкший в последние секунды плач взорвался яростным рыданием прямо перед моим лицом. Ночь расступилась, и я смог несколько неторопливых мгновений созерцать лик, уже до краев доставшего меня плакальщика. И, видит пламя, это было отнюдь не лучшее зрелище в моей жизни.
В его рассеянных глазах ровными бликами сияла пустота. Его длинный, тонкогубый рот был широко раскрыт, обнажая мелкие острые зубы. Он улыбался. Улыбался и плакал. Он смотрел сквозь меня в наступающую со всех сторон темноту и тянул к моей груди свои тонкие, полуночные руки.
Мгновения оцепенения сменились бешенством действия. Топоры завыли так, что плач пустоглазого растворился в их боевой песне. Оба лезвия одновременно опустились на с виду хрупкие плечи моего визави. Больше всего я боялся, что гневная сталь просто пройдёт сквозь не прекращающее рыдать существо, не причинив тому даже морального ущерба. А его, похожие на шёлковые нити, руки дотронуться до моего сердца. Но как оказалось, сталь уравнивает всех.
Раздался брезгливый рвущийся звук и издав последний жалостливый аккорд плакальщик безвольно упал. Вот только упал он совсем не в ту сторону, в какую бы мне хотелось. Он упал на меня.
Меня как будто бы обняло болото. Обняло ласково, страстно, но не чтобы обнять, а чтобы утянуть. Голова закружилась, ноги потеряли и те остатки стойкости, которыми удивляли меня последние минуты. Топоры, седеющими листьями, выпали из рук. А ещё стало страшно. От этого съедающего разум и душу страха я испытывал почти физическую боль. Я опустился на одно колено, из последних сил борясь с яростно наскакивающей паникой.
Вокруг снова зашептали. Как-то неприятно-радостно, с визгливыми нотками, грязно касаясь отголосками моих горячих щёк. На лицо легла мягкая, душащая ладонь. С каждой секундой ночь становилась всё темнее. Я упал на тёплую землю, жадно хватая ртом сгустившийся воздух. Воздух оставался безучастен к моим судорожным порывам и презрительно бросал мне крохи своих неисчислимых богатств.
А потом я поплыл. Медленно, плавно, без суеты и волнений. Я засыпал в крепко и нежно держащих меня объятиях тёмных пределов. Но сон мой был неспокоен. Это был самый страшный, самый кошмарный сон в моей жизни. В этом, проклятом огнём, сне у меня извлекали саму душу и рубили её тупыми, хохочущими топорами на рваные осколки. В нём вынимали мои глаза и заставляли их смотреть на мою свежевырытую могилу. В нём мои слабеющие ноги вели к краю пропасти, в которой разверзлась алчущая моей плоти пасть.
Вдруг перед глазами полыхнуло блистающим пламенем. Завывающие крики стали достойным аккомпанементом для вновь решившей выйти на сцену рассекающей боли в левой руке. Я чуть не захлебнулся хлынувшим в лёгкие воздухом. Хотелось кричать, но сил на это уже не осталось. Мягкая перина сменилась жёстким песком. Я с заранее запланированной тоской открыл глаза. В них успокаивающим маршем прошествовал пролог рассвета. Боль не стихала, но на этот раз я ей был даже рад. Я сел и огляделся. Деревня осталась где-то за безжалостным горизонтом. Вокруг меня лежал лишь песок и когда-то так настойчиво шепчущий пепел.
Владения Рубиновой пустыни медленно, но верно подходили к концу. Верилось с трудом, но чёткая полоска относительно свежей травы в нескольких километрах от старта моего азартного взора, заставляла верить даже в казалось невыполнимое. Пески нехотя отпускали меня, но цена за это была заплачена с моей точки зрения несколько чрезмерная. И самой тяжёлой потерей были мои весёлые топоры. Они так и остались оскорблённо лежать в центре столь роковой для меня деревушки, затерянной на безбрежных просторах безжалостного песка. И теперь из оружия у меня остался лишь старый нож, используемый в основном для редкой в последнее время трапезы.
Но эта без всякой иронии невосполнимая утрата была, увы, не единственным негативным последствием моей явно напрасной остановки в уже не раз и не ласково упомянутой деревни. Как и предупреждал меня местный староста, по ночам я спать перестал. Мне банально было страшно. Теперь отсыпался я днём, а ночью продолжал свой уставший от меня путь. Перестраиваться под подобный график существования было несколько болезненно, но иного выхода я, увы, не находил. Оставалось надеяться, что этот навязчивый страх является лишь временным явлением. Хотя надеждам, даже самым посредственным, я давно не доверял.
Пока я предавался невесёлым размышлениям, ноги, наконец, долгожданно достигли самых дальних кордонов песочного королевства. Передо мной с упрямой гордостью встал странный, какой-то чужой для взгляда лес. Он состоял из низких, раскидистых деревьев, до краёв полных пьяно-золотой, ласково-рыжей и нежно-багряной листвой. Несколько минут я в приятном изумлении смотрел на его непривычную для моих глаз красоту. Больше времени для остановки я себе позволить, увы, не мог. Боль подгоняла лучше сонма богатых трофеев.
