Туманов Геннадий Егорович : другие произведения.

Верую и верю

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Размышление, на примере жизни героя:о Добре и Зле, о Боге и Сатане, о смысле жизни

Г.Е. Туманов

ВЕРУЮ и ВЕРЮ

Эссе

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

"Да дети мои, или инъ кто, слышав

сю грамотицю не посмейтеся..."

(Вл. Мономах, "Поучение").

  
   Н.С.Лесков искал и находил в народе "праведников", "антиков", "чудаков". Его "преоригинальные фигуры" удивляли и поражали современников своей яркостью, необычностью, и замкнутые в своем узком кругу плохо знающие большую жизнь эстеты не очень верили, что это живые люди, а не игра фан­тазии талантливого писателя.
   Отношение к "простолюдинам " со времен Лескова мало или почти не изменилось, и самостоятельно думающий, философствующий мужик у образованного человека и сегодня вызывает снисходительную улыбку. Так Василий Шукшин, списывая своих " чудаков" с деревенских знакомых, которые изобретали перпетомобили, брались писать труды по переустройству государства и сомневались в первичности материи, если и не подчеркивал, но всегда, улыбаясь, проводил мысль, что они "академиев не кончали" и по наивности деревенской - туда же. И рассказы его, что и говорить, получались замечательно веселые.
   Когда-то давно, наверное, уже лет двадцать назад, известный журналист из "Литературной Газеты" Ю.Рост "нарвался" однажды на талантливейшего сочи­нителя и рассказчика по фамилии Ожогов и ему, кажется, было не до усмешек. Пожарник по профессии, с фамилией как специально подобранной, так загово­рил бывалого журналиста, что тот, и это чувствуется из рассказа, не усме­хался, а хохотал до колик и потом рассказал об этой "преоригинальной фигуре" читателям газеты, озаглавив свой рассказ удачным каламбуром: "Словарь Ожогова". - Такой же вот преоригинальной фигурой, без всякой иронии и кавычек, был никому не известный деревенский мужик Александр Аркадьевич Долгих*, ныне покойный. Кстати, у него был свой взгляд на такое снисходительно-покровительственное отношение ученых людей к талантам из народа, и не забыть бы сказать об этом в нужном месте. Этот чудак и праведник иногда позволял себе о "ве­ликих и выдающихся" высказываться тоже снисходительно.
   Александр Аркадьевич талантами был одарен ну прямо-таки сверх всякой меры. Вот хотя бы некоторые из них. С самого раннего детства он, например, писал стихи. Первое стихотворение, опубликованное в школьной стенной газете, называлось "Утро", он написал его, когда учился во втором классе. И очень ему, до слез было обидно, когда старшеклассники давали ему подза­тыльники и говорили: "Слизал где-то..." А в седьмом классе он написал стихотворение даже на немецком языке, оно тоже было помещено в стенгазе­те. Конечно, уж какой там "шедевр" получился с его скудным запасом немец­ких слов и понятий. Но ему, тем не менее, по прошествии уже немалого вре­мени следующие поколения учеников школы передавали, как старый учитель немецкого языка ставил его в пример ученикам нерадивым. А еще Саша Дол­гих, тоже с раннего детства, хорошо рисовал, у него хранились два или три альбома с рисунками разных лет на память. Он мальчишкой даже мечтал стать
   -------------------------------------------------------
   *В русском языке наблюдается такая странность в произношении фамилий. ИванОв, хотя он, значит, сын Ивана, ивАнов сын. Или Белых, т.е. из семьи бЕлых, светловолосых, произносится БелЫх и т.д. Фамилия Долгих явно произошла от того, что в роду были все высокие, долгие, и в деревне её так и произносили. Таким образом, подчеркнем: У Ал. Арк.
   фамилия с ударением на О.
  
   художником, после семилетки собирался подавать документы в художественное училище. А музыкальный слух! Он у него был просто идеальным. На всех дос­тупных ему музыкальных инструментах Саша Долгих играл артистически виртуозно: на гармони, балалайке, гитаре, самодельной собственноручно изготов­ленной скрипке; музыкальными инструментами ему могли служить коса, пила, деревянные ложки, тонкая береста в ладонях. И он замечательно пел, у него был сильный красивого тембра голос. Особенно он любил украинские песни, он выучил их много, когда служил в армии. Бывало, соберутся в свободное от службы время земляки-украинцы побалакать там, вспомянуть былое, а Долгих подсядет и попросит спеть, украинцы ведь народ очень музыкальный. Те запо­ют, запоют и забудут, для кого поют и поют уже для себя, а Саша Долгих, вы­учив слова, вливается своим красивым голосом в хор. Получалось изумитель­но - здорово. И еще, в каком бы конце деревни не появлялся Саша Долгих, вокруг него всегда собирался народ. Он все время что-то рассказывал, ба­лагурил, шутки всякие и прибаутки так и сыпались вокруг. Вообще сочинять и рассказывать всяческие небылицы (по-деревенски - врать) он мог не хуже упомянутого Ожогова, слушатели в зависимости от темы и содержания это­го вранья или чуть ли не плакали, или катались со смеху. Правда, сразу на­до сказать, что талант сочинителя и исполнителя сыграл с ним злую шутку: Александр Аркадьевич до старости в деревне был Шуркой (по-деревенски Шурком), у которого никогда не поймешь, где правда, а где выдумка. - Несерьезное отношение к Шурке тянулось из прошлого, из сороковых- пятидесятых го­дов, когда деревня еще жила по строгому принципу: делу - время, потехе - час, когда еще в какой-то мере сохранился тот серьезный дореволюционный крестьянский дух, которым так восторгался Лев Толстой. Впрочем, это не сов­сем серьезное отношение к Шурке вовсе не мешало использовать веселый нрав его, так сказать, по прямому назначению: в те старые добрые времена Шурка, с его гармонью и балалайкой, был обязательным гостем всех именин и свадеб в деревне, потому что никто другой не мог так "заводить" гос­тей и создавать веселие. К тому же его ярко выраженная доброжелательность к людям, душевное тепло, исходящее от него, создавали особенно праздничную атмосферу. Что-то в нем было такое, чему трудно даже подобрать определе­ние. Обаяние? Нет, это понятие при обобщенном носителе этого милого качест­ва обязательно включает в себя, в большей степени или в меньшей, любова­ние собой, оно не исключает и страстное желание и стремление всем нра­виться. У Шурки эти черты отсутствовали начисто. При исключительно обостренном чувстве собственного достоинства он никогда никого не ставил ниже себя, не любовался собой, не подавлял других своей сильной натурой. Если, разумеется, эти другие не посягали на его достоинство.
   И тут интересно заметить следующее. Шурка как-то пошутил: "Не знаю где и как я умру, но точно знаю, что я не погибну в автокатастрофе, не запьюсь спиртным и не умру от ножа хулигана". С автотранспортом - тут все ясно, у него никогда не было машины "круче" велосипеда. С водкой тоже понятно.
   Что же касается "хулигана с ножом", то тут все гораздо сложнее. Это вовсе не шутливое заключение он сделал исходя из своего жизненного опыта.
   Конечно, жизнь - она такая штука, приходилось ему драться в молодости немало и один на один, и одному отмахиваться от пьяной ватаги, всякое случалось, в общем. Но он довольно рано по возрасту сделал для себя такое открытие. Оказывается, любой задира - хулиган, пьян ли он, трезвый ли, чувствует точно так же, как собака - кто боится, и кто не боится. Потенциальная жертва источает какие-то не известные никакой науке волны, которые либо провоцируют и стимулируют намерения хулигана, либо останавливают его. Шурка никогда не боялся собак и никогда не был покусан, Шурка не прит­ворялся бесстрашным - собаку не обманешь - он был таким. И был он таким не только потому, что сложение его было атлетическое, что он качал двухпудовки, крутил "солнце" на турнике и делал на руках стойку. В здоровом теле - здоровый дух, говорили древние, но правы они только отчасти. Сколько угод­но примеров, когда накачанный силач трясется перед маленьким человечком. О какой силе и здоровье духа тут может быть речь?
   Можно подумать, что Шурка был этаким суперменом всегда и при любых обстоятельствах исполненным спокойствия. Вовсе нет. Да и не бывает таких людей, которые в экстремальный момент оставались бы невозмутимыми, геро­ев голливудских фильмов всерьез воспринимать не следует. Понятно, что в экстремальной обстановке люди ведут себя очень по-разному, и перечислять возможные варианты не стоит. У Шурки, особенно в молодости, в момент ка­кой-то угрозы, или даже в случае какой-нибудь вопиющей и очевидной не­справедливости реакцией был... Нет, определение "гнев" - это слишком мяг­ко, хотя гнев и одного корня с огнем. Скорей реакцию эту можно назвать взрывом беспредельного бешенства, который в конфликтных ситуациях часто играл решающую роль. Ведь такой взрыв - это не что иное, как моментальная концентрация всех сил духа. В спорте такая концентрация силы воли и духа называется спортивной злостью, но это не совсем правильное определение. О какой злобе, злости может быть речь, скажем, на штангу рекордного веса, к которой подходит спортсмен. Но стоит промелькнуть, ну просто промельк­нуть в его сознании сомнению, что он этот вес возьмет, и лучше даже и не наклоняться к грифу. То же и у прыгуна в высоту с планкой, у футболиста - с мячом и стоящим перед ним противником-вратарем, который тоже собран в комок "спортивной злости".
   Конечно, слово "бешенство", да еще применительно к Александру Аркадьевичу, вовсе не самое удачное, что-то в нем есть заведомо сатанинское, но как еще можно назвать такой взрыв сил духа? Сколько не перебирай подходя­щих понятий, в отдельности каждое из них по бедности смысловой наполнен­ности не подходит. Ведь поскольку речь идет тут о силе или слабости ду­ха, то эта область уже не материальная, а духовная. Слова же, язык, языки всех народов, изначально предназначенные для объяснения материального мира, так и не развились до объяснения мира духовного, потому что, видно, еще сам человек не дорос, до того. Искусство, литература, поэзия тщатся что-то сделать в этом направлении, но и тут, несмотря на претензии, так все запуталось, что опять же, не определишь, где Свет, а где Тьма, что есть Добро и что - Зло. Так что поди-ка попробуй разделить резкой чертой, что в этой концентрации сил духа праведно, а что нет, и попробуй подобрать точное определение. Превозносимая человеком наука много, очень много сде­лавшая в области познания материальной стороны бытия, в духовной она прак­тически беспомощна. В свое время она вообще презрительно отвернулась от Духа и даже отрицала его. Те же ветви науки, которые вместе с философией все-таки пытаются проникнуть в тайну духа, но и тут дальше введения в оби­ход придуманных новых терминов с греческими и латинскими корнями суть дела не продвигается, и необъяснимые феномены так и остаются необъяснимыми.
   Но вот интересная и очень важная деталь, еще одна особенность личности Александра Аркадьевича, которая уж, без всякого сомнения, праведная. Он всю свою жизнь с самого раннего детства с этой самой концентрацией всех сво­их духовных и физических возможностей бросался защитить слабого, обижен­ного кем-то сильным. Первый и в самом буквальном смысле слова кровавый бой он принял прямо в школе - он тогда учился в третьем классе - в школьном дворе, заступившись за обиженного детдомовцами длинного и худого очкарика-ин­теллигента из смежного класса.
   В те годы, во время войны, в деревне был размещен откуда-то эвакуирован­ный детский дом, и в школе образовалось такое негласное противостояние организованных положением детдомовцев с разобщенными деревенскими ребя­тами. Постоянно голодные детдомовцы облагали "данью" ПОЛУголодных деревенс­ких ребят, которые в представлении детдомовца жили в роскоши. Конечно, этим, по нынешней терминологии рэкетом, занимался не весь огромный детский дом, действовали одна или несколько организованных и сплоченных группировок. Дань не была непосильной, это был определенных размеров кусок черного испеченного в деревенской печи хлеба, и назывался он на сленге "горбушка". Все ли, не все, но многие, видимо, "платили", за что их вроде бы как защищали от обидчиков. Шурка Долгих столкнулся с этими рэкетирами, когда пришел "в первый раз в первый класс". По каким-то причинам он пришел в школу с опоз­данием на два или три месяца и в качестве новичка предстал перед "раз­бойниками" в одиночестве. Его окружили в сравнении с ним уже великовоз­растные парни, и один из них приказал: "Завтра принесешь горбушку". На дру­гой день Шурка пришел в школу, но ничего не принес, и его поколотили, прав­да, не так уж, чтоб очень: ему пнули в больное мужское место и раз а два - три дали по шее. На следующий день он опять ничего не принес, и его опять потолкали и потыкали, угрожая страшными карами. В конце концов, упрямого первоклашку вымогатели оставили в покое, а постепенно Шурка со многими детдомовцами даже здорово подружился.
   С очкариком из смежного третьего класса как раз имел место такой же случай: он не принес "горбушку". Шурка, оказавшись случайным свидетелем, не раздумывая бросился защищать очкарика, он налетел на того детдомовца, который в этот момент пинал и бил кулаками несчастного. При всей своеобразности противостояния и взаимоотношений вообще детдомовцев с деревенс­кими ребятишками, по тогдашнему кодексу чести бить одного группой считалось все-таки позором и подлостью. Ребята расступились, полуокружили дерущихся, шумно под­бадривая и болея за своего. Дрались долго и кроваво, носы были разбиты, пуговицы на одежде оторваны; противник Шурки был постарше и, безусловно, опытнее, и Шурке пришлось довольно туго. Растащил их словно щенят за шивороты откуда-то неожиданно появившийся учитель по физкультуре. _
   И опять само собой напрашивается продолжить разговор о тайне человечес­кого духа. Откуда появилась у Долгих эта неудержимая потребность защищать слабого? Как мог десятилетний мальчик, ничего не знающий об Иисусе Христе, исполнить заповедь Его: "Болши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя"?
   Тут надо заметить, что Александр Аркадьевич никогда специально не повествовал о себе, не рассказывал подробно и последовательно о своей жиз­ни. Он только вспоминал в разговорах какие-то отдельные случаи и личный жизненный опыт использовал для подтверждения того или иного вывода по теме. Поэтому и рассказ о нем плавным и последовательным не получается тоже. Впрочем, это и не важно, важно понять КАКИМ БЫЛ Александр Аркадьевич.
   Так вот, по прошествии времени, анализируя свое состояние и действия в моменты вроде бы безумных вспышек ярости, Александр Аркадьевич сделал вы­вод, что безумными, т.е. с потерей разума, они не были. Создавалась такое впе­чатление, граничащее с мистикой, что Кто-то руководил им в такие моменты и хранил его. Ну, абсолютно всё и всегда заканчивалось благополучно и даже хорошо, хотя сколько угодно много было случаев, когда "в багровой ярости" он мог или убить человека, или погибнуть сам, или просто и элементарно сесть в тюрьму "за хулиганство". Один раз его даже судили, правда, грозило ему тогда только пятнадцать суток "за мелкое хулиганство".
   А было все так. В городе, в каком-то общественном месте, Александр Ар­кадьевич очень резко "осадил" милицейского лейтенанта, который не в меру увлекся наведением порядка среди граждан. (Опять Долгих за кого-то засту­пился!). На удивление быстро сработала районная городская милиция. Александр Аркадьевич еще не успел сделать запланированные дела, как "на место происшествия" прибыл на машине наряд, и его самым настоящим образом "скрутили". Около машины, где не было народа, его стали избивать дубинками. Гор­дый нарушитель общественного порядка под градом дубинок подчеркнуто и даже вызывающе не торопливо влез в милицейский "бобик", чем еще больше разъярил стражей этого порядка. На беду Александр Аркадьевич был немного выпивши, и это очень упрощало характер действий милиционеров: занесенные в протокол дежурные "находился в нетрезвом состоянии", "выражался нецен­зурной бранью" и проч. уже сами за себя говорили о правомерности действий милиционеров.
   Половину дня и ночь Александр Аркадьевич провел в КПЗ вместе с какими-то забулдыгами. Кстати, там тоже пришлось хорошо рявкнуть на этих, видимо,
   частых и потому опытных обитателей данного заведения. Они, видите ли, реши­ли, что новичка можно и должно использовать в качестве прислуги: что-то за кем-то убрать, вынести "парашу" и т.д.
   Утром Александра Аркадьевича под конвоем повели пешком по улицам го­рода в суд. Поход был, конечно же, не из приятных, но на его счастье судья, жен­щина, была очень умным человеком, и они долго беседовали. Да, как не удивительно, но это был не формальный допрос с вопросами и ответами, а именно бе­седа, в которой Александр Аркадьевич с неопровержимой логикой доказал аб­сурдность обвинений в свой адрес. Так как "преступление" подсудимого было все-таки не уголовным, то судья ограничилась только записью фамилий наз­ванных Александром Аркадьевичем свидетелей, потом долго говорила по теле­фону с бравым лейтенантом, держа перед глазами оформленный им протокол. И слышно было на весь кабинет, как тот кричал в трубку, какой негодяй этот Долгих, обвиняя его во всех, каких только можно грехах. Но к великому его удивлению, и огорчению судья объявила свое решение твердо: в действиях подсудимого состава преступления нет, и он отпускается на свободу.
   По совету того же судьи Александр Аркадьевич написал было жалобу, под­робное заявление на имя прокурора с просьбой разобраться в действиях ра­ботников милиции, ведь он был оскорблен, избит, но передумал и к прокурору не пошел: сине-багровая сетка на спине от дубинок сошла, прошла и обида. И очень забавно то, что вскоре они, лейтенант и бывший заключенный, встрети­лись совсем в ином качестве, на какой-то пирушке в кругу общих знакомых. Оба сделали вид, что видят друг друга впервые, обменялись рукопожатием, познакомились. В дальнейшем, встречаясь, опять улыбались друг другу, здоровались.
   Или вот еще один случай, из последних, в жизни Александра Аркадьевича, он был тогда уже на пенсии. Как-то в рейсовый автобус, курсирующий между городом и селом, в котором жил Александр Аркадьевич, на одной из остановок ввалились четверо очень даже возбужденных парней. Вели они себя развязно и шумно, кого-то из пассажиров спихнули со своих мест и уселись сами. Один из оскорбленных таким образом пассажиров, мужчина средних лет, начал гром­ко возмущаться, но хулиганы стали, глумиться и потешаться над ним, потому что тот был тоже нетрезвый. Кто-то из наглецов даже раскрыл перочинный ножик и с хохотом дирижировал им перед глазами жертвы.
   Александру Аркадьевичу места как всегда не хватило, и он ехал на задней площадке стоя. "Никто ни из сидящих, ни из стоящих в проходе пассажиров даже не повернул головы на шум хотя бы из любопытства",- рассказывал Александр Аркадьевич, - "даже круглые тульи военных фуражек, каковых в са­лоне было не мало, остались неподвижными". Никто не хотел вмешиваться, нарываться на неприятность. И только пенсионер Долгих вмешался. "Взрыв" как всегда произошел непроизвольно, а результат был таким. Пьяный мужик был усажен на свое место, потом вышло много народа, освободились места, и Александр Аркадьевич уселся тоже. К нему подсел один из хулиганов, види­мо, заводила, и они побеседовали уже спокойно. Перед конечной остановкой
   в городе ребята эти, все четверо, пошли к выходу, и вот что удивительно: все четверо поочередно подошли и пожали старику руку.
   Опять вопрос и загадка: почему очень "по-боевому" настроенные ребята не цыкнули на пожилого человека, не побили, в конце концов, его? Ведь этот старый пень всунулся не в свое дело! Ну, конечно же, не из уважения к стар­шим, как таковое понятие им явно было не знакомо. Испугаться, когда сила ломит силу, они тоже не могли, тут у них было безоговорочное преимущество. И тем не менее, ребята не только прекратили безобразничать в автобусе, но у них изменился настрой; они не почувствовали себя оскорбленными, унижен­ными ни внутренне, ни в глазах окружающих, они помимо своей воли зауважа­ли человека, который посмел им перечить.
   Есть очень ценимое во все времена качество в человеке: сила воли. И есть понятие, которое в обыденной жизни употребляется редко: сила духа. При всей возможной похожести, переплетении и смешении эти качества все-таки различны. Сила воли сразу предполагает сознательное насилование себя ради достижения вожделенной цели, т.е. если человек хочет, то он лю­бой ценой добьется и удовлетворит свое желание. Наглядно и образно это как на сабантye: установлен вертикально длинный и гладкий шест, а на вер­хнем конце подвешен подарок. Многие бы не отказались получить этот пода­рок, но получает тот, кто из последних сил заберется на самый верх и сам снимет его. Конечно, сила воли в человеке вовсе не исключает в нем и при­сутствие силы духа. Но тут есть маленькое "но". Сила духа в истинном и полном своем значении проявляет себя не зависимо от воли и не подвластна ей. Скажем, тот же пример с собакой. Сильный волевой человек легко справит­ся со своим страхом и подавит его, т.е. очень убедительно сыграет роль бесстрашного. Но страх хоть и в подавленном, замаскированном состоянии все равно будет эманировать*, источать себя помимо воли этого сильного человека, и собака среагирует на эту эманацию безошибочно.
   Александр Аркадьевич считал себя слабовольным, и очень даже похоже, что он был прав. Человеку с железной волей свойственно, как ни говори, утверж­дать себя посредством подавления чужих воль. Для Долгих же самоутверждение подобным образом было не только не свойственно, но и противно. На пер­вый взгляд его вообще можно было принять за слабака и хлюпика, потому что и в самом деле, всех ему было жаль, всем он сочувствовал, и всю жизнь шли к нему пожаловаться несчастные и обиженные. Но сколько было случаев, когда волевые и сильные "нарывались" на этого слабака!
   Вот, например, вроде бы мелочь житейская, но она кое-что может прояснить в личности Александра Аркадьевича. С каких-то пор, еще с молодых лет, Долгих лечил и дергал зубы в больнице, так сказать, вне очереди. К зубным врачам ведь, как известно, всегда выстраиваются очереди, а в те времена дефицитов и "блата" тем более. Опять же известно, что перед тем, как уда­лить зуб или начать сверлить бормашиной, ставится обезболивающий укол. Так вот, Долгих приспособился "проскакивать" в перерывы, пока у очередников начнет действовать укол, и врач в это время свободен. Сначала врачи возра­жали и
  
   *Об ЭМАНАЦИИ будет разговор отдельный.
   --------------------------------------------------------------------------------------------------------
  
   отговаривали его лечить или выдергивать зубы без анестезии, но Долгих настаивал и до­бился своего. Потом его в одном из кабинетов запомнили и явно зауважали: он как-то случайно расслышал, как врач вполголоса приказал медсестре при­готовить пасту для пломбы из какого-то импортного материала, серебряную вроде бы, он сказал. И вправду, пломба служила не месяц - полтора, как это слу­чалось нередко, а семь или восемь лет.
   Или вот еще случай. Заболело у него и очень что-то под мышкой, такие страшенные нарывы. Потом он узнал, что в народе болезнь эта называется "сучье вымя". По молодости и неопытности он записался на прием не к "кожнику", а к хирургу. Когда подошла его очередь, "хирургиня" приказала раздеться и уложила его на операционный стол. Без всякого укола, без наркоза с пол­часа она выдирала разными клещами и крючками гнойные нарывы, удаляла это "сучье вымя". Когда работа была завершена, Долгих сполз со стола и обессиленно плюхнулся на стул в углу операционной. Сквозь шум в ушах он услы­шал, как врачиха проговорила: " Да - а... Обычно на этом столе верещат как поросята, а этот"... И не разобрать было по тону, восторг это или разоча­рование. Но что удивило и огорчило мужественного пациента - врач не вы­писала ему больничный лист, освобождение от работы, а просто повелитель­ным тоном выпроводила из кабинета. Это позднее его просветили сведущие люди, что женщина эта - садистка, такая про нее ходила в народе молва. А еще он потом вычитал у И.Ефремова, кажется, в "Лезвии бритвы", что такое с врачами слу­чается, в книге описана тоже женщина-хирург с таким же психическим сдви­гом. Правда, там ее быстро и разоблачил и вылечил прямо на рабочем месте главный герой книги, тоже хирург, обладавший гипнозом, который случайно оказался в роли пациента. А вылечился тогда Александр Аркадьевич "народ­ными средствами", ему посоветовали пить какое-то время не перебродившую брагу, одним словом - дрожжами. У него ведь после той операции все это "вымя" набухло еще сильнее.
   Вот таким "слабаком" был А.А. Долгих. Он и сам толком не мог объяснить, что с ним происходило в такие вот моменты грозящей опасности, боли, или просто наглой выходки кого-либо. Это колоссальное вскипание внутренней энергии действовало на людей, даже когда он не предпринимал никаких осо­бых действий. Скажем, пробирается он переулками, торопится до основательной темноты добраться до района города, где живет его старый друг. В одном темном переулке его останавливают трое всем известной и не требующей комментариев просьбой-требованием: "Мужик, дай закурить!". Долгих остано­вился; что-то он сказал, спокойно глянув на всех троих по очереди, улыбнул­ся и достал из кармана сигареты. Три руки потянулись за куревом, и он кра­ем уха расслышал тихое: "Не надо"... Распрощались. Эти трое опять куда-то нырнули в темноту, а Долгих пошел своей дорогой. Явная не случайность встречи и намерения этих троих тут просто очевидны, но вот, видимо, те са­мые "источения" сильного духа их остановили. И этот пример решения назревающего конфликта, так сказать, мирным путем был в жизни Александра Аркадьевича далеко и да­леко не единственным.
  
  
   Возвращаясь к рассказу о житье - бытье Шурки Долгих в своей деревне, на­до особо отметить то, что он с самого раннего детства много читал. Ему, как он рассказывал, повезло в этом отношении здорово. Во-первых, повезло с учительницей, которая учила его до четвертого класса. Женщина эта была ка­кая-то особенная, в нее был влюблён весь класс. У Екатерины Васильевны - так звали эту учительницу - был, видимо, свой особый взгляд на методы обучения школьников, она не накачивала, не напихивала их равнодушно ин­формацией, а разжигала в учениках интерес и любознательность. Так она, ско­рее всего, в ущерб обязательной программе с первого класса каждый день последний, четвертый, урок читала вслух всякие потрясающие книжки. Как это было интересно! Как ждали все продолжения! В результате первоклашки к кон­цу учебного года знали не только "Золотой ключик" и Карабаса Барабаса, но даже П.П.Бажова, который как будто писал и не для детей. А в четвертом клас­се ребята с замиранием сердца уже слушали "Овод"!
   Во-вторых, повезло с другом детства. Тот очкарик, за которого Шурка драл­ся с детдомовцами, оказался настоящим вундеркиндом, подружившись с ним, Шурка как будто вошел в другой мир. Семейство Юры - так звали очкарика - было из эвакуированных и состояло из каких-то многочисленных бабушек, ко­торые по вечерам что-то вязали и шили, а внук-третьеклассник в это время читал им вслух, например, "Анну Каренину". Бабушки были все старушки ин­теллигентные и наверняка Толстого они читали еще в молодости, но слушая до мелочей известную им историю любви Карениной, то и дело вытирали пла­точками слезы. В общем, как говорят, с кем поведешься... Шурка и Юрка очень удачно дополняли друг друга. С одной стороны были шахматы, книги, пластин­ки с классической музыкой на граммофоне, акварельные краски и альбомы для рисования, и прочие атрибуты культуры. С Шуркиной стороны - это дрему­чие леса с грибами и ягодами, страшные для Юрки овраги, озеро и река, пол­ные рыбы. Худосочный Юра стал шустро бегать, лазать по деревьям, бороться и даже давать сдачи драчунам и хулиганам.
   Так они вместе, правда, в параллельных классах, доучились до седьмого класса. После семилетки Юра с семьей уехали из деревни на родину - война тогда уже закончилась - а Шурка пошел работать, его зачислили учеником сле­саря в МТС (машинно-тракторная станция). Надо было помогать матери, которая работала в колхозе и "зарабатывала", бывало, по сто двадцать пять граммов овса на трудодень с выдачей этих крох в конце года. Государство тогда просто обди­рало колхозников!
   Доучивался он уже в вечерней школе и закончил ее, чуть ли не с отличи­ем. Он мечтал одно время стать журналистом, но на этом факультете не было заочного отделения, и он сдал экзамены на факультет юридический. Это было уже после службы в армии, на юридическом факультете он успешно проучился два года, но потом почему-то бросил. Кажется, это было связано с тем, что он не состоял в партии, его то ли не приняли, или он сам не хотел быть членом - неизвестно, он говорить об этом почему-то избегал. Но любил пошутить, когда его спрашивали об его образовании: "У меня, как у Льва Толстого два курса юридического". Впрочем, трудно, даже невозможно представить Александра Аркадьевича в роли, ска­жем, судьи, облаченного в мантию, который зачитывает смертный приговор, да­ еще притом, не сомневаясь в своей справедливости, подводит черту: приго­вор окончательный и обжалованию не подлежит.
   В молодости Шурку раза два - три выбирали или ставили на руководящие должности, но он это дело тоже бросил. Будучи по своей натуре внутренне исключительно независимым и свободным, он сам не выносил насилия над другими. Ведь даже маленькая власть-это уже насилие, и она Александру Ар­кадьевичу была в тягость. И это притом, что у него все получалось не хуже, а часто лучше других!
   Когда он служил в армии, а тогда служили по три года, он окончил го­дичную танковую школу и был сержантом. В маленьком коллективе-экипаже быть командиром ещё куда ни шло, это гораздо проще: настоящая мужская дружба, даже братство, общая ответственность, полное взаимопонимание и взаимовыручка. Но как-то сержанта Долгих вызвал к себе командир роты, в кабинете кото­рого оказался еще и командир батальона, и они вдвоем стали уговаривать сержанта принять на себя временную должность исполняющего обязанность командира взвода. Что-то там такое случилось, что старшего лейтенанта, бывшего командира, куда-то перевели, он покинул часть, а на его место офи­цера подходящего не было. Уговорили. Так Саша Долгих стал на целый год и даже с лишним командиром танкового взвода.
   По количеству личного состава танковый взвод невелик, но хозяйство, как говорится, большое, ответственность тоже. К тому же, как рассказывал Алек­сандр Аркадьевич, воевать тогда учили основательно. Ротой, батальоном, а то и всем полком постоянно в поле, на учениях, отрабатывали тактику со стрель­бой и без, учились взаимодействию с "самоходами", с мотопехотой и т.д.
   Все у молодого командира получалось, его хвалили, объявляли перед стро­ем благодарности, награждали всякими значками и грамотами, отмечали за отличные действия на очередных учениях по полковому радио. Про него да­же писали в военно-окружной газете, в часть специально приезжали коррес­понденты, фотографировали его, беседовали с ним. (Вырезку из газеты с пуб­ликацией и снимком он сохранил на память, она и сейчас, наверное, хранит­ся у его родных). К тому же ротный командир, очень умный человек, сумел так обработать по натуре строптивого сержанта, что тот одновременно с прямы­ми обязанностями командира взвода еще редактировал батальонную стенную
   газету, был секретарем ротной комсомольской организации - в комсомол он вступил в полковой школе, там это было обязаловкой - выполнял еще множест­во всяких мелких поручений и общественных нагрузок. Например, оформлял в каких-то случаях или по какому-то случаю боевые листки, сразу назначен­ный капитаном команды, помогал полковому офицеру по спорту подбирать
   кандидатов в сборную по перетягиванию каната для выступления на больших окружных спортивных соревнованиях и т.д. и т.д.
   Здесь можно улыбнуться, мол, подумаешь - канат перетягивать, много тут ума надо! Да нет, не скажи. В том военном округе этот вроде бы немудреный
   вид спорта здорово котировался, и к соревнованиям готовились очень ответственно. На тренировках отрабатывали свою тактику, придумывали всякие хитрости. Результат был таким. Команда сержанта Долгих вышла на соревнова­ниях в финал, и что творилось в финальном поединке! В это время не дале­ко от этого места шел футбол, так половина, если не больше болельщиков перебежала смотреть на перетягиванье каната, болеть за своих. Против ко­манды сержанта Долгих вышли здоровенные пехотные гвардейцы, и много бы­ло перепахано земли солдатскими каблуками. Болельщики орали так, как не орали и на футболе, а когда команда пехотинцев извивающейся лентой по­валилась на землю, болельщики от восторга просто выли. Потом всю команду - победительницу взялись качать, да как! Слава Богу, только что не покалечили. - Так вот. А ротный командир еще устраивал коллективные читки своего любимого писателя А.И. Куприна, где опять же сержант Долгих и читал вслух и, по верному расчету и замыслу ротного, разжигал интерес и споры вокруг того или иного Купринского героя.
   Тут не лишне будет, пожалуй, для более полной характеристики этой "прео - ригинальной фигуры" дополнить рассказ о нем тем прологом, с чего и как все началось, " как он дошел до жизни такой". Ведь в учебном полку при всех его успехах в боевой и политической подготовке, он чуть ли не через день получал наряды вне очереди и даже отсидел десять суток "строгача" на гауптвахте. А причиной тому был его доходящий до крайностей стропти­вый характер. Резкая смена свободы гражданки на жесткий уставный по­рядок армии да еще в учебном полку переживались молодым самолюбивым парнем очень тяжело. Понятно, что трудности такой резкой перемены образа жизни переживает каждый солдат, но все-таки по-своему. Кто-то адаптирует­ся быстро, а для кого-то такая прямо-таки моральная ломка-пытка продол­жается долго и болезненно. Саша Долгих относился именно к такой катего­рии людей. Любая несправедливость принималась им в штыки, его мог оскорбить даже тон, каким отдавалось приказание, и он с юношеским максимализмом аг­рессивно защищал свою честь и честь своих товарищей. Глупо и смешно вро­де бы, Александр Аркадьевич, что- то к слову, рассказывал об этом со смехом, но так было. На вечернем построении старшина делает замечание курсанту Быкову за грязный подворотничок гимнастерки, а курсант Долгих этого не находит. В результате Быков быстро перешивает подворотничок и ложится спать, а курсант Долгих на всю ночь уходит отбывать наказание. (Кажется, потом, с изменением устава такое ночное наказание отменили, а тогда было так). Короче говоря, уставные нарушения, за которые курсант Долгих драил полы, колол дрова для кочегарки столовой или мыл в этой столовой грязную посуду, в основном сводились к пререканиям и обсуждению приказов, что запрещено уставом. Были нарушения и посерьезней, его пугали даже военным трибуналом, но к счастью обошлось, как говорится, Бог спас. Скажем, совсем не шуточное дело, когда курсант, будущий младший командир, пошептавшись с друзьями - единомышленниками, взбунтовал весь взвод и взвод отказался выполнить "глупый" приказ помощника командира взвода, старшего сержанта- сверхсрочника (так назывались в то время контрактники). И таких "бунтов" за год учебы, во взводе было два.
   Вот таким, окончив танковую школу и пройдя такую школу, "явился" командир танка Т54 младший сержант Долгих к месту дальнейшей службы.
   Первое знакомство с новыми начальниками было таким. Изучая документы и знакомясь с вновь прибывшими на службу сержантами, майор из штаба пол­ка, внимательно просмотрев карточку взысканий и поощрений младшего сер­жанта Долгих, поднял на него глаза и тихо проговорил: "Да тебя судить су­киного сына надо, а тебя направили в наш Гвардейский Краснознаменный полк!"
   "Ну, всё. Опять началось!" - подумал про себя Саша Долгих, но промолчал. Карточку взысканий и поощрений свою он видел, там одна большая страница
   листа заполнялась поощрениями, вторая - взысканиями. Так вот, страница взыс­каний была заполнена от самого верха донизу, а на странице поощрений была записана на верхней строчке одна благодарность за первое мес­то на каких-то спортивных соревнованиях.
   Дальше - больше. В первые дни новой службы во время обслуживания боевой техники (обслуживать - это мыть, чистить, драить и т. д. танк) командир роты, капитан, допустил какую-то несправедливую резкость в адрес младшего сер­жанта Долгих. Тот в ответ обжег капитана взглядом, молча повернулся и по­шел прочь, не обращая внимания на крики-команды: ко мне! назад! отставить! По окончании работ капитан построил роту, подвел итоги, сказал и сделал что положено по службе, затем распустил роту, но оставил сержантов. Ниче­го ни кому не объясняя, он приказал выйти из строя младшему сержанту Дол­гих и объявил ему пять суток ареста. Правда, все ограничилось только объявлением взыскания, "на губе" Долгих не сидел, и как потом выяснилось, и записано нигде ничего не было.
   Тут вскоре, после обмена письмами, к Саше приехала повидаться его де­вушка, потому что новое место службы было ближе к дому. Такие события моментально становятся известными во всем полку, как говорится, без про­водов. Долгих ни к кому с просьбами об увольнительной не обращался, он смог только нелегально пообщаться с подругой и был в большой тоске и печали: кто ему, негодяю, даст увольнительную...
   И вдруг ему передают: вызывает ротный. Саша в первую минуту подумал, что опять он что-то натворил, что-то сказал или сделал не так, опять ру­гать будут. А ротный, остановив доклад о прибытии, неожиданно участливо спросил: "Я слышал, к тебе девушка приехала? Надолго? На неделю? Ты, Долгих, знаешь ведь, что по уставу я на неделю увольнительную дать не имею права. Давай сделаем так: я тебе даю как поощрение увольнительную на двое суток, а когда срок будет истекать, ты приходишь, и я опять выписываю такую же увольнительную, и так - пока не уедет твоя невеста. Договорились?"
   С этого события у сержанта Долгих началась другая, новая жизнь. Он,
   конечно, допускал и догадывался, что в действиях ротного присутствовала какая-то доля педагогической хитрости, но так или иначе он не мог за добро платить черной неблагодарностью. Самое же главное заключалось в том, он увидел, что его командир роты-Человек, он не мог в этом ошибиться! И этот человек смог так повлиять на его судьбу! Капитана Ходкевича Александр Аркадьевич помнил и вспоминал до конца своей жизни.*
   Преподнесенный капитаном Ходкевичем урок, как можно победить зло доб­ром, был осознан сержантом Долгих, конечно же, не сразу, на это потребовалось время. Но сам он изменился как-то враз, многое понял и пересмотрел в ус­коренные во времени сроки, даже помудрел. Оказывается, можно ни перед кем не заискивая, не унижая своего достоинства хорошо служить, выполнять при­казы, исполнять свой долг. Обсуждение приказов, как известно, запрещено уставом. Но, оказывается, командиры все, от мала до велика, тоже люди, и если умело подсказать, поправить, указать на какую - то оплошность, неточность, командир не только не закричит на тебя матом, но и воспользуется сове­том и из благодарности похлопает тебя по плечу.
   Так сержант Долгих стал, чуть ли не правой рукой своего ротного. И удивительное дело, к сержанту со временем стали обращаться за советом не только свои, ротные офицеры, но, бывало, приходили даже офицеры из штаба полка. Нет, конечно же, не по каким-то там делам по службе, так сказать, тактическим и стратегическим, это было бы смешно. Приходили погреться душой, как сейчас говорят, на бесплатную психотерапию, часто доверяясь в самых личных и сокровенных сторонах своей жизни. В таких случаях ведь
   и слова не всегда нужны: человек высказался, облегчился, а ты просто его внимательно выслушал. И тот человек, высказываясь и тем облегчая свою ду­шу и мысли не допускал, что его исповедь может стать известной кому-то еще. Лицемерное "только между нами" в тех беседах исключалось начисто.
  
   Надо сказать, Саша Долгих делал все эти дела и выполнял все перечис­ленные выше нагрузки и обязанности не только хорошо, но и с большим ин­тересом и даже с удовольствием. Взять хотя бы ту же стенгазету. К этому самодеятельному печатному органу в памяти людей осталось какое-то не очень серьезное отношение, но если подумать, справедливо ли? Ведь чита­ли же стенные газеты целые школы, колхозы, заводы! В данном случае газе­ту читал весь батальон и все, кто заходил в казарму по делам или просто в гости, у свеже - оформленного номера всегда собиралась толпа. Очень это ответственно, быть редактором стенгазеты. А потом, к слову сказать, выбран­ная или назначенная редакционная коллегия обычно относилась к этому делу почти всегда, как говорится, шаляй - валяй, всю основную работу приходилось делать редактору. Так сержант Долгих сам был и художник-оформитель, частенько бывал и поэтом, сам поручал-заставлял ребят писать заметки, пра­вил эти заметки и т.д. Особенным успехом у читателей газеты пользовались небольшие сатирические шутливые стишки, такие шаржи на сослуживцев, ко­торые сочинял иногда сержант Долгих. В стишках этих с добрым юмором
   ------------------------------------------------------------------------------------------ ---------- ----------------------------------------------------------------
   *Сержант Долгих еще тогда, в армии, понял, что Анатолий Дмитриевич Ходкевич был схож с ним по характеру. Как- то Долгих был свидетелем такого разговора капитана с командиром полка. Полковник в резком тоне сделал замечание капитану за то, что где- то его солдаты будто бы шляются и бездельничают. Капитан таким же тоном ответил: "Товарищ полковник, ротой командую Я!"
  
   высмеивались какие-нибудь характерные для "жертвы" недостатки: лень, медлительность, неаккуратность и т.д. Один солдат обиделся и написал "опроверже­ние", тоже в стихах. Стишки были довольно корявые, но солдат настаивал и Долгих поместил их. Основная мысль стихотворения была: "сам такой". Закан­чивалось оно назидательно: "Что написано пером, уж не срубишь топором". Понятно, что это произведение только добавило веселья в казарме.
   Но особенно сержант Долгих любил учения. Днем, ночью, часто без сна и чуть перекусив из походных запасов, он всегда был в восторге, когда по карте, по ориентирам на предельной скорости шел своим взводом, скажем, в боевом дозоре. На башне восседает "посредник", он дает "вводные", надо быстро ре­агировать, соображать, что делать и как поступать: принимать ли бой с услов­ным противником по вводной посредника, или затаиться в подвернувшейся ло­щине и предупредить по рации основные силы, роту, батальон, следующие сза­ди на положенном расстоянии. Или, что вовсе потрясающе, когда противник не условный, "воюют" два танковых полка-соседа, и по приказу своего ко­мандира надо скрытно от боевых дозоров противника тоже по карте и ориентирам зайти взводом (всего-то, казалось бы, взводом!) в тыл основных сил и в нуж­ный момент, вступив в бой, обеспечить победу своего полка. Здорово!
   Конечно же, здорово. Для молодого не изнеженного жизнью парня армейская служба да в таком качестве, когда ты многое можешь и умеешь, когда ты всем нужен и без тебя - ну никак, служба такая не только не в тягость, аив радость. Но это одна сторона дела. С другой же стороны, сержант Долгих был начальник и у него были подчиненные.
   Существует такое распространенное мнение, что при всей сложности тех­нической стороны дела, самое сложное - это работа с людьми. Мнение это вов­се не неоспоримо, хотя бы потому, что, как и в любом деле, кому-то это дано, а кому - нет. У Саши Долгих был несомненный талант лидера, но лидера не по должности и положению, а по принципу - делай как Я. И действительно, на тех же учениях солдаты, захваченные и зараженные азартом командира, увлекались делом, каждый из них проникался ответственностью за свое место и роль в этом деле, изо всех сил старался не ударить лицом в грязь. Никто не хны­кал, не жаловался на трудности, на голод или холод. Но это на учениях, в условиях в какой-то мере экстремальных. А жизнь - она ведь, как говорится, есть жизнь, и в повседневной рутинной службе с нарядами, караулом внутренним и гарнизонным, всякой и чистой, и грязной работой случалось всякое. И командир обязан принимать меры по уставу: наказывать за нерадивость, за нарушение дисциплины и другие всякие - разные проступки, т. е. как го­ворят в армии, воспитывать подчиненных. О нарушениях же более серьезных вроде "самоволки" положено немедленно докладывать вышестоящему начальнику, и тот уже всей тяжестью своей власти будет наказывать нарушителя сам. Вот эта-то другая сторона дела портила Саше жизнь основательно. "Когда я сдал все взводные дела молодому, только из училища, лейтенанту",- рассказывал Александр Аркадьевич, - "я, помню, подошел к окну казармы, глянул в него и только тут вдруг осознал, что я - свободен, что с плеч моих свалил­ся такой груз! Это был один из самых счастливых дней моей жизни, я его помню всю жизнь".
   Эти "странности" в чертах характера А.Долгих, конечно же, не могли быть не замеченными в жизни вообще, в армейском коллективе в особенности. Ска­жем, за исполнение обязанностей командира взвода к сержантскому жалованию положена была очень даже приличная по солдатским меркам доплата, т.е. сержант Долгих был всегда, как говорится, при деньгах. С точки зрения "нормального" человека приплюсуй к этому то, если можно так вы­разиться, нестандартное положение его в офицерских кругах, когда сержант - срочник свободно вхож в любой кабинет, когда начальник штаба полка, увидев в приоткрытую дверь сержанта, зовёт: "Заходи Долгих, заходи, что ты там топчешься"... - это ли не жизнь? В перспективе, и об этом случался разговор не один раз, офицерское училище, блестящая карьера: лейтенант, капитан, пол­ковник и даже, может быть, генерал...
   Но.... Но эта необычность и странность А. Долгих скорей всего и при­влекали к нему людей, и его "нестандартное" положение в армии было след­ствием того.
   Когда пришло время демобилизации, сержанта позвал к себе ротный: "Я знаю, Саша, что ты на сверхсрочную не останешься, хотя очень бы хотелось. Ты ведь знаешь, что мне нужен старшина роты, кого бы ты посоветовал?"
   После демобилизации Саша Долгих вернулся в родное село возмужавшим, а вернее будет сказать вполне взрослым человеком. Но тут, улыбнувшись, на­до напомнить, каким с самого детства прослыл Долгих в этой старой де­ревне. "Шурко вернулся из армии, слышали?" " Шурко-то, Шурко! Старший сер­жант!" И хотя село было очень большое, если для такого звания не ска­зать огромное, весть о возвращении Долгих разнеслась мигом.
   Почти сразу Шурка женился на той самой девушке, которая приезжала к нему в армию. Работать пошел опять в MTC (машинно-тракторная станция), где до армии официально числился слесарем. Позднее МТС преобразовали в ремонтно-механический завод сельскохозяйственной техники, который обслуживал множество окрестных колхозов. И вот тогда-то Александру Дол­гих предложили должность главного механика завода, и он согласился. Опять у него все получалось, коллеги, начальники цехов, даже удивлялись: "Слушай, Александр Аркадьевич, интересное дело, раньше на оперативках у директора все ругали ОГМ (отдел главного механика), все грехи по работе сваливали на ремонтников, наладчиков, а сейчас никто даже не заикнется об этом. Очень интересно"... Но... не прошло и года, и Александр Аркадьевич, хотя и с боль­шим трудом (его долго уговаривали), ушел с этой должности к своему верста­ку. "Как я был счастлив", - опять вспоминал он.
   Заканчивая об этом, можно сказать так. После нескольких, с точки зрения опять же нормального человека, блестящих и перспективных взлетов, вынужден­ных в армии и добровольных на гражданке, этот странный человек вернулся к тому, с чего начинал и остался на всю жизнь РАБОТЯГОЙ. А работягой он был отменным, работягой в том старом, почти забытом сегодня смысле, который означал одновременно и мастерство и неудержимое желание трудиться. Кажется, не было ничего, что он не умел бы делать. И не как те вожди, кото­рые хвастались в мемуарах освоенными рабочими специальностями: подцепил один раз за крюк грузоподъемного крана пакет пиломатериала - и он уже та­келажник, отпилил ножовкой головку болта в тисах - уже слесарь. Нет, Шурка все делал на высоком профессиональном уровне: кузнец, сварщик, печник, сто­ляр, каменщик, жестянщик - не перечислить.
   И откуда бы всему этому взяться? Рос он без отца, каких-то определенных учителей и наставников у него не было. Людям далеким от так называемого физического труда, каковых со временем становится все больше и больше, может и не покажется в этом ничего удивительного. Подумаешь - он умеет! Да я, если захотеть... Уж, какие там таланты нужны - тазик сделать. Только ведь купить - дешевле будет, у меня работа посложней, и я зарабатываю достаточно.
   Расхожее мнение - купить дешевле, чем сделать самому, получает все большее и большее распространение и при углубляющемся разделении труда это вер­но и справедливо. Потек кран - вызвать водопроводчика, потух телевизор - на соседней улице мастерская по ремонту всякой электронной техники, за­барахлил двигатель у машины - вон они, автосервисы на каждом шагу. Толь­ко - а кто он, который так смог настроить твой движок, что он заводится с пол-оборота? Об этом-то никто и не задумывается: мне сделали, а я заплатил. - Так уж повелось издавна, и тому есть свои причины, о которых еще будет разговор, что если мы рассуждаем о таланте, то о таланте художника, поэта, музыканта, ювелира, наконец. А кто слышал о талантливом токаре, сварщике, плотнике? В лучшем случае про мастера в своем деле говорят: умелец, золо­тые руки. А между тем, герои П.П. Бажова от Данилы мастера, до углежога Тимохи вовсе не выдумка писателя в угоду времени и режиму, как иногда считается. П.П. Бажов действительно пересказал сказы дедушки Слышки, который, видимо, и в самом деле был, но подан писателем в обобщенном и собирательном образе. Ведь даже, можно сказать, в наше время, когда Шурка был молодым, таких сказов и прямо-таки легенд о рабочих талантах еще сохранилось и ходило в среде работяг множество. Мир нижней ступени со­циальной лестницы, отделенный от верхних ступеней со времен рабовладель­ческих, жил своей большой жизнью и своими интересами.
   Рассуждая о талантах, говорят еще о призвании. Шурка Долгих, одаренный, как уже говорилось, многими талантами, по призванию был работягой, умельцем, и это проявилось еще в детстве. В тяжелейшие послевоенные годы, например, в деревне не было электричества, а подросток Шурка соорудил на горке вет­ряк и у него в избе и конюшне горели двенадцативольтовые лампочки. Под ветряком у него стоял маленький самодельный токарный станок, и когда дул хороший ветер, Шурка точил на этом станке для деревенских баб верете­на, всякие мутовки и скалки. О какой-то плате за свой труд он и не думал, раздавал свои поделки просто так. Ну, если уж какая бабушка приносила пару яичек, не отказывался, годы-то были голодные.
   Постепенно, когда Шурка работал уже в МТС, интерес его особенно сосредо­точился на механике. А когда МТС преобразовали в ремонтно-механический завод, и предприятие оснастилось очень даже неплохим парком технологического оборудования, то Шурка стал там просто хозяином. Все он обо всем знал, все его касалось, никто не мог обойтись без Шурки, с ним советовались ин­женеры, он был авторитет для них. Ну не зря же его ставили главным механи­ком! И все он успевал и все делал легко и быстро: от наручных часов до экскаватора механика была для него как своя стихия. Кроме металлорежущих и прочих станков, молотов и прессов за Шуркой как-то неофициально как за добровольцем сама собой закрепилась вся точная механика конторы-управле­ния: счетные машины (они тогда были механическими), телетайпы, пишущие ма­шинки, копировальная техника, и все это он успевал содержать в исправности. А еще он много изобретал. У него дома стоял даже старый списанный куль­ман, и он часто по ночам что-то чертил и рассчитывал. Были у него работы, как - он считал, на уровне изобретений, но поди-ка, попробуй оформить авторс­кое свидетельство в деревенской дали от центров! И он оформлял их просто рационализаторскими предложениями, за что получал очень даже приличные по нашей жизни вознаграждения. А "мелочевку", как он шутил, он придумывал и по ходу дела без промедления сам и внедрял, усиливая какие-то слабые узлы, и тем продляя срок работы механизмов. О "мелочевках" он часто просто забывал и далеко не единственный раз случались такие, почти курьезные просьбы от инженера по рационализации и изобретениям: "Шура, у нас до пла­на (тогда, как известно, все планировалось) не хватает три /или 4,5,6/ рацпредложения, у тебя нет ли что-нибудь". Или: "Придумай что-нибудь". И Шура придумывал. Он брал у инженера бланки на рацпредложение, шел по цехам, вспоминая, что он, где делал, потом дома оформлял по всем правилам предложения, и на другой день с планом по рационализации на заводе было все в порядке. Комиссии из двух-трех человек Долгих показывал внедренные предложения, она, комиссия, подтверждала факт внедрения, и Шурка получал положенные по расчетам какие-то деньги. В общем, получалось так же, как с веретенцами для бабушек в детстве: дали - не отказался, не дали - и так сой­дет. Он ведь только наручных часов за свою жизнь отремонтировал, наверное, не одну сотню, и всё - так, попросили - сделал. И никогда он не унижался до то­го, чтобы что-то делать за сто граммов или бутылку, хотя выпить он любил. "Выпивка-это, прежде всего беседа", - сто раз повторенная им фраза, т.е. он "от го­ловы" никогда не пил.
   Хотя и затянулся что-то рассказ о "технических подвигах" Шурки, но еще об одном упомянуть не помешает. Когда Александр Аркадьевич был уже в не­малых, так сказать, годах, в почтенном возрасте, на завод поступили первые станки с числовым программным управлением. По тем временам это было боль­шое событие. И опять, как само собой разумеющееся, все заботы от установ­ки станков на фундаменты до освоения, до подбора из молодых станочников кадров - все легло на плечи Шурки. Он обложился специальной технической литературой, каковой у него всегда были груды, и за короткое время, вместе с подобранными им молодыми ребятами, снимал со станков уже первую гото­вую продукцию. Потом, уже позднее, к этому делу подключился технический отдел, появился выписанный откуда-то программист, за ним - опытный в "чепэушных" делах технолог. А по прошествии какого-то времени, опять же по плану, в город в институт заводом была послана группа инженеров на годич­ные с отрывом от производства курсы повышения квалификации. Щурка, не имеющий диплома специального технического образования, каким-то образом был "внедрен" в эту группу и поехал "повышать квалификацию" в связи с переходом завода на новое технологическое оборудование. Целый год он слушал лекции об особенностях эксплуатации этого оборудования, о слож­ностях его устройства и проч. и жил все это время у своего давнего приятеля. В конце курса он, как и все, написал реферат, довольно объемистый, и потом защищал его. Как всегда и во всем у Шурки опять получилось не как у людей: он раскритиковал некоторые положения, не принципиальные, прав­да, в учебниках иностранных авторов, по которым учили студентов. Члены комиссии улыбались, о чем - то тихо переговаривались, но оценку поставили отличную, и Щурка получил "красный" диплом, кстати, из всей группы единственный.
   С годами, с возрастом Шурка, конечно, изменился, "инволюционный процесс", как он говорил, давал о себе знать. К примеру, если в молодости он "врал", рассказывал всякие байки где попало и кому попало, т.е. по- юношески само­выражаясь и утверждаясь, то позднее он это делал только по какому-то поводу и кстати, обязательно что-то обобщая, с выводами, моралью, от частного к общему или наоборот. Последние лет десять-двенадцать, а может чуть больше, до выхода на пенсию, он жил в окружении той молодежи, которую сам подбирал для работы на новом технологическом оборудовании. Ребята были все грамотные, все очень сдружились, создалась такая доброжелатель­ная атмосфера, что они, эти ребята, частенько говаривали, что почему-то теперь на работу хочется, ну просто без работы - никак. Такому настрою ви­димо способствовало еще и то, что ребята чувствовали себя на заводе нем­ножко аристократами, ведь работа на этом участке была действительно ин­теллектуальной, они в душе гордились, что Александр Аркадьевич выбрал именно их. А при таком настрое взаимоотношения и не могли быть иными: дружеские обязательно и никогда не злые приколы, свой такой семейный юмор, который мог быть и не понятным для посторонних: намек, иносказание, недоговоренность и т.д. И юмор этот, надо сказать, никогда не опускался до похабщины, мат на работе как-то исчез сам собой. Эталоном юмора стала известная шутка Марка Твена: "Бросить курить? Нет ничего проще, я сам это несколько раз проделывал". Ребята шутили так сто раз и каждый раз сме­ялись. Или, рекомендуя по цепочке друг другу, почти все прочитали истре­панный сборник рассказов 0"Генри, и часто за чаем в "забегаловке" или просто перекуривая, вспоминали смешные моменты из О'Генри и хохотали до слез. Как это говорил Лев Толстой: заражали друг друга
   веселием. Например, работяга, кажется грузчик, с огромными руками-лапами зашел в палатку знаменитой гадалки, заплатил и протянул для гадания ладонь. Гадалка взяла в руки его лапу. "Ваша нога"... - начала она. "Это не нога, это рука",- с обидой поправил ее грузчик. "Ваша нога никогда не ступала на эту землю"...- продолжала невозмутимо колдунья. И...ребята умирали.
   Ясно, что началом всему этому был, конечно же, Александр Аркадьевич, все это понимали, но никто никогда не сказал об этом вслух. Шурку ребята на­зывали просто "Аркадьич", и было всё на равных, были все равны.
   Когда началась эта, как ее... перестройка, Александр Аркадьевич поначалу, захваченный общей эйфорией, тоже был в восторге от грядущих перемен. У не­го ведь всю жизнь почтовый ящик был доверху набит газетами и журналами, и тут такое началось: в "Литературке", в "Аргументах", в "Известиях", да
   плюс ко всему "Радио России", да телевизор, который Шурка почему-то не очень чтил. Но эйфория у Александра Аркадьевича скоро прошла, слишком он хорошо знал жизнь.
   Как-то раз уж очень горячо его молодые друзья стали радоваться объяв­ленной демократии, гласности. Он слушал, слушал и остановил их. - Гласность, говорите? Вот мы тут с вами сидим и в рабочее время пьем казенный спирт, который выдан нам для того, чтобы электронику в порядке содержать. Давайте, пошли,объявим всему заводу, огласим, так сказать, всем будет об этом узнать интересно, все в восторге будут от такой новости. Что? Вот именно... Все желают ТАКОЙ гласности, т.е. всё знать о других, но чтоб про тебя что-то - Боже упаси! Демократия? Еще Карамзин лет этак 150 назад вот что сказал по этому поводу, а он мужик был умный, и стоит к его словам прислушаться. "Аристократы, сервилисты хотят старого порядка, ибо он для них выгоден. Демократы, либералисты хотят нового беспорядка, ибо надеются им воспользоваться для своих личных выгод". И еще: "...мо­жете низ поставить наверху, но будет всегда низ и верх, бедность и богатство".. . Примерно, то же совсем недавно писал Н.Бердяев. Мы с вами, ребята, внизу, на этот верх нас никто не пустит, и ждать нам каких-то благ от демократии не стоит. Так что давайте поимеем совесть, оставим для элект­роники хоть немного спиртика, а сами пошли работать. Судьба наша такая, такай удел. Рабы мы. Только вот до сей поры сервилист, рабовладелец наш, был такой... безликий, и он делал вид, что любит нас, рабов, безумно и только и думает о нас. Поэтому, если кто из нас, бывало, на каком-нибудь собрании погавкает на начальство, да от имени Его Величества рабочего класса, да при том процитирует Владимира Ильича Ленина из какого-нибудь тома, смот­ришь - даже и польза, какая ни есть. А вот что и как будет дальше - подож­дем, шибко радоваться давайте заранее не будем, не заплакать бы потом.
   Когда начал разваливаться Союз, Александр Аркадьевич отнесся к этому довольно спокойно, он предполагал и предсказывал такое развитие событий: либералисты, демократы во всех концах страны не преминули воспользоваться ситуацией. Но почему-то Александра Аркадьевича очень взволновали события в Чечне. Может быть это связано с тем, что он где-то что-то читал о Дж. Дудаеве, а потом, когда прочитал беседу с ним в газете "Аргументы и факты", Дж. Дудаев ему очень понравился. И вдруг - нате вам! На просьбу Дудаева о встрече Президент России грубо на весь мир оскорбил, прос­то размазал советского, да что там, русского генерала: " Я с бандитами не разговариваю!"
   " Восток - дело тонкое". "Восток" в знаменитой фразе красноармейца Сухо­ва- это не сторона света, не ближний какой-то или дальний восток, а по смыслу это мусульманский мир. Этот мир всегда и очень интересовал Александра
   Аркадьевича, он с огромным уважением относился к мусульманам и их исто­рии, культуре, обычаям. Где-то, тоже уже во времена перестройки, он смог дос­тать Коран на русском языке в переводе И.Ю. Крачковского, и с карандашом в руке прямо-таки проштудировал его. У него давно - из книг, от общения со знакомыми и незнакомыми мусульманами сложился такой обобщенный тип: мусульманин злопамятен, но он же исключительно отзывчив на добро, за доб­ро он никогда не отплатит злом. И эта черта особенно ярко выражена у му­сульман кавказских. В подтверждение своих выводов Александр Аркадьевич приводил много примеров, вот один из запомнившихся.
   Как-то во времена пика перестроечной разрухи, бардака и разгула преступности, когда среди бела дня крушили железные двери квартир и грабили в подъездах, упомянутый выше друг из города попросил Александра Аркадьевича пожить какое-то время в его квартире, как говорится, воизбежание, пока они с женой куда-то съездят. Так и сделали.
   Однажды, уже под вечер, в дверь постучали, и Александр Аркадьевич, по де­ревенской привычке даже не посмотрев в глазок, открыл. На площадке стояли трое в зрелом возрасте парней, один из которых явно, как сейчас гово­рят, неславянской внешности, был по всем признакам в тройке главным. Он-то и начал, кстати, очень вежливо, объяснять, что они в этом городе в ко­мандировке, что купили вот в соседнем подъезде водки, а у них нет стака­на, так что нельзя ли... (Тогда ведь, как известно, в магазинах было пусто, а спиртным торговали через подъезд да в каждом). По простоте и доброте душевной Александр Аркадьевич впустил их, провел на кухню, соорудил не­мудреную закуску. Немного выпили, разговорились, говорил из троих в основном старшой. Он увидел на стене в углу маленькую иконку Иисуса Христа и вслух заключил, что хозяин верующий. Заговорили о Боге, о вере (собеседник оказался правоверным мусульманином), о том, что Бог един и т.д. Александр Аркадьевич как раз в то время читал Коран, он сходил в спальню, где у не­го были навалены всякие книги, и принес и Коран и Евангелие. Он, указав на икону Иисуса Христа, стал зачитывать подчеркнутые им стихи в разных су­рах о том, с каким почтением относился пророк Мухаммед к Исе, сыну Марьйям.
   Дальше Александр Аркадьевич ничего не помнил. Проснулся утром в рас­правленной постели, раздетый, но голова раскалывалась пополам. Стал вспоминать: что же было вчера? И вдруг до него дошло, он понял весь ужас происшедшего: ему что-то подсыпали или накапали в стакан с водкой с наме­рением ограбить квартиру! С той дозы, которую он принял, он, опытный застольный собеседник, опьянеть никак не мог! И...сторож и охранник называ­ется! Александр Аркадьевич вскочил как ошпаренный и прямо неодетым бро­сился осматривать квартиру. Но... все было в порядке, все на месте, дверь защелкнута на замок и даже аккуратно убрано со стола. Удивительно! Д а нет ничего удивительного. Это правоверный мусульманин приказал сво­им подельникам поступить так: этого деда не трогать, раздеть, уложить спать, все за собой убрать и идти искать другого "клиента", наводчики тут зна­ют всех.
   Вот примерно таким представлял Александр Аркадьевич Дж. Дудаева. Ведь будь он шофер, ефрейтор или генерал, он, прежде всего на этом свете просто человек. Пригласил бы Президент России генерала Дудаева к себе на беседу, а еще лучше съездил бы в Чечню, как он ездил в Казань, да обсудили бы они, да оценили всю сложность обстановки, да подумали бы вместе что де­лать, и не случилось бы того, что было и что есть сейчас. С его огромным непререкаемым авторитетом у людей генерал Дудаев успокоил бы республику, и никакие либералисты, демократы, исламисты не посмели бы и вякнуть против него. Но... - Когда Александр Аркадьевич увидел танки, идущие по полям, он, что с ним случалось крайне редко, даже матерно выругался: "Все! Это"... Он, бывший танкист, отлично знал, что такое пропаханное даже одним танком поле. Были случаи, когда он служил, пропашет вот так по ошибке кто-нибудь из механиков-водителей краешек поля - скандал до обкома партии: как потом засыпать- выровнять эти канавы? Или был у него во взводе классный, но уж очень бесшабашный механик-водитель. Ему, видите ли, пришло в голову и очень захотелось проверить теорию на практике: сбить на полном ходу танком дерево, как учили его по учебникам в полковой школе. И он разогнался и сбил толстенную сосну. Ребята из экипажа тоже были в восторге: машина при ударе только чуть вздрогнула. Но что было потом! Виноватого, правда, не нашли, хотя и долго перетрясали всех, но шустрому механику ответить все-таки пришлось. "По-мужицки". Сержант Долгих помял его славно. И вот теперь видит по телевизору Александр Аркадьевич эти походные колонны и боевые линии. А за рычагами и у прицелов такие же ребята, какие были у него во взводе, и каким он был сам. Но ведут они грозные маши­ны не на учебные стрельбы, им приказано убивать СВОИХ. Жечь, расстреливать, давить гусеницами. А эти СВОИ будут жечь и взрывать их. Зло - на - зло.
   -Вот пришли бы к нам в деревню много своих, родных наших милиционеров
или солдат,- рассуждал Александр Аркадьевич,- и давай бы они командовать
тут. Открывают у меня в избе дверь ногой, кричат, грубят, толкаются. Кого-то или что-то они ищут и лезут они в подполье, что-то уронили, разбили. Могут прийти ночью, днем, дома ты или нет тебя, болен ты или просто заснул. Даже если они не пьяные, хотя и такое не исключено, даже если они ничего не взяли (не украли), даже если ничего не отняли силой... И так не один день, месяцами, годами. Понравилось бы мне, тебе, всем?
  
   ----------- --------- ---------------------------------
   И, наконец, пожалуй, самое главное. Как уже говорилось, Шурка с детства и всю жизнь много читал. Скорей всего, он и вруном-рассказчиком прославился в деревне в связи с этим. Начитавшись вот так М.Рида, Киплинга, Ж. Верна, он и "плёл" на разных вечерах, когда деревенские бабы, девки, такие же па­цаны, как он сам сумерничали зимними вечерами у кого-нибудь при керосино­вой лампе, а то и без света совсем.
   Понятно, что авторы и темы, занимавшие Шурку, с возрастом его и опытом располагались, так сказать, по восходящей, и нет смысла перечислять их. Только может показаться странным, как это он, будучи взрослым семейным челове­ком, да при деревенском образе жизни, да при такой занятости на заводе находил время для серьезного и даже в каком-то смысле систематизированного чтения. А все дело тут в том, что свою семью Шурка неплохо содержал, не имея обязательного в деревне хозяйства. Богатым он никогда не был, но жил прилично, зарабатывая все своими золотыми руками. Потому-то он, увлек­шись однажды "Словом о полку Игореве", мог позволить себе годами, пренебрегая многочисленными переводами и переложениями, самостоятельно и упорно учиться понимать этот шедевр в подлиннике. Для этого он читал все, что мог дос­тать по - древнерусски - от учебников для студентов-филологов до Библии. И труды его увенчались успехом. Древнерусские тексты он стал читать почти свободно, "Слово" он знал чуть ли не наизусть, а при знакомстве с перево­дами даже часто не соглашался с переводчиками*. Интереснее всего то, что Александр Аркадьевич посмел оспаривать даже автора знаменитой "Истории государства Российского" Н.М.Карамзина, которого трудно заподозрить в плохом знании древнеславянских языков и наречий.
   - Вы посмотрите, сколько не­доразумений от одного только не правильно понятого и переведенного сло­ва из "Повести временных лет!" - восклицал он. "Земля наша велика и обильна, но ПОРЯДКА в ней нет".** НАРЯДА в ней нет! Наряд, наряжать - что это такое, у нас в деревне знают даже дети. В русском языке, по крайней мере, в некоторых диалектах это понятие сохранилось в первоначальном своем зву­чании и значении до наших дней. А письменное распоряжение для группы людей, бригады, проделать какие-то работы так и называется сейчас - наряд. Наши предки сказали, а летописец зафикси­ровал их слова в летописи: НАРЯДА у нас нет, т.е. некому наряжать, руково­дить, возглавить, нет вождя, князя! Рюрик был внуком умершего князя Гостомысла, у которого не было сына-наследника, а были только дочери, выданные замуж за князей соседних племен. Рюрик, сын одной из дочерей Гостомысла, т. е. его внук, стал, как сейчас говорят, легитимным князем новгородских словен. Они, наши предки, поступили очень мудро, призвав его, иначе неизбежно продолжалась бы кровавая борьба за престол.
   А "порядок" в средневековой Руси был как у всех соседних народов, не хуже и не лучше: были бедные и богатые, знать и чернь, рабы и господа. Вое­вали, торговали, роднились со всеми народами на всех уровнях, потом опять воевали. Сама мысль, что наши предки позвали кого-то наводить у себя порядок, просто нелепа. Их бы просто, без всякой просьбы и призыва поработили бы какие-нибудь разбойные дружины викингов. А ведь в летописи сказано, что предки наши сначала изгнали варягов, отказав им в дани, а уж потом обрати-
   лись к Рюрику. Кстати, почти один к одному ситуация повторилась через 750 лет уже в Московской Руси, и об этом знает каждый школьник. Опять временное безвластие, смута, интервенты, изгнание их и выборы - призвание юного Романо­ва, который почему-то всех устраивал.
   Не правильно переведенная фраза из летописи вошла в учебники по исте­рии всех стран мира и до сих пор дает удобный повод для всевозможных спекуляций. Например " бардак" в России увязывать с национальным характером русских, которые не способны управлять собой, и при подходящем случае указать России, что ее место на задворках остального, "цивилизованного" мира и даже оправдать агрессию против нее, как это делали фашисты во Вторую Мировую войну. Сохранился такой документ, инструкция с грифом "секретно" тех времен, так называемые "Двенадцать заповедей" поведения немцев в России. Там ци­тируется эта фраза из летописи в оправдание жестокости оккупантов.
   Прав или не прав был Александр Аркадьевич, оспаривая Карамзина и пере­водчиков "Слова о полку Игорева", не нам судить, да и дело, собственно, не в этом. Таким уж он был человеком, Александр Аркадьевич Долгих. Критически - философский склад его ума ярко проявлялся всегда и во всем, даже в пов­седневной и, казалось бы, скучной работе. Его полушутливое кредо: "пускай у меня получится хуже, но я сделаю не так, как у всех", уже выделяло его из среды, в которой он пребывал. Ковал ли он завитушки для кладбищенской ог­радки или строил дом, у него всегда получалось что-нибудь особенное. "Приемлю рекомендации, но не указания" - это тоже его шутка. И он никогда бездум­но никого не копировал, для него не существовало незыблемых авторитетов, он, прежде всего, думал сам. "В этой жизни можно оспорить всё, кроме Бога" - это уже позднейшая его сентенция, но он всю свою жизнь как бы следовал ей. Читал ли он К. Маркса, Гюго или Горького, он всегда, возвращаясь к высказан­ной автором мысли или разработанной теме, мог поразить непривычным и не­ожиданным комментарием, оспорить, казалось бы, неоспоримую истину. Даже лю­бимейшего Льва Толстого он не щадил...
   Но однажды, в поисках смысла непонятного славянского слова, Шурка в пер­вый раз открыл подаренное ему кем-то дореволюционного издания Евангелие.
   Удивительны бывают повороты в судьбах людей! В большинстве случаев люди обращаются к Богу, приходят к вере в болезни, несчастье, старости, когда про­ходит самоуверенность молодости и здоровья. Шурке же путь к Богу указало "Слово о полку Игореве". В годы безрассудного атеизма, когда с пионерского возраста и всю жизнь человеку внушали, что бога (именно так, с маленькой буквы) нет, и не может быть, Шурка, конечно же, не мог быть верующим. Но вчи­тываясь в церковнославянский текст Евангелия совсем с иной целью, он посте­пенно увлекался смыслом там написанного. То, что слыхивал он от бабушки, матери и чему раньше не придавал значения, вдруг как бы засветилось, затревожило душу, заставляло остановиться и задуматься. Совсем короткая фраза, реплика Иисуса Христа из трех-четырех слов оказывалась наполненной таким глубоким смыслом, какого не найдешь и в иной толстой книге.
  
