Кажется, Артёмка в то время ещё не учился в школе. Хотя, может быть, что и учился. В первом, или, самое большее, во втором классе. Сейчас, по прошествии стольких лет, он уже и не помнил этого точно. Просто он знал, что тогда он был маленьким. В ту пору он ещё не задумывался о жизни, с детским нетерпением рвался оказаться в эпицентре окружающих его событий, как и все его сверстники, самозабвенно играл в нехитрые детские игры, гонял, с целой ватагой таких же, как он, пацанов, на самодельных деревянных самокатах, страшно грохочущих стальными подшипниками, применяемыми вместо колёс, неверно посланным мячом бил окна соседям, обстреливал выстроенные в ряд пустые, ржавые банки из-под консервов самостоятельно изготовленной, втайне от взрослых, рогаткой, бегал, до полного изнеможения, играя в догонялки, ел с аппетитом, но всегда куда-то спеша, спал мёртвым сном, а просыпаясь, с тем же неистовством торопился жить, и ощущение постоянного восторга осталось для него основным и главным воспоминанием о той поре. Передвигался Артёмка почти всегда бегом, или вприпрыжку, заставить его идти степенным шагом было невозможно, голос его был звонок, смех заразителен, бесенята во взгляде обжигали весёлым пламенем, и сам он весь был похож на пытающуюся высвободиться, кем-то сжатую, пружину. Словом, Артёмка был тем ещё пацанёнком!
Дружная Артёмкина семья была рядовой семьёй, никакой не зажиточной, жившей, как и подавляющее большинство советского народа, от аванса до получки. Однако, в бабушкиных архивах, запрятанных в старинном, тяжеленном и потемневшем от времени комоде, хранились пожелтевшие страницы переписки давно умершего деда с Ворошиловым, дядька Артёмки водил над нейтральными водами Атлантического океана авиационный полк, оснащённый самым современным оружием, способным нанести сокрушительный ядерный удар по противнику, другой дядька руководил крупным заводом, а одна его тётка была даже заместителем какого-то министра. Словом, Артёмке было, кем и чем гордиться, только он, в силу своего возраста, этого пока не понимал, но, вот что было для него тогда гораздо более важным и интересным, даже мучительно-интересным, так это то, какое такое заморское диво, в невиданно красивой, раскрашенной тропическими цветами, банке, призывно и дразнящее стояло на скудных полках неподалёку располагавшегося магазина, который, с бабушкиной подачи, теперь вся улица называла не иначе, как магазином у Шоши.
Как-то, проходя мимо магазина, бабушка заметила расположившегося рядом сапожника. Крохотная будочка, где самым рациональным образом размещалось нехитрое его хозяйство, скромно и малозаметно втиснута была между стеной магазина и торцом примыкавшего к нему здания трикотажной фабрики. Бабушка, знающая наперечёт всех соседей своей и рядом пролегавших улиц, знающая всех продавцов ближайших магазинов и ларьков, не могла не поговорить с новым человеком.
- Здравствуй, милый, - приветствовала его Артёмкина бабушка, - обувку, что ли, чинишь?
- Здравствуй, уважаемая, - весело, с кавказским акцентом отвечал сапожник, - чиним, всё чиним, сдэлаем, лучше нового будэт!
- Ремесло твоё - полезное, нужное, - бабушка поставила у ног сумку с покупками, - И давно ль ты тут?
- Сегодня, бабулечка, пэрвый дэнь. Приноси, что у тэбя есть, всё сдэлаю, быстро сдэлаю, хорошо сдэлаю! Соседей приводи, всэм всё сдэлаю!
- Ишь ты, орёл! А зовут то тебя как?
- Шоша,
- Как, родимый?
- Шоша, просто Шоша.
- Ну и, слава богу! Чем не имя? А дорого берёшь?
- Тэбе, бабулечка, пэрвую пару бэсплатно здэлаю. Один раз к Шоше придёшь, других забудэшь.
Спустя какое-то время, отправляя внука в магазин, бабушка так и сказала:
- Сходи, солнышко моё, в магазин, который у Шоши.
Артемка рассказал друзьям, те - родителям, и с тех пор магазинчик так и назывался: у Шоши. Причём, даже много лет спустя, когда уже ни самого Шоши, ни его будки не стало, ярлык, намертво прицепившийся к магазину фольклорным шедевром жителей этого местечка, оказался живуч, закрепился в сознании, и со временем никто почти уже и не помнил, кому, или чему обязан он был своим происхождением.
Прибежав, как-то раз, за хлебом, Артёмка вдруг увидел на полке красивую, небольшую банку. Размером, ну как две банки из-под тушёнки. На странной банке изображён был загадочный заморский фрукт, сопровождаемый надписью: сок манго. Что такое манго, ни Артёмка, ни его товарищи, ни родители, ни бабушка, не знали. Стоил сок дорого, дороже тушёнки и литра растительного масла. На робкий намёк Артёмки, что, дескать, интересно было бы попробовать, что же там внутри, папа, со вздохом, ответил:
- Надо дожить до получки.
Мама, перебив его, напомнила, что у них долги. Надежду вселила бабушка. Прижав к себе внука, она заговорщически прошептала ему на ухо, что с её пенсии они вместе с Артёмкой сразу же пойдут в магазин у Шоши за вожделенной покупкой.