Я вступил под широкие своды местной флоры, достаточно равнодушно задевающие мои грязные от песка волосы. Вместо привычного пения птиц, в этом лесу раздавался лукавый шелест и чуть наивный мелодичный звон. Внезапно одно дерево словно шагнуло в сторону, и я оказался лицом к небольшой холмистой поляне. И на поляне этой меня по все видимости ждали. Я обречённо попытался схватиться за несуществующие топоры. Их было немного, и они казались мне смутно знакомыми. Один из них сделал взволнованное танцующее движение. И в этот момент память изумлённо открыла мне тайну нашей предыдущей встречи. Тонкие руки, салатовые волосы, светло-зеленая кожа, плавные, влюблённые жесты. Это всё я видел в так и незабытом Некрополисе, на одной из картин, которые мне пришлось принести в дар Мёртвым князьям.
Вот только глаза, глаза были другими. На картине в них смеялась счастливая зелень, а в этих глазах я увидел грязное болото. И на самом дне этой бездны сиял роковой факел жестокой и безвременной мести. И сейчас эти, топящие даже самую робкую улыбку глаза смотрели прямо на меня. Наверное, надо было что-то сказать, но в данный момент я был слишком ошарашен столь нежданной встречей, для того чтобы непринужденно начать легко прогнозируемую беседу. Оставалось надеяться на инициативу здешних хозяев. И на этот раз моим надеждам суждено было исполниться.
- Дьявол, - акцент был страшный, но произнесено было чётко и уверенно, - ты снова пришёл.
- Да я вроде первый раз здесь, - я неожиданно начал оправдываться.
- Ты или другой, - взявший на себе переговоры болотноглазый не отрывал от меня тяжёлого взора, - вы все здесь чужие.
А вот это он сказал очень точно. Я действительно чувствовал себя здесь абсолютно чужим. Таким чужим я не чувствовал себя ни в Некрополисе, ни в Лабиринте и даже лёд Коцита показался бы мне сейчас родным домом. Я несколько неуверенно огляделся. Вокруг было очень красиво и я не чувствовал ни малейшей опасности, но эта красота была явно не для моих глаз, а опасности меня просто не удостаивали.
- Я скоро уйду, - оправдываться уже надоело, но я почему-то чувствовал себя виноватым.
Эх, как же мне в этот миг было жаль потерянных топоров. Но, слава огню, я и без хохочущей стали был кое на что способен. Я резко и яростно коснулся их Путей, коснулся лишь затем, чтобы тут же отпустить. Эти дороги были не в моей власти. Я просто не мог их постичь, просто не мог осознать их извилистых направлений, их затаенной глубины, их печальных, не замечающих меня жестов. Я бессильно опустил руки. Впервые в жизни я почувствовал себя абсолютно беззащитным.
Он подошёл ко мне почти вплотную. Его взгляд презирал и ненавидел. Но вот смерти, той, которая, как казалось, уже протянула ко мне свою холодную ладонь, я в этом взгляде не увидел. Наверное, он понял мои, суетливые в этот момент мысли. А, поняв, надменно усмехнулся.
- Мы не умеем, дьявол, - он медленно отходил от меня. - Не умеем убивать, не умеем вести скорбные караваны во владения смерти, но, - усмешка стала неотвратимо жестокой, - мы обязательно научимся. И вот тогда, - в болоте глаз заиграла безумная гроза, - тогда вы вспомните. Вспомните и ужаснётесь. Ужаснётесь не от содеянного, но от предрешённого. Вы будете кричать и стенать, но наши сердца и руки не дрогнут. А ты, - он отвернулся, - ты на другой земле дьявол, на чужой земле. И наши дороги не приведут тебя к цели. Ты вечно будешь бродить по ним, спотыкаясь и моля о помощи. А труп твой найдут только черви.
Надо отметить, что на этот раз меня проняло по-настоящему. Я задрожал, ноги неуверенно сделали постыдный шаг назад, глаза испуганно забегали. Мне пришлось, раз пять напомнить себе о том, что я не юная заблудившаяся дьяволица, а опытный Мастер Дорог, который идёт к цели всей своей жизни. И пройти ему осталось не так и много. В итоге мне всё же удалось сменить испуганный взгляд на хмурый и более-менее устойчиво встать на ноги.
- Были чужие, станут мои, - сейчас уверенность в собственных силах мог спасти только откровенный апломб. - Не было ещё той дороги, которая не назвала бы меня своим хозяином.
Болотноглазый засмеялся. Нагло, хитро, пугающе. А через мгновение засмеялись остальные. Их смех был похож на звон бездарно поднесённой к губам флейты. Он так же мог бы быть прекрасен, и он был прекрасен, но это было слишком давно, чтобы я мог вспомнить. И слишком недавно, чтобы они могли забыть.
Боль в руке усилилась. Мне надо было идти. Идти по отвернувшемуся от меня Пути. И лишь Великое Пламя знает, чего мне будет стоить заглянуть ему в глаза.
Костёр горел плохо. Как-то непривычно вяло и ненадёжно. В этой связи я даже не стал забивать не лишнюю сейчас трубку. Драгоценный в дороге табак не хотелось переводить зря. Настроение было, как после только что проигранной битвы - предсмертное.