   *Так, например, у него была своя версия "нелепого" начала "Слова о полку Игореве", любители и ценители поэмы знают, что это такое. Там всё дело упирается в отрицательную частицу НЕ, которая в сочетании с вопросительной частицей ЛИ вносит в смысл начала поэмы противоречие. "Не лепо ли ны бяшет, братие..."- так начинается Слово о полку Игореве. По предположению Ал. Арк. у неизвестного автора начало было таким: " НЪ ЛЕПО ЛИ НЫ БЯШЕТ, БРАТИЕ, НАЧЯТИ СТАРЫМИ СЛОВЕСЫ"...,где НЪ могло звучать как НО, НУ или просто НН, и служить началом речи не несущим или почти не несущим никакого определенного смысла (как ОЙ или АЙ и т.д.). Но однажды кто-то из многочисленных переписчиков второпях небрежно написал твердый знак Ъ (ер) и буква стала похожа на ять. Следующий переписчик уже с этого списка, хорошо знающий правописание, просто исправил ошибку, потому что тут нужно в таком случае писать НЕ, а не Ять. И получилось: не лепо ли ны...Ал. Арк. был знаком с работами многих исследователей и переводчиков "Слова", но такой версии, ни у кого не встречал, а потому с гордостью считал себя автором.
   **У Нестора так: " Земля наша велика и обильна, а НАРЯДА в ней нет".
   --------------------------------------------------------------------------------------------------------
  
   Так Александр Аркадьевич уже в зрелом возрасте обратился к Богу. Это обращение его не проявлялось, как случается в большинстве случаев, в
постоянном и регулярном посещении церкви, в долгих ночных молитвах; нет,
эта стало для него внутренним перерождением. Произошло это, разумеется, не
в один день или бессонную ночь. Тема добра и зла, вечная и основная тема
всех прочитанных им книг, всегда занимала его. Но сейчас она перешла в другое качество, она стала обобщаться, углубляться и расширяться до беспредельности, будучи не разделимой при этом со шпагой мушкетера или деревенской дракой. Эта тема так захватила его, она преследовала его постоянно и везде, строгал ли он доску, перечитывал ли другими глазами любимую русскую классику и даже парился ли в бане.
   Этот кипящий груз постоянной напряженной внутренней работы, конечно же, просился наружу, требовал выхода, нужны были собеседники, единомышленники. И они у него были, Александр Аркадьевич излагал свои мысли только в уз­ком кругу своих самых близких друзей. Особенно он любил делать это в "зас­тольных беседах", которые и в самом деле чем-то напоминали древнегреческие симпосии: за столом был не горячий с пеной у рта русский спор, а были только высказывания и корректные возражения. И в центре этих "симпосиев", конечно же, всегда был Александр Аркадьевич Долгих.
   Ему много раз советовали записывать свои мысли, дескать, может в будущем после обработки будет возможность опубликовать что-то, на что он обычно отшучивался: - Да вы что! Ведь засмеют! Если Белинского, самого Толсто­го смели упрекать в необразованности, то кто я! Я, ведь не смогу свой бред изложить так же блестяще, как это сделал со своим бредом, например, Фридрих Ницше. Хотя... - рассмеялся он,- как не вспомнишь те исключительные по изя­ществу и такту комплименты, высказанные в мой адрес и за глаза и в глаза тоже. Директриса местной школы как-то остановила меня и заговорила о какой-то моей статейке в городской газете. "Вы знаете, я всегда читаю вас. У нас в школе все читают ваши статьи и удивляются: простой слесарь и так инте­ресно пишет!" Или приехала группа студентов из сельхозтехникума на завод углублять знания и подтверждать теорию практикой. Меня дирекция попроси­ла провести экскурсию по заводу и показать и рассказать что, где да как. Потом мне кто-то передает из управления, что и преподаватели и студенты были в восторге: простой слесарь, а так интересно рассказывает!
   - Ну да ладно,- продолжил разговор Александр Аркадьевич, задумавшись, - шутки, как говорится, в сторону. Сейчас я покажу вам одну дорогую мне вещь. Это трактат о происхождении вселенной, плод многолетних размышлений и бес­сонных ночей. Сто с лишним отпечатанных на машинке страниц с диаграммами, графиками, таблицами, чертежами. Полнейший бред! Этот трактат по пьянке подарил мне знакомый из города, не признанный поэт, маляр по профессии. Кстати, у меня и тетрадь с его стихами есть и, надо заметить, неплохими. Так вот, этот трактат он посылал в Академию наук, и очень он материл академиков и плакал: ему никто не ответил.
   Нет, ребята, ничего я писать не буду. В конце концов, то, о чем мы с вами размышляем многие годы, не исчезает бесследно, оно проявляется в нашем по­ведении, отношении к людям, еще в чем-то. А если хоть крупица из того, что мы успели наговорить с вами, имеет и в самом деле какую-то ценность, то эта крупица через нас пустит корни, прорастет и явится мизерной добавкой в копилку народной мудрости. Смеётесь? Ну да, конечно. Даже Конфуций пос­тоянно повторял, что он не придумал ничего нового, а только складывал во­едино давно известное. Ну, так - тем белее...
  
   Заканчивая рассказ об этом интересном человеке, надо с великим огорче­нием заметить, что тут Александр Аркадьевич лукавил. Кто-то из родных его сразу же после похорон, не специально, а так, между прочим, обронил, что он незадолго до смерти жег в печке какие-то бумаги, много бумаг. Что-то все-таки писал Александр Аркадьевич, но опять эта его оригинальность! По- видимому, он, просматривая перед смертью свои писания, нашел, что они никому не будут интересны, что нет в них ничего такого, что не было бы высказано раньше и лучше другими. "Всё уже было", - это его всю жизнь любимое изречение. И совсем не случайно эпиграфом к рассказу об Александре Аркадьевиче взя­ты слова из "Поучения" Владимира Мономаха: Александр Аркадьевич их тоже любил и повторял часто. Очень жаль... А если добавить ко всему сказанно­му, что у него был очень даже небедный опыт изложения мыслей на бумаге, то тем более. Он ведь лет сорок, если не больше, сотрудничал в газетах. Сначала, как он шутил, любопытно было по молодости увидеть себя напечатан­ным, потом, постепенно, в редакции одной из газет он стал просто своим че­ловеком, и ему уже "заказывали" и "поручали", и он писал на заданные темы. Главный редактор, к которому Александр Аркадьевич был свободно вхож, час­тенько, просмотрев очередную работу его, говаривал: "Та - ак, собственно, пра­вить тут ничего не надо, всё замечательно, разве что две-три запятые спорные. Самое же главное тут-мысль!"
   А вот в самый разгар перестройки Александр Аркадьевич писать для га­зет бросил, "свободой слова" он не пользовался: появилось враз столько ора­кулов и пророков, что с ними соперничать он не пожелал. Только раз главный редактор посылал за ним машину, и Александр Аркадьевич поучаствовал в ка­ком-то журналистском слете-семинаре. Вернее, не поучаствовал, а поприсутсвовал и послушал, да все прятался от телевизионных камер, боясь попасть в кадр. И кстати вспомнилось. Первую свою заметку он написал в военно-окруж­ную газету, еще, когда служил в армии, и к великому его удивлению она была напечатана, как говорили раньше, без всяких перемен. Тогда он получил свой первый гонорар сорок четыре рубля (дореформенных 61г.) и был счастлив не­описуемо. Интересно, что его только по одной заметке в редакции этой серь­езной газеты заметили и запомнили, и уже по прошествии какого-то времени он был вытребован из части и съездил тоже на какой-то семинар военкоров.
   В ту же пору молодости, но уже после службы в армии, когда он учился в институте, Александр Аркадьевич пробовал себя и на стезе художественной. И, казалась бы, при его-то способности самое что ни на есть рядовое собы­тие, случай расписать и преподнести слушателям так, что те и рты от удив­ления и интереса пооткрывают, казалось бы, при таком таланте "врать" у него должно было бы получиться. Но нет, тут, как говорится, вышел прокол. Сколько было у него попыток "стать писателем" никому неизвестно, но вот то, что он так, где-то к слову, рассказывал.
   Однажды он прочитал в "Литературной газете" длинное стихотворение из­вестного тогда, даже знаменитого поэта, и нашел в этом стихотворении ма­ленький и, в общем-то, незначительный изъян: поэт плохо знал деревенскую жизнь. Александр Аркадьевич, ну или тогда еще Шурка Долгих, поулыбался, нашел ручку, бумагу и быстро написал пародию на это стихотворение. Написал экспромтом, даже не думая для чего, но потом кое - что поправив и почистив, решил отправить в "Литературку". Пародия, по его словам, получилась как добрая шутка, т.е. не злая, не оскорбительно-бестактная, как случается неред­ко, какие он сам читывал в этой же "Литературке". Результат был таким: ему, как тому маляру бедолаге из Академии, тоже никто не ответил. Еще он куда-то в какой-то журнал отсылал, тоже почтой, новогодний и как бы юмористический рассказ про молодую пару, которая собралась встречать Новый год где-то в гостях, но что-то с ними приключилось в магазине, где они покупали подарки, потом что-то случилось в автобусе и т.д. и т.д. Короче говоря, пара эта в гостях так и не побывала, а после всяких приключений и смешных и печальных вернулась перед самым боем курантов домой, но тут обнаружилось, что они потеряли ключ от квартиры. Ответ из журнала был вежливым, но категоричным: "Рассказ написан неплохо, но мы пессимистических произведений не печатаем". Потом был еще большой рассказ о несовершеннолетнем преступ­нике, ставшим таковым по стечению обстоятельств, который сам оказался на грани гибели. В течение нескольких часов находясь в закрытом помещении рядом с убитым им человеком и ждущим за содеянное неминуемой смерти, он столько пережил, столько передумал... В этом рассказе отрицалась сентен­ция "жалость унижает человека".
   Возвращенная рукопись сопровождалась подробной рецензией, смысл которой сводился к тому, что автор рассказа явно сочувствует преступнику, и потому...
  
   -------------------------------------------------------------------------------------------------
   И потому... По этим всем причинам здесь сделана попытка хоть как-то, пускай не очень умело, пересказать некоторые из запомнившихся бесед на "симпосиях". Записи эти делались бессистемно, урывками, и поэтому возможны и даже неизбежны повторы, непоследовательность, тем более что все темы бе­сед переплетались и в конечном итоге сводились к одной основной теме, теме Добра и Зла. И пускай, как говорил Александр Аркадьевич, "всё уже было", но всегда найдется читатель, которому темы этих бесед и мысли будут интересны.
  
   Один из ближайших друзей Ал. Арк.
  
  
   _________________
  
  
  
  
  
  
  
   -ВВЕДЕНИЕ (концепция)
  
   "Бога никтоже виде нигдеже", (св. Иоанн). Никто никогда не видел и Сатану*. Для человека это так же невозможно, как, к примеру, обойти и осмотреть бесконечность пространства. Невозможность увидеть и потрогать объект всег­да порождает сомнения: а есть ли он? Но даже убежденный атеист, каковых во все времена было предостаточно, не сможет отрицать наличие добра и зла. На предложение заменить термин-название-имя Бог на термин Абсолютное Добро, атеист задумывается.
   "В начале было слово, и слово было у Бога и слово было Бог. Всё через него начало быть" (св. Иоанн).
   Из сообщения Иоанна следует, что в НАЧАЛЕ зла не существовало, а было только Царство Божие, т.е. Абсолютная Жизнь, царство абсолютного добра.
   Но что есть НАЧАЛО? Что начало быть потом? Очевидно, тот относитель­ный мир, в котором стал быть и человек, существо, способное осознать этот мир, мир, где всё соизмеряется, соотносится, сравнивается.
   Относительность появилась вместе с абсолютным злом**, с Тем, кого мы назы­ваем Сатаной. Каким-то непостижимым образом человеку стало известно о грандиозном не подвластном его разуму событии вне пространства и времени, и миф о Люцифере есть свидетельство и подтверждение этого упрощенного для понимания человеком знания.
   Всё материальное, все относительные миры, в том числе и человек в его физическом теле, есть ТАИНСТВЕННЫЙ РЕЗУЛЬТАТ противостояния и сосуществования абсолютного добра и абсолютного зла. Знаменитые классики сформулиро­вали это противостояние, как "единство и борьба противоположностей." Про­поведуя примитивный материализм, классики рассуждали в несколько ином пла­не, но надо отдать им должное: мыслителями они были сильными, в их краткой формуле заключился и уместился весь беспредельный относительный мир.
   Царство Божие - это абсолютная жизнь, царство абсолютного добра. Проти­воположность ему - абсолютное зло, всеразрушающая сила, абсолютная смерть. По нашей земной ограниченности мы можем только смутно догадываться, ка­ким образом СООТНОСЯТСЯ Добро и Зло в бесконечности пространства и времени, как устроена Вселенная с её галактиками и метагалактиками: наши те­лескопы и космические корабли здесь суть игрушки в руках неразумных де­тей. Если очень и очень условно представить границу между абсолютным све­том и абсолютной тьмой, то в каких-то пределах беспредельности на этой границе находится наш мир и мы на планете Земля.
   Каковы пределы власти Князя Тьмы, нам знать не дано, но только там, где эта власть заканчивается, там законы относительности должны потерять смысл. В абсолютной жизни абсолютного света вне пространства и времени не может быть места понятиям хуже - лучше, темней- светлей, ближе - дальше. В Царстве Божием "нет ни мужского, ни женского; внутренняя сторона как внешняя и внешняя сторона как внутренняя, верхняя сторона как нижняя и нижняя сто­рона как верхняя, одно как многое и многое как одно". Так сказал Иисус Христос в беседе с апостолами по свидетельству евангелиста Фомы***
  
  
   -----------------------------------------------------------------------------------------------------
   *Почему-то некоторые из имён противника Бога принято писать с маленькой буквы. Спорная тема, по ходу разговора она будет затронута.
   **В своё время на эту тему было много философских споров. Логично ли относить ЗЛО к категории абсолютной? Логика не допускает двух абсолютов, т.к. оба они тогда становятся относительными. Но те же философы, противопоставляя Добро и Зло, говорят об абсолютной жизни и абсолютной же смерти. Таким образом, логика, этот продукт относительной жизни, оказывается бессильной постичь для неё непостижимое. Поэтому на всякий случай будем считать Зло абсолютным здесь УСЛОВНО.
   *** В 1945 году в Египте был найден тайник с древними рукописями. Автором текстов одного из свитков был апостол Иисуса Христа Дидим Иуда Фома. Особенностью "Евангелия от Фомы" является то, что в нем нет никаких жизнеописаний Христа, а записаны только его высказывания.
   ----------------------------------------------------------------------------------------------
  
   Относительный мир, в отличие от абсолютного, должен, кроме всего прочего, делиться на "внешнюю сторону" и на "внутреннюю". Если исходить из того, что наружная сторона - это конец относительной и начало абсолютной жизни, а "дно" внутренней стороны - абсолютная смерть, то тот мир, в котором пребы­ваем мы, занимает место где-то в условной "тени", откуда есть направление в сторону света и в сторону тьмы.
   Знаний у человека об этих "сторонах" нет никаких, есть только смутные догадки. Фантасты называют их "другими измерениями", а великий мистик на­шего времени Даниил Андреев в своей книге-загадке "Роза Мира" уверенно рассказывает о "слоях", из которых состоит наша вселенная.* В слоях просвет­ления с условным подъемом, или расстоянием от слоя, в котором находимся мы, законы относительности меняются, слабеют и постепенно исчезают совсем. С погружением же в мир Сатаны законы относительности должны утяжеляться и устремлять всё живое к полной неподвижности, плену и абсолютной смерти. Утяжеление законов относительности очень упрощенно по - земному можно пред­ставить так: если сделал один шаг, то ушел очень далеко, поднял камень с голубиное яйцо - устал как Геркулес. Д. Андреев сообщает об одномерном слое, что в сравнении с нашим трехмерным миром без преувеличения ад, тартар. И, напротив, с ослаблением законов относительности в слоях просветления должна начинаться та жизнь, о которой смутно догадывался Э. К. Циолковский, называя её лучевой жизнью.
   Таким образом, в нарушение всех наших нынешних представлений о мирозда­нии, можно говорить о КОНЕЧНОСТИ относительного мира, о конечности прост­ранства и времени. Какое место, какой островок занимает в абсолюте наша вселенная и одинока ли она, или число таких вселенных тоже бесконечно? И абсолютно ли зло, если власть его ограничена конечным пространством и временем?
   Человек в своей физике неотделим от относительного мира, более того, он сам есть относительный мир, в котором каждая клетка его является ареной противостояния и борьбы противоположностей. Образам и подобием Божиим в человеке является не его лицо и тело, а его дух, необъятный духовный мир его, который волен влиться в жизнь абсолютную или стать на сторону про­тивника Бога. В этом смысле считать себя тварью (от творить) Божией человек может только весьма условно.
   Таким образом, борьба в единстве противоположностей, воплощенная в чело­веке, есть не что иное, как жестокий процесс разделения этого единства на "святой дух" и "нечистый дух", что предполагает добровольный выбор духов­ного мира человека, СВОБОДУ ВОЛИ: за КЕМ идти. И эсхатологическим результа­том этого труднейшего выбора для человека будет переход из относительной жизни или в Царство Божие, или в безраздельную власть Сатаны.
   Что есть абсолютная жизнь, или, что то же самое, Царство Божие доподлинно человеку неизвестно, но он, в подавляющем большинстве своем, бессознатель­но всю свою земную жизнь стремится именно туда. Не осознанная, бессознательная тоска по абсолютной жизни выражается у человека в постоянной неудовлетворенности тем, что он имеет, в устремленности к не имеющей формы и ясности цели - к счастью.
   Устремленность к совершенству, к идеалу, к абсолютному закономерна для всего живого мира на земле, правда, человеку она понятна только внешне, по результатам борьбы противоположностей в развитии от простейших однокле­точных организмов, до сложнейших и красивейших; вероятно, здесь тоже имеет место какой-то неведомый нам выбор. Человеку же предписано Свыше сделать свой выбор через разум.
   Выбор за Кем идти предполагает, прежде всего, достаточно четкое определе­ние и разделение добра и зла. Но в условиях относительности это сделать очень не просто, "человек разумный" пока не дорос до этого. Кажущаяся прос­тота разделения противоположных начал, которые сплетены в единстве и борь­бе, одна из самых главных причин множества бед и трагедий в роду челове­ческом. "Благими намерениями умощена дорога в ад". Метания человека, и осо­знанные и бессознательные, от добра к злу - это тоже борьба в единстве про­тивоположностей, но единство это очень неустойчиво и зыбко, а потому есть надежда на разделение, на выбор. И выбрать, в конце концов, человек должен добро, потому что он всегда желал и желает победы добра над злом.
   Но вот что есть добро, где оно- Счастье? Как найти к нему путь? В долгих
   и трудных поисках этого пути человеку все еще и пока только предстоит
   понять, нужна ли ему на этом пути высшая математика или нечто другое, или
   то и другое. Иначе говоря, - больше, лучше, быстрей, выше, еще быстрее, еще
   выше? Или (и?) кто Я, зачем Я, КАК МНЕ ВЕСТИ СЕБЯ НА ЗЕМЛЕ, зачем ВСЁ, какой СМЫСЛ?
  
   .----------------------------------------------------------------------------------------------------
  
   .
* Загадочность личности Даниила Леонидовича Андреева и его книги "Роза Мира" заключается вот в чем. Лев Толстой любил повторять, что писать нужно только в том случае, если не можешь не писать. Но непреодолимое желание высказаться присуще всем без исключения людям, и цель у всех одна: заявить о себе, удивить, поразить и услышать одобрение; потому-то мы и проводим так много времени в разгово­рах. Писатель тоже человек, и побуждения у него те же, но кроме желания и надежды прославиться, у него, в большинстве случаев, не на последнем месте еще одна цель - заработать деньги.
   Даниила Андреева в этих человеческих слабостях заподозрить трудно. Сна­чала на тюремных нарах, потом смертельно больной человек, чувствуя близкий конец, он на клочках бумаги торопился записать то, что он увидел, то, что
он узнал. В отличие от длинных и туманных рассуждений авторов множества
книг на эту же тему, его видения, его озарения конкретны и чётки, он видал
ЭТО, он знает ЭТО.
   Он сам где-то признался, что его считали "ненормальным", т.е. он был
не таким, как все. Но ведь те немногие, которых человечество возвеличило и возвело в ранг гениев, тоже не такие, как все, а это значит, что они тоже "не -
нормальные" (О Д. Андрееве еще будет разговор).

ЧЕЛОВЕК - ЭТО ЗВУЧИТ ГОРДО*.

  
  
   Воистину, земная жизнь человека - это испытание, когда Божественная сво­бода воли, категория абсолютная, ввергнута в противоречия строго ограни­ченной среды относительного мира с его атмосферой, температурой, гравитацией. Душа человека рвется ввысь, а он не может оторваться от земли и на метр, мысли его, не подвластные законам земной относительности, витают в звездной бесконечности, он летает во сне, и неуклюже передвигается на двух конечностях. Зло его окружает со всех сторон, он сознает и чувствует его присутствие всегда: голод, холод, неисчислимые опасности, болезни, страх смерти, наконец, которая стережет его на каждом шагу, в любую минуту, в любом возрасте; и чтобы не умереть прямо сейчас, пожить еще, потом, хотя бы не­много, еще, он изо всех сил борется за выживание в этом котле зла. Корот­кие минуты радости от сытости, тепла, супружеских игр, которые он часто принимает за счастье, только в малой степени компенсируют бесчисленные и постоянные неудовольствия и страдания его. Причина глобальной относитель­ности, и он же Князь мира сего, показал себя в этом мире хозяином идеаль­ным. Впутывая человека в невероятный клубок противоречий, он постоянно ставит его в тупиковые и безвыходные положения и сам же, не ограниченный в возможностях, подсказывает ему выход. В этой сатанинской путанице зем­ной жизни, где нет места любви без ненависти, милосердию без жестокости, единению без разделения, человек многие тысячелетия и мечется между край­ними точками, то поднимаясь до Божественных высот, то падая в объятия Дьявола.
   Если все-таки допустить, что человек произошел от обезьяны, то обезьяну сделал человеком не труд, труд-это следствие. С того условного времени, когда это двуногое животное начало сознавать, что им кто-то управляет свыше, когда человек стал поклоняться духам, демонам, богам, вот с того вре­мени он стал тем, кого мы называем теперь HOMO SAPIENS. Таинственной и не­постижимой жизни этих демонов и духов он отвел место на каких-то отвле­ченных небесах, а глубинная память подсказывала ему, что эта жизнь имеет с жизнью на земле прямую связь и с ним, человеком, способным, в конце концов, осознать и разгадать эту тайну, в особенности. Отсюда - человеческая уверенность в своей исключительности и особом своем предназначении. Сла­бый, жалкий в своем физическом теле человек возомнил себя вершиной творе­ния, царем природы. Рассуждая, например, о Боге, о том, видел ли Его кто-то или не видел, он уже имеет в виду только себя, человека, и мысли не допуская при этом, что кто - нибудь еще из бесчисленных обитателей земли, которых он все время пытается пересчитать и никогда не пересчитает, может каким-то непостижимым образом знать о Творце. И "царь природы" присвоил себе право наводить по своему разумению порядок на земле, рассматривать и судить остальных, этих неразумных обитателей планеты, с точки зрения полезности или вредности для себя, искренне полагая, что так предписано Богом.
   Много утекло воды с тех пор, когда полудикий с сегодняшней точки зре­ния человек, во многом уступавший в силе, ловкости, быстроте и выносливости
  
  
   *Можно подумать, что изложенные под этим заголовком мысли принадлежат старому, уставшему от жизни человеку, которому всё надоело, ничего уже не интересно в этой жизни, и пора ему умирать. Ничего подобного. Еще в годы учебы в вечерней школе совсем юный А. Долгих писал однажды сочинение на эту же тему, с таким же названием. В те годы это называлось "сочинение на свободную тему", но "свобода" эта направлялась в нужное "русло", и уже по заголовку ясно, что сразу имелось в виду творчество молодого, а потому жизнерадостного и самоуверенного М. Горького. И Саша написал. Написал " по молодости и глупости", используя возможность свободно высказать свои мысли. Учительница, которая раньше почти каждое сочинение А. Долгих зачитывала перед классом и ставила в пример, на этот раз что-то долго и не очень убедительно оспаривала и не вразумительно возражала автору сочинения и, наконец, объявила оценку - три. Единственная тройка за сочинения за время учебы в вечерней школе пошла Долгих на пользу. На экзамене уже на аттестат зрелости он писал сочинение тоже на свободную тему "Отечество славлю, которое есть, но трижды - которое будет". Саша Долгих очень тогда увлекался Маяковским, много его читал сверх школьной программы и написал, как требовалось: цитировал Маяковского, ссылался на него и всё это увязывал с жизнью, с сообщениями газет и радио. В результате - комиссия Районо утвердила оценку "отлично".
  
   ----------------------------------------------------------------------------------------------------
  
  
   многим другим животным, подленько - чего греха таить - притворной лаской и лакомым куском приручил и оседлал коня. Глупое животное поверило в доб­ро и ответило человеку тем же: оно полюбило человека. И тот, как клещ или паук вцепившись в гриву, понесся по полям быстрее ветра. Он заставил коня пахать, перевозить тяжести; много тяжелой работы взвалил на коня человек, называя его своим другом. Верхом на своем друге он пускался в дальние грабительские походы и в кровавых битвах с себеподобными подставлял сво­его друга под удары первым, прикрываясь им от опасности. "Загнанных лоша­дей пристреливают" - шедевр мудрости человеческой. Отслужившее свое или ра­неной лошади он спокойно перерезал горло и пускал себе на снедь.
   Много воды утекло с тех пор, как человек обманом приручил еще множество доверчивых тварей Божиих, чем чрезвычайно гордится до сего дня. Ему и в го­лову не приходит, что он делает что-то не то, когда обновляет теплую шап­ку из шкуры своего Шарика, который еще вчера бурно радовался приходу свое­го хозяина, лизал ему руки и скулил и лаял от восторга и любви к нему. Шарик же не человек! Так - от Бога, уверен хозяин Шарика. От Бога ли? "Собаке - собачья смерть". Сколько ненависти и отвратительного злорадства несет в себе это расхожее пожелание в адрес нелюбимого нами человека, попавшего в беду! А самое главное, это "изречение" как нельзя лучше характеризует нас, раскрывает и просвечивает как рентгеном все наше нутро, скрываемое до поры до времени под притворной добротой. Потрепать Шарика и погладить, приласкать его, чтоб не убежал и не спрятался, а потом предать его мучительной смерти: шапка нужна! Равнодушная жестокость "к братьям меньшим" не вы­зывает в нас угрызений совести или сострадания даже когда на конвейере мясокомбината иное животное, та же лошадь, чувствуя свой конец, почти по-человечески плачет. "Такова жизнь", - рассуждается или просто имеется в ви­ду в таких случаях эта ёмкая по смысловой наполненности, затасканная сен­тенция. Такова жизнь... То, что ползет, обязательно раздавить каблуком, то, что летит - сбить из рогатки или ружья. Если можно еще как-то оправдаться за жестокость в этом мире очевидной необходимостью, ссылаясь при этом на Бога, то как оправдать действия человека, когда от пре-сытости и жажды развлечений стрельба по тому, что летит, плывет и убегает, им отнесена да­же просто к увлекательному виду спорта?
   Кто и когда первым назвал бесцеремонное отношение человека ко всему живому и неживому на земле "борьбой с природой" - неизвестно, но эта уста­новка в действии по сей день. Так было всегда, а сегодня, по всей видимости, и более того: "я - человек, я имею право и поступаю так, как мне выгодней". Давно осознав, что сам он является неотъемлемой частью природы, человек, тем не менее, продолжает свою героическую борьбу, и уже в таких масштабах, когда в пору задуматься и о конце света.
   Воистину, жизнь на земле - испытание для человека. Ну что ему оставалось делать еще тогда, в доисторические времена, "образу и подобию", как вести себя маленькому, слабому, голенькому, жалкому? Как выжить, не погибнуть без шкуры Шарика, без коня, без свинины и баранины? Молиться Богу, просить милости? Он молился всегда, еще в те далекие времена, которые уж и не помнит. Он молится всегда, он славит Бога, льстит, заискивает перед Ним и даже пытает­ся подкупить Его, всё равно, кровавым ли жертвоприношением, или жертвованием суммы на постройку храма. И никак не может понять, почему же, несмотря на все старания, страдания не только не исчезают, но и множатся. И тогда в от­чаянии человек даже смеет обвинять Бога в жестокости, несправедливости или вовсе отрицает Его.
  
   -------------------------------------------------
   Могущество человека на земле, конечно же, бесспорно, он и в самом деле стал настоящим царем природы, он велик; лучше, умнее, мудрее кого - то и пред­ставить невозможно. Слава ему.
   Ещё из первобытных лесов царь природы вынес и продолжает нести в себе исковерканные, подмененные и перемешанные между собой составляющие своего могущества на земле; эти составляющие шлифуются и совершенствуются време­нем и опытом, и нет предела этому совершенствованию.
   Одной из самых сложных, не поддающейся однозначной оценке составляющей его могущества, является ХИТРОСТЬ. Этот модус (проявление) экзистенции (че­ловеческого существования) философы как-то особенно не выделили или, по крайней мере, недооценили, тогда как это проявление является просто реша­ющим, даже основой экзистенции, и о нем стоит поразмышлять поподробнее.
   Лет двадцать или, может быть, тридцать назад какой-то шестилетний вундеркинд - философ (сейчас, конечно, взрослый человек; и что-то из него выросло!) коротко определил слово "хитрость" так: ХИТРОСТЬ- ЭТО УМ ДЛЯ СЕБЯ. Гениаль­ный ребенок в двух словах сказал больше и лучше любого толкового словаря.
   Ум для себя (или - себе на уме) - безупречная тонкая работа противника Бога, Князя мира сего. Одно из самых емких по смысловой нагруженности понятий - хитрость несет, в свою очередь, в себе тоже множество составляющих, как то: нечестность, коварный замысел, необязательность, отсутствие сострадания и даже жестокость и еще много и много мерзостей, которые могут быть обобще­ны в краткое и нелюбимое человеком слово - подлость. И как это ни прискорб­но, но надо признать, что если в "диком" животном мире выживает, как извест­но, сильнейший и красивейший, то в роду человеческом - самый... хитрый. И са­мое печальное в этом факте то, что тогда как хитрость и подлость, в сущности, являются синонимами, человек замечать этого не хочет. Более того, он даже иногда с гордостью изрекает, что хитрость- признак ума, считая обманутых заведомо глупыми. Кстати, что означает этот "признак ума", прекрасно знал Иисус Христос. В этом сложном модусе кроется начало всех трагедий экзис­тенции, и пока человек не поймет, Кто за этим стоит, на земле будет торжест­вовать зло. Читаем Нагорную проповедь: "Блаженны нищие (по-славянски - низшие), ибо их Царство Небесное". "Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю".
   А пока же в яростной, жестокой и зачастую кровавой борьбе за выживание бесхитростные кроткие и нищие духом отодвинуты в ряды и разряды недотёп и неудачников, которым, по рекомендации одного очень знаменитого философа, следует физически "помогать" уйти из этого мира навсегда. Правда, при всей исключительной отточенности мысли и языка, философ-сверхчеловек в своих логических нагромождениях оставил огромную брешь для вопроса: а ЧТО был бы он без теплого и светлого кабинета, уюта и обеспеченности, всего того, чем снабдили его, сверхчеловека, эти недотёпы и неудачники? "Смысл жизни - борьба" - сказал не без основания другой классик, и борьба эта не что иное, как состязание в хитрости. От звериного запутывания следов и ловушки, в которую попался доверчивый зверь, от оседланной лошади до деликатнейших мелочей в человеческих взаимоотношениях, называемых тактом, вежливостью; от невинных глаз у виноватого, до злорадно - слащавой улыбки интригана политика, этот универсальный инструмент является одним из главных и незаменимых инструментов во всех областях деятельности лю­дей. Человек очень редко говорит правду, если условно считать правдой то, что он в тот момент думает. Постоянное взаимное лицемерие давно стало нормой жизни, правилом поведения, и чем ярче выражено это лицемерие, тем культурнее считается человек. Правду-матку режет человек недалёкий, необразованный, над такими простаками смеялся, кажется, еще Мольер. Нормальный культурный человек скажет в глаза то, что он думает, разве что в гневе, рассердившись, но, поостыв, тут же попросит извинить его за горячность. Вероятно, очень забавной показалась бы сцена какому-то стороннему наблюдателю не из рода человеческого, когда после двухчасовой беседы один из собеседни­ков вдруг заявляет: "Можно откровенно?" Т.е. в течение двух часов эти люди говорили друг другу неправду, хитрили, и оба знали об этом. А после того, как один из них испросил разрешения говорить правду, оба собеседника опять отлично понимают, что якобы откровенность всего лишь очередной хитрый приём.
   Было бы несправедливо, да и наивно, полагать, что никто никогда до те­бя не замечал и не осуждал такую нелепость, абсурдность в человеческих
   взаимоотношениях. Еще знаменитый отрицатель всяческих наук и искусств (правда, в несколько ином аспекте) Жан Жак Руссо гневно говорил об этом. Ему, и при жизни и после, с вежливым негодованием возражали, впрочем, не очень убедительно, как, например, Н.М. Карамзин, и сходились на том, что иначе быть и не может. Ведь все течет, всё развивается, и на сегодняшний день дело обстоит гораздо лучше дней минувших, т.е. нравственный уровень человечества прогрессирует как раз благодаря просвещению. А потому можно утешить себя тем, что "простые так же друг друга обманывают, как и просвещенные, но первые грубым образом, а вторые - искусным". (Н. М. Карамзин).
   Знаменитый проходимец из романа Ильфа и Петрова Остап Бендер обманывал искусно, и стал для многих любимым литературным героем. Его коллега Миха­ил Самуэлевич Паниковский обманывал грубым образом, он надевал темные очки и притворялся слепым. В русском языке при множестве синонимов слова "хитрый", есть и такой: лукавый. Надо полагать, совсем не случайно одно из имен Сатаны тоже Лукавый, и уже по одному этому можно догадаться, кто на­ми правит. Эта темная сторона противоположностей, вынесенная человеком из дремучих лесов полудикого существования, присутствует и проявляется в нем постоянно, она развивается в нем, утончается и совершенствуется, и по­тому очень сомнительно, что искусный просвещенный лукавый человек лучше простодушного хитреца, который притворяется глухим или слепым. "Храбро­му Мстиславу, иже ЗАРЕЗА Редедю пред полкы касожскыми"...- пел когда-то славу легендарный Боян. Менее "просвещенный и цивилизованный" бесхитростный здоровяк черкес на бранном поле предложил князю Мстиславу, чтобы не губить людей в кровавом сражении, побороться друг с другом и таким обра­зом решить, кто из них победитель (так рассказывает летописец в "Повести временных лет"). Простофиля поборол Мстислава, но он и мысли, видимо, не допускал, что у того за голенищем спрятан острый нож. Слава князю Мстиславу. Лишившись своего предводителя, касоги бросились наутёк, а дружина князя Мстислава долго преследовала в панике убегавших людей.
   Плутарх, рассказывая об обычаях древних спартанцев, пишет: "Если спартанцам удается победить врага ХИТРОСТЬЮ, они жертвуют богу Арею быка, а если победа одержана в ОТКРЫТОМ бою, то петуха. Таким образом, они приучают сво­их военачальников быть не просто воинственными, но и осваивать ПОЛКОВОДЧЕСКОЕ ИСКУССТВО". "Юноши (спартанские), где только представляется случай, воруют продовольствие, обучаясь таким образом нападать на СПЯЩИХ и лени­вых стражей". Хитрость - подлость?
   В основе так называемого воинского искусства во все времена была и оста­ется изощренная по обстоятельствам и ходу дела хитрость: разведка (шпионаж), внезапный удар, обход, окружение, засада. Когда два-три человека, подкараулив в удобном месте, из укрытия расстреливают сотню беспомощных в такой ситу­ации людей, они совершают подвиг. Подвиг этот восхваляется, воспевается и часто входит в историю. Да, те сто человек шли грабить и убивать женщин и детей, никто их не оправдывает, подлость и жестокость тут обоюдная. Здесь - вопрос принципа.
   Конечно, в этом относительном мире с его невероятней перепутанностью и перемешанностью добра и зла, человеку часто приходится принимать на себя роль судии и оценивать поступки и действия других людей, соотнося их с обстоятельствами и причинами. Отсюда - герой может быть положительным или отрицательным, война справедливой или не справедливой. Но сказано же: не судите. Татаро-монгольское нашествие на средневековую Русь - это ужасно, дико, коварно и несправедливо. Но русский читатель "Истории государства Российского" невольно испытывает гордость от такого сообщения: "Князь Олег наводил ужас на соседние народы", не задумываясь при этом, а каково было соседним народам, и как они оценивали полководческое искусство нашего князя? Справедливость или несправедливость какой-то войны оценивается всег­да одной стороной, но стороны-то ведь две, и вторая сторона, в свою очередь, тоже односторонне дает оценку этой войне. Когда тот же князь Олег совер­шал очередной поход, чтобы "отмстить неразумным хазарам", и когда "их села и нивы за буйный набег обрек он мечам и пожарам" - где, в какой момент бы­ла чья-то справедливость? "Себе на уме" - вот начало всех начал. "Ум для себя" есть руководство к действию героев всех времен и народов. Прирученный конь и шапка из шкуры верного пса.
   О шпионах-разведчиках написаны тысячи книг, снято множество фильмов. Ге­роями восторгаются, с них берут пример, учатся у них жить и служить Отечест­ву. Все верно и справедливо. Ведь при существующем мироустройстве без шпио­нов, без "стукачей"- осведомителей, как, кстати, и без контр, так сказать, шпи­онажа обойтись просто невозможно, любое государство просто перестанет быть самостоятельным государством без таких ведомств и служб. А потому следует воздать должное жанру, прославляющему такой род деятельности и способствующему таким образом появлению все новых и новых героев.
   Но - зри в корень. Чтобы выяснить, не имеют ли место коварные замыс­лы и каковы они в соседнем государстве против твоего отечества, нужно суметь внедриться там, войти в доверие многим, тоже очень хитрым людям, т.е. перехитрить их, и так войти в роль друга этих людей, что может появиться возможность приблизиться к самой что ни на есть секретной информации. Так действовал знаменитый Штирлиц. Но больше всего и чаще всего в этой области практикуется банальный подкуп. Надо только найти подходящего, близ­кого к секретам человека, спровоцировать его сначала на маленькую подлость, если таковую вообще можно измерять аршином, потом постепенно опутать сетя­ми так, что тот будет исправно исполнять свою подлую роль за оговоренную сумму, которая в любом размере называется тридцатью сребрениками.
   В приведенных примерах работы разведчика нетрудно разглядеть обсуждаемый здесь модус экзистенции, он тем более очевиден, что проявляется он, так сказать, гипертрофированно, является основным и главным инструментом профессионала.
   В позднее средневековье в Европе, в частности в Испании, исключительно хитрыми прослыли послы из Московии. Интересно было бы знать, почему? Ведь дипломатия по сути своей и есть изощреннейшая хитрость, само слово-понятие часто употребляется как синоним хитрости, и всем это известно. И кто кого, когда перехитрил в мировой дипломатии конкретно и доподлинно и устанав­ливать не стоит. Скажем, в дипломатических переговорах две стороны догово­рились не воевать друг против друга. Но договор был нарушен одной сторо­ной, она внезапно напала на "дружественную" страну, развязав кровопролитную войну. Так поступила, как нас убеждали, в 1941году Германия. Ну, во-первых, данное слово и подписанные дипломатические бумаги вовсе не гарантируют строгое соблюдение договора, и всегда и всем это понятно и известно. Каж­дая из сторон, будучи "себе на уме", всегда поступала и поступает, соотнося свои действия с выгодой, пользой или вредом для себя. Во-вторых, что касается "внезапности", то такой вариант скорей может реализовываться на уровне спартанских воришек, нападавших на спящих сторожей, т.е. частных, бытовых взаимоотношений людей. На уровне же межгосударственном внезапностью можно только оправдывать нерасторопность правителей. Ведь, как стало известно потом, доносили же Сталину со всех сторон, что война неизбежна и даже на­зывалась в донесениях шпионов-разведчиков дата начала её.
   Что касается сомнительной славы хитрой Московии, то вероятнее всего та­кое мнение сложилось из-за какого-то, быть может, одного-единственного удачного решения Московской Русью своей проблемы в ущерб той же Испании. Потом её, Московию, тоже, как и где только могли, обманывали, но слава осталась.
   Впрочем, во все века, живущие по соседству народы, навешивали друг на дру­га какой-нибудь ярлык, подчеркивающий определенные национальные особенности, обычаи и т.д. Испания, например, переживавшая в 17в. как бы своеобразный пик своего культурного развития, вообще ни во что не ставила Германию, немцы в представлении испанцев, все были горькие пьяницы и разгильдяи (сейчас, как известно, во всем мире таковыми считают русских), французов испанцы называли не иначе, как жадными торгашами-пройдохами и т.д. Для русских же все западноевропейцы были с незапамятных времен немчура, т.е. немые. И в са­мом деле, ему говорят на чистом русском языке, а он - дойче, дойче, лопочет что-то, не поймешь что - немой и немой...
   Интересно, что вот такое наивно-детское высокомерие к иноземцам осталось в нас, русских, до сего дня. Только после Петровских реформ оно постепенно стало особенно причудливым, т.к. это высокомерие удивительным образом уживается с диаметральной противоположностью своей: с заискивающим заглядыванием, подражанием всему заграничному и восхвалением его. Но и то, детское, в нас про­является постоянно, примеры у всех на слуху и на глазах. Вот один из таких, чистый анекдот, да и только. (Рассказ очевидца). Когда из бывшей ГДР выво­дились наши войска, на какой-то станции грузили на железнодорожные плат­формы военную технику. Командовал погрузкой советский майор. Кто-то из слу­жащих станции что-то сделал не так, как положено, и майор указал ему на это. Тот не согласился, и они, майор и служащий, стали на разных языках спорить. В раздражении майор заорал на немца: "Ну что за тупость, я же тебе русским языком объясняю, что свалится машина где-нибудь на повороте! Форштеен ни-форштейн, немчура ты глупая, так тебя перетак!" Но - это, как говорится, просто к слову, хотя ведь тоже по теме, всё о гордости человеческой...
  
   Человек- это звучит гордо. Непоколебимая убежденность в этом знаменитого, кстати, не очень трезвого литературно-сценического героя, который еще ут­верждал, что жалость унижает человека, точно отражает отношение человека к себе, потому и стала эта фраза крылатой. Он, человек, просто в восторге от себя, он любуется собой, упивается своей красотой и совершенством. Он страш­но не любит упреков в свой адрес, воспринимая их как зло, и если таковые высказаны, он не слушает, если написаны - не читает. В лучшем случае он тер­пит критику писателей-сатириков, которые указывают на "отдельные недостат­ки", в конечном счете, все равно прославляющие его, человека. Да и кто из человеков может обладать правом обвинять других, если мы все такие? Современник Василия 3-го Митрополит Даниил, например, в своих наставлениях гневно, без­жалостно и, надо добавить, конечно же, справедливо обличал человеческие по­роки, но сам, говорят, жил далеко не праведно. "Ты же сопротивнаа Богу твориши, а христианин сый, пляшеши, скачеши, блуднаа словеса глаголеши и инаа глум­лениа и сквернословиа многаа съдееваеши, и в гусли, и в смыки, в сопели, в свирели вспеваеши, многаа служениа сатане приносиши... объедаешись, яко скот, и пианствуеши день и нощь многажды и до блевания, якоже и главою болети, и умом пленитися... гордишися и превозношаешися, рыкаеши аки лев и лукавствуеши, яко бес и на диавольскаа позорища течеши, яко свинопас", - негодует Митрополит в своих наставлениях. Справедливо?
   Познавший жизнь Митрополит, вероятно, имел в виду и себя тоже, а потому стоило бы прислушаться к его словам и задуматься: почему я такой? Митропо­лит Даниил сказал мне правду: гордишися и превозношаешися. Ведь обладая способностью мыслить, кажется, не так уж и трудно додуматься до того, что восторгаться собой просто неприлично. Гордиться собой - это значит не подвергать осуждению ни одного из своих действий, намерений, шагов и поступков, не знать муки раскаяния, всегда быть в согласии со своей совестью, a лучше вообще не признавать ее. Гипертрофированная гордость называется гор­дыней, а гордыня, как известно, от Лукавого. Но где проходит граница между этими понятиями? Гордиться собой, своей семьей- фамилией, нацией, Родиной - значит возвышать себя, свою национальность, страну над другими нациями и стра­нами и тем вносить раздор и ненависть между людьми, т.е. творить большое зло. От Бога- любовь, гордыня же от Лукавого. Родину, свой народ, мать, отца нужно и должно любить; себя - тоже и даже обязательно. Но любить мы зачастую как раз и не умеем. В особенности себя.
   Ослепленный этой искаженной любовью к себе, распираемый гордыней чело­век в глазах, опять же, какого-то стороннего наблюдателя выглядел бы, веро­ятно, очень комично и вызвал бы снисходительную улыбку. Впрочем, он и сам, оставшись один на один с собой, кряхтя и держась за поясницу, принимая таб­летку от головной боли сознает всю фальшь игры в Величие и невольно за­думывается о бренности своего неуклюжего тела. В такие минуты человек становится тем, кто он есть; он не хочет и боится умереть, ему хочется кому-то пожаловаться, излить душу; то, чему он посвящает свою жизнь, кажется в эти минуты такой тщетой, что хочется все бросить и наплевать на всё. Но утром, умыв лицо, спрятав под костюм побаливающий живот и завязав галстук, человек торопится на службу; там он нагоняет страх на подчиненных, заискивает перед начальством, подписывает важные бумаги и чувствует себя опять человеком с большой буквы. Другой человек с такой же большой буквы ищет издателя своих гениальных стихов, третий копит деньги на новый автомобиль, четвертый ждет продвиже­ния по службе; кто-то украл, кто-то этого вора поймал, кто-то радуется, что вовремя окучил картошку. Ссоры, драки, примирения, любовь, предательство, хит­рость и сама простота- жизнь...
   Так что совсем не важно, кто он, этот гордый собой человек: всеми ли презираемый бомж-люмпен, олигарх, депутат или губернатор. У Юлия Цезаря тоже болел живот и случался понос, у Наполеона - насморк и высокая темпера­тура, когда его морозило, корёжило и колотило, и никакие самые лучшие вра­чи не могли избавить его от страданий. Что от того, что их все помнят и на­рекли Великими? А самое главное, КАКИМ и ЧЬИМ мерилом измерено их величие? Они не знали мудрости прожить свою жизнь незаметно, они кроваво боролись за то, чтобы быть лучше других, лучше всех, чтоб их имена знали все, чтобы все трепетали при упоминании имени их, им нужна была слава. Где-то их души сейчас...
   Как это ни парадоксально, но земная жизнь всех этих "великих" вызывает чувство жалости и сострадания, хотя упомянутый сценический герой и изрекал, что жалость унижает человека. Правда, вынутая из контекста фраза, звучит двусмысленно: жалость унижает того, КТО жалеет, или КОГО жалеют? Великие не унижались до жалости, они боролись и ненавидели, им не знакомо было чувство жалости вообще. А не зная, не испытав этих человеческих от Бога, Божественных чувств, обязательно связанных между собой: жалости, верности, сострадания, слёз умиления, любви - что они видели на этом свете хорошего?
   Могли ли они быть счастливыми в созданном ими самими очаге ненависти, зависти, предательства и фальшивого подобострастия? "И ты, Брут!?" - потрясённо воскликнул перед своим концом Юлий Цезарь, увидев среди убийц-пала­чей человека, которого считал своим другом.
   В этом восклицании сверкнула маленькая, чуть светящаяся искорка того Божественного начала в человеческом духе, которое в конце концов должно стать, по замыслу Провидения, преобладающим в борьбе со злом: сам-то Цезарь, может быть, не предал бы своего друга Марка Юния Брута? Такая Божественная искра тлеет в каждом из нас и в злом, и добром, только в одном она не за­метна совсем, в другом - чуть светится и только в единицах из тысяч или да­же миллионов она горит поярче. Но даже и в этом случае Хозяин, Князь мира сего, не отступается и не теряет надежды склонить на свою сторону уже почти праведника, и надежды эти чаще всего оправдываются. Много можно привести примеров, когда такой вот человек, много размышляя о смыс­ле жизни, вплотную приближается, как ему кажется, к разгадке тайны бытия. И вместо того, чтобы стараться жить незаметно и тем освещать всех и вся вокруг себя, этот человек принимает позу учителя, клеймит и разоблачает, винит и оправдывает, навязывает всем "единственно правильное учение" и зовет на борьбу. Ослепленный почитанием сторонников и единомышленников, славой, наконец, он уже искренне начинает верить в свое величие, в непогре­шимость, в правильность каждого слова своего, каждого поступка. Имя такого человека тоже входит в историю с титулом "великий", а Князь мира сего, т.е. зло, торжествует, власть его ширится и еще более крепнет.
   Или, и это еще одна крайность, когда такой же духовно одаренный человек всю жизнь размышляет, пишет философские труды и тоже учит людей, как надо жить. Но осознав, в конце концов, свое бессилие что-то изменить в этом мире, в отчаянии кончает жизнь самоубийством: всё - суета сует! Такое отчаяние и разочарование в жизни во всех религиях считается грехом. Но что делать, как жить, как правильно и достойно вести себя в этом мире одновременно и слабому и могучему образу и подобию Божьему? Воистину, жизнь-это испытание. Бороться и побеждать - значит питать и умножать зло. Не вмешиваться в чужие дела, всем и все прощать? А если на твоих глазах обижают слабого, женщину, ребенка? Отвернуться, сделать вид, что тебя это не касается, что это не твоё дело - подло, гадко, низко. "Не тщи себя учителем" - верх мудрости. Но если ребенок тянется ручкой к жаркому огню, ты остановишь его, объяснишь, что будет очень больно. Если не местный человек направляется в незнакомый лес, ты предупредишь его, что там топкое болото. Все это называется "делить­ся опытом", учиться на ошибках.
   Ну, а если мне, пока что не "великому", но тоже размышляющему о смысле жизни, захотелось вдруг поделиться с людьми чем-то, как мне кажется, очень важным? Одни вопросы, вопросы без ответов... И важнейший из них: где та граница дозволенного и не дозволенного, желательного и не желательного? И кто может и имеет право прочертить её?
   -------------------------------------------------------------------------------------
  
   ГОСУДАРСТВО И ПРАВО.
  
   Как справедливо заметил знаменитый поэт, " Один не поднимет и простое пятивершковое бревно". Для согласованных действий многих людей, этот же поэт командовал: "Кто там шагает правой? Левой! Левой! Левой!" В случае с бревном нужна команда: "Эх, ухнем!" Или: "Раз, два - взяли!" Не прикасаясь к бревну, один из тружеников, размахивая руками (руко - водитель), ритмично отсчитывает команды, и бревно легко укладывается на нужное место. Все за­няты, каждый делает свое дело: более сильный берется за толстый конец бревна, слабый - за тонкий, и потом, когда работа закончена, справедливо оце­нивается вклад в общее дело каждого. На заре истории руководитель и назы­вался и БЫЛ НАЧАЛЬНИКОМ, т.е. все важные общие работы начинал самый ини­циативный и ловкий человек, он действовал по принципу: делай как я. Но позд­нее постепенно начальник стал просто руководителем, он только рассказывал и учил, что и как надо делать, но сам непосредственно участия в деле уже не принимал.
   Очевидно, так отчасти и начиналось одновременное объединение и разделение труда, в результате которого, как считается, возникло общественное образова­ние, называемое государством. Ссылаясь на первоисточники и авторитеты, мож­но привести десятки аргументов, объясняющих причины и оправдывающих неиз­бежность возникновения такого рода общежития людей на земле, этого чудо­вища по подавлению свободных воль; от афинского философа Платона до Ф. Энгельса, В.Ленина и даже до "Розы Мира" Даниила Андреева на эту тему сказано и написано более чем предостаточно. Или... напротив, бесконечно удивлять­ся абсурдности того мира, который строит ив котором живет человек, нелепости, нелогичности всей деятельности HOMO,считающего себя SAPIENS. . Когда-то, уже очень давно, веселый народ студенты после экзамена по "Исто­рии государства и права" за рюмкой чего-то спиртного весело, без ученых слов, по-крестьянски обсудили свою, вот такую шутливую версию возникновения государства. Студенты были заочники, они уже неплохо знали жизнь, школой их было послевоенное детство и довольно приличный трудовой стаж.
   На никем не занятую землю откуда-то приехал мужик со своим семейством, распряг клячу и стал обустраиваться. Сколотил халупу, потом нашел подходя­щее место, распахал его, посеял хлеб. Все лето он трудился на поле и осенью собрал урожай. Когда он уже загружал телегу, из леса вышли двое. Мужик храб­ро дрался с грабителями, но их было двое (один не подымет и простое пятивершковое бревно). Оставив избитого мужика в борозде, бандиты уехали на его лошади с его хлебом. Тут вскоре к мужику подъехали на конях трое, эти трое были в доспехах, с мечами. "Что ты плачешь мужик?" " А вот так-то и так". Трое на рысях бросились вдогонку грабителям. Через некоторое время они вернулись и вернули мужику его добро. "Но", - сказал один из троих, - " половину зерна ты отдашь нам, и с этих пор тебя никто не тронет". Мужик, благода­ря их, пал в ноги в слезах от счастья. На радостях он наварил пива, закатил пир. В это время проходили какие-то бродяги- скоморохи. Мужик позвал их, поил, кормил, а они песнями и плясками развлекали его. Утром с больной головой он не мог подняться с постели. Кто-то подсказал, что недалеко за лесом живет знахарь- колдун. Позвали. Знахарь настоями из трав выходил мужика, и тот расплатился с ним зерном. Вечером, когда семейство мужика уже укладывалось спать, кто-то постучал. Это оказался нищий странник, он попросился переночевать. Странника накор­мили, стали спрашивать, откуда да как. Тот оказался таким интересным рассказчиком, что его слушали, чуть ли не до утра. Стороны, в которых побывал нищий, были так прекрасны, жизнь там была такой богатой и люди были такие хорошие.
   Что сталось дальше, легко домыслить. У мужика выросли дети и тоже стали пахать землю. Старший в дружине конников стал называться князем. Лекарь, артисты, сочинитель сказок о прекрасной жизни и еще множество прочих расселились поблизости. Каждый из этих прочих с утра до ночи был чем-то за­нят, трудился не покладая рук, но хлеб ел семьи мужика-поселенца.
   Продолжение студенческой шутки читаем у Ж.Лабрюйера, Франция,17 век. "По полям рассеяны какие-то дикие животные, самцы и самки, черные, побагровевшие, сожженные солнцем, наклонившиеся к земле, которую они роют и ковыря­ют с непреодолимым упорством; между ними как будто слышна членораздель­ная речь, а когда они выпрямляются, то мы видим человеческое лицо: и действительно - это люди. На ночь они удаляются в свои логовища, где питаются черным хлебом, водой и кореньями. Они избавляют других людей от труда сеять и в награду за все это лишены возможности есть хлеб, который сами сеют".
   Сочувствие "действительно людям" здесь насквозь лицемерно. Искусная подмена посылки растрогала читателя до слез. "Они избавляют других людей от труда сеять". Нет, это "другие люди" избавили от труда СЕБЯ и едят хлеб потомков того мужика - поселенца. Стремление прожить за чужой счет, не тру­дясь, лежит в основе всех конфликтов в человеческом обществе, и с доистори­ческих времен по сей день в принципе ничего не изменилось: одни пашут, другие всеми способами грабят, крадут и обманывают, третьи охраняют, ловят грабителей и делят между собой напаханное. Принципиальное устройство го­сударства укладывается в короткой студенческой байке.
   Студенты, придумавшие эту шутку о происхождении государства, были ребя­та, конечно, неглупые, они самостоятельно увидели в теме саму суть. Буду­щие юристы радовались своему открытию, искренне полагая по молодости, что до них никому и в голову не приходило ничего подобного. Они ведь думали, что все знания человечества зафиксированы в их учебниках. К тому же, к слову сказать, они учились в институте имени Вышинского, где им внушали, что с эксплуатацией человека человеком, наконец, покончено. В жизни же они видели совсем другое.
   Что касается придуманной истории с мужиком - поселенцем, то она, как потом оказалось, была вовсе не оригинальной. Вот одно из событий 862-го года, взятое из "Повести временных лет" в пересказе В. Муравьева. - Долго плыли Аскольд и Дир по Днепру. Дружина приустала, ОБНОСИЛАСЬ, да и ПРИПАСЫ КОНЧИЛИСЬ. Плыли они, плыли и в один день увидели на высокой горе над рекою малый городок. Вокруг городка ДЕРЕВНИ С МУЖИКАМИ, ВСПАХАННЫЕ НИВЫ - БОГАТАЯ ЗЕМЛЯ. Остановились Аскольд и Дир у города, спросили: "Чей это город? Как ему название?" Люди из города отвечают: "Город наш зовется Киев. Поставили его Кий, Щек и Хорив.... Наше племя зовется Полянами, а дань мы платим хазарам". "А мы князья Новгородские. Не платите больше дань ха­зарам, а платите нам. Мы же будем вас охранять". Мирные поляне согласились. Аскольд и Дир сели в Киеве и стали княжить.
   Похожесть и сходство студенческой выдумки с историческим эпизодом, взя­тым из летописи, очевидно. Но удивительно то, что студенты, иронизируя, усматривали в истории с мужиком-поселенцем вопиющую несправедливость, абсурд­ность, нравственный перекос во взаимоотношениях людей, тогда как подряд рассыпанные по тем же "Повестям временных лет" подобные события восприни­маются вполне спокойно и даже с гордостью: вот мы какие! "Как ныне сбира­ется вещий Олег отмстить неразумным хазарам, их села и нивы за буйный на­бег обрек он мечам и пожарам". "В лето 6393 (885)Посла к родимичем, рька: Кому дань даете? Они же реша: Козарам. И рече им Олег: Не дайте козарам, но мне дайте. (Ну, прямо разговор у современной коммерческой палатки, только на славянском языке!) И бе обладая Олег поляны, и древляны, и северяны, и родимичи"...
   Так собиралось государство, Киевская Русь. Деревни с мужиками, вспаханные нивы - вся богатая земля полян, древлян, северян и радимичей перешла во вла­дение князя Олега. Разумеется, сама земля князю Олегу и его дружине была не нужна, не нужны были и мужики со своими семьями. Князю Олегу важен был только результат труда этих мужиков, для того он и стал ими "володети". Под охраной от набегов таких же грабителей, а скорей под конвоем храбрых дружинников князя Олега, мужики стали продолжать "с непреодолимым упорством рыть и ковырять землю", жить в сырых логовищах и питаться черным хлебом, водой и кореньями. А князь Олег в это время и в перерывах между походами в чужие "области" закатывал грандиозные пиры и купался в славе.
  
   В русском языке слова власть, волость, область приобрели сейчас новые
   смысловые значения и оттенки, но этимологические корни их одни - от "вла­деть", "обладать" кем-то, чем-то, что является собственностью. Героические по­ходы князя Олега против хазар, воспетые Карамзиным, Пушкиным, - это не что иное, как, выражаясь современным языком, передел собственности. Ведь князь Олег, обрекая мечам и пожарам хазарские села и нивы, воевал вовсе не с те­ми хазарами, которые трудились на нивах и жили в логовищах, питаясь черным хлебом, водой и кореньями. Такой способ передела "собственности" в чистой виде сохранился до наших дней, но в те далекие времена он был если не единственным, то, во всяком случае, преобладающим. Два бандита из студенческой байки, ограбив мужика, стали собственниками телеги с зерном и лошади. Но часа через два или три они уже лишились этой собственности и, кто знает, быть может, и самой жизни; что ж, они, неразумные, получили свое по заслугам. А телега с зерном и лошадь перешли в другие руки, и новые собственники распорядились всем этим добром уже по-своему.
   Собственность - это кража (или воровство). Такое определение собственности приписывается П.Ж. Прудону и преподносится для широкого круга как парадокс. Но это никакой не парадокс, подобным образом определяли понятие собственности еще древнееврейские пророки. Тут, правда, следует заметить, что парадокс Прудона грешит неточностью - во всяком случае, на русском языке - он не отражает и не охватывает все сложности, связанные с этим понятием. Пожалуй, лучше и точнее на этот счет в полушутливом тоне сказано в русской пословице: от трудов праведных не наживешь палат каменных. И в самом деле, как может завладеть один человек или небольшая группа людей огромным заводом, который строили десятки, сотни тысяч людей на протяжении мно­гих и многих лет? Ведь сам владелец или даже все вместе взятые владель­цы своими руками за всю свою жизнь не создали и миллионной доли стоимос­ти этого завода. Чтобы ответить на этот вопрос и ума много не надо: истинную стоимость завода оплачивают своим трудом те тысячи "мужиков", которые сейчас на нем работают. Эти мужики владельцам завода так же не нужны, как "богатые земли" Аскольду, Диру и Олегу, им нужна только продукция, которую мужики производят, нужна любой ценой. Короче говоря, что изменилось в принципе с упомянутых далеких эпох?
   Современное толкование понятия собственности заимствовано из Римского права, а Римское право разработано и отработано на костях рабов, когда законной собственностью считался не только присвоенный результат труда раба, но и сам раб. И если уж говорить о разделении труда, в результате ко­торого будто бы возникло общественное образование в форме государства, то нужно добавлять при этом, что разделение в большинстве своем было на­сильственным, только со временем принявшее форму и характер разделения как бы разумного. Но насилие, т.е. зло, замаскированное под разумность, никог­да не преобразится в добро. Как писал еще в 1863-м году до выхода "Капитала" Маркса Д.И.Писарев, "это только переход от одной формы рабства к другой, и называется благозвучным именем исторического прогресса". "Война, поли­тика, рабство, эксплуатация, воровство и грабеж - все это видоизменения од­ного общего начала приводятся в стройные системы". "Общее начало" у Писа­рева - это элемент присвоения результатов чужого труда, из которого скла­дывается собственность, или состояние. За тысячи лет де мужика-поселенца элемент присвоения, по словам того же Писарева, выглядел просто: увидел, схватил, съел. Когда насытился, то - увидел, схватил, спрятал, и спрятанное становилось уже собственностью. Если кто-то другой увидел, подсмотрел, ку­да спрятана еда - там завязывалась драка, свалка, т.е. война. С образованием же государства, когда "общее начало" стало видоизменяться и "приводиться в стройные системы", постепенно мы стали иметь то, что имеем. Если перефра­зировать Н.М.Карамзина, получается так: крали всегда, но раньше крали гру­бым образом, а сейчас - искусным. Впрочем, как и тысячи лет назад элемент присвоения "грубым образом", как говорится, имеет место быть и сегодня, только он, в отличие от искусного присвоения, преследуется государством.
   Искусное же присвоение результатов чужого труда, благозвучно называемое предпринимательством, бизнесом всячески приветствуется и прославляется. Вся чудовищная государственная машина, так или иначе пожирающая большую часть напаханного мужиком, всю свою мощь направляет на защиту и охрану так называемой собственности, принуждая подданных не нарушать границ не­ких условных правил.
   В некоторых государствах древности до изобретения или широкого рас­пространения письменности учреждался институт так называемых МНЕМОНОВ. Это были люди с хорошей памятью, они по обязанности запоминали и хранили в своей памяти множество всевозможных актов правителей, межгосударственных договоров и договоров между отдельными гражданами. Обладая такой, как сейчас говорят, информацией, мнемоны, надо полагать, имели огромное влияние и даже власть не только над простым народом, но и над самим властелином.
   Современные юристы суть те же мнемоны. Чтобы оправдать воровство и гра­беж, называемое собственностью, лучшие умы, армии этих умов сотни лет со­вершенствует обман, именуемый Правом, в котором только они, мнемоны, и мо­гут разобраться. До невероятности запутанные, сплошь и рядом противореча­щие друг другу законы нужны, в большей своей части, для того, чтобы при де­леже напаханного мужиком просветители его, учители, защитники и прочие бла­годетели не перегрызлись бы между собой окончательно. Ну и еще обязатель­но и даже в первую очередь для того, чтобы мужик, упившись на празднике Борозды, не "возникал" бы уж очень: я, дескать, кормлю вас, дармоедов.
   Разделение труда - разделение людей. Государство, объединяя людей, разде­ляет их, государственная машина бездушно, строго и безжалостно делит под­данных по кастам, рангам, званиям, сословиям: на лучших и худших. Как, поче­му такое могло произойти, если никто из людей, ни самый "лучший", ни самый "худший" "один не поднимет и простое пятивершковое бревно"? Много было в истории попыток бороться с этой несправедливостью, но все попытки как-то перестроить или даже совсем отменить государство по рецептам разных на­учных теорий всегда оборачивались переделом этой самой собственности и опять в жестокой борьбе выделялись "самые лучшие". Из исторических приме­ров наиболее ярким и прями-таки наглядным примером разделения людей на новых благородных и простой народ почти без участия старой аристократии стала Россия после 1917-го года. Это разделение особенно интересно тем, что по историческим меркам оно протекало с ошеломляющей быстротой. Вознамерившись построить Царство Божие посреди грешного мира по чертежам и схемам уже упомянутых великих, ученики этих великих сначала в кровавой бойне погубили многие миллионы людей всех рангов, а потом на чистом мес­те само собой началось "разделение труда": кто-то непременно желал по сво­им заслугам получить место старшего конюха, кто бригадира, председателя, партсекретаря, директора. От сельсовета до Кремля бушевала эта борьба, в кипящем котле зла опять были загублены миллионы, и никому и никогда не разобраться, кто был прав тогда, а кто не прав. Ведь в любой войне, борьбе каждая из сторон борется будто бы за правое дело (об этом у нас еще будет разговор). Вчерашний "враг народа" сегодня возведен чуть ли не в ранг героя, но он боролся, как и все, для себя и не смог победить. А что было бы, если бы он победил тогда? Да закончилось бы все так же, как закончилось, и как должно было закончиться: Царство Божие не состоялось бы, выделился бы и образовался класс новых аристократов, (т.е. лучших, сиречь самых хитрых и изворотли­вых), а "простой" народ пошел к станку и плугу. Разделение труда.
   Кощунственно думать, что разделение людей на господ и рабов, на великих и прочих, этот генератор зла воцарён на земле по велению Бога. А между тем еще мудрецы древности, авторы "Вед" с математической точностью проанали­зировавшие человеческую сущность, прямо ссылаются на Бога, когда подразде­ляют людей на высокородных и низкорожденных. Довольно затуманенная теория Кармы, в сущности, является предшественницей появившихся позднее религий, в основу которых положена концепция смирения и покорности. Но Божественная искра несотворения зла под мощным давлением Противной стороны уже в древности заземлилась, была подогнана под низменные потребности человека - животного, позволившая тысячи лет, ссылаясь на Бога, творить зло. "Тер­пи, исполняй свой долг, который тебе предписан свыше, и следующее рождение твое состоится в семье благородных родителей". Т.е. не исключено, что ты поменяешься местами со своими нынешними "эксплуататорами", заставишь их пахать и сеять, а сам будешь медитировать, в сытости и неге созерцать не­доступное для "неприкасаемых" и учить других, как надо жить. Логика, прямо скажем, сатанинская. Общеизвестно, что и христианское смирение, как и покор­ность мусульман, использовались во все века подобным же образом. И какой же грех берут на душу те люди, которые используют имя Бога в корыстных целях, в оправдание зла!
   И еще раз: в чем, где она таится главная причина разделения людей? Разделение труда, государственное объединение с разделением людей по сортам - это, надо полагать, все- таки только следствие. А причина...
  
