- Ну как тебе сказать... После второго-третьего постдока, если тебе уже за сорок, на позицию берут очень неохотно. Об этом, конечно, говорить не прии-инято, то есть официально не принято... Но факт остаётся фактом. Вот такие дела.
Берталана мы встретили в Старбаксе, и Наталья как увидела его, то долго-долго всматривалась, а потом всё же поздоровалась. Оказалось, он с нашего универа, биолог, постдок. Ну, доктор наук то есть, если по-русски... Точнее, нет. Если совсем по-русски, то кандидат. Вы же знаете эту систему, да? Наш кандидат - у них уже доктор.
Ну так вот. Берталан - венгр, довольно неплохо говорящий по-русски, так как в школе заставляли учить, умный мужик, лет где-то наверное тридцать пять-тридцать семь, высокий, худой и вида самого сурового, он приехал в Гамбург к каким-то своим друзьям, и вот зашёл тоже, как и мы, кофе выпить. Старбакс - заведение популярное.
- Не пугай её, - шутя, погрозил я пальцем, и Берталан рассмеялся, покачал головой.
- А я не пугаю, я правду говорю. Если тебе за сорок, а ты всё ещё постдок, то тебя считают... Как бы правильней сказать... Хммм... Хоуплесс.
Наталья сделала страшные глаза, я усмехнулся и чуть не подавился кофе. Хоуплесс, вы, я думаю, в курсе, означает безнадёжный, и фишка здесь в том, что зачем делать пи-эйдж-ди, если не собираешься быть профессором или как минимум ассистентом профессора, то есть работать в академической сфере. Я, к сожалению, а скорее к счастью, не был столь наивен как Наташка по этому поводу, я в курсе, что в науке надо строить долгосрочные планы, а заявки типа "сейчас я это сделаю, а через год посмотрим" не принимаются категорически. Вы пролетите. Сгорите. Нельзя плыть по течению, вы очнётесь - вам сорок, и никто вас не будет брать на работу, так как нужны свежие постдоки, только-только окончившие аспу, выучившие все новые технологии. А если вы сиднем просидели со своей степенью, всё, алес, капут, считайте, что и не было никакой степени. У неё есть валидный срок, после которого вы опять никто и нигде не котируетесь, потому как наука развивается довольно быстро. Именно поэтому дяденька или тётенька, апплицирующиеся на постдок-позишн куда-нибудь в лабораторию третий раз или больше, уже нервничают. Общество ожидает от них большего, общество ждёт продвижения, а если ты к стольким годам не построил карьеру, значит, ты просто не способен на это. И не нужен. К нам приезжала как-то женщина, физик, с одной лишь целью - перезащитить то, что уже защищала лет десять назад в России, и переполучить степень, потому что её вероятный будущий шеф требовал свежего, только испеченного доктора, а не какое-то никому непонятное и неизвестное старьё. Она когда приехала, я долго не мог понять, какого рожна, уже ведь и так доктор, а после дошло: того требует современная действительность. Надо крутиться и порой, вот, опускаться до маразма, делать нечто чисто формальное, только бы наверху угомонились и приняли уже на работу.
Сегодняшняя наука - не та, что прежде. Забудьте про седовласых дяденек на манер профессора Преображенского, которые сидят в своих домашних лабораториях годами и в конце являют миру нечто. Открытие. Забудьте напрочь. Это уже давно не так. Я не буду резать кроликов в ванной!.. - здесь это не катит. Сегодняшняя наука - фабрика. Корпорация. Потоки денег. Бизнес. Предприятия. Конкуренция, амбиции и карьера. Сегодняшняя наука - это скачки, кто быстрей напечатает, опубликует, получит грант, больше и больше и больше денег. Кто быстрее закончит аспу, получит доктора в двадцать пять лет или раньше, и пусть он полная тупица во всём, что кроме его узкой специализации, никого это не волнует. Какой-нибудь ген или полупроводник, или энзим, или болт!.. становится темой его диссера и на нём, этом болте, образование зачастую заканчивается. Главное, что человек пробрался через барьерчик, называемый степенью. И значит он - не хоуплесс. Он смог, достал деньги, посуетился, сделал работу, он амбициозен. А позже поглядим. Если к сорока всё ещё будет болтаться доктором, значит хоуплесс, что ж, бывает, тут мир ляйд, к сожалению, то есть, но что поделать. Наука сегодня - это огромные лаборатории, работающие на ещё более огромные компании, это одноразовые пипетки и контракты на два-три года максимум. Ну, это я, конечно, говорю не о России, а обо всём остальном мире, об Америке и Европе в первую очередь. Понятие "постоянная позиция" или "постоянная работа" в науке не существует. Этого просто нет. У тебя есть контракт на пару лет, после чего ты либо продлеваешь его, если отношения с начальством хорошие и деньги есть платить тебе, либо ищешь другой такой же. "В нашей лаборатории заменимо всё, - сказал мне как-то Джон, ассистент профессора, химик, - И люди тоже". Если вы решили заниматься наукой, привыкайте часто переезжать, в другие страны и на другие континенты в том числе.
- Поэтому тебе надо обязательно продумать, что бы ты хотела делать в жизни... - вещал далее Берталан Наталье, пока я смотрел в окно на падающий снег и малолетних японочек в коротких шерстяных юбочках.
- Заниматься наукой... - растерянный Наташкин голос.
- Нет. Это недостаточно конкретно. Ты хотела бы работать в науке или в... как это по-русски?.. Индустрии? В компании.
- В лаборатории...
- Ага, понятно. А кем... И что дальше?
Я уже их не слушал, не было нужны. Знал, что Наташка занервничала и даже, пожалуй, расстроилась. Она всегда расстраивалась, когда кто-то, в том числе и я, спускал её с небес на землю. Но хотя, думаю, я был слишком строг. Что ей там было... двадцать два? Не так давно исполнилось. Она приехала сюда и с головой окунулась в, что называется, науку. Настоящую. То есть... современную? Ну ту, что есть в Европе. На её робкое слово "ресёч" сразу же нашлась масса вопросов: где, на какие гранты, сколько времени, а что потом? А потом? А потом?.. И так до бесконечности. А я уже знал, чего хочу. Работать в компании, конечно. Получать деньги. Поэтому мне всё-таки было проще, чем каким-нибудь физикам-химикам-географам или биологам. Как-то весной на университетской вечеринке я встретил одну девчонку, из Болгарии, так та выдала мне свой план, запивая сигарету пивом:
- В двадцать два я сделаю мастера, потом сразу же пи-эйдж-ди, в двадцать пять минимум. Потом постдок, может, пару, потом лекции начну читать, буду курсы вести, а в сорок стану профессором.
Вот, как надо жить Наталье, если она хочет добиться успеха в своей науке. А такую мямлю "Я хотела бы заниматься наукой..." никто и слушать не станет. Должен быть план. Карьерный рост. Деньги. Проекты. Энергия и умение себя подать. Иначе и начинать не стоит...
Наука - это бизнес.
Наталья совсем расстроилась от разговора с Берталаном, и когда мы прощались, собираясь на улицу, встретить Петера с Яном, была уже совсем грустная и бледная.