Весь день я шёл этими проклятыми огнём тропами. Весь день я пытался прорваться сквозь кривляющийся строй местных обиженных ростом деревьев. Весь день за мной наблюдали грязно-болотные глаза. Наблюдали со злой насмешкой и холодным торжеством. Весь день я пытался уйти. Но день остался позади, а уйти я смог только в обескураженное уныние.
Откровенно хотелось спать, но с некоторых уже упомянутых пор ночь для этого была не лучшим спутником, а идти я уже, пожалуй, не мог. В темноте мой поход вполне возможно оказаться бы роковым. В этой связи, всё что мне на данный момент оставалось, так это в апатичной расслабленности взирать на ленивые переливы томящегося огня, а попутно активно настраивать себя на оптимистичный лад. Пока выходило достаточно посредственно.
- Почему ты не спишь?
Я обернулся, не особенно при этом торопясь. У одного из загадочно мерцающих в темноте деревьев, стоял, на первый взгляд, не самый худший представитель местного населения. А скорее не стоял, а стояла. Что-то в облике представшего передо мной существа говорило о его явной принадлежности к прекрасным, желанным и часто крайне коварным. Оно было как-то ещё изящней, ещё загадочней, чем те, кто уже оказал мне сомнительную честь невесёлой беседы. Хотя акцент её был ещё хуже уже услышанного.
- Не люблю плохих снов, - я снова отвернулся к так толком и не разгоревшемуся костру.
- А мне иногда кажется, что даже самые плохие сны лучше любой реальности, - ночная гостья плавно опустилась на землю напротив меня, дав шанс рассмотреть её получше.
И вновь в память бросились воспоминания о той загубленной картине и на этот раз с ещё большей силой. Казалось, на меня смотрела сестра той, что я видел долгие дни назад в глубинах Некрополиса. Даже её глаза ещё сохраняли то влюблённое во всё живое веселье. Грязный туман пока лишь легко коснулся их своим гнилым крылом. И на меня она смотрела не как на врага. Правда и на дружбу особых иллюзий не сохранялось, но меня вполне устраивал и заинтересованный нейтралитет.
- Кто вы? - я пошевелил палкой, совсем затосковавшие угли.
- Вы забыли, - она покачала чарующей головой, - а нам, наверное, не забыть никогда.
Она замолчала, равнодушно глядя в явно опасающийся её взгляда костёр. Я уже настроился на мысль о том, что остаток ночи пройдёт в умиротворенной тишине, однако зелёноглазая видимо решила снизойти до некоторых объяснений.
- Я помню, что смеялась, - она не отрывала глаз от огня, - я была совсем юна и запредельно счастлива. Тогда это казалось таким обычным. В тот день я впервые увидела огонь, - её голос немного задрожал, - в тот день я впервые обожглась. И тогда мой смех смолк. А на смену ему пришел безумный хохот пламени, - она помолчала. - Ты видел пески, дьявол?
Я коротко кивнул, несколько завороженный звуками её глубокого печального голоса.
- Раньше там были сады, в которых мы играли и любили, - она закрыла глаза, словно вспоминая те далёкие, невозвращенные времена, - а потом туда пришёл огонь. И мы согласны были жить рядом с его гневом, вот только он считал лишним мириться с нашим прощением, - зеленоглазая чуть слышно застонала. - Нас сжигали, дьявол. Наши земли, наши тела, наши души. Сжигали те, кому мы доверили свои улыбки. Ты всё ещё не помнишь, дьявол?
Мне показалось или грязи в её глаза стало больше? Почему-то я думал именно об этом. О том, что скоро её глаза станут таким же болотом, как и глаза её соплеменников. Странно, но мне было больно так думать.
- Ты никогда не уйдёшь отсюда, дьявол, - она встала, последний раз холодно взглянув на сжавшийся костёр. - Ты не найдёшь дороги из наших пределов, а если и найдёшь, то не увидишь.
Её тонкий силуэт давно растаял в усмешке ночи, а я всё боролся с панической мыслью о тупом и бессмысленном бегстве. Бегстве в никуда, бегстве не ради цели, но ради отчаяния. Я и не заметил, как на моё подрагивающее плечо опустилась пламенеющая ладонь рассвета. Время мыслей прошло, уступив своё ленивое место времени дорог. Дорог, по которым я не должен был ходить.
Несмотря на явную актуальность быстрых и решительных действий, этот день я предпочёл начать с, наконец, догнавшего меня сна. Сон оказался коротким, нервным и абсолютно безрадостным. Но, тем не менее, он принёс некоторое успокоение в близлежащих минутах. Успокоение, которое, увы, было слишком быстро подорвано.
Начал я с того, что попробовал взлететь над лесом и осмотреть его возможные границы. Но на этот раз у меня ничего не вышло. Я просто не смог. В этих землях, даже мой собственный Путь оказался мне неподвластен. В связи с этим мне пришлось срочно справляться с волнами накатывающей тоски, а также переходить к более классическому способу перемещения.
Час довольно бесцельной ходьбы занял у меня две трети вечности сомнений. Дороги здесь были. Дороги я эти видел и ходить по ним мог. Вот только вели они не туда, куда я хотел. Казалось я всё глубже и глубже погружаюсь в паутину троп и тропинок этих неведомых лесов. Пару раз я даже упал на рассмеявшуюся землю. Подниматься было нелегко. Особенно в моральном плане.