   - В христианском богословии есть такое выражение - понятие: я у Бога - ПЕРВЫЙ. При кажущейся простоте смысл фразы загадочен, и толковать её можно по-разному. Что значит - первый? Кто из нас, грешных, может так считать, кто имеет право на это? Человек с обостренной совестью, склонный к рефлексии, но, как и любой из нас, много грешивший в жизни, согласится с таким распрост­раненным толкованием: я у Бога первый грешник. Но такое толкование, при всей его справедливости, сужает глубочайший смысл выражения до аллегорической притчи из Евангелия о блудном сыне или об одной потерянной из стада овце, где говорится о том же, но несколько в другом плане.
   Я у Бога - первый, т.е. самый лучший, самый любимый. Я - первый? А как же другие, миллионы, миллиарды других? Что, есть такие люди, которых Бог не любит? И допустимо ли вообще думать, что Господь кого-то любит больше, а кого-то меньше? И в то же время в человеческом племени всегда были убийцы и уби­енные, нищие и богатые, жестокие и добрые, грабители и ограбленные и даже хулители и отрицатели Бога. Как могут быть равными перед Богом эти пере­численные противоположности? Попробуй тут разберись в этой путанице от­носительного мира, если и сам я во плоти порождение и продукт этого мира!
   Может быть, разгадка такая. Глубинная память каждого человека несет и хранит смутное неясное знание об абсолютной жизни, и к собственному Я у него сохранилось тоже отношение абсолютное. Т.е. я, ты, он, она, китаец, рус­ский, иудей, мусульманин, царь, раб, праведник, грешник - все мы, каждый из нас справедливо может считать, что он у Создателя самый любимый и самый луч­ший. Во всяком случае, каждый из нас бессознательно в глубине души чувст­вует, знает это. Но здесь, в жизни относительной, человек применяет к этой абсолютной истине относительные мерки: если я самый лучший, значит я луч­ше других; таким образом, абсолютная Божественная любовь присваивается и направляется только на себя. Это разделение людей на "Я" и "другие" при невозможности жить поодиночке есть дальновидный ход Противника Бога в противостоянии Добра и Зла, это противоречие является одной из главных опор власти Князя мира сего. "Я - самый лучший, я лучше других". Но т.к. те, другие, отнюдь не считают меня таковым, то приходится всю жизнь этим другим доказывать мою исключительность. Феномен самоутверждения весь про­низан сатанинскими противоречиями. Присвоенная Божественная любовь и на­правленная только на себя оборачивается болезненным комплексом непол­ноценности; борьба за признание своего Я перерастает в еще более болезнен­ное самолюбие и гордыню, и ты уже в полной власти Лукавого, а это та область, где надежда и гордость человеческая - наука мало сказать бессильна. Ведь комплекс неполноценности принято объяснять аномальными психическими от­клонениями, болезнью отдельных людей, но это скорей всего не так. Этой "бо­лезни" подвержены все "нормальные" люди, т.е. в разной степени каждый из нас. К тому же, комплекс неполноценности взаимосвязан и тесно переплетен со всеми другими модусами (проявлениями) личности, человека, и было бы в высшей степени наивно полагать, что от него можно избавиться с помощью ка­ких-то там методов Адлера или Фрейда.
   Я у Бога первый и я лучше других. Что такое банальная семейная ссора, когда два любящих друг друга человека в гневе стараются доказать один другому, что именно он или она добросовестнее, умнее, аккуратнее, лучше? Была бы уверенность в этом, не надо было бы и доказывать. Двухметровый ат­лет даже взглядом не удостоит задирающего дохляка, а умный спорщик просто замолчит, когда уровень спора окажется ниже уровня заданной темы. Десять из десяти монологов простого бытового характера - это стремление приукра­сить свое Я. "А я ему сказал"... - передает вам ваш знакомый свой разговор с кем-то третьим и долго рассказывает, как он здорово его разделал. Почти всегда такого собеседника потом осуждают и снисходительно, а то и презри­тельно называют хвастуном, и мысли не допуская при этом, что сам-то я такой же! Доказать, поразить, блеснуть, переспорить, удивить! Даже знаменитое либидо, значение которого никто не возьмется оспорить, невозможно представить в отрыве или вне связи с формулой: я - лучше других. Пёстрый наряд женщины предназначен не только и даже не столько для привлечения " самца", как это иногда считается, сколько для того, чтобы "поразить мир". Излюбленная те­ма для разговора за кружкой пива у мужской половины, особенно в молодые годы - это реальные и мнимые победы на любовном фронте. И признаемся чест­но: часто "победы" эти не что иное, как красивый художественный вымысел.
   "Не судите да не судимы будете" - эта мудрость из Нагорной проповеди Иисуса Христа известна, наверное, всем, даже тем, кто считает себя неверую­щим и никогда не открывал Евангелия. И вот как раз этого-то греха не из­бежал из нас никто. Конечно, мудрость, заключенная в словах Сына человечес­кого по охвату гораздо и гораздо шире бытовой сплетни, но, как известно, всё начинается с малого. "Вы слышали, соседка-то наша, Анна Каренина изме­няет мужу! Представляете? А ведь он - святой человек! Любовь у неё!.. Знаем мы, как это называется, да не скажем. Да, мы тоже разошлись с мужем, так это же не человек был, пил, дрался. А тут"... "А Евгений Онегин - это надо же! На родного дядю: Когда же чёрт возьмет тебя! Да я бы своего дядьку, ес­ли бы он у меня был"... Примеры эти, конечно же,- шутки ради, но именно так мы очень часто выглядим и смотримся со стороны. Самоутверждаемся. Доказыва­ем себе и другим: я - лучше всех. С детства и до самой смерти. В зародыше - это похвала "хороший мальчик, молодец", в гипертрофированном виде - слава и власть над людьми. И самое интересное, что любой кумир толпы, будь то президент, чемпион, эстрадная звезда, которые, казалось бы, уже доказали свое превос­ходство над другими, особенно чувствительны к критическим замечаниям, выс­казанным в их адрес. Вообще, надо заметить, упоение славой, властью над людь­ми есть не что иное, как ярко выраженный комплекс неполноценности, и с рос­том власти и славы комплекс, этот только обостряется.
   Относительный мир, эта условная граница, черта между абсолютным светом и абсолютной тьмой, на которой по неведомой нам надобности должна времен­но пребывать частица Божия - дух человеческий - зыбкая черта. Не зная, не находя пути к свету и страшась адовых мук, человек за многие тысячи лет приобрел не малый опыт балансирования на этой черте. "Не бывает худа без добра", "истина всегда посередине", "очень хорошо - тоже не хорошо" и другие мудрые выводы подтверждаются на каждом шагу. Всё, всё в мире единства и борьбы противоположностей имеет две стороны: с одной - хорошо, с другой - плохо. Всегда можно найти аргументы в оправдание насилия или наоборот осу­дить добро. По логике относительности самоутверждение личности, борьба этой личности за признание легко объяснима. Если борьба эта не выходит за условные и зыбкие рамки, называемые законом, то она оценивается только положительно: не будь борьбы-соперничества-соревнования, не было бы разви­тия, прогресса. Одним словом, человек так бы и не спустился с дерева на зем­лю. Привычная, твердо усвоенная, кажущаяся непреложной истина. Но борьба всегда предполагает зло и порождает зло, с которым тоже надо бороться, и так из века в век и до бесконечности. - Присвоение человеком абсолютной Божественной любви - это его первородный доисторический грех, начало всех грехов. Иначе говоря, повторимся, это есть дальновидный, имеющий решающее значение для истории человечества ход Про­тивника Бога в противостоянии Добра и Зла, когда исключительность собст­венного Я породила право сильного порабощать чужую свободу воли, этот бесценный Божественный дар. В прошлые века борцы за счастье человечества усмотрели и рассматривали в проблеме только производное, или один из продуктов этого первородного греха, который они назвали эксплуатацией человека человеком. На эту тему написаны тонны научных трудов, многие авторы теорий и учений возведены ранг великих и выдающихся. Нет никаких причин сомне­ваться в искренности желания этих людей показать человечеству направле­ние, в котором находится рай, Царствие Божие. Пункт этот они называли по-другому и часто убедительно доказывали, что им точно известно, где он. "Его пример - другим наука". От рокового заблуждения относительно своего Я не свободны, увы, и те люди, которые считают себя просветителями человечества. Простодушное "Я - не то, что другие" на примере "великих" только лишний раз напоминает и подтверждает, как мал, слаб, наивен и доверчив человек, когда он во власти истинной Величины, на фоне которой, наверное, мало от­личаются "Я" Александра Македонского и его конюха. Один знаменитый политик из недавнего прошлого простодушно признавался в старости, что всё со вре­менем, приедается, всё надоедает: вкусная пища, весёлые застолья, богатство, женщины. Но вот по поводу власти над людьми он сказал: чем её больше, тем она слаще, и хочется её еще и ещё. И действительно этот человек упивался властью, он возомнил себя всесильным, он стучал ботинком по трибуне ООН и угрожал всему миру показать, где находится "кузькина мать". Нам неизвестно, что он думал об этом на смертном одре, осознал ли свою ничтожность, наив­ность и слепоту перед Вечностью. Ярко выраженный гипертрофированный ком­плекс неполноценности был двигателем всей его жизни; таких людей множест­во, но этот человек был на виду у всех, и жизнь его могла бы послужить уро­ком этому множеству. Впрочем, и до него таких примеров-уроков было предос­таточно. Императрица Екатерина, нареченная тоже великой, осознав иллюзорность своей власти и великости, будто бы говаривала, что только глупые люди думают, что императрица властна рубить головы направо и налево. Её внук Александр I в рассвете славы ушел в скит под именем Федора Кузьмича, и многие годы замаливал свои грехи. Но "множеству" до примеров этих нет никакого дела, оно, это множество, продолжает жить по древнему от сотворения принципу: я - лучше других. И продолжает якобы совершенствовать государ­ство, которое возникло в древности по закону необходимости, чтобы хоть как-то не знающих Божественного единения людей объединить их, потому что поодиночке они не могут поднять пятивершковое бревно.
  
   --------------------------------------
  
   Неравенство равных перед Богом людей образно называют в государстве социальной лестницей. Очевидно, что верхние ступени этой лестницы в жесто­кой борьбе отвоевывают себе наиболее изворотливые и хитрые из членов любого общественного образования, потому что, как мы уже говорили, основной составляющей могущества человека под этим солнцем является хитрость. Са­мые же бесхитростные (нищие духом), а вернее будет сказать, не такие хитрые, менее хитрые вытесняются на самую нижнюю ступень, т.е. к станку, плугу, и тем определяется их участь: наполнять содержанием разноцветные бумажки, называемые деньгами, за которые в основном и идет борьба на верхних сту­пенях. Так называемое общественное разделение труда в эпоху научно-техни­ческих революций принимает формы и характер часто очевидного абсурда. Изо­бретаются и придумываются все новые и новые профессии, занятия, посты и должности в большей части бесполезные, а иногда просто вредные для об­щества с одним простым умыслом: потреблять как можно больше, ничего не производя. Для какого-то стороннего наблюдателя было бы, наверное, в высшей степени удивительно и странно то обстоятельство, что большинство членов общественного образования, изнемогающих от борьбы на высших ступенях этой самой лестницы, тратят усилий и энергии на свой труд гораздо больше, чем, если бы они просто обрабатывали землю. А причиной этого абсурда является всё то же роковое заблуждение относительно своего Я. Вспомним опять Ж. Лабрюйера, его рассказ о грязных животных, ковыряющих землю. Презрительное, брезгливое отношение сверхчеловека-рабовладельца на заре цивилизации к физическому труду, к самому рабу не могло не оставить следов во взаимоот­ношениях людей и в наше время. Прямо об этом, конечно же, никто не говорит, более того в известный исторический период в некоторых странах нижнюю социальную ступень пытались лицемерно изобразить даже ступенью верхней, но на деле "Его величество" было классом тех же рабов, и обман, как всякий обман, довольно скоро раскрылся (см. "рабсила", " ди арбайткрафт" и т. д.). - Не лишне будет ещё раз повториться, что об эксплуатации человека чело­веком написаны горы трудов, на сегодня в большинстве своем, кстати, забытых, и в этих записках не ставится цель поисков правды и справедливости. Слу­чилось то, что должно было случиться. Князь мира сего делает свои дела и секрет успехов его в разделении людей. Сколько веков еще потребуется че­ловечеству, чтобы понять это?
   Время покажет, верным ли шагом на том пути являются так называемые "пра­ва человека", сформулированные современными демократиями. Эксперименты с истинным равноправием, как известно, провалились; его обозвали уравниловкой и пришли к выводу, что такое равноправие есть тормоз исторического прог­ресса. Права же человека предполагают равные возможности в борьбе за свое место в этом мире, а это опять не что иное, как древнее право сильного. Рав­ные возможности теоретически позволяют тому мужику-поселенцу из студен­ческой шутки, бросить плуг, поступить на службу к князю, заняв место уволен­ного какого-то недотёпы, а недотёпу отправить пахать поле.
   Социальная лестница устроена вовсе не из плоских ступеней, на которых мирно и счастливо наслаждаются жизнью победители в состязаниях равных возможностей. Каждая ступень состоит из бесчисленных более мелких ступеней, где борются по законам равных возможностей тоже в бесчисленных сочетаниях "раб-господин" самые лучшие Я. Не является исключением и са­мая нижняя ступень. Разница только в том, что если на верхних ступенях основной целью борьбы является завладение как можно большей частью уже го­тового продукта, то сочетание раб-господин ступени нижней делает реальное Дело, которое можно посмотреть, потрогать, съесть и выпить. Агрономы, тракто­ристы, технологи, конструкторы, рабочие-все делятся по специальностям, ка­тегориям, разрядам, на старших, младших и просто плохих и хороших, но все они на одной общей большой ступени, и задача их - обеспечивать содержа­нием маленькие цветные листочки бумаги, цена которым без этого-грош. Здесь тоже идет борьба за звание, разряд, категорию, но очевидно без той жестокос­ти, какая зачастую наблюдается в верхах.
   Вообще-то ступень прямых производителей материальных ценностей не при­нято считать самой нижней. Есть ещё бездомные, бродяги, безработные, нищие, воры. Но дело-то в том, что всех их приходится кормить все тому же мужи­ку- пахарю. Ведь что такое эксплуатация? Это осуществленные намерения про­живать за счет труда других людей, что и делают "эксплуататоры" от мелких мошенников, до воров в законе.
   Трудно и даже невозможно оспорить сейчас твердо усвоенную истину, что не случись разделения труда, когда один пашет, а другой пишет стихи, то че­ловек так и остался бы тупым и грязным животным. Тесные границы относитель­ного мира почти наглухо перекрывают доступ к жизни абсолютной, и понятие об абсолютном, о Боге у человека до сих пор остается в зачаточном состо­янии. Руководствуясь только практическим опытом, т.е. оценивая свои прош­лые дела, человек наивно полагает, что нужно только не повторять ошибок прошлого, а так он на правильном пути. "Избранные" в разделенном по видам труде, наконец, познают истину и просветят дремучую необразованность осталь­ных, обыкновенных, и другого пути у человечества просто нет. Правда, никто пока ещё из них, этих избранных, не дал вразумительного ответа на вечный вопрос: что такое Истина?
  
  
   Нижняя ступень социальной лестницы, как известно, находится, конечно же, в самом низу, и весь груз жизни приходится на нее. Какие бы катаклизмы не происходили на верхних этажах, самым, страшным потрясением для общественного образования всегда был отказ мужика пахать. Из истории известно, ка­кой крови всякий раз стоили такие взрывы долго тлеющего внутреннего про­теста против неравенства в нижних этажах. В годину таких потрясений, ког­да тщательно выстроенное сооружение, которое К.Маркс назвал надстройкой, рушилось и разваливалось, обнаруживалось вдруг, что то, что когда-то счи­талось исключительной ценностью, стоит вовсе не так много или вообще не стоит ничего. Переставали нести в себе свойство товара множество из вещей, без которых, казалось бы, невозможно человеку обойтись, и все они без сожаления отдавались за буханку хлеба или за один-два раза поесть.
   И в самом деле, что является основой жизнеобеспечения человека? Это-пища, одежда, жилище, тепло. Пока из этих составляющих чего-то не хватает или нет совсем, человек, страдая, стремится восполнить недостаток, и видит в достижении цели свое счастье. Как говаривал еще древнегреческий философ Эпикур, вся жизнь человека есть стремление избавиться от страданий. Или, если повернуть вопрос другой стороной, человек всю жизнь стремится к нас­лаждению. Но все желания человека в относительной жизни устремлены в бес­конечность, т.е. в само Царство Божие, а Царство Божие, кажется, находится совсем в другой стороне. Не зная этого, человек тщетно пытается уже мно­гие тысячелетия удовлетворить свои бесчисленные желания одним старым способом: когда хорошо, надо еще лучше, быстро - еще быстрей и так, как уже говорилось, до бесконечности. От постоянной неудовлетворенности человек напридумывал массу самых невероятных якобы ценностей, связывая их часто с духовными потребностями: с красотой, гармонией, с тем, что отличает чело­века от других животных на земле. Но светлые духовные потребности пере­мешиваются и перепутываются с низменными, т.е. сатанинскими модусами (проявлениями) экзистенции, название которым жадность, зависть, тщеславие и прочие мерзости.
   В чём заключается ценность, например, самого известного драгоценного ме­талла-золота, которое стало еще в древности эквивалентом при обмене то­варами, т. е. деньгами? Первое-это то, что золота было всегда сравнительна немного, потому что его трудно добывать и не просто найти его месторож­дение. Так называемая себестоимость его добычи была всегда высока, отсю­да и его цена. Второе- этот металл легко обрабатывается из-за малой твер­дости и не окисляется на воздухе, т.е. остается всегда одинаково блестя­щим. Поэтому во все века его гнули, плавили, чеканили, сверлили, клепали и навешивали его потом на себя в виде цепочек и цепей, колец, брошек, пряжек.
   Только ли человеческая потребность созерцать прекрасное соблазняла людей обвешиваться золотом? Томас Мор в знаменитой "Утопии" высмеивал свой век за такую тягу к красоте, утопийцы увешивали золотом и даже приковывали на золотые цепи провинившихся перед обществом нерадивых своих членов,
   ciC
   это считалось позором. Не жалел сарказма по этому поводу и другой знаме­нитый англичанин- Шекспир. Да и настолько ли красива, скажем, золотая пуговица? Как все пуговицы - круглая, желтая, с мелким узором, который можно рассмотреть только через лупу или лорнет? Сравнима ли она с красотой живого цветка, на котором сидит пчела? К тому же фальшивомонетчики, появившиеся вместе с вошедшим в обиход золотом, без труда подбирали разные сплавы других, более дешевых металлов, в точности копируя красивый блеск насто­ящего золота. И определить чистоту и подлинность этого благородного ме­талла всегда могли только специалисты: все знают историю с золотой коро­ной и знаменитое восклицание Архимеда: "Эврика!" В конце концов, если уж речь идет о прекрасном, важно ли из чего сделана пуговица, если она так же красива, как та, которая из настоящего золота. То же самое или близко к тому можно сказать и еще о множестве виртуальных ценностей. Если украшение из обыкновенного стекла так искусно изготовлено, что подделку под драгоценный камень можно определить только под микроскопом, тщательно взвешивая и просвечивая, то разговор о возвышенных эстетических чувствах применительно только к настоящим драгоценностям просто неуместен.* Выражаясь сухо - экономически, весь смысл такой тяги к прекрасному сводится только к товарно-денежным отношениям. Богатая роскошная жизнь знати всех времен и народов всегда ассоциировалась у людей именно с тем, что надето на че­ловеке и чем он разукрашен; бедняк ведь ходил в сермяге. Даже боги от древ­него язычества до наших дней рисуются в воображении людей в богатстве, блеске и славе, а богатство- это всегда золото и драгоценные камни (сиречь деньги). Кстати сказать, бедняк в сермяге с точки зрения эстетической смот­релся вовсе не так безобразно, как это принято считать. На нижней ступени социальной лестницы в "сермяжные" времена кипела и бурлила та же жизнь, что и на ступенях высших; шла борьба самых лучших Я, были своего уровня богатые и бедные, глупые и умные, франты и красавицы и было свое понятие о красоте. Отступление же это маленькое к тому, что перед Богом все, и экс­плуататоры, и рабы равны, и любимы Им все рАвно, а причина наших вековеч­ных несчастий - в первородном грехе, о чем здесь и разговор.
   Бесспорно, что с появлением общего эквивалента при обмене товарами сна­чала ускорилось, а позднее стремительно двинулось вперед развитие чело­веческого общества на том пути, которое оно выбрало и по которому продол­жает все стремительней и стремительней двигаться, правда, неизвестно куда. Но и отрицательная роль денег тоже налицо. Ведь до появления денег нико­му бы и в голову не пришла безумная мысль попробовать обеспечить себя на всю жизнь, например, мясом, хлебом и прочими продуктами питания и дер­жать все это в кладовой. Богач должен был иметь тогда стадо коров, табун лошадей, а такое богатство громоздко и хлопотно. С появлением же эквива­лента (будь то ценные шкурки соболя и белки или резаное серебро, как это практиковалось у северных славян, или то же золото и вплоть до бумажных денег) стало возможным как-то накопить, заработать и отложить впрок и хра­нить запасы в простой шкатулке. И вот тут-то изобретательности умных людей в способах "заработать" остается только удивляться. У Остапа Бендера, героя романа Ильфа и Петрова, было всего только четыреста таких способов. Для одного человека это, конечно, не мало, но все равно это просто мизер с их невообразимым множеством. По эффективности способы обогащения, конечно же, рознятся и рознятся до крайности. Одно дело, в ускоренном темпе разгрузить вагон с каменным углем и получить сверх стоимости работы премиальные и совсем другое "построить" финансовую пирамиду и скрыться потом с миллионами от вкладчиков. - Одним из неиссякаемых источников больших денег всегда были и остаются низмен­ные страсти и пороки людей. Карты, рулетка, лотерея, ипподром, та же "пирамида" - везде нездоровый и даже больной азарт, жадность, глупая надежда на везение и...состояние безумия. Вот только один пример.
   ---------------------------------------------------------------------------------
   *Письмо о пользе стекла ...(Генералу-поручику и пр. и пр. Ивану Ивановичу Шувалову). "Неправо о вещах те думают, Шувалов, которые Стекло чтут ниже минералов, приманчивым лучом, блистающим в глаза: не меньше польза в нём, не меньше в нем краса". М. Ломоносов, 1752г
  
  
   Древние греки придумали спорт, потому что в перерывах между войнами нужно было разминать атрофированные от безделья мышцы. Сегодня спорт прев­ратился в большой и бессовестный бизнес, играющий на низменных страс­тях людей: БЕЙ ИХ! (Во времена Спартака: убей его!). Миллионы безумцев от­дают свои деньги за возможность побыть в состоянии безумия, а заряд это­го безумия всячески поддерживается и разжигается годами через все кана­лы формирования, так называемого, общественного мнения и воспитываются целые поколения людей, которые уже не могут обойтись без этого состояния как наркоманы без наркотика.
   В русском языке слово "болеть" имеет два значения: болеть, т.е. недомогать, страдать от какой-то болезни и болеть за кого-то, сочувствовать, состра­дать. И случился такой этимологический курьез. Произошедшие от второго значения слова "болельщик" и "болеть" в буквальном смысле вернулись к зна­чению первому и стали как нельзя лучше подходить под то состояние, в ко­тором находятся во время действа целые стадионы людей и миллионы телезрителей. Болеть за кого-то душой, сочувствие, сострадание никак не совмес­тимы с толпами тех буйствующих фанатиков, которые в своем безумии крушат на своем пути все неживое и живое тоже. Очевидно, что эти люди на тот мо­мент нездоровы психически, т.е. просто больные, и они-то как раз, заражая своей болезнью других, и являются источником больших денег. Кстати, разго­воры о том, что будто бы "большой спорт" стимулирует массовое занятие физкультурой и спортом есть не что иное, как изощренно замаскированное отмывание заработанных сомнительным и предосудительным путем и способом денег. Массовый болельщик, выпив на стадионе захваченную с собой полную авоську пива "Балтика" и вдоволь там побуйствуя, после игры идет вовсе не в спортзал, а опять в пивную и пьет до потери сознания или за победу своей любимой команды, или с горя. А его сыновья, в детстве попинав во дворе мячик, с годами становятся такими же болельщиками, как и их отец. Само же увлекательное, разжигающее такие страсти действо осуществляют специально обученные, тренированные и дрессированные актеры; они, чтобы угодить своим болельщикам, стараются изо всех сил, ломают друг другу ру­ки, ноги и ребра под дикие крики и вопли: бей их! бей их!
   Чтобы конь был сильным, красивым и хорошо вез телегу, его кормят овсом. Конечно, актерам этих зрелищ кое-что тоже перепадает, и живут они очень и даже очень небедно, но получают они только овес. Основной же "урожай" остается в руках их хозяев. Ну, так на то они и хозяева...
   В общем, все они, и "кони", и хозяева, живут хорошо, и самое интересное - каждый из этих всех искренне считает, что он такую жизнь за-ра-бо-тал. Какой - нибудь кузнец, пахарь, Данила- мастер с завода, которые получают за свою работу в десять, в сто и даже в тысячу раз меньше, им всем и в подмет­ки не годятся. Они же не могут так быстро бегать, прыгать, кувыркаться и пинать мячик. Пускай шарят по карманам свои гроши, покупают билеты и смотрят на нас, завидуют и учатся, как надо жить.
   То, что спорт придумали древние греки, сказано здесь условно. Спорт был и до греков и после греков у всех народов и всегда. Это тоже природная необходимость, необходимость движения, развития мышц, роста, жизни. Когда ма­ленький жеребенок, теленок носятся вокруг табуна, лягаясь, бодаясь и под­прыгивая, они тоже занимаются спортом. Но натруженная лошадь, стельная ко­рова уже не нуждаются в таких тренировках, и они с досадой отталкивают расшалившихся детишек. Надо полагать и бедным рабам в цветущей Элладе бы­ло не до марафонского бега, борьбы и поднятия тяжестей; не до спорта было и французским крестьянам, какими их описывал Лабрюйер. Спорт, в принципе, это всевозможные игры детей до юношеского возраста, а дальше физически окрепший человек должен в поте лица добывать хлеб свой. Но государство, изначально разделив людей по сортам, по необходимости выделило сословие воинов, например, а воину по обязанности нужно было быть всегда в хорошей физической форме. И он постоянно тренировался быстро вскакивать на коня, джигитовать, учился рубить мечем ловкого противника от плеча до пояса и т.д. и т.д. Такая учеба и тренировки были уже тем спортом, который продол­жает быть до сей поры. "Самые же благородные", спасаясь от безделья, скуки и ожирения, постепенно попросту впадали в детство, они перенимали детские игры, в которые ребятишки играли с незапамятных времен. Мячи и мячики, ша­рики и клюшки (по-другому - шаровки) - всем и во все это играли дети всех народов. Таким образом, есть все основания полагать, что нынешний так на­зываемый "Большой спорт" не что иное, как продолжение тех самых забав бла­городных, только превращенных в массовые зрелища.
   На Руси тоже было множество всяких соревновательных и очень зрелищных игр, к сожалению сегодня забытых. По большим праздникам взрослая молодежь весело по-молодецки устраивала всевозможные соревнования: кулачные бои один на один, борьба, сходились стенка на стенку и т.д. Но в этих боях и со­ревнованиях, опять же, таился смысл необходимости; ведь мужчина должен уметь постоять за себя, а особенно за свою семью, за своих близких. В какой-то мере этот древний спорт от детских площадок до службы в армии остается и по сей день, но вот что касается Большого спорта, то весь смысл его свел­ся к одному: ДЕЛАТЬ ДЕНЬГИ.
  
   Итак, разделение труда, разделение людей по сортам стало главной предпосылкой возникновения государства. Государство объединило разобщенных людей, опутав их правами и запретами. Права и запреты действуют только на своей территории, и люди здесь делятся на своих и чужих. "Чужие" и те, до которых рукой подать и те, что на другом конце земли, живут тоже по своду своих правил, и для себя они свои. У одних растет чай, а у других клюква, и обмен продуктом с незапамятных времен хоть как-то сближал людей, разделенных законами и расстояниями. Сегодня трудно судить, равноценен ли был обмен готовым продуктом в древние времена между представителями разных общественных образований. К примеру, купцы из Скифии приводили в Древнюю Грецию караван с сыром, который эллины очень любили, и, произведя обмен, уво­зили из Эллады две, три или четыре сумы красивых блестящих пуговиц, бляшек, пряжек, сосудов. Объемы торговли были, вероятно, не так велики, убытков не чувствовалось, и обе стороны были довольны. Скифы были кочевники и им бы­ли не с руки скрупулезные работы ювелира и чеканщика, оседлые же эллины, не были такими одержимыми скотоводами. Налицо - международное разделение труда в том его виде, какой нужно приветствовать и сегодня. Может быть, даже не следует судить строго тех купцов, более близких нашему времени, ко­торые обменивали на севере один винчестер за два или три мешка, набитых драгоценными шкурками соболя. (Задуматься, правда, стоит...)
   Но международное разделение труда, как известно, тоже с незапамятных времен часто принимало характер разделения насильственного, т.е. так же, как и внутри государства между людьми. Наиболее известные примеры из ис­тории насильственного разделения труда - это, например, спартанцы с илотами,
   близко к тому, хоть и со своей спецификой, Золотая орда и средневековая Русь, когда одни работают, а другие "охраняют" их от таких же грабителей, каковыми являются сами. Потом, позднее, испанцы грабили племена Америки, англичане - Индию, Австралию и американских индейцев тоже, и взамен, как считается, просвещали этих "дикарей", приобщали их к европейской культуре, а то без этого просвещения они так бы и остались обезьянами.
   Впрочем, нет надобности повторять общеизвестное. Не во всем справедливо осмеянные ныне теоретики марксизма-ленинизма, критикуя как бы со стороны существующее положение дел в мироустройстве, много говорили правды, и по­листать кое-какие труды не лишне было бы и сегодня. Отсутствие той былой громогласной критики, этого противовеса откровенному злу, может породить непредсказуемые последствия, и человечество тогда справедливо оценит, вспомнит добром идеологию коммунизма, хоть она и была в какой-то мере если не бредовой, то наивной. - Долгие столетия шла борьба с переменным успехом за мировое господство, но ярко выраженной и устойчивой пирамиды, или социальной лестницы мирового масштаба, не устанавливалось. И вот к концу 20-го столетия такая "лест­ница" стала выстраиваться. Современное международное разделение труда с учетом поучительного исторического опыта приняло более "цивилизованный" характер, что, впрочем, вовсе не исключает применения силы и скорее даже наоборот. Потому что, как бы не замаскировано было насилие, неравноправие партнерства, оно очевидно, оно понятно всем, и рано или поздно где-то, на каком-то участке может произойти взрыв. Мировая социальная пирамида-лест­ница выстраивается точно по схеме социального неравенства внутри отдель­ного государства. В результате прошлых мировых и локальных катаклизмов постепенно, превзойдя в хитрости и коварстве соперников, выделилось ряд государств, которые в продолжающейся борьбе стали располагаться на верх­них ступенях. Внизу, опутанные хитрыми экономическими сетями и усмиренные занесенным над ними военным кулаком, оказались народы-неудачники, для ко­торых изготовлена роль современных илотов. Так называемые развивающиеся страны, развитие которых никому не нужно, должны и делают самую тяжелую и грязную работу, они - это дармовая рабочая сила, источник минимальнейшей себестоимости продукции, а значит - гарантия процветания новоявленных государств- аристократов.
   Верхние же этажи - этажи интеллектуальные, они создате­ли и обладатели передовых технологий, учители всего остального человечест­ва, его судьи и наставники. Без особого напряжения верхние этажи в между­народном разделении труда поддерживают высокий уровень жизни всех слоев населения своей ступени и тем успешно вводят в заблуждение весь остальной мир. Имея перед собой образец, эталон вожделенного рая, трудно удержаться в желании скопировать такой образ жизни, и кажется, что надень такие же штаны, слушай ту же музыке и хоть немного говори "по-ихнему" и ты скоро обретешь тот самый рай. И только немногие, маленький круг заинтересованных дельцов в этих развивающихся странах знают, что тотальное внедрение в соз­нание миллионов людей "самого правильного" образа жизни не что иное, как изощренная эксплуатация миллионов и даже миллиардов простодушных рабов. Ведь это они, не ведая того, обрабатывают, обеспечивают и наполняют содер­жанием самые ходовые на данный период времени чужие деньги. Если бы какая-то из развивающихся стран вдруг бы, гипотетически, однажды "развилась", то эшелоны тех чужих денег превратились бы в бумажную макулатуру, что чрева­то непредсказуемыми последствиями для всего мира, и это отлично понимают "вершители судеб". Вот почему они, эти вершители, никак не могут желать ус­пехов в развитии развивающимся странам. Равные возможности по международ­ному праву предполагают ту же непримиримую борьбу, а в борьбе никто не желает победы сопернику. В принципе смысл борьбы по законам равных воз­можностей и заключается в том, что сильнейший (опять читай: самый хитрый, коварный, подлый) принуждает более слабого работать на себя, и насильствен­ное международное разделение труда есть результат этой борьбы.
   Когда речь заходит о борьбе, лучше не упоминать о честности, потому что понятия эти несовместимы в принципе. Честность, чистота души, чистая со­весть не могут ходить в победителях, а растоптанная честность вряд ли бу­дет аплодировать победителю. Зло, что известно давно и всем, порождает только зло. И в какие бы красивые одежды оно не облачалось, сущность его все равно проявится. Разве не подтверждение тому - трогательная забота о правах человека у зловредных соседей, переходящая затем в присвоение права наводить порядок в чужом доме, не спрашивая хозяина? А уж когда свои действия в чужой стране цинично обосновываются "национальными интересами", тут и вовсе все встает на свои места. "Есть только Я!"
  
   До развала Советского Союза и крушения коммунистической идеологии в мировой политике находились умные политические деятели, которые усматривали благо в коммунистическом противовесе " цивилизованному" миру. Действительно, два зла уравновешивали друг друга и, опасно балансируя, поддерживали относительный мир на земле. Сегодня противовеса действиям верхних этажей в мировой пирамиде больше не существует. Но долго так продолжаться не может, и первые тревожные сигналы уже поступили. Движение Талибан, Аль-Каида к великому сожалению могут оказаться только "цветочками", и что ждет мир завтра, послезавтра - никто не знает...
   Исходя, опять же, из того постулата, что у каждой из воюющих, враждующих сторон есть своя правда, и справедливость суда со стороны всегда будет относительной, попробуем, все-таки, посмотреть на проблему глазами всеми проклятых талибов. При всей исключительной сложности, противоречивости и неоднозначности их действий, борьба их является всё-таки борьбой против несправедливости и за справедливость! Только вот грубая, неумелая попытка вернуться, вернуть жизнь в 7-й век, к времени пророка Мухаммеда, конечно же, обречена на провал. Людям вообще свойственно идеализировать прошлое, и талибы, ещё, будучи студентами в смысле буквальном, заглянув через уче­ные труды в это прошлое, решили, что тогда было все прекрасно. Но хорошо не было и тогда. Было и тогда много крови, много горя, много зла. Ведь даже, этот атавизм на сегодня, многоженство было узаконено Мухаммедом не от хорошей жизни: мужчины гибли в бесконечных войнах, часто не дожив до зре­лого возраста, гибли массово, и надо было сохранить род, нацию. Конечно, грандиозная фигура пророка Мухаммеда впечатляет и сегодня, но это все-та­ки все уже в прошлом, а прошлое вернуть никто не в силах. К тому же исламс­кий мир сегодня, как, к слову сказать, и христианский, далеко не однозначен. Некоторые страны прикормлены и приручены, другие усмирены и запуганы, т.е. древний не стареющий принцип "разделяй и властвуй" по-прежнему в дейст­вии, а искусством разделять "верхние этажи" овладели в совершенстве.
   Но и "цивилизованный" путь развития событий тоже не предсказуем. Дело в том, что в погоне за сверхприбылью дельцы верхних ступеней мировой социальной лестницы невольно "просвещают" порабощенные народы, как в свое время это делали колонизаторы в Индии, Америке и т.д. Только сейчас это просвещение больше напоминает не так уж далекие времена, когда они за бас­нословные суммы строили целые заводы заклятым врагам, не мало способст­вуя этим выполнять им пятилетки за четыре года. И сейчас они зарабатывают несчитанные миллиарды, приобщая рабов к самым передовым технологиям. Используя дармовую рабочую силу дельцы эти, не задумываясь о завтрашнем дне, строят в развивающихся странах заводы, фабрики, оснащают предприятия самым современным технологическим оборудованием и, естественно, гребут деньгу лопатами. Потом, правда, по прошествии какого-то времени, хватаются за голову, когда на мировой рынок хлынет высококачественный товар по цене на порядок ниже той, по которой он до тех пор продавался. Примеры тут и приводить не обязательно, они у всех на слуху и на глазах. Сколько сил, средств затрачивают потом "честные конкуренты", чтобы охаять, опорочить тот товар, вводятся всякие санкции, ограничения, запреты.
   Присвоенное право разрешать и запрещать как нельзя лучше характеризует положение дел в международном разделении труда сегодняшнего дня.
  
  
   МНЕ МОЖНО, ТЕБЕ-НЕТ! Чтобы оправдать эту вопиющую несправедливость в мире якобы равных прав и возможностей, современные мнемоны - юристы в угоду сильным мира сего и явно под диктовку их, шлифуют и совершенствуют это право запрещать и разрешать, придав ему благозвучное название МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА. Но сколько бы ни шлифовались, не полировались мнемонами международные законы, дальше ссылок на какие-то там конвенции, на договоры кучки заинтере­сованных сторон или одобрение, опять же, под давлением сильных большинст­вом в ООН, дело нейдёт. Кажется, куда бы проще: ядерное оружие раз и навсег­да запретить как таковое. "Ядерные" державы к такому- то, такому сроку долж­ны остановить производство, и приступить к уничтожению всего, что относится к этому смертоносному оружию и точка. Контроль над этим процессом пору­чить международной комиссии, состоящей из представителей всех больших и малых стран без исключения. И не мечтать ни с каким оружием соваться в космос. Дальше - больше. Запретить в том же порядке множество другого оружия, тоже массового поражения - установки типа "Град", кассетные бомбы и т.д. и т.д. вплоть до танков, боевых самолетов и даже до автоматов, пулеметов, пистоле­тов. Разоружиться всем миром! Ведь мы считаем себя современными просвещенными людьми, живущими в цивилизованных странах. Освободившиеся же колоссаль­ные средства пустим потом на помощь развивающимся странам, на благососто­яние своих народов, и через 10-15 лет все народы мира будут жить богато и счастливо. Но - нет! Древний сатанинский закон СИЛЫ продолжает торжес­твовать. Культура, искусство, все достижения в науке и технике не сделали человека умнее, он остался таким же, каким был тысячи лет назад. Стоит за­думаться: на верном ли он пути своего развития, совершенствования?
   ------------------------------------------------------------------------
   Немного конкретно о России. Но сначала вернемся к нашему разговору, где, начиная со студенческой полушутки о происхождении государства вообще, мы с вами приводили примеры из "Повести временных лет".
   Так все-таки "откуду Русская Земля стала есть?" И, самое главное, как она "стала есть" такой огромной по размерам этой земли? Д о Кирилла и Мефодия у славян была своя своеобразная письменность, они пользовались какими-то чертами и резами, с помощью которых, видимо, можно было делать какие-то не устные немногословные сообщения и т.д., но для описания исторических событий они не годились. Поэтому о периоде раннего средневековья, а тем более о древней истории славян и других "варварских" племен Европы, до нас дошли сведения скудные, часто сомнительные и даже явно предвзятые. Скажем, у южных славян, которых древние эллины называли скифами, побывал в гостях любитель путешествий древнегреческий историк Геродот. Каких только ужасов он не насмотрелся у этих дикарей! И как только они его, Геродота, самого - то не съели. Головы рубили они без счета и чужим и своим, пили кровь человеческую ковшами, а и ковши-то у них были сделаны из человеческих черепов. Плащи, накидки, полотенца- всё из содранной человеческой кожи - ужас! Или взять того же Нестора. (Тоже пример предвзятости). Описывая быт и нравы разных славянских племен до присоединения их к Киеву, он явно лукавит. "А древляне жили звериным обычаем, жили по-скотски: убивали друг друга, ели всё нечистое, и браков у них не бывало, но умыкали девиц у воды. А радимичи, вятичи и северяне имели общий обычай: жили в лесу, как звери, ели всё нечистое и срамословили при отцах и снохах"... А были они такими, по мнению Нестора, потому, что, в отличие от полян, не знали закона Божия, не были окрещены. Перед этим же Нестор рассказывал о посещении тех же племен Андреем Первозванным, которого очень удивила их чистоплотность, как они ежедневно "хвощутся младыми прутьями в рамяно натопленных банях". И это за 1000 лет до Нестора, когда еще и самого града Киева не было!
   Конечно, невежества, грязи, жестокости в мире всегда было предостаточно. Всего этого "добра" хватает и в наше время, особенно во время войн. Но тут дело ещё в том, что, вчитываясь в страницы истории, нужно учитывать два важ­ных обстоятельства. Во-первых, историю пишут люди, а человек - он всегда и обязательно есть сын своего времени; и каким бы он великим не был, он не может быть свободным от предрассудков этого времени и невольно истолко­вывает исторические факты в угоду ему. К тому же, будучи просто человеком, историк, как и все мы, не свободен и от вековечного сатанинского заблуж­дения относительно своего Я: "я (мы) - лучше других", а с этих позиций он не может быть объективным. Во-вторых, исторические события воспринимаются на­ми в таком, как бы сжатом во времени протекании, даже если мы читаем не древние источники, а Карамзина или других, современных, ученых-историков. "В таком-то году такой-то князь совершил поход со IOO-тыс. ратью туда-то и наголову разбил войско противника". И указывается пункт, куда он "быстренько" совершил этот поход, а пункт этот, оказывается, расположен за сотни верст от его княжества. А ведь подумать только: собрать столько народа и не прос­то людей, а воинов, которые не стоят день и ночь в строю и живут не в ка­зармах, а расселены по всему городу, а то и по городам и селам; каждый воин, все-таки, прежде всего человек и в поход он собирается из семьи, где такое событие обязательно сопровождается тревогой, горем и слезами: вернет­ся ли живым из похода муж, отец, сын или брат. На месте сбора надо проверить экипировку воинов, их готовность к походу и битве. У кого-то захрома­ла лошадь, кто-то заболел сам, ну и т.д. и т.д. В походе надо чем-то кормить людей, коней, значит, за ратью должны следовать какие-то обозы, а это всё тоже надо собрать и организовать. И вообще, с любым походом возникало столь­ко проблем, которые никогда не пересчитаешь и не предусмотришь.
   Одним словом, и можно быть уверенным в этом, наши далекие предки жили вовсе не так ускоренно, как нам сейчас кажется, они жили просто размерен­ной человеческой жизнью*. И все европейские племена тех времен с малыми различиями жили той же жизнью. Воевали все и, конечно, много, но войны эти были по большей части на уровне небольших мобильных княжеских дружин, и целью всех этих войн был передел собственности (об этой "собственности" мы уже поговорили в начале).
  
   В 1862 г. было отпраздновано 1000- летие России, но цифра эта, конечно же, очень условна. Одной из многих "нестыковок" событий в Несторовской "Повести временных лет" является и сразу бросается в глаза гипотеза о происхожде­нии самого названия "Русь". По словам Нестора в 852-м году, т.е. за десять
   ----------------------------------------------------------
   *В подтверждение такого мнения поразбираем и почитаем новгородские берестяные грамоты. Этот удивительный маленький след из прошлого может рассказать о наших предках иногда больше иного большого исторического труда. Не о великих князьях, их походах и проч., а об обычных людях, которые влюблялись, писали любовные записки, заботились друг о друге, радовались удачам друзей или разделяли их горе. Т.е. ЖИЛИ!
  
  
   лет до призвания варягов, русичи ходили завоевательным походом на Царьгород, когда будто бы начал царствовать Михаил. И ссылаясь на греческие летописания, Нестор говорит, что с тех пор наша Земля стала называться Русской. Но через страницу Нестор рассказывает уже о призвании варягов, племя которых называлось Русь, и оттуда, мол, пошло название Русская Зем­ля. (Удивительно, как этого мог не заметить великий Карамзин? Или может в то время еще не была найдена эта страничка из летописи? Но дело было сделано. Весь мир навсегда усвоил, что "велика и обильна Земля Русская, но порядка в ней нет", и до сих пор не прекращаются попытки разными способами вплоть до войны навести этот порядок на Руси).
   Во времена призвания Рюрика Земля Русская была, конечно же, далеко не так уж велика и обильна. Но у Киевской и Новгородской Руси было одно преимущество перед тесной Европой, ставшее в дальнейшем решающим: за спиной её простирались куда-то в неизведанную даль необъятные, почти не засе­ленные территории, таящие в себе несметные богатства. Сами эти, хоть и бо­гатые, земли, как мы уже говорили, князьям были не нужны, и они в эти дали вовсе не стремились. Но дело в том, что с незапамятных времен туда, скрыва­ясь от гнета, уходили толпами, семьями и поодиночке простые и, видимо, самые свободолюбивые и предприимчивые русичи. Там, и в дремучих лесах, и в степ­ных районах, тоже жили люди, много племен и народностей, но это были пле­мена в основном мирные, и трудяги - русичи быстро находили с ними общий язык. Земли было много, хватало всем, русичи строили какие-то свои селения, распахивали поля, ну точь-в-точь как тот мужик- поселенец из студенческой байки. С местными жителями они постепенно роднились, делились друг с дру­гом житейским опытом, учили их своим ремеслам, учились чему-то сами.
   Но следом, тоже постепенно, стали перемещаться на восток потерпевшие по­ражение в кровавых распрях за власть в княжествах Киевской Руси Рюрико­вичи-неудачники. А их, Рюриковичей, за века наплодилось много: братья, племян­ники, внуки, правнуки и проч. и проч., и каждому нужно было свое царство. Считается, что в 1147г. сын Владимира Мономаха Юрий по прозвищу Долгорукий(!) основал Москву. Да этого не могло быть в принципе, он ведь привел с собой не бригады столяров и плотников, а вооруженную до зубов боевую дружину. Можно на сто процентов быть уверенным, что Юрий Долгорукий захватил уже гото­вое городище, построенное, быть может, еще даже до переселенцев - русичей, и захватил он его только для того, чтобы "володети" им. Об этом можно судить хотя бы по названиям многих российских городов явно не славянских корней. Что значит, например, слово "рязань" или та же Москва? Очень вероятно, что названия эти произошли от двух этнографических групп (племен) мордвы: Эрзя и Мокша. Непривычная фонетика чужого языка в другом языке всегда меняет­ся на свой лад, как, например, китайское звучание названия ароматного напит­ка для уха англичанина - ТЕА, а русского - ЧАЙ. Эрзя - эрзянь - резянь - Рязань. Мокша, мокшва, мошква, Москва - может такое быть?*
   Дальше - больше, больше и еще дальше. Многие мыслители задумывались над
  
   ----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
   *Говорят, коренные жители по реке Москве до сих пор произносят название реки с ударением на первый слог: мОсква. И вообще тема происхождения тех или иных названий, слов очень интересна. Скажем, что значит, откуда взялся знаменитый АРБАТ? Не будем тут спорить со специалистами, но на любительском уровне можно предположить, что это не что иное, как немецкое АРБАЙТ, т.е. работа. В те давние времена в Россию приезжало много немцев на заработки, и на этой улице они открывали магазины, различные мастерские и т.д. " " " И хлебник, немец аккуратный,
   В бумажном колпаке не раз
   Уж отворял свой ВАСИСДАС"...( Вас ист. дас - ЧТО ТАКОЕ?)
   (А. С. Пушкин, Евгений Онегин).
   Или еще более знаменитое русское УРА. Этот боевой или торжественный возглас в древности ещё перенят у кочевников- завоевателей. Когда орды степняков бросались в атаку, они, подбадривая себя, с визгом кричали что- то наподобие УР- РА - ГХ, что, видимо, значило БЕЙ, УБИВАЙ, СМЕРТЬ и т.д.
   Те же корни у названия УРАЛ, который с его горами и дремучими лесами для степняка был УРАГХ, гиблое место, где невозможно жить.
   ------------------------------------------------------------------------------------------------
  
   этой загадкой: что гнало людей на неведомый восток, на север, где надо было в безлюдных местах, в суровых климатических условиях строить новую жизнь. Ведь только подумать-добраться до Камчатки, Чукотки, Аляски!
   То, что необъятная Сибирь была почти не заселена, кажется понятно. Евро­пейцы тоже всегда желали бы завладеть этими землями, но им преградой бы­ла сначала Новгородско-Киевская Русь, потом Московская Русь и, наконец, Россия. С юга же массового переселения не произошло только потому, что южанам сразу было трудно там акклиматизироваться, и только по неизвестным причинам (тоже, наверное, не от хорошей жизни) единицы из пришельцев смогли выжить там, образовав небольшие народности: якуты, чукчи и т.д. Русским в этом отношении было проще. Климат, в котором испокон веку жили славяне, был хоть и довольно благоприятным, но далеко не тропическим, и постепенное, столети­ями, переселение не сопровождалось трудностями по акклиматизации.
   А притягивало людей в сибирские дали одно: свобода. В отличие от колониза­торов европейских, которые вслед за открытием мореплавателями новых кон­тинентов и земель, вводили туда, прежде всего, вооруженные отряды и даже войска, освоение сибирских земель проходило в основном мирным путем. Зна­менитый Ермак Тимофеевич, воевавший с ханом Кучумом, по масштабам освоения огромного азиатского континента - это просто маленькое исключение из пра­вил. К тому же хан Кучум не относился к коренному населению, он сам был "колонизатором", этот осколок погибшей Золотой Орды.
   Свобода от гнета ханов и князей, естественная для человека жажда этой свободы и возможность реализовать её, в конечном итоге, и явилась одним из решающих факторов того, что Земля Русская действительно "стала есть велика и обильна". Конечно, сложись история по-другому, и, скажем, на месте русских волей судьбы окажись немцы или французы, все складывалось бы, на­верное, примерно так же. И те особенности национального характера русских, и вековечная обособленность их и от запада и от востока, и прочие особен­ности были бы немецкими или французскими. Но произошло то, что должно бы­ло произойти. Следом за "мужиком-поселенцем" и ватагами "вольных казаков" постепенно расширялась и власть государственная, всё шире и шире раздви­гались границы. Дошло до того, что границы эти пришлось даже сужать. Ведь поселенцы добрались не только до Аляски, но идо основной территории сов­ременных Соединенных Штатов, а управлять такими чрезмерно большими терри­ториями российское государство того времени было уже не в силах.
   Между тем Киевская Русь, "мать всех городов русских, и откуду пошла Русская Земля", став просто окраиной (украйной) всё разрастающейся по территории и мощи России, практически уже никогда не была самостоятельным государс­твом. (Читай, например, мудрейшего русского (украинца) писателя В. Короленко). Междоусобная борьба в свое время пустила, видимо, до того глубокие корни, что плоды её пожинаются по сей день. Не будем тут пересказывать всей истории Украины, но вот что интересно. Переселение из этих мест на восток, начавшееся в древности, не прекращалось никогда. Во время недавнего, очеред­ного обретения "самостийности", агитаторы за отделение от России, кляня и обвиняя негодных москалей во всех смертных грехах, во все горло кричали на площадях еще и о том, что к москалям уехали и уезжают миллионы самых лучших украинцев. Да, что правда, то правда. Но, во-первых, эти "лучшие укра­инцы" никогда не считали, что они едут куда-то на чужбину, они ехали к родным братьям, т. е, считай, домой. А во-вторых, что-то ведь заставляло их срываться с обжитых мест?
  
   До стремительной индустриализации в годы знаменитых пятилеток 1000-лет­няя Россия всегда была крестьянской и купеческой. Какая-то масштабная промышленность, как легкая, так и тяжелая, стала зарождаться в России довольно поздно, и в этом отношении она считалась всегда отсталой. Но дело тут, конечно же, не в том, что русские были "глупее" европейцев, и, как уже говорилось, окажись исторически на месте русских те же немцы, которые в основном и индустриализировали отсталую Россию, они были бы такими же "глупыми". А причиной такой технической отсталости России были её необъят­ные пространства - дремучие леса, плодородные степи, реки, озера. По законам необходимости у России до поры до времени не возникало остро этой необходимости в индустриализации, как это произошло в Европе, она пользовалась обильными дарами природы: продавала пеньку, икру, пушнину, лес, хлеб. Даже и потом, позднее, осваивая богатства недр Урала (под руководством как раз немцев, хоть это и отрицал дедушка Слышко в сказах Бажова), Демидовы, Тур­чаниновы продавали за границу все-таки только сырье: чугун, сталь, медь.
   Кстати, "просвещая" русских выходцы из Германии за немалые, конечно, день­ги невольно усиливали своего, можно сказать, извечного противника. А о ро­ли немецкой технической мысли в индустриализации России можно судить хо­тя бы по терминологии в нашей промышленности: шахта, штрек, штольня и т.д., а шахтеры до сих пор выдают уголь и руду из шахты "на-гора", как приказывал когда- то безвестный инженер-немец. То же - в машиностроении: кронштейн, болт, шайба, штифт, шабер, крейцмессель - не перечислить.
   Основательная европеизация России, начатая Петром I с указа 1699г. всем брить бороду, одеваться в одежду немецкую, французскую и т.д. касалась, ко­нечно же, только верхних ступеней социальной лестницы, ступеней рабовладель­цев. Но формировавшийся столетиями РУССКИЙ национальный характер, одной из черт которого является ВПАДАТЬ В КРАЙНОСТИ, и тут дал о себе знать. Как известно, аристократия постепенно стала с презрением относиться вообще ко всему русскому.
   Говорили только на французском, часто не умея по-русски даже написать письмо и объяснить, во что одеваются, потому что " панталоны, фрак, жилет, всех этих слов на русском нет" (А.С. Пушкин, Евгений Онегин).
   Но положительная сторона этого явления неоспорима. Дворянские отпрыски учились в европейских университетах, приобщались там к наукам, искусству, и потом перенесенные на русскую почву семена давали сначала всхо­ды, а потом и замечательные плоды. Что значит только одна русская литература! А о "великом и могучем" только говорить и говорить. Еще М. Ломоносов, восторгаясь русским языком, приписывал ему преимущества нескольких европейских языков и даже двух языков древних. А что говорить о языке времени Карамзина, Пушкина и вплоть до наших дней! Сегодня никому даже в голову не придет, что самые ходовые и употребляемые русские слова "интересно", "нормально" и проч. и проч., не говоря уже о панталонах и жилете, не славянских кор­ней. Эту способность поглощать и перерабатывать на свой лад чужеземные слова русский язык приобрел именно тогда, и он до сих пор в стадии развития.
   Противников тотальной европеизации тоже было много во все времена. Пос­ле жестоких указов Петра 1 далеко не все мигом переоделись во фраки и жилеты, и было порублено много голов. В дальнейшем противовесом окончатель­ному " онемечиванию" аристократии стали славянофилы, которые, кстати, тоже впадали в крайности, над чем подсмеивались и язвили ярые западники, что-нибудь вроде: нельзя говорить "пара" надо говорить "двоица". Но противове­са этого было явно недостаточно. Твердая убежденность западников в том, что у нас все плохо, а Там, у них, все замечательно, была подхвачена потом разночинной интеллигенцией, а со временем и распространением грамотности все шире и глубже проникала в народные массы. И все это время, начиная с Петровского, когда принялись, было строить даже не города, а "бурги", стран­ным образом уживаются в нас две противоположности, крайности: с одной сто­роны гордость за великую непобедимую державу, с другой - этакий комплекс национальной неполноценности, сопровождающийся затаенной обидой. "Да, скифы мы, да, азиаты мы с раскосыми и жадными глазами"... (А.Блок).
   На западе не могли не заметить и не почувствовать этого своеобразного комплекса; там, усмотрев в нем выгоду для себя, всегда и во все времена всячески раздували, стимулировали его и поддерживали. И самое тут интерес­ное то, что Россия, занимающая половину европейского континента, европейской страной так и не считается до сих пор: есть Европа и есть Россия. А нам хочется быть европейцами! До того хочется, что у нас всё своё стало даже каким-то вторичным: русский Невтон, русский Паскаль, русская Швейцария, русский Клон­дайк - только и слышишь.
  
   В годы строительства коммунизма (хоть однажды, пускай и не очень удач­но, мы были почти самими собой, и даже пытались учить других, как надо жить) преклонение перед западом порицалось и даже преследовалось, и наследники западников, всё та же интеллигенция, попадали в разряд диссидентов. Потом, в годы очередной революции, (так называемой перестройки, кстати сказать, не­лепой и бестолковой) диссиденты эти стали героями и поначалу некоторые из них даже нахо­дились у власти. Но они не выдвинули из своей среды личности РУССКОГО Дэн Сяопина, и мы, преклоняясь перед западом до подобострастия, стали просто копировать до мелочей всю "ихнюю", с позволения сказать, демократию. Сотни или даже тысячи советников, призванных навести ПОРЯДОК на Руси, насовето­вали такого, что расхлёбывать придется долгие и долгие годы. А расхлёбывать - это будет означать только одно: все скопированные законы, статьи и пункты конституции и проч. и проч. чуждое нам, придется постепенно изменять, что-то, быть может, даже до противоположности, подгонять под свой традиционный уклад жизни, который нормально и безболезненно развиться и измениться в лучшую сторону может только эволюционно. Ведь национальный характер, менталитет, сложившийся за тысячелетия, никаким грозным указом изменить невозможно; даже при всём том, о чем говорилось выше, Россия осталась все-таки сама собой - Россией. Это как в первичной ячейке государства - в твоей семье, где свой уклад, свои внутрисемейные неписаные законы, традиции, взаи­моотношения. Можно позавидовать соседям, как они хорошо живут, или, что бы­вает чаще, судить их за то, что они всё делают и живут не так, но если ко мне домой придет сосед и начнет в приказном порядке указывать куда
   пос­тавить холодильник, что и когда есть и пить, какую программу смотреть по
  
   телевизору, то я просто вежливо укажу ему на дверь. Перенимать чужой опыт, прислушиваться к советам - это всегда полезно, и делалось так всегда и всеми народами. Но и мудрость "слушай советы, но поступай по-своему" тоже никогда не устареет.
  
   Сегодня мир стремительно меняется, совершая крутой поворот неизвестно куда, и может показаться, что молодое поколение совсем не похоже на своих дедов и прадедов. Но это не так. Та "загадочная русская душа", о которой с оттенком иронии время от времени вспоминают на Западе, не может изменить­ся в одночасье. Так уж сложилось исторически (читаем Н.Бердяева), что Рос­сия всегда была больше духовной, чем интеллектуальной, и эту особенность русской души невозможно изменить ни революцией, ни реформой, ни чем иным. Русский человек зачастую руководствуется не холодным расчётливым разумом, а порывом души; в одном случае он может быть спесив и надменен, в другом - полюбить весь мир; он может взорваться страшным гневом, а может и отдать последнее, что у него есть. И склонен он к резкой смене полюсов в своих поступках не из прагматических соображений, а от совершенно отвлеченных причин, связанных с духовным общением с другими людьми.
   Конечно, и в России всегда было сколько угодно людей, которые жили "по Карнеги", а не "по Толстому", и доброе слово и улыбку свою оценивали в день­гах. Только такая торговля Божественным добром вряд ли приживется в России основательно даже при постоянных оглядках ныне и ссылках на порядок в "цивилизованных странах". Хорошие манеры, такт, вежливость - все эти услов­но принятые правила поведения в человеческих взаимоотношениях ещё долго будут необходимы, но они никогда не заменят искренней (читай - Божественной) любви. Знаменитая школа Карнеги может научить изощренно лицемерить, и за счет этого обмана делать деньги и обогащаться, но заиметь таким образом настоящего друга, который "всегда уступить готов место в шлюпке и круг" нельзя. И очень тут спорно, ЧТО лучше - откровенное хамство или искусственная улыбка на лице, которая быстро может смениться отвратительной гримасой агрессивности. Само название одной из наиболее известных книг Карнеги "Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей" говорит за се­бя. Завоевать друга и оказывать влияние на него! Другими словами, притвориться другом, когда тебе выгодно и отвернуться, если выгоды нет, так? "Друг" ведь может оказаться сильной личностью и, внутренне противясь влиянию- насилию, будет сам пытаться оказывать на тебя влияние. Т.е. завяжется борь­ба, борьба равных возможностей: кто - кого. И победит (разорит) соперника (не друга!) наиболее хитрый, коварный, или, как во все времена говорили на Руси, бессовестный. О какой дружбе тут может быть речь? И вот мы усиленно учимся сегодня именно такой "дружбе", такому образу мышления.
   Какой-то особенной загадки русской души, конечно же, не существует, лю­бая "чужая душа - потемки", т.е. загадка. Западный человек не узнает себя в русском, ему кажутся странными те или иные его действия, поступки - только и всего. Эта непохожесть уходит корнями в историю, в разные исторические, пространственные, климатические и прочие условия. И нет тут ни заслуги, ни вины какого-то отдельного народа. Уже упомянутые выше условия, в которых формировался русский национальный характер, были отличными от Запада, и он, этот характер, отличается от западных.
   Повторимся ещё раз, что Россия всегда была крестьянской и купеческой. Граничащая со многими странами тесной Европы Россия, тем не менее, была отделена от Европы огромными расстояниями, и на этих пространствах за мно­гие сотни лет сформировалась очень своеобразная цивилизация. Граница, тор­говля, войны, дипломатия и прочие взаимовлияния западной и российской культур, по мере отдаления от западной части страны как бы размывались и рас­творялись в пространствах и в сознании людей. Информация (говоря по-сов­ременному) о событиях в мире и даже о жизни в разных российских "сторонах" разносилась только странниками, нищими, случайно заезжими купцами. Све­дения эти воспринимались и поглощались с огромным интересом, но повлиять на уклад жизни не могли. Множество народностей на территории с их обыча­ями, языком, культурой постепенно, влияя друг на друга, создавали и строи­ли свой, почти замкнутый мир. Православие и здравый смысл, добытый тяжелейшим опытом в борьбе за выживание, сформировали в этом крестьянском мире свои неписаные законы и понятия о нравственности. Основой и фундаментом нравственности на Руси всегда были совесть и стыд, а не законы государства. Потерять стыд и совесть, быть бесстыжим (бесстужим) значило пасть в глазах общества и быть отвергнутым. "Цензором", воздерживающим от предосу­дительных поступков и действий кроме церкви была консервативная старость, которую во все времена недолюбливает молодежь. Не слушать стариков значи­ло потерять совесть, "отвечать", т.е. пререкаться со стариками считалось верхом невоспитанности. Кстати, такое понятие о нравственности в чистом виде дотянуло аж до сороковых-пятидесятых годов 20-го столетия, и в кол­хозной деревне царил тот же дух, как в прошлых столетиях: "этого делать нельзя, потому что грешно".
   Даже знаменитый на весь мир грязный русский мат, вероятно и вполне мо­жет быть, есть производное от чистоты нравов. Длинный трудовой крестьянс­кий день, большие семьи, теснящиеся в одной избе, и здоровый естественный стыд отвели для любовных утех ночное время и уединение. К тому же Право­славная церковь не очень одобряла всё плотское, сосредоточивая внимание прихожан на духовности. Но физический мир должен был жить, и он жил, имея свои понятия и слова. Эти слова, как и само действие, стали стыдными и произносились шепотом; при всех и громко произносить их стало считаться непри­личным и даже грехом. Нарушители же любого порядка всегда были, да и "цен­зура" со временем ослабла, но старый порядок в памяти народа так и остал­ся. И все эти, казалось бы, обыкновенные нормальные русские слова отнесены сегодня к разряду "нецензурных", или нецензурной брани*. И опять эта одна из наших странностей, непохожести на других. Если я буду кричать на улице, выражаясь "нецензурной бранью", но заменю русские слова на иностранные, меня будут слушать и даже аплодировать, как аплодируют зрители и телезрители нынешнему "юмору". Но если я, то же буду кричать по-русски, меня арестует милиция.
   Еще одна и, пожалуй, самая главная особенность русского национального характера - это очень своеобразное отношение к свободе. Вообще-то, кажет­ся, о какой свободе может быть речь, если русский народ всегда пребывал в рабстве и понятия не имел о каких-то там демократических свободах? Но вот тут-то как раз и кроется причина той особенности. Крепостное рабство, которое веками сочеталось (опять же из-за расстояний: "до Бога высокого, до царя далеко") со свободой, граничащей с волей, не сделало из крестьянина раба, не воспитало в нём психологию раба, он был внутренне свободен. Лев Николаевич Толстой не зря до конца жизни восторгался русским народом, но и он, граф, живя, все-таки, в другом измерении, кажется, не до конца понял, какая внутренняя свобода была присуща русскому крестьянину. "Царь хочет, да псарь не хочет" - эта крамольная пословица-шутка появилась не просто так. Царь хочет, но почему-то не хочет псарь, и охота не состоится. Кресть­янин знал себе цену, и крепостник-помещик, сам того не сознавая, был в ог­ромной зависимости от воли крестьянина. Пока он, барин, задыхаясь от вос­торга, путешествует по европам -
   Друзья! Сестрицы! Я в Париже!
   Я начал жить, а не дышать!-
   -чтобы обеспечить ему эту роскошную жизнь, надо было вспахать, засеять и т.д. десятки и даже сотни десятин его земли, и это делал крепостной кресть­янин. Подневольная работа была, конечно же, очень тяжела, но делал он всё, как говорится, спустя рукава: что вырастет- то и вырастет. Назначенный ба­рином управляющий часто и сам не очень-то разбирался в земледелии, а со старостой, своим братом- крестьянином, всегда можно договориться. Барин по­том в разговорах, письмах и даже в. журнальных статьях сетовал на малые доходы от деревни, дескать, тёмный необразованный мужик совсем не разби­рается в агрономии. Глупый барин! Мужик распрекрасно знал возможности своей земли, и не надо ему было "кончать академиев" за границей. Свои две- три десятины он обхаживал так, что получал прекрасные урожаи и кормил
   *Какой красивый русский язык! Все преимущества немецкого! Без его ужасной грубости...(Кажется, эти слова принадлежат русофобу К.Марксу). Некоторые исследователи сходятся на том, что эта "ужасная грубость" в русский язык занесена восточными завоевателями. И можно с ними согласиться, но только в одном: в происхождении самого грязного, даже кощунственного ругательства, от которого и происходит слово "мат". Мат - материться - матерь, мать. Общаясь с местными жителями, сборщики дани чувствовали себя хозяевами, и чтобы поставить на место, унизить какого- нибудь гордого русича, ему на исковерканном русском кричали в лицо: " Я твою маму"...Кстати, в русском языке ведь даже все отправления естественных надобностей, все слова, связанные с ними, считаются нецензурными, стыдными. ( Сорочка по-славянски называлась срачица, отсюда - неприличные слова. Птица сорока - одного корня с сорочкой. Или, есть НИЦ, т. е лицо, и его зад - ЗАД ница. И проч. и проч.)
   ---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
   досыта свою большую семью. А.С.Пушкин, перечитывая "Путешествие из Петербурга в Москву" Радищева и во многом не соглашаясь с ним, признался: "Однако строки Радищева (в главе "Русская изба") навели на меня уныние. Я думал о судьбе русского крестьянина.

...К тому ж подушный, барщина, оброк,

И выдался ль когда на свете

Хотя один мне радостный денёк?"