- Да ладно тебе, - попытался подбодрить я, но в то же время понял: эти мысли засели теперь у неё в голове, и будут мучить долго и упорно. Я вздохнул, но улыбнулся потом: спускаться с небес на землю нелегко и быть может даже болезненно, но, поверь, Наталь, это всё равно лучше. Жить в реальности. Она порой жестокая, но зато ты чувствуешь, что действительно живёшь, а не так... серединка на половинку.
Да и к тому же, разве это не интересно: смотреть, как развивается наука, что меняется, что происходит, как живут люди, живут в разных странах, как в разных мирах, какие у них ценности и прочее. Да и... не то чтобы надо непременно выбрасывать на помойку романтику, типа, мы - учёные, все дела, мы не хлебом, а воздухом питаемся, надо просто реально смотреть на вещи. По-взрослому, что ли... Вы удивитесь, но таких романтиков от науки, питающихся воздухом, ну или верящих, что смогут питаться воздухом, я видел только в России. Обычно с возрастом они становятся злыми, всех вокруг упрекающими, начиная с президента, заканчивая уборщицей, ни во что уже не верящими, безынициативными стариканами. И я даже не могу упрекнуть их за это, потому как делать науку, а питаться лишь воздухом... тяжело.
Петер стряхнул пепел с сигареты, пока Ян с Натальей пошли допокупать что-то в магазин. Мы стояли на улице, снег закончился, магазины постепенно закрывались, а некоторые стояли пустыми уже со вчерашнего вечера - что поделать, праздник, Рождество, люди хотят отдыхать... так я Петера и спросил, как, мол, и что. Про отца, вчерашний разговор и вообще.
Некоторое время для меня оставалось загадкой, что же творится в голове старика Гюнтера. Я думал, он давно смирился с тем, кто его сын... Но всё оказалось намного сложней. Полагаю, в тот вечер Гюнтер сказал Петеру что-то вроде: "Делай, что хочешь, только чтоб я не видел этого, и если вдруг узнаю, что ты меня позоришь, пеняй на себя"... Подобное как-то сказали и Наталье: "Делай что хочешь, доча, только меня не пугай". Доча, на горе, запомнила. А ведь и правда, звучит многообещающе, разве нет?
- У меня в Берлине был один знакомый... Хм, ну то есть, он и сейчас есть... - Петер затянулся сигаретой. - Андреас. Ему было девятнадцать, и он пока жил с родителями, университет близко, да и они оплачивали его учёбу. По большей части из-за денег он не считал себя вправе возражать. У него мать очень истеричная, просто ужас, мне хоть в этом плане повезло. А отец, тут и говорить нечего... - покачал головой. - Так вот он им признался, и они его вроде бы приняли... Но, приходя домой, он должен был играть роль пай-мальчика, и даже не упоминать о том, что он и кто он. Он не имел права поставить фото своего парня у себя в комнате, потому что мать бы непременно устроила истерику. Представляешь? Он должен был умалчивать о своей личной жизни и изображать театр, а во время приезда дальних родственников откровенно врать, что у него есть девушка. Мы с Мете часто приглашали его провести ночь у нас, ну, в случае, если ему подвернулся парень. У него долго никого не было... Он симпатичный, кстати, очень, но такой затюканный родителями...
- Мете - это тот турок, у которого ты жил в Берлине? - догадался я.
- Да. И они его даже женить пытались, представляешь? Водили к нему девиц.
- И чем закончилось? Он хоть от них съехал?
Петер докурил сигарету, отошёл, бросил в урну на углу, потом вернулся и продолжил.
- Насколько я знаю, ничем. Он так и не нашёл в себе сил поставить родителей на место. Ну, может, съехал, я вот этого, кстати, не знаю... Спрошу у Мете в следующий раз.
Меня это почему-то удивило.
- А вы с ним что... всё ещё в контакте?
- С Мете? Да. Перезваниваемся иногда...
- Можно вопрос личного плана?
- Угу.
- Почему вы расстались? Потому что ты переехал?
Он задумался, нахмурившись. Долго молчал. Потом наконец ответил:
- Да знаешь, мы и не расставались... То есть, мы не ссорились или что-то подобное. Просто да, я решил-таки уехать учиться, а он остался, я тебе говорил, что у нас были свободные отношения. Думаю, если б не Ян, я б с удовольствием смотался к Мете на выходные, например. И завис бы у него некоторое время... В последний раз он говорил мне, что скучает.
Мне доведётся увидеть Мете, когда я поеду в Берлин. Петер тогда не поехал со мной, у него был семинар в Канаде, две недели, да и вообще через океан лететь, в общем, он туда надолго смылся. А я как раз выпросил отгул и уехал гулять по городу Берлину. Хотел остановиться в студенческой гостинице, заказать номер, но Петер меня переубедил, точнее, сказал, что гостиница - это абсолютно невозможно, потому что у него есть в Берлине Мете.
- Слушай, но он же меня не знает совсем... - пытался поскромничать я.
Петер махнул рукой, набирая номер.
- Брось. Ты вот, видимо, не знаком с турецким гостеприимством. Мой друг - его друг. И вообще, дело в шляпе. Алло?.. Привет, дорогой, узнал, надеюсь?.. Дааа-аа... Как ты? Угу. Да. Нет, я типа учусь... Слушай, дело есть. Ага! Конечно!.. У меня тут есть мальчик...
Так, подумал я. Только вот не надо этих намёков.
Я замахал руками перед лицом Петера, протестуя, что я далеко не мальчик, то есть не мальчик в том смысле, какой вкладывает он, но сосед только рассмеялся. В общем, да, дело было действительно в шляпе, и Мете сразу согласился приютить меня, причём, насколько мне захочется. Не вопрос, мол. Когда я приехал, я ожидал увидеть грязного плюгавого турка... Простите меня за это, но вот честно. Я не могу избавиться от этого стереотипа, они для меня грязные. Но увидел я высокого, статного, широкоплечего мужика, лет тридцать-тридцать пять, приятного на вид, кстати, аккуратно выбритого на манер толи Таркана толи ещё какого другого модного певца, и со стразой в правом ухе. На самом деле, красивый мужик. Женщины, думаю, от такого должны быть в восторге. Оказалось, регулярно ходит в качалку и вообще следит за здоровьем. Он мне тогда на один день устроил крупномасштабную, ну на сколько это возможно, учитывая, как огромен Берлин, экскурсию, а всё остальное время я был совершенно свободен и гулял один. Ещё несколько раз мы с ним попили пива вечерком, под телевизор, и он спросил меня, нарочито развязно, как там Петер.
- Нормально, - пожал я плечами. - Хорошо, насколько я могу судить.
Он кивнул. Было видно, что ему не терпится спросить, один ли он, трахается ли он с кем, а может быть, со мной?.. Но Мете промолчал. И я был этому рад. Не хотелось вновь читать лекцию, чем эротическая любовь отличается от дружбы и тому подобное.
А когда я вернулся, и когда Петер вернулся из своей Канады, весь такой воодушевлённый и радостный "Обожаю Канаду!", с красно-белым флагом на футболке, то он тоже нарочито развязно поинтересовался, как там Мете. Что делает. Как выглядит. Что рассказывал. Долго-долго Петер ходил вокруг да около, и наконец спросил напрямую, видя, что я не сдаюсь.