К сожалению, эти достаточно обидные для Мастера Дорог падения переросли в некоторую совсем невесёлую традицию. И вероятно именно на неё ссылался очередной, коварно выросший на моём пути, непомерно толстый для такого хрупкого дерева корень. На этот раз падение оказалось более чувствительным, так как рядом с выбранной мной дорогой чёрно-зелёной пастью зиял, как мне вскоре показалось, несколько глубокий овраг. Моих печально угасших способностей ещё хватило на то, чтобы чуть смягчить рассекающее воздух падение, но вот выбираться мне похоже предстояло самыми примитивными методами.
Я встал, без особого энтузиазма отряхнул одежду, которая к этому времени была уже слишком грязной, чтобы мои действия могли как-нибудь повлиять на итоговый результат, и вынужденно осмотрелся. И как показал беглый осмотр, пейзаж передо мной разворачивался не самый воодушевляющий.
После минутного раздумья я решил, что слишком устал для исключительно крутых склонов приютившего меня оврага. А, учитывая, то, что на данный момент мне было в принципе всё равно, куда направить свои явно чрезмерно задержавшиеся здесь шаги, я решил пройтись по уходящей вдаль оврага узкой тропинке, теряющейся в окружении бирюзового кустарника.
Я задумчиво отмерял своими несколько загрустившими ногами длину укрывшего землю ковра из злато-алых листьев, когда вдруг услышал чью-то лёгкую уверенную поступь. Я обречённо остановился и в некоторой нерешительности огляделся по сторонам. Нерешительность исходила, прежде всего, из того факта, что если кто-то всё же захочет воспрепятствовать моим дальнейшим поискам, то никаких особых аргументов для поддержки своего мнения на этот счет я предложить не смогу. При моей остановке шаги так же затихли, что, впрочем, не вселяло в меня никакой радости.
- Какого огня! - я устало сел на землю. - Чего тебе надо?
- У тебя, скорее всего, этого нет.
Кустарник раздвинулся, и передо мной предстала явно крайне неординарная личность. Я бы наверное никогда не осмелился показаться в обществе в такой шляпе. Да и оранжево-пьяные штаны были бы, как мне показалось, не самой удачной частью любого гардероба. А вот кинжал мне понравился. Длинный, широкий, с серебрёной гардой, он мог украсить любые, даже самые богатые ножны. Жаль только, что кинжал этот находился в чужих руках. Руках, украшенных старыми шрамами и жестокими ожогами. Руках крепких и не слишком дружелюбных. Утешало в эту секунду только одно. Это были руки дьявола.
- Здорово, земляк, - я автоматически проверил его Путь и уже не удивился полученному результату. А вернее его отсутствию.
- Земляк? - дьявол усмехнулся, от чего его гигантская шляпа пришла в неловкое движение. - Это вряд ли. Земля-то как раз может и позволит, но вот время - время нет. Это было слишком давно, слишком многое надо вернуть. А кто это будет делать? - он вопросительно посмотрел на меня и, будто усмотрев ответ в моём лишённом энтузиазма взгляде, утвердительно кивнул. - Правильно никто.
- Ну и чем тогда займёмся? - признаться, мне было абсолютно наплевать на наше территориальное родство. Гораздо больше меня занимали возможные плюсы нашей встречи. О более вероятных минусах я пока старательно не думал.
- Предлагай, - широкий жест дьявола меня несколько воодушевил.
- Ну, раз так, - я сделал опереточно-довольное лицо, - давай вместе найдём мне дорогу в родной Ад.
- Ты хочешь уйти, - неужели он был разочарован. - А зачем тогда пришёл?
- Пьяный был, - я саркастически посмотрел на своего собеседника, - да и темно было.
- Ясно, - дьявол понимающе усмехнулся. - Местных видел?
- Видел, - я удручённо кивнул, - но их советы мне не слишком помогли.
- Да ну? - дьявол расхохотался, но тут же посерьёзнел. - Но это были правильные советы. Для тебя здесь нет дорог, а выход, - он долгожданно убрал кинжал в мерцающие драгоценными камнями ножны, - выход он всегда есть. Вот только сможешь ли ты его найти? На этот вопрос не ответит никто, и ты в том числе.
- Значит, совместных поисков не выйдёт? - хотя я, в общем, и не особо рассчитывал.
- Увы, мой рогатый брат, увы, - дьявол снова рассмеялся, - искать ты будешь один. Но вот с советом я тебе всё же помогу. Правда, это будет не мой совет.
Я несколько натянуто выразил недоумение.
- Да, есть тут один, - дьявол ухмыльнулся. - Он местный, но несколько не согласен с проводимой здешними обитателями политикой. Бунтарь своего рода. Но личность, несомненно, интересная.
- Был бы очень обязан, - признаться, возможность предстоящей встречи меня не сильно воодушевляла, но я старался быть вежливым.
Дьявол в очередной раз махнул рукой, и мы неторопливо отправились по явно узкой для двоих тропинке, которая в итоге достаточно успешно вывела нас из усмехнувшегося на прощание оврага.