   Но в дальнейших рассуждениях Пушкин воспроизводит очень занятный раз­говор с иностранцем, путешествующим по России (не важно - вымышленным или реальным). Вот некоторые ответы англичанина на вопросы Пушкина о русском крестьянстве (его впечатления). - ...Вообще повинности в России не очень тягостны для народа. Подушная платится миром. Оброк не разорителен (кроме близости Москвы и Петербурга). Во всей России помещик, наложив оброк, оставляет на произвол своему крестьянину доставать оный, как и где хочет. Крестьянин промышляет, чем вздумает и уходит иногда за две тысячи верст вырабатывать деньгу. И это называете вы рабством? Я не знаю во всей Европе народа, которому было бы дано более простору действовать.
   Пушкин: "Что поразило вас более всего в русском крестьянине?"
   -Его опрятность, смышлёность и свобода. Ваш крестьянин каждую субботу ходит в баню; умывается каждое утро, сверх того несколько раз в день моет себе руки. О его смышлёности и говорить нечего. Никогда не замечал в них ни грубого удивления, ни невежественного презрения к чужому; проворство и ловкость - удивительны.
   Пушкин: "...Но свобода?"
   - Взгляните на него: что может быть свободнее его обращения? Есть ли тень рабского унижения в его поступи и речи? Вы не были в Англии...
   А.С.Пушкин не случайно оговорился насчет близости крестьянских посе­лений к Москве и Петербургу, но к этому надо обязательно добавить: и не только! Вернувшись из блестящего Парижа, основательно поиздержавшись и наделав долгов ("из-за низких доходов от деревни") барин ехал в свое имение в отдаленную губернию наводить порядок, и был он там и царь и бог. Особенно доставалось людям дворовым, которые были приставлены для удов­летворения прихотей и капризов барина, обслуживали его. А барин не перес­тавая гулял, устраивал у себя балы, ездил для того же к соседям, пьянство­вал, развратничал. Жутко представить, но так было и было по историческим меркам ведь совсем недавно. Возвращается с очередного бала этакий, далеко не первой молодости господин, который только что кружился в вальсе, цело­вал дамам ручки, восторгался игрой на фортепьяно и был весь из себя сама культура. Ему весело, ему хочется ещё и ещё чего-то, и он требует. Слуги при­водят запримеченную им раньше испуганную, в слезах 15-16-летнюю девочку, почти ребенка, и этот уже не человек, а пьяное грязное животное жестоко насилует этого ребенка, рыча от наслаждения.
   Потом этот господин, если не забудет, то, может быть, позаботится о забеременевшей от него холопке, он ее насильно выдаст замуж за какого-нибудь Петра или Ивана. И даже, может быть, про чадо свое не забудет, и тот (или та), когда вырастет, под чужой фамилией получит какое-то образование и выбьет­ся в люди. Из деликатности не будем тут называть некоторые известные и даже знаменитые имена, биографии которых начинаются так или примерно так: отец его был развратный помещик такой-то, а мать крепостная крестьянка. А сколько их было никому не известных!
   Что и говорить, тяжела была доля русского крестьянина. Да это еще при том, что он знал, что такое есть настоящая свобода! При усилившемся по ка­ким-то причинам гнете, крестьянские массы зачастую начинали бурлить и кипеть до бунта, и не редки были случаи, когда сатрапа-рабовладельца прос­то убивали. И всегда было много беглых крепостных. Молодые и свободолюби­вые уходили "за две тысячи верст" не только "вырабатывать деньгу на об­рок", но и в поисках свободы. Одни, как и их далекие предки из Новгородской и Киевской Руси, искали и находили незаселенные места, другие ватагами и вовсе уходили в разбойники. Известно ведь, что именно так начиналась исто­рия уникального в своем роде сословия казачества, которое могло появить­ся и быть только в России. В какие дали только не устремлялись беглые крепостные "вольными казаками"! Об этом можно судить уже по названиям разных казачьих войск: донские, кубанские, яицкие, сибирские, уссурийские.... - Многовековое сочетание таких противоположностей, как рабство и внутрен­няя независимость от рабовладельца породило в сознании народа очень сво­еобразное отношение к свободе. Как раз это-то обстоятельство и дает знать о себе сегодня, когда реформаторы пытаются скопировать западную, совершенно чуждую нам, демократическую модель этой свободы.
   Впрочем, какой бы ни была эта "модель", демократия, т.е. власть народа - это миф для народа, и кому-кому, а русским это известно доподлинно. Даже в маленькой Новгородской феодальной республике никакой демократии не было и не могло быть. Знаменитое ВЕЧЕ вовсе не отражало воли всех новгородцев, а в криках и спорах на маленькой городской площади человек четыреста-пятьсот самых богатых решали, как стать ещё богаче; и был среди них толь­ко один кузнец или замочных дел мастер... А что говорить о многомиллион­ных странах? Временщики, рвущиеся к власти на четыре-пять лет - зачем? Жаж­да славы пресыщенного богатея и жажда славы и богатства остальных - за че­тыре года надо успеть! Очень-то мы с вами, т.е. народ, ему нужны... И рус­ский народ знает об этом как ни кто другой. В Советском Союзе тоже была демократия, своя модель этой демократии. Власть была вроде как выборной от Верховного Совета до сельского совета и даже до правления колхоза. Когда выбирали из одного какого-нибудь Шверника одного же Шверника в Вер­ховный Совет, для народа это был настоящий праздник. Во всяком случае, так было после войны, в 40-е-50-е послевоенные годы. Кто он был такой этот Шверник - большинство толком не знало да, собственно, никто и знать не хотел - не все ли равно. НО! был праздничный нерабочий день, можно было вдоволь выпить и погулять. На избирательном участке чем-то даже угощали, ребятишкам по конфетке, по мороженке. По деревням на лихих разукрашенных бантами и лентами тройках с бубенцами собирали престарелых и немощных, в резуль­тате чего явка избирателей была всегда 99,9%,причем голосов ЗА - столько же.
   Когда же на общем колхозном собрании выбирали председателя (по-нынеш­нему - президента, значение слов одно и то же), то в этой процедуре и в самом деле было что-то от демократии. Перед собранием - и в помещении прав­ления, и прямо во дворе - накрывались столы с обильным угощением, с выпивкой (русский человек ведь, подвыпив, становится добрей и сговорчивей. И надо же: при тогдашней нищете как-то и где-то находили средства, видимо стои­ла овчинка выделки). Претендентов обычно было два: один - действующий пред­седатель, второго рекомендовал райком партии. Колхозники, собираясь кучка­ми во дворе, курили самосад и тихонько советовались: что делать? И, в конце концов, приходили к выводу: голосовать будем за действующего. Этот, который сейчас, уже наворовал себе достаточно, а тот начнет все заново. (Вот, мо­жет быть, потому-то и не следует строго судить русских за то, что они за­частую желают царя или крепкой руки; царь один и навсегда, у него всего достаточно, и задача его одна - управлять).
   Внутренняя независимость, свобода при внешней порабощенности русскому человеку была присуща всегда. Даже и тот, самый труднейший и тяжелейший из периодов строительства социализма, который нынешними временщиками без объяснения причин рисуется этаким тартаром, не задушил этой свободы, пос­тупать и думать, как хочется. В сущности, ЧК, НКВД, лагеря и тюрьмы - это ведь всё страшный продукт борьбы за верхние ступени социальной лестницы. Как и предполагал русский философ Н.Бердяев, на смену свергнутой дворянской и буржуазной элите сразу же и обязательно придет новая, только более уродливая, рожденная в крови и муках. И борьба эта от ЦК партии до сельсо­вета потрясала страну вплоть до60-хгодов 20-го века. А трудовой народ, ободранный до нитки, всё ещё или опять крепостной, подвыпив по случаю празд­ника очередной годовщины Великой Октябрьской революции, пел под гармонь и хором, во всё горло и на всю деревню:
   Кони тошшие бьют подошвами,
   Встретим посевную на быках!
   И никто не трогал ни Ваньку, ни Петьку, ни Маньку, потому что от них и от колхозных быков зависела посевная кампания. Эта перефразировка-пародия на знаменитый Сталинский марш пелась в 1946-1949-м годах!
   А положение действительно было крайне тяжелым. Во время войны почти всех лошадей из колхозов забрали на фронт, МТС-овская техника была тогда очень несовершенна, да ещё и сильно изношена, и она часто выходила из строя. Ремонтировали технику под руководством старых дедов - работяг прямо на по­лях выездные бригады, состоящие из молодых девчонок и подростков - парней. Кстати, и на громоздких тракторах - колесниках много работало молодых девчат - трактористок. Поэтому многие работы действительно выполнялись с помощью быков, а приу­садебные участки, свои огороды, многие пахали и вовсе на своих коровах. Таким образом, пародия на Сталинский марш точно отражала колхозную действительность тех лет.
   Кажется, писатель В.Солоухин высказал где-то такую мысль: один человек может знать много, другой - мало, но народ знает всё. Народ не обманешь. В новой " демократической" России идет очередная борьба за места на верхних ступенях социальной лестницы, как и после той революции. НКВД сегодня нет, поэтому борьба за местечко в рядах в который раз уже новой элиты прохо­дит на уровне бандитских шаек; и нет надобности нынче устраивать громкие театрализованные судебные процессы, проще заплатить киллеру.
   И вот оказалось, что такая свобода народу не нужна. Он покричал некото­рое время на улицах, порадовался, что можно кричать что угодно хоть матом, а потом понял, что никакой разницы между Шверником, Жириновским, Зюгановым и прочими нет, и плюнул на всех. К тому же пятилетних планов перевыполнять не надо, на пахаря-кормильца смотрят как на массу и быдло, хоть работай, хоть нет - все равно будешь оборванным и голодным, народ и на работу тоже плюнул (свобода потому что). Деревни стали пустеть катастрофически, люди массово ринулись переселяться и без того в переполненные города, а поля и все угодья стали зарастать деревьями и травой.
   Вообще-то этот процесс переселения из деревни в город, начался ещё в советское время, особенно в 40е-50е послевоенные годы, но тогда это было вызвано необходимостью. В городах восстанавливалось и строилось множество заводов, не хватало специалистов, и для подготовки их открывались всевоз­можные учебные заведения, в частности для обучения рабочим специальностям. Взрослое колхозное население не могло тогда уезжать из деревень, оно было почти поголовно "беспаспортное", и было два основных способа избавить­ся от "крепости": не вернуться в деревню после службы в армии или посту­пить учиться в Р.У.(ремесленное училище), куда принимали подростков, окон­чивших семь классов школы. И деревенские ребятишки после окончания семи­летки чуть не целыми классами ехали поступать в эти училища. Тогда для трудового народа это было очень престижно. В P.У. весь порядок и уклад чем-то напоминал порядок в дореволюционных кадетских корпусах: полувоенная дисциплина, красивая форма - шинели, форменные фуражки с эмблемами тру­довых резервов, ремни с бляхами. Ходили строем, участвовали в праздничных парадах, и даже был свой гимн, гимн Трудовых Резервов. И готовили училища специалистов высокого класса, часто по программам техникумов. Это ведь их руками построено и настроено все то, что по наущению заокеанских благо­детелей было присвоено в известный период кучкой самых хитрых и изворот­ливых реформаторов, которые чего-то нового так до сих пор и не создали.
   Кстати, самых способных выпускников, отличников специально отбирали и направляли в "Круг первый ада", (читай А. Солженицына, "В круге первом") закрытые городки и города, где производи­ли оборонную технику, благодаря которой Россия так и осталась, несмотря на все потрясения, в ранге Великих держав. Попасть туда, в этот "ад", было тоже очень престижно, потому что жизнь там была в пять, а то и в десять раз лучше, чем в "раю". И ребятишки мечтали и изо всех сил старались при выпуске оформиться "по спецнабору" (народ ведь знает всё). В этих городках за колючей проволокой в научно-исследовательских институтах и констру­кторских бюро работали выдающиеся ученые, классные инженеры, изобретатели, но без слесаря ГОШИ (знаменитого киногероя из фильма "Москва слезам не верит") все их открытия, изобретения и разработки оставались бы только в воображении, расчетах и чертежах. Авторы фильма удивительно точно подмети­ли в собирательном образе "простого" слесаря роль наиважнейшей составля­ющей общей ступени производителей - непосредственных производителей, материализующих замыслы больших умов. Обобщенный Гоша не только должен уметь с плечевого замаха бить молотком точно в боёк зубила, а не по руке, но прежде всего, думать головой, потому что даже в налаженном и отработанном производственном процессе постоянно возникает масса непредвиденных проблем; руки без головы не могут стать золотыми. И такие Гоши, часто незамет­ные, всегда были и есть в среде токарей, фрезеровщиков, сварщиков - всех профессий, какие только есть.
   Но это всё... было. Правда, было это, после подъема, все-таки по затухаю­щей, что и привело, в конце концов, к перестроечному краху. Те, которые приватизировали (по Прудону, означает - попросту украли) всё понастроенное, день и ночь по всем каналам внушают народу, как было плохо раньше и как хорошо сейчас; при этом они умышленно замалчивают или, что еще хуже, извра­щают, причины, по которым не удалось построить посередь грешного мира ца­рство божие в одной стране. Более того, они сами, пытаясь влиться в мир ка­питализма, уже завтра обещают то же царствие, только еще лучше.
   А что происходит на самом деле? А на самом деле реформаторы живут одним, сегодняшним днем, не задумываясь о завтрашнем. Страну они основательно "посадили на трубу", промышленность зачахла, наука "состарилась", потому что молодые умы разъехались по миру, сельское хозяйство на грани выживания; о кадрах ступени производителей они и вовсе не заботятся, дескать, РЫНОК всё отрегулирует сам. И усиленно проповедуют то, что выгодно ИМ и выгодно сейчас, в сию минуту. Скажем, они возвели в ранг великих и почти святых П.А.Столыпина, совершенно не вникая в позицию противников его реформ, а ведь стоило бы. Например, сам Л.Н.Толстой, этот проповедник добра и непро­тивления злу, был в числе их и в письмах увещевал Столыпина не копировать бездумно Запад, а начать, наконец, жить своим умом, что западная модель го­сударственного устройства не приживется в России, и всё может закончить­ся очень плохо. Но сын его друга молодости Аркадия Дмитриевича Столыпи­на, ни разу даже не оглянулся на старика, и всем известно, каким был конец и его и его реформам.
   Хотя говорить о конце чего-то можно только условно, потому что все де­ла человеческие обязательно имеют продолжение. Каким будет продолжение дел почитателей Столыпина, "будет ли нынешнее поколение жить при капитализме" не знает никто, а пока по закону спирали Русь вернулась к своим истокам, она опять стала в буквальном смысле купеческой. И тут-то она paзвернулась вовсю! Практически весь, так называемый малый и средний бизнес, эта забота и надежда реформаторов, не что иное, как простое "купецтво", ко­торое "малоценно да купит, драго да продАет". Закавыченные здесь слова взяты из сатирического стихотворения Симеона Полоцкого, современника царя Алексея Михайловича, в котором поэт обличал восемь смертных грехов "чину купецкого"*. Но куда им, тем купцам, до купцов нынешних! Самое главное нынче просто на­чать это своё дело, было бы желание. (Не будем тут пока касаться проблем, связанных с разжиревшей бюрократией, у которой тоже свои интересы, свой, прямо-таки по-настоящему преступный, "бизнес "). Не имея ни копейки в карма­не, можно взять из отцеженных "из трубы" денег в банке нужную сумму, "мало­ценно" купить за границей товар и продать его втридорога дома. Легко рас­считавшись с банком, потом в этом же банке открыть свой счет и богатеть, обогащая тем и банкиров.
   *Очень вероятно, что уничижительное слово ПЛУТ в русском языке происходит от имени древнегреческого бога богатства Плутоса. У В.И. Даля в "Словаре", народ так относился к богачам: купец - плутец.
   ---------------------------------------------------------------------------------------------
  
   Но может ли разбогатеть вся страна при таком положении дел, когда она практически перестала работать? Купецтво, торговля жизненно необходимыми продуктами, товарами в по-настоящему богатой, экономически развитой стра­не - это ведь только одна из необходимых составляющих процветания её. Если же эта "составляющая" становится главной, как у нас на Руси, то довер­ху заваленные товаром прилавки магазинов рано или поздно, но неминуемо приведут к "кризису перепроизводства", что чревато вполне предсказуемыми последствиями. Сначала разорятся и погрязнут в долгах мелкие купцы (ма­лый бизнес), потом средние, а за ними один за другим и самые богатые. По­нятно, что богатые, эти, которые сегодня вершители судеб страны, пО миру не пойдут, они в случае чего разъедутся по мИру, потому что они уже успели и еще успеют "заработать" себе достаточно. Но что будет со страной? Опять ги­перинфляция, опять нищета, разбой, голод, очередная революция?
   Надо что-то делать. Капитализма в таких условиях не построить, это ясно. К социализму возврат невозможен, его так отполивали грязью, что молодому поколению он представляется кромешным адом; к тому же там надо было рабо­тать, обязательно работать! Если же допустить недопустимое, что вершители судеб масштабно и целеустремленно возобновят и продолжат реформы П.Сто­лыпина, то страну они выведут на очередной виток крепостного права, что уже наблюдается в отдельных районах, где богачи скупили колхозную землю. Ведь Столыпинские реформы были связаны в основном с земельной собствен­ностью. И представить только: в жестокой борьбе и всеми способами миллиар­деры поделят и раскупят все 17 миллионов квадратных километров земли, эту извечную зависть "цивилизованных" стран. Но т.к. сами мы ничего делать не умеем и не хотим (мы - не рабы!), то новые крепостники-землевладельцы на разных условиях и на "законных" основаниях станут сначала отдавать в аренду, а потом и распродавать по частям земли иностранцам, как когда-то была за бесценок продана Аляска. Чукотка, Камчатка, Сахалин... Чем больше, тем ближе.... И напишут, потом и посетуют через интернет историки-летописцы: "Тысячу лет была Русская Земля велика и обильна. Но не было в ней ПОРЯДКА, и вот нет теперь и самой Руси". - Но, как говорится, шутки в сторону; да еще такие мрачные. Пока (вроде бы и как бы) все в порядке. Как и положено, в условиях свободного рынка, в рыночной стихии выделяются самые хитрые и изворотливые (пардон: предприимчивые), кто-то из них богатеет, кто-то разоряется. А неорганизованное, брошенное на произвол судьбы молодое поколение, воспитанное улицей, с пеленок смотрит по телевидению на красивую жизнь и мечтает жить так же. После кое-как законченной школы, будущее нашей страны сдает по-американски экзамены-тес­ты по литературе, истории и т.д., и если повезет, и ты не спутаешь Чингис­хана с Наполеоном, да ещё и угадаешь, в каком году была Куликовская бит­ва: 1941,1380,1812, то поступишь в академию или, на худой конец, в универси­тет. После окончания академии опять кому и как повезет. Кто-то станет круп­ным бизнесменом (купцом), а большинство вольются в многочисленную прислу­гу к купцам, будут юристами, экономистами, менеджерами (приказчиками). - И совсем нынче не слышно, чтобы кто-то из молод ежи мечтал стать инжене­ром - конструктором, изобретателем или, начитавшись в детстве сказов Бажова, горным мастером, а тем более слесарем - механиком. Люди изо всех сил карабкаются с нижней ступени куда-нибудь повыше, где, как уже говорилось, придумываются всё новые и новые занятия и профессии, и таким образом "население" верхних ступеней увеличивается в прогрессии. Детям внушают: будешь плохо учиться - пойдешь в ПТУ, т.е. будешь презренным Данилой - мастером; тебе дадут в руки гаечный ключ 22/24, научат в какую сторону крутить гайки, и ты бу­дешь всю жизнь за гроши тупо это делать. И самое удивительное, а вернее будет сказать печально то, что это обоб­щенное "население" вовсе даже и не самых высших ступеней социальной лест­ницы напрочь забыло о своем происхождении. А происхождение их в своем большинстве "рабоче-крестьянское", их деды-прадеды были колхозниками, куз­нецами, шахтерами. Выбившись "в люди" правнуки даже не задумываются, откуда взялся вкусный батон на прилавке магазина, как и кто, сшил такой краси­вый костюм, сколько мастеров высочайшего класса были задействованы при изготовлении его автомобиля. Были бы ДЕНЬГИ и всё будет! В их представле­нии трактористы в деревне всегда и все пьяные, сантехники - рвачи и вымога­тели, без подачки и кран в кухне не починят. Да и все они, работяги, одина­ковые, работяга - он и есть работяга.*
   Здесь кстати будет вспомнить Г.Форда, (если уж говорить о настоящем капитализме), американского миллиард ера, который в начале 20-го века впервые в мире внедрил на своих заводах поточно-массовое производство автомобилей, конвейеризацию сборки узлов, изготовления сложных деталей и т.д. Конкуренты и завистники со всех сторон и по всем каналам критиковали его и его систему конвейеризации (демократия, свобода слова!), в частности упрекая его в том, например, что рабочий на конвейере, который всю смену завинчивает одну и ту же гайку под технологическим номером С-96, очень устает от однообразия действий, тупеет и вообще на его месте можно сойти с ума. В своей книге (которая, кстати, очень понравилась В.И.Ленину, он прочитал её в 1922м году) Г.Форд отвечал своим критикам примерно так, (читано давно и в журнальном варианте).
   Да, я отказался от кустарного способа производства автомобилей, когда каждый из рабочих должен был уметь точить и сверлить, собирать двигатель, ставить рессоры и накачивать колеса. Люди все разные и каждый должен делать то дело, которое соответствует его способностям и получать зарпла­ту по труду. Для того, чтобы стать высоко - квалифицированным слесарем-инстру­ментальщиком, например, и хорошо зарабатывать, мало иметь только намерение. Во-первых, нужны способности и даже талант, во - вторых, и при наличии таких способностей настоящий слесарь-инструментальщик вырастет из ученика толь­ко через восемь-десять лет, не меньше, но и после этого он должен все вре­мя учиться. А тот, который завинчивает гайку С-96, пришел с улицы, он ничего не умеет, ничему не учился, да ------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Герою современного поэта что-то там пел общий Ангел... " бомжей и нищих, РАБОТЯГ и пьяниц"...- шедевр!
   ---------------------------------------------------------------------------------------------------
   притом уже в немалых годах. Спросите у него, и он вам скажет, как он счастлив, что нашел эту работу. И потом, ему никто не запрещает: смотри, учись, расти.
   Г.Форду надо отдать должное. Он не забыл, что его прадеды были ковбоями (пастухами), он хорошо знал жизнь и, глядя с высоты своего положения на нижнюю ступень социальной лестницы, умело использовал знание жизни в своих целях. Та извечная борьба- соревнование "самых лучших я" стимулировалась им, поощрялась и морально и материально, конечным результатом чего и стал ошеломляющий рост производительности труда.
   Специалистам, конечно, хорошо известно, каким образом благополучная сегод­ня Европа стала такой благополучной. Ведь по историческим меркам совсем недавно, как раз в то время, когда Г.Форд начинал свое дело, в европейс­ких странах шахтеры боролись за 8-часовой рабочий день, потому как рабо­тали они за гроши под землей по 12,а то и по 16 часов. При внешнем блес­ке цивилизации её нижняя ступень пребывала в крайней нищете, т.е. благо­получие было показным и фальшивым. Даже многовековый грабеж некоторыми странами Европы так называемых колоний не дал им того, что они имеют се­годня. А живет западная часть населения земли, во всяком случае, значитель­ная часть этой части, что и говорить, не плохо. Не будем тут повторять про­писных истин о естественном прогрессе, породившем научно-технический прогресс, о механизации и автоматизации производства и т.д., хотя, конечно же, роли всего этого недооценивать нельзя. Но ведь и негативных последст­вий от научно-технических достижений сколько угодно. Начиная с новаций Г.Форда, когда со стремительным ростом производительности труда стала так же стремительно расти безработица, участились кризисы перепроизводст­ва, когда некому становилось покупать автомобили, паровозы, штиблеты и штаны. Всем известно состояние экономики Европы и США в 20-е-30-е годы прошлого столетия, и какой выход из этого состояния усмотрели выдвинутые обстановкой и временем фюреры Муссолини и Гитлер.
   К слову сказать, идеология фашизма так же стара, как и мир, о чем все время здесь и речь. "Мы - самые лучшие, все другие плохие, а потому их можно и нужно грабить, убивать. И пускай они работают на нас". Точно под такими лозунгами вели свои полчища и Аттила, и Чингисхан, и все другие "великие" полководцы-завоеватели. "Счастливее всех на земле тот, кто гонит разбитых им неприятелей, грабит их добро, любуется слезами людей им близких и целует их жен и дочерей", - наставлял своих приближенных Чингисхан перед очередным походом. (А. Нечволодов, "Сказания о Русской земле", 1913г. Изд.).
И во все времена таким вот "великим" недоступна была простая истина, что намерения их во времени, не говоря уже о вечности, просто бредовые, поработить весь мир невозможно; все "успехи" в этом направлении временны и даже кратковременны.
   Как развивались бы события при гипотетической победе на восточном фронте (как оказалось самом главном) гитлеровских "суперменов" в той страшной войне? Представить это вовсе даже не так уж и трудно. То "счастье" (по Чингисхану), тот восторг от ошеломляющих успехов первых дней войны, как известно, прошел очень быстро. Молодые оболваненные парни и особенно отцы семейств, на своей шкуре испытав весь ужас в бук­вальном смысле бойни, вовсе даже не озверели. Представители в большей сво­ей части нижней ступени социальной лестницы, они постепенно стали осозна­вать, что фюрер и его команда гонят их на убой, преследуя свои корыстные цели, да притом, не от большого ума. Все несчитанные миллионы убитых чу­жих и своих, напрочь разрушенные города и сожженные села никак не были похожи на тот рай, который им обещали.
   от-
   И в самом деле. Ну, взяли бы, в конце концов, разрушенную и сгоревшую Моск­ву. Сталина и всех других вождей они там уже не обнаружили бы, грабить не­кого и нечего.... А впереди - тысячи километров, куда отступила Красная Армия, на которую продолжают работать сотни и тысячи местных и эвакуированных из западных областей в самом начале войны заводов. - Кстати сказать, об этом чуде, об этом подвиге народа как-то мало и даже, совсем не говорят сегодня, а ведь это действительно чудо. Только подумать: ЗАВОД (только один, а их сотни!) со сложнейшей системой технологического оборудования, которая отраба­тывалась десятилетиями, высококвалифицированные кадры - инженеры, техники, рабочие всех специальностей, сырье, комплектующие с десятков других заводов - и все это в одночасье погрузить под бомбежками в эшелоны, перевезти за тысячи километров и часто под открытым небом в кратчайшие сроки нала­дить производство всего необходимого для войны. И все это - в голоде, холо­де, в слезах и горе от похоронок!
   В общем, гитлеровская армия оказалась бы примерно в таком же положении, что и в 1812г. армия Наполеона. Измотанная в боях и растянутая в необъятных пространствах, в суровых непривычных климатических условиях она подверглась бы пос­тепенному разложению. В валенках и шубах ограбленного, но не покоренного населения, при постоянных рейдах новых многочисленных Денисов Давыдовых по тылам и флангам пришлось бы возвращаться назад, если и не побежден­ными, но и не победителями. Тем более, что дома уже на подходе к столице "верные" союзники их основного противника, которые, хитро прищурившись, до конца выжидали: КТО - КОГО. И вот, воспользовавшись благоприятной для себя ситуацией, они наводят свой порядок в Европе, потому что они тоже "самые лучшие", а все остальные, глупые, живут "не так". Ну и т.д. и все в таком же духе.
   Но произошло то, что должно было произойти, а отступление это в плане сослагательном здесь только для того, чтобы еще раз поудивляться деяниям человека на земле, который и в самом деле не ведает что творит.
   ой
   Послевоенная Европа довольно быстро оправилась от последствий войны, а для Соединенных Штатов Америки, вышедших из войны (по масштабам её) почти без потерь, и вовсе начался стремительный подъем и расцвет. Из множества факторов, способствующих быстрому и, надо сказать, блестящему развитию эко­номики Запада следует выделить, по крайней мере, два из них, а может быть даже и один, из которого, так или иначе, вытекали другие. Фактор этот - "дурной пример" страны, которая внесла ценой неимоверных усилий и потерь решающий, если не основной вклад в победу над фашизмом. Она, эта страна, из последних сил, нищая и голодная, разрушенная, как ни одна из воюющих стран, под громкие лозунги и марши продолжала строить царство божие и не только у себя, но и в ряде стран европейских. Даже ведь Германия была разделена, а там еще не забыли разгромленную в 1919-г. Баварскую Советскую республику, и этот "дурной пример", эта опасность заставила справедливо раскритикован­ный марксизмом-ленинизмом капитализм менять свое лицо почти в принципе. Во-первых, то стихийно - рыночно сложившееся разделение труда между европей­скими странами стало принимать формы осмысленного, почти планового разделения, и согласованная межгосударственная экономическая политика мно­гих стран породила, в конце концов, экономическую интеграцию. Во-вторых, идеологическое противостояние требовало подкрепления материального: смот­рите, мол, там, за Берлинской Стеной, и завидуйте, как мы хорошо живем. По Фордовскому опыту эксплуататоры не скупились в расходах на поддержание очень приличного и даже высокого уровня жизни нижней ступени социальной лестницы, ступени производителей (от каждого по способностям, каждому по труду), и это обеспечило такой рост производительности труда, что за ним так и не смогли угнаться строители коммунизма.
   Возвращаясь к теме строительства капитализма в сегодняшней России, зададимся все- таки вопросом: почему же не удалось построить социализм в этой стране? Конечно, чтобы изучить и проанализировать все причины краха теории и практики этой системы, надо было бы написать книгу весом с "Ка­питал" К.Маркса. И, тем не менее, коротко можно сказать об этом следующее.
   Считалось, что В.И.Ленин развил теорию К.Маркса в соответствии с требова­нием времени и доказал, что строительство социализма, этой первой ступени коммунистического общества, возможно в отдельно взятой стране, а не обяза­тельно в мировом масштабе. И семьдесят лет эта теория как будто и подтвер­ждалась практикой. Действительно сделано было много, очень много. Но самое главное и интересное в этом факте то, что строительство царства божия в одной стране коренным образом повлияло на весь ход мировой истории. Просто какой-то рок! Невольно задумаешься об особом предназначении страны под названием Россия на планете Земля, ведь просто очевидно, что если бы не её "дурной пример", всё было бы в мире как-то совсем по-другому.
   Кажется, Ф. Энгельс первым высказал мысль о том, что человеческое общест­во развивается и совершенствуется не по простой восходящей линии, а по спирали, т.е. так или иначе оно возвращается к давно забытому старому, но на ступень, на шаг спирали выше. В случае с Россией получается, что она в 1917 году в нарушение этого естественного закона сильнейшим рывком попы­талась сразу выйти на шаг спирали выше остального мира, чтобы, минуя мед­ленный многовековый путь развития, сразу оказаться в раю всеобщего истин­ного равенства, братства, любви, где нет уже места рабству, раздорам, войнам, ненависти. В принципе и с точки зрения закона спирали это был бы уско­ренный возврат человека в Царство Божие до падения Люцифера, искупление первородного греха, полная победа над злом. Но коммунисты, ограниченные в своем мышлении, действиях и взглядах рамками примитивного материализма, сами себе противореча, отрицали Бога, хотя все их главные лозунги были не что иное, как заповеди Христа. Большой мир не понял и не принял идей ком­мунизма, и началось великое противостояние одной страны и целого мира.
   Кстати сказать, то, что произошло в России, могло произойти только в Рос­сии, в стране, которая и в самом деле всегда была, в отличие от Запада, больше духовной, чем интеллектуальной. Десятки лет в полунищете, на одном энту­зиазме строить то, что только маячит где-то в неопределенном будущем, могли только русские. Но бесконечно так продолжаться не могло, и постепенно, сначала медленно, а потом всё быстрей и быстрей энтузиазм этот стал зату­хать. В соревновании с мировым Империализмом страна в своем фактическом одиночестве просто выдохлась; долгие годы лидируя в гонке вооружений, в освоении космоса, она просто не находила средств на поддержание более или менее приличного уровня жизни непосредственных строителей коммунизма. А как говорится, шила в мешке не утаишь, люди ведь распрекрасно знали, что на Западе какой-нибудь шлёссер Джоржик, будучи даже ниже квалификацией, зарабатывал в десять раз больше слесаря Гоши в Советском Союзе, имел два, а то и три автомобиля и двухэтажный особняк за городом. Инженер- конструктор и технолог у нас "сидели" на твердом окладе 140 рублей и не копейкой больше, а потому инженер, в конце концов, и в самом деле уже буквально си­дел и дремал за кульманом или проводил время в курилке за разговорами. Социалистическое соревнование, рассчитанное тоже на энтузиазм, поощрялось только морально, и сегодня старшее поколение, доживая свой век в нищете, но все-таки тоскуя по прошлому, горстями перебирает значки и знаки, меда­ли и ордена, перелистывает толстые пачки почетных грамот, не имея больше ничего.
   В самые тяжкие периоды сталинского правления, несмотря на определенные строгости, в народе постоянно высказывалось сожаление: если бы был жив Ленин... И в самом деле, может, всё было бы как-то по-другому? Ленин, который был в восторге от новаций Г.Форда, наверняка не позволил бы превратить в пустую формальность наиважнейший принцип социализма - от каждого по способностям, каждому по его труду; не так бы, возможно, закончился НЭП (но­вая экономическая политика), по-другому, более мягко провелась коллективи­зация и проч. и проч. А проверенный на практике капиталистом Фордом тот самый, главный принцип социализма, тоже оправдал бы себя, и Россия догнала бы и перегнала Америку. Но случилось то, что случилось...
   А еще одна из причин истощения России в великом противостоянии - это всё та же "загадочная русская душа". Если полистать страницы прошлого, то даже в большой мировой политике, в этом месиве подлости, хитрости и зла, в действиях России всегда чувствуется, что она старалась устроить всё "по совести" и к тому же призывала других. И кому она и чем только не помогала! Если США в тяжелейшие периоды Второй Мировой войны своему союзнику СССР ПРОДАВАЛИ технику и вооружение, то Россия ПОМОГАЛА всем, кто объявлял себя, к примеру, коммунистом или просто её союзником. А если и назначала какую-то симво­лическую плату за то, что она "валила" объявившимся друзьям "сырым и варе­ным", то, в конце концов, все долги списывались и прощались. Писатель Суворов (Резун) в молодости был офицером-танкистом и в 1968 году принимал учас­тие в захвате Праги. В одной из своих книг он подробно описывает это со­бытие и в частности рассказывает о том, как простые русские солдаты были удивлены жизнью Златой Праги и всей социалистической Чехословакии; эта жизнь им показалась просто роскошной. "Кого мы пришли освобождать, какой тут наводить порядок"? - недоумевали они.
   А как было в самом "союзе нерушимом республик свободных"? В той же кни­ге Суворов приводит такую арифметику: в СССР по сравнению с Россией Укра­ина жила лучше в два раза, а кавказские и среднеазиатские республики аж в пять раз! Арифметика эта, конечно же, очень условна и приблизительна, но сегодня не только старшее, но даже и среднее поколение россиян знает и помнит, что все "приклеенные" к границам России республики жили лучше нас. А потому в годы пятилеток молодежь в России охотно откликалась на призы­вы партии и толпами уезжала на стройки коммунизма в Прибалтику, в Казах­стан и т.д. Да и просто, пользуясь демократическим правом свободного передвижения, можно было сравнительно недорого слетать на ЯК- 40 к знакомым в тот же Казахстан, накупить там полную сумку дефицитного в России раство­римого кофе или какого другого продукта и жить потом некоторое время припеваючи. Или тоже на самолете отправиться и побывать "на Украйне милой", походить по улицам Харькова, полюбоваться красотами этого города, по­пить вкуснейшего сухого вина, которое продавалось там на каждом углу, как в России газировка, и с сумкой чего-нибудь дефицитного вернуться домой.
   И приходится только удивляться неблагодарности некоторых политиков (не народов! Хотя эти политики довольно успешно оболванивают и народ), политиков, которые стали ханами и царями в бывших советских республиках, не говоря уже о других союзниках СССР. Но... всем, всем, в конце концов, воздастся по деяниям их, в этом можно быть уверенным на сто процентов. А Россия, своим "дурным" примером так повлиявшая на ход мировой истории и при взаимном притяжении влившаяся обессиленной в общий бурный поток, воспрянет и зай­мет в этом потоке опять достойное место. Но жить она все равно будет по­- своему, не по-немецки, не по-французски, а тем более не по-американски. Бу­дет ли опять царь или "крепкая рука", никто не знает, но эта западная де­мократия, которую пытается скопировать сегодня Россия, в чистом виде своем не приживется, и если какие-то основы её все-таки и останутся, то все рав­но она изменится до неузнаваемости. Скорей всего и вероятней Россия обра­тится и вернется к своему социалистическому опыту, потому что спираль об­щественного развития эволюционно ведет весь мир всё равно к чему-то по­добному. Примером тому может служить коммунистический Китай, которого ни­кто не смеет упрекать за его неамериканскую демократию, не едут туда толпами советники разбираться там с правами человека, а только всеми способами и изо всех сил борются с ним как с сильнейшим конкурентом на мировом рынке.
   от-
   Правда, и на этом витке спирали заметного духовного перерождения челове­чества пока не предвидится; стремление только к материальному изобилию будет преобладать еще долго. А соблазняет на это весь остальной мир уже "дурной пример" европейского материализма с его научно-техническими дос­тижениями и высоким уровнем жизни. Так что до царства божьего, о котором мечтали безбожные марксисты-ленинцы, еще далеко.
   Пожалуй, пора, наконец, оговориться, почему разговоры всегда ведутся о рус­ском народе, о "загадочной русской душе" и т. д. если в России тьма народностей.
   Когда, после распада Советского Союза, начался так называемый парад су­веренитетов и этот процесс коснулся Татарии, в одной РУССКОЙ семье случил­ся такой занятный разговор. В семье: дед-русский, бабушка - украинка, зять - мордвин ну и т.д. Пятилетний внук пытается считать до десяти или двадца­ти по-английски (родители научили), дед считает по-немецки, а бабушка, под­держав шутливый тон, стала считать по-татарски (она выросла среди татар и в детстве хорошо говорила на татарском). Внук спрашивает: "Дед, ты кто?" "Я - немец". "А - я?" "Ты англичанин или американец". "А бабушка кто?" "Бабушка у нас татарка. Все мы собрались здесь иностранцы". Внук подумал, подумал и очень серьезно заявил: " Нет, дед, бабушка наша не иностранец. Потому что татары же - русские". Вот таким образом устами младенца решился национальный воп­рос в России. За многие века все условно разделенные по национальностям народности так сжились, перемешались и сроднились, что трудно уже с уверенностью утверждать, кто из нас чистокровный русский, чистокровный чуваш, уд­мурт, мордвин и проч. и проч. Великий русский поэт Гаврила Романович Державин - потомок татарского мурзы, народный герой Кузьма Минин-крещеный та­тарин, фамилия Карамзина очень напоминает что-то тюркское. У В.И. Даля, автора знаменитого Словаря, отец был датчанин, мать немка, но он был РУССКИМ, да еще каким! и т. д., а что го­ворить о перемешанных миллионах. Неистовый протопоп Аввакум Петров, друг и наставник боярыни Морозовой, этот кумир миллионов старообрядцев до сего дня, говорят, был мордвин, но кто его может посчитать нерусским? - При всём том, и это тоже одна из особенностей российского менталитета, никто из народов и никогда в истории не преследовался по языковой принадлежности, вероисповеданию, т.е. без всяких конституций сами собой веками сложились и существовали на Руси многие де­мократические свободы. Поэтому при полном, казалось бы, "обрусении" и ма­лых, и не очень малых народностей, они до сего дня сохранили свои нацио­нальные обычаи, не забыли свой язык, свои корни. Но как сказал деду внук, они всё равно и все русские! И все особенности русского национального ха­рактера до мелочей тоже общие. Об этом можно судить хотя бы по тому, как этот многонациональный русский народ защищал во все времена свою РОДИНУ от многочисленных завоевателей. Еще задолго до гимна "Вставай страна ог­ромная, вставай на смертный бой!" эта огромная страна встречала агрессора всегда всенародным отпором. И кто в этой всенародной защите своей родины был храбрей и отважней - никто никогда не разбирался: мы все русские! В какой-то книге о Первой Мировой войне рассказывается такой забавный случай. За пределами России на железнодорожной станции города союзников остановился эшелон русской кавалерии. Один из героев этой книги, местный житель, незадолго перед этим событием хвастался, что он хорошо знает русский язык. Знаток русского языка с друзьями толкались в толпе встречающих, и друзья стали подначивать его, пойди, мол, поговори с русскими, спроси как дела и куда их направили. Тот так и сделал. Но когда он проходил мимо стоявших кучками русских солдат, он никак не мог понять, на каком языке они говорили между собой. Озадаченный знаток русского вернулся к своим смущенным, а дело было в том, что русские кавалеристы были все калмыки, и между собой они говорили на своем языке. И ехали они защищать свою РОДИНУ, Россию.
   Конечно, в нашем мире, в мире единства противоположностей, однозначно оценивать ту или иную черту национального характера любого народа, в том числе и "загадочную русскую душу", значит быть не всегда объективным. Всегда можно найти, чтО возразить. Так М.Горький заметил как-то: мы, русские, очень любим учить, и не любим учиться. Надо сказать, само замечание спра­ведливо, но вот оттенок неодобрения здесь спорен. Да, это тоже одна из осо­бенностей русского национального характера - поучать и учить всех и все­му, если даже мы не очень-то разбираемся в сути дела. "Страна советов" - каламбурили в недавнем прошлом доморощенные остряки, подтверждая тем горьковскую мысль. В самом деле, попробуйте начать копать обыкновенную ямку под столбик где-нибудь на своем садовом участке, и каждый второй из зна­комых, проходящих мимо, будет советовать, как лучше это делать. Сосед по га­ражу, в жизни не чинивший ничего сложнее огородной тачки, будет вдохновенно подсказывать, как отремонтировать вашу машину. Но не стоит сериться на соседа, а тем более смеяться над ним, не надо только следовать его советам, т.е. не колотить по капоту молотком, как он подсказывал. Ведь он консульти­ровал вас от всей своей бескорыстной души, он прямо-таки окатил вас вол­ной доброжелательности, ничего не требуя взамен.
   Очень похоже на правду, что будто бы изобретатели паровоза Черепановы, когда они в Англии знакомились с тамошним производством проката металла, давали советы на уровне изобретений, чем страшно удивляли "цивилизованных" англичан. Не имея и представления о каких-то там авторских правах и патен­тах, они по доброте и простоте душевной сыпали советами направо и налево, чем наверняка обогатили многих.
   Вряд ли где-то ещё, кроме России, прижилась бы идея "делиться опытом", которая долгое время была одним из многих рычагов в воспитании "нового типа человека" в советские времена. В глазах делового мира - это глупые люди, новые Черепановы. Изобретатели, мастера высочайшего класса, они езди­ли по заводам страны и щедрой рукой рассыпали драгоценности своего талан­та, получая взамен в лучшем случае значок или грамоту. Вот уж истинно по - Божески: дарам получил - даром отдай. Ведь талант, озарение, вдохновение, плод размышлений - идея не должны быть товаром в принципе, потому что они от Бога! Но сегодняшний сверхделовой мир такие вспышки абсолютного добра безжалост­но изживает. "Знаю как, но не скажу, пока мне не заплатят" - такая позиция первого условного хитрого человека стала началом закона об авторском праве, этого продолжения нелепостей в человеческих взаимоотношениях. Ну не абсурд ли это, если весь из себя поэт, зарифмовавший в стишке "розы" и "морозы" (над чем посмеивался ещё Пушкин), судится с плагиатором, случай­но воспользовавшимся этим же штампом, а сам только что рассказывал, умо­рительный анекдот, не задумываясь, что у анекдота тоже есть автор. - Мы говорим: народная песня. Но у каждой такой песни обязательно есть или был автор! Жил какой-то трудяга, который пахал, сеял, рубил лес и копал ямы. У него был ДАР, но он не придавал ему большого значения, потому что делу - время, потехе - час. Но однажды, когда у него бушевал пожар в душе, он, желая поделиться с людьми радостью или печалью, запел. И люди услышали его, поняли его, со-чувствовали ему и со-переживали, и запели тоже. Искусство безымянного автора сблизило людей, и они хотя бы на короткое время перес­тали не любить друг друга. Со временем об авторе песни забыли, а он и не напоминал о себе, не требовал гонорара: даром получил, даром и отдал.
   Но деловой человек рассуждает иначе: если на авторство претендентов нет, то автором буду - Я. И профессиональный композитор без зазрения совес­ти черпает из океана народной музыки сколько хочет. Кажется, в 1914-м году какой-то чудак (хитрец!) пытался или даже запатентовал использование земного притяжения в качестве двигателя. Этот случай в техническом мире воспринимают как курьёз, но ведь владелец патента вполне мог предъявить претензии, например, к строителям, которые забивают сваи древнейшим орудием - "бабой", и через суд получить с них деньги за использование его идеи. Да и вообще у него в кабале оказались бы все - от кузнеца с ку­валдой, до строителей гидроэлектростанций. Это и вправду курьез, но ведь подобных "авторов" в деловом мире сколько угодно, которые присвоили общеизвестное и живут себе припеваючи.
   В продолжение разговора об особенностях русского национального харак­тера, коротенько затронем еще такую тему. Приходится выслушивать иногда такое мнение: вы или мы, русские, не умеете (не умеем) благодарить. Имеется в виду то, что русский человек не просто улыбнется и скажет "сенкъю" или "данкещон" за какое-то доброе дело, а будет чуть ли не обнимать и целовать благодетеля: рабская, мол, униженность, подобострастие. Ничего подобного!
   Вот такая картинка. Рейсовый автобус полон народа, со своих участков и огородов возвращаются дачники. Автобус уже трогался, когда в заднюю дверь втиснулась женщина с огромной корзиной полной цветов. Все места, конечно, были заняты, и ей некуда было даже поставить свою корзину. Ближайшее сиде­ние занимали пожилые супруги тоже с какими-то сумками и коробками. Мужчи­на встал и молча кивнул, уступая место этой женщине. Через некоторое вре­мя супругам на своей остановке нужно было выходить, и когда они стали собираться на выход, то женщина полкорзины своих цветов просто впи­хала в охапку жене рыцаря, и столько в её глазах было благодарности, добра и любви!
   Такой момент вспышки абсолютной любви, абсолютного добра просто, бесценен; это проявление того образа и подобия Божиего, что в человеке
   задумано и заложено Провидением; это то, что должно в нем, в конце концов, возобладать и перевести его в какое-то другое измерение, где он узнает, наконец, что есть абсолютное счастье, Царство Божие. Не может быть никакого сомнения, что и пожилая пара, и та женщина ещё долго находились под влиянием этой вспышки даже и по прошествии времени, когда эта случайная встреча уже за­былась. Они долго еще, сами того не замечая и не сознавая, были добрее к людям, которые их окружают, были веселей и жизнерадостней сами. Такова волшебная сила Божественной любви.
   Известно, что общение с природой, земля, растения делают человека добрей, отзывчивей. Русский народ всегда был и не перестал быть крестьянским до сего дня, генетическая память сохранила любовь и тягу его к земле. Даже во втором-третьем поколении интеллигенты, заводские рабочие, инженеры не перестали быть крестьянами в душе. Вообще в России со времен Петра 1,с того времени, когда начала создаваться большая промышленность, сложилось довольно своеобразное разделение труда в этой области, и это не могло не повлиять на национальный характер русских. Один из сказов П.П.Бажова, яв­но записанный со слов деда Слышки, а не сочинённый им самим, начинается так: "Пошли раз двое наших заводских траву смотреть"... Для западного человека эта фраза была бы непонятна, показалась бы странной: зачем смотреть на тра­ву заводским рабочим? Любоваться ей? Русскому же без всяких пояснений по­нятно, что эти парни, вытерев ветошью руки от мазута, пошли за несколько вёрст смотреть свои покосы, убедиться поспела ли трава, чтобы косить её.
   Да, было так. Данила-мастер работал за станком, вырезая и шлифуя детали для каменного цветка или малахитовой шкатулки, которую отправят потом на выставку куда-нибудь в Париж. Но он все время помнил, что надо еще убрать у коровы, у него огород, покос, делянка в лесу для заготовки дров, и все эти дела надо успеть переделать в свое время и, главное, вовремя.
   Старики рассказывали, что до самой революции в городах на Урале был такой порядок: во время покоса и других сезонных сельскохозяйственных работ заводские ворота закрывались на большой замок до окончания страды. Рабочий получал за свой труд на заводе гроши и жил в основном за счет своего хозяйства.
   Не так же ли и сегодня? Работает на современном обрабатывающем центре с числовым программным управлением работяга, (так нынче кличут Данилу мас­тера. И платят ему, кстати, тоже гроши). Обрабатывающим центром называется, часто огромный и очень сложный станок для сверления, расточки, фрезерова­ния и ещё множества операций в автоматическом режиме по программе. На таких станках обрабатываются крупногабаритные детали для всевозможных ме­ханизмов и машин. Обрабатывающий центр в свое время вытеснил и заменил собой целые пролёты цехов с рядами всяких специальных станков, предварительную разметку перед обработкой этих деталей и проч. и проч. и проч. Работяга утром с помощью многотонного подъемного крана установил литую заготовку на столе станка, ознакомился с чертежами, быстро просмотрел программу, предложенную программистом, и недовольно скривился: молодой неопыт­ный программист опять напутал. Ведь функция -Z-не может выдать таких режимов, да и резец не выдержал бы нагрузки, он бы просто сломался. Работяга опять стал внимательно изучать чертеж, потом быстро, с листа нащёлкал, как на клавишах баяна, свою программу и запустил станок. Всю смену он следил за обработкой детали, корректировал программу, следил за исправностью ин­струмента и станка. А после смены Данила мастер спешит в худшем случае на электричку, а в лучшем садится в свой стареньким "жигуль" и отправляет­ся на "дачу": надо окучить картошку, прополоть грядки, полить их и т.д. (по­тому и закавычено здесь слово "дача", ведь дача ассоциируется с беспеч­ным отдыхом, купанием, загоранием, а на деле - од на работа, хоть и с. удовольст­вием). Там он встретит друзей, соседей по участку, один из них врач, другой - журналист, и ещё шофер из таксопарка. Шофер, кстати, прямо - таки не шофер, а просто агроном какой-то, он все знает про то, что растет, цветет и зеленеет. Надо у него за бутылочкой проконсультироваться... - И опять: и за бутылочкой и без таковой дачники все время учат друг друга. Кто-то что-то вычитал, где-то слышал, делятся своим опытом (страна советов). Бескорыстно делятся и всякими семенами, а то и урожаем, если у соседа что-то не уродилось. - Можно подумать, мы с вами тут, сами себе противореча, договорились до то­го, что "мы, русские, лучше других". Вовсе нет. Русский человек так же грешен, как и все люди на земле, и наряду с хорошими качествами у него сколько угодно таких, которые, мягко говоря, не очень хорошие. Взять хотя бы уже затронутую выше тему отношения русского человека к Свободе. Свобода для него - это значит ВСЁ МОЖНО! Легко сейчас судить большевиков, Дзержинского, ЧК за их жестокость, но как ещё иначе можно было остановить разбушевавшуюся стихию такой свободы? Внутренний протест народа против насилия, рабства к 1917- му достиг критического напряжения и в сочетании со свойственной русскому человеку его внутренней свободой вырвался таким ураганом, что потушить его можно было только чрезвычайными мерами. - При таком отношении к свободе, когда ВСЁ можно, должно быть ВСЁ можно, копировать чужие "свободы" в высшей степени неразумно. Замечание М.Горь­кого по поводу того, что мы, русские, не любим учиться, не совсем верно; вернее было бы сказать - не умеем учиться. Простая и буквальная переимчивость, подмеченная ещё Пушкиным, переимчивость без творческого осмысле­ния чужого опыта - вот характерная наша черта. Или наоборот, другая крайность, не считаясь ни со своим, ни с мировым опытом, всё делать по-новому и по-своему, как это было в советские времена, а потом перечеркнуть всё, не разбираясь, что хорошо сделано, что плохо, и опять учиться, заглядывать, копировать всё чужое вплоть до языка. А учить любим не только мы, русские, учить любят все, и для таких "прилежных" учеников, как мы, учители всегда наготове. Вот сейчас эти учители и приобщают нас к демократии, к свободе... - А вообще-то, если вдуматься, о какой такой особенной свободе может быть речь, если государство еще на заре истории для того и объединило людей, чтобы лишить их этой свободы по закону объективной необходимости. Все хваленые западные демократии с их свободами - внешни и очень относительны, и, слава Богу, что они устраивают людей этих стран. Но вот учить других и даже иногда силой навязывать свой, веками сложившийся образ и уклад жизни из соображений политической, а, в конечном счете, экономической выгоды (не то, что русские "лопухи" Черепановы!) ох как не следовало бы. Особенно это касается "самой демократической" страны, которую и называть не надо, её все знают. Все знают и о том, что в этой стране ещё вчера свирепствовало самое откровенное и жесточайшее рабство, расизм, что никак не могло не повлиять на общий национальный характер, на всю политику государства. И политика, все действия по распространению своей демократии, все усилия этой страны направлены на закабаление других народов, на рабское подчинение их. Что касается "свободных" граждан в этой стране, то они, эти массы граждан, так изощренно зомбируются, гипнотизируются государственной машиной, что зажа­тый со всех сторон ограничениями и запретами отдельно взятый человек и в самом деле искренне считает себя свободней всех на свете и даже не про­тив поучать других, несчастных, как надо жить. Маленький, лет 10-12ти афро - американец (так "тактично" с некоторых пор приказано там называть потом­ков племени Таманго*), этот мальчишка может перед камерами тележурналистов на полном серьезе, искренне заявить следующее: "Мы, (т.е. американцы для осталь­ных людей на земле), мы - старшие братья!" Т.е. как говорят люди о домаш­них животных, о братьях наших меньших. Каково?
   В Советском Союзе тоже была демократия, демократия по-своему, и граждане тоже зомбировались с пионерского возраста, но в воспитании их одним из главных лозунгов и призывов была, все-таки, "дружба", дружба народов, и это­му надо отдать должное. А формально граждане Советского Союза были наде­лены правами и свободами чуть ли даже не большими, чем в остальных демок­ратических странах. НО! Скажем, гарантированное право на труд было не толь­ко правом, но и обязанностью, т.е. свободы выбора между "что-то делать" или "ничего не делать", у граждан не было, и практиковались разные методы при­нуждения. А, скажите, что в этом плохого? Истинно по-христиански: зарабатывай свой хлеб в поте лица. Иначе, извините, на какие шиши будет жить человек в обществе, при этом бездельничая! Воровать? Грабить? Но такие способы обога­щения пресекаются строжайшим образом даже в самых-самых демократических странах, и Россия не могла здесь быть исключением. А лазеек разбогатеть "честно" в законах было очень мало; всякие тунеядцы, купцы- спекулянты, валют­чики, как называли тогда предпринимателей, и проч. преследовались по закону. Вот и попробуй тут не работать. Даже партийные чиновники, у которых бы­ла возможность, как говорится, кое-что иметь, воздерживались от подобного рода действий под страхом потерять партийный билет, что означало бы конец карьеры вплоть до тюрьмы. Кто-то, наверное, еще помнит, как катался в исте­рике Макар Нагульнов, когда его хотели исключить из партии (М. Шолохов, "Поднятая целина").
   -----------------------------------------------------------------------------------------------
   *Читай новеллу П. Мериме "Таманго".
  
   ------------------------------------------------------------------------------------------------
   ой
   Понятно, ВСЁ ЭТО было и в Советском Союзе, но то, что было в сравнении с сегодняшним разгулом вседозволенности можно назвать просто идеальным порядком. Об этом можно судить хотя бы по полному почти отсутствию тогда охраны различных объектов, вплоть до заводов. Всякие заведения, конторы, ма­газины просто закрывались на замок, а на среднем по величине заводе по ночам и выходным сидел один "охранник" на проходной - пенсионер дед Слышко, и редки были случаи каких-то взломов, воровства. А сегодня этот же завод охраняют целые бригады вооруженных охранников в режиме сутки - через трое; в магазинах, офисах - везде охрана, камеры слежения- наблюдения, сигнализация. Или, если раньше участковый инспектор, милиционер, один обслуживал ог­ромный участок, и на участке был относительный порядок, то сейчас на его месте работают, чуть ли не тридцать человек, но которые никак не могут го­дами вычислить и задержать насильника, грабителя, поджигателя, угонщика. Вообще, на взгляд пессимиста сегодня в России одна половина населения ворует, другая - охраняет, но и, охраняя, высматривает, где что "плохо лежит". Потому что - Свобода! Потому что - всё можно!
   Когда, в самый развальный период перестройки в условиях "равных возмож­ностей", началось бурное деление людей на "плохих" и "хороших", и стали вы­деляться эти хорошие, прозванные "новыми русскими", по телевидению часто показывали всякие встречи с этими новыми русскими, которые радостно возвещали, как хорошо стало жить. На вопрос ведущего передачу, что дали день­ги и власть этому недавно разбогатевшему ГОСПОДИНУ*, на которого работают сотни или даже тысячи человек, он на всю страну простодушно заявляет: прежде всего - Свободу!!!
   Поразительная наивность, вызывающая улыбку сочувствия даже самого бед­ного человека: это он-то свободен?0н, который с первых дней своих успехов опутан тысячами тенет? Вначале устные договоренности шёпотом и взятки, потом официальные контракты, подписи, взаимные долги и обязательства, посто­янные опасения разориться, быть обманутым честными конкурентами; а самое главное постоянный страх за свою безопасность, за жизнь, в конце концов. Если бы это было не так, он не окружал бы себя целым взводом охранников и телохранителей. Да, он имеет возможность и может за деньги переступать границы дозволенных государством поступков и действий своих граждан, расширяя тем, кстати, и круг избранных свободных. Но ведь обеспечивая таким способом мнимую свободу, он фактически балансирует на краю пропасти, рискуя в любую минуту оступиться, поскользнуться, и cтрax этот его постоянный спутник. Если же он, свободный человек, уедет со своими миллионами за границу, там он опять окажется в строгих рамках дозволенного, и уже не хватит никаких миллионов, чтобы откупиться и быть таким же свободным как дома. Там ведь и даже чисто русские лихие купеческие загулы не очень одобряются, и придется бедному новому русскому закрыться в купленном там роскошном дворце и пить до потери пульса дорогие вина в одиночестве. Правда, он от тоски и безделья может стать, например, писателем. Наймет пару-тройку
  
   ------------------------------------------------------------------------------------------------- *В европейских языках, и в романских, и германских, обращение СЭР, ГЕРР, надо полагать, одного изначального корня с французским ШЕР, мон ШЕР, что означало и должно означать и сейчас что-то такое дружественное. В русском языке ГОСПОДИН одного корня с "ГОСПОДЬ". Рабовладелец- крепостник, владелец душ, и в самом деле был для народа и царь и бог, о чем уже была речь. Корректно ли возвращаться в этом случае к старому? Уж очень нелепо звучит обращение к огромному залу зрителей: дамы и господа! когда в зале сидят старушки и старики, пацаны и подростки, работяги и прочий народ. "Господа мужики, а особливо бабы!" ( Из какого - то старого советского фильма. Запомнилось на всю жизнь, потому что смешно очень).
  
   борзописцев и полупьяный будет им мямлить, с трудом подбирая слова, про свою трудную и замечательную "жизть". Как он героически боролся за свободу и справедливость в условиях коммунистического ада, как подвергался гонениям и преследованиям, отбывал срок по 58-й статье. При этом он, конечно же, умолчит о том, как он горячо выступал тогда на комсомольских собраниях и при­зывал товарищей активнее принимать участие в строительстве коммунизма. А срок он отбывал в ГУЛАГЕ за попытку изнасилования по молодости и глупости. Через некоторое время большим тиражом выйдет огромный том мемуа­ров, который и читать-то никто не будет.
   Такое отношение к свободе у нас, русских, такое примитивное толкование её все от той же, присущей русским внутренней затаенной до поры до време­ни свободы духа. Реализуя таким вот образом внутреннюю свободу, русский и тот же "новый русский", сам того не ведая, лишает себя этой драгоценной черты и становится рабом психологическим.
   Ещё раз, оглядываясь на прошлое, интересно отметить то, что довольно жесткие законы в Советском Союзе, скорей всего, как раз и подходили для русского национального характера. Ведь при всей их, этих законов, строгости люди не ожесточились, не огрубели, а, наоборот, во взаимоотношениях людей было много душевного тепла, бескорыстной помощи, настоящей дружбы. Что касается свободы, то в те времена какой-нибудь последний работяга на заводе чувст­вовал себя гораздо свободней всех своих партийных и непартийных начальников. Доходило до анекдотов. Идет полным ходом кампания по борьбе с пьян­ством. На специальных стендах установлены позорные доски с портретами нарушителей. Рабочий день в разгаре, в цехе сплошной гул металлорежущих станков. На одном из токарных станков работает веселый средних лет рабо­тяга, он точит очень точные и сложные детали, делать которые технологи до­веряют только ему. На передней бабке станка поставлена бутылка якобы с водой, из горлышка которой торчит маленький увядший цветочек. Время от времени ценитель красоты вынимает из бутылки цветок и, глотнув пару глотков, опять ставит бутылку на место. Все в цехе, глядя на этот спектакль, кивают в его сторону и похохатывают, всем известно, что токарь Иванов большой лю­битель выпить, но никто Иванова не трогает и не вывешивает его портрет на позорную доску. А в другом конце цеха, в самом углу, маленький человечек работает сразу на трех зубообрабатывающих станках. В перерывах между установ­кой заготовок и снятием готовых деталей, этот человечек успевает выполнять ещё и какие-то несложные слесарные работы. Сидя на деревянном ящике, он колотит огромным молотком по железякам и в гуле станков во всю го­ловушку поет песни: весело - о!!! Или ещё пример. Высококвалифицированный сле­сарь-механик по какому-то поводу дома славно попил и утром с больной го­ловой пошел не на работу, а в магазин и хорошо опохмелился. На работу пья­ному идти нельзя, там борются с пьянством, и он продолжил "лечение" дома. На следующее утро всё повторилось, потом ещё и ещё. Когда он, наконец, вышел на работу, его никто особенно не допрашивал что да как, хотя всем было понятно, в чем дело. А в конце месяца на собрании ему объявили благодарность и выписали денежную премию за быстрое устранение серьезной неисправности очень сложного станка, от которого во многом зависело выполне­ние плана. Пожимая руку передовику, после громких хвалебных слов, началь­ник все-таки, криво улыбнувшись, с оттенком упрека тихонько проговорил:
   - Правда, ты тут как-то приболел немножко... Показная, и даже демонстративная полудетская бравада этих советских рабочих - ясно, что это только выражение внутреннего протеста против на­силия над личностью; свободы никакой не было и не могло быть. Вообще че­ловек в относительном мире изначально, от сотворения этого мира детерми­нирован, и хотя Змий-Сатана от сотворения же искушает его, внушает, что он царь природы и возможности его беспредельны, человеку дозволено только то, что дозволено. Сравнимы ли, скажем, все его научные и технические дости­жения, " завоевание" космоса и проч. и проч. с возможностью по желанию сей­час же, сию секунду оказаться там, куда вдруг захотелось? Государство и вовсе свело свободу человека до минимума, таково его предназначение. И ес­ли сегодняшний разгул вседозволенности в России не усмирить опять самы­ми жесткими, чрезвычайными мерами, государство наше может перестать быть. Остается только надеяться, что условия, обстановка выдвинет достойную и сильную личность, а личность в России значит гораздо больше, чем в запад­ных демократиях. Только не дай Бог! Чтобы за личностью не последовал 2017-й год!
   Не одно столетие историки и философы, задавались вопросом: откуда ты, Русь? Сейчас, кажется, настало самое время серьезно задуматься: Куда ты Русь?
   ------------------------------------------------------------------------------------------------
  
  
   О свободе слова.
   (Приложение к статье "Государство и право") "В начале было слово"-...сообщает нам св. Иоанн о сотворении мира, о начале бытия. Все дела человеческие начинаются тоже со слова, все известные нам исторические события на земле, и малые, великие, вначале были толь­ко слово.
   Многие другие виды в животном мире земли тоже издают различные звуки, но "мяу" и "гав" отличаются от человеческой речи так же, как световой сиг­нал на вершине горы, коим когда-то пользовались люди, от сотового телефо­на. Во всяком случае, так считает гордый собой человек, переводя эти "му", "гав" и "мяу" каждый на свой язык, как, к примеру, для русского кукушка на чис­том русском языке выговаривает "ку-ку", а для грузина уже по-грузински - "тэ - сэ". Те же звуки и сигналы, которые органы чувств человека воспринимать не спо­собны, как, например, ультразвуковой "разговор" дельфинов, изучаются в послед­ние 1,5-2 века с помощью всяких хитрых приборов, но до разгадки тайны кромечеловеческих земных цивилизаций, кажется, так же далеко, как это было при Демокрите, Анаксагоре, Платоне и прежде них. Ведь даже всякие микробы-бактерии и Демокритовы атомы и те микробесконечны, а что говорить о более сложных в человеческом понимании, и более близких к человеку, скажем, муравьи­ных "государствах", которые живут себе рядом с нами по своим таинственным законам, и нам о них почти ничего не известно.
   А у человека есть мысль и слово, этим он чрезвычайно гордится и возвыша­ет себя над другими живыми тварями Божиими; да простит ему Бог, если он заблуждается. Возможности мысли беспредельны, человек знает это и пытает­ся и надеется с помощью разума познать окружающий мир. Вместе с мыслью развивается, усложняется и оттачивается его слово, язык, потому что объяс­нить всем другим людям суть своего открытия, разгадки какого-то явления можно только словом.
   Может, следовало бы воздержаться от вторжения в эту область, в область слова, языка, чтоб кто-нибудь из истинных знатоков, специалистов не подтру­нил над дилетантом стишком, вроде знаменитого: "Товарищ Сталин, вы большой ученый, в языкознании знаете вы толк"... Поэт посмеялся над тов. Сталиным потому, что тов. Сталин или тот, кто писал за него, утверждал, что человек думает только словами. Ну, сколько-то он и прав, мы действительно мыслим словами, и какой-нибудь полиглот, знающий несколько иностранных языков, даже признаётся: я свободно говорю на немецком, французском, но думаю по-русски. Но прав и ехидный поэт, потому что наша голова обычно переполне­на прямо-таки месивом из мелькающих слов и образов, и когда мы просто пре­бываем в праздной задумчивости, и даже тогда, когда сочиняем политическую речь, или пишем статью в газету, для чего, кажется, нужны одни только слова. А в пику "большому ученому" можно привести вообще простейший пример. - Зах­ваченный идеей, "помешанный" на своем деле изобретатель какого-то механизма не спит ночами. В воспаленном воображении его по ночам крутятся, сцепляются, сочленяются, увеличиваются и уменьшаются образы десятков видов шестеренок, валиков, муфточек, втулок, но он их только видит, комбинирует, подгоняет к тому процессу, к той задаче, которую должен выполнять изобретаемый им ме­ханизм. При этом в голове изобретателя за всю бессонную ночь может не промелькнуть и десятка слов. Утром, соединенные и сочлененные все эти крон­штейны, втулки и подшипники, изобретатель наносит на бумагу опять в образах, только в упрощенном для изображения и понимания другими людьми виде - в чертежах. И только потом, для полной ясности, он дополняет чертеж, скажем, одной из шестерен скупыми сопроводительными словами, понятными только уз­кому кругу специалистов: модуль, количество зубьев, материал, термообработ­ка и проч. Точно так же работает архитектор, он тоже сначала "видит" обра­зы всех задуманных колонн, башен и арок; сначала видит, а потом следуют чертежи, расчеты на прочность и все остальные дела. Впрочем, творчество архитектора принято увязывать с красотой, т.е. относить творения архитек­тора больше к искусству, где обязательно подразумеваются радующие взор формы здания, волшебное воздействие на чувства "золотой пропорции" и т.д. но об искусстве разговор будет отдельный, сейчас же - всё о слове.
   Будучи даже в состоянии и внешнего и внутреннего бездействия, состо­янии, так сказать, "тупого оцепенения", человек все равно, пускай лениво, о чем-то думает. Перемешанные в голове слова и образы рано или поздно выстроятся в определенный порядок и запросятся наружу, человеку захочет­ся с кем-то поделиться своими раздумьями, высказать словами свою боль или радость - все равно. А уж когда человек полон энергии, то в голове его бу­шует такой кипяток, что слушать его - не переслушать, он просто подавит вас своим пулеметом слов, конечный смысл которых почти на сто процентов сво­дится к одному: какой он хороший, какой молодец и умница, не то, что эти ите, которые глупые, плохие и негодные. При этом он очень редко скажет в гла­за и тем, и этим, что он о них думает, потому что эти негодяи обязательно возмутятся, и можно схлопотать большие неприятности.
   Тут к месту будет вспомнить мысли Н.М.Карамзина на этот счет, когда он как бы оправдывает и даже приветствует лицемерие, которое "образованные" искусной подменой превратили в правила "хорошего тона". К сожалению чело­вечество еще не созрело до того уровня, когда "кроткие" и "нищие духом", присутствие зла в которых просто исключено, наследуют землю, а потому без таких условных правил пока не обойтись. Те, упомянутые где-то выше собеседники, которые два часа говорили друг другу неправду, и не могли говорить прав­ду, потому что правда у каждого была такой: "Какая же ты скотина". Вместо этого они друг другу очень культурно и вежливо возражали: "Позвольте не согласиться с вами, милостивый государь"...Короче говоря, наученные очень древним горьким опытом, люди почти всег­да очень тщательно выбирают и подбирают слова при общении, потому что "сло­во не воробей, выпустишь - не поймаешь". И вот что здесь самое интересное. Отлично зная, какой страшной разрушительной силой может быть слово, человек, то ли по глупости, то ли от хитрости (второе, конечно, вероятнее), веками борется за полную свободу этого слова. Какай свободы ты требуешь человек? "Что у трезвого на уме, у пьяного - на языке"- такой? Но пьяница утром просыпается весь в синяках и шишках, и в следующий запой он и пьяный воз­держится от " свободы слова".
   Свобода слова, т.е. возможность и право высказывать публично всё, что по­желаешь, имеет прямое отношение к свободе воли, дарованной нам Богом. Но, и это очень важно, в отличие от прямых и конкретных материальных деяний и поступков наших, мысль и её продукт - слово не ограничены законами относи­тельного мира, и потому не ограничивать свободу слова искусственно, о чем уже говорилось, не настала еще пора, слишком большая в этом таится опасность. Скажем, одного из тех, упомянутых выше, учителей человечества стала пресле­довать навязчивая идея переделать этот несовершенный мир и сделать его таким, каким он видится ему в мечтах. Но что он может один маленький, сла­бый, жалкий, которой может поднять вес от силы 30-40кг, передвигаться на двух конечностях каких-нибудь 5-10км/час, да, к тому же, страдающий одышкой? Ес­ли даже взять и влезть на броневик, т.е. возвыситься над людьми метра на два-три, то на это никто не обратит и внимания. Но если с броневика сказать свободное и пламенное слово, то организованная и воодушевленная толпа, объединив отдельные слабые силы, свернет горы. (Раз, два - взяли - и!!!) Недаром же Екатерина II, прочитав "Путешествие из Петербурга в Москву", будто бы сказала: "Радищев - пуще Пугачева". Хотя ведь и Пугачев начал свое кровавое предприятие тоже с "пламенных слов", притом откровенно лживых. И вот в этом-то и заключена главная опасность свободы слова, потому что модус экзистенции "ум для себя" реализуется словом на много эффективнее, чем конкретным материальным деянием. Если бы это было не так, то не было бы вековечной борьбы за право издавать некие членораздельные звуки в пространство и печатать знаки на бумаге. Чтобы на столе к обеду и ужину был хлеб, один человек для этого пашет поле, сеет пшеницу, жнет, молотит, мелет зерно в муку, заводит квашню, топит заготовленными заранее дровами печку, чтобы испечь хлебы - дел миллион. Другой только жалобным голосом произнесет слово "дай", и ест досыта такой же хлеб. И в первом и во втором случаях руководством к действию является модус экзистенции "ум для себя", но какая разница!
   Нежелательные и вредные для других материальные даяния людей с древ­ности ограничиваются писаными и неписаными законами, запрещающими одно, разрешающими другое. Рычагов для поддержания хотя бы относительного по­рядка в обществе множество - от тюремного заключения, до виселицы. Публич­ную свободу слова, как известно, ограничивает цензура. И вот что интересно. При любом режиме, при любом государственном устройстве никто никогда не возмутится, если посадили в тюрьму воришку или казнили жестокого убийцу. Но цензуру проклинали всегда и везде! У нас её проклинал Пушкин, проклинал Лев Толстой. - Но, кстати говоря, сам же Толстой, а с того времени прошло целых сто лет, был очень обеспокоен тем, что в связи с развитием книгопечатания, с появ­лением множества газет, журналов, того, что сейчас мы называем средствами массовой информации, появилась возможность многому множеству людей высту­пать в роли учителей человечества, что стало причиной, по его, Толстого, мне­нию, распространения невежества, а не просвещения. "Книги и журналы, в осо­бенности газеты, стали в наше время денежными предприятиями, для успеха которых нужно наибольшее число потребителей. Интересы же и вкусы наиболь­шего числа потребителей всегда низки и грубы, и потому для успеха произ­ведений печати нужно, чтобы произведения отвечали требованиям большого чис­ла потребителей, то есть, чтобы касались низких интересов и соответствова­ли грубым вкусам. И пресса вполне удовлетворяет этим требованиям, имея пол­ную возможность этого, т.к. в числе работников прессы людей с такими же низкими интересами и грубыми вкусами, как и публика, гораздо больше, чем людей с высокими интересами и тонким вкусом". ... "Пресса уже давно служит главным орудием распространения невежества, а не просвещения".
   В справедливости упреков Толстого в адрес тогдашних СМИ можно не сом­неваться: так оно и было. Но так было при наличии жесточайшей цензуры! в задачи, которой входит ведь не только обуздание политического вольно­думства, но и создавать хоть какой-то заслон распространению безнравствен­ности, т. е. заслон как раз "низким интересам и грубым вкусам". А что было бы без нее? Впрочем, с высоты столетнего опыта мы сейчас можем оценить и то, что было и сравнить с тем, что есть. Но о том, что значит "нет цензуры" и что такое "свобода слова" в наши дни, поговорим немного погодя. Но Толстой! Если закрыть на минуту глаза на то, что Толстой великий писатель, отодвинуть на время тяжелую тонну его авторитета и объективно оценить: а все ли, что говорил и писал он - истина, все ли мысли, высказанные им, пошли человечеству на пользу? Взять хотя бы его громогласное обвинение христианской церкви вообще и православной в частности в извращении уче­ния Иисуса Христа. Д а, многие упреки в адрес церкви были справедливы, более того они, эти упреки, остаются во многом справедливыми и на сегодняшний день. Но как совместить это с непротивлением злу злом, которое проповедо­вал и Толстой? Ведь такой упрек, да в таком тоне и в такой форме есть не­сомненное зло, призыв к расколу, бунту! Воистину, все это тоже "пуще Пугачева". И никакой режим не позволит раскачивать свои устои, никакой государствен­ный строй не пожелает себе Разина, Пугачева, Ленина. Да и в целом для "уг­нетенного" народа стабильная без потрясений и перемен жизнь предпочтитель­ней. Не зря же у китайцев есть, говорят, такое ругательство, пожелание недру­гу: чтоб ты жил во время перемен. А уж посметь покуситься на устои церкви, которые в муках складывались в течение двух тысяч лет - это чистое безумие. Отлучение Толстого от церкви, тоже громогласное, это уже ошибка иерархов церкви; наверное, лучше было бы "не заметить" ереси, простить заблудшему, или, в крайнем случае, найти веские аргументы и по - Божески мягко поправить и наставить его. Понятно, что никакие возражения и наставления не переубеди­ли бы Толстого, они изначально должны были быть предназначенными, так ска­зать, для широких слоев, для общественности. Отлучение же только возвысило авторитет Толстого, который и без того являлся, как сказал Ленин, "зеркалом русской революции".
   Одним словом и все к тому же, ограничение публичного высказывания, обнародования кем бы то ни было своего личного взгляда на вещи, убеждений всегда было оправданно, вызвано необходимостью. И тот же Пушкин, будучи очень умным человеком, в минуты раздумий, для себя, а вовсе не в угоду влас­тям, находил, правда, с некоторыми оговорками, цензурные ограничения полез­ными и необходимыми (есть у него такая дневниковая запись). И еще у него замечательно подмечено в другом месте и по другому поводу, но относящееся именно к силе и действенности опубликованного слова, обращенного если и не ко всем, то ко многим. "Я заметил, что самое глупое ругательство, неос­новательное суждение получает вес от волшебного влияния типографии. Нам все еще печатный лист кажется святым. Мы все думаем: как может это быть глупо или несправедливо? ведь это напечатано!" (Выделено Пушкиным). Как будто сказано сегодня! Более того, и это удивительно, при всеобщей грамотности, да при всей очевидной противоречивости информации, которую мутным потоком льют на нас современные СМИ, нам по-прежнему печатный лист кажется святым. Козьма Прутков предупреждал: "Единожды солгавши, кто тебе поверит?" Ошибался мудрый Козьма, поверят! Еще как поверят! Да и как не верить, ведь это НАПЕЧАТАНО в газете. По ТЕЛЕВИЗОРУ рассказы­вали, что это раньше не давали писать и говорить правду, а сейчас - дождались, добились, завоевали!
   После развала Советского Союза в России вдруг появилось многое множест­во прямо-таки героев, которые, якобы, страдали и боролись, говорили и пи­сали то, что запрещено было драконовской цензурой. Ну, во-первых, посмотре­ли мы в наши времена демократических свобод некоторые, например, "шедевры" киноискусства, когда-то отложенные на запасные полки. Ну и что? Не права была та комиссия, или как ее там, которая забраковала их? Что-то не обнару­жились там, на этих полках, еще один "Тихий Дон" Герасимова или "Война и мир" Бондарчука. А во-вторых, за немногим исключением, борцы с режимом и герои эти, как и любой из нас, будучи "себе на уме", написали тогда множест­во угодных режиму хвалебных од, потому что режим платил им за это деньги. Доказательство - вот оно, на книжной полке. Да, в конце концов, никто их и не осуждает. К тому же очень не исключено, что писаны оды от искренних чувств, ведь не все же было так плохо. Ломоносова и Державина, кажется, никто еще не ругал за то же самое. Авторы од получали деньги не только за распродан­ные, бывало, полумиллионные тиражи своих творений, но и награждались всякими премиями, орденами, званиями. Можно было бы обвинить их в продажнос­ти, что, в общем-то, как говорится, имело место, но опять же за то - они писа­ли и говорили искренне, потому что им было хорошо.
   Кстати, в неравном идеологическом противостоянии Советского Союза с остальным миром, почти со всем миром, советские средства массовой информации вовсе не без оснований критиковали и разоблачали "свободы" в стане основ­ных своих противников и, в частности, пресловутую свободу слова. Кратко все эти разоблачения можно сформулировать так: никакой свободы там нет; в мире денег все продается и покупается; свобода слова - миф.
   И, в общем, права была советская пропаганда: свобода слова - миф, свобода слова, как таковая, просто не может БЫТЬ. Скажем, пришел ты в какой-то печат­ный орган со своей правдой и с намерением от чистого сердца бескорыстно воспользоваться провозглашенной свободой слова. Твою рукопись, в которую ты вложил, как тебе кажется, столько заботы о всеобщем благе, столько полезных советов и мыслей, что если опубликовать её, то сразу всё-всё изменится к лучшему. Эту твою рукопись через некоторое время тебе вернут с вежливым извинением за то, что материал этот не того направления, в котором работает данный орган, и потому опубликован быть, не может. Т.е. редактор и его кол­легия суть та же цензура, которая редактирует, чистит, вычеркивает и выма­рывает, правит и приводит в должный вид публикуемый материал, или же по разным причинам бракует и отвергает его. Разница лишь в том, что в одном случае цензура служит цельной государственной системе, в другом - только отдельной части её.
   Конечно, эта отдельная часть государственного целого тоже наделена отнюдь не абсолютной свободой, все её свободы разграничены жесткими пре­делами, т. е, другими словами, они тоже поднадзорны, подцензурны. Но действую­щие в этих пределах несколько таких частей государственного целого, соз­дают иллюзию полной свободы, и называется эта иллюзия политическим плюра­лизмом. Политический плюрализм-это борьба за право быть первой двух, трех или многих частей одной системы: в спорах, так сказать, рождается истина. Очень сомнительная справедливость всем известной сентенции положена в ос­нову государственного устройства наиболее экономически развитых на сегодняшний день стран. Только ли благодаря такому устройству разбогатели и процветают они - вопрос спорный, и об этом разговор уже был. - Мировое целое тоже состоит из многих, разных по устройству частей, и эти части находятся в постоянном противостоянии и борьбе, что означает уже извечный, сложившийся веками мировой политический плюрализм, который до не­давнего времени почти ничем не ограничивался, не регулировался. Но жизнь заставила и здесь внести коррективы в существующее положение вещей путем ограничения свободы действий отдельных частей мирового целого через ООН и другие международные организации. А это значит, что все субъекты миро­вого целого должны стать, в конечном счете, и подконтрольными, и поднадзорными, и подцензурными. Что из всего этого получится - покажет жизнь, её будут строить наши дети, внуки. Нам же остается только подумать, поразмышлять на эту тему: слава Богу, мысль - то, в отличие от слова, пока не подконтрольна ника­кой цензуре. Впрочем, кое- что сделано и в этом направлении, "сильные мира сего" давненько уже мечтают и о цензуре мысли. Детекторы лжи, психотропные препараты, всевозможные тесты - это только первый шаг. И то ли еще будет?
   Что будет - не знает никто, а пока свобода мысли, из-за невозможности её проконтролировать, никем не преследуется. Диоген Синопский в своей бочке, "Отец Сергий" - в ските, я - на своей кухне, все остальные другие - кому, как и где, вздумается - все могут размышлять о чем угодно и как угодно. И что у нас у всех на уме, до поры до времени никому нет дела. Но так может быть и продолжаться до тех пор, пока мы не нарушим обращенное народом в полушутку правило: "Думай что хочешь, но делай то, что надо". И делай и, разумеется, говори тоже.
   Но потому как накопившиеся мысли неудержимо требуют выхода, то правило это всегда нарушалось и постоянно нарушается, несмотря ни на какие запреты и даже репрессии. Потребность выговориться - это наипервейшее духовное проявление человеческого Я, будь то банальная сплетня о негодных соседях, философский монолог в застольной беседе или неизвестно кем сочиненный остроумный анекдот. Как - то в разговорах мы уже приводили в пример пародию на сталинский марш, которую распевали подвыпившие молодые колхозники. А сколько ходило во все времена анекдотов! Вот один из них. Когда приезжал в Советский Союз Джавахарлал Неру, он попросил как- то Н. С. Хрущева походить вдвоем по улицам Москвы, посмотреть. Только они свернули с Красной площади на какую-то улицу, а на углу сидит нищий: какой позор! Это в самой-то передовой стране! Дж. Неру бросил в снятую фуражку нищему рупию, Хрущев, порывшись в карманах, бросил 20 копеек и вполголоса говорит: " Ра-або-отать надо!" " А я после работы, Никита Сергеевич!" - доложил на всю улицу нищий".
   Мораль " сей басни" понятна и прозрачна так, что пояснять не надо. Ну, кто посмел бы, скажем, в Германии 30 - 40-х годов кричать на улицах, что он любит русских и евреев? А такие люди ведь наверняка были, и они тихонько между собой осуждали политику нацизма.
   Не подвластная законам относительного мира мысль - мечта уносит человека с неизмеримой скоростью - если вообще это можно называть скоростью - в неизмеримые же дали и высоты, куда физическое тело его, скорей всего, так никогда и не доберется ни на самолете, ни на ракете, ни на том, что он еще изобретет в будущем. Но - хочется! Неисчислимы желания человека, и одно из доступных - выговориться. Вот потому-то веками и выделялись из масс борцы за свободу слова.
  