- У него кто-то есть? Постоянный.
- Насколько я заметил, нет.
Петер помолчал, размышляя и покусывая губу.
- Слушай... - улыбнулся я. - Хватит флиртовать, а то расскажу Яну.
Петер обиженно поджал губы, потом рассмеялся. Видимо, с Мете его связывало нечто большее, чем просто затянувшаяся интрижка, но я не стал, конечно, спрашивать, что. Не моё это дело, в конце концов.
Правда, однажды он мне и это рассказал. Мы напились в "Башне", и почему-то вспомнили Мете, я уже не помню, отчего вдруг. Может, Петера замучила ностальгия. Была весна, и мы разговорились за пивом, стояли у клуба. Вышли подышать, и девчонки нас совсем потеряли, мы болтали больше часа.
- Он меня многому научил, - сказал Петер, отхлебнув из бутылки. - Не только на работе, в постели тоже. Я когда приехал в Берлин, я всё ещё был домашним мальчиком. И у меня не получалось найти нормальную работу... Хотя дело, конечно, не в этом. Не в работе. Мне просто было плохо, я не знал, чего вообще хочу в жизни. Кем стать, - усмехнулся. - Вот такие вот банальные вопросы, но они на самом деле важные. Когда не знаешь, чего хочешь, так тяжко.
- Пожалуй, - согласился я.
- Родители не писали, не звонили, хотя знали, где я. И я не мог пересилить себя и позвонить им. Однажды правда набрал номер... - он покачал головой. - Но кинул трубку прежде, чем автоответчик сработал. Я же за них волновался. Отцу тогда операцию сделали, язва желудка. Недавно, перед тем, как я всё-таки решил смотаться в Берлин. Ну, в общем... Мете выполнял роль наставника, - он усмехнулся. - Особенно первое время. Нашёл мне работу, поселил с собой, выгнал прошлого любовника...
- Даже так? - удивился я.
- Он сказал мне, что влюбился, - Петер улыбнулся. - Для него любовь не бывает моногамной, ты не думай, но уж если любовь - то на всю катушку. Нам было обалденно хорошо, с самого первого дня до последнего, когда я вещи упаковал. Я никогда даже не думал, что мы расстаёмся навсегда. В плане... Что я тут найду кого-то, он - там.
- Как вы познакомились?
- В клубе. Я напился и вёл себя отвратительно. Я его сам нашёл тогда... Схватил за ремень джинсов совершенно незнакомого мужика в толпе и потянул к себе, - рассмеялся. - Мне понравился его вид со спины.
- Ну, ты даёшь.
- Ну и... Начали танцевать. Я думал, я ему не нравлюсь, у него было такое строгое лицо... - Петер ладонью изобразил в воздухе что-то неопределённое и усмехнулся. - Думал, песня, кончится, и всё. Он меня оставит, - он помолчал немного. - А мне его лицо понравилось ещё больше, чем спина! И я не знал, что делать. В конце концов, шепнул ему на ухо, не хочешь ли мол, поехать куда-нибудь повеселиться.
- И поехали? Рисковый ты парень...
- Я его хотел. Сильно. Поэтому мне было плевать, Саш... Ещё я был пьяный, не совсем, конечно, я всё помню, но... И мне было дико одиноко. И как-то страшно, что ли. За будущее. Я там ничего не видел. Просто вот период такой... Тяжёлый. А Мете показался мне таким сильным, уверенным в себе, на него можно положиться.
- Хм. И потом всё было ок? - улыбнулся я. - Вы понравились друг другу.
- Ооо... Потом было страшно.
- В смысле?
Петер тихо посмеялся и отхлебнул пива.
- Ну, он меня повёз к себе. Я почти уснул в такси, а потом, когда приехали, я обнаружил, что у него дома собралась компания, человек десять мужиков. Разогретых и готовых ко всему.
- Ага...
- Я так струсил. Он меня ещё, чёрт, оставил с ними, пока ходил там, что-то делал, не помню. По квартире. Типа, знакомьтесь, ребята. А я просто испугался. Они шутить начали, посадили меня к одному бугаю на колени, я вообще не знал, куда бежать-спасаться. У меня оргий никогда в жизни не было.
Я посмеялся.
- Ну, знаешь, у меня вот тоже...
- Саша, - Петер приложил руки к груди и посмотрел на меня проникновенно. - Это так страшно. Сразу думаешь, чёрт, изорвут тебя за хрен, заразят чем-то, и это только в лучшем случае. Я уже с жизнью простился, когда они меня трогать начали. Даже не сопротивлялся. В голове промелькнула мысль, что Мете ходит по клубам и залавливает парней. А потом они вместе веселятся. Хотя, если вдуматься, то меня одного на десятерых маловато, - он пожал плечами.
- А что дальше-то было? - спросил я в нетерпении.
- Дальше? Дальше один поцеловал меня, и я умудрился всё-таки выкрутиться. Я вдруг решил, что если сейчас ничего не сделаю, меня тут изнасилуют, а потом выкинут в канаву куда-нибудь. И я рванулся.
- И?
- Закрылся в туалете. До входной двери не добежал, там мужик какой-то стоял. Что дальше делать, не имел понятия.
- Господи, - покачал я головой.
- Да кошмар. Я там сидел, маленький туалет и крохотное окошко у потолка. В него только рука пролезет.
- Страсти какие.
Петер посмеялся.
- Не то слово. Потом вернулся Мете, видимо, спросил обо мне, ему сказали, куда я делся, и квартиру огласил дружный хохот. Я чуть не умер там в туалете. Сразу всё вспомнил. И маму, и папу, и попросил у всех прощения.
- Ага, и жениться обещал и детей завести?
- До такого я не опустился.
- Ну, ты мне скажи, не томи, они ж не собирались тебя насиловать... Или?
- Да нет конечно! - замотал головой Петер. - У них был сбор по какому-то религиозному празднику. Мете потом подошёл к двери, постучал. Спросил, окей ли я и, мол, что случилось. Я долго молчал, как, думаю, что случилось, сам не понимаешь. В общем, он начал уговаривать меня выйти, я молчал. Он сначала смеялся, потом понял, что я и правда скорей умру, чем выйду, начал говорить серьёзно. "Выходи, не бойся, всё нормально, никто тебя не тронет, я обещаю". Но как я мог его слову верить, мы только что познакомились. В конце концов, я поставил условие, чтобы все ушли.
Я смеялся...
- Петер, нет, ну ты даёшь.
- Я знаю. Но мне было страшно. И как ни странно, он всех вроде как выпроводил. По крайней мере, стало тихо, и я перевёл дыхание. Потом Мете заговорил совсем ласково со мной, типа, выходи, котёнок, и я уже плюнул на всё, открыл дверь. Он стоял там, нахмурившись, в белой рубашке и джинсах, как сейчас помню. Улыбнулся, протянул мне обе руки, я положил в них свои ладони, он меня прижал к себе. Он таким ласковым может быть, вообще. Не поверишь.
- Не поверю, - согласился я и усмехнулся, но Петер не заметил подкола.
- А мужики, оказывается, спускались на лифте, так что когда мы вышли на балкон, они там захлопали и заорали снизу, с улицы.