- А сам ты здесь, с каких дорог? - задавать этот вопрос мне было несколько неудобно, но почему-то и, правда, было крайне интересно.
- Я? - дьявол на секунду зажмурил глаза, будто пытаясь остановить поток сухих слёз. - Я был одним из первых в свите Великого Пламени. Одним из первых вошёл под своды гневного огня. Вся моя жизнь была одним нескончаемым пожаром. Я шёл по дороге выжженных земель, иногда заметая следы. Я был герольдом тогда ещё юного и вечно страстного пламени. И в последней милости Великий огонь поставил меня своим эмиссаром в этих землях. Поставил до тех пор, пока моё место не займёт более достойный. Признаться сначала я подумал, что как раз ты и пришёл мне на смену. Но мне кажется из тебя плохой слуга, дьявол.
- Смею надеяться, - рассказ без сомнения был интересен, но я слышал байки и повеселее. - Долго ещё идти?
- Сложно сказать, - обладатель так поразившей мой несколько консервативный вкус шляпы рассеянно пожал плечами и, в свою очередь, обратился ко мне с вполне законным вопросом. - Как там сейчас? Что-то изменилось?
- Нет, - я в грустной иронии качнул головой, - ничего не изменилось, древний. Всё осталось по-прежнему. Также убивают, также лгут, также умирают ни за что. Также лезут на высокие горы и также падают с них. Также бегут за властью, богатством и наслаждениями, не замечая за этим пьяным бегом скорбных секунд. А потом секунды перестают замечать их.
- Да, - эмиссар огня согласно кивнул, - всё как прежде, дьявол. Всё как прежде.
Несколько минут мы провели в навалившемся молчании. Несмолкаемый шелест злато-багряной листвы стих, будто не желая оскорблять наших тяжелых мыслей. Сорвавшись с упругой ветви, мне прямо в руку опустился пьяно-жёлтый лист причудливой формы. Я хотел рассмотреть его поближе, но не сумел удержать в руках, а подбирать я не любил.
- Пришли, - скучающий голос моего временного проводника оторвал от бессмысленных раздумий. - Вот тот, кто тебе нужен.
Я недоумённо посмотрел в указанную им сторону. Несколько презрительных секунд я ничего не мог разглядеть в хороводе блистающей листвы. А потом, как будто сжалившись над моими безплодными стараниями, откуда-то сверху спрыгнула уже довольно знакомая высокая изящная фигура. Быстрыми, странно незаметными движениями мой потенциальный спаситель приблизился к нам. И вот тут я увидел его кардинальное отличие от уже оказавших мне сомнительную радость встречи местных хозяев.
В его узких, резко-надменных глазах не было и следа той роковой болотной грязи. Вместо неё на меня пристально смотрели, будто два вспыхивающих угля. Вот только огонь этих растревоженных нашим появлением углей был не привычно оранжево-багровым, но яростно-зелёным. И эта грешная зелень хотела не просто мести, она хотела дикой и кровавой войны, хотела побед и смерти, хотела звона стали и криков разбуженных гроз. Всего того, чего не могли ему дать эти лениво-скорбные земли.
- Привет, изгой, - эмиссар огня привычно кивнул. - Ещё не научился?
- Научусь, уж будь спокоен, - зелёные угли зло полыхнули. - И ты узнаешь об этом первым.
- Не сомневаюсь, - угрозы не произвели на моего спутника особого впечатления. - Ну а пока у тебя есть пара лишних мгновений, не соблаговолишь ли послушать этого дьявола. Так получилось, что он крайне жаждет твоего совета.
- И с чего бы это делать? - названный изгоем окинул меня не слишком дружелюбным взглядом.
- А с того, что ты вполне можешь не успеть, изгой, - эмиссар демонстративно завертел в руке развеселившийся кинжал, - и может быть уже сейчас.
Зелёный огонь немного притух, затаившись до новых, лучших времён, а его обладатель снова повернулся ко мне. Взгляд его так и не приобрёл дружелюбия, однако сейчас в нём отчётливо мерцал вялый энтузиазм сотрудничества.
- Говори, - слово это он откровенно выплюнул.
- Мне нужно уйти, - я решил не заострять внимания на явно негативном дебюте.
- Тебе не нужно было приходить, - зелёный огонь вновь начал разгораться. - Мне кажется, это был бы лучший выход.
- Вероятно, - здесь я спорить не мог, - но выход редко бывает один.
- Какие же вы все идиоты, - зеленоугольный явно решил начать с обличительной преамбулы. - И вы, и они, и я, скорее всего, тоже. Но никто не поймёт и никто не признается. И все идут, и мечтают, и хотят, чтобы перед ними плескалось влюблённое счастье. И может даже влюблённое в нас. А потом мы падаем и удивлённо смотрим глупыми, обиженными глазами, как это счастье забирает кто-то другой. И мы восклицаем, - он театрально взмахнул руками, - мы кричим и плачем. Мы просим отдать, ещё не понимая, что нас уже никто не слышит, - он хмуро посмотрел на меня. - Я это понял, и он, - последовал раздражённый кивок в сторону всё ещё вызывающую мысленную улыбку шляпы, - понял, и ты обязательно поймёшь, если успеешь. И это мой главный тебе совет. Ну, а выход, - изгой недобро оскалился, - выход прост. На этой земле делали лишь две вещи, - он начал загибать длинные пальцы, - сначала любили, а потом жгли. Ты умеешь любить, дьявол? Вряд ли. Ну, тогда выбора у тебя уже не остаётся. Жги! - он окинул меня ненавидящим взглядом. - Жги! И будь проклят.