   А что мы наблюдаем у себя в России, каково положение дел со свободой слова в условиях "истинной демократии?" В первую очередь беспрепятствен­ный поток "низких интересов и грубых вкусов", только во стократ увеличен­ный со времен Толстого. Вырвавшись из идеологических пут прежней строгой системы, в которой СМИ были, все-таки, по предназначению не столь "денежным предприятием", нынешние обладатели "свободы слова" развернулись вовсю. Спо­собов заработать много денег столько, что перечислять их не перечислить. Один же из самых главных способов - угодить богатому хозяину печатного ли орга­на, телевизионного ли канала. Тут, правда, есть одно преимущество, так сказать, гласности и свободы. Когда "в честной конкурентной борьбе" перессорятся и перегрызутся хозяева, то эта грызня, часто из рук вон нечистоплотная, ста­новится достоянием широкой общественности, потому что слуги той и другой стороны стараются изо всех сил разоблачить, т.е. раздеть и показать в "го­лом" виде врага своего хозяина. Попутно эти слуги поливают и друг друга. Почти, как у Марка Твена: "Эта ползучая гадина Бакпер, который редактирует... со своим обычным идиотизмом...". "Этот осёл Блоссом... из газеты... опять здесь и околачивается в приживальщиках у Ван-Бюрена" (Журналистика в Теннеси).
   И так же, как и донельзя остроумный герой рассказа М.Твена, выдержки из творения которого здесь приведены, тут же высокопарно уверяют нас в своей честности и порядочности, из слова в слово повторяя этого борзописца: "Высокая миссия журналиста заключается в том, чтобы сеять правду, искоренять заб­луждения, воспитывать, очищать и повышать тон общественной морали и нра­вов" и т. д. - Хотя, нет, о нравственной стороне какой-либо темы, какого-либо вопроса разговоров что-то стало совсем не слышно. Например, свойственная нацио­нальному характеру россиян самокритичность в приливе восторга от обретен­ной, наконец, свободы, у нас обязательно переходит во вседозволенность. Нравственно ли без всякого чувства меры потешаться над мертвым, поверженным? Нет, мы обя­зательно растопчем, размажем и ухохочемся над тем, перед которым еще вчера расшаркивались и лебезили. "О мертвых - или хорошо или ничего"- эту муд­рость мы не признаем. Наши отцы и деды делали все плохо, они были нехорошими, глупыми и негодными. А мы - хорошие! Мы не боимся даже президента, мы его всего просмеяли, всего испародировали.
   Остановиться бы на минуту, поднять глаза ввысь и послушать Того, Кто и есть нравственность. "Глупый человек",- тихо говорит Он,- "попробуй посмеять­ся над своим непосредственным начальником, над шефом. Ведь - свобода слова! ты имеешь на это право! Но ты не делаешь этого, ты не говоришь шефу в гла­за все, что ты о нем думаешь, ты подобострастно заглядываешь ему в эти гла­за и всегда готов услужить и прислужить ему: а вдруг он рассердится и уволит тебя. А вот если сам шеф скомандует тебе "фас - с!", ты под его защитой и за лакомство на его ладони будешь рычать и лаять на кого угодно. И сей­час ты за лакомство и по команде хозяина льёшь эту мерзкую грязь на прош­лое, на живых и мертвых, доказывая и внушая нищему народу как было отвра­тительно плохо тогда и как замечательно хорошо сегодня".
   Впрочем, "грызня" уже пошла на спад, пик ее пришелся на тот период, когда "бедные" бывшие коммунисты и комсомольцы приватизировали, что по-русски означает беззастенчиво присваивали то, что напахали и понастроили их глупые отцы и деды. Сейчас они, превратив Россию опять в традиционно купеческую, все больше и шире стали практиковать традиционный же СГОВОР, известный еще Симеону Полоцкому, а потом и Льву Толстому. И в самом деле, зачем " честно" бороться, если после бани с голыми девками в элитном ресторане можно по - дружески договориться с такого-то числа повысить цены на такие-то товары, а сидящие тут же верные мнемоны - юристы все обоснуют и подгонят под существующие законы. Да, к тому же, и законодатели тоже в их руках, т.е. закон " как дышло, куда повернул, так и вышло".
   А средства массовой информации, кормящиеся тоже от "купецтва", за лакомство на ладони хозяина плавно переходят к " культурному" и "цивилизованному" оболваниванию людей. Они учат, что и когда полезно или вредно есть, пить, чем излечиться от всех болезней, устраивают всякие дешевые спектакли, преподнося их как свободные встречи всех желающих подискутировать на ту или иную тему. Т.е. в сущности СМИ превратились в сплошную рекламу, а так как со времен Пушкина " печатный лист нам все еще кажется святым", то естественно хозяева гребут деньгу лопатами. Если же, пользуясь свободой слова и случаем, кто-то в гуще рекламы попробует сказать хоть какую-то правду (в основном из стариков), то эта правда, даже если ее никто не оспорил, просто тонет и остается незамеченной в этом бурном потоке пропаганды красивой жизни. А для контраста рассказывая или показывая "отдельные недостатки" в виде банд мошенников, коррупционеров, несчастных случаев, и нищеты, СМИ невольно, во-первых, приоткрывают изнанку этой красивой жизни, а во-вторых, невольно же обучают подрастающее поколение как разбогатеть, не вкалывая на поле или у станка. ( Даниле-мастеру ведь, как мы уже говорили, до сих пор платят гроши, а то и вообще не платят).
   Возвращаясь к разговору о том, что мысль пока не подконтрольна никакой цензуре, надо с огорчением заметить следующее. Мысль не подконтрольна, но мысль управляема! а если мысль управляема, то и свободное слово будет соответственным!
   Конечно, сама постановка вопроса управления мыслью отнюдь не является чем-то новым, каким-то открытием, опять же - все уже было. Такая задача стояла на протяжении многих сотен лет перед религией, церковью, которая звала человека через его нравственное совершенствование в будущую светлую жизнь, именуемую Царством Божиим; воспитывать человека, влиять на его мысли так, чтобы святые заповеди " не убий", "не укради" на столько вошли в его сознание, что, в идеале, мысли украсть или убить не могли бы приходить в голову вообще. Через покаяние, не повторение грехов, через сострадание и любовь указывала церковь путь к абсолютному счастью, жизни на небесах. Но путь этот труден, само понятие "Царство Божие" очень неясно и размыто, а человек хочет жить и жить хорошо сейчас и немедленно. К тому же множество учителей человечества, которые были тоже всего-навсего человеки, постепенно в веках уверились сами и уверили многих других, что никакого бога и его царства нет, и не может быть, а потому человеку следует надеяться только на себя и на свою способность творить свои чудеса. А неравенство, несправедливость, это основное зло внутри племени человеческого, можно и нужно изжить и ликвидировать простым механическим переустройством структуры общества. И уже через это переустройство совершенствовать нравственность, потому что "бытие определяет сознание".
   Управление мыслью, или если не управление, то направление её начинается с рождения, с детства. Воспитание, среда, в которой растет ребенок, профессия и проч. и проч., конечно же, формируют фундамент мировоззрения; скажем, кадетский корпус, и ремесленное училище не могут воспитать одинакового человека. Даже чрезмерная начитанность, как это ни парадоксально, может, мягко говоря, пойти не очень на пользу. М.Горький в своих воспоминаниях о встречах и беседах с Л.Н. Толстым рассказывает такой случай. Как-то Толстой долго слушал монолог молодого писателя, а потом, когда тот закончил говорить, тихо и мягко заметил: " Вы, Алексей Максимович, слишком много читаете". По признанию Горького, это замечание его очень озадачило, и только позднее он понял, что имел в виду Толстой. Общеизвестно, что Горький действительно так много читал, что удивлял современников своей эрудицией, знанием мировой литературы до мелочей и подробностей. В беседе с Толстым он, видимо, увлекся цитированием в ущерб своему личному отношению к тем или иным проблемам. Другой пример, пример двух противоположностей, двух известных и даже знаменитых имен: Писарев и Плеханов. Г. Плеханов - образованнейший человек, сам незыблемый авторитет для многих. Возьмем пару- тройку его литературно- критических статей, которые он тоже пописывал - сплошь и рядом цитаты, выдержки из авторитетных источников, ссылки на авторитеты от древнегреческих до современных. Другой литературный критик, Д.И. Писарев. Он молод, даже еще юн, и по молодости горяч и самоуверен. Прочитать он успел уже не мало, но не подавлен пока авторитетами. У него свой, свежий взгляд на жизнь, он крушит эти самые авторитеты от древнегреческого философа Платона, до своих современников; он не пощадил Л. Толстого и пораскачивал даже пьедестал Пушкина. Часто яркие логические построения его не бесспорны, но свежая струя мысли в потоке общеизвестного чувствуется и по прошествии стольких лет.
   Но в мире противоположностей, где всё "с одной стороны, но...с другой", без воспитания, направления мысли и даже управления ей, общество, т.е. государство просто перестанет быть (один Писарев ведь не поднимет и простое пятивершковое бревно). Но вот где она, середина?
   Уже был разговор о том, как в Советском Союзе зомбировалось общество. В какой- то мере соглашаясь с сегодняшней свободой слова (в части критики прежнего режима), надо сказать все- таки, что при всей бредовости построения царства божьего простым механическим путем, зомбирование было, тем не менее, во многом на верном пути. " Цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи!" Сегодня же зомбирование направлено (пока!) на полное разложение общества; и результаты у всех на глазах. " Пока", потому что так без конца продолжаться не может. Нужна цель, ориентир, четкая идеология с целью: куда? Анархический же и гласный, и негласный лозунг "обогащайтесь" может привести к гибели.
   Видимость демократических свобод в смысле что хочу, то и говорю, что хочу, то и делаю на примере западных демократий - сплошная показуха. С разрешения! властей провести митинг протеста, демонстрацию в определенный день и час - это ли не показуха? А если "свободные" граждане позволили себе что- то недозволенного, то тут же слезоточивый газ и резиновые пули. В сталинское правление не давали определенных дней и часов для протеста, но опять вспомним о крамольных анекдотах и о пародии на Сталинский марш, который, не боясь никаких репрессий, распевали подвыпившие молодые колхозники. (Демократия! Свобода слова!) Тогда же они хохотали над таким анекдотом. Приходит дедушка- сторож в сельсовет к его закрытию. Все служащие уже разошлись, а в одном из кабинетов сидит мальчик весь в слезах. "Ты чего это плачешь",- спрашивает дед. "Да я, дедушка, стрелял из рогатки и нечаянно попал в глаз Сталину на портрете. Меня сейчас арестует милиция из района". " Дурак ты дурак, нахрена он тебе сдался, плюнул бы на него!" (В анекдоте по-русски и по-деревенски было всё "по-русски"). А в это время как раз заходят милиционеры. Они всё слышали и увезли и парнишку и деда. - Пример с пародией и с анекдотами - для сравнения. Что бы ни кричали люди на площадях, что бы ни говорили между собой, государственная машина, запущенная сильными мира сего, не остановится. Даже короли, а их, как известно, играет свита, при всей их готовности и желании угодить избирателям, остается только в желании. Общие места (по Тургеневу) вроде: "надо бороться, навести порядок, привлекать к ответственности" и проч. ничего изменить не могут. Ведь и Сталин, при всем, казалось бы, его могуществе, был просто пешкой в созданном им режиме. Да и режим- то, в конце концов, создал вовсе не он, а наоборот, это режим, сложившийся в результате стечения множества обстоятельств и факторов, выдвинул его, потому что такая фигура и была нужна этому режиму.
   Таким образом, свобода слова - это не что иное, как просто возможность выговориться, а такую возможность в разных вариантах люди реализовали всегда и при всех режимах. Но так могло и может продолжаться до тех пор, пока условия и обстановка не выдвинет из народа Петра 3-го (Пугачева) или Ленина, а тогда только резиновыми пулями уже не обойтись. - Ну, а что делать сегодня с потоком "низких интересов и грубых вкусов"? Цензура? А судьи кто? В идеальных государствах Платона и средневековых утопистов правили мудрецы. Но дело-то в том, что мудрый человек никогда не будет локтями и ногами пробиваться к власти, он живет незаметно, а цензура всегда в основном служила только режиму. Если создать еще одну так называемую комиссию, каких в России уже миллион, что изменится? Ни от одной комиссии, депутатской или какой другой, толку пока не видно, и есть обоснованное подозрение, что все они продаются и покупаются.
   Опять и всё ещё извечный русский вопрос: что делать? Остается только одно: ждать и надеяться на лучшее.
  
  
   -- ВЕРУЮ И ВЕРЮ, /слово дилетанту/.
   Если опять же взять за основу для дальнейших рассуждений самую на се­годня распространенную версию (теорию, гипотезу) происхождения человека, то надо заметить следующее. Человека из обезьяны сделал, не труд. Строить жилища, заготавливать впрок еду, спасаясь от холода придумывать, какую-то одежду и т.д. он стал ещё, не будучи HOMO SAPIENS, иначе он бы просто не выжил. А человеком разумным он начал быть тогда, когда стал смутно догады­ваться, что он сам и всё, что вокруг возникло не просто так, а по какой-то необходимости и по чьей-то таинственной воле.
   Конечно, резкой причинно-следственной границы в этом просветлении не было, и недооценивать роль труда тоже не следует. Но ведь и медведь строит себе берлогу, птица вьет гнездо, не говоря уже о трудяге пчеле, а, тем не менее, весь животный мир земли продолжает жить в каком-то другом от чело­века измерении. Представители этого мира так же, как и человек вынуждены подчиняться законам относительности, они страдают и наслаждаются, сердят­ся и радуются и, конечно, как и человек, изо всех сил стремятся избавиться от страданий и жаждут наслаждения. Но "братья наши меньшие" не задумывают­ся о смысле жизни и этим в корне отличаются от нас. - Человек стал выделяться из земного животного мира тогда, когда стал пок­лоняться духам, демонам, богам. На заре своей истории, когда человек ещё "не боролся с природой", он был слит с ней и, вероятно, видел, слышал и знал нечто такое, что утратил потом. Кстати, это наталкивает на мысль, что остальной животный мир земли, по-прежнему слитый с природой, каким-то непостижи­мым образом тоже знает Бога. То, что видел, слышал и знал человек в глубо­кой древности, в очень малой степени дошло до нас в виде мифов, легенд, во­шедших во все современные религии, и самым поразительным из которых явля­ется миф о Люцифере. Это была попытка разгадать, постигнуть тайну противо­стояния и сосуществования Добра и Зла, тайну, на которой держится наш относительный мир. Другие библейские и добиблейские события, связанные с Богом, вероятней всего были событиями характера локального, но воспринима­лись по человеческой ограниченности как глобальные и таковыми считаются и сейчас.
   Вообще надо заметить, что, несмотря на головокружительные успехи чело­вечества на избранном им пути развития, знание о Боге у него остается на уровне близком к первобытному, человек так и не узнал больше того, что ему оставили предки. Период младости человечества (термин православных бого­словов, применяемый ими ныне относительно дохристианской истории), период младости затянулся на тысячелетия. В самом деле, Бог в представлении как верующих, так и неверующих во веки веков видится этаким суровым старцем, Саваофом, который зорко и неустанно следит за тем, что происходит на Зем­ле. Он требует прославления и поклонения себе, и если люди не делают этого, то он сурово наказывает их. При этом довольно странное место и роль отво­дится Его противнику - Сатане.
   По историческим меркам Сатана как конкретный противник Бога в сознании людей оформился совсем недавно. Раньше, скажем, во времена ведических мудрецов был господь причина всех причин, и было множество полубогов и каких-то неясно оформленных демонов. Древние греки, которых можно назвать основоположниками современного материализма, постепенно с развитием циви­лизации вообще очеловечили своих богов, наделив их самыми отвратительными человеческими пороками. Про них рассказывались похабные анекдоты, введенные потом в ранг высокой поэзии, и никто не думал о каком-то возмездии за эти кощунства, о наказании божием: младость человеческая!
   Иисус Христос нарек противника Бога Князем мира сего и этим внес, каза­лось бы, полную ясность в вопросе со злом на земле. Если господь Кришна в представлении человека мог жестоко расправляться со своими противниками демонами, т.е. творить большое зло, то Христос, напротив, проповедовал по воз­можности непротивление этому злу таким же злом и в этом видел победу над ним. При этом Иисус Христос вовсе не был столь наивен, чтобы надеяться на нравственное перерождение людей сразу же после его проповедей. Он только указал путь, направление к царству божию, а дальше - думайте люди, наблюдай­те жизнь, анализируйте, сравнивайте результаты от тех или иных своих дейст­вий, набирайтесь опыта и решайте что от бога и что от сатаны. И отлично видел, каким сложным и трудным будет этот путь к Царству Божию на земле. Именно на земле! (о чем будет разговор отдельный).
   За две тысячи лет нам и в самом деле можно было бы получше разобрать­ся в вопросе о добре и зле и как-то скорректировать свою деятельность в этом мире. Но нет, период младости нашей отнюдь не закончился. Как мы, "культурные" и "цивилизованные", представляем сегодня этого самого князя, который правит нами? Он - искуситель, он злой, жестокий, коварный, безжалостный. Но мы часто, а если честно, то всю свою жизнь не в силах устоять перед ис­кушениями, грешим, т.е. творим зло. За грехи наши нас наказывает Бог, который, как уже говорилось, неусыпно следит за нами, и наказания эти часто бы­вают жестокими. Мы идем в церковь замаливать свои грехи и выходим из хра­ма прощенными. Мы заискивающе восхваляем Бога, говоря: Бог - вездесущ, Бог - все­могущ, он наказывает, он прощает. Будучи раз и два и десять раз прощенными, мы опять идем за "рогатым", грешим, и так до самой смерти, а относительно всего человечества-до бесконечности. При этом очевидная странность и да­же несуразность роли искусителя нами и не замечается. "Бытия паки: и вкусиста Адам и Ева от древа, от него же Бог заповеда, и обнажистася. О, миленькие, одеть стало некому! Ввел дьявол в беду, а сам и в сторону. Лука­вой хозяин накормил и напоил, да и з двора спехнул. Пьяной валяется ограб­лен на улице, а никто не помилует. Увы, безумия и тогдашнева и нынешнева!". Так с присущей ему иронией и резкостью неистовый протопоп Аввакум Петров разоблачал Князя мира сего в его делах на земле от Адама до наших дней. "Ввел в беду, а сам в сторону". Но почему он всегда в стороне?
   При всей философской путанице при толковании понятия свободы, при всех
   естественных и искусственных ограничениях свободы воли человека, одно бы­ло и остается во веки веков: человек вполне реализует эту свободу при вы­боре за Кем идти, т.е. творить добро или зло. Это - так! Но вот не разрешен­ный до сих пор вопрос. Если мне от Бога дарована свобода воли, свобода выбора, то я волен следовать и за искусителем, или, выражаясь по-человечески, имею право! Тогда почему Бог меня наказывает? Почему наказывает меня, а не искусителя, который тоже когда-то воспользовался своей свободой и пошел против Бога? Кажется куда проще: громом и молнией Всемогущий уничтожил бы Сатану, что будто бы Он делал пять тысяч лет назад с непослушными демонами, а меня создал бы безгрешным, который всех любит, всегда весел, здоров. Ведь Он может всё, 0н-причина всех причин! Но Он этого не делает, почему? Вопрос без ответа...
   От бессилия познать, доказать пока недоказуемое, даже самые мудрейшие из мудрых отцы церкви советуют и наставляют: надо просто уверовать. "Уве­руй и не усомнись" и ты сможешь всё, учит Иисус Христос. Но даже апостол Петр, один из двенадцати учеников Христа, не смог полностью избавиться от сомнения. Когда он попробовал пройтись по поверхности воды подобно свое­му учителю, и у него это сначала получилось, но потом он вдруг стал тонуть, чем, кажется, развеселил Иисуса Христа. Усомнился! Искра сомнения только мелькнула в сознании, и он сразу же стал обыкновенным смертным.
   И вот я... ("я", конечно же, здесь обобщенное). Я живу тогда, когда прошло уже две тысячи лет после тех событий. За это время я узнал очень много, так много, что от гордости захватывает дух. Но я до сих пор не знаю точно и доподлинно: есть Бог или нет Его? Т.е. я не знаю самого главного! Я всё, глубже и глуб­же проникаю в микромир и облетаю макро, но не знаю: зачем Я, зачем ВСЁ? А теология, наука о Боге, как бы остановилась на достигнутом; размышления, рассуждения о Боге не идут дальше ссылок на деяния и высказывания свя­тых отцов прошлого, всё сводится к пересказываниям всем известных легенд и мифов. И так во всех религиях мира.
  
   Что такое религия? Энциклопедический словарь определяет религию как ми­ровоззрение, мироощущение, а также соответствующее поведение и специфи­ческие действия (культ), основанные на вере. Из этого определения следует особо выделить поведение верующего. В этом сложном, скажем прямо, жестоком мире относительности полном сатанинских противоречий, человеку чтобы прос­то выжить физически, нужно было с самого НАЧАЛА (см. Евангелие от Иоанна) определиться с поведением, с тем, как себя вести на земле. Может быть, если бы "царь познания" (по Лермонтову), и он же Князь мира сего, не ввел челове­ка в искушение самолюбования, не внушил бы ему непоколебимую веру в неог­раниченность своих интеллектуальных возможностей, не всунул бы в руки те­лескоп, микроскоп, не перемешал бы в голове всякие математические формулы и уравнения, может быть тогда человек по-другому определился бы со своим поведением, укоротив таким образом пунь к Истине. Кстати, это редкий случай, когда сослагательное наклонение не бессмысленно, потому что смысл есть, еще не поздно пересмотреть свою деятельность в этом мире, например, приос­тановить научно-техническую гонку, одуматься. Но пока - что есть.
   Тяжелейший жизненный опыт через немыслимые страдания вынудил человека постепенно определиться с этим самым поведением на земле в основном и в принципе верно. В основу его легли жизненно необходимые искусственные ограничения свободы воли, того, что у человека проявляется в его импульсив­ных желаниях "Я - хочу", и эти ограничения в разных вариантах, так или иначе являются основой всех религий с древних времен: не убий, не укради и т.д. Поэтому считать какую- то религию лучше или хуже мало сказать не коррект­но. В деталях же в силу многих причин той или иной религией могут предпи­сываться какие-то иные, отличные от других правила и законы, при вдумчивом подходе легко объяснимые. Ведь правила эти, и законы складывались вначале в каком-то племени, у какого-то народа в первую очередь в зависимости от географического положения, от климатических условий, в которых жил этот народ, а это значит - от древних обычаев, сложившихся под влиянием тех усло­вий. Скажем, чистоплотность мусульман уходит корнями в жаркие пустыни, где пыль и пот вынуждали человека хотя бы обтираться песком, когда нет воды (Коран, Сура 4, ст.46).Этими же причинами можно объяснить обрезание и т.д. А кто захочет "лакомиться" свининой при июльской жаре даже в средних широтах? И каково мусуль­манину было бы на Таймыре или Чукотке, где зимой минус сорок самая теплая погода? Или, например, в Бхагавад - гите сам Господь Кришна не советует и да­же запрещает употреблять пищу после двух-трех часов хранения её в приго­товленном виде. И можно понять древних индийцев, холодильников тогда не было, а при влажной тропической жаре за такое время в тарелке с продуктом могут зашевелиться и черви. Это тебе не Игарка, где строганина свежа и вкус­на в любое время. Наконец, индийский йог, медитируя под палящим солнцем, пьет ведрами воду и потеет, очищая таким образом свой организм от всячес­ких шлаков и ядов. Европейские последователи, не вдумываясь в смысл, делают то же самое тогда, когда на дворе только плюс десять и моросит затяжной дождь; они пьют воду до рвоты, до опузырения...
   Не маловажную, а во многом и решающую роль в формировании религиозных воззрений играла военно-политическая обстановка той эпохи, когда зарожда­лась та или иная религия. Взять хотя бы тот же Ислам. При внимательном, вдум­чивом прочтении Корана, этой великой и священной книги мусульман, неволь­но чувствуешь и догадываешься, в какое непростое и трудное время создавал­ся этот нравственный кодекс племени Мухаммеда. В минуты Божественного оза­рения пророк Мухаммед наставлял свой народ, внушая вечные истины. "Не оби­жайте и вы не будете обижены" (сура 2, стих279). "Кто делает зло, будет тому воздано тем же" (сура 4,стих122). "Речь добрая и прощение - лучше, чем милос­тыня" (сура 2, стих 265). " Кто творит благое, то (в конечном счете, авт.) для самого себя, а кто творит зло, тоже против себя" (сура 41, стих46).
   Так и видится, как пророк Мухаммед дописывает последний стих: ... "ты, конеч­но, найдешь, что самые близкие по любви к уверовавшим (т.е. к правоверным мусульманам) те, которые говорили: "Мы - христиане! " (сура5, стих85). И тут ему приносят весть от сторожевых постов, что на их племя всего в одном пере­ходе двигается огромное войско, сметая все на своем пути. Пророк Мухаммед быстро записывает: "Убивайте неверных, подвергайте их мучительной смерти"... Затем вскакивает на коня и, размахивая зеленой чалмой, увлекает и ведет за собой соплеменников навстречу врагу. "Кто делает зло, будет тому воз­дано тем же".
   Было бы просто покончить со злом на Земле, наверное, человек давно бы жил в Царстве Божием. Легко со стороны упрекать в противоречиях Мухаммеда, Иисуса Христа, тех же ведических мудрецов, как это делаем мы, "умные". В ми­ре относительности, куда они несли свет, нет ничего, что не имело бы две стороны, а стороны эти, как известно, противоположные. На вопрос мусульман, почему христиане не следуют заповедям Христа, касающимся любви к врагам, (т.е. воюют с ними) философ Константин (Кирилл, именем которого названа славянская азбука) ответил: "Христос повелел нам молиться за обижающих нас и благотворить им. Но он же заповедал нам: Болши сия любве никтоже имать, да кто душу свою положит задруги своя". Т.е. нет больше той любви, как если кто положит душу за друзей (близких) своих. Ну не благое ли дело, скажем, защитить слабого? Остановить и обезвредить грабителя, убийцу вплоть до крайних мер?
   Было бы просто... Противоречия эти во все века использовались, в корыстных целях, что уже говорит о том, что люди "страха Божия не имут", т.е. вера в Бога всегда была относительной. Делалось и делается это очень просто: выдергивается из контекста писания выгодное изречение и оправдывается им самое страшное злодеяние; то же, что невыгодно, просто замалчивается. Кто в мусульманском мире говорит сегодня вслух и громко, что "Аллах разрешил торговлю, но запретил рост"? (сура 2, стих276). Никто не будет цитировать этот стих, потому что современная экономика не может функционировать без банковской системы. И никто не вспомнит заповедь Иисуса Христа, которая гласит: "Даром получил - даром отдай". Все знают и говорят, что талант от Бога, и тут же без зазрения совести превращают его в товар. А замечание Иисуса Христа о том, что ... "оудобее есть вельбуду сквозе иглине оуши проити, неже богату в Царствие Божие внити" превращено вообще почти в шутку. "Богатство - не грех"- нередко можно слышать такое даже от церковных иерархов. Но откуда же, и как нажиты миллионы этими "праведниками"?
   Но самым убедительным подтверждением того, что люди "страха Божия не имут", являются их откровенные злодеяния, сотворенные от имени Бога, когда один ли человек, а чаще какая-то заинтересованная кучка людей, преследуя свои сиюминутные земные цели, с лозунгом "с нами Бог" провоцирует и орга­низует массовые побоища, называемые потом историками великими сражениями, справедливой и даже священной войной. Так было во времена Крестовых походов, таким был и остается мусульманский джихад. Пять тысяч лет назад в Индии в междоусобных сварах никак не могли поделить трон две ветви династии Куру. Сыновья, племянники, внуки Панду и Дхритараштры не смогли решить спор миром, они выстроили свои войска на поле битвы Курукшетра. Во всем виноваты были сыновья Дхритараштры, это они, нечестивые, спровоцировали кровопролитие. Пандавы, напротив, были преисполне­ны величайшей нравственности. Бесстрашный воин и полководец Арджуна, видит Бог (в Бхагавадгите - буквально), не хотел убивать родственников, ведь там, напротив, стояли в боевых порядках его братья, дядья, деды. Но на земле долж­на восторжествовать Правда! Поэтому сам Господь Кришна в качестве простого колесничего встал на сторону Арджуны и внушил ему, убедил его принять бой. "С нами Бог!" - так, наверное, было всё в реальности, так воодушевлял перед сражением свое войско Арджуна и победил. Какай восторг! Авторы "Бхагавад-гиты" ничего не сообщают о горах трупов, о безутешных слезах вдов и сирот, матерей, потерявших любимых сыновей. Да что там крики, стоны и слезы тысяч "низкорожденных", ведь благочестивый сын Панду занял принадлежащий ему по закону трон! Сторонники и прислужники сыновей Дхритараштры наверняка тоже что-то писали в те времена, они тоже были уверены и восклицали, что с ними Бог. Но они проиграли битву и потому канули в Лету.
   Через пять тысяч лет после тех событий под Сталинградом произошло та­кое, перед чем, сражение на поле Курукшетра выглядит и кажется просто детс­кой игрой в солдаты. С одной, с нападавшей стороны, молодые парни, глупые юнцы и солидные отцы семейств, которым внушили и даже написали на поясных ремнях "Gott mit uns", под бравурные марши шли на штурм голодного и холодного города, сравнивая с землей все на своем пути. С другой - точно такие же люди, молодые и старые, и тоже убежденные, что правда на их стороне, с лозун­гом "наше дело правое", т. е. "с нами Бог и победа будет за нами", умирали, но не сдавались, умирали и побеждали.
   В отличие от односторонней оценки событий, изложенных в Бхагавад-Гите, события Второй Мировой войны по понятным причинам можно изучать с раз­ных сторон. Читаем маршала Жукова и, скажем, немецкого генерала Типпельскирха. Оба восторгаются мужеством своих солдат и офицеров, и оба они пра­вы. Но ради чего обмороженные голодные жалкие, но, как говорит Типпельскирх, смелые и бесстрашные, под всесжигающим огнем "катюш", молодые ребята шли на штурм чужого города, который защищали такие же несчастные, но тоже му­жественные парни? Сухие цифры Второй Мировой войны: из трехсот двадцати тысяч окруженных, отрезанных от мира занесенных снегом в степях солдат, девяносто тысяч оставшихся в живых, в конце концов, сдались в плен. Готт мит унс!
   Каждая из сторон все равно в войне ли, или в простой бытовой драке счи­тает себя правой. А Правда-это Бог. За тысячи лет ничего не изменилось, че­ловек не повзрослел, он остался в состоянии младости. И потому с криком "Алла Акбар" человек двадцать первого века перерезает горло такому же человеку, как и он сам. Десять, двадцать, сколько угодно раз можно повторять и самое главное помнить бы предостережение пророка Мухаммеда в суре 14-й. "И сказал Сатана, Аллах обещал вам истину. Обещал и я, но я обманул вас, а вы пошли за мной"... Вот кто нами правит, Князь мира сего! И мы, кощунствуя, кричим: "С нами Бог!" - и творим, творим, творим зло. Ну чем мы, сегодняшние, отличаемся от доисторических предков, когда совершаем пышный молебен во славу своего воинства, молим Бога о победе? Они, доисторические, с нашей точки зрения еще дикие, в боевом танце вокруг костра ведь тоже молились за победу перед нападением на соседнее племя.
  
   Почему-то принято писать имя противника Бога с маленькой буквы, и это при том, что все имена собственные пишутся с заглавной. У него много имен, как и у Бога даже в одном, отдельно взятом языке, и такое отношение к не­му смахивает на наивное ребячество: я его не чту и потому пренебрегаю. Ес­ли даже не считать имя, скажем, Сатана именем собственным, а предполагать всеобъемлющее понятие и как некую сущность, все равно при бедности языка невозможно прочувствовать при его упоминании всю грандиозность этой час­ти единства противоположностей материального мира, и относиться к ней нужно должным образом. Наивно очеловечивать и приземлять непостижимое, (по крайней мере, на данном этапе развития человечества пока непостижимое) и относиться к нему так, как это принято между людьми: любить - не любить, ру­гать, презирать, просить, заискивать, хитрить и обманывать. Сатана, как и Бог, вездесущ, он в нас и вокруг нас всегда и, видимо, пока надолго. И проявляет­ся он в нашем образе мышления, в порывах, желаниях и действиях. И признаем­ся себе: часто, много, слишком много проклиная его, мы поступаем так, как хо­чет Он, и тем питаем его, продляя его присутствие в нас.
   Апостол Павел, призывая к благоразумию, наставлял: "Гневайтесь, но не дер­жите зла", что, по сути, является советом, как обойтись малым злом, которое так и прет из нас. Отцы христианской церкви потом стали подразделять гнев на праведный и неправедный, что никак не прибавило ясности, как себя вес­ти в том или ином случае: а судьи кто? Гнев всегда может перейти в ярость, а в багровой ярости человек, как герой Джека Лондона, способен натворить кучу страшных дел. И где четкая граница между этими двумя состояниями? "Скандал-это здорово", - советуют в разных книжках радетели о здоровье человеческом. Выплесни свой негатив (? названия разные, а суть одна!) на окру­жающих и ты, очистившись, будешь здоров и весел. То же часто рекомендуют и врачи психологи. Но каково будет тем, на кого ты опрокинул ушат злобы сво­ей? Испорченное настроение один, два или несколько человек будут поправлять, и улучшать таким же способом, т.е. срывать свое зло на других и - пошло оно, это зло, расти как снежный ком. А началось-то все с того, что тебе не­чаянно наступили на ногу в трамвае. Закончиться же (да и закончится ли?) эта мелочь может где-то в разветвлениях злого потока пьяным дебошем, убийством и чем угодно ещё. Да и здоровье, и веселье потушившего свое разд­ражение за счет других - это иллюзия. Даже человек по складу характера лег­комысленный, из таких, что плюнул кому-то в лицо и тут же забыл об этом, все равно рано или поздно расплатится за все. Он и знать не будет откуда, как, каким образом накопится и вернется к нему начатое им когда-то зло, обернувшись для него, быть может, трагедией. "Господи, за что!"- в слезах восклицаем мы в таких случаях. Когда пьешь вино, сначала тоже бывает хорошо. И хотя этот примитивный обман искусителя разгадан и разоблачен уже давно, нам все равно неймется. А что говорить об изощрённейших приемах ув­лечь нас за собой этого искусителя, имя которого мы пишем с маленькой бук­вы! Он ведь внушает нам, что и его самого-то нет!
   "А я не верю ни в бога, ни в черта!"- прямо-таки сразит вас кто-то из­битой фразой и посмотрит на вас, глупого, снисходительно и победоносно. Та­ких откровенных умников всегда было предостаточно. Полистав и старые и новые книги, мы обнаружим таковых даже среди людей, которых язык не повер­нется назвать неумными. Это и писатели, и философы, ученые в различных областях; некоторые из имен имеют даже титулы великих и выдающихся. Но в лю­бом случае высокомерная поза такого человека выглядит комично: маленький, жалкий, в любой момент смертный, он гордо и самодовольно ставит себя над Вечностью. Иные, из грамотных, что-то невнятно бормочут о высшем разуме, о неизученных пока космических энергиях, будто все дело в терминах и назва­ниях. Так не шибко начитанный атеист в конце разговора покрутит растопы­ренными пальцами поднятой вверх руки и многозначительно заявит: "Конеч­но, что-то там такое, наверное, есть. Но в бога я не верю". Что, что - то?
   Отец лжи и главный искуситель через свои "агитпункты" без особого тру­да втягивает человеческие духовные миры в свое темное царство. Особенно легко ему это удается в период, когда человек еще молод, здоров и жизнера­достен. Но замутненный и искривленный духовный мир в пору молодости дале­ко не всегда просветляется в зрелом возрасте, в старости молитвой и рас­каянием. Даже люди, которые искренне считают себя верующими, часто до самой смерти носят в душе озлобленность, зависть, мстительность. Такой человек страдает и молится, но молитва его - это дань внешней стороне, показной об­рядности; в час молитвы духовный мир его не способен слиться хотя бы на мгновение с Духом абсолютным и остается в зависимости от стороны против­ной. Исключительность и непогрешимость собственного Я никак не может при­мириться с вечным комплексом неполноценности и находит выражение в нетер­пимости, агрессивности до безрассудности. Взаимная нетерпимость в массе порождает вечную борьбу от скандала в трамвае, до мировых побоищ; причины экономические, политические и прочие, все это только продолжения и следствия.
   "А я в Бога верю. Хожу в церковь, исповедуюсь, соблюдаю посты, отмечаю цер­ковные праздники, молюсь перед сном дома: Господи дай мне... Иногда лис­таю Евангелие, запомнилось: уверуй и не усомнись. Но я в душе, честно приз­наюсь, испытываю и часто моменты сомнения; отгоняю их, но они упорно посе­щают меня. Когда мне плохо, невольно переполняет обида: почему я? Это нес­праведливо! Господи! Вон один мой знакомый, он ни во что и ни в кого не верит, а у него есть всё. Он богат, счастлив, всегда здоров, доволен собой и весел. И такое иногда берет зло, когда он хвалится своими успехами. Ничего, пускай хвалится. Недавно у него ребенок заболел, Бог наказывает! И жена ему, говорят, изменяет, вот будет потеха, когда он узнает. Прости меня Господи". Так или примерно так относится к Богу множество людей.
  
   - Суждение о безрелигиозности сегодняшнего мира может показаться несправедливым и некорректным. Действительно, во всех странах люди молятся, венчаются, совершают священный хаджж, крестятся, считают себя христианами, мусуль­манами, иудеями. Справедливо. И всё же, что значит быть верующим и что - верить в Бога? И означает ли это одно и то же?
   В Русской Православной церкви, как известно, служба ведется на церковно­славянском языке. Существуют разногласия по этому поводу. Служба на русском языке была бы понятна всем и каждому, церковнославянский же большинство прихожан понимают с трудом или не понимают вовсе. Наверное, сторонники службы на церковнославянском находят достаточно аргументов в пользу тра­диционной службы, в том числе и такой.
   Многовековое звучание церковнославянского языка под сводами храмов сде­лало его действительно церковным, храмовым. Освященный тысячелетней служ­бой и молитвами он наиболее точно выражает и отражает те чувства, которые испытывает верующий при обращении к Богу. В русском языке в отличие от церковно- славянского нет молительного наклонения, поэтому перевод с церков­нославянского на русский звучит грубо - повелительно, а таким языкам с Богом говорить не подобает. Даже главная молитва христиан "Отче наш" в пе­реводе на русский звучит требованием, а не молитвой: "Хлеб наш насущный подавай нам каждый день". В русском языке жесткость повелительного накло­нения смягчается разными вводными, как то: пожалуйста, будьте любезны, ра­ди Бога, вежливым "вы", наконец, что для молитвы никак не подходит.
   "Великий и могучий" имеет множество достоинств, и факт этот общеизвестен. "Карл Пятый, римский император, говаривал, что ишпанским языком с Богом, французским-с друзьями, немецким-с неприятельми, итальянским с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конеч­но, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность итальянского, сверх того, богатство и сильную в изображе­ниях краткость греческого и латинского языка". Наверное, во времена, когда М.Ломоносов писал предисловие к "Грамматике", выдержка из которого приве­дена здесь, так и было, и "великолепие ишпанского" языка, коим пристойно го­ворить с Богом, действительно имело место быть в русском языке; тогда язык еще был полон славянизмов и церковносвянизмов, понятных широкому кругу людей. Вероятно даже, что приведенный выше в качестве примера перевод мо­литвы, сделанный в 1914-м году, для начала двадцатого века звучал и воспри­нимался совсем по- иному, нежели сейчас. Грубо-повелительное на сегодня "подавай нам" тогда ведь ассоциировалось с подачей милостыни убогому, вы­зывающему жалость и сочувствие.
  
   Русский язык сегодняшнего дня стал еще более богат, еще более гибок, ве­лик и могуч. Он все еще находится в бурном развитии, он легко поглощает и перерабатывает в себе иноземные слова и понятия; им по-прежнему пристойно говорить и с женщинами, и с друзьями, и неприятелями. Это язык великих пи­сателей, поэтов, философов, ученых всех областей. Русский сближает и роднит многие народы, жившие когда-то одной семьей. Это всё так. Но в силу истори­ческих причин "великолепие ишпанского" он утратил, и с Богом на нем гово­рить затруднительно. Взять хотя бы почти вековое богоборчество в стране, оно ведь не могло не оставить своих сатанинских следов. Потому-то и жела­тельно воздержаться от революционных преобразований в нашей Православной церкви. - От долгого пользования в молитвах и церковно-хоровом пении слова и фразы церковнославянского языка наполнились особым, иногда едва улови­мым смыслом, которого в аналогичных русских словах нет, даже если эти сло­ва по звучанию очень схожи. К примеру, тот же глагол "верить". В русском языке само заявление "верю" сразу же несет в себе оттенок сомнения, недо­верия. Надо полагать, что во всех современных языках мира наблюдается то же, потому что (признаемся честно!) даже в борьбе за правду, правду мы го­ворим редко. Лицемерие, возведенное в ранг хорошего тона, такта, вежливости стало общепризнанной нормой, не говоря уже о пещерной хитрости и откровен­ного надувательства друг друга, без чего в этом мире просто не выжить. "Не верь, не бойся, не проси". Считается, что эта заповедь родилась в местах лишения свободы людей, нарушивших государственный закон. Но ведь и тут, так сказать, в большой жизни, чтобы чего-то добиться, что-то значить и слыть личностью в глазах окружающих, нужно тоже следовать этой заповеди. И на первом месте в ней, этой заповеди, стоит рекомендация не верить никому.
   "Я верю в Бога" и "Верую, Господи" - вовсе не одно и то же. Слово "верую" в русском языке употребительно, но считается как бы устаревшим, больше книжным. Несовпадение смысловой наполненности слов "верю" и "верую" настолько сущест­венно, что считать их синонимами можно лишь с большой натяжкой. "Верую" исключает не только сомнение, но предполагает полное совпадение с волей Божией. Строго говоря, таковым может считаться истинный праведник, а их в роду человеческом всегда были единицы. А кто мы, остальные?
   В подавляющем большинстве своем мы не ВЕРУЮЩИЕ, а только ВЕРЯЩИЕ. И самое печальное в нашем псевдоверовании, может быть, не столько само неумение воистину обратиться к Богу, сколько уверенность в том, что все есть так, как должно быть, что мы делаем всё правильно. Преступник, убийца с большим золотым крестом на груди жертвует сумму на строительство храма, осеняет себя крестным знаменем, не думая при этом бросать свое прибыльное дело; такой пример может показаться крайним, нетипичным, но это только так кажет­ся, потому что без юридических уловок и хитростей названо всё своими именами. Или уж совсем анекдот, когда единомышленники - гурманы, а проще говоря, чревоугодники и обжоры обращаются к Папе Римскому с просьбой отменить грех чревоугодия, обосновывая это тем, что объевшись человек становится более духовным. Вот он, яркий пример младости человечества на пути познания Истины, истинного обращения к Богу: священник простил - Бог простил. А, казалось бы, куда проще и как просто: не можешь простить себе, мучает совесть за содеянное, и ты больше никогда не повторишь свой грех - это и есть про­щение, потому что ты поступил вопреки расчетам искусителя и не пошел за ним. Папа Римский тоже только человек, он может простить грешника обидев­шего его лично и, как сказано в Евангелие, тем заслужить для себя прощение и за свои грехи. Но он может и должен гасить душевную озлобленность в лю­дях, ненависть смягчать добром, тревожить и будить совесть, и тем помогать заблудшим обратиться к Богу. Это задача и миссия всех религий, всех церквей.
   Ставить в вину церкви нашу дремучую необразованность в вопросах выс­шей Божественной духовности было бы, конечно, некорректно. Даже при том ре­лигиозном застое, который наблюдается сегодня, церковь играла и играет в нашей жизни исключительно важную роль. Само понятие гуманизма, добра кор­нями уходит в церковь, религию, и эта искра добра благодаря церкви присут­ствует в сердце каждого из людей, только, к сожалению, в разной степени. Это-то добро, рожденное и выпестованное религиями, и противостоит злу. - Правда, равновесие это очень зыбкое и, похоже, баланс сил может нарушить­ся очень скоро и отнюдь не в пользу добра. Пророческое озарение М.Ю. Лер­монтова (о котором мы уже говорили, и еще будем говорить в другом месте), озарение, не понятое его современниками и почти напрочь забытое нами, ста­новится явью. "Я царь познания и свободы"...- с удовольствием хвастается его демон. Результаты этого царения - вот они, как говорится, налицо. Матема­тика и с нею тыща других наук оттеснили философию, или по-русски - любомудрие, куда-то на периферию, хотя должно бы быть как раз наоборот. Предназна­чение философии заключается в том, чтобы удерживать "свободную науку" в рамках разумного и тем укорачивать путь к истине. Любомудрие и богосло­вие, в свою очередь разделенные, должны быть суть одно, иначе философия уже не мудрость, а холодный рассудок, интеллектус, что не одно и то же. - "Если Бога нет, то всё можно", - сказал когда-то Ф. Достоевский. Напрашивается продолжение этой мысли: "Если Бога нет, то и жизнь не имеет никакого смыс­ла". Находить смысл жизни в борьбе, когда все можно, как считали любомудрецы К. Маркс, Ф.Ницше и еще легион в разных вариантах - это путь к концу света, а не к торжеству истины на земле. Результаты такого положения вещей все ярче и ярче проявляются в наши дни. Ослепленность человечества успе­хами в области познания, называемого научно-техническим прогрессом, откры­вает широкие ворота для свободы сильного, ворота, которые ещё совсем недав­но были много уже. Свобода наводить порядок в мире по своему разумению (опять же с лозунгом "с нами Бог"), разнузданная искаженная свобода воли (я знаю, я хочу и могу!) - это самая коварная из всех иллюзий, внушаемых Кня­зем мира сего. Возомнивший себя "крутым" рано или поздно "нарвется", иллю­зия вседозволенности обернется для него страшным концом. И в этом "конце" находить смысл? "Его пример - другим наука"... К сожалению, нет, не наука. Классик тут не ошибался, он иронизировал. Похоронив дядю, племянник, "наследник всех своих родных", промотает, в конце концов, всё точно так же, как и дядя.
   " Подумай, остановись, умирать ведь будем! Все умрем"... Так в народе ис­покон веку призывали к благоразумию зарвавшегося "сильного". И каждый бо­рец сегодняшний от бандита до президента тоже будет умирать... совсем скоро. И - конец.
   Любомудрие и богословие, топчась в принципе на одном месте, не ответили, и, кажется, не пытаются ответить на самый главный вопрос. Не являясь точными науками они, конечно, не могут вычислить и доказать как теорему доподлинно: есть Бог или нет Его. Тут всем нам, и ученым, и не очень грамотным, остает­ся только уверовать. Но возможности человеческого ума вроде бы позволяют рассудить для чего, по какой такой надобности Господь Кришна создал этот мир с бесчисленным количеством "главных" и "второстепенных" планет, и зачем ему нужен человек на крохотном шарике-Земле. Не от скуки же, не для наслаждения и развлечения причина всех причин сотворил всё, как это думали веди­ческие мудрецы в своей младости. Воплощаясь, время от времени у нас на земле в образе прекрасного юноши, Господь развлекается здесь, танцуя с пас­тушками или по-детски шалит, схватив, например, за задние ноги осла, он за­брасывает его на вершины деревьев. А между делом причина всех причин (вы­ходит, он же причина зла!) уже многие тысячи лет пытается навести порядок на земле, искоренить зло посредством закона кармы и реинкарнации, но пока ему это никак не удается. Т.е. он уже, наверное, не рад, что натворил глу­постей, когда создал человека!
   Мы-то сейчас, конечно, умные и просвещенные; и этот полный противоречий детский лепет младости вызывает у нас улыбку. Но далеко ли продвинулись мы сами в разгадке тайны бытия?
   Иисус Христос принес в наш относительный мир абсолютную истину: Бог-это любовь. Мы цитируем изречения и заповеди Христа на память, механически, почти не вдумываясь в глубину смысла, а потом всё делаем по-своему. А эти "дела по-своему" означали и означают то, что остановить или хотя бы придер­жать распространение зла можно только через страх высшего возмездия. По­этому, надо полагать, через шесть столетий после Христа родился пророк Мухаммед, миссия которого заключалась как раз в том, чтобы остановить лавину зла через страх наказания Божия, потому что плаха и петля были бессильны перед этим злом. Иисус Христос ничего не говорил о наказании Божием, он говорил только о том недостойном поведении людей на земле, которое не позволит им войти в Царство Божие. Тем не менее, и в христианский лексикон прочно вошли выражения "страх Божий", "наказание Божие". Но как можно совместить любовь и страх? Эти противоположности, синонимы Добра и Зла? Богословы при­зывают: "Любите Бога". Как любить того, которого надо бояться, кого, к тому же, "никтоже виде нигдеже"? Сын Человеческий завещал: "Любите меня больше матери своей, отца своего"*... Некоторые богословы даже (право - всё ещё детство, младость!) начинают изыскивать по каким-то косвенным данным такие черты
   ---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
   *В Евангелии от Луки Иисус Христос в этой же проповеди говорит о ненависти. Не мог говорить так Иисус Христос! Это просто издержки многочисленных переводов и перепереводов.
   ---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------лица Христа, черты его характера, которые симпатичны, и которые невозможно не полюбить. Но ведь эти слова его - прозрачнейшая аллегория; для ёмкости мысли и краткости Иисус Христос любил иносказания. Развивая смысл этой аллегории, можно написать целую книгу, а кратко - он сказал вот что. Если твоя любимая мать больна, голодна и нечем её накормить, то не отнимай последний кусок хлеба у чьей-то другой матери, чтобы накормить свою. Христа ради, не делай этого, даже если твоя мать умрет от голода.
   Неверное толкование аллегории Иисуса Христа вольно или невольно пронизывает всю нашу жизнь. Любовь не совместима со злом, творя зло любви ра­ди (Христа ради), мы тем самым усиливаем Противника Бога, становимся его союзником и губим тем в своем сердце Божественную искру абсолютного доб­ра. - В высокопарных речах о любви к людям, печатных ли, устных - все равно, всег­да чувствуется коробящая фальшь. Ведь это Христова любовь, а она нам пока недоступна, в лучшем случае мы терпим друг друга. Даже та искорка любви к близким по духу друзьям часто тушится взаимными обидами, несправедливыми упрёками, да и справедливыми тоже. Любовь, как чувство, вообще ассоциируется больше с отношениями между мужчиной и женщиной, и в этом качестве она вос­певается, превозносится и славится. С легкой руки какого-то невнимательно­го или неумелого переводчика зарубежных текстов, в России сейчас любовью даже занимаются (каково? потом, выходит, можно заняться и ненавистью). Может в дру­гих языках такое занятие, а, вернее, сочетание слов, воспринимается как-то иначе, но в русском языке при его несомненном богатстве можно было бы поискать более приличное выражение. При всем этом, любовь между мужчиной и женщиной - это тот вариант любви, который означает только её, любовь, не требующую дополнительных объяснений. Любовь же к людям, к животным, к приро­де - эта любовь какая-то совсем другая. Слово как будто одно и то же, а значение его и смысл варьируются, колеблются и вибрируют, рознясь в оттенках в зависимости от применения. Любовь к ребенку - это одно, любовь к матери, к отцу совсем другое. А любовь к людям вообще что-то такое размытое, неопределенное.
   Прекрасно, волшебно, Божественно чувство любви между мужчиной и женщиной. Зачем? Говорят, для продолжения рода человеческого. Но для простого размно­жения, продолжения рода было бы достаточно, кажется, равнодушного совокупления или, в крайнем случае, горячей животной страсти. Ведь зачатию и рождению нового человека вовсе необязательно и непременно предшествует пылкая лю­бовь, и всем это известно. Половая похоть изначально заложена в человека-животное законами относительного мира и, как положено, отвечает всем прин­ципам единства и борьбы противоположностей. Одно из самых сладких наслаж­дений, половое, как все другие человеческие удовольствия и наслаждения, раз­делено очень тонкой и зыбкой чертой со страданием; сладкое может скоро перейти, и переходит в горькое, как выпитая разом большая кружка душисто­го мёда. Примеры и приводить не надо, все об этом знают. Но любовь?
   Мужчина и женщина полюбили друг друга. Они боготворят друг друга, они эманируют такой поток добра, они сливаются в любви и добре, они - одно целое, они - любовь. В этой Божественной любви рождается новый человек, он тоже любовь, которая множится от слияния источений добра уже от троих, четверых. Любовь простирается на других детей, с которыми играют свои дети, на роди­телей тех детей, а они все отвечают вам тем же. Круг этот растет и растет... Ведь все люди родственники, все мы братья, сестры и всех нас любит "Отче наш, иже на небесех". Т.е. сама первоначальная любовь мужчины и женщины - это только первая ступень к всеобщей Божественной любви, дальше она должна множиться, шириться и воспарять ввысь. - Но, к сожалению, воистину святое чувст­во на первой ступени и затормозилось. Цепкая лапа причины относительности, всемогущего и вездесущего Князя мира сего, крепко удерживает человека и тут, не позволяя ему воспарить над животной своей первозданностью и приб­лизиться к Богу. Более того, с его подачи святое чувство любви человек час­то принижает не только до, все-таки, естественной животной страсти, но и до таких сладострастных извращений, которые вовсе не продиктованы его животной природой, противоестественны в принципе. Перечислять эти извра­щения стыдно, (кажется, таких стыдливых нынче называют презрительно - ханжа), стыдно даже если, вспомнив древнегреческие мифы о кентаврах прилюдно, при детях, женщинах задаться вопросом и ответить на него: откуда появились в воображении древних эти уроды, человеко - лошади? А вот оттуда. Древнегреческие юноши, когда выгоняли лошадей на дальние пастбища, занимались там "любовью" с... кобылицами. Вот откуда появились собутыльники у бога Диониса. Судя по бесстрастному и спокойному, даже с улыбкой, сообщению об этом Плутарха, такая шалость древнегреческих оболтусов не очень-то и возбранялась. Только один из мудрецов в застольной беседе высказал такую мудрую мысль, дал совет. Для того чтобы не плодились эти чудовища, пастухами нужно посылать не юношей, а пожилых, или же с пацанами отправлять девушек, женщин.
   Как это, казалось бы, не парадоксально, но опошление, огрязнение святого чувства берет начало в полной материальной обеспеченности, в отсутствии забот о куске хлеба, в роскоши, к чему, собственно, и устремлены все мечты и помыслы человечества. Супружеские измены, равнодушие к детям, ответная нелюбовь детей к родителям и проч.- всему начало там. В древние рабовладельческие времена была относительно небольшая кучка людей, которые от безделья, праздности и пресыщенности изобретали всё но­вые и новые удовольствия. Первооткрыватели делились опытом со своим потомст­вом, оставляя ему после себя тщательно разработанные теории по этой теме. В более поздние века дворцовое искусство тоже всячески воспевало любовь между мужчиной и женщиной и, справедливости ради надо сказать, немало сде­лало для освящения её. Тогда ещё стеснялись прилюдно "заниматься любовью", существовали хотя и условные, но разграничения приличного и неприличного, была опасность прослыть пошляком в глазах общества. Когда появилась рас­хожая формула "что естественно - то не безобразно" неизвестно, вероятно она была в ходу и там, во дворцах, но ведь даже "дикари" надевали набедренные повязки, из чего можно заключить, что чувство стыда эволюционировало из необходимости. Немалое, а справедливее будет сказать, неоценимое влияние на нравственность оказывала и церковь. Но по тем же древним сатанинским при­чинам тонкие ценители серенад, балета и опер часто опускали воспеваемую любовь до уровня скотского стойла. Чего стоит только неофициальное право первой брачной ночи!
   В наше время по ряду известных причин круг обеспеченных и праздных лю­дей вырос до многих миллионов, и опять же от пресыщенности сегодняшний человек, сам более чем искушенный, с восторгом перечитывает древние трак­таты о "любви", прикладывает старый опыт к своему и, как говорится, исполь­зует его не стесняясь. Во многом, выходит, был прав Л.H. Гумилёв, который, работая над своей Теорией пассионарности, пришел к выводу, что полное ма­териальное благополучие идет человечеству во вред, а не на пользу. Ведь и корни атеизма, богоборчества там же, в кругах богатых и сытых, а когда "бога нет, то всё можно".
   Безверие сегодняшнего мира бесспорно и очевидно, да не введут нас в заб­луждение миллион народа на дворцовой площади в Ватикане и переполненные церкви в день Троицы. Может быть, еще мусульманский Восток нельзя по­ка стопроцентно относить к безбожному, но и там вера переходит в другое качество. Этот переход пытались остановить много раз и в разных странах, но, как говорится, время не остановишь. Церковь катастрофически теряет по­зиции на поле народной нравственности, главного в своем предназначении. Её функции с изуверским искусством перехватило одно из достижений науч­но-технического прогресса - телевидение, а это воистину ОКНО САТАНЫ, как его метко и точно назвали всеми проклятые афганские талибы. "Не бойтесь убивающих тело, а бойтесь убивающих душу". Церковная служба - искусство, те­левидение тоже искусство. Но эти два искусства не дополняют друг друга, а противостоят. - Диоген Лаэрций, (или Лаэртий), живший на рубеже древних и средних веков, перенес из древнего мира в наш много любопытных сведений, которые без него могли бы исчезнуть бесследно. В частности он пересказал остроумный древнегреческий анекдот про мудрую гетеру. В какой-то философс­кой школе один из молодых слушателей вдруг стал часто пропускать занятия. Однажды перед самым началом занятий учитель увидел, как одна из местных гетер тянет за руку куда-то по круто уходящей вниз под гору улицы того самого ученика. Стоя наверху учитель стал стыдить ученика: "Как ты можешь пропускать такие интересные уроки! Ты предпочел потаскуху философии!" Ге­тера засмеялась и ответила, опередив смущенного юношу: "Ты, мудрый учитель, стоишь на вершине знания и зовешь его вверх. А я, красивая и доступная, ве­ду вниз, а вниз, да будет тебе известно, учитель, идти намного легче". (Перес­каз вольный, читано давно, возможны неточности). Современная "гетера" исключительно многолика, и одно из привлекательнейших её лик - телевидение. Цер­ковь зовет ввысь, в Царство Божие, но дорога туда пролегает через тернии смирения страстей и подавления их, через прощение и отказ от борьбы, через всеобщую любовь, где не будет "ни эллина, ни иудея", где все - братья. Трудно! А "гетера", улыбаясь, успокаивает: "Плюнь на все. Жизнь дается только один раз, успевай жить. Царство Божие - это скучно, там, где оно начинается, там кончается жизнь". Хитрая красавица, конечно, не цитирует через каждое слово Ф. Ницше и других любезных ей любомудрецов, но точно следует по указанному ими курсу.
   Никто не винит, раздуваясь уже от своей мудрости, тот миллион народа, кото­рый придумал, изобрел, сделал это "окно сатаны" и кто работает в нем. Не ведаем, что творим! Мы все! Диабло, Иблис, Сатана - эти и другие имена Князя мира сего в нашем сознании как-то овторостепенились, размылись, мы произ­носим их машинально и легкомысленно, не придавая особого значения им. А ведь это он под знаменем пресловутой свободы внедряет в наше сознание свою суть, самого себя, которого якобы и вообще нет. Ложь, насилие, жестокость, жадность, зависть, распущенность, бесстыдство - это же он САМ, и предела ему нет.
   В советское время в России тоже умели сочинять-придумывать анекдоты не хуже древнегреческих, их ходило в ту пору великое множество (об этом уже был разговор. Сейчас кричат: не было свободы слова! Но как говорили издавна в народе: на каждый роток не накинешь платок. Позволяли себе! И многое!). Вот один из тех анекдотов, остроумнейший, правда, сочинённый несколько по другому поводу.
   Умер какой-то очень-очень хитрый человек. На том свете выяснилось, что у хитреца земные грехи и дела праведные оказались равными, стрелка небес­ных весов замерла точно на нуле. Встал вопрос: куда его определить, в рай или в ад? И было принято решение, пускай выбирает сам. Хитрый и осторожный человек, конечно же, попросил сначала показать ему то и другое заведение, чтобы выбрать лучшее. Его подвели сначала к одному окну и, сказали, что это рай. Там светило яркое солнце, благоухал цветущий сад, текли молочные реки с кисельными берегами, пели райские птицы и гуляли, взявшись за руки какие-то люди. Скучища! Когда же его подвели к окну, через которое можно было посмотреть ад, человек этот пришел в восторг. Там гремела музыка, ре­кой лилось вино, танцы, пляски. Роскошные люди что-то кричали, пели, целова­лись, совокуплялись, переплетаясь в танцах. Понятно, что герой анекдота вы­брал последнее. И - и... Когда бедолагу бросили на раскаленную сковороду, он заорал благим матом: "Это несправедливо! Меня обманули, мне обещали сов­сем другое!" Два чёрта, которые подбрасывали дрова в топку, засмеялись: "Глупый человек, то был только агитпункт, а здесь действительность".
   А вот почти слово в слово, один к одному, только уже не анекдот, а траге­дия для сотен тысяч и даже миллионов таких же "хитрых" людей, заглянувших в окно сатанинского агитпункта. "Покупайте акции NNN и вам обеспечена тысяча процентов годовых! Покупай и ты - миллионер!" День и ночь, из ме­сяца в месяц идет подлая игра на доверчивости "нищих духом", разжигается и раздувается тлеющая в каждом человеке торфяная горстка жадности, завис­ти до пылающего костра - дымокура. Когда дело сделано, ограблены миллионы, "заработана" куча денег, то же "окно" показывает вроде бы, как и с сочувстви­ем толпы несчастных, которые в слезах кричат: "Это несправедливо! Нам обещали совсем другое!" А за кадром голос, Иблиса: "Глупые люди, я обманывал вас, и вы поверили мне... Не браните же меня, а браните самих себя".
   На упреки в свой адрес или же, не дай Бог, на попытку каких-то ограни­чений "Окно" разражается воплем: Нет - цензуре! Свобода слова! Если сказано что-то не так, спор надо разрешать цивилизованно!
   Хорошо. Если я обозвал тебя всякими нехорошими словами прилюдно, ты дашь мне за это, простите, в морду. Для тебя - я нарушитель установленных законом рамок дозволенного, я посмел покуситься на твою честь, оскорбил тебя. Но для меня ты есть именно такой, как я тебя нецензурно охарактеризовал. Ты, ударив меня, нарушил мои права, моё право на свободу слова. Чтобы не за­тягивать конфликт, не превратить его в войну мы, как цивилизованные и культурные люди, обращаемся к Особе с завязанными глазами, которая рассудит, кто из нас прав. А особа эта хитрющая как сто чертей. Завязав глаза, она этим только обострила остальные органы чувств и безошибочно определяет в какой карман и от какой стороны положили больше вожделенного металла. Результаты беззастенчиво показывают в то же окно: преступник, которому грозила высшая мера наказания, выпущен под залог и под руку со служителя­ми Фемиды уходит в свою прежнюю жизнь. Дальше и потом все забывается, а для отчетности на место прежнего преступника, или законного претендента на это место, посажен глупый и бедный ревнивец, поколотивший по пьяному делу свою жену. Туда ему и дорога, потому что он действительно глуп и для широкой общественности он неинтересен, не умеет жить.
   А между тем в "окне" по-прежнему гремит музыка, танцы, вино, полуголые и
даже голые красавицы, презентации, payты. Чтобы иметь хоть какое-то оправдание перед многомиллионной нищетой, через многие картины красивой жизни пропускается нить подсмысла, мол "богатые тоже плачут", что, впрочем, вовсе не отбивает желания у людей пожить так же.
   Конечно, сатанинское окно работало и до изобретения телевидения, оно бы­ло всегда. Богатая красивая праздная или, как тогда выражались, рассеянная жизнь не могла быть изолированной от всеобщей большой жизни. Свидетелями её были лакеи, слуги, множество других рабов, их дети и родственники. Рабы тихонько подсмеивались над своими господами, рассказывали про них анекдо­ты, но ясно, что завидовали и хотели бы жить так же. Но тогда окно для под­глядывания за красивой жизнью было таким маленьким, что практически не влияло на нравы и обычаи основной части населения. Во-первых, потому что маленькое окно указывало рабам свое место, а во-вторых, основная часть на­селения ходила в церковь, молилась, слушала проповеди о деяниях Христа, о его жизни и принимала все услышанное по своей "темноте" близко к сердцу. Другое дело сейчас. Целые миллиарды народа, живя, как нынче принято говорить, практически за чертой бедности, имеют возможность наблюдать эту "красивую" жизнь ежедневно и сколько угодно. Считается, что оперативное распространение ин­формации по всем уголкам земного шара есть не что иное как удовлетворе­ние естественной любознательности людей, что это необходимость, огромный шаг вперед в развитии человеческого общества, что делается замечательно доброе дело. Дескать, только так можно покончить с бедностью, когда просве­щенный таким образом человек поймет, что принцип равных возможностей есть единственный и самый верный, и та богатая красивая жизнь результат следо­вания этому принципу. Старайся, крутись, изворачивайся, борись, и ты добьешься того, о чем мечтаешь. Замечательно!
   Ну, а если вдуматься? Что-то уж очень знакомое... " Кто был никем, тот станет всем!" Воистину "всё уже было". Чем закончилась попытка реализовать этот знаменитый призыв-лозунг, всем известно. - А что думает нынешнее поколение, которое "выбрало пепси"? Каким мы ос­тавим мир после себя? А нам плевать; как сказала одна знаменитая дама, после меня хоть потоп. Наши деды-прадеды жили потому плохо, что думали о будущем и строили его. Мы не такие дураки, мы живем для себя, жизнь дается один раз. Любовь? Любовь, конечно, есть, мы, пока позволяет здоровье, занимаем­ся ею. Дети? У них своя жизнь, у нас - своя. - В реальной жизни всё это проявляется не так резко, не всегда так грубо, но, как говорится, процесс пошел, и он охватывает и захватывает уже весь мир. На первый взгляд прагматизм, жизнь "по - Карнеги", как будто тоже не ис­ключает заботы о будущих поколениях; в конце концов, результаты моих побед и достижений, так или иначе, останутся после меня моим детям, которые прод­винутся, свою очередь, еще дальше. Ведь то, что имеет человечество на се­годня, достигнуто именно благодаря смелым и энергичным людям, которые боро­лись и побеждали. Не выделись такая категория людей из стада ещё в перво­бытной дикости, жить бы нам до сих пор в пещерах. Кто знает... Но одно, кажется, не так уж трудно понять даже не обладая особой мудростью: то серд­це, в котором нет любви (Бога!), сразу же переполняется её (Его) противоположностью, сердце не может быть пустым. А борьба-это сатанинский азарт, ненависть, сатанинская же радость от победы над противником, жажда крови, пускай и в переносном смысле. Борьба всегда и обязательно идет с переменным успехом, непобедимых не может быть в принципе. Если радость над поверженным противником может еще как-то всколыхнуть искорку добра в серд­це победителя и он, победитель, способен в какой-то мере пощадить побежден­ного (вот я какой!), то поверженный будет стонать и плакать в бессильной ненависти и жаждать мести. Он не простит! - Добытое в таких "трудах" жизненное благополучие не может не оставить черного следа в душе не только самого борца за "место под солнцем", но и отдаст­ся в его продолжении. Знаменитая проблема отцов и детей вовсе не является какой-то загадкой, и вопрос, почему у нас такая плохая молодежь, имеет прос­тейший ответ: мы такой её воспитали, мы сами были такими.
   Кстати говоря, проблема отцов и детей (опять же!) зародилась, отнюдь не в трудовой среде. Там, где хлеб насущный добывали не в "борьбе", а в поте лица, этой проблемы не могло возникнуть в принципе. Если отец семейства был, ска­жем, плотником, столяром, то первыми игрушками его сына были топорик, моло­ток и стамеска, которыми маленький помощник пытался делать то же, что де­лал отец. Отец учил его обращаться с инструментом, материалами, и когда у помощника что-то получалось хорошо, они оба радовались. Здесь в мастерской зарождалось и крепло в дальнейшем полное взаимопонимание "отцов и детей". Девочка, в свою очередь, играла в куклы, шила им платьица, одевала, причесывала, готовила из глины всякие кушанья. Потом эта девочка нянчила младших братиков и сестричек, убиралась в избе и была незаменимой помощницей мамы. И так по цепочке, и так из поколения в поколение. Конечно, не всё уж так было гладко, случались и ссоры, и отцовский ремень, и слезы, и обиды - жизнь, как говорится, есть жизнь, но общая атмосфера любви и родительской, и ответ­ной проносилась через века. Только любовь и только она сохранила род чело­веческий до сего дня. Любовь с большой буквы.
   А проблема отцов и детей возникла от отсутствия такой любви. Как воспитывали детей в дворянских семьях в недалеком прошлом? Занятые служением "царю и отечеству", а, в сущности, бездельничая и сибаритствуя, отцы всю свою жизнь посвящали только себе. Они влюблялись, страдали, танцевали на бесконечных балах, пели романсы, сражались на дуэлях за прекрасных дам, и было им вовсе не до детей. А детей воспитывала сначала Арина Родионовна, потом мадам или месье "француз убогий", дальше - кадетский корпус, инсти­тут благородных девиц, учеба за границей. Никакой духовной близости, любви между родителями и детьми быть никак не могло. Оромантизированная через поэзию, литературу, искусство жизнь привилегированной кучки людей вовсе не была такой духовно-возвышенной, как нам теперь представляется. Пышные балы, перенесенные современным искусством из романов и поэм на киноэкраны, при всем своем блеске по-русски всё равно называются коллективной пьян­кой, а пьянке обязательно сопутствуют ссоры, интриги, драки (дуэли), распу­щенность и разврат. Потом, когда отец состарится и лежит больной при смер­ти, сыну в тягость и невтерпёж "сидеть и думать про себя: когда же черт возьмет тебя"? И так далее и продолжение следует.
   А начало этого кармического следа каждого человека и всех народов те­ряется где-то в глубине веков, когда в кровавой междоусобице выделялись внутри племени самые сильные, смелые и энергичные, возглавившие и порабо­тившие потом всех остальных членов своего племени. (Сказки о благородных рыцарях сочинили сами же "рыцари"). Но борьба на этом не заканчивалась, сильные и смелые продолжали бесконечно бороться уже между собой за первенство; победы самого сильного (хитрого, коварного) были по большей части временными. Владимир Красно Солнышко в борьбе за престол убил своего старшего брата Ярополка и взял в жены его беременную вдову. Та родила ему не то племянника, не то сына Святополка, прозванного потом "Окаянным". Всего же у князя Владимира от разных жен было двенадцать сыновей. После его смерти Святополк Окаянный ... "нача помышляти: изобью всю братью свою, и прииму власть русьскую един". Т.е. перебью всех своих братьев и стану один владеть Русскою землею (Повесть временных лет). Так он и сделал, он подло убил троих своих братьев-соперников Бориса, Глеба и Святослава и стал княжить в Киеве. Но тут в борьбу за киевский престол вступил Ярослав, тоже брат, вошедший в историю с прозвищем "Мудрый", и победил, а Святополк Окаянный где-то в бегах погиб, и очень вероятно, что от рук убийц, подослан­ных Ярославом. И так из рода в род, из поколения в поколение, и нет нужды пересказывать историю, её мы изучаем в школе. "Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог, он уважать се­бя заставил и лучше выдумать не мог"... Так и хочется бесконечно цитировать А.С.Пушкина, потому что всё по теме, потому что так гениально передана атмосфера века, та среда, в которой жил его герой и сам поэт. - Можно не сомне­ваться, что за семьсот лет до Евгения Онегина с такой же откровенной иро­нией восприняли знаменитое "Поучение" дети Владимира Мономаха, когда он "седя на санех", т.е. будучи при смерти, призывал их любить друг друга, пом­нить о Боге, подавать милостыню неоскудну. Наверняка они, томясь, в ожида­нии "когда же черт возьмет тебя", так и думали: "На далечи пути да на са­нах седя, безлепицю си молвилъ" (цитата из Поучения). Дед Владимира Моно­маха, упомянутый уже Ярослав Мудрый, тоже перед смертью поучал: "Се азъ отхожю света се­го, сынове мои; имейте в собе любовь, понеже вы есте братья"
   Но любви не было. Братья продолжали жестоко убивать друг друга, им ниче­го не стоило дать клятву в любви и верности и тут же нарушить её; они ду­шили, травили друг друга, выкалывали глаза, выжигали друг у друга вотчины. Тот же Владимир Мономах, с гордостью рассказывая детям в "Поучении" о сво­их трудах, призывал их "не ленитися, такоже и тружатися", а "труды" в тог­дашнем понимании значили грабительские походы в основном на соседей - Рюриковичей, братьев. Восемьдесят и три великих, не считая мелочей - столько совершил походов князь Владимир Мономах. В список городов, после взятия которых, и где, по словам самого же князя, не оставалось ни челяди, ни ско­тины, входили все знакомые названия: Минск, Смоленск, Владимир, Юрьев.
   Те из братьев, которым все-таки удавалось победить в какой-то мере окон­чательно и воцариться на главном престоле, возведены историками в ранг великих и даже святых (ну точь-в-точь, как в случае с Арджуной в индийских ведах). Случись по-другому и, скажем, победил бы Ярополк Владимира, и Русь окрестилась бы при нем (а она все равно бы окрестилась, время крещения определила история), то Красным Солнышком и Святым, возможно, нарекли бы Ярополка. - Одним словом, все братья были, как говорится, одинаково хороши, кого-то из них винить, или хвалить сейчас бессмысленно, просто так было и было потом ещё, и ещё. Борьба обязательно предполагает и противников и союзников, но она исключает честность, совесть и, конечно же, любовь; и Бога, который яко­бы помогал Мономаху в каждом походе. А где нет Бога, там не может быть чет­кого и надежного разделения между врагом и другом, между добром и злом. Княжеское окружение, дворяне, тоже были борцами, они, убивая друг друга по приказу вождя, преследовали свои собственные интересы и цели и жили толь­ко для себя; в любой подходящий момент они могли предать и нередко предавали своего благодетеля.
   Так или примерно так, в таких "трудах" из поколения в поколение формиро­валась у всех народов правящая элита, аристократия. Зло, творимое "сильны­ми духом", веером расходилось по всем слоям населения (тоже люди!), но по ­мере удаления от центра амплитуда его затухала. Если случалось, что два брата сходились на "несправедливой" меже с кольями в руках или с оглоб­лями, то, в конце концов, и даже скоро они просили друг у друга прощения, мирились и замаливали свой грех. Житейская мудрость, нажитая в тяжелом тру­де и нужде, да еще подтвержденная религией, диктовала единственно верный стиль поведения народным массам, т.е. подавляющему большинству людей на земле: мириться с неизбежным и жить тем, что Бог послал. Смирение, покорность, предписываемые религиями, были вызваны необходимостью, без чего мир давно бы погиб во всеобщей кровавой вакханалии борьбы. Об этом можно судить по тем временным вспышкам "народного гнева" в разное время и в разных угол­ках земли, что известны нам из истории. Какой поток зла разливался в такие годины! "Кто не с нами, тот против нас!" Гласно или не гласно, этот лозунг--принцип всегда являлся в эти годины руководством к действию, и брат на брата, сын на отца выходили уже не с оглоблями, а поливали друг друга из пулеметов и пушек. - Справедливости ради надо заметить, что провоцировались такие катаклизмы часто из благих намерений, во имя равенства и всеобщего счастья. Но, ни счастья, ни равенства не было и не могло быть, потому что их невозможно достичь через зло. "Массы", "народ", "быдло", " чернь" подсознатель­но это чувствует, знает и потому, в конце концов, всё вставало и встает на свои места. Срабатывает какой-то необъяснимый закон самосохранения, а вов­се не тупость этих самых масс, как всегда считалось в "высших" и "образо­ванных" кругах. О мудрости народной, о том, какие идеологические принципы были основой жизни в веках можно судить по тем афоризмам- пословицам, ко­торые сохранились до наших дней, хотя и вышедшие, к сожалению, из употреб­ления. "Чужое взять - свое потерять". "Сходись, бранись, расходись-мирись". "Умный смиряется, глупый надувается". "Счастье - в нас, а не вокруг да около нас". "Спесивый высоко мостится, да низко ложится". "Кто нужды не видел - и счастья не знает". "Кто малым доволен - тот у Бога не забыт".
   Очень вероятно, что человечеству все эти испытания необходимо нужны, быть может, только пройдя через них можно просветлиться на столько, чтобы понять в какой стороне Бог, и в какой Его противоположность. Опять же, Гос­подь Бог не может разгневаться и через гром-молнию сделать нас хорошими. Только через свободу воли! Тайна из тайн.
   Весь материальный мир со всеми его галактиками в сравнение с вечностью существует только миг, а человек в том его виде, в каком он есть, и того меньше. Но и этот миг для человечества может закончиться катастрофой, ес­ли оно не УВЕРУЕТ, а будет бороться, побеждать и верить в научно-техничес­кий прогресс. Уверуй, человек, уверуй и не усомнись! Уверуй и ты будешь жить вечно.
   --------------------------------------------------------------------------------------
   ---
  