- Чёрт. Ну, хорошо, что хорошо закончилось.
- Да. Мы вдвоём остались, и на утро уже он у меня всё выспросил, кто я, где я живу, и сказал, чтоб к нему перебирался. Я согласился, - улыбнулся Петер, допивая пиво. - Он вообще решил, что я девственник, потому что, мол, такой непуганый, - покачал головой. - Страху натерпелся. Вот так всё и было...
- И что? - вздохнул я. - Никаких оргий?
Петер рассмеялся и легонько толкнул меня в бок.
- Нет, оргий не было. Пару раз только я попробовал секс втроём.
- Я никогда не трахался сразу с двумя девушками... - признался я с завистью.
- Всё ещё впереди, - подмигнул мне Петер.
Вот такая была история с этим Мете. А Андреас, как позже выяснилось, до тридцати жил с родителями. Хотя, не знаю, быть может, он был счастлив и так... плывя по течению. Я не в праве судить, но... Но вы меня поняли. И что я могу сказать об истории Петера. Не рискнёшь - не выпьешь шампанского. С таким же успехом он мог оказаться в канаве, ну или в крайнем случае жестоко изнасилованным. Но он нашёл любовника и друга, и видимо, на всю жизнь. Твой друг - мой друг. В общем, не знаю. Каждый, конечно, решает сам. Садиться ли ему или ей в машину с незнакомцем или поостеречься. Плыть по течению, слушаться родителей во всём, как дитё нерадивое или разругаться и смотаться куда-нибудь... В Берлин. Булки продавать. В пять утра. Здравый смысл говорит поостеречься. Но как утверждает Петер, если б он тогда струсил в самом начале, многое в его жизни было бы иначе. Думаю, что он сделал правильно. По-настоящему правильно. Потому что своим поступком, пусть в чём-то жестоким, в чём-то безрассудным, он показал... и доказал!.. родителям, что умеет решать, строить свою жизнь и будет во что бы то ни стало настаивать на своём. Всегда. Потому что это - его жизнь, и только его.
- Это Мете всё настаивал, чтоб я продолжил учиться. Говорит: "Время уходит, а ты булками торгуешь. Ты, конечно, можешь торговать у меня хоть до пенсии, я всегда тебе рад, но сам-то ты чего хочешь?". Вот я и решился.
Я вздохнул и засунул руки в карманы.
- Понятно. Ты решил устраивать жизнь...
- Ага. Что-то вроде того.
Мы помолчали. Петер полез за новой сигаретой, последнее время он курил больше меня, я даже удивлялся, помню. Но хотя, что тут удивительного...
- Ну что... ты не поговорил с ним?
- Хмм... Нет. Как видишь, я тяну время. После Рождества. Сейчас не могу. А, кстати... Чего Наташа такая грустная? - нахмурился, потом поглядел на меня с подозрением. - Чего ты опять наделал?
Я улыбнулся, качая головой.
- Это не я совсем. Честно. Это всё венгр.
Петер поднял брови.
- Какой-такой венгр?
Вид у него был такой, будто сейчас закатает рукава и пойдёт разбираться с обидчиком. Я не успел объяснить, вернулись Наталья с Яном.
Весной и летом потом я буду часто приезжать в Гамбург, один, с Натальей, с Петером, как-то мы даже будем гулять тут с Холли, Карлой и ещё другими знакомыми-друзьями Петера. Я, помню, тогда фоткал Холли на мосту в старом городе. Я уже рассказывал вам, что старый город Гамбурга похож чем-то на Венецию... Стены из кирпича, уходящие прямо в воду, жутковатое впечатление, но невероятно интересно для фотосессии. Холли ещё летом познакомила меня со своим фитнес-тренером, Мелвином, так что я сделал ему и его другу портфолио и нормально так подзаработал на этом.
Так о чём я? Да, всё о городе. Я любил приезжать в рабочие дни. Когда люди суетятся, ходят в деловых костюмах, говорят по мобильникам, пьют кофе, обсуждая бизнес, разъезжают на своих шикарных машинах... Любил потому, что купил себе Тамрон 18-270. Ну, для непосвящённых - это линза такая, с зумом. Сидишь себе в кафе, среди столиков, людей, каждый своим делом занят, никто на тебя внимания не обращает, а ты выдвигаешь объектив... И снимаешь по-тихому кого-то интересного на мосту, или переходящего дорогу, ругающегося по телефону менеджера, небритого пожарника, вышколенного полисмена, красивую девушку у реки, пацана, уронившего мороженое... Немцы очень трепетно относятся к личной жизни, своей и чужой, так что я стремался снимать людей, незнакомых, в открытую. Для того в сущности и купил зум. Фотографий наделал... Не перечесть. И был бесконечно-безгранично счастлив.
А той зимой мы ещё, помню, собрались одним вечером и пошли в кабаре. На самом деле это было одно из самых ярких впечатлений в Гамбурге в то время, потому что чего я не видел в барах или шоппинге? Рубашки по полтиннику от Марка О`поло?.. Мы устроили себе целую культурную программу, Петер настоял, что всё надо упорядочить, и повесил на кухне расписание четырёх театров, трёх ближайших к нам опер и ещё чего-то, чего я уже не помню. Нам даже удалось попасть на концерт Патрисии Каас, классная тётка, худая до безобразия, но поёт, бесспорно, потрясающе. Весь концерт я смотрел на её ноги, а Петер, ну, как он утверждает, прямо в глаза.
А кабаре было в шатре. В темноте я плохо разглядел, но впечатление сложилось именно такое - что идём мы в цирк, поднимаемся по деревянным ступеням, отдаём одежду девушкам в гардероб, над головой - купол из ткани, а за стенками - ветер воет.
- Всё должно быть аутентично! - поднял палец Петер, и мы прошли за свободный столик где-то справа от сцены.
Наталья восторженно оглядывалась, и с того момента, как на самодельную сцену под соответствующую музыку вышел немного пьяный напомаженный и нарумяненный конферансье, уже не переставала улыбаться и хлопать в ладоши.
- Мадам, месье... Леди энд джентельмен! Дамен унд херен!.. Добро пожаловать в кабаре!!.. - выкрикнул он под аплодисменты и потом ещё долго вещал, в шутку, какие тяжёлые времена и как нелегко живётся свободным художникам. В общем, после десяти минут просмотра и прослушивания мы полностью погрузились в девятнадцатый век, уже начало казаться, что за шатром ждёт повозка с лошадьми, а дамам надо чинно целовать пальчики в кружевных перчатках и обязательно, не забудьте, снимать цилиндр и кланяться.
Мы пили белое вино, пока конферансье, звать его, кстати, Ганс, рассказывал предысторию милого скромного писателя и танцовщицы, как они встретились, влюбились, и какие ужасные препятствия вставали у них на пути. Потом играло "Мани мейкс зе ворлд гоу раунд", и прехорошенькие девчонки, в соответствующей атрибутике, махали ножками. В какой-то момент Петер нагнулся ко мне и, кивнув на беленькую, прошептал:
- Вот это мой приятель, Михаэль. Миша.
Я сначала не понял, потом вгляделся, и действительно. Девочка невысокая, тоненькая, бёдра слишком узкие, и если хорошо присмотреться, то за слоем пудры и туши можно разглядеть мальчишеские черты. Вот тебе на!