Представитель местной оппозиции ещё секунду злобно смотрел в нас зелеными искрами, а потом одним плавным движением исчез в довольно поглотившей его листве. Я перевёл несколько озадаченный взгляд на продолжающего вертеть кинжал дьявола. Тот в свою очередь одарил меня довольным взором.
- А, что отличный совет, мой юный друг, - эмиссар огня вежливо наклонил голову в знак прощания. - Храни тебя Пламя, дьявол.
Он исчез почти также быстро, как и предыдущий оратор, а я всё ещё в некотором замешательстве подошёл к ближайшему, дрогнувшему от моих мыслей дереву. Моя левая, пульсирующая гневной болью рука крепко легла на его сжавшийся от прикосновения ствол. По всему телу пронеслась жадная, горячая волна, свергающая неуверенность и сомнения. Я криво улыбнулся. Сейчас будет жарко.
Я не заметил тот роковой момент, когда первая злая искра яростно вцепилась зубами в нежную кору дерева. Зато следующее мгновение осталось в моей памяти надолго. Да и как кажется не только в моей.
Дерево загорелось подобно юному факелу. Загорелось не снаружи, но изнутри. Загорелось самой своей сутью, неувиденной слепыми глазами душой, несбыточными ни в одном сне мечтами. Оно горело так быстро, что не успевало ни заплакать, ни закричать. Обезумевший огонь бросился на соседнее дерево, а оттуда всё дальше и дальше, выжигая в обречённом лесу вечную, гневную рану.
Я поднял затуманенные болью глаза. Совсем недавно я уже ступал по так похожей дороге. Вот только тогда я создавал, а не разрушал. Я через силу усмехнулся. Тогда мне было гораздо тяжёлее. Моя, местами почти обуглившееся рука соскользнула с обваливающегося под натиском озверевшего пламени ствола. Я сделал первый, неожиданно лёгкий шаг по объятой бешеным танцем огня тропе. Казалось, прошли мгновения, а я уже видел выход. Он был широкий и долгожданный, и он вёл в те, с краю счастливые земли, где я, наконец, перестану быть чужим. Это ли был не повод для довольной улыбки? К сожалению, к этому моменту мне было слишком больно для того, чтобы я мог улыбаться. Словно скованный яростными цепями я занёс ногу для последнего шага.
Вдруг пьяной молнией перед глазами промелькнули два полных безумно-зелёного пламени глаза.
- Научился! Я научился!
Извивающийся в карнавале искр голос обжёг своей резкостью, будто случайный пожар. Я не стал оборачиваться. Я не успевал этого сделать. Что-то острое, злое, опьянённое жестоким азартом врезалось мне в затылок. Падал я уже на знакомой земле, не успевая ни подумать, ни загрустить.
Высокая башня с причудливым шпилем на макушке обеспокоенно приняла на себя порыв загулявшего ветра. И если я ожидал, что башня качнётся, то явно недооценивал местных строителей. Тем не менее, я несколько разочарованно перевёл свой взгляд вниз, на хмуро скучающие камни. Впрочем, и на их не слишком изумляющем созерцании я не задержалсянадолго.
Мимо меня умиротворённой, позвякивающей походкой прошли пару оживлённо переговаривающихся дьяволов в тяжёлых, но довольно элегантных кольчугах. Обрывки их негромкого разговора остановились на полпути от моих ушей. Хотя этот аспект расстроил меня показательно мало.
Невольно подражая движениям только что прошедших воинов, я двинулся по периметру широкого, идеально квадратного двора, гордо возвышающегося надо мной замка. Мысли мои носились где-то слишком далеко и слишком весело, для того чтобы следить за каждым их конечно неосторожным шагом. Так что я предпочёл беспечно отпустить их в далёкую и почти забытую сегодня страну грёз.
- Рад видеть тебя, Кэй.
Возмущённые поспешностью возврата мысли на мгновение устроили бьющийся на осколки переполох в моей голове, однако, слава огню, мгновения им для этого вполне хватило. Я развернулся.
Исполнитель моего совсем недавнего желания расслабленно стоял, облокотившись о крепкий торс одной из изысканно украшенных чудными барельефами колонн. На его тонких губах играла предвкушающая улыбка. Он чуть более лениво, чем это требовалось, оттолкнулся плечом от колонны и подошёл ко мне.
- Здорово, партнёр, - я почему-то не хотел смотреть ему в глаза. - Неужели и у тебя появилось достойное желание?
- Достойное, Кэй, - он не старался поймать мой взгляд, - хоть я и надеялся обойтись несколько меньшим.
- И чего же ты хочешь? - я невольно напрягся, ожидая просьбы-приказа стоящего напротив меня дьявола.
- Пойдём, Кэй, - он сделал приглашающий жест, - здесь как-то пусто для любой беседы. А для нашей ещё и слишком светло.