  
   ИСКУССТВО. ЛИТЕРАТУРА.
   (Приложение к статье "Верую и верю").
  
   Что есть искусство? Для чего оно? На эту тему столько сказано, столько
   написано, столько переломано копий. От Сократа, Платона, вообще от древне­греческой философии тянется след обсуждения значения искусства в жизни людей. Какие имена только в одной русское культуре блистали на этом поп­рище! Карамзин, Пушкин, Белинский, Чернышевский, Добролюбов, Писарев, Л. Н.Тол­стой, наконец. Ныне споры и размышления на тему роли искусства как-то по­утихли (других забот хватает?), но это вовсе не означает, что вопрос зак­рыт, и всем давно всё понятно и ясно. Наоборот, как говорится, всё только начинается или, по крайней мере, должно бы начаться: рано, или поздно жизнь заставит говорить об этом.
   В отличие от прошлых веков, когда потребителем, так называемого, высоко­го искусства был относительно небольшой круг материально обеспеченных образованных людей, в наше время спрос на искусство приобретает массовый характер. А где есть спрос, там, по известному закону рынка, обязательно дол­жно быть предложение, и предложение это имеет место быть и даже более то­го. А "более того" потому, что в мире денег очевидная выгода видна сразу и издалека, и предложение быстро начинает опережать спрос, т.е. наступает период перепроизводства. Средство от перепроизводства одно: борьба за ка­чество; кто в этом преуспел, тот победил, выжил и разбогател еще больше, другие разорились. Истины эти, так сказать, из букваря, но приведены вот для чего.
   Быстро и безошибочно методом сравнения определяется качество автомобиля, телевизора, одежды, напитка, еды. Все знают, что свежие овощи с экологически чистой унавоженной грядки полезны для здоровья всем без исключения. А как определить полезность иди вредность пищи духовной? Если бы это было прос­то, то не было бы столько разговоров и споров, на этот вопрос и пытались ответить лучшие умы на протяжении сотен лет. Правда, однозначного и четкого определения, что есть плохо и что хорошо в искусстве, так и не обозначилось, но старый след от споров до сих пор не стерся и при всей своей противо­речивости дает о себе знать. И, слава Богу. Этот след пока и хоть как-то противостоит рыночно - базарному отношению к высокой духовной стороне жиз­ни человека и оставляет возможность сравнивать то, что есть, с тем, что бы­ло, не останавливаясь в поисках истины.
   Так что же БЫЛО, которое пока в нас есть, но подвергнуто мощному напору "рыночных отношений"? Повторимся: много неясного, противоречивого, спорно­го и... прекрасного. "Красота спасет мир" - эта оброненная Достоевским фраза стала крылатой, она если и не произносится вслух, то всегда имеется в виду, когда дело касается искусства. Как-то, само собой разумеется, что если че­ловек хотя бы время от времени посещает театр, слушает классическую музы­ку, знает, кто такой Рембрандт, читает классиков, то он может относить себя к кругу людей культурных, чуть ли не избранных. И не беда, что этот человек помнит из "Мастера и Маргариты" только эпизод с осетриной не первой свежести, а из Шекспира "быть или не быть". Когда все люди на земле достигнут хотя бы вот такого культурного уровня, видимо, тогда за будущее человечества можно будет не беспокоиться. Красота, которой проникнется каждый из людей, таким образом и спасет мир; не будет конца света, а за ненадобностью и не случится Второе Пришествие. - Но что такое красота? Красота - это то, что нам нравится, что доставляет нам духовное наслаждение. Именно на такой разгадке тайны прекрасного сходились эстеты прошлых веков, и уже исходя из этого простейшего вывода, писались статьи, трактаты и книги. Доставляющий приятность звук, цвет, форма и особенно сочетания и комбинации звуков, цветов и форм, исполненных человеком, и есть искусство - особая гордость человечества. - Всегда считалось и считается, что не подготовленному (необразованному) созерцателю, слушателю недоступно то прекрасное, что несет искусство высокое, и необразованность презрительно обзывалась всегда чернью, толпой. И в самом деле, какие возвышенные чувства могли испытать крестьянские ребятишки, когда, будучи в гостях у Л.Н. Толстого, они увидели на стене какую- то картину эпохи возрождения, где изображены были обнаженные женщины. "Тётеньки в бане моются",- заметил один из маленьких гостей, равнодушно скользнув взглядом по картине; этим детям, как и их родителям, ближе и понятней живая красота цветущего луга, зимнего леса, грозовой тучи, надвигающейся с горизонта, пение птиц. Если бы на стене они увидели заключенный в раму кусочек природы, т.е. пейзаж, то они наверняка отреагировали бы так: "Это как наш покос", или что- то в этом духе. Раздающиеся из соседней комнаты имения чарующие звуки фортепьяно, конечно же, ребятишкам нравятся, но граф Толстов (так произносили в деревне фамилию Л.Н.) не слышал, как играет на балалайке дядя Антон! А уж когда за праздничным столом дядя Антон запевает " Мамонька родная, дай вволю поспать"...и дирижирует многоголосым хором, то мороз по коже. - "На вкус и цвет товарищей нет". "Дурачку нравится красно да зелёно, а пьянице - горько да солёно". Обе эти поговорки, особенно вторая, употреблялись в народе как бы в шутку, но в них заключена народная мудрость. Определить прекрасное раз и на всегда и для всех невозможно в принципе. Скажем, та же красота женщины для крестьянина деревни, где находилось имение Толстого, и для Печорина, Евгения Онегина почти противоположна. Средневековый художник, картина которого висела на стене в имении Толстого, отразил свое понимание красоты женщины, и это его отношение к красоте, видимо, разделяли обитатели имения Ясная Поляна. Чтобы яснополянским ребятишкам, когда они вырастут, стало доступным такое вот высокое искусство, их нужно определить в какое- то учебное заведение, где их долго будут образовывать или, по выражению самого Толстого, ПРИУЧАТЬ считать прекрасным то, что нравится какому- то определенному кругу ценителей красоты. А пока для них праздничный хоровод деревенских девок, в котором столько живой и яркой красоты, веселья и восторга, несравним ни с каким театром. И никто им не докажет, что " Танец маленьких лебедей" по какому-то там содержанию, форме и исполнению, по философс­кой глубине, наконец, выше и прекраснее вот этого хоровода. - В конце концов, где и есть ли мерило, по которому можно определить, в чьей груди ценней и выше та буря чувств, которую переживал или Евгений Онегин, когда ... "Истомина, она толпою нимф окружена, то стан совьет, то разовьет, и быстрой ножкой ножку бьет". Или какой-нибудь степняк, едущий верхом на коне по бесконечной степи и поющий такую же бесконечную песню, как сама степь. Степняк поет, как ему хорошо ехать на коне, как красива цветущая степь, как ярко светит солнце, и легкий прохладный ветер несет кучевые об­лака. Вчера ожеребилась в его маленьком табуне самая лучшая кобылица, и сейчас в его семье маленькие дети будут сыты. А когда вырастет родив­шийся жеребенок, он будет знаменитым скакуном. Или, наконец, житель Чукотки "белый шаман", когда разговаривает с "матерью-моржихой", когда ударяет в простой бубен, что слышит он в гудении натянутой кожи, какие запредельные чувства испытывает он?
   Казимир Малевич начертил простой квадрат и замазал его черной краской. Можно, посмотрев на эту геометрическую фигуру, недоуменно пожать плечами и высказать свое отношение к ней, дескать, чудит, шутит Малевич, за проста­ков нас держит. Дайте мне линейку да простой уголек из печки, и я сделаю не хуже. Но можно и, доверясь ценителям и знатокам, попробовать сосредото­читься и представить, что мог увидеть в этой темноте сам Малевич и его почитатели. Не получилось? Не огорчайся, но и не суди. Не улыбайся и не су­ди и чукотского шамана. Скажем, стоят перед картиной в Третьяковке дед и внук. На картине изображена в стиле реализма батальная сцена из времени Второй Мировой войны. Может ли быть равноценным восприятие изображенного на картине деда и внука? Дед, ушедший на фронт добровольцем в семнадцать лет, чудом оставшийся в живых, полный кавалер орденов Солдатской Славы, он за полчаса, что смотрел на картину, пережил заново весь тот ад, который про­шел в молодости. А внуку просто показалось все красиво и здорово, и он шу­тит над стариком за его слезы на глазах. Чтобы приучить понимать, воспри­нимать и по достоинству оценивать подобные произведения искусства, этого молодого парня, выходит, надо послать на войну... Чукотский шаман тоже ма­жет с интересом рассматривать картинку с изображением березовой рощи, но он не разволнуется так, как разволнуется его знакомый геолог, уроженец Средней России, давно работающий на Чукотке.
  
   "Что суть искусства"? - задает вопрос Н.М.Карамзин. И отвечает: "Подражание натуре". "Что же заставило нас подражать натуре, т.е. что произвело искусство?" - продолжает он. "Природное человеку стремление к улучшению бытия своего, к умножению жизненных приятностей". Трудно не согласиться с классиком русской литературы, все так. Но и возразить есть что. Природное стремление к умножению жизненных приятностей, конечно же, не могло удовлетвориться только теплом, сытостью и прочими физиологическими наслаждениями, дух человеческий с незапамятных времен тяготится своей оболочкой, ему тесно в ней, желания человека устремлены в бесконечность. Но Карамзин не пас табуны, он жил не на Чукотке, а жил во дворцах и воспитан был на дворцовом искусстве, замкнутом в своих дворцо­вых интересах. С древности в каждом замке, тереме, дворце у князя или коро­ля обязательно был свой "Боян", который воспевал подвиги своего благоде­теля. Толпы праздных бездельников из приближенных князя, страдая от безделья, придумывали все новые и новые развлечения и удовольствия. Они влюбля­лись, ревновали, пьянствовали и развратничали, интриговали и сражались на дуэлях. Божественную Любовь, совесть, честь и достоинство они истолковыва­ли на свой убогий лад; не зная другой жизни, они и на сцене играли свою жизнь; здесь они тоже влюблялись, ревновали, интриговали, сражались и картинно умирали. О том же сочинялись стихи, писались романы, звучала музыка, пе­лись серенады, романсы и арии.
   Особенности российской истории, её географическое местоположение нало­жили свой отпечаток и на искусство. Тесная скученная Европа пережила це­лую эпоху, названную эпохой возрождения, и создала за этот период блестя­щую светскую культуру. Россия, как бы отделенная и от Запада и от Востока, долгое время была сама по себе. После петровских реформ господствующие классы, продолжая дело Петра, заимствовали и переносили часто на неготовую почву всё-всё заграничное, европейское, включая язык; своё, российское, эти просветители находили диким и бескультурьем уже по определению, они стыдились дремучей необразованности своей страны и часто искренне мечта­ли " образовать" её по-европейски. Даже тысячелетнюю православную культуру, кстати, тоже заимствованную, но за тысячу лет переработанную на свой рос­сийский лад, они тоже браковали и считали ее, чуть ли не пережитком дрему­чих лесов. Православная икона была для них мазнёй, а изданный кем-то сбор­ник Кирши Данилова если и заслуживал внимания, то только как фольклор, что-то такое второстепенное, хоть и любопытное. Когда было расшифровано и опуб­ликовано несравненное "Слово о полку Игореве", многие не могли и мысли до­пустить, что автором мог быть наш соотечественник, а когда сомнения все-таки были рассеяны, то и тогда неизвестного гениального поэта называли вторым (или древнерусским) Оссианом и еще как- то. С тех пор и укоренились в российском сознании некая вторичность любого культурного проявления на Руси (о чем у нас уже был разговор). Но точно так же, как в науке, технике, промышленности заимствования в сфере искусства имели много и положительных сторон. Фран­цузский балет, итальянская опера, например, основательно прижились на рус­ской сцене, сформировались свои школы, и уровень этого дворцового искус­ства иногда даже превосходил общеевропейский уровень.
   Но дворцовое искусство было непонятно, чуждо "темной" массе крестьянской Руси, и она продолжала плясать "камаринского" и петь свои песни. Народный взгляд на "разумное доброе вечное" был взглядом с противоположной сторо­ны и не совпадал со взглядом просветителей к великому их огорчению.
   Где - то в конце 19-го века Лев Николаевич Толстой всей тяжестью своего
   авторитета обрушился на это дворцовое искусство, на эстетику - науку об искусстве. К слову сказать, он еще в пору своей молодости, когда только--только входил в литературу, в спорах с друзьями уже высказывал свое осо­бое мнение об искусстве, литературе того времени, не совпадающее с обще­принятым. "Вот что значит необразованность",- как- то за глаза снисходи­тельно заметил И.С.Тургенев о Толстом.
   Das Schene, das Wahre, das Gute. Немецкий философ А. Баумгартен, в середине 18-го века положивший в основу теории искусства эти три состав­ляющие - красота, истина, добро - справедливо, и это надо подчеркнуть, справед­ливо считал, что так должно быть. Но было и есть совсем не так. Л.Н.Толс­той в своей работе "Что такое искусство?" очень убедительно доказывал пол­ную несовместимость в якобы триединстве этих понятий, потому что, по Толс­тому, красота-это иллюзия; истина, разоблачающая иллюзию, часто бывает неприг­лядной, а добро есть вечная и высшая цель жизни, стремление к Богу. Ничего подобного в превозносимом эстетами (эстетиками) искусстве Толстой не находил, да и са­ми они говорили больше об эстетическом наслаждении, об искусстве для ис­кусства. Как утверждал английский эстетик Уолтер Пейтер, искусство не дол­жно учить добру, оно должно быть безразлично к морали. Но безразличие к морали есть аморальность, т.е. безнравственность; теоретик эстетизма У.Пейтер и его сторонники и последователи совершенно извра­тили науку об искусстве Баумгартена. Теория Баумгартена предполагает ус­тремить мечущийся дух человеческий через искусство, через красоту к Исти­не, т.е. к Богу, потому что красота пробуждает добрые чувства, что уже само по себе победа добра над злом. В этом смысле критика эстетики Толстым вы­глядит несколько прямолинейной. Но как должно быть и как есть - не одно и то же. Толстой критиковал то, как была понята, истолкована и развита идея эстетики последователями Баумгартена. И то искусство, которое восторгало кучку пресыщенных ценителей, и было чуждым, непонятным, и даже смешным для основной массы людей. Наивные и даже нелепые оперные сцены, мифические ге­рои с картонными мечами - эти сказки из детства человечества, любовь, опу­щенная ниже пояса, картинные подвиги и победы тоже каких-то героев - всё это искусство, призванное умножать жизненные приятности и безразличное к мора ли. Отсюда, по этому поводу, видимо, родилась дневниковая запись- формула Л.Толстого, и выглядит она справедливой: "Эстетическое и этическое - два плеча одного рычага: на сколько удлиняется и облегчается одна сторона, на столько укорачивается и тяжелеет другая сторона. Как только человек теря­ет нравственный смысл, так он делается особенно чувствителен к эстетическому".
   Конечно, обобщать вот так категорично может быть не следует, и Толстой сделал это скорей всего сгоряча под впечатлением от какого-то характер­ного события, случая. Хотя примеров, подходящих под эту формулу, можно найти сколько угодно - от Римского императора Нерона и несть им числа. На глазах Толстого какой-нибудь полупьяный господин хвастался перед гостями своим домашним театром, в котором играли Уильяма Шекспира крепостные актеры и которых рабовладелец тут же судил и миловал. Гости и сам хозяин, захваченные событиями в королевских дворцах, громко аплодировали, кричали "браво", они переживали эстетическое наслаждение от игры дворцовых интриг, подлос­ти, предательства, убийства. (Читай, например, "Тупейный художник" Н. Лескова). "Толстой не любит Шекспира, потому что Шекспир писал не так, как Толстой", по-доброму как-то съязвил А.Чехов. Да, Толстой писал несколько по-другому...
  
   И все-таки, что такое эстетическое наслаждение? Что такое красота, которая должна спасти мир? Очевидно, эстетическое наслаждение - это избавление хо­тя бы на короткое время от душевного страдания, которое в той или иной степени присуще всем людям без исключения. Побыть в том состоянии, когда есть только Я, а всё, что не Я - второстепенно, и нет мне до него никакого дела - вот наслаждение, получившее название эстетического. Но если так на­зываемое высокое искусство вместе с неописуемым наслаждением вселяет в душу человека безразличие к морали, то чем оно так уж отличается от всех других удовольствий и наслаждений? Попробуем поразмышлять по этому вопро­су немного погодя, а сейчас - о красоте.
   Интересно определение красоты кого-то из современных материалистов: красота - это наивысшая степень целесообразности. В этом же духе будто бы как-то высказался знаменитый авиаконструктор А.Туполев, осмотрев какой-то самолет: "Этот самолет не полетит, потому что он не красивый". Но к самому любопытному из рассуждений о красоте в наше время следует отнести попыт­ку ответить на вопрос: какими таинственными нитями связан наш дух с материей? Как этот дух, будучи и неразрывно связанным с телом, и в то же вре­мя свободным от него, как взаимодействует он с плотью?
   С древних времен при строительстве храмов, дворцов и прочих сооружений использовалась некая соразмерность частей и деталей сооружения, названная позднее Леонардо да Винчи Золотым Сечением, или Золотой Пропорцией. Поначалу такая соразмерность, надо полагать, была получена случайно, первому архитектору-художнику удалось начертить и построить красивое здание, ко­торое почему-то радовало глаз. Последующие неудачи вынудили вернуться к размерам старого строения, и тогда обнаружился секрет красоты его - эта самая пропорция: А------------------------В-------------С, АВ: ВС.=АС: АВ. Давно уже, лет тридцать назад, какие-то любознательные и ученые ребята (к великому сожалению имена их забылись, и книга читана где-то почти на ходу), эти ребята заинтересовались тайной этого самого Золотого сечения, тайной его воздействия на человеческий дух. Бог им судья, что они посмели вторгнуться в святую область прекрасного с приборами и расчетами, но они пришли к весьма любопытному выводу. Грустно расставаться с чарующей тайной; материалистически оказалось всё довольно просто. При рассматривании нами объекта, выполненного с соблюдением Золотой Пропорции, в наш мозг поступают сигналы, приводящие к совпадению частоты колебаний (резонансу) в клет­ках мозга каких-то там частиц (тысяча извинений за дремучую необразован­ность, но здесь важна только сама суть). - Известно, что резонанс порождает страшную разрушительную силу, потому что при совпадении частоты колебаний резко возрастает амплитуда колебаний. Об этом знают водители автомобилей, тракторов, танков, летчики, и потому, когда на определенных оборотах двигателя начинаются вибрации все­го корпуса машины, водитель старается быстрее перейти рубеж резонанса, увеличивая или уменьшая подачу топлива, потому что при длительной работе в таком режиме машина просто развалится. Рассказывали такой случай, и это наиболее наглядный пример разрушительного эффекта совпадения частоты коле­баний. Будто бы хорошо обученный полк бравых солдат проходил, печатая шаг, через какой-то мост, и мост, способный выдержать во стократ большие наг­рузки, рухнул. Или ещё пример по последствиям, сразу скажем, далекий эстети­ки. Про знаменитого в технических кругах изобретателя Н.Теслу когда-то ходил, сейчас, наверное, уже забытый, анекдот. Он одно время увлекся исследо­ваниями в области вибраций, для чего изготовил специальный вибратор с пе­ременной и регулируемой частотой колебаний. Во время первых опытов с этой машиной, целый квартал, где он жил, оказался без стекол - от резонанса стек­ла в окнах домов трескались и рассыпались в мелкий порошок, а жители схо­дили с ума под воздействием не всегда ощущаемых ими вибраций воздуха и всего, что находилось вокруг. Изобретатель видать был человеком веселого нрава и позволял себе не очень умно, и даже зло шутить над своими друзьями. Доверчивую жертву он ставил на какую - то приступку стенда-вибратора, включал двигатель и, медленно изменяя частоту, доводил её до совпадения с частотой колебаний неизвестно чего в организме своего друга. Тот в эти минуты испытывал неописуемое блаженство и просил жестами не выключать по­дольше вибратор, не подозревая о последствиях. Последствия же были таковы, что после выключения вибратора несчастный с позорным опозданием бежал в нужник. О своем позоре он, естественно, никому не рассказывал, и весельчак изобретатель, надо полагать, забавлялся таким образцом далеко не единожды.
   И вот в связи со всем этим возникает вопрос. Если допустить с некоторым
сомнением ли, или без такового, что в этой разгадке тайны Золотого сечения есть какая-то доля истины, то как возможно совместить всеразрушающий резонанс с эстетическим наслаждением?
  
   Если подойти к вопросу философски, то объективно никакой красоты не существует. Прекрасного, как и безобразного, в относительном мире нет (как сказал один остроумный химик: грязь - это химические элементы не на своем месте), а есть только добро и зло - противоположности, переплетенные в единстве и не­примиримой борьбе. Одним из бесчисленных проявлений этих противоположнос­тей является физическое тело человека, в котором заключен Божественный дух. Среда обитания физики тела человека может и благотворно действовать на организацию жизненных процессов тела, а может и погубить его. Как из­вестно, всё живое на земле определяет, что добро для него и что зло, на уровне инстинкта, человек же подключил для этого ещё и разум. Органы чувств постоянно контролируют воздействия среды обитания на организм, и беспре­рывно подают сигналы что хорошо и что - плох о. Подключенный разум должен был бы обогатить и расширить возможности человека избегать воздействия разрушительного зла, и отчасти так оно и есть. Действительно человек, зная, что зимой будет холодно и снежно, готовит шубу и сани еще летом. В теплой шубе и на санях зимний мороз ему в радость; физическое тело, получившее всё, что необходимо, в сытости и здоровье благотворно влияет на дух (в здо­ровом теле - здоровый дух). "Мороз и солнце, день чудесный!" - восторженно кри­чит человек, не в силах сдержать в себе переполнившие его чувства,- "Как прекрасен этот мир, посмотри - и!" Всё прекрасно, глаз не оторвешь и не рас­скажешь, не передашь словами, что ты чувствуешь в такие минуты! Хорошо!
   Так проявляет себя дух человека, но этот дух принужден пребывать в материальном мире, где всё соизмеряется и сравнивается, и с этим невозможно не считаться. Хорошо! Но ведь может быть и хочется еще лучше! С физиологи­ческими потребностями, казалось бы, проще, природой предусмотрена достаточ­ность, которая, если перевести её на язык разума, называется чувством меры. Скажем, чревоугодие сдерживается и ограничивается просто-напросто объемом желудка, и даже самая желанная и вкусная пища, в конце концов, может вызвать отвращение. Здоровый человек не может до бесконечности сладко спать или валяться в праздном, блаженном безделье, потребность в движении, физических нагрузках заставит его встать и чем-то заняться. А самое сладкое и желан­ное из наслаждений здорового человека - половое и вовсе ограничено короткими мгновениями. Но ведь хочется ещё и ещё! И чувство, меры изменяет человеку, он уже осознанно стремится продлить наслаждения: объедается, придумы­вает все новые и новые кушанья, опивается, предается лени и мало двигается, толстеет и лечится от полноты. С древних времен сытые и пресыщенные, пускались в половой разврат, лекари изобретали всевозможные возбуждающие снадобья, а потом лечили от бессилия, от бесплодия и т.д. и т.п. А уж о воз­можностях продления удовольствий в наше время и говорить не приходится. Но все равно этого мало! "Хлеба и зрелищ". Так ёмко сформулированы еще в древности потребности большинства людей в жизни и от жизни. Сытому, здоровому, удовлетворившему все свои физиологические потребности, как говорится, с верхом и часто бо­лее того, требуется что-то еще и еще, желания устремляются в бесконечность. Что-то увидеть, услышать, прочувствовать, узнать, побыть в таком состоянии, которое невозможно пересказать словами, петь, танцевать, говорить стихами, просто от восторга кричать, наконец. Д ух рвется из своей оболочки, он стре­мится вырваться из оков жестких законов относительного мира, но вот куда?
   Почему-то, когда речь заходит об искусстве, о духовности вообще, всегда предполагается или имеется в виду духовность возвышенная, светлая. Даже сторонники эстетизма, искусства для искусства, которые отделяли мораль от красоты, все равно считали так же. Но ведь есть же святой дух и нечистый дух! Добро и зло! Этого невозможно не видеть и не знать, ведь и У. Пейтер не стал бы любоваться красотой блестящей на солнце струйкой крови, стекающей по шитому золотом камзолу из порезанного горла какого-нибудь неудачливого дуэлянта, хотя красота тут налицо. А впрочем, почему нет?
   "Хлеба и зрелищ". С хлебом как будто более-менее понятно, но зрелища? А зрелище - это уже пища духовная, и она, эта пища, ведь не только "мороз и солнце", не только поющие птицы, пчела на цветке, облака в небе. Уличная драка, семейный скандал у соседей, две кричащие друг другу оскорбления жен­щины - все это события, зрелища, и кому-то они интересны и занимательны. Совсем в недавнем прошлом публичные казни собирали огромные толпы наро­да, и народ этот собирался далеко не всегда насильно. "Батько, где ты! Слы­шишь ли ты?! - Слышу!!!- раздалось среди всеобщей тишины, и весь миллион народа вздрогнул". Страшная сцена казни Остапа, сына Тараса Бульбы, описан­ная Н.В.Гоголем, запоминается на всю жизнь из слова в слово, если читана она даже еще в детстве. Сцена эта - подражание натуре, т.е. искусство, и она не была бы так потрясающе - захватывающа, если бы этой ужасной "натуры" не существовало в природе. Скрывшийся из толпы "миллиона народа" Тарас Бульба устремился собирать новую ватагу отчаянных козаков, чтобы мстить и мстить проклятым, ненавистным ляхам. А месть - это опять чьи-то муки, страдания, му­чительная смерть. Но ведь как всё захватывающе и интересно!
   Когда-то давно, хотя, впрочем, и не так уж давно, пресыщенные всем, чем толь­ко можно, знатные римляне шли в Колизей "болеть" за любимого гладиатора, который будет в кровавом поединке с таким же несчастным доставлять насла­ждение (эстетическое?) своим болельщикам. Представить только: рёв тысяч гло­ток, визг и вопли до истерики, до оргазма знатных дам, ураган эмоций, красота!
   Можно возразить, что бои гладиаторов это не искусство, а больше спорт, хотя и кровавый. Но ведь эти сатанинские зрелища относятся тоже к духов­ной пище, только пища эта потреблялась в натуральном виде. Потом, в подражание натуре, были про это написаны книги, ставились и ставятся спектакли, снимают­ся фильмы, и все мы читаем и смотрим эти произведения искусства с огром­ным интересом и удовольствием. И вполне вероятно, что если бы гладиаторс­кие бои вдруг стали бы проводиться в современных спортивных сооружениях, в цирках, то от зрителей-болельщиков не было бы отбоя. Ведь смотрим же мы убойные драки-соревнования всяких борцов там и боксеров, и что творится тогда в залах, на стадионах!
   Л.Н.Толстой в рассуждениях об искусстве часто подразделял его на искусство и не искусство. Мы тут собрались, как говорится, знатоки невеликие, и можно снисходительно улыбнуться в наш адрес. Дескать, смешали спорт с искусством, да туда же отнесли публичные казни, пытки, корриду, петушиные бои, легенды о ворах - разбойниках, войну и даже семейный скандал и мордобой по пьянке. Но, кажется, на примере Тараса Бульбы и Спартака уже подтверждается мысль, что искусственно сотворенная духовная пища часто и много удо­влетворяет "низкие интересы и грубые вкусы" (Л.Толстой), и отнюдь не устремляет души человеческие в высоты Божественные. Можно возразить, что Джованьоли и Гоголь в меру своего таланта стремились вызвать протест в душах лю­дей против жестокости, несправедливости, и это, конечно, так, но не совсем так.
   Срисованные с натуры события и в этих книгах, и вообще в литературе и любом виде искусства увлекают, прежде всего, романтикой, выдуманной романти­кой кровавой борьбы за правду. А такая романтика она есть романтика только до тех пор, пока она не коснулась лично тебя. Попроси рассказать об этой ро­мантике старого солдата, который пережил и хлебнул ада войны где-нибудь под Ржевом в 1941-м году и сравни с просмотренным кинофильмом о тех же событиях. Но солдат тот уже умер, а кинофильмы, книги остались, и, читая эти книги или отдыхая перед экраном телевизора, мы получаем эстетическое наслаждение.
   Тут напрашивается маленькое отступление. От частого, даже постоянного нарушения одной из главных заповедей "Не поминай имя Господа всуе", имя Бога и его противника Сатаны в нашем сознании как-то размылись и даже почти стерлись. Посылая кого-то к черту или машинально радуясь какой-ни­будь маленькой удаче со словами "слава Богу" мы совершенно не придаем это­му значения. Нам более вескими, убедительными и значительными кажутся "уче­ные" термины, которые, кстати, только термины и ничего более: космические энер­гии, патогенная зона, отрицательная энергия, положительные эмоции и прочие ничего не объясняющие слова и названия. Все, имеющее отрицательный знак, нам вредно для здоровья, положительный - наоборот. Здоровье всегда и во все времена имелось в виду физическое: "здравствуйте", "доброго здоровья", о нравст­венном здоровье говорим мы редко, в каких-то только исключительных случаях. Расхожее мнение: положительные эмоции дают заряд здоровья, полезны для здоровья, смех удлиняет жизнь и т.д. Но можно ли говорить при физическом здоровье и о нравственном, когда мы с удовольствием смотрим "убойные" фильмы по телевизору и гомерически хохочем, когда на экране размазали кому-то торт по лицу, надели ведро с помоями на голову, пнули в промежность или под зад.
   Л.Н.Толстой, многое отрицая в искусстве, относил к искусству даже умело рассказанный остроумный анекдот. И перефразируя восточную мудрость, можно сказать так: "Расскажи мне анекдот, и я скажу кто ты". И действительно, рассказчик даже совсем короткого анекдота обнажает, так сказать, все свое нутро; совсем не обязательно близкое знакомство с рассказчиком, чтобы определить, добрый он или злой, что его больше всего занимает, интересует, образован он хоть немножко или нет и прочие оттенки его духовного мира в этом проявлении его. А по реакции потребителей этого искусства, того круга, в ко­тором имел или не имел успеха рассказанный анекдот, можно судить уже и о компании рассказчика. То же самое можно сказать и об авторах и потребите­лях произведений литературы и всех других искусств.
   Говорят: искусство должно служить единению людей. Рассказанный анекдот был так остроумен, так весел, что друзья рассказчика катались со смеху. В нем, в анекдоте, рассказывалось про старуху, которая с корзиной яиц упала на проезжей части дороги, а на луже разбитых яиц забуксовали машины. Гоме­рический хохот слушателей - единение их. Если бы старая женщина успела счаст­ливо прошаркать через дорогу и не уронила корзину с яйцами, то не было бы рассказа (художественного произведения) и не случилось бы единения, потому что каждый бы думал о своих проблемах, в душе осуждал за что-то или даже сердился на одного или двух из присутствующих тут, поговорили бы и разош­лись не помирившись. Но слава.... Прости, Господи, чуть не вырвалось.... Одним словом, выходит, хорошо, что старушка раскорячилась на дороге, она развеселила других людей и удлинила им жизнь. Только вот кому за это СЛАВА? Какая такая энергия, ЧТО способствовало единению людей? А мо­жет все-таки Кто?
   Этот Кто, который есть Причина относительности, свой титул Князя мира сего подтверждает и оправдывает безусловно. "Если Бога нет, то все можно". Этой печальной фразой Достоевский сказал очень много. А у М.Ю.Лермонтова этот Кто очень хвастливо, но справедливо говорит о себе: "Я царь поз­нания и свободы". Воцарившись, и, в сущности, безраздельно руководя деятель­ностью человека в области познания окружающего мира и в толковании по­нятия свободы воли ОН, скрываясь за учеными терминами, отрицает не только Бога, но и себя. "Бога нет, меня нет, ничего нет, а есть только ты, и нет тебе дела ни до кого. Жизнь коротка и успевай взять от неё всё. B этом мире выживает сильнейший, это доказано наукой. Ты - сильный, поэтому ты умрешь завтра, а он, слабый, пускай умрет сегодня. Жалость к другим унижает тебя, Христова любовь, сочувствие, сострадание, прощение-это для хлюпиков, но не для человека с большой буквы".
   И сбитый с толку дух человеческий мечется, рвется из своей оболочки, стремится к совершенству, к абстрактному идеалу через ненависть, подлость, жадность, зависть, жестокость. Духовный мир человека в условиях относительности никак не может быть однородным. Перечисленные проявления его в раз­ных пропорциях соотносятся с другими бесчисленными проявлениями как светлыми Божественными, так и темными, сатанинскими. Другое дело, какие проявле­ния являются преобладающими, и тогда люди дают приблизительную относительную оценку соплеменнику: хороший человек, плохой человек*.
   Но для Бога нет плохих и хороших. Каждый из нас у Него - Первый и самый лучший и любимый. Дух каждого из нас - это частица Божия, и он рвется, стре­мится воссоединиться со своими истоками; ведь то, чего я так жажду, что на­зывается по-человечески, счастьем - Там, в Абсолюте, а здесь, в относительном мире, где правит другой хозяин, его просто нет. И все мои и метания и усилия в поисках развлечений, удовольствий, наслаждений, того душевного состояния, когда мне было бы ХОРОШО, можно объяснить только так. Мой дух, скованный законами относительного мира, стремится вырваться из цепей этих законов и заглянуть Туда, за ту самую черту, за которой, как мне внушает Лукавый, ничего нет; Он, этот всесильный хозяин, упорно и успешно направляет человека в противоположную сторону, на путь рационализма. И мы, сбитые с толку, ослепленные своими успехами в познании окружающего мира, мы ведь не знаем даже, насколько он велик этот наш мир. Вполне вероятно и даже наверняка он в сравнение с Абсолютом не так уж велик. Это НАМ он кажется бесконечным с его планетами, звездами, галактиками. Должна, должна быть где-то граница,
  
   -------------------------------------------------------------------------------------------
   *Здесь стоит лишний раз обратить внимание на то, как может не совпадать баумгартеновское "das Schene" и " das Gute". Красивый, модно одетый, улыбающийся вежливый человек ведь далеко не обязательно может быть ХОРОШИМ. На Руси есть такая, похоже очень древняя, пословица: гостя (человека) встречают по одёжке, а провожают по уму. Для того, кто ЧУВСТВУЕТ родной язык, понятно, под "умом" здесь предполагается весь духовный мир человека, а не только его интеллект.
   ---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
  
   черта, за которой власть бывшего Светоносного (одно из имен Сатаны - Люцифер) заканчивается.
   Вообще-то человек давно уже догадывается или, по крайней мере, допускает, что существует еще, какой-то другой, не наш мир. Только по указанной выше при­чине понятия как Царство Божие, рай, эдем, Тот свет в нашем сознании тоже потускнели и стерлись. У Данте этот другой мир, или миры называются кругами, у Д.Андреева - слои, на Востоке - Шамбала и т.д. Но если мы о том же самом начинаем рассуждать "строго по-научному", то "параллельные миры", "другие измерения" нам уже не кажутся каким-то суеверием. Об иной жизни, о парал­лельных мирах понаписано достаточно много книг, но при всей кажущейся убе­дительности, литература эта по большей части воспринимается нами все-таки как фантастика, что, конечно же, как говорится, имеет место, потому что узнать ЧТО там, за Чертой мы можем пока только через собственную смерть. Пока.
   Одна из самых удивительных на эту тему книга "Роза мира" Даниила Анд­реева многими прочитана тоже с большой долей сомнения и недоверия; об этом можно судить по довольно немногочисленным и скупым отзывам и очень уж скором забвении. А книга Д.Андреева очень любопытна и загадочна. Самое за­гадочное в ней и всё, что связано с ней вот в чем. Если цель многих авторов работ на эту тему, как ни говори, прославиться, заработать, блеснуть, удивить и за счет этого опять же заполучить известность, то Д.Л.Андреев в этом смысле безоговорочное исключение. Смертельно больной человек спешил, торо­пился успеть поделиться с людьми тем, что каким-то непостижимым образом узнал он, и это уже говорит само за себя. Его при жизни, кажется, считали даже, так сказать, не совсем нормальным, но это ведь смотря, что считать нор­мой. - Человек странное существо, каждый из нас всю жизнь и изо всех сил ста­рается доказать другим, мол, смотрите, какой Я, Я - лучше всех и в то же вре­мя старается быть как все: как все, по моде, одевается, как все, т.е. по принятым на этот период времени нормам и правилам ведет себя в общественных местах и т.д. И если кто-то что-то сказал или сделал не так, на него указывают пальцем и даже могут принудительно отправить на лечение.
   Исключительно духовно одаренный человек Д. Л. Андреев принужден был дол­гое время находиться в заточении. Внутренний протест против насилия у него принял форму полной отрешенности от действительности, он настолько ушел в себя, что жил как бы машинально, не чувствуя или почти не чувствуя физическую жизнь. Его видения, озарения в таком состоянии и описаны в книге "Роза мира". Как говорится, сомневайся, но не отрицай...
   По Андрееву та астрономическая вселенная, в которой мы живем и изучаем её с помощью телескопов и космических кораблей - это только один слой,
   один мир из более чем 240-ка параллельных ему других ино и разновременных, разнопространственных, разноматериальных миров. Относительно нас эти ми­ры расположены и по восходящей - к Свету и по нисходящей во Тьму. И от нас зависит, где мы будем пребывать после смерти и в следующей инкарнации. Но мы, при том материалистическом понятии о знании, которое у нас называется наукой, ничего об этих мирах не знаем, потому что туда невозможно залететь на космическом корабле, нельзя рассмотреть их ни в микроскоп, ни в телескоп и ни рассчитать математически. И потому серьезный земной ученый, не понимая полной своей беспомощности и только на мизер опережающий в своих знаниях "простого смертного", не будет всерьез говорить и слушать о Том свете, и прочей "мистике". А между тем, стремление узнать есть ли жизнь на Марсе, радость при открытии еще одной звезды, изучение ДНК - это ведь все явления одного порядка, проявления духа человеческого, неудовлетворенность тем, что есть.
  
   К перечисленным уже проявлениям духовности человека как светлым, Божест­венным, так и сатанинским можно плюсовать и плюсовать эти проявления до бесконечности. Здесь, вообще-то, речь идет об искусстве, но как определить какую-то качественную разницу между состояниями восторга, этого неописуемого наслаждения, скажем, от музыки, танца, пляски, от скорости, от полета, от покорения горной вершины, от победы над соперником, наконец? Даже жела­ние побыть в состоянии алкогольного опьянения или опьянения наркотического можно отнести к стремлению уйти от обыденности и заглянуть тоже Туда. Сдается, что многие знания, видения, невероятные озарения мудрецов Востока в какой-то степени связаны с наркотиком. А кто скажет, сколько поэтических шедевров сотворено за рюмкой водки? "Весело, хоть на мгновенье, Бахусом наполнив грудь, обмануть воображенье"... Очень не исключено, что и А. Дельвиг, друг Пушкина, которому принадлежат эти веселые стихи, писал их тоже, так сказать, подшофе, а уж о более поздних поэтических гениях и говорить нечего. "Ах, и сам я нынче чтой-то стал не стойкий, не дойду до дома с дру­жеской попойки...". Л.Н.Толстой, на склоне жизни агитировавший всех встреч­ных и поперечных бросить курить табак, не пить вино, сам был в молодости знаком с тем состоянием от в меру выпитого вина, когда обостряются чувст­ва и проясняется ум, когда смутные еще не оформившиеся мысли вдруг приоб­ретают ясность и законченность и, высказанные вслух в каком-нибудь споре, напрочь обезоруживают противника. Где - то в дневниках у него сохранилась запись, сделанная, видимо, под впечатлением, что он даже приветствует "пьянст­во" в таких случаях. Впрочем, это может быть и обманчиво, особенно с возрас­том. К тому же сказать, среди алкоголиков что-то немного выделяется философов. - Н о - ближе к делу. Вообще, если отталкиваться от крайних точек, диаметрально противоположными проявлениями духа человеческого можно посчитать ИСИХАЗМ (очищение слезами, раскаяние в слезах, умиление и любовь), и дикий восторг от кровавой победы над более слабым. Если применить это рассуждение к искусственно созданному состоянию духа, то ещё древние греки справедли­во находили, что музыка, например, может и должна служить для смягчения ожесточенной жизнью души, но музыка же может и развращать, нравственно раз­лагать людей. Т.е. разное сочетание звуков может оказывать противополож­ное действие.
   Слушая что-нибудь из Бетховена или Шопена, (но далеко не всё!) человек испытывает неописуемое наслаждение. В буквальном смысле неописуемое; он не мыслит, не думает словами, а чувствует огромное счастье от жизни, от то­го, что жили люди до него, которые испытывали такое же счастье; и от того, что они жили и живут сейчас, и будут жить, грудь переполняется чем-то та­ким, от чего выступают слезы на глазах. От умиления хочется всех их - и тех, которые жили и живут, и тех, которые будут жить, обнять, и они все почувствуют то же и не будут больше обижать друг друга, делать друг другу больно.
   Кто хоть раз испытал такое вот состояние близкое к исихазму от прослу­шивания музыки, знает, какое духовное очищение наступает потом. Необъясни­мое очищение и просветление не проходит сразу, оно еще долго влияет на твое поведение, на отношение к людям, и люди, не сознавая того, платят тебе тем же: они улыбаются тебе, они тоже любят тебя. Можно сказать, что это тот самый случай, когда искусство действительно соответствует своему предпо­лагаемому назначению, когда Добро, Красота и Истина сливаются в триединст­ве и положительно и благотворно влияют на нравственность людей.
   Но "умножение жизненных приятностей" (Н.Карамзин) через искусство больше и чаще всего увязывается у людей с безумным веселием, смехом, восторгом, если даже восторг этот вызван, как уже говорилось, надетым на голову вед­ром с помоями или анекдотом про упавшую старушку на проезжей части доро­ги. Когда в такой вот веселой компании кому-то вздумалось взгрустнуть, его тут же начинают тормошить и дергать, дескать, что это ты раскис и расквасился, а ну-ка, идем танцевать!
   Искать и находить что-то предосудительное в стремлении людей быть веселыми, конечно же, глупо, как и призывать всех день и ночь проливать слезы умиления. Все должно быть к месту и в меру. Но вот в этом-то все и дело. Забегая быть может несколько вперед, сразу надо сказать главное, для чего начат весь этот разговор об искусстве. Зададимся вопросом: где и есть ли предел "умножению жизненных приятностей"? Если такого предела нет, а его действительно нет, то чем может или должно закончиться в каждом конкретном случае это извечное стремление? По этому поводу, пожалуй, пора продолжить не законченную выше мысль о всеразрушающем резонансе. Можно еще раз поулыбаться по поводу неумных шуток Н.Теслы, вспомнив, чем заканчивались "приятности" его друзей, испытавших влияние простого механического резонанса. Но ведь и тот, утонченный до уровня нейронов резонанс, вызванный созерцани­ем прекрасного, если он затянут во времени, должен что-то разрушать тоже. Уж не этим ли можно объяснить перепады, часто резкие, в нашем настроении, т.е. в состоянии нашего духа? - Совсем в недалеком прошлом, до радио и телевидения, когда мир еще не был заполнен громом музыки, не была нарушена естественная "музыкальная тишина", потребление этого вида духовной пищи для подавляющего большинства лю­дей было ограничено: делу время - потехе час. По большим праздникам собирал уже упомянутый дядя Антон родных и близких за праздничным столом. Он играл на балалайке или гармони, пел, а подвыпившие гости разноголосо подпевали. Потом, еще подвыпив, гости пускались в пляс - песни, смех, шумное веселье; забыты обиды, все друг друга любят.
   Праздники закончились. Но по вечерам бабы и девки за пряжей на "вечерках" или возвращаясь с покоса, тоже пели и веселые, и грустные песни. Все одно­временно и участники, все зрители, все слушатели. Умеренное потребление ду­ховной пищи в таком виде, т.е. доставляющий наслаждение этот самый резонанс не доходил до стадии разрушения и только благотворно влиял на поведение людей, на отношение их друг к другу.
   Нынче, как ни говори, жизнь стала богаче, праздников и просто поводов для веселья стало больше, но за праздничным столом петь совсем перестали. Нынеш­ний дядя Антон, рассадив гостей по местам и наполнив рюмки, включает на всю катушку телевизор - там в это время по случаю праздника идет концерт. В соседней комнате отделившись от "стариков" молодёжь "врубила" магнито­фон с записью какой-то модной группы и, тоже подвыпив, устроила танцы. Гости за столом смотрят и слушают концерт и громко, стараясь перекричать те­левизор, о чем-то вроде как беседуют. А на вечер у всех, и "старых", и моло­дых, куплены билеты на концерт свежеиспеченной звёзды эстрады, которая бу­дет весь концерт под душераздирающую "фанеру" и ослепляющие световые эффекты исполнять акробатические номера и изо всех сил делать вид, что она поет. Бедная наша нервная система! - И вот что в этом всём интересно и всё опять к тому же. То, что мы и о се­бе, и об окружающем нас мире, и о том, откуда мы, для чего мы, и для чего всё, знаем очень мало, вернее сказать, почти ничего не знаем, это ясно. Поэтому, хочешь, верь, хочешь не верь. У Д.Андреева в "Розе мира" описан один из много­численных параллельных миров, в котором обитают, так скажем, существа очень похожие на нас. Их цивилизация в техническо-интеллектуальном качестве да­леко опередила нашу, но духовно-нравственно они близки к полному разложе­нию. Что это? Какой-то неведомый ни им, ни нам закон, неизбежная ступень раз­вития мыслящих тварей, когда успехи рационалистичного познания окружа­ющего мира будут обязательно обратно пропорциональны Божественной духовности? Или это результаты свободного выбора, свободы воли - за Кем идти? Т.е. в данном случае празднует победу Тот, кто называет себя у М. Лермонтова "царем познания и свободы"?
   Даниил Андреев говорит, что существа из того параллельного мира знают нас, и наука их уже близка к изобретению, или открытию способа перехода и свободного посещения нашего мира. Они почему-то очень хотят научить нас, неразумных, как надо жить, они мечтают об этом. Очень вероятно, что ими дви­жет то же, что и нами, когда мы стремимся побывать на Марсе, изучить и ос­воить ближайшие космические объекты и даже колонизировать их.
   Так вот, рассказывая об искусстве обитателей того слоя, того параллель­ного мира, Андреев описывает его так. Основное увлечение их - это что-то близкое к нашей эстраде. Тоже какая-то сцена, с которой на зрителей и слушателей обрушивается громоподобный ритм, перемешанный с визгом и лязгом без заметной мелодии множества музыкальных инструментов, ослепляющие и гипнотизирующие световые эффекты, и прочий грохот и рёв. Книга написана Андреевым пятьдесят лет назад, когда поп-искусство у нас еще не достигло того размаха, каким оно стало сейчас. Уж не сбывается ли пророчество великого мистика нашего времени? Ведь по его сведениям обитатели того слоя, того мира должны, постепенно проникая к нам, перемешаться с нами физиологически, создать не­кий гибрид, и таким образом переделать наш мир под свой. Потому что он у них "единственно правильный" и сами они находятся на единственно верном пути. (Признаемся: мы ведь про себя думаем так же и когда вводим свои войска в другую страну, чтобы навести там "порядок", и когда собираемся распространить свою цивилизацию на соседние планеты). Опять же, снисходительно улыбайся, хоть смейся, верь, не верь, но что-то уж очень стремительно стала меняться наша жизнь и как раз в последние 4-5 десятков лет. Объяснить это накопленным за сотни лет опытом, прошлыми фундаментальными научно-теоретическими изысканиями и открытиями конечно можно, на что и возразить вроде бы нечего. Но сомнения...
   Так или иначе, но что-то мы уж очень становимся похожими на тех из Анд­реевской параллельной цивилизации. В мире денег, где главной и основной целью и смыслом жизни являются выгода, прибыль, рентабельность, конкуренция, т.е. борьба, вожделенные тысячи и миллионы, само понятие нравственности где-то затерялось, ему отводится в жизни места всё меньше и меньше. Искусство, к которому когда-то, кстати, вовсе не в райские времена, относились трепет­но, называется сегодня шоубизнесом, что по-славянски звучало бы как нажива на позоре, т.е. на зрелищах. Как были наивны теоретики эстетизма, отделявшие искусство от нравственности! Ведь подыгрывая "низким интересам и грубым вкусам", разжигая низменные страсти человеческие, можно делать на этом огромные деньги. Как не вспомнить опять древнегреческий анекдот про гетеру, которая увела ученика у философа: вниз всегда идти легче. То дворцовое искусство, которое когда-то критиковал Толстой, выглядит просто святым в сравнении тем, что творится сейчас в залах, на стадионах и, в особенности на телеэкранах, потому что телевизор смотрят миллионы, миллиарды людей. И как прос­то сейчас приучить (по Толстому) все эти миллиарды видеть и находить прек­расное в том, что приносит заинтересованному кругу дельцов огромные бары­ши. А та химера, что называется совестью, нравственностью ведь только поме­ха в таких делах.
   "Художественное творчество не должно быть подчинено внешним для него нормам моральным, общественным или религиозным. Искусство должно быть сво­бодным". Трудно поверить, но закавыченная мысль принадлежит одному из ум­нейших философов нашего времени Н.Бердяеву (статья об искусстве датирова­на 1918г). Да не может оно быть свободным! И больше правоты, пожалуй, в сло­вах другого, ныне оплеванного философа, что искусство не может быть аполи­тичным, непартийным. Более того, в искусстве всегда было что-то от проституции: если нарисовать маркиза покрасивее, чем он есть на самом деле, он заплатит больше. Где-то выше мы с вами уже приводили в пример, не осуждая их, дворцовых Боянов, Ломоносова с его одами, Державина и особенно "борцов с Советской властью", печатавших в те годы свои шедевры полумиллионными тиражами да не по единому разу. Не подчиненное же искусство "моральным, об­щественным и религиозным" нормам есть искусство аморальное, т.е. оно всё равно подчинено, только другим, противоположным законам, и сатанинская за­дача его поменять местами зло и добро. И без того не простое дело в нашем относительном мире определения во взаимоотношениях людей что добро и что есть зло при сознательной искусной и талантливой подмене одного другим, делает это и вовсе невозможным даже при, казалось бы, ясности и очевиднос­ти что есть что. Огнеметы, пулеметы, гранатометы, адовы взрывы, вопли ужаса, вопли боли, трупы, горы трупов - всё, не усомнитесь же, это всё добро, побеж­дающее зло. И смотрит дитя малое, не отрываясь от телевизора сутками, и хо­чется ему не терпится быстрее стать взрослым и тоже творить добро: убивать, взрывать, уродовать и калечить. При этом малому не обязательно даже учить­ся грамоте и утруждать себя чтением. С младенческих лет, с пеленок телеви­дение воспитывает и формирует человека на якобы общечеловеческих ценнос­тях, а на деле превращает весь земной шар, и не постепенно, а очень быстро и даже стремительно в огромное криминальное гнездо, средоточие зла.
  
   Индийский поэт и мудрец Рабиндранат Тагор в годы молодости и даже зре­лости восторгался европейской культурой, всеми достижениями европейской цивилизации. Но в конце жизни, когда уже многое понял и переоценил, с грустью констатировал следующее. "Веками человеческая цивилизация покоит­ся на простых людях... Они - опора цивилизации; на головах у них светильники - светло лишь тем, кто наверху, а по их телам только стекает горелое масло".
   Что греха таить, так оно всегда и было. В частности в России в так называемый "золотой век" все наши великие были рабовладельцами: Карамзин, Пушкин и даже Лев Николаевич Толстой, освободивший своих крестьян в 1856 году под какой-то там выкуп или залог. Вот строки из письма Н.М.Карамзина старше­му брату, в котором он сообщал о своей женитьбе на Елизавете Ивановне Про­тасовой в 1801г. "...Она имеет только 150 ДУШ, но я надеюсь, что с моим доходом мы проживем год без нужды и с приятностью. Посылаю вам, братец, стихи мои, за которые ИМПЕРАТОР ПРИСЛАЛ МНЕ ПЕРСТЕНЬ". (Вспомним опять оды Ломоносова Державина, советских поэтов и писателей...) В другом письме Карамзин освещает другое событие. "А вчера был пир у Шереметева, который, как говорят, стоил более 100000 рублей". ( ! ) И это при тогдашнем курсе руб­ля, когда крестьянская корова или лошадь стоили I0-I5 рублей!
   Вот таким образом культура, искусство сотни и тысячи лет освещали "опо­ру цивилизации": горелым, но не догоревшим маслом. О каком тут триединстве - красоте, добре, истине - в чистом виде может быть речь, если вся культура, все изящные искусства были основаны на зле. Продолжая мысли Р. Тагора, можно образно охарактеризовать сегодняшнее положение дел так. Стекающее горячее масло по " опоре цивилизации" достигло критической температуры и вспыхнуло ярко освещающим, но и смертельно обжигающим и ослепляющим жарким пламенем. Что- то будет!!!
   Остается одно: УВЕРОВАТЬ. Уверовать и воскликнуть: " Верую, Господи! И верю, что, в конце концов, всё будет хорошо".
  