- Кхм... Я думал, у тебя знакомый... ну... В организаторах.
- Там тоже есть, - усмехнулся Петер, - но тогда я говорил о Мише.
Как раз в тот момент, когда я повернулся, Миша, танцуя с другими девчонками, вытянулся на столе, а напомаженный конферансье нагнулся над ним, поигрывая языком. Во время небольшого антракта танцовщицы пошли со шляпками собирать копейки, чисто символически, думаю, хотя, кто знает, я бросил два евро, а мужик в первом ряду - бумажку, значит, не меньше пяти, а то и все двадцать. Прямо у сцены сидела весёлая компания, два парня и сбоку - серьёзного вида девушка, так Миша с подружкой принялись их терроризировать. Пока подружка держала шляпку и шутила в микрофон, Миша аккуратно возложил ногу... или в таких случаях лучше сказать - ножку... в чулке на плечо одного из парней, зрители пришли в восторг. Парень, несчастный, смеялся, но сидел весь красный, а его приятель, отодвинувшись на безопасное расстояние, вовсю щёлкал фотиком. Петер довольно посмеивался справа от меня.
В общем, развлекать зрителей они умели, это без сомнения, и когда всё закончилось, в голове у меня шумело от вина и музыки, настроение было потрясающее. Петер познакомил нас с Мишей и другими танцовщицами. А уже на выходе появился квадратного вида мужик в чёрной футболке с красной надписью "Х-миссия" и с дикими восторгами придушил Петера в объятиях.
- Йонас!! Приве-е-ет!
Это привет, у него, видимо, фирменное, усмехнулся я про себя. Халло-о-о-о-оо.... С затяжками так, длинно и со вкусом. Йонас ещё сильней сдавил Петера в объятьях и недвусмысленно положил широкую ладонь на его задницу. Тот сразу радостно закрутился под его руками, только что хвостом не завилял. Не помню, как отреагировал Ян, я, кажется, не смотрел на него, но всё равно могу себе представить.
Вы знаете, что такое флирт? Конечно, вы в курсе. Это, как говорит Ирка, жизненно необходимо, чтоб держать себя в форме, а уж что касается парней, то приударить за кем-то сам бог велел... Разве не так? Жизнь - игра в конце концов, не заморачивайтесь сильно, просто наслаждайтесь ею, у неё свои правила, законы, ни вы, ни я, вероятно, никогда полностью их и не поймём. А то, что придумаем себе как понимание действительности, будет бледной её копией. Так что важно держать в голове, что всё это игра, и в то же время, что вы по хорошему в этой игре ламер. Тогда всё будет без проблем. По крайней мере, вы не будете себя в чём-то винить и мучится от этого.
Йонас настоятельно повёл нас на пати с участниками шоу, а мы, будучи в принципе ещё под впечатлением, конечно, согласились. Артисты гуляют как все люди, то есть с вином, широко и весело. Все девчонки там были, и Миша с ними, и Ганс и ещё куча людей, которых мы по понятным причинам не видели во время представления - кто отвечал за музыку, свет и прочее. Тут же были официантки, одна мне, кстати, очень понравилась, черноволосая, и охранники. Петер сразу влился в компанию, хотя знал здесь далеко не всех, и бегал туда-сюда, выпивая с разными людьми. Когда глаза стали совсем пьяные, он обнаглел и сел на колени к Йонасу. Если б не я, говорю без ложной скромности, случилась бы драка за честь этого маленького развратного пидараса, потому что Ян же тоже выпил на радостях. Но закончилось всё благополучно, когда Петер, обиженно поджав губы, перебрался с чужих коленей на мужнины. Потом сидел, хмурый, лишённый удовольствий и даже алкоголя, Наталья мило улыбалась, глядя на эту парочку, а я старался не рассмеяться в голос.
- Ян, дай мне виски, - вымучивал Петер, ёрзая на коленях своего инженера.
- Нет, тебе уже хватит, шатц, - "шатц" значит "милый", "дорогой", "сокровище" по-немецки.
- Что это вообще за разговоры... Почему ты меня ограничиваешь??..
- Потому что ты на ногах не держишься.
- Выпусти!
- Ага, генау, - то бишь, "ага, щазз".
Петер некоторое время, видимо, размышлял, что бы ещё сказать, как выпендриться, но Ян его опередил и потребовал поцелуй. Сосед демонстративно отвернулся в сторону, вытянув шею. Ян потянулся за ним, тот попытался отвернуться в другую сторону, и я, наконец не выдержав этого цирка, рассмеялся в голос. Громко и чуть ли не до слёз.
Ещё был момент неловкий, когда к нам подошёл Миша, тоже радостный и разогретый от алкоголя. Он, видимо, недопонял, что всё тут у нас в компании по серьёзному и, томно глядя, присел мне на колено.
- Здрасте, - только и сказал я, и хотел было уже начать лекцию, что, мол, не из их команды, как Наталья вдруг встряла и затараторила, что я, Алекс то есть, очень-очень страстный и такой хороший, но просто дико стесняюсь. А во время представленья я вообще только на Мишу и смотрел, никуда больше.
Я от неожиданности взял чужой бокал и, случайно дёрнувшись, пролил на Мишу вино. Нет, ну это же по-моему, такая старая уловка, не находите? Только вот я сделал это не специально, и хотел уже было дать Наталье отпор, если б мне не было весело, я б вообще разозлился или обиделся, но танцовщица на моём колене ахнула, всплеснула руками и потащила меня в туалет "помогать отмыться".
Во мне знаете, что взыграло? Желание мести. Наталье. Вот взять да... показать ей, где раки зимуют. Даже мелькнула мысль поцеловать этого самого Мишу у неё на глазах, просто чтоб в следующий раз язык за зубами держала, вот честно, не совру, с алкоголя была такая идея. Нравятся ей, видите ли, целующиеся парни, сейчас получит по полной программе!! Но так как Миша меня увёл в туалет, план я решил не выполнять, зрителей не было. А он, зайдя, сразу флиртовать начал, да так, знаете, не нагло, а всё вокруг да около, посмотрит так искоса или улыбнётся или там нагнётся как-нибудь, уронив что-то. Я не должен был так с ним поступать, надо было всё сразу выложить, моя вина... Признаю. Но я просто впал в ступор. Помню, подумал тогда: Петер так же, наверное, мужиков снимает... И усмехнулся.
- Ты, Петер говорил, учишься, да?
Я улыбнулся, прислонившись к стене, пока Миша застирывал свою футболку. Я ему совершенно бессовестно не помогал, а просто стоял и пялился.
- Ага. Я программист.
- Ууу... Как круто, - поглядел на меня из-под выбеленной чёлки.
- А ты, значит, танцуешь?
- Угу. Танцую. Тебе понравилось?
Я помолчал, не зная, что сказать. Пожал плечами, улыбнулся неопределённо, Миша усмехнулся: "Ясно", а я стоял и думал, что ситуация какая-то странная. У меня тогда первый раз появилось ощущение, что я словно бы... у черты. У какого-то барьера, границы. Аж мурашки по спине... Так странно.
- Я тебя ещё во время антракта заметил. Ты симпатичный очень.