Я без особой скорби проследовал за владельцем явно несколько темноватого для меня желания. Впрочем, особой тревоги я не испытывал, хотя без сомнения предпочёл бы оказаться сейчас несколько в ином месте. Мы зашли в гостеприимно распахнутые двери замка и несколько минут методично отсчитывали потрескавшиеся ступеньки не самой короткой в моей жизни лестницы.
Наконец, идущий впереди меня дьявол распахнул очередную массивную дверь, и мы оказались на просторном балконе, который выходил в сторону огромного зала, забитого суетящимися дьяволами. Дьяволы накрывали длинные столы, приносили тяжёлые серебряные блюда и наполненные кувшины, а также активно наблюдали за работой других. Словом все готовились к большому празднику. Несколько минут я с интересом наблюдал на царящее внизу мельтешение, а потом перевёл вопросительный взгляд на своего, необычайно молчаливого сегодня спутника.
Тот, однако, не спешил поразить меня своей просьбой. Он в странном раздражении смотрел вниз, чуть покачивая низко опущенной головой. Когда он, наконец, оторвался от этого без сомнения увлекательного занятия, я уже несколько заскучал от предоставленного мне в эти минуты общества. Но беспокойный взгляд дьявола вернул мне уверенность в том, что благословенная скука долго не продлиться.
- Сегодня буду пировать, Кэй, - мне показалось или его голос был уже заранее пьяным. - С тобой или без тебя.
Увидев, что особого энтузиазма у меня его слова не вызвали дьявол нервно ухмыльнулся.
- Поверни назад.
- Что? - сначала я искренне не понял.
- Поверни назад, Кэй-Сагор, - голос его приобрёл знакомую уверенность. - Сойди с этой дороги.
- Странная просьба, незнакомец, - я не спешил принимать решение, так как любое решение было роковым.
- Это не просьба, - его глаза давили, пытаясь согнуть (пока слава огню, безуспешно), - это моё желание и твой долг. Исполняй, Кэй.
Дьявол снова уставился в зал, а я покрепче ухватился за толстый поручень. В голове печально зашумело. Неожиданно захотелось спрыгнуть вниз, прямо на гигантское блюдо с зажаренным ящером, которое несли четверо поварят. И похоронить этот порыв был отнюдь не легко.
Его желание и мой долг. Мой долг и его желание. Я так и так склонял эти, по сути, совсем не сложные слова, пытаясь найти хоть какой-нибудь выход из предложенного завывающего в предвкушении капкана. И по предварительным, но весьма точным данным выхода не было.
- А может что-нибудь менее достойное, - на меня грешной волной накатывала тоска, - менее желанное?
- Исполняй, Кэй! - плечи дьявола дрогнули. Только сейчас я понял, насколько он напряжён. И как тяжело ему было скрывать до сих пор это напряжение.
- Нет, - я презренным камнем устремился на самое дно самой загнивающей бездны.
- Ты отказываешься от своего слова? - тихий, злой голос вырезал на душе содрогнувшеюся рану. - От слова Хозяина Пути?
- Хозяина? - я угасающее улыбнулся. - Вряд ли. Не хозяина - раба. Раба Пути. Понимаешь? - я окинул его обречённым взором. - Иногда цепи слишком тяжелы, для того чтобы их сбросить. Иногда их легче нести.
- Проснись, Кэй! - дьявол грубо хлопнул меня по плечу. - Ты не раб, а я не дурак, для всей этой чуши. Ты исполнишь это желание! Так или иначе, - его рука резко схватила воротник старой куртки. Наверное, зря.
С устремлённым в глубины безумия стоном я бросил его вниз. Он падал неожиданно долго, словно стараясь зацепиться за испуганно разбегающийся воздух. Причем этим он дал мне лишь несколько прекрасно-лишних секунд. Их я потратил на то, чтобы грубыми, широкими стежками зашить треснувшую почти пополам душу. А потом я прыгнул следом.
Я аккуратно приземлился рядом с безуспешно пытающимся встать дьяволом. Кажется, у него было перебито колено. Несколько секунд я разрывался между желанием разбить ему второе и едва ли не большим желанием покинуть эти всё сильнее давящие стены. В итоге секунды прошли, а я, так и остался растерянно стоять в окружении замерших в нелепых, неестественных позах поваров и служанок.
- Верно ли это, Кэй? - дьявол всё же встал, хотя было видно, боль причиняла ему опаляющий дискомфорт. - Ведь это не я только что упал на встревоженный мрамор. Ведь это честь твоя, Кэй. Ведь это было последнее, что ты не растерял на своей проклятой дороге. Последнее во что ты ещё верил, Кэй. И другие, другие ведь тоже верили, - он почти довольно рассмеялся. - Но, ты, наверное, прав. У рабов нет чести. Так, Кэй!? Отвечай мне! Или раб стал ещё и трусом!?
- Всегда есть что-то большее, - я медленно сел на мягкий, низкий стул, - всегда есть то, ради чего ты готов жертвовать всем остальным. Но иногда ты услышишь, как в тёмную ночь влюблённые листья зовут тебя на свой хмельной вальс и понимаешь, что готов пожертвовать и этим. А взамен появляется что-то новое - новая икона, новая вершина, новый тотем, в костёр которого ты готов бросать плачущие жертвы. А потом рассыплется и она. И будет ещё одна, часто лишняя. Ты следишь за моей мыслью, ценитель чести.
