Пройдусь немного по стремнине вод.
Иисус ходил и нам не возбраняет
А мы ведь тоже необычный род;
Нас Бог Отец в несчастьях охраняет.
Вода течёт открытая для всех.
Мы в этих водах просто инфузории.
До горизонта никаких нет вех.
Одни ветхозаветные истории.
ь Я плевела и в сказках отличу
От зёрен правды нелицеприятной.
Но вот вода уже мне по плечу
Но почему? Немного непонятно.
Я как Иисус пройдусь по бережку.
Иисус ходил и рыбою кормился.
Иуда зря ломал свою башку,
Он Сына сдал и с горя удавился.
И Пётр бежал под крики петуха.
Ему, Петру, все святости до фени.
Был Иоанн - апостолом греха.
Ну, а Фома, непризнанный, но гений.
Могу и дальше я перечислять,
Всех тех, кто вслед носил мои постолы.
Руками небо людям не объять.
Не облететь души моей Эолам.
Взойду на холм и, спину, распрямив,
Найду глаза Отца в небесной раме.
На ум придёт мне простенький мотив,
Пусть он меня приблизит к моей драме.
С плечей лохмотья грязные сорву.
Пусть к перекладине мне кисти рук привяжут.
Пусть через сутки я в соплях умру,
Но всё же, кто-то обо мне расскажет.
Последний день не мне принадлежит,
И не Отцу, а милой моей маме.
Да, для Пилата я обычный жид,
Давай меняться прокурор местами.
Быть может, ты взойдёшь на этот крест?
А буду я судить тебя за норов.
Меня весь Рим подавится, не съест.
А вот тебя, возможно, толстый боров.
Ах, мама, мама слёз не проливай.
Ах, мама, мама Сын твой примет Славу.
Ах, мама, мама с Римом не играй,
Они в бокал подсыпали отраву.
Прости меня за мой жестокий нрав.
За то, что я не стал твоей опорой.
За то, что Веру Верою поправ
Взошёл на крест я, за Варравой - вором.
И сам я вор, отринувший отцов.
Ведь не со мной беседовал бог Яхве.
Поёт мне хор великих мудрецов.
Со слов моих: Мария, Аве! Аве!
Огнём горит серебряный мой крест.
Я был рождён в каких-то райских кущах.
Ну, а потом двадцатый ухнул съезд;
Скажи, кому от съездов стало лучше?
Ел пельмени я и пил портвейн.
Ходил в калошах я по тротуарам.
Но всё равно кричали: Йоську бей!
И били с удовольствием и с жаром.
Я на Христа нисколько не похож.
Я рыжесть бороды не красил охрой.
Я скрёб котлы в столовых не за грош,
За три хвоста селёдки уже дохлой.
Своих детей бездумно настрогал.
Но дети - это звёздочки Вселенной.
Я их кормил, коль фарт мне выпадал,
Стихами, что вводил им внутривенно.
Ах, мама, мама как ты далека!
Как я далёк от щей твоих и плюшек.
Меня уносит чёрная река
а тридевять земель под грохот пушек.
Стихи вошли и в кровь мою, и в плоть.
Стихи мне грудь еврейскую распяли
А я готов твой профиль наколоть
На первые разбитые скрижали.
Ах, мама, мама, где же ты теперь?
Опять Россия тонет в мелодраме.
А на трибуне новый суперзверь,
На радио, в газетах, на экране.
И вновь "пророки" чешут языки.
Они другую школу проходили.
И вновь по мне гуляют кулаки
Так комсомольцы шкуру мне дубили.
Но всё проходит, как ни тяжело.
Минуты за собою тянут годы.
Тебе Иосиф очень повезло,
Что череп твой не "лобная" колода.
Давно палач бездельем истомлён.
Давно палач без практики скучает.
Как я в Россию - матушку влюблён.
Она всегда евреев выручает.
Гостеприимно нам давала кров.
Гостеприимством вечно подкупала.
Тебе ведь, Бейн, не жалко русских слов,
Ну, напиши, хоть что-то, для начала.
И Бейн писал про шумную толпу.
И про вокзал, и даже о цыганках.
А надо было дать ему по лбу!
Чтоб не просился более в загранку.
Страна гудела пасекой на цвет.
А бубны били ритмы залихватски.
- Не вышел из Иосифа поэт!-
- Бейн, претерпел в поэзии, фиаско.-
Ощерив пасть, как пёс из-за угла,
Страну Советов смешивая с грязью.
Иосиф пел, как ржавая пила,
Распиливая кедры перед казнью;
И вот уже сруб собран в перекрест.
Крест вознесён на холм ближайшей даты.
Две тысячи лет христовый хор невест,
Ведёт нас всех в христовые палаты.
Иосиф Бейн, обычный христианин.
Не византиец, хоть и православный.
Он с украинских вековых глубин
Принёс с собою горсть земли державной.