- Ну да, я же с Петером сидел... Потому и заметил.
Я почувствовал себя не очень уютно, и мне захотелось побыстрее уйти. Наверное, оттого, что он всё ещё был накрашен, как во время шоу, и всё ещё в колготках, юбке и на каблуках.
- Я тебя с девушкой перепутал, когда ты танцевал...
- Все путают. Не страшно, - усмехнулся, закончив с футболкой. - Или?..
- Для меня имеет значение, - я посмотрел ему в глаза.
- Жаль.
Я пожал плечами, отчего-то больше не в силах смотреть на него.
- Не знаю, - сказал. - Не уверен, что мне жаль.
- Это мне жаль, - улыбнулся и, набрав воды в сложенные ладони, умылся. - Подай, пожалуйста, бумагу, а то тушь в глаза попадёт сейчас... Айайай...
Я оторвал большой кусок от рулона и передал ему. Миша тщательно смыл косметику, пользуясь здесь же стоящим мылом, под тёплой водой, он стоял и тёр глаза, после чего ещё раз обдал лицо холодной водой и посмотрел сначала на себя, а потом на меня через зеркало.
Был совсем другой человек. Он сразу показался мне старше, даже захотелось спросить возраст, но... У дам не спрашивают, верно? Это некрасиво попросту. Я поэтому сдержался. Из зеркала на меня смотрел парень, обычный парень, с тонкими чертами лица, голубоглазый, с крашеными белыми волосами, довольно симпатичный на вид.
- Велкам ту зе риал лайф, - сказал он почему-то шёпотом, и я так и не понял, мне или же себе самому.
Я не знал, что сказать и надо ли вообще что-то ему говорить. Но вдруг вырвалось.
- Я не гей, - даже сам испугался. А потом ещё отчего-то: - Извини.
- За что? - улыбнулся он и пожал плечами.
Я сам не знал. Сейчас думаю, что... Что без косметики он показался мне таким грустным, таким... даже несчастным, что ли, что я сразу почувствовал себя виноватым. Словно бы должен был предложить ему любовь или что-то. Просто обязан был из каких-то неведомых гуманных соображений. И почему-то вспомнил Яна: Вы, русские, когда выпьете, поднимаете глобальные проблемы... Становитесь грустными... И так далее.
Пока я думал о своём, Миша, видимо, стоял и смотрел на меня. Потом наконец натянул частично сырую футболку и сказал:
- Можно я оставлю тебе свой номер, шатц?
- Зачем?
Он пожал плечами и улыбнулся.
- Будешь в Берлине, зайдёшь в гости.
Я был в нерешительности. Но Миша достал телефон и, махнув им, пояснил:
- Я не помню номер наизусть. Никогда не запоминаю цифры, знаешь.
- Угу.
Я тоже достал свой телефон, хотя чувствовал себя очень неловко и странно. Записал его номер, как "Миша из кабаре", и мы наконец вышли из туалета. Когда я поехал в Берлин в первый раз, я не позвонил ему, разумеется. Зачем? Я даже не вспомнил.
Когда мы добрались до столиков, ребята уже собрались уходить, у Натальи были пьяные счастливые глаза, а Петер, помню, щурился на меня. Но только дома, когда мы вернулись, он притулился так, невзначай, в коридоре, заглянул в глаза, как собаки делают, и спросил:
- Вы что с ним, трахнулись?
Вполголоса спросил, типа по секрету. Чтоб никто не слышал. И звучало так, словно бы он обиделся, что без него провернули дельце. Я усмехнулся и, глядя, как к нам идёт Наталья, так же по секрету ответил ему:
- Нет.
В следующем октябре Петер потащит меня на тот самый фестиваль гей-лесби кино в Гамбурге, посетите его при возможности, кстати, это вещь, и Мишу мы там тоже, конечно же, встретим. С тем самым охранником, что появился перед нами в кабаре в рождественской футболке "Х-миссия". Похоже, он свою миссию прекрасно знал и всё-таки выполнил. Петер подтвердит мои мысли, жуя попкорн:
- Ой, как хорошо! Йонас так долго за ним ухаживал, а Миша всё нет и нет.
- Теперь сдался, - усмехнулся я.
- Вот и славно... Тшшшш!.. Фильм начинается.
Я жевал попкорн и думал, как всё-таки хорошо, когда точно знаешь, что хочешь. Или кого. Тогда гораздо больше шансов добиться желаемого.
Часа за три до Рождества позвонила Холли, поздравила нас всех с наступающим и потом долго болтала о чём-то с Петером. Наталья помогала Ивон с готовкой, хотя немцы, как я понял, не тратят весь день на приготовление еды к празднику, как-то всё быстро у них выходит, и многое просто покупают в магазине, готовое или полуготовое.
Ах, да. В тот же день мы познакомились с Ирмой, кузиной Петера, и её мужем Маттиасом. Ирма была беременна, на седьмом месяце, как сказала, с большим животом, вся счастливая, сияющая прямо. Болтушка. Добрая, открытая, смешная, мне она сразу понравилась. Матиас - высокий широкоплечий немец с коричневыми бакенбардами - всё больше молчал, но вида тоже был довольно благодушного, они поговорили немного с Яном на тему какой-то техники, кажется, опять дайвинга. Спустя год Маттиас поможет мне найти работу в одной компании, преогромнейшее ему за это спасибо, молчуну... А, кстати, до того, ради практики и денег я ещё поработаю в кафе... Но об этом, наверное, позже. Немецкие итальянцы, цвай маль роте буте, бите, полировка ножей и хозяин - курт из Армении, всё это потом. Летом. Масса впечатлений на самом деле, и я рад, что работал там.
А на рождественском ужине я, с разрешения, бегал вокруг с фотоаппаратом и снимал. Гюнтер с газетой сидит у окна... Ивон накрывает блюдо полотенцем, чтобы не остыло... Наталья сосредоточенно мешает какую-то кашицу, призванную быть отменнейшим соусом к утке... Петер аранжирует гирлянды... Ян разговаривает с Маттиасом, активно жестикулируя... Ирма сидит рядом с Гюнтером, держится за свой живот и умиротворённо улыбается. А, и конечно же Макс, бегает вокруг с фиолетовым мячиком в зубах.
- Дай я сниму тебя, - улыбается Наталья и тянет руки к фотоаппарату.
- Эээм... Ты не умеешь, - пытаюсь отвязаться я, хотя на самом деле просто не люблю фоткаться.
- Давай-давай, - не отстаёт Наташка.
Тут же рядом появляется Петер и виснет у меня на шее, приклеивается, как банный лист. Ната фокусируется, щёлкает. На тех фотках у Петера совершенно безумные глаза, будто он никогда не выпустит меня из объятий, а я просто улыбаюсь, а потом ставлю ему рожки. Но стоило мне только дать Наташке фотик "чуть-чуть поснимать", как она сразу же переключилась на Яна с Петером, и я потом долго ужасался, просматривая фотки на лаптопе, когда она их успела так заснять? Я даже не помнил, где там в доме Гюнтера стоит такой шкафчик и такой диванчик. Но парни определённо ловили кайф, позируя. Хорошо хоть, одетые.