  
   "ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА?"
   ( О добре и зле)
   Тесные и жесткие границы относительного мира, частью которого является и физическое тело человека, почти наглухо перекрывают доступ к жизни аб­солютной, т. е. к Истине, и вход туда возможен для человека пока только че­рез смерть. Но он, человек, не оставляет надежды познать Истину здесь, на Земле, и о метаниях его на этом пути мы уже говорили.
   "Что есть истина?" - усмехнулся когда-то, пренебрежительно глянув на под­следственного, Понтий Пилат. Он, римский прокуратор, наместник Иудеи, друг и собутыль­ник философов и поэтов посчитал ниже своего достоинства обсуждать эту тему с избитым, оборванным и жалким молодым человеком, претендовавшим на знание истины.
   С тех пор прошло две тысячи лет. И эти две тысячи, лет, как и те тысячи лет, которые были до Рождества Христова, этот сакраментальный вопрос как был, так и остается открытым. То, что человек сегодня летает на самолетах, смотрит телевизор, почти не ходит пешком и самодовольно считает, что он много знает, и на шаг не приблизило его к познанию истины, а, значит, и не сде­лало его счастливее. В принципе все осталось так же, как было в древней Элладе, например, или в Иудее: в муках рожденный новый человек, который рас­тет в синяках и шишках, живет всю свою жизнь в постоянных опасностях и страхе упасть и разбиться, обморозиться, обжечься, заболеть и умереть, или быть убитым. Владимир Мономах и его дед Ярослав не имели автомобилей, они не пили даже кофе и чай, но они не были несчастней сегодняшнего человека. А самое главное, как и во все те далекие времена, человек по-прежнему думает, что он может стать счастливым за счет других, за счет ближнего.
   Иисус Христос указал направление, путь к Истине, к Царству Божию, он учил тому, с чего надо начинать этот путь, учил первым шагам. И он отлично сознавал, каким будет нелегким этот путь, сколько может пролиться крови в борьбе, вражде и ненависти, пока человек поймет, наконец, что указанный им путь единственно верный, что других путей просто нет. Именно так надо понимать иносказание Иисуса Христа, которое часто толкуют буквально, ког­да он говорит, что не мир принес на землю, но меч. И крови, как известно, пролито океаны, и льется она до сих пор.
   Одно утешает, что хоть сколько-то, хоть как-то Иисус Христос был услы­шан, хоть как-то все-таки понят. Это "хоть как-то" проявляется в жизни в постоянных наставлениях и призывах людей делать друг другу добро, но вот ясного определения, что такое добро и что - зло до сих пор не сделано.
   Если бы это было просто! Когда Лев Толстой (по свидетельству, кажется, Максима Горького) выпрашивал у Софьи Андреевны три рубля, чтобы разделить по пятаку или гривеннику эти три рубля и раздать нищим, толпы которых каждое утро перекрывали выход из имения Ясная Поляна, он, конечно же, соз­навал, что с тем добром, которому он учил других, не все сходится. Из всей толпы действительно нуждающихся было, быть может, два-три человека не бо­лее, остальные же, посмеиваясь над глупым барином, шли в кабак, пили до мордобоя, а утром опять выстраивались у доходного места. И если и не было, то вполне могло случиться так. Попрошайка получил утром свой гривенник, он крестился, благодаря барина, распинался перед ним и даже пустил слезу благодарности, а вечером в пьяной драке убил человека. - "Всё, всё противоположно!" - воскликнул когда-то в отчаянии философ Сенека. Но ведь эти противоположности в этом мире относительности еще и перепле­тены в единстве. К тому же, испокон веку человек примеряет добро и зло только относительно к себе. Вся культура, искусство, литература, философия - всё или, по крайней мере, почти всё в толковании добра и зла отнесено толь­ко к взаимоотношениям людей. А когда кошка забавляется, истязая мышь, или волк раздирает зайца, разве они не творят большое зло? Но человек в боль­шинстве случаев рассуждает так: когда мне хорошо - это добро, когда плохо - зло. Зарезал ягненка, нажарил мяса, наелся - хорошо! От довольства и сытости ощутил прилив добрых чувств, отрубил от тушки порядочный кусок мяса и от­нес его голодному соседу. По логике некоторых философов, я совершил неэго­истичный поступок, а это значит - сотворил добро. Страшная насильственная смерть живого существа, ягненка, во внимание не берется. Или: пожалел ягненка и не стал его убивать, но очень хочется кушать - мне плохо. Воистину, всё, всё в этой жизни противоположно!
   Мало проку, даже и бессмысленно отыскивать этимологические корни поня­тий "хорошо" и "плохо", как, например, это делал Фридрих Ницше, пытаясь дать безоговорочное определение добру и злу. Усмотрев этимологическую близость понятий Schlecht и Schlicht (плохой и простой), он сделал вывод, что "простой", он же простолюдин, он же подлый, он же, по этой причине, люмпен, т.е. рвань и носитель всех зол, какие только есть на этом свете. И напротив, самоназва­ние лихих германских племен Готов он роднит с добром только потому, что они сами назвали себя богами (Gut- das Gute- der Gott,т.е. хороший, добро, Бог, а отсюда готы). Но все эти неубедительные в данном случае упражнения годны и необходимы специалистам из другой области. В славянских языках тоже, даже на любительском уровне, можно отследить множество причудливых этимологических зигзагов. Например, слово "мстить" когда-то раньше означало защитить слабого, "орать" - пахать, а подлый - примерно так же, как в немецком языке, значило простолюдин. На этом основании можно договориться до того, что месть дело хорошее и похвальное, а так как "орать" сегодня означает злоб­но кричать, сделать вывод, что пахарь, когда-то кричавший на ленивую скоти­ну, так и остался дурным человеком, хоть он и управляет сегодня трактором. А все сегодняшние так называемые простые люди - подлецы.
   Конечно, семантически и этимологически слова во всех языках несут в се­бе как бы зашифрованную информацию из прошлого, и можно много узнать лю­бопытного, изучая их. Например, если проследить постепенное зарождение и формирование дворянства, т.е. "благородных" в России, то всё удивительно подтверждает теорию Ницше. Знай он хорошо язык и историю России, он пришел бы в восторг и написал бы еще одну книгу под названием "ЕССЕ HOMO", в которой еще больше восторгался бы своим умом, мудростью и прочими добродетелями.
   Как, например, могло возникнуть слово-понятие БОЯРИН? Очевидно, о богатом среди нищеты человеке ходила молва, объясняющая его богатство и знатность так: БО ЯР. Т.е. потому что, этот человек яростный, сильный, смелый, буйный (буй) и безжалостный в бою, в драке, в борьбе вообще. "Яръ туре Всеволоде! Стоиши на борони, прыщеши на вои стрелами, гремлеши о шеломы мечи харалужными. Камо, туръ, поскочяше, своим златым шеломом посвечивая, тамо лежатъ по­ганыя головы половецкыя. Поскепаны саблями калеными шеломы оварскыя, отъ тебе, яръ туре Всеволоде!" "Ты, буй Рюриче и Давиде!". (Слово о полку Игореве). Таким образом, БО ЯР, потому и богат и знатен. Или - КНЯЗЬ. Очень вероятно, что слово это произошло от звучания КОНЬ и АЗ, конь и я, я на коне, человек на коне. Вооруженный конник всегда силь­нее пешего и безоружного, а потому он мог диктовать свою волю. Дальше-
   БАРИН, например, как называла "подлая чернь" своего господина. Кстати, эти "шлихт и шлехт" с незапамятных времен в смысл этого якобы почтительного прозвания вкладывали, кроме подобострастия и страха, оттенок пренебрежительной усмешки. Недаром же в языке остались такие уничижительные выражения: целый день лежит как барин, важничает как барин и т.д.
   Так вот, слово "барин", по всей вероятности, произошло от тюркского "бар", т.е. ЕСТЬ, имеется. Когда из Орды приезжали в какое-то селение, городок сборщики дани, они в сопровождении прислужника из местных ходили по горо­ду и на глаз определяли: здесь БАР, потому что дом большой и ухоженный. Они заходили в такие дома и брали положенную десятину. А вот тут и там - ЙОК (нет), нечем в этих халупах поживиться, и они не заходили в такие избы вообще. Тот, у которого всегда "бар", и стал постепенно в глазах "шлихт" барином.
   Расшифровка Фридрихом Ницше слов Gut и Schlicht, благородный и прос­толюдин (подлый), только подтверждает и утверждает факт и даже закон жес­токой борьбы в роду человеческом, где Я - самый лучший, а потому имею пра­во, но в вопросе добра и зла не проясняет ровным счетом ничего. И нового Ницше не открыл ничего, он только масштабно и художественно обострил то, что было всегда и есть сейчас.
   Кстати говоря, наверное, многие, если не все, ученые люди, захваченные но­вой идеей, грешат, вольно и невольно, подгонкой - подтасовкой фактов под свою теорию. Сохранился и дошел до наших дней такой анекдот про Демокрита.
   Будто бы однажды за обедом он ел фиги нового урожая, и очень приятный необычный привкус и аромат плодов сильно заинтересовал ученого. Он стал размышлять над этим феноменом, пошел и разузнал, с каких смоковниц были сняты плоды, осмотрел почву, расспросил садовников, чем они поливали деревья и т.д. Потом уселся записывать свои выводы, которые выстраивались в строй­ную теорию. А его рабыня, которая прислуживала ему за обедом, случайно узнав, в чем дело, рассмеялась и рассказала хозяину, что она просто-напросто по небрежности высыпала инжир в немытый после меда сосуд. Демокрит страшно рассердился, расстроился, вс яко обругал и прогнал рабыню, но в труде своем менять ничего не стал.
   У Ф.Ницше вся его логика просто пронизана такими подтасовками, при вдум­чивом внимательном прочтении его трудов можно усмотреть этих подтасовок множество. И если полушутя продолжить выше приведенные этимологические изыскания его " самоуверенного, неосновательного, ограниченного, но бойкого на язык"... (Л.Н.Толстой), то будет сплошная путаница.
   Уже известные нам Schlecht и Schlicht допустимо продолжить словом schlachten и все покажется логичным. Schlachten означает колоть, резать скотину, и не будет же заниматься этим "благородный", а потому делать это грязное де­ло, работать на бойне, обязан Schlicht. Но дальше не сходится. Schlachten - слово одного корня с die Schlacht, что означает битва, бой, сражение. Ницше говорит: благородный человек-это воин. А как же он, благородный, может участ­вовать в деле, которое связано в одну цепочку с такой мерзостью? Дальше - больше. Испокон веку существуют рядом, влияют на развитие друг друга и взаимно обогащаются европейские языки одной индоевропейской семьи. Очень вероятно, что польская аристократия - шляхта, само название ее, этимологи­чески восходит к немецкому die Schlacht и означает воины, ратники или что-то в этом роде. Но ведь следуя логике Ницше, да немножко слукавив, их мож­но обозвать мясниками!
   Еще древние учили говорить о мертвых или хорошо, или не говорить ничего. И хотя Ф.Ницше кощунственно осмеивал и даже ненавидел подобную нравствен­ную мягкотелость "добрых", мы-то, "добрые", знаем, что он был, как и все, просто обыкновенным смертным. И при всей своей озлобленности он, часто больной и жалкий, как все люди нуждался в утешении, добром слове, жалости. Царство ему, как говорится, небесное. Но он оставил на земле сатанинский след, и об этом здесь речь. Этот след очень подходит и нравится известной категории людей (сегодняшним "яр" и "буй"), он оправдывает их за свои неприглядные пос­тупки и действия, побуждает к этим действиям. Недаром же, многие философы, которые спорили и боролись с Ницше, просто забыты, а Ницше до сих пор изда­ют большими тиражами, его с умным видом цитируют, на него ссылаются. Пото­му-то философия Ф.Ницше и взята здесь для примера в разговоре о добре и зле.
  
   Что может быть отвратительней кровавого торжества победителя над жерт­вой, что может быть омерзительней гримасы наносящего последний смертель­ный удар сильного слабому! А ужас и смертная тоска в глазах жертвы? Это - ГУТ? Временное, сиюминутное торжество ничтожества, его самоутверждение за счет наиболее слабого - вот что это.
   Вонзи свой взгляд в глаза добычи, - Насилие тебя возвысит, ничтожество!
   (А. Долгих).
   Прямо- таки детский восторг Ф. Ницше от жестокости "благородных рас", от проказ "белокурой германской бестии" и в самом деле никак не настраивает на серьёзный спор с ним "по-женски болтливым и чувствительным". ( Г.К.Честертон). Типичный кабинетный философ, рассуждающий о войне, которую он знает по книгам и слухам, который наивно принимает на веру расхожие суждения о бесстрашных во­инах, их презрении к смерти, для которого воины стратига Перикла и солда­ты кайзера - это не молодые парни, почти еще дети, а какие-то абстрактные существа, закованные в доспехи и прущие напролом. Да, в восемнадцать лет человеку кажется, что он бессмертен, этот возраст способен на самые безрассудные дела. Из юноши легко сделать безжалостного убийцу, потому в армию и вербуют молодых. Но безжалостный - это не значит бесстрашный. Боятся, как известно, все, т.к. чувство страха запрограммирова­но в живом организме изначально и на всю жизнь. Тогда что такое смелость, храбрость? Отвечая на этот вопрос, нового ничего не придумаешь, ответ на него тоже общеизвестен. Смелость, храбрость - это способность человека по­давить в себе страх перед болью, смертью, в силу каких-то причин на опре­деленный момент способность забыть о возможных последствиях от твоих действий и т.д.
   В чистом виде смелость можно разделить на три вида:
   1.Смелость от уверенности в безнаказанности.
   2.Смелость от безвыходности положения, от отчаяния.
   3.Смелость от сознания долга перед кем-то, чем-то.
   Бесстрашие воинов Перикла, как и "белокурых германских бестий", относится к первому пункту, самому сомнительному и неприглядному. Хорошо вооруженный натренированный и закаленный в своем ремесле отряд нападает на слабоукрепленное селение, где большинство мужчин в этот час на полях или на охо­те, и некому противостоять "смельчакам". Храбрые воины в жутком веселии поджигают дома, убивают и грабят. Какой восторг! Знаменитые триста спартанцев подпадают под второй пункт: или погибнуть, или победить (загнанная в угол кошка становится тигром). Третий пункт к теории Ницше не подходит никак. Смелость от сознания долга перед кем-то, как не крути, имеет какое-то отношение к совести. А Ричард- горбун у Шекспира так говорит по этому поводу. "Что совесть? Измышления слабых духом, чтоб сильных обуздать и обессилить". Английский писатель Гил­берт Кийт Честертон считал, что в этих словах горбуна заключено задолго до Ницше все ницшеанство.
   Но тут, пожалуй, следует возразить и Честертону и Шекспиру, если только Шекспир точно переведен на русский, если только его мысль не исказилась от перевода.
   Почти всегда смешиваются два разных, очень ёмких по смысловой нагруженности, понятия, и часто применяются и понимаются в рассуждениях, как одно и то же: сила духа и сила воли. Причина такого смешения всё там же, в трудности четкого определения и разделения в относительном мире добра и зла. И в самом деле, разве сила воли - это не проявление человеческого духа? Но! Все дело в том, что сила воли - проявление в большей части своей от Лукавого, потому что оно предполагает обязательное насилие. Для себя - это насилие над собой, когда во имя достижения какой-либо цели человек подав­ляет в себе усилием воли чувство страха, боли, может стойко вынести голод, холод и другие прочие невзгоды и лишения. Но самое главное, железная си­ла воли всегда направляется на подавление и подчинение чужих, наделенных свободой от Бога, воль.
   Со всеми его претензиями Фридрих Ницше-сын своего века - ограниченный и прямолинейный материалист. И если он где-то нечаянно употребил слова "душа" и "дух", то только потому, что в языке нечем их заменить, его любимые ученые слова - инстинкт там и прочие - не несут того смыслового богатства, какой заключен в этих словах. И кумиры его все наделены колоссальной си­лой воли, силой сатанинского духа, и этой-то силой и восторгается Ницше, эту-то силу и превозносит он.
   Разумеется, сила духа, и сила воли могут сочетаться и в одном человеке, и при, опять же, перемешанности добра и зла, такие сочетания в разных сте­пенях и пропорциях в роду человеческом неисчислимы. В конце концов, эти сочетания и определяют все многообразие характеров, личностей, что, по мне­нию человека, и делает жизнь интересной. О чем бы, иначе, писатели, философы размышляли и писали, и кто бы их читал? Но в этом многообразии сочетаний силы воли и силы духа, сила духа, в свою очередь, может в человеке преоб­ладать или вовсе исключать силу воли. Сила духа от Бога! Она проявляется в виде внутреннего протеста как раз против насилия над свободой воли, ког­да железная сила воли намеревается подавить и подчинить её. И когда внутренний протест против насилия достигает наивысшего напряжения, тогда живот­ный страх перед болью, смертью исчезает вообще. И вполне может случиться так, что жертва, при физической слабости, окажется сильнее духом насиль­ника - убийцы, и она, спокойно глядя в глаза "сверхчеловека", скажет: "Хочешь меня убить? Убивай. Но запомни, рано или поздно ты "нарвешься" сам и ока­жешься в роли жертвы. Таков закон силы. Ты будешь кричать от ужаса, и умо­лять о пощаде. А пока я буду каждую ночь приходить к тебе, будить тебя и спрашивать: эй, "сверхчеловек", ты ещё не "нарвался?"
   В обычной жизни такие люди часто живут незаметными и могут как- то уж очень ярко и не проявлять себя. Хотя, впрочем, эта сила духа всё равно и всегда, даже в мелочах, дает о себе знать, и не почувствовать её невозмож­но. Например, обладающий такими качествами человек не поддается гипнозу, его не подчинят своей воле ни Кашпировский, ни, даже, сам легендарный Мессинг. Их, таких не поддающихся, быстро вычисляют и сами гипнотизеры, и это тоже тот случай, когда сатанинской силе воли противопоставляет себя сила духа. Александр Солженицын, вероятно из своего опыта, когда он был офицером Красной армии, где-то к месту привел пример, как ротный командир может смутиться и оробеть перед стоящим навытяжку в строю простым солдатом. Это вот они, такие солдаты, в минуты чрезвычайной опасности спонтанно, не руководствуясь разумом и не по должности и обязанности, первыми под гра­дом пуль поднимаются из окопа и бросаются в атаку, увлекая за собой дрогнувшую на позиции роту, или окруженный неприятелем батальон. Герой потом не сможет внятно объяснить, почему он так поступил, потому что он и сам этого не знает, и в обычной жизни опять становится незаметным и ни чем не выдающимся.
   Ф.Ницше для обобщающей характеристики людей категории Schlicht поль­зовался придуманным им самим термином " Ressentiment". Из его рассужде­ний, без перевода и расшифровки этого слова, ressentiment можно понять примерно так. Ressentiment - это унаследованная на генетическом уров­не от подлых предков психология раба, которая несет в себе все мыслимые и немыслимые человеческие пороки, вытекающие, в конечном счете, из зависти к благородным, от ненависти к ним и, в то же время, страшного желания быть на их месте.
   Встретив где-нибудь того солдата, который в необъяснимом порыве неделю назад поднял в атаку дрогнувший было батальон и тем обеспечил перелом в сражении не только на своем участке, Ницше ни за что бы не признал в этом ressentiment героя, спасшего ему жизнь. А между тем, бесстрашные, презирающие смерть воины нового Перикла были уже на подходе к его городу, и что натворили бы они, если бы не этот schlicht - солдат. Солдата этого после боя, конечно же, похвалили перед строем, наградили солдатской медалью за храбрость, на что он отчеканил по уставу " рад стараться, ваше благородие", и на этом всё кончилось. А в это время все газеты наперебой восторгались полководческим мастерством таких-то генералов, решительностью таких-то полковников, которые так блестяще выиграли сражение, и теперь заслуженно получают чины, награды и купаются в славе.
   Ни с кем не сравнимой силой духа обладал кощунственно осмеянный этим философом сын Иосифа и Марии, который распятый подбадривал казненных вместе с ним разбойников, говоря в адрес своих мучителей: "Не ведают, что творят"... И самое удивительное и поразительное в этих словах и даже тоне, каким ска­заны они то, что он, истязаемый и мучимый, прощал своих палачей.
   А Ричард-горбун выразился бы точнее, если бы сказал: "Что совесть? Измышление слабых волей"...Потому что совесть как раз больше свойственна силь­ным духом, и она никакое не измышление, она есть, она должна быть, только через нее человек может стать совершенней.
   ...И с отвращением читая жизнь мою,
   Я трепещу и проклинаю,
   И горько жалуюсь, и горько слезы лью... Изумительное "Воспомина­ние" Пушкина подтверждение этому. По свидетельству родных и близких, умирающий после дуэли Александр Сергеевич страшно переживал даже за свой грех молодости - "Гаврилиаду", написанную почти в детском возрасте.
   Совесть! Это чувство раскаяния, терзание себя за совершение предосудитель­ных поступков иногда принимается за наказание Божие. Но это не так, тыся­чу раз повторимся - Бог не наказывает, Он - абсолютное добро. Совесть - это труд­ная победа добра над злом в единстве противоположностей, маленький началь­ный шаг к просветлению, освобождение от власти Князя мира сего и обращение к Богу. Осознание того, что я у Бога первый грешники есть совесть. В Святом Евангелии такое осознание приветствуется и поощряется, там сказано, что раскаявшийся грешник угоднее Бегу и дороже ста праведников. Однако не следует понимать это буквально. Аллегорическая всеохватность евангельских притч и заповедей потому и позволила в маленькой книжице уместить всю мудрость жизни. Евангелие-это не кодекс, не свод правил и законов, каждая фраза Иисуса Христа требует углубленного обдумываниям эта - не исключение . -------------------------------------------------------------------------------------------
  
   В словаре русского языка С. И.Ожегова понятие "совесть" толкуется как чувство нравственной ответственности за свое поведение перед другими людьми. В то же время, с некоторых пор, безвестными законодателями введе­но понятие свободы этой совести, что узко означает отсутствие ограниче­ний в вероисповедании. Прямо скажем, не совсем удачное словосочетание, и по этому поводу ещё немного о свободе вообще и о свободе совести в частности.
   Мы уже, кажется, говорили как-то о том, что в условиях относительности человек приобрел немалый опыт балансирования между добром и злом. Не зная истинного пути к Свету, к Царству Божию и, хотя и не всегда осознанно, страшась оказаться в объятиях Дьявола, человечество, постепенно совершен­ствуя, давно уже ввело условные ограничения свободы воли в виде различных сна­чала обычаев, потом законов. Все "свободы", вытекающие, так или иначе, из по­нятия свободы воли, нынешних общественных образований, называемых демок­ратиями, собственно, не являются свободами, они все на коротком поводке. И только одна из свобод, СВОБОДА СОВЕСТИ, не может быть обуздана никаким законом. И, тем не менее, свобода совести в демократических законах ставится в общий ряд с другими свободами, как то: свобода слова, передвижения и про­чих действий человека, но это потому, что смысловая нагруженность понятия свободы совести сильно обедняется. Во всяком случае, так обстоит дело в русском языке. А между тем, свобода совести предполагает не только разре­шение, данное кем-то, верить или не верить в Бога, иметь принадлежность к той или иной конфессии, совершать ритуалы и богослужения. Свободная совесть- это реализованная свобода воли, которая дарована нам Богом, а никак не законодателями. И никто не в состоянии_ вмешаться в духовный мир отдельного человека насильственно, заглянуть в "тайник души", где по В.И. Далю, и хранится то, что называется совестью. Даже пытка, этот предел че­ловеческой жестокости, детекторы лжи, всякие психотропные препараты и про­чие "достижения" науки и техники если и дают какой-то результат, то резуль­тат этот - только мизерная часть "тайника", а обследовать и понять всю глу­бину этого тайника не дано и самому жестокому палачу. Подлец всегда ухитрится обойти закон и совершить подлость, вор - украдет, убийца убьет, а милосердный утрет слезы даже недругу. Закон и даже сложившийся веками обычай - это всег­да насилие, а насилие не может быть нравственным, даже если оно "во благо". Одно дело, следовать заповеди "не укради" из страха быть осужденным общест­венным мнением и совсем другое, когда сама мысль совершить кражу тебе отвратительна. Запреты не могут положительно влиять на уровень нравственности общества, потому что страх наказания и совесть понятия не совместимые. Вечное, старое как мир запугивание карой, наказанием Божиим в воспитательных целях нас, грешных,- заблуждение, заземленное и очеловеченное отношение к Богу. Бог не царь, не князь, не султан, который или казнит, или милует. Бог - абсолютное добро, абсолютная любовь. За грехи воздает нам по заслу­гам противник Бога, которому даже малые прегрешения наши - источник существо­вания, без которых его просто не будет. А потому как Он есть противоположность Божия, вместо ожидаемого счастья и радости от того или иного предо­судительного действия, мы, рано или поздно, получаем в награду страдания - что и есть наказание.
   Свобода воли - свобода совести. Ты, человек, наделен разумом, в тебе - дух, час­тица Божия, твоя миссия - разобраться в месиве добра и зла относительного мира и определить, что есть истина, т.е. Бог. Когда на тебя обрушилось ка­кое-то несчастье, ты возносишь руки к небу и в отчаянии восклицаешь: "За что!?" И все, все виноваты в твоей беде, кроме тебя! Ты шлешь проклятия в их адрес и молишь: "Боже, накажи их!" (Я у Бога - первый). Потом ты успокоился немного и вдруг подумал: "А я?" И стал вспоминать свои прегрешения, связывать их в цепочку, попробовал увязать их со своим несчастьем. Не все совпадало, цепочка рвалась, и прямая причина твоего горя не вырисовывалась. Но ты когда-то читал Л. Толстого, его повесть "Фальшивый купон" и помнишь, как мо­жет непредсказуемо, неожиданно разветвляться и множиться зло, началом ко­торого была почти детская шалость. Совесть! (Я у Бога первый грешник).
   Совесть-это добровольный выбор между добром и злом в пользу добра. Сво­бода совести - свобода воли иметь совесть, или не иметь, испытывать чувство нравственной ответственности за свои действия, или нет. Только так надо понимать Божественную свободу воли: делай и поступай, как хочешь, и воздаст­ся тебе соответственно. Люцифер тоже воспользовался свободой воли, когда восстал против Бога. Конечно, не нашего ума это дело, но очень сомнительно, что ему от этого_ хорошо. И Ф.Ницше реализовал свободу воли, когда в своей теории, по сути, поменял местами Gut и Schlecht. То, что в этой жиз­ни ему было тоже, мягко говоря, не очень хорошо можно даже не сомневаться, а как Там - мы все это скоро узнаем. Скоро и все: и мы, которые живем сейчас и читаем труды Ницше, и те, которые будут жить после нас. Таковы законы относительной жизни.
  
  
   _"Хорошо" и "плохо" Льва Толстого диаметрально противоположно "гут" и "шлехт" Ницше: сними и отдай просящему последнюю рубашку, которая у тебя еще оста­лась от доброты твоей. Этот крайний противовес откровенной человеческой жестокости тоже всегда был и всегда есть. Если бы такового не было, то че­ловечество давно бы исчезло с лица Земли, потому что "сверхчеловеки" Ф. Ницше в дьявольской борьбе не вывели бы "сверхпороду" человеческую, не соз­дали бы сверхчеловечество путем отбора, а оставшиеся, в конце концов, все­го два оборванных и голодных сверхчеловека перегрызли бы друг другу горла. Но и результаты от такого противовеса злу мы уже наблюдали у ворот Ясной Поляны: толпа "потребителей добра" с каждым днем все больше и больше, всем - дай, и всем - ради Христа.
   "Дают - бери, а бьют - беги". Это как будто бы шутка, а на самом деле в человеческом мире насилия у той категории людей, которая не преуспела в борьбе и оказалась Schlicht, за века эта шутка возведена почти в принцип. Грустно и даже неприятно смотреть на картину из современной жизни, когда какой-нибудь "лидер", агитируя за свою партию и за себя, кричит в микрофон, какой он хороший и раздает из толстой пачки в протянутые руки сотенные купюры, равные по цене гривенникам Льва Толстого. И люди толкают друг дру­га, лезут и борются за возможность ухватить этот гривенник. В большей части своей это не нищие, не голодные, не раздетые, но - дают - бери!
   К добру, конечно, подобные жесты этих самых лидеров можно отнести толь­ко с большой натяжкой, упомянутые выше философы назвали бы их эгоистичны­ми и к добру бы не отнесли никак. Но здесь речь о "потребителях" этого доб­ра, которые остались такими же, как при Толстом и даже такими же, как в те далекие времена, когда возникло прозвание "барин": у него "бар", а у меня " йок". Какой-то благодарности к своим благодетелям эти потребители, в большинстве своем, вовсе не чувствуют и даже часто относятся к ним чуть ли не с презрением, наделяя их всякими, часто неблагозвучными обобщающими именами. В их глазах, говоря сегодняшним языком, Лев Николаевич Толстой был ЛОХ, по­тому что он подавал всем нищим и отказывался от гонораров за свои лите­ратурные труды. Интересно, как звучало слово "лох" в древней Элладе?
   Диоген Лаэрций (Лаэртий) рассказывает такую веселую и поучительную историю из жизни древних греков. (Читано давно, возможны неточности). Получили два бра­та наследство от покойных родителей. Один из братьев, как часто случается ив наше время, разбогатев, надолго загулял. Толпы самых преданных друзей и самых лучших подруг все это время окружали его, все его любили, все обожали его. Однажды, когда уже всё было спущено, этот человек проснулся в пох­мельной болезни, и ему нужна была хоть какая-то помощь. Из тех многочислен­ных друзей он не обнаружил никого.
   В Новом Завете, кстати, не содержится прямых призывов творить какое-то конкретное добро. Есть, правда, в Нагорной проповеди Иисуса Христа настав­ления, как нужно это делать. "Внемлите, милостыни вашея не творити пред челевеки, да видими будете ими".
  
   Здесь следует сначала оговориться по поводу слова "милостыня". Вероятно и скорее всего, в результате многочисленных переводов и перепереводов Евангелия, значение и смысл этого слова исказились. В русском православии оно понимается и означает подать нищему. Но само слово "милостыня" исходит от корневого слова "милость", которое несет в себе более широкий смысл, и может толковаться в разных вариантах, имеющих одну основу - добро: хорошее отношение к кому - либо от прилива добрых чувств, просто доброе побуждение и т.д. Смысловой оттенок какой-то снисходительности слова "милость" и осо­бенно "милостыня" постепенно приобрели именно от отношения к низшим, к нищим, убогим. Поэтому в устах Иисуса Христа слово "милостыня" значило, ско­рее всего, просто добро. И приведенную выше заповедь на церковнославянском языке нужно понимать так. "Если хочешь сделать добро людям, то делай это не демонстративно и шумно, поглядывая по сторонам в ожидании похвалы и благодарности. Будет лучше и для тебя и для людей, если ты сделаешь добро незаметно".
   Иисус Христос наставлял своих слушателей делать доброе людям так, чтобы они не знали об этом и не видели, кто им сделал добро. И что очень важно, в Его проповеди имелось в виду ведь добро МАТЕРИАЛИЗОВАННОЕ, то, что можно съесть, надеть на себя и т.д. Исключительная мудрость этого наставления заключается именно в том, что облагодетельствованный человек волен поль­зоваться этим добром, или отвергнуть его. Ведь материализованное добро яв­ляется продуктом относительного мира, и разные люди могут, и будут относиться к этому добру по-разному: кто-то любит сладкое, а кто-то нет, кто-то мо­жет просто брезгливо поморщиться от предложенного не стираного платья и т.д. В конце концов, иной человек вообще может посчитать за унижение и оскорбление действия благодетеля. Есть же люди, которым нужно только то, что­бы их оставили в покое и не приставали бы к ним ни с просьбами, ни с пред­ложениями. В этом смысле несколько упрощенно понятое на Руси наставление Иисуса Христа имело ту же положительную сторону, только очень зауженно. Для дачи милостыни нищим из двора на улицу делались специальные наклонные желоба, по которым пускалась милостыня просящему; нищего видели только в окно и не знали, кто он, а нищий не видел своего благодетеля, и волен был взять или не взять то, что ему предложили.
   Впрочем, с незапамятных времен существует такая "профессия" - нищий. Эти "божьи люди", очень часто вполне здоровые и трудоспособные, нашли свой спо­соб жить за счет других людей, притворяясь немощными и калеками. Михаил Самуэлевич Паниковский, собирательный образ "божьего человека", и сегодня вовсю здравствует; он каждому встречному кричит, что он инвалид и умрет с голода, если вы не дадите ему щепотку мелочи. Рядом с "паниковским" другие "профессионалы". Молодая цыганка уверяет вас, что у нее нечем накормить детей, а здорового небритого мужика обокрали, и у него нет денег на билет, чтобы уехать домой в какой-то город. Как сотворить добро незаметно, если они громко требуют это добро? А если, к тому же, вы - местный, и каждый день встречаете того небритого безбилетника, а "слепого" не один раз видели без тёмных очков и пьяным? Точка зрения у Ф.Ницше по этому вопросу вполне определенна, почти категорична: ни о каком добре тут не может быть и речи. Этим отбросам общества нужно физически помочь исчезнуть из этого мира навсегда, что и будет являться как раз "Gut" . К счастью, общее равновесие между таким крайним злом и крайним добром сохраняется по сей день, и это несмотря на кровавые войны, революции и другие потрясения, нарушающие это равновесие. На этом шатком равновесии и продол- жается жизнь в постоянной опасности нарушения его.
   Со злом всё ясно. Но представим себе такое нарушение равновесия, нарушение в пользу добра, добра в том виде, как оно в основном понимается и толкуется. Снята последняя рубашка, когда снимать уже нечего, отдан и съеден последний кусок хлеба, потому что ткачей и портных всё меньше, пахарь выбился из сил, а "паниковских" все больше и больше.
   Еще А.С.Пушкин в своё время выражал несогласие с такой политикой правительства, когда доведенному до полной нищеты крестьянству, начинали выделять из государственной казны помощь, которая распределялась по дворам и хозяйствам. Оставим в стороне проблему разворовывания половины помощи чиновниками, но Пушкин верно заметил, что люди быстро привыкают к такому положению вещей и перестают как следует работать, надеясь на получение очередной подачки. Александр Сергеевич справедливо полагал, что покончить с нищетой крестьянства можно только создав такие условия жизни, когда крестьянин будет заинтересован в труде, тогда он оживет сам без всякой помощи извне.
   Нечто подобное повторилось в России при Советской власти, когда государство забирало у трудящихся в буквальном смысле всё, а потом распределяло кое- какие блага по званиям и рангам в виде премий, дотаций, льгот. В результате несколько поколений граждан постепенно было отучено работать, и приучено ждать, просить и даже требовать, как "инвалид" Паниковский, милости. Точно та же природа у всевозможных благотворительных фондов в мировой практике. Пожертвования, льготы, дотации, премия, милостыня - всё это только термины, а суть их одна. Это замешанные на зле благие намерения, материализованное добро, которое оборачивается опять злом.
   Умные люди часто по разным поводам в книгах, статьях или просто в частных спорах, сражают оппонентов безукоризненной логикой: если не будет зла, то цена добра будет нулевой, т.е. не будет зла, не будет и добра за ненадобностью, и в конечном итоге не будет ничего. В сущности, такой вывод- это изложение другими словами кощунственной иронии Фридриха Ницше: "Там, где начинается царство божие, там кончается жизнь". Иначе говоря, жизнь иной быть не может: сначала отнять у крестьянина всё, вынудив его питаться кореньями и водой, что наблюдал в средневековой Франции Лабрюйер, потом, замаливая грехи, сотворить добро- подать ему милостыню; наплодить "божьих людей", потом думать, что с ними делать: помочь физически покинуть этот мир, чтобы не мучились сами и не мешали жить другим, или создать благотворительный фонд и открыть бесплатную столовую.
   Спору нет, этот полнейший абсурд, эта нелепейшая мешанина из добра и зла и есть та жизнь, которую мы воспеваем в гимнах. "Всеобщее единство и гармония природы", - так были вынуждены заключить от бессилия что-либо из­менить в этой "гармонии" умнейшие представители рода человеческого. "За­кон равенства добра и зла" ниспослан нам свыше, и мы должны смириться и, не ропща жить по этим законам. (Процитирован здесь французский философ 18 -го века Рене Робине). Но опять же за то, как ориентироваться в перемешанности этих двух начал, ведь человек еще за долго до всяких стройных философских систем знал точно, спасение его только в добре? Ведь не может же бесконечно продолжаться жизнь на шатком равновесии с риском однажды провалиться в Тартар. К тому же, если в "дикой" природе, по мнению человека, в действии закон естественного отбора, чем и поддерживается равновесие, то человек разумный этот отбор давно и все уверенней стремится произво­дить искусственно. И это касается не только варварски - жестокого отношения его к природе, но особенно взаимоотношений внутри племени: этот плохой, его надо наказать или даже уничтожить; тот - хороший, ему нужно оказать по­мощь, подать руку, выручить, т.е. сотворить добро.
   И тут особенно остро встает вопрос: кто из нас, грешных, имеет право сортировать себе подобных и расставлять их по разные стороны, снабдив ярлыками "хороший" - "плохой" или, другими словами, здесь - добро, а там - зло. И в то же время, совсем не делать этого тоже нельзя хотя бы и не в стопроцентной уверенности, и для того придуманы суды, тюрьмы, лагеря и зоны, а в отдельных случаях даже и смертная казнь. И это при том, что перед Богом мы все равны, каждый из нас у Бога - первый!
   Если бы все было просто, человек давно бы уже, избавившись от зла, жил в Царствие Божием. Но вся беда, вся сложность в том, что даже религии, все религии с древности и до наших дней, проповедуя добро, говоря о Боге, о Свя­том духе, призывая любить и сострадать, имеют в виду все-таки в основном добро материализованное, которое обязательно имеет две стороны по "закону равенства добра и зла". Конечно, церковная служба, вся её обстановка: архи­тектура храма, хоровое пение или органная музыка, сама молитва лечат ду­шу, хоть сколько-то очищают её от скверны. Но что греха таить, молитва ве­рующего всегда имеет, кроме "прости меня, Господи", главное для человека содержание: "Господи, дай!". Побыв некоторое время в состоянии восторга, уми­ления, исповедовавшись и очистившись, даже искренне верующий человек, вый­дя из храма, уходит в водоворот жизни продолжать грешить. У него всегда миллион проблем, и, пойди разберись, что в его делах праведно, а что нет.
   "Все в жизни относительно" - говорим мы в минуты каких-то разочарований и тем успокаиваем себя. "Как у тебя дела?" - обычный шутливый разговор при встрече близко знакомых людей. "Нормально, в полоску, то - черная полоса, то - светлая". Закон равенства добра и зла...
   И всё - таки: может ли быть абсолютное добро там, где все относительно? Да! Здесь на Земле в относительном мире было и есть абсолютное добро! Оно не слито со своей противоположностью, т.е. со злом, но оно противосто­ит ему. Носителем абсолютного добра является каждый человек на Земле, толь­ко степень этого добра у разных людей очень различна. Наивысшую степень абсолютного добра на Земле нес сын Иосифа и Марии две тысячи лет назад, и мы, многие простые смертные, когда подаем милостыню, когда сострадаем и любим, чуть-чуть приближаемся к Нему и способствуем равновесию между доб­ром и злом. Но, повторимся, материализованное добро перестает быть абсолют­ным, и важна здесь не милостыня в виде куска хлеба, а сам душевный порыв, который и есть вспышка абсолютного добра. Когда мы говорим: Бог вездесущ, Бог - в нас, Бог вокруг нас - этим мы подтверждаем наличие в относительном мире абсолютного добра.
   Ну, а как же зло? Откуда, каким образам оно стало противовесом добру? На этот вопрос многие сотни лет пытались дать ответ самые ученые и умные из людей, но хотя бы более или менее вразумительного объяснения этой за­гадке так никто и не дал. Еще древнегреческий философ Платон, приписав сот­ворение всего сущего Демиургу, не решился наделить его изначально злыми намерениями. Зло, по Платону, творится уже самой сотворенной материей, а это не входило в первоначальные планы и замыслы Демиурга. Короче говоря, я вас создал, а вы там разбирайтесь сами. А некоторые философы вообще договари­вались до того, что зло явление естественное, а потому его злом считать не следует. Естественное не может быть безобразным, и зло на Земле и естест­венно и необходимо. Т.е. опять же за то: не будет зла, не будет ничего...
   Не трудно заметить, что в приведенных примерах, да и вообще в жизни в понятие зла вносит исключительную путаницу (так же, как и в вопросе с доб­ром) зло материализованное. Потому что, скажем, даже такая, казалось бы, ме­лочь, как презрительный взгляд, ругательное слово в твой адрес, удар по ли­цу, даже тон, каким говорит с тобой человек-всё это уже материализовано, оно видимо, слышимо, ощутимо, да и сам источник зла перед тобой. И это мате­риализованное зло вполне может иметь положительную сторону. После крайне неприятного и тяжелого разговора, ты, возможно, по-другому оценишь некото­рые свои поступки, в чем-то раскаешься, подавишь в себе какие-то желания, и кто знает, может быть, то зло, которое ты вспоминаешь с содроганием, спас­ло тебя от страшных бед, а то и от мучительной смерти. Ты ведь перед этой взбучкой тоже замышлял что-то далеко не праведное, и твой разбитый нос спас от неприятностей не только тебя, но и еще кого-то. Вот она перемешанность добра и зла относительного мира! Единство и борьба противо - положностей...
   Говоря о Боге, что Он вездесущ, мы при этом не всегда и не очень задумы­ваемся, что Противник Бога тоже всегда в нас и вокруг нас, он тоже вездесущ. И потому напрашивается дополнение, уточнение к Платоновой теории: Демиург создавал Мир не один, а создавал он его в невольном соавторстве со своим противником. И сделал он это не от творческого прилива чувств сотворить что-то прекрасное и доброе, но по необходимости.
  
   ---------------------------------------------------------
   Из всех гипотез происхождения зла до сих пор, при всей его сказочности, не утратил своего влияния на умы миф о падшем ангеле, миф о Люцифере. Ведь не на пустом же месте появился он, ведь что-то когда-то произошло! И это глобальное грандиозное событие каким-то непостижимым образом стало известно человеку, хотя в те времена ни Земли, ни Космоса, ни, тем более, самого человека в том виде, в каком он есть теперь, не могло быть. Правда, те сложнейшие процессы глобального масштаба упрощены для слабого человеческого ума до сказки, до мифа, но дела это не меняет.
   А ЧТО стало быть потом, после падения одного из ангелов? Очевидно, потом стала формироваться та материя, которую Платон справедливо оценил, как ис­точник зла. Для обоснования такой точки зрения по вопросу о добре и зле начнем с того, что оглянемся уже на неоплатоников и, отталкиваясь от их концепции, порассуждаем так. Только при этом центральное понятие неопла­тонизма ЭМАНАЦИЯ будем читать не как истечение с убыванием от высшего к низшему, а как ИСТОЧЕНИЕ, излучение без всякого убывания творящее и вза­имосвязующее всё сущее.
   Всё, что материально (в нашем понимании) есть единство и борьба противоположностей. В глобальном смысле материальность, т.е. весь необъятный от­носительный мир - это неподвластный человеческому разуму РЕЗУЛЬТАТ про­тивостояния и сосуществования Добра и Зла. Добро и зло сами по себе не материальны, они, как считается в народе, "святой дух" и "нечистый дух". В глобальном противостоянии Добро и Зло эманируют, говоря по-современно­му, какую-то энергию, а, вернее, энергии, потоки которых, клубясь на непости­жимых скоростях, потоки всеобъемлющие и всеохватывающие беспредельность, смешиваются, отталкиваются, соединяются. Соединения энергий постепенно на­растают, обрастают и увеличиваются до тех элементарных частиц, которые открывает, пересчитывает и изучает сегодняшний ученый человек. Эти элемен­тарные частицы уже бесконечно велики и бесконечно малы, т.е. они уже та относительность, которой является и сам её открыватель. Потом эти элемен­тарные частицы становятся атомами, молекулами и всем тем, что мы есть. Сот­ворение мира продолжается бесконечно, потоки противоположных эманации бушуют в нас и вокруг нас, они бушуют и раздельно и уже слитые в единство.
   В этой необъятной бушующей буре однажды нашлось место для маленькой пла­неты под названием Земля, на которой, кроме всего прочего, народилось несколько миллиардов разумных существ. И каждый из этих миллиардов представляет собой тот же таинственный Результат противостояния двух начал, и быть мы можем в своем физическом теле только до тех пор, пока льются на нас два противоположных потока эманаций. Таким образом, к слову сказать, подтверждается относительная правота философа Ницше и его выше упомянутых последователей: с началом Царства Божия кончается и совсем исчезает противостояние противоположностей, а значит, заканчивается и борьба, т.е. в нашем
понимании - жизнь.
   То, что человеку не удается увидеть, потрогать, послушать или хотя бы рассчитать математически, он не всегда отрицает, но всегда сомневается. При­чина такого поведения его, наверное, в том, что он, ограниченный в возможностях условиями относительного мира, считает свой мирок, в котором он копошится, где он изобретает, совершает открытия и сочиняет стихи - это вершина творения природы и выше нет ничего. Впрочем, так ли это, или не так - и этого он не знает и тоже сомневается. Но при всех сомнениях, человек, кажется, уже не сомневается в самом главном, в том, что всё, всё в этом мире, во вселенной, всё взаимосвязано. Знание об этой глобальной взаимосвязи, конечно, смутное, только в общих чертах, так что и предложенные здесь рассуждения вовсе не претендуют наивно на всезнание, они только продолжение попытки понять себя: кто я, зачем я, зачем всё, какой смысл.
   Философы прошлых веков, пытаясь ответить на эти же вопросы, в подтверж­дение какой-либо мысли часто ссылались, кроме всего прочего, на достиже­ния науки их времени. Мы с вами что-то немного слышали о Теории Относительности, и потому, развивая мысль о всетворящих эманациях свыше, попробуем сделать то же.
   Когда-то, уже довольно давно, человек, с его ограниченными возможностя­ми, гениально простым способом измерил скорость света, т.е. скорость рас­пространения электромагнитных волн, воспринимаемых глазом человека. Теория Относительности Эйнштейна описывает физические явления, процессы, которые проявляются при скоростях, близких к скорости света. Согласно этой теории, с увеличением скорости любого физического тела масса его растет, а тече­ние времени в этом теле замедляется. Скорость света считается предельной, и с достижением такой скорости движения физические тела распадутся на элементарные частицы.
   В ученом мире считается, что Теория Относительности доказала несостоя­тельность понятия абсолютного пространства, не зависимого от материи, ко­торое ввел впервые, кажется, И.Ньютон. Но, во-первых, как может быть относительное без абсолютного, ведь тогда надо менять сам термин, и относитель­ное понимать как окончательно разгаданную и понятую истину, за которой уже ничего нет. Во-вторых, что значит предельная скорость? Если же скорость света рассматривается теорией просто как эталон при расчетах и выведении формул, то это еще не значит, что больших скоростей не существует. Сам Эйнштейн, захваченный своими открытиями, в бессонные ночи мысленно проникал в глубины космоса на десятки и сотни световых лет, в этом даже нечего сомневаться. Так какой же была скорость его мысли, этого продукта материи? А передача мыслей и чувств на расстояние, что наука не подтверждает, но и не отвергает категорически? Это продукт материи, явление физическое или, все-таки, не подвластная пока человеческому разуму тайна духа?
   Впрочем, не для того мы с вами тут обратились к Теории Эйнштейна, чтобы дилетантски критиковать её. Напротив, отодвинув естественные человеческие сомнения в сторону, порассуждаем так. Разогнанное физическое тело до скорос­ти света, распадется на элементарные частицы. А если на этом этапе включить обратный процесс, т.е. затормозить несущийся со скоростью 300 тыс. км/сек клубок элементарных частиц, хотя бы до скорости звука? Что-то ведь должно измениться, произойти? Человеческая логика допускает, что элементарные частицы в этом случае будут срастаться опять в атомы, моле­кулы, кристаллы, и облако из всего этого опять преобразуется в физическое тело. Пускай, может быть, это будет уже не тот железный шар, который запус­кали в космос, но все равно со скоростью звука будет лететь уже физичес­кое тело.
   Всё это, конечно, почти за пределами возможностей человеческого разума, но ведь и разгон космического корабля до скорости света тоже там, за пределами, только в мечтах. Ещё запредельнее и сам вопрос и тем более ответ на него: что будет с теми элементарными частицами от распавшегося физи­ческого тела, если будет продолжать нарастать скорость? Согласно Теории Относительности с нарастанием скорости замедляется течение времени, и тогда будет правомочно предположить, что на каком-то этапе ускорения движения вре­мя остановится совсем. А, в свою очередь, элементарные частицы из единства противоположностей разделятся на составляющие, т.е. состоится возврат на­учно-техническим путем к истокам: зла - к Злу, добра - к Добру. Время останови­лось, его нет, материи тоже нет. Есть "святой дух" и "нечистый дух" вне пространства и времени. Абсолют.
   Кстати сказать, вся эта фантастика с уклоном к научно-техническому прог­рессу вовсе даже не беспочвенна и не беспричинна. Наука, техника, изобретательство - это ведь тоже работа двух начал. Носитель "святого духа" и "не­чистого духа", т.е. человек, в буквальном смысле творит, он искусственно, сна­чала в мыслях, потом в материале объединяет противоположности. А почему бы ему, с его самоуверенностью, не посметь делать обратное? В этом смысле и в известной степени, он как раз То, что непостижимым образом творит весь наш необъятный относительный мир, или во всяком случае, подобие Того. Вероятно, потому и возомнил себя человек образом и подобием Божиим. У Николая Гумилева в одном из стихотворений есть такая мысль о человеке: ..."И по­тому смешной, что думает найти в непостижимое доступные пути!" Справедли­во, но только ли смешной? Не вернее ли будет сказать - страшный!
   В серьезных (так!) философских, а тем более научных дискуссиях редко упоминается имя противника Бога, да и сам Бог представляется отвлеченно, как что-то не относящееся конкретно к обсуждаемой проблеме. Опять же за то, копошась в своем мирке, возомнивший себя вершиной творения человек редко задумывается о том, что он, может быть, всего лишь выполняет чьи-то команды. Примеряя все на свой аршин, он и о бесконечности, о размерности судит по этому самому аршину: фут, локоть, вершок, шаг и т.д. В зависимости от обстоятельств для него, скажем, два шага - это близко, сто шагов - далеко, а миллион километров уже беспредельность. О бесконечности у человека то­же самые смутные представления. В самом деле, что значит термин "беско­нечно малая величина"? Куда устремлена бесконечность атома, в какие преде­лы уменьшения, глубины? Разрушая, расщепляя атом, мы, может, разрушаем и губим целые миры? А может быть, наш мир, в котором мы творим и познаем его, это тоже только одна из каких-то молекул? - Возвращаясь к вопросу об источениях энергий неизвестно откуда, перепле­тенных и взаимосвязанных, опять обратимся к науке. В 1924 году в России была опубликована работа А.Чижевского "Физические факторы исторического процесса". (До нас она дошла в журнальном варианте). В этой работе Чижевский связывает все значительные исторические события на Земле с энергетическими всплесками на Солнце. Позднее историк Л.Н.Гу­милев, зайдя с другой стороны, пришел к таким же выводам и даже пошел еще дальше. Он в предположениях допускает, что периодическая энергетическая активность Солнца провоцируется истечениями энергий из глубокого космоса, и весь этот поток энергий определяет сложнейшие процессы жизни на Земле. Гумилев назвал эти истечения пассионарной энергией, что по корню термина должно означать - энергия, разжигающая страсти (например, нем. Die Passion), а людей, облученных ею - пассионариями. По ходу рассуждений Л. Гумилева о пассионарности, этот термин приобретает еще и дополнительный и очень важный смысл от другого корневого слова, схожего по звучанию с первым- PASSIVUS(лат.). Т.е. облученный загадочной энергией человек бессознательно - пассивно подчиняется в своих действиях этим космическим явлениям или, иначе говоря, становится исполнителем чьей- то воли, игрушкой в чьих- то руках.
   Конечно, Л.Гумилев во многом прав. Еще и задолго до него психоаналитики, которые ввели понятие "бессознательного" в человеческой деятельности, говорили, в принципе, о той же пассионарности, только другими словами и, не связывая эти проявления человека с космосом.
   Тут, пожалуй, не лишне будет заметить следующее. Если работа А.Чижевского осталась как бы незамеченной (в 1924 году в России было не до этого), то на Л.Гумилева критики обрушились со всех сторон: и ученые всех направлений и даже писатели. И обвиняли его ни много ни мало, аж в оправдании своей теорией преступлений Чингисхана, Наполеона, Гитлера. Но критики, видимо, рассуждая очень и очень односторонне, не удосужились заглянуть в работу Чижевско­го, у которого есть там маленькая оговорка, дополнение к изложенным мыс­лям. И это дополнение есть не что иное, как обращение к вечной истине - СВОБОДЕ ВОЛИ, только другими, учеными словами. Вот они, эти слова.
   "Но возникает вопрос: уж не в кабале ли мы у солнца, не в рабстве ли у его электрических сил? Если хотите - да, но кабала наша относительна, и мы сами можем управлять цепями, одетыми на наши запястья. Солнце не принуждает нас делать конкретно то-то и то-то, но оно заставляет нас де­лать что-нибудь вообще. А человечество идет по пути наименьшего сопротив­ления и погружает себя в океаны собственной крови".
   Свобода воли! Два человека сходятся с кольями в руках, в ярости готовые убить друг друга, а третий встает между ними и уговаривает их успокоиться и не делать этого. "Блаженны миротворцы", которые тоже облучены пассио­нарной энергией, но чувство нравственной ответственности, совесть, побуж­дает их идти по линии "наибольшего сопротивления".
   Л.Н.Гумилев, размышляя о природе пассионарной энергии, пришел к заключе­нию, что энергия эта биохимическая, энергия живого вещества биосферы. Ну что ж, умозрительные заключения и выводы и Чижевского, и Гумилева очень интересны и привлекательны, пища, так сказать, для пытливого ума. Это - к чести Гумилева и... в оправдание его критиков. Не было бы о чем спорить, не было бы и спора.
   Но что это такое-живое вещество биосферы, на которое еще и влияют всп­лески каких-то иных энергий глубокого космоса? И из каких глубин выплес­кивается эта энергия, кто и как её выплёскивает? И почему она, эта энергия, склоняет человека идти именно по линии наименьшего сопротивления? Кажется, бездушной природе должно было бы быть безразлично, какую линию поведе­ния выберет одно из её творений.
   Вот тут- то невольно напрашивается предположение, что миллиарды пассионариев, каждый из которых наделен Божественной свободой воли, в большей своей части бессознательно - пассивно является орудием - исполнителем наме­рений какой-то высшей воли. И эта воля не принуждает, (как и у Чижевского) но она искушает, используя при этом суровые законы относительного мира: сделай так, и тебе будет хорошо, сделай то-то и то-то, и ты будешь счастлив.
   С этого и начинаются все беды человечества, неведомый искуситель-ПРИЧИНА ВСЕХ ПРИЧИН. То, в чем находят и находили причины ученые люди разных веков - это не причины, это следствия.
   Конечно, каждое следствие, вытекающее из причины, само потом обязательно становится чему-то причиной, потом и эта причина опять порождает следст­вие и так по цепочке до бесконечности. Поэтому не следует строго судить критиков Гумилева, которые очень аргументировано, сводили всё к причинам социальным. Скажем, кровавые восстания, революции, преступность мелкая и крупная и проч. и проч. - всему этому легко найти именно социальные причины. Да и, в свою очередь, даже сама линия мышления критиков, таких же пас­сионариев, как и мы все, во многом определялась социальной средой и их со­циальным положением. Вот только почему оно так сложилось это социальное положение...
   В клубке противоречий относительного мира, в борьбе противоположностей за духовный мир человека всегда и явно просматривается волосатая рука Того, кто пока является хозяином на Земле, Князем мира сего. ( Пора вернуть­ся к традиционным именам загадочного источника энергий. Ведь, в сущности, от неоплатоников до наших дней во всех философских и научных работах речь шла об одном и том же, разница была только в терминологии).
   Историк Л.Н.Гумилев в подтверждение своей гипотезы тщательно проана­лизировал деяния "великих пассионариев" Александра Македонского, Чингис­хана, Наполеона и др. Взращенные и выпестованные из поколения в поколение "волосатой рукой" такие вот и все другие " великие" всегда были и будут главной опорой Его в этом относительном мире. И действительно, одно дело, когда ка­кой-нибудь мелкий пассионарий Шура Балаганов из романа Ильфа и Петрова, только что получивший в подарок 50 тыс. рублей от своего друга Остапа Бендера, в трамвае пытается вытащить из кармана у кого-то кошелек с ме­лочью. Его поймали за руку, и он в истерике кричит: "Я не хотел! Я - маши­нально!!!". И совсем другое, годами, десятилетиями изобретать и совершенство­вать "Калашникова", из которого убиты уже миллионы, или тоже десятилетия­ми совершенствовать ядерную бомбу, "покорять" космос и даже пытаться искусственно в пробирке выращивать нужную (кому?) породу людей.
   Кому это нужно? А всё Ему же. Он, главный заказчик и руководитель на­учно-технических достижений, так и рекомендует себя в поэме М.Ю.Лермон­това "Демон": "Я царь ПОЗНАНИЯ и свободы"... И это удивительное прозрение поэта с течением времени всё больше и больше подтверждается жизнью, чело­век всё интенсивней познает и творит, не ведая, что творит. К сожалению, такие прозрения очень редки, к тому же, ослепленное научно-техническими успехами человечество не очень-то и присушивается к призывам одуматься, не может и не хочет понять таких отдельных чудаков, призывающих к разуму. Даже специалисты - литературоведы, разбирая и растолковывая поэму "Демон", не поняли глубочайшего смысла, заложенного в приведенной строке. Проци­тировав её и последующие строки, они отнеслись к ним примерно так: в этих
   звонких словах уже теряется смысл, но еще более усиливается ритм... И дальше еще что - то такое подобное. А глубина смысла "звонких слов", этого хвастливого заявления Демона, вот в чем.
   После долгих, многотысячелетних блужданий в поисках "доступных путей к непостижимому", т. е. к абсолютному счастью, человек, наконец, твердо выбрал путь просвещения и познания, отвергнув другой, более трудный путь, на ко­торый он тоже пытался встать неоднократно, путь просветления. И по мысли человека последних веков только просвещение, только познание может ре­шить все проблемы, громоздящиеся перед ним.
   Конечно, в том далеком начале выбора чтобы не затеряться в среде свое­го рождения и обитания, человеку необходимы были ориентиры в виде шагов, дюймов, числа лун, числа ночей и дней. И первый условный математик, который получил из сложенных вместе двух и трех камней количество равное коли­честву пальцев на руке, не мог и предположить, чем впоследствии может обернуться его открытие. Но то, что сейчас лукавые политики называют технологиями двойного назначения, было очевидно всегда, очевидно со вре­мен того первого математика, и стоило задуматься об этом уже тогда. Топор, изобретенный для заготовки дров, сразу же стал и боевым топором, т.е. ору­жием, орудием убийства, молотком и кухонным ножом люди до сих пор убивают друг друга. Одним словом, всё творчество в этом направлении, все изобрете­ния всегда были и будут двойного назначения, искусственно соединенные в единство противоположности.
   От первого чертежа треугольника, от первого рычага, опрокинувшего тя­желый камень, пройден длинный путь и результаты, что и говорить, впечат­ляющи. Человек сегодня знает много, очень много. Но что значит знать много? И как велик разрыв между "знать много" и "знать ВСЁ"?
   Когда знаешь много, то для того, чтобы перевернуть тот, уже упомянутый тяжелый камень, можно рассчитать и спроектировать мощный грузоподъемный кран, задействовать многие тысячи людей (добыть руду, выплавить чугун и сталь, прокатать сталь и т.д. и т.д.), и в длинной технологической цепи изготовить и смонтировать этот кран. После этого нажать на кнопку и лег­ко перевернуть тот камень. Так и действует сегодня человек. А когда зна­ешь ВСЁ? Как сказал Иисус Христос, уверуй и не усомнись и ты, если захо­чешь, ввергнешь гору (не камень!) в море. Уверовать в устах Иисуса Христа означало не просто поверить, но почти просветлиться, почти или вовсе осво­бодиться от темной противоположности Божией. А это уже значит, что ты лег­ко мог бы, но скорей всего не будешь трогать, ни камень, ни, тем более, гору, потому что это может потом обернуться злом.
   Вообще-то, на такую постановку вопроса само собой напрашивается расхо­жее возражение: ВСЁ знает только Бог. Но дело-то в том, что успехи в обла­сти науки и техники сделали человека без всякой меры самоуверенными он, не признаваясь в этом вслух, уже приравнивает себя к Богу. Вызывает сомнение не само намерение и желание его познать истину здесь, на Земле, а избранный для этого путь под явным руководством "царя познания и свободы". Если отдельно взятый человек в частной жизни под влиянием законов государства, в котором он живет, под влиянием общественного мнения, врожденного чувства нравственной ответственности, еще может как - то самостоятельно делать выбор за Кем идти: украсть - не украсть, убить - не убить и т. д., то на­учно-технический прогресс - это мировая тенденция, и отдельное здравомысля­щие люди ничего тут изменить не могут. "Великие и выдающиеся" пассионарии постепенно так внедрили в сознание миллионов, тоже пассионариев, естественность хода развития человеческого общества, что любой из нас даже предста­вить себе не может, как это можно обойтись без электричества, без самоле­тов, без мобильной связи и т.д. и т.д., и радуемся каждому сообщение о новых открытиях и изобретениях.
   "Наука... должна быть, прежде всего, неограниченной и тем самым бесстраш­ной". Эти закавыченные слова принадлежат Н.К. Рериху, и его бесспорный ав­торитет в культурном мире только подтверждают и подчеркивают ослеплённость человечества в своих деяниях на Земле. Бесстрашную и свободную нау­ку не только никто не ограничивает, наоборот, её стимулируют всеми средст­вами моральными и материальными. И возлагают на нее огромные надежды. А на­ука, в свою очередь, надежды эти ещё как оправдывает. Особенно этот ее за­гадочный (просто загадочный!) рывок за последние 40-50 лет, просто дух захватывает! Может и в самом деле в недалеком будущем мы сможем въехать на космическом корабле со световой скоростью в Царство Божие, в Абсолют, о чем мы с вами шутили где-то только что. Наладим, так сказать, регулярные рейсы туда - сюда, билет - миллиард. Надоело там, где молочные реки текут и поют райские птички, купил билет и опять сюда, где убивают, воруют, обма­нывают, грабят. Вот оно, какое счастье!
   И все-таки. Смутная неясная и неоформленная цель научно-технической гон­ки складывается, конечно, из множества сиюминутных человеческих потребностей, желания удобств, комфорта, в конечном смысле - избавление от страданий. Т.е. другими словами, чтобы не было зла, а было только добро. И в связи со всем этим опять невольно приходят на ум стихи из Корана. "И сказал Сата­на, Аллах обещал вам Истину. Обещал и я, но я обманул вас, а вы пошли за мной".
   Здесь, в относительном мире, ослеплённому гордыней Homo sapiens позволено ровно столько, сколько позволено. Кажется, уж куда поучительней урока, который он получил когда-то со знаменитой проблемой perpetuum mobile. Здесь, этой жизни, человек, чтобы жить, познавать и творить, через каждые четыре- пять часов должен загружать свой бак-желудок источниками энергий - белками, углеводами, жирами - тем, что только что радовалось жизни, бегало, резвилось, зеленело и цвело. Да и вообще он всё время что-то жует, глотает, опять жу­ёт и опять глотает. То ли он отдыхает, или работает, пришел ли в гости, на банкет, на праздник, на похороны. Устройство мира, в котором он живет, как и самого себя придумал не он и создал не он. Поэтому и автомобиль не двигается, пока в его желудке нет бензина, потому же не бывать нам на отдыхе по турпутевке в Царстве Божием.
   Наука-это порождение, продукт относительности, и за пределами относитель- ного мира она просто потеряет смысл. А здесь, где всё соотносится и срав­нивается, её задача измерять, сравнивать, делать расчеты и пытаться изме­нять эти соотношения в пользу человека: медленное ускорить, того, что мало - умножить, тяжелое облегчить и т.д., но изменить или отменить законы относительного мира она не может. Что же касается точности измерений и расчё­тов, то, к слову сказать, математику, её производные и связанные с нею все так называемые точные науки, считать точными можно лишь с большой натяж­кой, условно. Когда какая-то математическая величина стремится в бесконечность, ум человека уже не может справиться с ней и беспомощно останавли­вается на достигнутом: эта величина бесконечно мала, ею можно пренебречь; эта - бесконечно большая, её следует прервать на втором, третьем, десятом знаке...Bce математические исчисления, все заоблачной сложности формулы, понятные только специально обученным людям, все электронные вычислитель­ные чудеса с миллионами операций в секунду никогда не охватят всю бес­предельность бытия с его миллиардами галактик относительного мира, все тайны этого бытия. А уж об абсолютном и вовсе говорить не приходится. Материализованная наука - техника повторяет все неточности расчетов и отклоняется от задуманного еще больше. Общеизвестно ведь, как часто тео­рия не подтверждается практикой. Материализованная техническая мысль с древних времен порождала все новые и новые проблемы. Для примера - вот простейшая цепочка этих возникающих одна за другой проблем, которые и затягивают человечество в бесконечный процесс, называемый прогрессом.
   Кузнец из куска железа выковал четырехгранник, потом удвоил число гра­ней, потом удвоил ещё и ещё - получилась круглая ось. На ось надели коле­со, смазали салом и поехали. Но через некоторое время втулка колеса раз­носилась, ось истерло, потому что ось вовсе не была круглой, как и сопря­женная с нею деталь-втулка. Изобрели токарный станок, проточили кованую ось, но она все равно не стала достаточно круглой, т.к. повторяла неточ­ности механизмов станка. Ось закалили, обработали на шлифовальном станке результат лучше, но немногим, ось со временем все равно износилась, пото­му что она была и не достаточно твердой и не достаточно круглой. Миллиметры, десятые, сотые доли миллиметра, микроны... Сколько бы ни пытались математики повысить точность расчетов, а техники - точность замеров и размеров в машиностроительном производстве, сколько бы они не исправля­ли и не устраняли прошлые просчеты и не предусматривали будущие, они, от­носительно бесконечности, будут находиться только в начале пути. Будет ломаться всяческая техника, будут падать самолёты.
   Увлеченно и целеустремленно вмешиваясь в относительно устойчивое со­отношение явлений и законов ЭКО, в котором он живет, человек мало за­думывается о последствиях. А ведь любое вмешательство имеет обязатель­но две стороны, как в самом известном законе, который используется с древ­ности, начиная с рычага: выигрываем в силе, но проигрываем в расстоянии и т.д. И так во всем: в одном выиграли, в другом проиграли, с одной стороны польза, с другой - вред. А Иблис (Сатана по-арабски) довольно улыбается. Он так уже запутал человечество в свои сети, так увлек за собой, что ра­зобраться - что из дел человеческих есть добро, а что зло, только ему, Сата­не, и под силу.
   Одно понятно и очевидно: тёмная сторона искусственно соединенных чело - веком противоположностей со временем проявляется, и будет проявляться всё больше и больше. И не далек тот день, когда наука вынуждена будет сосредо­точить все усилия на просветление темной противоположности своих завое­ваний, но это опять неизбежно потянется усложняющейся цепью проблем по законам относительного мира. Чем все это может закончиться? Даже далекие от религии и мистики люди предвидят в грядущем глобальную катастрофу, конец света. Другими словами, "закон равенства добра и зла" на Земле нару­шится в пользу зла, что будет означать торжество Зла, его победу над Добром. Пускай, может быть, победа эта будет, по масштабам Его намерений, только локальной, только на земном шаре, но человеку от этого нисколько не легче.
  