На берега, где Гауя течёт.
Где Даугава с Лиелупе судачат.
О том, о сём; что женщину влечёт
К мужчине, за которым нет удачи
Забронзовев, на узком пьедестале
Стоял Ильич, слегка прищурив взгляд.
Глаза его, вперёд, смотреть устали;
Не оглянуться, не шагнуть назад.
Не повернуть не влево, не направо.
Вокруг незримо ратники стоят.
Он на кресте, как мелкий вор Варрава,
Глаза слепы. В его стакане яд.
А третий Рим грохочет сапогами.
И побережье Балтики трясёт.
Сидит в Кремле язычество "богами"
И ношу тяжкую владычества несёт.
Стоял Ильич. Но нынче место пусто.
В небытие ушла его стезя.
Жила идея в ложе у Прокруста.
Без рук, без ног, без головы вождя.
Обрубок тела в галстуке без шеи.
Соратники срубили мавзолей.
Пал Змей Горыныч, но пришли Кащеи
И мир от страха стал ещё белей.
Он словно жгут, что скручен до упора.
"Пророки" к истреблению зовут.
Мадрид и Рим, Берлин - вся эта свора
Москву вплетают в общую канву.
Незримый крест советских извращений,
Что называют нынче "беспредел",
В жизнь протащил калмык, по кличке Ленин,
Но с пьедестала всё-таки слетел.
Мог рядом с ним стоять Барклай де Толли
Не безызвестный русский генерал.
Но сыпет жизнь всегда щепотку соли,
На раны тех, кто счастья не видал.
На этом старом, старом пьедестале
В шестидесятых, помнится, годах
Стоял и Бейн, мы шапки вверх кидали.
Но безотчётно нами правил страх.
Страна ночами ранено стонала.
Тащили вниз по лестницам людей.
Потом она о людях забывала
И начинала жить ради идей.
Не уподобиться бы идолам из сказок.
Слепы глаза у бронзовых скульптур.
Вдруг, шесть бойцов из ёмких недр "УАЗА"
Решили выбить пыль из наших шкур.
И выбили, а с пылью наши зубы.
Ты чем жуёшь сегодня, "милый друг".
И кто теперь целует твои губы
Как целовал, порвавший их, каблук
Ах, этот город, молодость и глупость!
Ах, эта милая балтийская страна.
Пусть третьим Римом вечно правит тупость
Теперь, увы, другие времена.
Теперь уже другие представления.
На сценах новых призраков парад.
В истории ещё один миллениум.
И лишь Иисус без предисловий свят.
Он свят в делах "безгрешных" атеистов.
А в атеизме левый есть уклон.
Сплошь состоит Россия из артистов,
Из тех, что в прошлом проводили Шмон.
Иосиф Бейн, резцом стихосложения,
Терзает плоть стареющей страны.
А ей уже болезненны движения:
А атеизм в руках у Сатаны.
Опять шумят на сходках уклонисты.
Опять канюча просят за народ.
Вождь надевает женское монисто
Из золотых, высокой пробы, звёзд.
Истомина, к чему сопротивление?
Иосиф Бейн, с заглавных букв - ПОЭТ.
Пусть едет в Кремль. Там примет власть решение,
И даст квартиру с видом на проспект.
Там мудрый вождь, пытаясь спрятать брюхо.
Велит носить на шее Ленина портрет.
И только Бейну снова врежут в ухо
За то, что "белый" получил билет.
Страна, в которой, только и возможно
Любить достойных с рёвом и взахлёб.
Где только сев на нары, что не сложно,
В Колымском крае вновь откроешь рот.
Ах, Нина, Нина, Ниночка Истомина.
Тебя супруга лидера не ждёт.
Но встречу эту время подготовило.
Назад ни шагу! Двигайся вперёд.
И ты пошла на рандеву с Великой,
Единственной и Правильной женой.
Не с партией, как Идол, многоликой,
А с женщиной, пока ещё живой.
Их встреча, как не странно, состоялась.
Никита неприятно удивлён.
От Бейна, кое-что, ещё осталось
И он был в Ригу вновь определён.
Поломанные кости вновь срастутся.
Ведь главное, Души не сбрита ость.
Правительство и партия пекутся
Чтоб белою в тебе осталась кость.
Работай Бейн! Работают все люди.
В колхозе Бродский пашет ишаком.
Ведь от работы Духа не убудет.
А от поэтов ломится дурдом.
Истомина, корми своих детишек.
Корми детишек тем, чем Бог послал.
Их у тебя чуть-чуть уже излишек;
Еды хватает, хоть и не в навал.
Есть у Бомжей случайные заначки.
В подвальный хлад ступени повели.
Есть бак с водою тёплою, для прачки...
Ну, что ещё мы Бейну дать могли?
Народ наш ест тот хлеб, что заработал.