Когда на столе всё было готово, мы вышли прогуляться до реки и посмотреть фейерверк. В Германии Рождество - семейный праздник, и это не просто слова. Пройдитесь по улочкам, поглядите в окна. Серьёзно говорю. В каждом доме за каждым столом - семья, молодые, старики, ёлка, гирлянды.
Когда я только приехал, то долго смеялся над немцами... знаете... Вот идёшь вечером по улице, сумерки, в их окна можно запросто заглядывать и говорить "Здрасте!". Всё видно. Абсолютно. Даже что у них на ужин, и вино какой марки, ничего и никого не боятся, живут себе. И заборчики вокруг домов-садов чисто декоративные.
Но хотя... Есть одна штука. Жалюзи. Не знаю, когда это стало у них популярным, но некоторые немцы вечером опускают внешние жалюзи на окнах, такие, знаете, капитальные, как стена. Там не то что не заглянёшь, там не простучишься просто. И звук ужасный, когда их опускают и поднимают, словно кто-то по шиферу бежит. На тихой-то немецкой улочке, вечерком, не сразу и сообразишь, отчего этот грохот. Мы с Наташкой как-то шли по домам, зимой уже, так она всерьёз испугалась. Вздрогнула даже.
Макс бегал вокруг нас по снегу, погавкивал, Петер кидал ему мячик. Здесь, в Гамбурге, да в районе Петера, было всё-таки относительно тихо, а вот когда мы приедем на НГ домой... У меня в тот год сложилось ощущение, что война началась. Малолетки с петардами, дым столбом, сирены на машинах воют, музыка откуда-то гремит, полный аут. В канун Нового Года пройти по улицам было нельзя, кто-нибудь да бросит петарду на голову. Я чуть было не убил одного турчонка, но тот вовремя скрылся в подъезд, бормоча: Бите-битте! Ну... Дети, они везде дети. А немцы в праздники показывают своё истинное лицо, то есть становятся сумасшедшими, как и все люди.
Мы с Натальей шли, держась за руки, и Ивон рассказывала, как они купили свой дом, как долго выбирали, что с ним делали, про соседей говорила, про историю этого района, в общем, про то, что очень любят старики. Гюнтер на удивление шёл в компании Матиаса и Яна, а Ирма чуть позади - с Максом и Петером.
Ивон много спрашивала про моих родителей, заметила, что по русским меркам годится мне почти в бабушки.
- Я вот пригласил Петера в Москву погостить, - признался я.
- Правда? - улыбнулась Ивон. - Это очень мило. Думаю, ему будет интересно. Я и сама бы не прочь съездить в Россию, но пока вот что-то не получается... Мы с Гюнтером летом две недели были в Португалии. Вы когда-нибудь были в Португалии?
- Нет, - мы с Наташкой одновременно покачали головами.
- Интересное место, - сдержанно сказала Ивон. - Но транспорт просто кошмар!..
Я не знаю, есть ли где в мире ещё одна такая страна, где поезда минута в минуту приходят. Думаю, нет. Наталья летом поедет в Англию на конференцию, расскажет, что там тоже всё опаздывает, почти как в России. Про развалины Португалии или трамваи Франции, я думаю, говорить не приходится. Мы слушали ворчание Ивон и чувствовали себя в раю, в центре мира.
Медленно падал снег. Наталья ловила его ладонями, снежинки таяли, превращаясь в капли.
- Надень перчатки, - шепнул я ей, но она замотала головой.
- Я их дома забыла.
- Эх, - я улыбнулся, хотел отдать ей свои, отказалась. Тогда осталось одно средство - согреть её руки в своих карманах.
Петер с Максом побежали вперёд, прыгая как два щенка, с весёлым визгом. Яну, я видел, очень хотелось следом, но он сдержался. Странно так, после вчерашнего разговора Гюнтер стал потеплее относиться к Яну, словно бы, парень, ты не виноват, это мой сын развратен. А Ивон же украдкой вздыхала. Ян ей нравился, это ещё Наталья заметила, сразу же мне сказала, но Ивон, как мать, равно как и моя бы мама, всё не могла оставить мечту о традиционной семье и детях. Где-то весной, помню, они снова поссорятся. Петер с родителями. Но в этот раз ненадолго, противостояние будет длиться всего две недели, а потом Гюнтер позвонит нам. Трубку сниму я. Петера в тот вечер ещё не было дома, я думал, уже попрощаться с Гюнтером, "Передавайте большой привет Ивон", но он вдруг замялся, а потом разговорился со мной. Это было как-то странно, но, я чувствовал, правильно. Он сказал всего несколько значащих фраз: "Я рад, что вы с моим сыном друзья", "Я надеюсь, что у него всё будет хорошо", "Попроси его, пожалуйста, перезвонить, мы волнуемся". Я ответил ему тогда, что Петер волнуется не меньше, что он очень переживает ссору... В тот же вечер Петер позвонил им. Он сидел на кухне, в кресле, ноги через подлокотник, прижимал трубку к уху и негромко разговаривал с отцом.
Важные вещи не делаются в секунды. Серьёзные решения не принимаются одномоментно, а если и принимаются, то не осознаются, как уже изменившаяся реальность. Мозгу нужно время. Людям нужно время. А его так мало, чтобы жить.
Вернувшись, смотрели альбом, о чём я уже рассказывал. Болтали о разном, Ирма с Ивон рассказывали семейные истории, в основном, конечно, из детства Петера. Тот смущался. Ян ловил каждое слово. В какой-то момент Петер пододвинулся к нему ближе, обнял и пробормотал:
- Я так рад, что ты здесь...
Ян ответил:
- Я тоже...
И у меня на душе стало тепло.
Наталья мимоходом заметила, что немецкая кухня очень жирная, и она поправилась на два кило за последнее время, но я только пожал плечами и заверил, что ей идёт. Ей и правда было хорошо именно так. Хоть щёки появились, а то во время учёбы была совсем худенькая, смотреть жалко. В любом случае, всё было вкусно, и мы насладились и рождественским ужином, и компанией.
После вина стало жарко, Ирма сняла кофту и этим напомнила мне идею пирсинга-татуировок. На её правой лопатке красовался зелёный дракон, ориентал-стиль, выглядело супер. Я сразу же решил, что пирсинг - это несерьёзно, что я собрался прокалывать? Ухо? А вот татуировка вполне ничего, идея.
Летом у меня появится возможность навестить Ирму с Маттиасом, и, надо сказать, я буду просто поражён - кузина Петера работала в салоне красоты, одновременно делала эскизы для тату, дизайна, боди-арта и много чего другого. Петер будет хвастаться, что Ирма каждый раз помогает ему наряжаться на парады-карнавалы, с ума сойти. Но в принципе да, она действительно талантлива, и ещё на Рождество подкинула мне пару идей, что и где вытатуировать.