И Артёмка стал ждать. Сладостное чувство этого радостного ожидания переполняло его детскую душу и он, иногда безо всякой надобности, забегал в магазин и, подолгу рассматривая волшебную банку, топтался в стороне от прилавка.
- Чего тебе, пострелёнок? - добродушно спрашивала невероятных размеров продавщица.
- Тёть Маш, а что такое манго?
- А я знаю? Какой-то фрукт, наверно, американский, или негритянский, кто их разберёт.
- Тёть Маш, а можно в руках подержать?
- А так тебе не видать? Ну, на, посмотри, - и продавщица протягивала Артёмке таинственную банку. Артемка вертел её в руках, прислушивался, как внутри что-то тягуче булькало, вздыхал и, как по секрету, доверительно говорил:
- Мы с бабулей скоро придём и купим. Тёть Маш, а вдруг вы всё продадите?
- Не больно то покупают... Не волнуйся, для тебя приберегу!
И Артёмка, вполне удовлетворённый таким ответом, бежал дальше, по своим делам.
С папиной получки ему и его младшей сестрёнке купили кое-какие обновки, оставшиеся деньги, за минусом долгов, расписаны были до копейки в пользу насущных потребностей семейного бюджета, а тут ещё бабушку, с гипертоническим кризом, увезли на скорой в больницу. Сок манго никем, кроме Артёмки, больше не вспоминался, жизнь продолжалась, а Артёмка, искренне жалея бабушку, так же искренне переживал, что тётя Маша, не утерпев, продаст последнюю, для него припасённую банку, и он так никогда в жизни и не узнает, какой вкус у никем неведомого заморского фрукта.
Как-то вечером мама, гадая, что приготовить на ужин, отправила Артёмку за бутылкой растительного масла. Зажав в руке деньги, Артёмка лёгким скоком помчался к магазину. "Продала, не продала?" - тревожно стучалась в его детской голове беспокойная мысль. Уже на самом подходе к магазину, в пыльной придорожной траве, Артёмка нашёл рубль. Измятая, скомканная купюра, припорошенная пылью, была почти незаметна для прохожих, но только не для Артёмки! Воровато, для верности, оглянувшись, он поднял рубль, присовокупил его к тем, что были зажаты в руке и, во весь дух, помчался дальше.
- Здрасьте, дядя Шоша! - звонко прокричал, на бегу, Артёмка и, запыхавшийся, влетел в распахнутые двери магазина. Банка с соком стояла на месте. Артемка перевёл дух. Решение созрело мгновенно и внезапно. Денег как раз хватало. Чем обернётся его поступок, что скажет мама - об этом Артёмка уже не думал.
- Вот, тёть Маш, мне соку. Манго!
- Ты ж с бабулькой обещался придти, - от доброй улыбки продавщицы глаз совсем не было видно.
- Бабушка в больнице, - сказал Артёмка, заворожено глядя, как продавщица тянется к полке, - Гипертония у неё.
- Ну вот, держи!
Артемка не заметил, как добежал до дома. Немая сцена, последовавшая вслед за его приходом, осталась в памяти навсегда. Мама слегка развела руки, вопрос, так и не вырвавшийся из полуоткрытого рта, замер в широко раскрытых глазах.
- Солнышко моё, откуда это? А деньги ты где взял? Господи, а как же ужин? - всё это мама произнесла на одном дыхании, растерянным голосом,
- Мамочка, мамочка, там масло плохое было, а я рубль возле магазина нашёл! Мамочка, ну давай сегодня не будем ужинать! Помнишь, я тебе говорил про манго, помнишь? Смотри! Ну хочешь, сами пить не будем, бабуле отнесём, она обрадуется, мамочка!
Мама опустилась на стул. Артемка же не знал, что денег у мамы больше не было, что на ужин, действительно, готовить было нечего. Она протянула к нему руки, готовясь принять в объятия. Артемка с радостным облегчением кинулся к ней, обвил её своими детскими руками за шею, спрятал лицо на родной груди. Как же сильно, до слёз, любил Артёмка свою маму!
Мама всё равно что-то придумала на ужин. И папа, почему-то, совсем не сердился на Артёмку. Он весело смеялся, когда мама и Артёмка, перебивая друг друга и тоже смеясь, рассказывали ему историю похода Артёмки за покупкой. Подкидываемый на больших отцовских руках, визжа от восторга, Артёмка чувствовал только одно. Он чувствовал непередаваемую, счастливую и огромную любовь к своим родителям. И к бабушке. И к совсем маленькой ещё своей сестрёнке. И к тёте Маше. И к сапожнику Шоше. И вообще ко всем людям на земле!
После ужина сок пили всей семьёй. Первым делом, в отдельную посуду, отлили для бабушки. Назавтра был выходной, и папа с Артёмкой планировали с утра навестить её в больнице. Потом мама разлила диковинный сок по чашкам, и Артёмка не очень расстроился, когда заметил, что больше всех, намного больше, досталось ему.
Ночью Артёмке снились дальние страны, он видел себя искателем приключений и капитаном большого парусного фрегата, который, подчиняясь непредсказуемому ветру странствий, подплывал к таинственной гавани необитаемого острова. На острове во множестве были разбросаны виденные Артёмкой в кино и на картинках пальмы, а с пальм, целыми гроздьями, до самой земли, свисали плоды манго.