- Ты спутал вершину с колодцем, Кэй, - дьявол оскалился в презрительной усмешке. - И ты не заметил, как упал, лишь потому, что всё ещё летишь. А ветер гневно кричит тебе вслед, - его губы искривились в очередной атаке рассекающей боли. - А знаешь, что на дне, Кэй? - он словно действительно ждал от меня ответа. - Там грязь. Просто грязь, в которую ты зароешь свою гнилую душу.
- Заткнись, - мне почему-то стало прохладно. - Я уже был там, и не раз, - я хмуро смотрел в дышащего ненавистью дьявола, - и я скажу тебе, что там нет грязи. Там просто ещё одна дверь. Иногда ее, правда, совсем непросто открыть, но всегда где-то рядом валяется пусть ржавый, но ключ. А грязь, - мои глаза немного повеселели, - грязи везде полно, мой так и не назвавшийся, увы, не друг. И я сомневаюсь, что здесь её меньше.
Он снова упал. Не закричал, даже не застонал. Он молча лежал, до хрипа сжимая веки и положив дрожащие, неверные руки на раздробленное колено. Слёз из-под век не текло. Мы надолго застыли в обступившей нас тишине. Наконец я встал. В ответ, всё ещё лежащий дьявол открыл глаза. Его взгляд был пуст и тревожен.
- Мне пора, - я сделал какой-то неловкий шаг спиной назад, - мне ещё падать и падать.
- Только не разбей свою грешную голову, Кэй, - он улыбнулся (не мне), - а то, так ничего и не поймёшь. Так и будешь падать, думая, что впереди ещё одна дверь, когда впереди лишь туман, скрывающий пропасть.
- Прощай, - я хладнокровно развернулся к колышущемуся вдали проходу.
- До встречи, Кэй.
Я хотел пить. Еще, наверное, немного сонного льда в сгорающее тело, но это потом, это может и подождать. А вот вода была нужна мне прямо сейчас. Или вино, или пусть даже яд, если его будет вдоволь.
Я открыл глаза. Затылок дробило на две примерно равные части. Одна из них корчилась от боли, а другая неистово завидовала первой. Казалось, я очнулся от векового кошмара и теперь мне надо бежать, догонять ускользающее время. Но сил хватило лишь на то, чтобы подарить неспешно бредущей тишине свой сдавленный стон.
Я сделал пару презрительно неудачных попыток подняться на ноги. Удалось мне это несложное, по сути, действие только с третьего раза, когда я совсем отчаявшись, задействовал свой несколько лишённый энтузиазма Путь. Ноги неохотно упёрлись в мягкую землю, а наивный взгляд пробежался до горизонта в поисках столь желанного источника воды. И наивность вскоре сменилась печалью.
Я опустошенно брёл вперёд. Моя старая фляга была чрезмерно пуста. Жажда и боль, по очереди и вместе дирижировали моим, покорным им телом. Руку продолжал разрывать грозный, зовущий огонь. А в треснувшую душу залез тёмный скорбный призрак и теперь пытался разжечь свою длинную трубку углями моего плачущего сердца.
Неожиданно впереди спасительно затемнел низкий силуэт небрежно сложенных неровным кругом камней. Ещё пять-шесть поспешных минут и передо мной возник неведомым чудом выросший в этой глуши колодец. Дрожа от предвкушения, я заглянул в его чернеющий провал.
Если вода и была в этом, огнём забытом, колодце, то находилась она несколько глубже моего усталого взора. Не сомневаясь ни на миг, я перемахнул через край и устремился вниз, едва сдерживая своё оглушающее падение. Полёт мой, впрочем, был не долог. Не прошло и десяти секунд, а я уже стоял на самом дне, по щиколотки утонув в мягкой илистой грязи.
Свет не осмеливался проникать в благосклонно принявшие меня глубины и я, опустившись на безрадостно согнувшиеся колени, начал на ощупь искать желанные признаки драгоценной влаги. И приходилось с сожалением признать, что поиски, как минимум, затягивались. Воды я найти не мог. Только щедро покрывшая ладони грязь, скучающе усмехалась мне из темноты.
Я обречённо прислонился к холодной стенке колодца. В голове мерным хохотом били дробящие волю колокола. Сверху на меня равнодушно смотрел осколок случайно заглянувшего в лицо света. Надо было вставать и либо продолжать безнадёжные поиски, или выбираться назад и мечтать об озере прохладной воды.
На мгновение стало очень тихо. И в этой звенящей тишине я неожиданно, на самом краю слуха различил пьянящий шёпот воды. Словно трижды влюблённый я бросился на этот заставляющий кричать от радости шёпот, едва не затоптав его нежные ноты своими грубыми шагами. Уже через несколько секунд я припал иссушенными губами к тонкой струйке чистой, ледяной воды, жадно глотая исцеляющую влагу. Жизнь быстрым, стремительным бегом возвращалась в моё уже надевшее призрачный саван тело.