Мы были такие расслабленно-пьяные, немного сонные, разговаривали негромко, в углу разноцветными огнями мигала ель. Мы подарили Ивон с Гюнтером рождественские сувениры, ничего необычного, Наталья выбирала, шоколад, керамика, я только одобрительно кивал или морщился, нравились мне её идеи или нет. А они в ответ одарили нас. Ещё мы танцевали. Петер поставил старую пластинку, да, именно пластинку, потому что у Гюнтера был проигрыватель, позже Ян покажет мне несколько магазинов, где можно купить сколько захочется винила... И Гюнтер пригласил Ивон на танец. Они двигались медленно, больше просто стояли, обнявшись. В какой-то момент мне захотелось взять камеру, но... Не нарушу ли я идиллии? Вдруг, спугну волшебство. Потом Маттиас танцевал с Ирмой, я пригласил Наталью, и через её плечо с улыбкой наблюдал, как ковыряет обивку дивана Петер. И изо всех сил старается не глядеть на Яна, а тот не уверен, стоит ли... Но в конце концов он решился и взял Петера за руку.
Помню, в тот вечер я уснул в кресле, перед глазами мигали гирлянды: красный-зелёный-синий-жёлтый... красный-зелёный-синий-жёлтый... Пахло глинтвейном и печеньем. Ещё было тепло. И очень спокойно. В какой-то момент я ощутил, что совершенно счастлив и в жизни у меня получится всё, что захочу. Абсолютно. Что я даже в космос могу полететь. Было бы желание. Ведь всё, что нужно сделать в этой жизни - это действительно, по-настоящему, чего-то захотеть. Сильно. И всё будет. Надо просто поставить себе задачу и идти к ней, это же так элементарно, это... математика. Алгоритмы. Уравнения. Школьная программа. Сделайте в этой жизни всё, что хотите, а плыть по течению... не разбирая, что, где, когда и зачем... Оставьте это кому-нибудь другому. Кто ещё не вырос, не понял, в чём смак жизни, или кто просто этой самой жизни боится.
На утро после Рождества я встал, на удивление, рано. Раньше всех, если не считать Ивон с Гюнтером, которые тихонько ходили по кухне, готовя завтрак. Серые тучи закрывали небо, солнце, поэтому в то утро хотелось одного - подольше оставаться в постели или, если уже спать не хочется, то просто сидеть дома, в тепле, и пить что-то горячее.
- Ой, доброе утро, Алекс, - удивилась мама Петера, заваривая кофе. - Ты так рано, всё в порядке? - я заверил её, что да, и мы сели пить кофе с тостами.
Я размазывал клубничный мармелад по поджаренному хлебу, а Гюнтер читал нам с Ивон отрывки из статей, которые казались ему интересными. Старики везде старики. Что сказали в правительстве, сколько стоит хлеб и масло, какие новые правила по заполнению деклараций, кого остановили на дороге за превышение скорости и прочее. В сущности мелочи, но именно они делают жизнь... уютней? Наверное.
Ивон очень любила цветы и развела дома на подоконниках целые оранжереи. Она даже пыталась рассказать мне, что как называется, но я предпочитал просто восхищаться их красотой, не вдаваясь в подробности. Потом меня посетила идея, и я попросил её попозировать мне на фоне цветов.
- Позавтракай сначала, - наставительно сказал Гюнтер, торопиться, мол, некуда, ни Ивон, ни цветы никуда не денутся ещё долгое время.
- Алекс, а твоя мама приедет навестить тебя в Германии? - спросила Ивон, и я задумался, хм, действительно, почему нет.
- Думаю, да, - ответил. - Надо только сделать визу...
Это оказалось проще, чем я думал, так как родители могу приехать, достаточно просто прислать им приглашение и показать количество денег на своём банковском счёте. Если баланс нормальный, и вы сможете худо-бедно поддержать маму-папу здесь по части питания-проживания, то проблем вообще нет никаких. Другое дело, например, с Ленкой, которую я хотел как-то пригласить летом, она заграницей кроме Украины с Белоруссией вообще не была никогда. Но с Ленкой не прокатило, так как она мне не родственница.
Конечно, мама приехала потом, прилетела в Гамбург на самолёте, я её встретил, а позже познакомил и с родителями Петера, так как они настояли на этом. Маме многое здесь показалось удивительным. Глядя на неё тогда, я вспомнил свои первые впечатления и с удивлением осознал, что... Что изменился. Я уже не тот человек, что приехал сюда. То, что казалось удивительным ей, для меня было привычным, обычным, родным уже.
- Ой, Саша, здесь велосипедные дорожки шире пешеходных...
И всё-таки когда она уезжала, она спросила меня, сидя в аэропорту в Гамбурге, в кафе: ты же после учёбы собираешься ехать обратно в Москву, да? И я ответил: Нет. Я уже тогда всё знал. Когда только приехал, не был уверен, что да как, а теперь уже знал, чего хочу, на все сто процентов.
- Нет, мам, я постараюсь найти работу здесь. Зачем мне ехать обратно?
Она опустила глаза. Она всё понимала, но радоваться, что я буду жить и работать так далеко от них, конечно, не могла. Я, помню, почувствовал себя эгоистом. Мне немедленно стало плохо. И почему-то я вспомнил Петера, который смотался из дома в Берлин, который волновался за отца после операции, но всё равно уехал. Что поделать. Она должна понять и принять... действительность. И ещё тогда, помню, я пожалел, что мама с папой не поторопились завести ещё детей, брата мне или сестру, чтобы не было им так одиноко теперь. Хотя...
Люди думают, что рожают детей для себя. Но это же абсурд. Если вы хотите что-то для себя, пойдите и купите это в магазине. Проблема с ребёнком в том, что, вырастая, он становится отдельным человеком, со своими желаниями, хотениями и нехотениями, со своими мыслями, выбором, профессиональным и сексуальным. Он - не вы. И никогда вами не станет. И он ничего не должен вам, кроме как помнить о вас, заботиться и помогать в случае, если что-то не так. Если вам нужна помощь. Но он не сможет всегда быть рядом физически. Особенно в современном, так быстро меняющемся, мире. В мире, где расстояния в сотни километров покрываются за несколько часов в самолёте, где сегодня ты в Москве, а завтра в Иране или Китае, а послезавтра в Новой Зеландии или Канаде, или Японии, где угодно. Технологии сделали мир маленьким. Даже тесным. Нам надо научиться довольствоваться просто сознанием того, что где-то в этом мире, на одном из континентов, у нас есть близкий человек. Близкие люди. От этого уже тепло. А что же ещё надо?
Пока мы ждали самолёта и пили кофе с бутербродами, то разговорились о разном и, конечно же, она не удержалась и спросила меня. Об этом. Вы сами понимаете, о чём. Правда, я уже и сам забыл, а она, оказывается, всё время пребывания здесь помнила и переживала.
- Саша... Ты мне скажи.
- Мм?
Стеснялась. Она всегда стеснялась говорить со мной о чём-то таком. В чём дело здесь, в воспитании или... Не знаю. Но даже в глаза смотреть не могла.
- Только честно скажи... Правду.
- Что такое, мам? - тихо рассмеялся я.
- Ты знаешь, что мы с папой тебя любим. Всё равно. Что бы не случилось...
Я откинулся на спинку стула и, улыбаясь, смотрел на неё.
- Я знаю. И я вас люблю.
Мама вздохнула и, наконец, посмотрела мне в глаза.
- Скажи, у тебя девушка есть или...?
Некоторое время я молчал, просто не знал, что сказать. Меня подмывало переспросить "Или?", что-то детское взыграло, не знаю, глупое такое, поиздеваться мне захотелось? Я поймал себя на этом, и сразу стало стыдно.