Пусть кукурузный, но, простите, свой.
Он в лагерях с тоски по "фене ботал",
И иногда плевал на аналой.
Но что с того! Бейн, не христопродавец.
На шее носит оловянный крест.
Но почему к нему такая зависть?
И почему он досыта не ест?
Истомина - железная подруга.
Как тяжело на этом свете жить.
Как тяжело тащить по жизни друга;
Торговые палатки сторожить.
А Бейн поёт о Славе преходящей!
Ведь для него иная жизнь во мгле.
И катится он вниз, по нисходящей.
Любовь жены лишь держит на земле.
Король в поэзии. Кто может с ним сравниться?
Ему несут серебряный бокал.
Испробуй Бейн, кремлёвскую водицу,
Ведь из него сам Берия пивал.
Твоя Истомина все жилы надорвала
Великий муж! Талантливый поэт!
Она всё, чем владела, отдавала
Иосифу и детям с малых лет.
Ах, Нина, Нина, Ниночка, голубка.
Тебя укроет русская земля.
Не пей вина из дорогого кубка;
В вино подмешан яд для короля.
Но ты в отчаянии чашу пригубила.
Произнесла Хрущёва Нина тост
Определена Истоминой могила
В стандартный среднерусский женский рост.
А Бейн поёт о горе и страданиях
И нянчит шестерых своих детей.
Не подаёт Россия подаяния!
Политика - важнее всех страстей
Иисус терпел и нам терпеть велел.
Он время проводил в речах и спорах.
Он изменить историю хотел
Ведь Рим стоял на глиняных опорах.
Земля качалась. Сыпался песок.
Иисус ходил в Самарии туристом.
За шекель покупал с хлебов кусок,
А вслед за ним ходили "особисты"
Таков удел достойнейших сынов.
Никто в пророков собственных не верит.
В китовом чреве побывал Иов
И перед ним захлопнулись все двери.
Поэт в чужой стране всегда пророк.
А в собственной, - изгой и проходимец.
Пусть прокуратор Бейну спустит срок,
А лучше пулю. Тоже ведь гостинец.
Самария - прекрасная страна.
Кто не бывал, не знает Ханаана.
Отцу небесному планета вся видна
И все колена с ложа Авраама.
Самария - здесь нет голодных ртов.
Повязаны все родственники кровью.
Но Ирод был давно уже готов
Избить младенцев собственной "любовью".
Иов прорек: пришли к Отцу сыны.
Один из них сказался Сатаною.
И заявил Отцу, твой враг Иов.
Казни его, чтоб стала жизнь иною!
Но Бог в том правды не уразумел.
Сто сорок лет дал жизни для Иова.
А Сатана пошёл в страну плевел,
Чтоб ложно там пророчествовать снова.
И щурил свои хитрые глаза.
И покупал пустыми обещаниями.
И прошибала мой народ слеза
Когда зимой пришла пора прощания.
Иисус ходил. Ходили толпы вслед.
Вдоль моря Галилейского по брегу
И на вопрос всегда давал ответ
И говорил: Бог в помощь! Человеку.
Иосиф Бейн - пророк чужой страны.
Страны его вскормившей и вспоившей.
Он стал изгоем без своей вины
Для северной земли его родившей.
Иосиф Бейн - поэт для всех времён.
Его страна в объятьях не держала.
Огромным, вскормлен, перечнем имён,
Но Русь по тюрьмам всех пересажала.
Иосиф Бейн, неси свой тяжкий крест.
Видна Голгофы плоская вершина.
Тебе всю жизнь двадцатый снится съезд
Который, нынче меряют аршином.
Аршин мал-алан!
Дай русскому план!
Башку расшибёт.
Где нужно соврёт и,
Поехало - поплыло
По итогам года - мыло.
Слепой певец израильских красот.
Но пьедестал, твой, в Риге, под Барклаем.
Король стихов. Растёт вокруг осот.
А мы сорняк на глаз определяем.
Пусть молодая поросль к солнцу прёт.
Зачем коней норовистых стреножить.
Не только к звёздам звёздный путь ведёт
Он может, и легко, вас уничтожить.
Иосиф Бейн - людей ты понимал.
Не каждый человек с тобой водился.
Твой образ жизни я не принимал.
А вот талантом искренно гордился.
И как понять велик ты или мал?
Когда вокруг от мала до велика
Любой юнец стихи свои писал
И требовал печатать их до крика.
И уходили годы в пыль времён.
А в перспективе лишь каменоломни.
Здесь вымощен весь путь твой из имён,
Которые никто уже не вспомнит.
Среди других и я своим числом
Соседствую с беспамятной богемой.
И только в горле застывает ком
И возникает новая проблема.
Тебя рукой сегодня не достать.
Не украшают грудь твою медали.
Лишь остаётся книгу полистать
И убедиться, как ты гениален