   Самым большим, самым крайним злом для человека на Земле всегда была и остается смерть. Болезни, старость, смерть. И, наверное, истоки той области науки, которая называется медициной, древнее рычага и даже дубины, и это понятно. В условиях жестких законов относительного мира сложнейшая орга­низация жизненных процессов в физическом теле всегда может дать сбой. От переохлаждения, недоедания, от механических повреждений и еще от множества причин в мозг животного поступает сигнал предупреждения об опасности смерти в виде боли на том участке, где произошел сбой. Вероятно, и скорей всего природой были предусмотрены такие сбои, и подтверждением такого предположения могут служить реакция и действия животных в таких случаях. Ведь всем известно, что даже домашние животные, например, собака, заболев, бежит в лес, если он близко или в городской газон и ищет какую-то травку, средст­во, успокаивающее боль. Кроме того природой предусмотрена в определенных пределах самозащита организма от нежелательных каких-то химических ве­ществ, вирусов и прочих микробов, иначе в суровых земных условиях никакое животное просто не смогло бы выжить. Таким образом, природного иммунитета и лечения тем, что окружает нас, что растет, цветет и благоухает, что мы, не замечая до поры до времени, топчем ногами, всего этого должно быть доста­точно для поддержания своего организма относительно здоровым. Человек же почти утратил предусмотренную его природой способность самоизлечения и с некоторых пор полагается только на разум, на познание, на науку. Иногда, правда, эта способность на уровне еще не окончательно утраченного инстинк­та все-таки проявляется. Например, первая реакция на боль у человека - приложить ладонь руки к больному месту, и уже потом только он начинает думать, чем помазать или протереть это место, что выпить или съесть, чтобы ослабить боль. Не часто, но случаются такие удивительные выздоровления. Тя­желобольного по вызову доставили в больницу. Трое суток он ничего не ел. Таблетки, порошки, уколы ему не помогали, он часто терял сознание. И вдруг больной открывает глаза и просит посетившего его родственника принести ему обыкновенной простокваши, которую он, кстати говоря, никогда не любил. Выпив целый литр этой простокваши, больной засыпает, спит сутки и просы­пается почти здоровым. Те же проявления инстинкта самолечения наблюдают­ся у рожениц, беременных женщин в виде самых неожиданных прихотей и жела­ний что-то съесть, выпить. " Что в рот полезло - то и полезно" - полушутливо отмечалась в народе такое саморегулирование жизненных процессов в орга­низме человека. Но в силу того, что большинство желаний человеческих возникают отнюдь не на уровне инстинкта, то и лечение нажитых болезней от все­возможных удовольствий и наслаждений приходится изобретать с помощью ра­зума. Поэтому в процессе разделения труда по видам, конечно же, не могла не появиться профессия по излечению людей. К тому же ведь кроме нажитых болез­ней от неправедной жизни, люди с древности, самоутверждаясь в борьбе за "место под солнцем", еще и отрубали мечами друг другу руки, ноги, прокалывали противника копьями и стрелами и даже травили друг друга ядами.
   Поначалу целителями становились, наверное, действительно только особо одаренные люди, как говорится, с даром от Бога. Иисус Христос излечивал лю­дей от самых разных болезней простым наложением руки на больного. Ученые люди не очень верят в чудеса, связанные с именем Христа и относятся к по­добным сообщениям евангелистов скептически. Потому что, дескать, все эти чудеса есть просто пропагандистский прием обращения в христианскую ре­лигию. Но ведь даже самый ученый из ученых не забыл, наверное, как в детст­ве, когда он болел, его любящая мама в слезах отчаяния накладывала ладонь руки на его горячий лобик, и какое облегчение он чувствовал от этого при­косновения. Сын Иосифа и Марии нес в себе и бескорыстно отдавал людям Аб­солютную Божественную любовь, тайна жизненной силы которой неведома пока даже самым умным и ученым из людей. Одаренные даже малой в сравнении с Христом частицей этой жизненной силы, некоторые люди тоже могут сотворить чудо: казалось бы, смертельно больного человека они ставят на ноги, и он живет потом здоровым многие и многие годы. Такие с даром от Бога целите­ли с незапамятных времен были и славились в народе, их называли ведунами, колдунами, знахарями. Спасенный от смерти безнадежно больной человек в по­рыве благодарности отдавал своему спасителю часть каких-то своих ценнос­тей, даже если знахарь делал свое дело бескорыстно, по зову сердца. Колдунье, бабушке Олеси из повести А.И. Куприна, люди несли в лесную избушку молоко, хлеб, яички, что позднее стало называться гонораром.
   Но! Как и во всех деяниях человеческих и здесь не могло не проявиться зло, и оно, это зло, перемешиваясь с добром, а зачастую попросту подменяя его, творит свое черное дело тоже с незапамятных времен. Возможность лег­ко зарабатывать на чужой беде и жить припеваючи, конечно же, не могла не стать привлекательной для всякого рода аферистов и мошенников. И такие вот "целители" прямо где-нибудь на базаре брались вылечить всё, любую бо­лезнь - от гнилых зубов, до внематочной беременности. И не от них ли, не от базарных ли врачей в русском языке произошел этот странный и, если вдуматься, не очень благозвучный синоним слова целитель, лекарь? Из любопытст­ва листаем Толковый словарь В.Даля, и точно! ВРАТЬ: враль, врач, врачунья, врачка... (Только никому не в обиду будь сказано! Тем более что смысл самого употребляемого сейчас названия всеми уважае­мой профессии со временем изменился до противоположного, а до этимологи­ческих корней слова нет никому дела).
   Древние колдуны, знахари - это были, как сейчас говорят, люди с ярко вы­раженными паранормальными способностями, и они, в зависимости от обсто­ятельств, могли творить и добро и зло, а потому их и уважали и побаивались. Нет никаких сомнений, что современные "колдуны", называющие себя по-научному экстрасенсами, тоже могут излечить человека от многих болезней, но такой экстрасенс будет истинным целителем только до тех пор, пока он не стал собирать целые концертные залы и даже стадионы своих пациентов. Та­кие лечебные сеансы по дорогим входным билетам чем-то сродни действиям старинных базарных врачей и не делают чести даже самым талантливым пред­ставителям всеми уважаемой профессии.
   Кажется, что может быть кощунственней, как сроить свое благополучие, ина­че - делать большие деньги, на извечном страхе человеческом перед смертью: ведь ты сам тоже смертен. Однако под негласным, а порой и гласным лозунгом "обогащайтесь" в условиях "равных возможностей" такое воистину "золотое дно" никак не могло остаться не использованным.
   Не будем здесь восторгаться достижениями современной медицины, они оче­видны и всем известны, не будем листать историю медицины-науки от Гиппо­крата и менее известного древнеримского врача Клавдия Галена, который первым начал в научных целях резать трупы. Не будем и останавливаться на том, что трупы умерших людей ныне режут и изучают студенты каждого ме­дицинского института, проводят эксперименты на "братьях наших меньших" - мышах, крысах, собаках, а потом ставят им памятники. Отметим только, что всё это требует колоссальных средств, огромных денег, и возмущаться по поводу
   того, что медицинское обслуживание у нас платное, сильно-то уж не следует. Другое дело, что оно, это медицинское обслуживание, все больше и больше при­нимает такие уродливые по цинизму формы: есть у тебя деньги - ты (может быть) будешь жить, нет денег - точно, не будешь. В сущности это ведь тот же, только видоизменен­ный временем, пресловутый отбор "лучших", т.е. аристократов по философии Ф.Ницше, Н.Бердяева и др. Если раньше человечество совершенствовалось через бесстрашных воинов Перикла, белокурых германских бестий, через ЯР и БУЙ князей древнерусских, то сейчас, видимо, пришло время только для тех, у кого БАР. Язык не поворачивается повторять вслед за Бердяевым, что такая аристократия-это порода, имеющая онтологическую основу, что аристократия специально творится Богом. Т.е. всё с самого начала у Бога идет по зара­нее обдуманному плану как изменить тот мир, где воцарился Его противник, и от сотворения этого мира, от каменного топора и дикости постепенно прос­ветлить человека прямо во плоти и ввести в Царство Божие. Прямо напрашивается другая карикатура после двух оставшихся голодных и оборванных "сверхчеловеков" Ницше. Когда все шлихт и шлехт постепенно вымерли и корчатся на сковородках в аду, во вратах райских (всё равно ведь умрут) толпятся только аристократы, "лучшие", кто с искусственным сердцем, кто с трансплантированными до­норскими почками, кто с натянутой для красоты кожей на лице. " ...Богатым хорошо! При смерти только дай, и - в рай!" (поэт начала 19-го века М.Д. Суханов).
   Интересно было бы знать, сколько видов болезней было во времена Гиппо­крата, и пересчитывал ли всяческие недуги людей сам Гиппократ? А вот "бо­лее поздний грек" Плутарх рассказывает, что древние для времени Плутарха греки, ссылаясь в свою очередь на своих древних, удивлялись появлению все новых и новых болезней, не известных их предкам. На сегодняшний день по разным данным болезней накопилось за века от 12-ти до 30-ти тысяч, и эта ни кем окончательно не уточненная цифра продолжает расти, продолжают по­являться всё новые и новые болезни. Это сколько же надо затрачивать сил, средств, задействовать, выучив прежде, специалистов, чтобы считать эти бо­лезни, изучать их природу, изобретать способы лечения!
   Современный человек, в сущности, перестал быть здоровым вообще. Сама на­ука-медицина вычислила, что примерно 95 процентов людей в той или иной степени не­здоровы. Но! успокаивают ученые, те 5% идеально здоровых людей лишены иммунитета, и в любое время они могут умереть от самых безобидных заболеваний. Т.е. гораздо предпочтительнее быть немножко больным. Но интересно, что же это за исключение из правил-5%? Очевидно, эти 5% людей по каким-то неведомым причинам родились и сохранились в первозданном физическом здоровье, они не адаптированы к химическим, радиационным и другим нечистотам сегодняш­него ЭКО (дома), и родиться бы им пораньше... Остальные же, не очень здоро­вые, привычно вдыхают выхлопные газы, питаются прохимиченными овощами и фруктами и горстями глотают таблетки, каждая из которых, по уверениям рек­ламы, гарантия богатырского здоровья. Даже спортсмены, играющие и щеголяю­щие мышцами, люди не здоровые. Лет до тридцати такой атлет с искусственно накачанными мускулами, глотая всякую химию из "сокровищницы" достижений науки, устанавливает умопомрачительные рекорды, а годам к сорока стано­вится немощным стариком, а то и инвалидом.
   Все достижения, все успехи медицины-науки взаимосвязанные переплетенные и даже слитые с общим научно-техническим прогрессом ведут и затягивают человечество в бесконечность, т.е. в никуда. Это - теоретически. А по законам Относительного мира всё имеет начало и конец, даже бесконечность прост­ранства, которое бесконечно только в ограниченном уме человека.
   Жизнь человеческая от её начала и до её конца - это просто какой-то миг, и судить людей за то, что они хотят жить долго, было бы в высшей степени глупо: все мы человеки. Но вот вопрос: сколько долго? Ведь это "дол­го" все равно когда-то закончится. "Построить дом, вырастить сына и поса­дить дерево" - вот что должен (разумеется, аллегорически) успеть сделать за свою жизнь человек, а для исполнения этого долга вовсе не обязательно жить двести лет и быть помехой своему сыну в исполнении уже своего долга. Своевременная смена поколений предусмотрена природой не случайно, увлекаться "борьбой" с ней на этом направлении не следовало бы. При гипотетическом достижении достаточно значительного продления жизни для всего населения земного шара, а не только тех, кто может заплатить наличными за свое долголетие, как сложилась бы судьба человечества? Чтобы предсказать последствия и ума много не надо: и катастрофическое постарение человечества, и перенаселение в масштабах тоже катастрофических. Впрочем, никакие прогнозы даже самых умных из людей никогда не сбываются, всегда случается что- то нежданное и неожиданное. И будет так до тех пор, пока мы с восторгом следуем за Тем, Который "царь познания и свободы" на Земле, а Он непредсказуем. Одно бы только уяснить нам, что ДОБРОМ наши дела не кончатся. Скажем, довольно высокая средняя продолжительность жизни при низкой рождаемости в так называемых развитых странах уже начинает вызывать озабоченность, и это только начало. Если попробовать заглянуть в будущее, то видится, что эта высокая средняя продолжительность жизни еще и временна, и вот почему.
   То и дело приходится выслушивать по телевидению или читать в газетах восторженные сообщения об очередных достижениях и успехах современной медицины, как то: сделана уникальная операция на сердце годовалого ребенка! У него был врожденный порок сердца, родители счастливы. Замечательно. Только почти на сто процентов можно быть уверенным, что счастливые родители обречены растить свое чадо на таблетках и уколах. И если этот ребенок все- таки выживет и сам станет родителем, то он обязательно передаст свою болезнь по наследству, и это отлично знают врачи- спасители. Они знают, но говорят, что это их долг, что отказывать в помощи больному не гуманно и прочие общие места. Но встречный вопрос: а убивать жизнь в чреве матери гуманно? А глотать всяческую химию против зачатия ради продления удовольствия нравственно? Опять же и в этом случае медицина - наука и только она способствует растлению нравственности, и ученые - медики отлично знают, как и чем могут обернуться для человека такие его удовольствия. Это и побочные действия препаратов, могущие спровоцировать разные заболевания, это и возможное бесплодие или больной, с тем же врожденным пороком сердца, ребенок, о котором тоже, после операции, будут писать газеты.
   И вот, продолжая мысли о долгожителях и следуя логике философии Ф.Ницше и Н.Бердяева, наступило время, когда на Земле остались только "лучшие", когда искусственное сердце, искусственные легкие, печень так же доступны всем, как сегодня упаковка таблеток аспирина. Все живут долго и счастливо. Но! Ведь так постепенно человек перестанет считать себя и быть тем, ЧТО он был от Адама и Евы! Уж не эту ли, какую- то пока переходную цель поставил перед собой Противник Бога? А что дальше, а что потом?
   В не таком уж далеком прошлом, скажем, на Руси было так. Краснощекая здоровая девка - работница выходила замуж за первого парня на деревне и рожала ему каждый год. В непрерывном здоровом крестьянском труде вместе с родителями росли дети. Из двадцати родившихся выживало пять- шесть, но все они росли здоровыми и жизнерадостными. По каким-то причинам родившийся хилым и слабым ребенок умирал в младенчестве, и мать с отцом, поплакав на могилке, утешали себя просто: Бог дал - Бог взял. Тогда существовала, если можно так выразиться, естественная культура зачатия, которая сейчас в погоне за наслаждениями просто-напросто утрачивается. И это при том, что се­бя мы считаем людьми культурными, а старая крестьянская масса России представляется нам тёмной, отсталой, бескультурной.
   И, кстати, долголетие в то время не было какой-то редкостью, исключением. Сколько угодно стариков заживалось за восемьдесят, а то и за девяносто лет*. А ведь крестьянское здоровье совсем тогда не было зависимо от медицины-науки, земский "фершал" по историческим меркам появился сов­сем недавно. Да и как он мог и что мог сделать масштабного один к тыся­чам со своими порошками и микстурами? Только так, кое - что... Что же касает­ся дошедших до нас сообщений летописцев о том, что в таком-то или в таком то году от сотворения мира был страшный мор, умерло от какой-то неизвест­ной болезни множество людей, то в народе подобные беды, и не без основания, воспринимались как наказание Божие. Ведь о чем и речь в этих записках, мо­жет в ущерб тому хорошему, что есть в людях, что человек живет на земле отнюдь не праведно. То здесь, то там война, смерть, кровь, горы не похоронен­ных разлагающихся трупов, стон, ужас. Природой не были предусмотрены такие катаклизмы, иммунитет переставал быть защитой, расползались эпидемии, начи­нался мор. Как в Гражданскую войну в России - тиф.
   Древние греки, говорят, приветствовали друг друга возгласом "Хайре!", т. е. Радуйся! Даже в переводе на другой язык не утрачивается смысловая переполненность приветствия, в котором присутствуем огромный букет добрых пожеланий че­ловеку, заключенных в одном слове. Отчего может быть такое хорошее настро­ение у простого нормального человека, когда он всех любит, улыбается, сме­ётся, жмёт знакомому и не знакомому руку, спешит кому-то на помощь и дру­гим желает: радуйся!? "В здоровом теле - здоровый дух", - говорили те же древние, имея в виду такое вот состояние души и тела.
   Да, так должно быть. Но было и есть совсем не так, потому что причинно-следственная связь, заключенная в этой формуле, обязательно не только пря­мая, но и обратная. Духовное здоровье есть нравственное здоровье, и от того, как мы себя ведем на этом свете, во многом зависит наше здоровье физическое. Древним надо отдать должное, уже тогда был накоплен достаточный жизненный опыт, чтобы сделать вывод: всё надо делать в меру, т.е. уметь обуз­дать свои желания вовремя. Но нет, находясь в плену этих бесчисленных же­ланий, устремленных в бесконечность, человек, теряя ориентиры нравственного и безнравственного, спутывая эти ориентиры, тщится удовлетворить свои же­лания, не всегда задумываясь, Кто за этим стоит.
   Очень понятно, что физически не здоровый человек, страдая от болей, не может восторженно призывать других: радуйся. Высшим наслаждением в таком
  
  
   *В одном из апокрифов 11-12в. автор, из южных славян, рассуждая о том, как и какой Господь создал и установил порядок на Земле, невольно, без всякой статистики сообщает нам о средней продолжительности жизни людей того времени. Автор сам жил в тех условиях и для него это было обыкновенно и привычно. Рождение человека, детство, юность, зрелость, старость и в 70 лет - смерть. Понятно, что кто-то жил дольше, кто-то меньше, но так было и считалось нормой - от Бога.
   --------------------------------------------------------------------------------------------------------
  
   состоянии для него было бы избавление от страдания. Все другие былые желания в эти минуты обесцениваются до нуля, хотя они-то, эти былые желания, ведь и стали причиной его немощи. Но и переполненный злобой пышущий здо­ровьем богатырь тоже не будет призывать людей радоваться. Его страдания другого порядка, он завидует, он ненавидит, он злословит в адрес неприяте­лей, он мечтает о мести, он в таком состоянии может искалечить кого - то, убить. Это духовное дьявольское нездоровье обязательно и очень скоро пе­реходит в болезнь физическую: страшные головные боли, перебои в работе сердца и т.д. и т.д. Дальше - советы врачей успокоиться, остерегаться стрессов, и - таблетки, уколы, еще таблетки и еще уколы. Конечно, и такой человек временами испытывает радость, но радость у не­го тоже другого порядка, она тоже от дьявольского нездоровья духа. Он ра­дуется неудачам соперника, он торжествует, он счастлив, когда кого-то пе­рехитрил, обманул, унизил, втоптал в грязь. И эта его зло-радость есть апо­гей ненависти, духовной болезни, а следом обязательно прогрессирующие бо­лезни физические. Таким образом, не правильней ли будет считать, что здо­ровье тела, всё - таки, во многом зависит от здоровья духа? Мы все в разной степени духовно нездоровы, хотя, когда разговор заходит о духовности, духовность почему-то всегда имеется в виду только светлая. Тысячи лет, от сотворения мира дух человеческий мечется между добром и злом, в каждом отдельном человеке идет внутренняя борьба противополож­ностей. И только то, подмеченное прошлыми философами "равенство добра и зла" в человеческом племени, то шаткое равновесие во взаимоотношениях лю­дей и хранит пока нас на Земле. Но очень кажется, что в погоне за иллюзор­ным счастьем на выбранном человеком пути просвещения и познания, да при таких успехах на нём, это нездоровье Духа прогрессирует с ускорением сво­бодного падения, и спасительное равновесие катастрофически нарушается. Простой пример: кто сейчас громко говорит о нравственности? Понятие это, само слово, кажется, скоро в толковых словарях будет объясняться с помет­кой "устаревшее" или "простонародное". Сейчас все разговоры только об эко­номической выгоде и в лучшем случае о взаимной выгоде, что так и отдает откровенным лицемерием. Опять же за то, если отдельно взятый человек еще как-то может хоть чуть-чуть поддерживать здоровье своего духа, через ис­креннее покаяние, через муки совести хоть как-то лечить свой дух, то весь мировой ход истории, захватывая своим бурным потоком всё новые и новые поколения, похоже, несет человечество к пропасти.
   Можно на все выше сказанное возразить, что люди во все времена идеализировали прошлое, выражая недовольство настоящим. И вот по этому поводу такой анекдот. Будто бы в современном английском парламенте обсуждался как-то вопрос о молодежи. Один начитанный оратор очень к месту огласил высказывания о молодежи четырех умных людей как бы наших современников.
1.Эта молодежь растленна до глубины души. Молодые люди злокозненны и нерадивы. Они никогда не будут походить на молодежь былых времен. Молодое поколение сегодняшнего дня не сумеет сохранить нашу культуру.
2.Наш мир достиг критической стадии. Дети больше не слушаются своих родителей. Видимо, конец света уже не очень далек.
   3.Я утратил всякие надежды относительно будущего нашей страны, если сегод­няшняя молодежь завтра возьмет в свои руки бразды правления, ибо эта молодежь невыносима, невыдержанна, просто ужасна.
   4.Наша молодежь любит роскошь, она дурно воспитана, она насмехается над начальством и нисколько не уважает стариков. Наши нынешние дети стали ти­ранами, они не встают, когда в комнату входит пожилой человек, перечат сво­им родителям. Попросту говоря, они очень плохие.
   Закончил оратор свою речь под бурные аплодисменты, а когда аплодисменты стихли, раскрыл карты. Оказывается, первое изречение найдено в глиняном горш­ке среди развалин Вавилона, и датируется, чуть ли 3000-м годом до нашей эры. Второе изречение принадлежит египетскому жрецу, жившему примерно в 2000-м году до н. э, третье - древнегреческому поэту Гесиоду(8 век до н. э) и четвертое - Сократу (5 век до н. э.).
   Члены парламента опять аплодировали и громко смеялись. Аплодисменты и смех парламентариев означали, конечно же, то, что ничего страшного, слава Богу, в поведении нынешних молодых людей нет, во все времена старшие были недовольны молодежью. Жизнь продолжается, очередное "ветряное племя шумит, волнуется, кипит и к гробу прадедов теснит". Пока человек молод, здоров, жизне­радостен, он не очень-то серьезно относится к своей, где-то там, в далеком будущем, неизбежной смерти, к Богу (не согрешишь - не покаешься), и пока он для себя "бессмертен", он творит великие дела, творит то, что называется прог­рессом, движением вперед. Придет, конечно, и его пора и время "подумать о душе", все прошли через это... Т.е. прадеды в свое время вели себя точно так же, они "не походили на молодежь былых времен", не слушались своих роди­телей, перечили им и т.д.
   Все это так, но по справедливому замечанию, кажется, поэта В.А.Солоухина, авторы всех четырех изречений были правы уже хотя бы потому, что ведь все те куль­туры прошлого и в самом деле погибли, и горшок с письменами многотысячелетней давности найден в буквальном смысле в развалинах одной из них.
   Да, и это очевидно, человечество во все времена жило и живет по одной схеме. Оставив после себя натворенное зло, прадеды, ворча на молодежь, в слезах замаливают свои грехи, а внуки (в который раз! из века в век!) по­смеиваясь над неразумными предками (по Марксу - с улыбкой расставаясь с прошлым), творят все новое и новое зло. А то, старое зло, не исчезает вместе с предками, оно сливается и переплетается с новым злом, копится и торжест­вует, приближая тем самым полную победу Зла над Добром. Только этим можно объяснить причины гибели всех известных нам культур и цивилизаций древ­ности, а те события, которые принято считать за причины, всего лишь внешняя сторона их.
   Идеализация прошлого, смутное неясное чувство, что мы что-то делаем не так, это есть не что иное, как действие на нас Божественной эманации, ко­торая льется на нас, питает наш Божественный дух: остановись, оглядись, по­думай и одумайся! Но нет, в этом бурлящем потоке чтобы жить - надо крутить­ся, и мы крутимся, торопимся и все время не успеваем.
  
   Кстати сказать, в прошлом хорошего было тоже немного. Скажем, в бурный период строительства социализма в России, в годы первых пятилеток при всей строгости того времени (вполне объяснимой) у колхозников в дерев­нях постоянно муссировалась в разговорах тема хорошей дореволюционной жизни. "Вот раньше жили!" "Раньше хорошо было" и т.д. и т.д. Но давайте перечитаем Льва Толстого и других свидетелей начала 20-го века и еще раз невольно согласимся с неизбежностью грандиозной смуты, переворота, революции. Было очень плохо!
   Да, было плохо, но с эсхатологической точки зрения было лучше. В Древнем Риме было очень плохо, но, опять же, с точки зрения эсхатологической лучше, чем во все последующие века. "И како тысяща лет пред Господем яко день един". Зло, натворенное человечеством в прошлом, никуда не исчезло, оно всё с нами, оно в нас, а мы, умножив его, быть может, еще во стократ, передадим своим правнукам. И уже они в минуты какого-то уныния будут тосковать по прошлому, по тому времени, в котором живем мы. "Где ты время невозвратное незабвенной ста­рины?" (А.И.Полежаев,1834г, 29 лет).
   Вот только настанет ли то время, время наших правнуков... Все дело в том, что если в древности и во все последующие века накопленное зло взры­вало так называемые культуры и цивилизации в разных точках земного ша­ра, т. е. одерживало победы локального характера, то сегодня все стремитель­но меняется. В последний, совсем короткий период времени многомиллиард­ное человечество ускоренно и даже стремительно становится человечеством единым, а вся территория земного шара - территорией одного государства. На первый взгляд все это замечательно, но беда в том, что единение челове­чества происходит не по Промыслу Божию, а по указанию и под руководством Его Противника, и потому в основе единения лежит не Божественная любовь к ближнему, а страх быть уничтоженным в политических и экономических се­тях, опутавших весь мир. Плюс ко всему, конечно же, те ошеломляющие научно-технические достижения, о которых шла речь выше, их сатанинская изнанка, не говоря уже о "достижениях" так сказать, прямого назначения. За право царствовать в этом всемирном государстве на зыбкой грани "конца света" борются, как и в больших, и малых государствах прошлого, опять " лучшие", толь­ко это уже не бесстрашные воины Перикла, не белокурые германские бестии, не ЯР и БУЙ князья с мечами и дружинами, а целые государства с их техни­ческой мощью. А цель "новых лучших" стара, как мир: держать рабов в страхе и жить за их счет. Нет нужды приводить примеры, называть конкретных претендентов на "цар­ство", они всем известны. А о "конце света" все чаще и больше говорится не только на уровне религиозных сект...
   ----------------------------
   Но продолжим разговор о природе человеческого духа и его взаимосвязи с таинственными процессами во вселенной.
   Человек в своей физике несет и "святой дух", и "нечистый дух", и он, нечистый дух, тоже эманирует, источает энергию, которой придумали много названий, не зная её природы. Многие из нас, а может быть и все, не раз испытывали на себе это загадочное истечение (источение) от других людей, и потом, потрясенные, мы рассказывали об этом знакомым. По тому, как эта энергия воздействует на нас, мы подразделяем её на положительную и отрицательную. Самое простое. Присутствует человек, он не говорит ни слова, не производит никаких действий, движений, но присутствие это мешает, гнетет и дави т. Этот человек может быть даже невидим, но что он - тут, каким- то загадочным образом становится ясным. Или заходит человек в комнату, в купе вагона, где до того установилась тёплая, дружественная атмосфера. И вдруг, с появлением нового человека, наступает гнетущая тяжелая тишина, хотя этот человек не произнес ни слова, ни на ком не остановил взгляда, не сделал ничего предосу­дительного. А может все случиться как раз наоборот, когда улыбка незнакомого человека, его два-три ничего не значащих слова вовсе не по теме останавливают назревающую ссору, восстанавливают мир и доброжелательность.
   То, что действует на нас таким удивительным образом называют по - разному: психической энергией, биоэнергией, аурой и еще как-то, но это только терминология. Всему этому есть вечное и самое точнее название, это- проявление добра или зла. Человек- носитель и "святого духа" и "нечистого духа", и что в нем преобладает, то ярче и проявляется.
   Согласно концепции неоплатонизма имеет место эманация от высшего к низшему и, наоборот, восходящая к высшему. Когда человека переполняет добро, когда он источает, эманирует это добро ко всему окружающему, тогда его дух приближается и даже временами сливается с добром абсолютным, т.е. с Богом, и таким образам свершается и осуществляется движение к Царству Божию, к победе добра над злом. Ведь добрый человек всегда счастливей злого, любить всегда приятней, чем ненавидеть. Если какой-то переполненный злобой чело­век будет утверждать обратное, т.е. заговорит о сладкой ненависти, пускай вспомнит свои бессонные ночи, когда в бессильной злобе от невозможности отомстить он катался в истерике, напивался вдрызг и потом страдал и стра­дал снова.
   Это, наверное, можно назвать ре эманацией, когда то, что ты источаешь, воз­вращается к тебе в удвоенном, утроенным объёме. Лев Толстой записал в своем дневнике: "Мы любим людей за то добро, которое им сделали и ненавидим за зло, причиненное им". Переплетение этих взаимных эманаций, истечений не материализованного добра и не материализованного зла, которые в какой-то части обязательно материализуются в дейст­виях людей, всю эту в полном объеме картину земной жизни может видеть и знать только Бог и... Сатана. В неподвластном нашему разуму противостоя­нии Их, одна сторона - это любовь, другая - ненависть. За кем будет победа? А это здесь, на Земле, зависит в большей части, видимо, от нас, людей: Кого мы выберем, за Кем пойдем.
   Любовь и добро в абсолютном смысле - синонимы. Даже явно не добрый че­ловек, сделав для вас однажды что-то приятное, будет целый год с удовольст­вием напоминать вам об этом. Своими не всегда уместными напоминаниями та­кой человек лишний раз подтверждает, что в основе жизни лежит любовь.
   То, что для вас сделал этот человек, никак не относится к альтруизму. Альтруизма в каком-то чистом виде вообще не существует, в основе этого
   понятия изначально заложены лицемерие и фальшь; есть только эгоизм в са­мых различных его проявлениях. Когда я от чистого сердца делаю какое-то добро для вас, ничего не требуя взамен, я это делаю в первую очередь для себя, и главное в том, что я сделал - это ПОРЫВ, намерение, а не само действие. На один миг, на мгновение мой духовный мир, моё эго прикасается и даже сливается с абсолютным добром, с истоками моей души, т.е. с Богом, и от этого я получаю ни с чем не сравнимое наслаждение. Этот порыв, эта направленная эманация добра на выбранного мной человека отражается и возвращается ко мне в умноженном виде, и мы оба на какой-то момент оказываемся в сос­тоянии близком к абсолютному счастью.
   З. Фрейд в своих работах по психоанализу для нужного примера (по челове­ческой простоте душевной) признался, как он однажды, (а скорее всего, не однажды) забыл посетить бесплатного больного. Он долго и пространно с на­учной точки зрения объяснял, как и по каким таким психологическим причи­нам могло такое случиться. Всех платных вылечил, а про этого - ну забыл! Как не вспомнить тут опять анекдот про Демокрита с его фигами. Если бы знаменитый психоаналитик не забыл, а зашел к тому несчастному в первую очередь, да еще бы и вылечил его, то долго, может дня два-три, а то и неде­лю не мог бы понять: почему ему так хорошо? А когда, наконец, понял бы, то многое, может быть, перечеркал бы в своем психоанализе.
   Но, уже в который раз повторимся, абсолютное добро проявляется только в порыве к доброму действию, в намерении сотворить добро. Безжалостные законы относительного мира часто, очень часто расставляют все по своим местам, и осуществленные благие намерения вполне могут оказаться матери­алом, которым вымощена дорога в ад. Не этим ли объясняется тот факт, что потребность в сердечном и доброжелательном отношении к себе у людей выше потребности материальной, хотя они и не всегда сознают это? Богатый, ни в чем не нуждающийся человек сойдет с ума, если не найдется хоть кто-нибудь, кто его любит; и напротив, любовь и добро помогут пережить любые лишения, а материальное приложится.
   Доброжелательность, эта необъяснимая Божественная нематериальность, чутко определяется, как уже говорилось, любым человеком, так же, как и её противоположность, даже когда они никак, казалось бы, не выражены. Но в ки­пящем котле жизни эти модусы экзистенции в подавляющей своей части ма­териализованы в звуки (слова), в действия, поступки. Люди пашут, сеют, тор­гуют, любят и ненавидят, воруют, убивают, дерутся и мирятся. Этим миром всег­да правили "сильные духом" (будем, все-таки, называть их так, только в за­кавыченном виде), и в этом нельзя не согласиться с Ницше. Это они всё ус­троили так, что сотни и тысячи лет прославляются храбрые воины, грабитель­ские походы, а, значит, ужасы убийств, кровь, жестокость. Добрых они презри­тельно обзывают добренькими, считают их ни на что не способными и отно­сят к числу неудачников. Мягкость характера, доброта и уступчивость равнозначна для них угодливой трусости. - Но очень часто, сколько угодно много "сильные духом", устав от жестокой борьбы, от веселья и роскоши, от той любви, которую они считает любовью, ищут простого душевного тепла и находят его. Это может случиться где-нибудь в аэропорту, в гостинице, где угодно, когда незнакомый человек эманирует в твоем направлении такой поток добра, не говоря при этом ни слова, что ты невольно попадаешь под влияние этого добра, и сам становишься добрей и разговорчивей. "Сильный духом", запутавшийся в житейских сетях противоречий, найдя такого "слабо­го", облегчает душу исповедью, не требуя ничего, кроме внимания. Такой, часто безрелигиозный человек, не умеющий сам прикоснуться душой к абсолютному, ищет посредника и, найдя его и исповедуясь, таким образом общается с Бо­гом, хотя и не сознает этого.
   Кстати говоря, в основе христианского таинства исповеди лежит то же не­умение человека самостоятельно, закрывшись в клети своей, как советовал Иисус Христос, помолиться втайне, побыть один на один с Богом. А ныне этим неумением ловко пользуются предприимчивые дельцы, назвав исповедь и очи­щение психотерапией. Бегло, через страницу прочитав учебник для студентов, такой врач, нередко совсем другой специальности, смело берется вылечить душу, и люди стоят в очереди к нему. Улыбаться по этому поводу, может быть, не совсем уместно, но ведь наверняка часто получается почти как у заме­чательного юмориста 0"Генри: пока ты рассказываешь о своих душевных бо­лях и проблемах, психотерапевт думает о неоплаченных счетах за газ и во­ду и торопится закончить сеанс, чтобы получить с тебя деньги. Впрочем, в этом, последнем случае, эффект очищения может быть и не хуже очищения ис­тинного, потому что тут тоже все рассчитано на веру: "уверуй и не усомнись", что по-современному называется самовнушением. Люди верят в науку, в меди­цину, и белый халат врача, светлый чистый кабинет действуют на человека гипнотически. Но это так, к слову.
  
   Добра и любви хотят без исключения все. Сильные, слабые, злобные, жестокие - все желают себе добра. Разве не пример тому сам теоретик и проповедник зла Ф.Ницше? При его болезненно - утонченной натуре, у него наверняка выс­тупали слезы на глазах от таких строк из письма к нему: "Дорогой друг! Я не читал еще ничего более прекрасного, чем Ваша книга! Она великолепна!" (Вагнер). Ведь все мы любим, когда нам говорят добрые слова, хвалят нас, и даже неискренний комплимент приятен нам. Всем, всем нужна любовь!
   Но при таком желании добра и любви, сами мы часто ведем себя, мало ска­зать, странно. Довольно часто можно услышать или прочитать такое гордое, пронизанное безмерным уважением к себе, изречение какого-нибудь известно­го человека: "У меня много врагов". Самодовольную знаменитость совершенно не смущает тот факт, что этим заявлением он раскрывает себя не с самой лучшей стороны. Между тем, до этих слов, как правило, известная личность толковала о добре, о любви к людям, к своим друзьям. А один, в прошлом зна­менитый поэт, буквально изрек следующее: "Я люблю людей, но ненавижу тех"... И стал, затем, перечислять категории людей, которых он ненавидит. И получи­лась забавная арифметика: пожалуй, что и не выбрать даже из всего челове­чества хоть кого-то, которого мог бы полюбить наш поэт. Ну, кроме себя, конечно...
   Иметь много врагов, значит пребывать в постоянной ненависти, и, соответст-
   венно, враги появились от твоей ненависти, от зла, которое ты им причинил. В отличие от добра, которое, только материализовавшись, может обернуться негативными последствиями, зло есть всегда зло. Ненавидя какого-то чело­века, мы постоянно эманируем потоки ненависти в его адрес даже на расстоянии, и тем делаем плохо не только для него, но и для себя. Ведь недобро­желательство в любом его виде в подавляющем большинстве случаев вызывает ответную неприязнь и даже агрессию.
   Считается, что телепатией, т.е. способностью передавать мысли и чувства на расстояние, наделены только какие-то особо одаренные люди. Но это не так, телепатами являются все люди без исключения, только, конечно, в разной степени. Если человек сам не пишет стихи, но любит и понимает поэзию, то он сам-поэт, если другой человек перечитал всех философов, он - философ. В конце концов, для кого бы писатели писали книги, режиссеры снимали фильмы, если бы читатели и зрители не были наделены теми же способностями, что и авторы книг, картин, кинофильмов и т.д.
   Бесчисленное переплетение взаимных человеческих направленных эманаций - это есть телепатия, передача мыслей и чувств, (особенно чувств!) на любые расстояния. Сжалось твое сердце от любви к близкому человеку, который сей­час находится за тысячу километров от тебя, и он тут же вспомнит о тебе. Может быть, этот человек в своих заботах и делах и забудет о том, что ты промелькнул у него в памяти, и не известно даже, кто первым подал телепа­тический сигнал, но то, что обмен сигналами произошел, можешь быть уверен. Или заскрипел ты зубами, содрогнулся от ненависти к врагу своему, и пучок ненависти тут же ударил этого негодяя, но и сам ты мгновенно получил от­ветный удар. В большей части обмены эти происходят почти бессознательно, и ты часто не можешь объяснить причины, почему тебе в тот или иной мо­мент бывает плохо, очень плохо, и ты говоришь: что-то у меня сегодня настро­ение отвратительное. И далеко не всегда такие состояния зависят от физи­ческого здоровья. Опять же, когда все наоборот, то даже при том, что, например, побаливает поясница, похрустывает в колене, и очень нехорошо покалывает в груди, ты, подтрунивая над своими болячками, пребываешь в прекрасном настро­ении, у тебя прилив вдохновения, неудержимого желания работать, и все у те­бя получается, не то, что как было вчера. Эти взаимные миллиарды переплетенных человеческих эманаций в то же время всегда связаны с тем потоком эманаций, которые льются на нас из не­известно каких космических глубин, и вся эта таинственная взаимосвязанность определяет в конечном итоге нашу жизнь на Земле.
   А.Н.Радищев высказал где-то такую мысль о Боге. "Всемогущее существо в самом деле не награждает, не наказывает, но оно учредило порядок вещам непременный, от которого они удалиться не могут"... Не будем спорить с Радищевым, что слово-понятие "существо" для Бога никак не подходящее, хоть "существо" и всемогущее. Но он, Радищев, совершенно верно понял, что Бог
   не награждает и не наказывает и что Он учредил порядок непременный. А вот то, что некоторые "вещи" вопреки непременности порядка еще как удаляются от него - это очевидно. Но "удаляясь от непременного порядка" в области
   познания физики мира, проникая все дальше в глубины и микро и макро его, мы о духовной стороне этого мира не знаем ничего. И никогда человек не разгадает всех этих тайн, следуя по пути, указанному Царем познания. Опять же, можно только предполагать и догадываться, что после полной победы на Земле Зла над Добром, после глобальной катастрофы и гибели всего живого, мы окажемся где-то в каком-то другом измерении. Но это уже будем не те мы в физическом теле и плоти, а наши души, наша духовная сущность; тогда мы, наверное, много узнаем... --------------------------------------------------------------------------------------------------------
   По крайней мере, было бы наивно и даже смешно простому смертному прини­мать позу " учителя человечества", особенно когда затрагивается веч­ная тема Добра и Зла. Но поразмышлять в тишине про себя и потом, может быть, поделиться с кем-то, кому это тоже интересно, вовсе даже не предосудитель­но. А потому - продолжим...
   Жить в этом мире и не творить зла невозможно. Даже Иисус Христос сам признал это, когда сказал: не мир принес на Землю, но меч. За шестьсот лет до Христа Гаутама Будда, просветляясь в лесах, время от времени шел в бли­жайшие деревни и просил милостыню у темных, погрязших в грехах и зле лю­дей, т. е. невольно становился соучастником злых дел. В конце концов, обрывая листья, срубая дерево на дрова - знаем ли мы, что творим? Ученые люди, которые не верят ни во что "сверхъестественное", и те опытным путем установили и наблюдали с помощью приборов, как дрожит и мечется растение, когда к нему подходит "злой" человек, который сейчас опять будет ломать ему свежие побеги, ковырять землю и дергать за корни. И, наоборот, как это растение благоухает и радуется с приближением "доброго" человека, который вчера поливал и удобрял почву, гладил растение по листьям. А сколько "живности" губит человек под каблуками даже просто во время приятной вечерней про­гулки! У Леонида Андреева есть рассказ про чёрта, который решил отречься от своего хозяина-Сатаны и стать праведником. Ох уж и натерпелся этот черт в земной жизни! Одна муха, которая всё норовила сесть на его большой нос, сколько ему нервов попортила: и убить нельзя - грех, и как быть, если она, проклятая, не дает никакого покоя - жужжит и жужжит перед самым но­сом и днем и ночью. Или как не убить комара, который впился тебе в лоб, не травить тараканов, клопов? Сын Леонида Андреева философ - мистик Дани­ил Андреев, озадаченный этой же проблемой, остановился в рассуждениях на том, что на данный момент это "неразрешимая этическая проблема". Дальше - больше. Как не организовать массовый отстрел волков, которые осмелев и обнаглев, даже днем на глазах чабанов буквально растаскивают баранов из стада?
   Впрочем, эта проблема уже не совсем подходит под разряд "неразрешимых",
хотя и плакал где-то вначале этих заметок какой-то несчастный: пожалел
   ягненка, не стал его резать, и ему было плохо, потому что кушать очень хо­телось. А чтобы не хотелось кушать, и было хорошо, человек старательно в поте лица содержит, ухаживает, откармливает, охраняет от хищников огромные стада, коровники, свинарники и овчарни. И это никогда не считалось грехом, потому что, опять же за то, в мире относительности, чтобы жить, надо все время заправлять свой бак - желудок, надо во что-то одеться, обуться. "Зверье розноличнии и птица, и рыба украшено твоимъ промыслом, Господи! ...Все же то далъ Богъ на угодье человекомъ, на снедь, на веселие. Велика, Господи, милость твоя на нас, иже та угодья створил еси человека деля грешна". (Вл. Мономах, Поучение).
   Таким в этом плане виделся человеку "порядок вещам непременный", уч­режденный Богом, задолго до Мономаха, а тем более до Радищева, таким он видится по сей день. Но как мог Бог створить столько зла, допустить все­общее взаимное пожирание "зверью розноличному и птице и рыбе"? А если коп­нуть глубже, то от микроба до самого человека? И вообще, что есть и где оно добро в природе, если исключить уже приведенную формулу человеческого представления о добре и зле: мне хорошо - это добро; мне плохо - это зло. Ведь если поют и чирикают птички, светит солнце, тепло и сухо, то это хорошо только потому, что мне хорошо. И мне плохо, если буря, ураган, дождь со снегом, наводнение; кому еще хорошо или плохо в это время кроме меня, мне неизвестно. И никому, даже самым умным из людей неизвестно, как сосуществуют и соотносятся Добро и Зло на Земле, кем и как установлено здесь "ра­венство добра и зла". А потому все философские споры вокруг этой тайны при всей, казалось бы, убедительности многословных рассуждений той или другой стороны, пронизаны неопределенностью и противоречиями: с одной стороны... но с другой... и т.д. И это при том, что, опять же, добро и зло тол­куются в основном относительно человека.
   Впрочем, может быть это и правильно, начинать надо с себя. И долгий и, мало сказать, трудный опыт подсказывает, что победа добра над злом в чело­веческом обществе значит нравственное перерождение людей. Эта истина в принципе известна давно и всем, но вот как этого достичь, пока тоже не зна­ет никто. "Зло должно быть наказано" - вот сентенция, которая стоит во гла­ве угла по отношению к любому злу в человеческих взаимоотношениях, и мож­но не задумываясь привести тысячу примеров, подтверждающих справедливость этого устоявшегося мнения. Никто не осудит мать, растерзавшую в клочья обидчика её ребенка, кто-то защитивший кулаком слабого всегда заслуживает одобрения. Ведь злоумышленника, как правило, не останавливает страх перед возмездием свыше, для него это что-то неопределенное и отвлеченное, но его часто останавливает страх перед реальной силой (хотя это одно и то же!), и вот этим-то обстоятельством и определяется устойчивость наказания зла злом. Евангельское непротивление злу насилием восходит к Богу, к Аб­солютному Добру, для которого немыслимо, противоестественно расправляться
   злом всесокрушающим громом и молнией. Иисус Христос указал истинный путь искоренения зла, но человечество пока не созрело и не доросло до Божественных высот. Быть может, тут кроется причина явления через шестьсот лет после Христа пророка Мухаммеда и его новой религии. Вездесущий Иблис позвал людей, и они поверили ему и пошли за ним: они казнили Христа; непротив­ление злу злом, не нашло мирового признания, и учение Христа могло исчез­нуть совсем. Пророк Мухаммед, вернувшись к древнему принципу "око за око, зуб за зуб", через страх хоть как-то приостановил расползавшееся зло. Он с огромным ува­жением и почтением относился к ИСЕ, сыну Марьйям, но отступил от основопо­лагающих принципов Его учения и, может быть, тем спас мир.
   "Зло должно быть наказано" или, что то же самое, "око за око, зуб за зуб" есть основной фактор сдерживания всеразрушающего зла по сей день во всем мире, в том числе и той его части, которая называет себя христианской. Взаимный страх, страх друг перед другом за века предотвратил множество кро­вавых конфликтов, начиная с драки деревенских мужиков, до конфликтов меж­дународных. Из наиболее известных исторических подтверждений тому можно назвать, например, "Стояние на Угре", когда в 1480-м году хан Большой Ор­ды Ахмат и царь Иван III после долгого "стояния" со своими полками так и не решились напасть друг на друга. Сколько сотен, тысяч человеческих жизней было спасено! Сколько человеческих трагедий предотвратил взаим­ный страх! Сдерживание злого намерения от действий страхом, страхом неиз­бежного наказания за зло по принципу "око за око", можно назвать тоже рав­новесием, равновесием злых намерений. В мировом масштабе оно особенно яр­ко выразилось в 20-м веке. Страх перед глобальной катастрофой, а значит и собственной смертью каждого из нас, перевел это равновесие злых намере­ний, материализованных в страшном оружии, в другое качество. Борцы со злом вековечным способом вынуждены были искать какой-то иной путь, и он был найден - это "стол переговоров", стол прощения взаимных обид (якобы?), прощение причиненного друг другу зла. Почти осмеянное всепрощение и непротивление злу насилием, завещанное Иисусом Христом, медленно и трудно входит в жизнь. Пускай это называется поиском компромиссов, точек соприкоснове­ния - как угодно, это только термины, суть от этого не меняется, она нам раскрыта в учении Христа.
   Вот только якобы прощение взаимных обид за столом переговоров вовсе даже не означает пока нравственного очищения и перерождения, потому что по-прежнему злые намерения и страх - вот что является двигателем всех благих действий. И люди никак не поймут, что возмездие за злодеяния в лю­бом его виде - это возмездие свыше, а конкретный исполнитель - он толь­ко, выражаясь словами Л.Гумилева, пассионарий, исполнитель чужой воли, и ра­но или поздно он тоже получит своё. И возмездие свыше - возмездие не от Бога, Бог не наказывает, Он Абсолютное Добро; за грехи наши воздает нам Сатана, воздает тем, что он есть, т.е. злом. Начиная, казалось бы, с мелочей: пнул собаку - она тебя укусила, пустил сплетню на соседа, через день тот приходит выяснять отношения. Вор, если даже он не пойман, живет в постоян­ном страхе быть пойманным, убийце снятся кошмарные сны. А что говорить о злодеях великих! Нерон ли, Иоанн Грозный или Сталин, повелевающие целыми народами, кто может судить казнить и миловать кого угодно и сколько угод­но, всю жизнь свою пребывают в постоянном страхе быть убитыми заговорщи­ками. Что может быть ужасней наказания постоянным изматывающим страхом? Но таким "великим" не дано знать, что не он, а ОН - Князь мира сего. Раздень­ся "великий", посмотри на себя, какой ты маленький голенький и жалкий. Но в тебе - Он, в тебе дух сатанинский, и это Он руководит тобой, и все крова­вые ужасы творит твоими руками. И поймет этот великий, что он есть на са­мом деле, на этом свете, только тогда, когда будет умирать. Сокрушитель "опи­ума для народа" В.И.Ленин больной, всеми брошенный и никому не нужный мо­лил Бога простить его. Очевидцем обращения к Богу вождя мирового проле­тариата был его личный шофер, рассказавший в своих воспоминаниях о том, как Владимир Ильич после последнего посещения своего кабинета в Кремле, по дороге в Горки, велел остановить автомобиль, вышел и помолился, стоя перед единственной оставшейся на улицах Москвы иконой. - ..."Когда же смерти час настал, - Он, им же сбитые кресты, - Искал, в слезах, искал"... ( А.А. Долгих). - Нерон, Иоанн Грозный, Сталин, Гитлер-все они, наугад взятые кровавые деспо­ты, люди жалкие и несчастные. Тот же Сталин. Что думал он и думал ли, когда валялся под столом на полу, умирая в муках двое суток без медицинской по­мощи никому уже не нужный, когда у всех его ближайших рабов и прислужни­ков было одно на уме: скорей бы!
   За "столом переговоров" ныне сидят такие же "великие", только видоизменен­ные временем. Выбившись локтями кулаками и ногами из хаоса переплетенно­го добра и зла в человеческом племени, новый великий тоже искренне пола­гает, что это он намеревается склонить сейчас партнера по переговорам принять участие в назревающей бойне, или хотя бы поддержать политически. Откажи равный по могуществу партнер в политической поддержке, и тогда не исключена поддержка им потенциальной жертвы, а это грозит непредсказуе­мыми последствиями. Вот этот-то все время присутствующий страх и сдержи­вает реализацию многих злых намерений.
   Чувство страха - одно из самых сложных и загадочных состояний духа человеческого. Такие толкования этого чувства, как отрицательная эмоции при какой-то опасности, психологическая реакция на мнимую или реальную опасность и т.д. не объясняют ровным счетом ничего. Его ведь, такое состо­яние духа человека, можно отнести в разных ситуациях и к Божественному,
   и к сатанинскому, а это уже, как говорится, серьезный повод для размышле­ний. - Так от Кого же оно, это состояние духа? Изматывающий страх деспота, который в каждом из своих рабов подозревает заговорщика-это наказание. А так как Бог не наказывает, значит, страх этот награда от Сатаны. Страх же
   Ивана III и Ахмата можно отнести к маленькой искре Божественного просветления: не делай этого, не ходи туда - будет плохо, там Сатана! Или наоборот, отсутствие страха, бесстрашие. Взять все тех же воинов Перикла, этих гра­бителей и безжалостных убийц; их никак нельзя рассматривать в одном пла­не с тем шлихт - солдатом, который в порыве бесстрашия спас, быть может, не одну тысячу жизней. И, наконец, взаимный страх нынешних переговорщиков. Мо­жет быть, это тоже чуть тлеющая искорка Божественного просветления? Ведь если "тысяща лет пред Господем яко день един", то 2 тысячи лет от рож­дества Христова, 1400 лет от Мухаммеда - это совсем немного, и есть еще время одуматься человечеству: или просветлиться, или погибнуть. И может через страх, этот первый шажок на пути к Богу, придет постепенное нравст­венное просветление, придет понимание, что только Добро, только Бог наше спасение.
   Но тут опять во всей сложности встает вопрос: а что есть добро? Подать нищему - добро, перевести старушку через дорогу - добро. Но ведь разойдясь и не сотворив задуманного зла, Иван 3-й и Ахмат тем сделали тоже добро! И добро просто не сопоставимое с милостыней. Переговорщики за "столом пе­реговоров" не смогли договориться и не разбомбили "негодный" неугодный режим, и все еще не трогают друг друга-добро? Рассуждая таким образом, можно прийти к выводу, что на этом, нынешнем уровне развития человечест­ва, пока наивысшей степенью добра является НЕСОТВОРЕНИЕ ЗЛА. Материализованное же добро в виде куска хлеба есть добро только в момент вспышки, порыва сотворить добро, но эта вспышка абсолютного добра в душе человека только мгновение, а потом все становится на свои места. Нищий ругает тебя вслед за то, что хлеб оказался черствым, а твое хорошее доброе настро­ение, состояние какого-то умиления после такого порыва - это только послед­ствия от порыва, и все может быстро перейти в противоположность от одно­го оброненного кем-то грубого слова в твой адрес, взгляда. Мы говорим по­том: испортил настроение такой - сякой, испытывая при этом чувство близкое к ненависти.
   Да, жить и не творить зла в этом мире невозможно. А потому не будем в срочном порядке пока закрывать скотобойни и мясокомбинаты - кушать хочется. Не будем подметать веником дорожки впереди себя на приятной вечерней прогулке, как это делают буддийские монахи, оберегая от гибели всяких жуч­ков, муравьев и тараканов. Срубим и березку, которая "во поле кудрявая сто­яла" - зима будет холодная, дрова нужны. А вот собой, взаимоотношениями в человеческом обществе надо начинать заниматься серьезно и срочно. Но не устраивать опять революций, не доказы­вать друг другу, чья демократия лучше; оставить, наконец, идею лучшего меха­нического переустройства общества; спасение наше только в духовном пере­рождении. В идеале духовное перерождение- это просветление, просветление до таких Божественных высот, когда та знакомая нам вспышка абсолютного добра перейдет из короткого мига в постоянное состояние нашего духа. Что это за состояние, словами передать почти невозможно, но каждый из людей, даже не очень добрых, наверняка хоть раз в жизни пережил мгновение поры­ва, вспышки абсолютного добра, и потому хотя бы смутно представить это мо­жет. Вот оно абсолютное счастье! Вот она абсолютная жизнь!
   Но! Некоторые философы прошлого, как, например, Н.Федоров и те, кто с ним соглашался, мечтали о таком уровне духовного перерождения людей, когда бу­дут даже воскресать во плоти умершие предки. Думается, что такое заблуж­дение или его причина в том, что ВСЕ и ВСЕГДА считали и считают создателем всего сущего Бога единого, при этом, иногда вообще не упоминая имени Его Противника. И, кстати, никто и тоже никогда не дал вразумительного ответа на главный вопрос: а для чего Бог все это сотворил? Зачем Ему надо было до времени и пространства творить и время и пространство? Причиной счи­тается какой-то мифический грех человечества до времени и пространства, когда человека во плоти не могло быть. И дальше начинаются сплошные противоречия. Если плоть человека со всеми её болями и конечной смертью есть наказание за тот довременной грех, то, как она может воскреснуть и стать вечной, без смерти? Иисус Христос называл себя сыном человеческим, т.е. он был во плоти только человеком, но его дух достигал таких Божественных высот, что Он, Его дух, сливался с Богом, и в этом смысле Иисус Христос был и есть действительно Бог. Но воскрес он после жестокой зверской казни не во плоти. Ведь не трудно догадаться, что после воскресения во плоти, Иисус Христос пошел бы опять по миру просвещать нас, грешных. Нет, плоть Иисуса Христа ПРОСВЕТЛИЛАСЬ настолько, что действительно вознеслась на небеси.
  
   Однако не будем критиковать великих философов. Провидением почему-то не дано человеку знать ни его прошлого, ни его будущего; во всяком случае, на данной ступени его развития. Потому-то все знания о Боге, о Бытии до сих пор и остаются на уровне догадок и предположений. Предлагаемая здесь концепция, конечно же, не исключение из этих правил, а только повод еще и еще раз задуматься: для чего всё?
   Итак, плоть человека до последней клетки есть неведомый нам результат противостояния и сосуществования Добра и Зла. Заключенный во плоти Божест­венный дух дает ей жизнь, а Противник Бога в борьбе и через борьбу проти­воположностей в единстве их стремится склонить дух на свою сторону, и ус­пехи Его тут очевидны. Что будет с Божественным духом человека в случае полной и безоговорочной победы Зла? Зло, говорят философы, - это небытие. Но как Его не может быть, если Оно есть? Опять же не будем спорить, только одно понятно: в случае полной победы Зла на Земле, человеку будет очень и очень плохо. А чтобы не было плохо, нужно срочно менять свое отношение к жизни, изменять свое поведение в этой жизни, обращаться к Богу, просветляться.
   Просветляться... Но как? Все миллиарды людей нельзя усадить в позу ло­тоса с тем, чтобы медитировать и считать при этом за грех распилить ку­сок дерева. Не могут все миллиарды и уйти в скиты замаливать грехи, как это делали христианские праведники. Вековечные призывы любить друг друга, творить добро только-только на опасном пределе поддерживают шаткое рав­новесие между добром и злом. К тому же (о чем мы все время тут говорим), материализованное добро, так же, как и материализованное зло, вносят неве­роятную путаницу в само понятие добра и зла, а разложить по чертежам и схемам формулу материи как "единство и борьба противоположностей", разде­лить это единство на составляющие и понять, что это такое, не сможет ника­кая самая передовая наука.
   И вот, после всех этих сбивчивых и путаных рассуждений вернемся опять к идее несотворения зла. Не пора ли задуматься об этом? Не отвергая и не перечеркивая исторический опыт, накопленный за тысячелетия в вопросе добра и зла, в виде очередного шага к духовному совершенствованию поста­вить в графу о нравственности под номером первым наставление: НЕ ТВОРИ ЗЛО.
   Разумеется, наставление это будет относиться пока только к взаимоотноше­нию людей, и оно, надо сказать, вовсе не ново. Не убий, не укради, не обманывай, не завидуй - всем известны эти древние заповеди от Моисея. Целых две тыся­чи лет учит нас Евангелие: не пожелай ближнему того, чего сам себе не желаешь, не делай того другим, чего не хотел бы сам, т.е. "И якоже хощете да творят вам человецы, и вы творите имъ такожде" (от Луки,6-31). Как просто, как доходчиво!
   Сегодня, когда разобраться в переплетениях добра и зла становится все трудней и трудней, эти евангельские заповеди надо, просто необходимо вы­делить, заострить на них внимание. Потому что при всех сложностях взаимо­отношение людей, я сам очень хорошо знаю про себя, какого отношения к се­бе от других я хотел бы и какого не хочу. Понятно, что я не хочу быть уби­тым, обворованным, обманутым, но я еще не хочу быть униженным, оскорбленным; я не хочу, чтобы кто-то смотрел на меня свысока, считая себя выше и лучше меня, и я не хочу подобострастно прислуживать ему. Помня всегда об этом, я изо всех сил буду стараться не делать людям того, чего я сам себе не желаю. Хорошо зная, что я у Бога - первый (наш давнишний разговор), я не буду делать из этого вывод, что я лучше других. Но при этом я буду блюсти свою честь и достоинство, потому что и все другие тоже не лучше меня. Перед Богом мы все равны! Если же кто-то все-таки посмеет посягнуть на мою честь, на моё достоинство, я не буду немедленно взрываться руганью, не бу­ду выхватывать шпагу, а только молча посмотрю ему в глаза, и этого будет достаточно. И никто не усмотрит в подобной реакции на зло малодушия и трусости; напротив, даже сам грубиян невольно зауважает тебя. Так же, как ког­да-то офицер Красной армии А. Солженицын, запомнивший одного простого солдата на всю жизнь.
   Н.Бердяев в своей очень спорной "Философии неравенства" онтологически узаконивая иерархическое устройство Бытия, как-то так, мимоходом обронил в главе об аристократии, что аристократом в своей среде может быть и прос­той крестьянин. Да, перед А.Солженицыным на вытяжку в строю стоял именно такой крестьянин. Только не надо причислять его к "аристократам", к "лучшим", просто он уже немного такой, каким должен быть на земле каждый из людей. Сильный духом (Божественным духом! о чем уже был разговор) человек каким-то непостижимым образом живет так, как должно жить. В большей своей части такие люди не имеют представления о какой-то там философии, они, может быть, даже не очень знакомы Евангельскими заповедями, но они - такие. С появле­нием в любом коллективе, в той же армии или на работе человека подобного духовного содержания, его замечают сразу. Он может не делать каких-то ви­димых добрых дел для других, он будет просто работать, хорошо делать своё дело, разговаривать, шутить как все, но все другие, и "простые" и "лучшие", невольно потянутся к нему как к личности. Более того, сама обстановка, атмосфера в этом коллективе изменится, она потеплеет, подобреет, и люди, ухо­дящие, например, в отпуск или на выходной, будут даже скучать по этой обста­новке. А всё почему? Да потому что такой человек не носит в себе зла, не делает никому зла, не желает никому зла и эманирует, источает из себя толь­ко добро, которого хотят все.
   Интересно тут то, что подобные люди бывают и есть по большей части из "простых", если не исключительно из таковых. А они, такие "простые", и не мо­гут и не хотят жить по-другому и вовсе не рвутся в аристократы, потому что, может быть и не всегда осознанно, не хотят лишиться своей внутренней свободы (свободы воли!).
   -Тебя и в "зоне" бы уважали,- скажет такому человеку в приливе откровенности и добрых чувств старый ЗЭК, и это будет правда. Ведь "в местах не столь отдаленных" пребывают такие же люди. В конце концов, это мы, это наши братья, друзья, сестры, отцы, мужья, и там тоже кипит жизнь. Но если на "воле" все про­тиворечия в человеческих взаимоотношениях, все конфликты, честность, преда­тельство, порядочность, подлость-всё это как бы разбавлено временем, рас­стояниями, то в "зоне", в замкнутом пространстве со своим понятием о вре­мени, те же противоречия концентрируются и обнажаются, и там выстраивает­ся свой иерархический порядок. И всё в этой иерархии располагается стро­го по "закону", где каждому отводится то место, та иерархическая ступень, которой он достоин. "Не верь, не бойся, не проси", - эта знаменитая лагерная заповедь в полной мере посильна далеко не всем, но она учит, как остаться человеком в самых невероятно трудных обстоятельствах, и многим идет на пользу. Замечено, что "завязавшие" навсегда опытные каторжане при всех их мелких лагерных замашках, часто бывают людьми исключительно порядочными, честными, особенно когда дело касается принятия каких-то серьезных реше­ний. Только не надо их путать с упорными рецидивистами с растопыренными пальцами, которые по большей части из тех, кто "там" был "никто".
   Вообще, надо сказать, трудная жизнь больше способствует единению, духов­ному сближению людей. В трудах и лишениях чаще выделяются сильные Божест­венным духом, у которых люди учатся жить. Опять вспомнишь дореволюционную крестьянскую Россию, ее вовсе не просто так называли Святая Русь. Не­грамотный крепостной крестьянин, раб в рваном армяке был нравственно на порядок выше своего господина - аристократа, о чем все время говорил Л.Толс­той. Кстати, эти же крестьяне старой школы выживания, исключительные трудя­ги выполняли потом "пятилетки" за четыре года, и двигали ими вовсе не гром­кие под духовой оркестр лозунги "Вперед, к победе коммунизма". И они же, на фронте полуграмотные мужики, а в тылу, на заводах и колхозных полях, бабы и подростки, победили в такой войне, какой не испытал ни один из народов мира. И опять: израненные, но выжившие фронтовики рассказывали за рюмкой водки, что поднимаясь под градом пуль врага в атаку, солдаты кричали вовсе не "за Родину, за Сталина" и даже не "Ура", а громко матерились, подбадривая друг друга. Дальше, в послевоенные годы - опять настоящее крепостное пра­во, если не хуже того: надо было срочно, ускоренными темпами восстанавливать хозяйство, строить заново сотни и тысячи разрушенных войной городов, сёл, заводов. И делал это все тот же крестьянин, работавший сутками и получавший за свои труды
   в конце года по 125 граммов овса на трудодень, а ежедневно настоящую лагерную пайку: 400 граммов черного хлеба на взрослого и 200г. на ребенка.
   Но какая атмосфера царила в нищей колхозной деревне, кто бы видел! Си­дят после трудового дня поздним вечером на конном дворе в конюховке ус­тавшие мужики, курят самосад, нога на ногу, тихо беседуют. Обращаются друг к другу только по имени - отчеству, поматериваются, но не грязно, только так, к слову, для связки. Кто-то говорит: "Мужики, у Ивана Митрича изба совсем сгнила, надо бы окладники подвести и крышу перекрыть". "Да знаем, я недав­но разговаривал с ним, надо помощь организовать", - отвечает другой - "Вот посевная закончится, давайте, мужики, займемся". И действительно, выбрав время бесплатно за символическое угощение, мужики пе­рестраивают соседу дом. И так всегда, и так во всем. А главное, - какое ярко выраженное чувство собственного достоинства у всех при исключительном уважении к другим!
   Эти мужики из конюховки по возрасту были сыновьями того поколения крестьян, которые родились и жили как раз в то время, когда Л.Толстой мно­го и восторженно писал о них. Что бы там ни говорили политологи, историки о причинах краха советской идеологии, развала Советского Союза, одной из главных причин, о которой они почти не упоминают, является постепенная ут­рата этого самого дешевого, почти бескорыстного мужика - работника. Прямо­линейно следуя очень растяжимой, многосмысленной в толковании формуле "бытие определяет сознание" строители царства божьего в отдельно взятой стране и не подозревали, что всеми, и что и говорить, неоспоримыми успехами они обязаны старому и "отсталому сознанию". Но постепенно "новое бытие" ста­ло определять и новое сознание, когда за труд потребовалось уже достойно вознаграждать, формальный лозунг "каждому по труду" стал пониматься бук­вально, а платить в силу множества причин (о которых - отдельный разговор, см.ст. о России) было нечем. И начался постепенный все ускоряющийся развал, и когда он достиг пика, все вдруг вспомнили свою историю, дореволюцион­ное прошлое, стали его без всякой меры идеализировать. Но прошлое, как из­вестно, вернуть нельзя, да и что там было хорошего? Та Святая Русь, её кре­стьянские массы формировались и приспосабливались к рабскому бытию, долгими столетиями, и делалось это вовсе не под руководством каких-то идео­логов и вождей, а под влиянием таинственных Божественных эманаций: выжить, остаться человеком и, в конце концов, просветлиться! Но и вездесущий Про­тивник Бога тоже работает не покладая рук, и от него все революции, вой­ны, тюрьмы, казни, социализм и всякого рода перестройки.
   Так что давайте не будем тосковать о прошлом, мечтать о возврате кре­постного права и социализма тоже, а задумаемся о сегодняшнем дне, о том, как нам жить дальше. А то, что мы живем и делаем что-то не так, становится очевидней с каждым днем. За Кем мы идем? Декларативное равенство прав и обязанностей в нынешних так называемых демократиях, да с добавлением ко всему равных возможностей есть искусная ДЬЯВОЛЬСКАЯ ПОДМЕНА, которая по­рождает жестокую борьбу, разжигает зависть, неутолимую алчность и вытека­ющие из них все неисчислимые человеческие пороки. Если во времена Ф.Ниц­ше "простые" и "подлые", завидуя аристократам, вынуждены были все-таки ми­риться со своим положением от безвыходности, и взрывались бунтами толь­ко время от времени, то равные возможности сегодня втягивают в жестокую свалку борьбы все больше и больше народа. И называть эту борьбу какой-то честной конкуренцией просто язык не поворачивается, потому что борьба не может быть честной вообще и в принципе, а тем более в таких условиях, где умело и много украсть считается хорошо заработать. О какой нравственнос­ти тут заводить разговор? Можно в этих условиях напустить на себя добро­порядочность, как это делали и господа - аристократы в прошлом, можно вы­глядеть в глазах посторонних законопослушным, интеллигентным и даже доб­рым человеком, но эта напускная внешняя маскировка рано или поздно все равно обнажит внутреннюю твою сущность и определит то отношение к тебе людей, которое ты заслуживаешь. "Не - ет", - скажет тогда старый зэк - "в зоне тебя не уважали бы. Тебя сделали бы там..." (тысяча извинений за грубость).
   Гаутама Будда находил причину всех страданий, всех несчастий человека в его страстях, и был совершенно прав. Страсть-желание если даже и можно удовлетворить, то только на короткий миг, за которым последует новое же­лание, потом еще и еще и так до бесконечности. Это - в смысле количественном. В смысле же качественном очень коротко: мне хорошо, но хочу еще лучше, и тоже до бесконечности. А потому человек любого положения, сословия, состояния всегда несчастен. Сегодняшний бедняк (по причинам уже обговоренным) в сравнении с крепостным крестьянином просто богач и барин. Он полон сил и здоровья, он по-барски бездельничает, т.к. живет на пособие по безработи­це. Досыта ест, пьет и даже хорошо выпивает, ездит на стареньком автомоби­ле, и что бы ему не жить да не радоваться? Но он всеми и всё время не до­волен, он ругает всех, ненавидит всех, особенно богачей, которым страшно завидует. А богач уже всего наелся, всего напился, понастроил во всех кон­цах земли коттеджей и дворцов, и все бы хорошо, да вот хотел "заработать" еще один миллиард, но "честный" конкурент "обул" его, и теперь придется рас­кошеливаться самому на целый миллиард. К тому же недавно баллотировался в депутаты областной думы, но не получилось, только здорово поиздержался и опозорился. Какой кошмар! Хоть в петлю лезь... Но окажись какой-то волшебной силой тот бедняк из безработных на месте несчастного богача, через некоторое время после непродолжительной эйфории от нежданного счастья, он оказался бы точно в таком же положении и состоянии: хоть волком вой!
   За время от Гаутамы Будды Противник Бога поработал здорово, успехи его, победы в противостоянии с добром просто ошеломляющи. Духовная деградация в мировом масштабе достигает уже критической глубины пропасти, и падение это всё ускоряется. Под руководством "царя познания" сатанинские приемы и способы целенаправленного разжигания самых низменных страстей челове­ческих становятся всё искусней, всё изощренней, которые вытравливают и га­сят последние Божественные искры и проблески в душах людей, и потому сто­ит ли заводить опять разговор о каком-то там нравственном перерождении, не поздно ли?
   Нет, НОМО, если ты считаешь себя сапиенс, и если это действительно так, то оглянись на свои дела: задуматься и одуматься еще не поздно. И не дай Бог, если это произойдет после глобальной катастрофы, когда случится то, что от Иоанна и даже раньше называется концом света, и оставшаяся в живых какая-то кучка людей встрепенется и вздрогнет от громового голоса одного из сво­их сильного Божественным духом соплеменника: "Братья! Сестры! Как мы живём, что мы делаем!!! ". Этот голос Разума ты должен услышать сейчас, и что­бы уменьшить вероятность скорого наступления конца света, ты, человек разумный, должен постепенно начать жизнь осознанную, руководствуясь ИМ, голосом Разума свыше: не твори зло! Не делай людям того, чего себе не желаешь! И ты встанешь на верный путь нравственного совершенствования и перерождения. Подавив однажды в себе страсть - желание и тем осознанно не причинив зла ближнему, ты не будешь испытывать страдания из-за не удовлетворенного желания, потому что место зла сразу же заполнится добром. И ты, может быть, уже с первого раза переживешь огромную радость, граничащую с абсолют­ным счастьем. Конечно, Князь мира сего так просто не сдаст своих позиций, Он будет бороться за тебя, и страдания твои не исчезнут еще долго. Но стра­дания эти постепенно перейдут в другое качество, они будут просто друго­го порядка, страдания, от которых ни в коем случае не следует избавлять­ся с помощью психотерапевта или методами индийских йогов. Муки совести! Той самой совести, которую не признавал шекспировский Ричард - горбун, от­вергал философ Ницше, которую презирают возомнившие себя сильными и ве­ликими в мире сем.
   Совесть-первый шаг к излечению от нездоровья своего духа, самое начало пути к просветлению, к Богу. Если ты целый день не находишь себе места, не можешь ночью уснуть от переживания, что ты где-то кому-то нечаянно не то сказал и обидел его, а там - погорячился и наговорил лишнего, и если эти пе­реживания не от потерянной материальной выгоды по школе Карнеги, а от ду­ши, то ты на верном пути. Ты не будешь подло и воровски озираясь, хватать самый лакомый кусок, а оставишь его другому и спокойно возьмешь кусок похуже; ты в два часа ночи не включишь громкую музыку, хотя бы и очень было весело и хотелось - соседи спят; ты много еще не сделаешь такого, что было бы неприятно людям. А если нечаянно все-таки что-то такое случится, ты опять будешь переживать, не спать ночь.
   Эти, казалось бы, мелочи, вовсе даже не мелочи, такие переживания рождают­ся во внутренней борьбе противоположностей, и означают очень болезненное и трудное очищение и оздоровление духа человека, победу добра над злом. И эти победы над собой нейдут ни в какое сравнение с теми победами, которые сотнями лет прославляются "сильными мира сего". Земное человеческое понятие победить, так или иначе, значит причинить сопернику страдания фи­зические и душевные, сделать ему больно, а самому получить от страдания ближнего удовольствие. Будь то банальная драка, война или тот же возвели­ченный ныне спорт - все виды такой борьбы и побед только от Сатаны. Бо­жественный принцип борьбы со злом и победы над ним прямо противоположен принципам Его Противника, и одержанная человеком трудная победа над со­бой и есть победа добра.
   Но победить себя вовсе не значит втоптать себя в грязь, унизить, почувствовать себя ничтожеством. Великие и выдающиеся и без того все время вну­шали и внушили тебе, что ты маленький человек, человек из "народа", что ты - никто (а мы, люди, в своем большинстве именно из таковых). И при этом они лицемерно и во все горло кричат нам о демократии, о всеобщем равенстве и чуть ли не о братстве, продолжая видеть в нас быдло. Нет, всегда помни, что ты у Бога - первый! А потому разбуди в себе дремлющий внутренний протест против насилия, порабощения твоей воли, но не бросайся в ярости на баррикады, даже не выходи с плакатами протеста на улицы - всего этого было уже предостаточно, а ты, как видишь, так и остался, кем был. Лучше ты посмотри однажды на своего важного шефа и разгляди в нем просто человека, такого же маленького человека, как и ты. И продолжай хорошо и добросовестно де­лать свое дело по законам разделения труда, но не заглядывай заискивающе и подобострастно в глаза шефу, не подметай и не размахивай перед ним пу­шистым хвостом. Ты у Бога - первый! Но всегда помни, что и твой шеф тоже у Бога - первый, только он больше твоего завяз в сетях Сатаны, а из таких сетей выпутаться удается немногим. И очень не исключено, что ты своим до­брым человеческим отношением хоть немного поможешь ему в этом.
   Нет на земле людей лучших и худших, нет великих и ничтожных! Всегда бы­ли и есть люди более одаренные какими-то качествами, способностями, но ведь даже сама характеристика, выделяющая его среди других, происходит от слова "дар", т.е. это не его личная заслуга, он одарен свыше с непременным сопровождением "дара" свободой воли. И вот тут начинаются все беды чело­веческие. Пользуясь Божественной свободой воли одаренный свыше талан­том "гений" под нашептывание Противника Бога извращает абсолютную исти­ну Божественной любви, втискивая ее в законы относительности: только я у Бога - первый, я - самый лучший, а все другие плохие. И все чертово колесо науки, техники, экономики за века раскручено именно такими людьми. И пускай оно пока продолжает крутиться, это чертово колесо, его уже просто так не остановишь, потому что, всё идет по задуманному плану Противника Бога, конечным результатом которого должна стать глобальная катастрофа, конец света. Спасение наше не в механическом разрушении сложнейшей иерархичес­кой системы, сложившейся за тысячелетия, потому что это закончилось бы
   тоже катастрофой. Пускай каждый из нас продолжает делать своё маленькое дело: кто крутит винт, кто переписывает бумажки, кто пересчитывает свои деньги, кто мусорит, и кто подметает за ним. Но должно исчезнуть рабство! Понятно, что на миллионера по-прежнему будут "пахать" тысячи и тысячи "свободных граждан", но эти изощренные "цивилизованные" формы рабства из показ­ной лживой демократической свободы должны перейти в истинную свободу, свободу духа.
   Но эта внутренняя свобода, свобода духа должна обязательно контролиро­ваться совестью, что никак не будет означать "чтоб сильных обуздать и обессилить". Потому что сами сильные, порабощая и подчиняя чужие воли собственной воле, никакой свободой не обладают, они сами на коротком поводке у настоящего и всесильного поводыря. Выведенный на очередную "прогулку" куда-нибудь на Канары или на "охоту", натягивая до боли в шее поводок, такой человек часто глубокомысленно изрекает к великой радости поводы­ря: "я не верю ни в бога, ни в черта", и тут же послушно выполняет команду "фас-с!", набрасываясь на указанную жертву. Но потенциальная жертва, будучи тоже на поводке у того же поводыря, может оказаться сильнее, чем ожидалось, и тогда начинается свалка с визгом и рычанием. Понятно, что такая карти­на грызни с визгом и лаем грубоватая образность, в жизни при демократических свободах - это судьи, адвокаты, подкупы, взятки, но... и киллеры тоже. Сам всесильный поводырь пребывает за ширмой тщательно спланированного им ие­рархического устройства общества, где над каждым сильным главенствует еще более великий, и так до самого "короля", который уж просто упивается собственным величием, и не подозревая о своей наивности. "Чем больше власти, тем она слаще",- уже на смертном одре когда-то пооткровенничал один из таких вот "великих", который, судя по его признанию, так и не понял, кем он был всё то сладкое время. "Короля играет свита" - эта театральная сце­ническая полушутка вполне отражает то положение в верхах общества, которое всегда было и всегда есть. Верные слуги в поклонах и реверансах возвели­чивают своего короля, ослепляют его мнимым величием, а сами, пользуясь этой слепотой, делают за его спиной дела и делишки уже ступенью ниже. Они ведь тоже на своей иерархической ступени сильные и великие, и так постепенно ослабевая, до самых-самых низов все построено на лжи. Вот потому внутренняя свобода, контролируемая совестью, должна проделывать обратный путь, обратное направление - снизу вверх. Ведь "низы", при всей своей тем­ноте, невежестве и слабости обладают тем, что извечно называлось народной мудростью, которая чем выше по "лестнице", тем не доступнее.
   -------------------------------------------------------------------------------------
   Итак, спасение человечества только в нравственном перерождении, в корен­ном пересмотре своего отношения к жизни. Находить и видеть цель и смысл жизни в научно-техническом прогрессе, т.е. в конечном итоге в сытости, лени и комфорте не оправдывает себя хотя бы уже потому, что жизнь отдель­ного человека на земле - только миг, да и всего человечества в вечности немногим больше. К тому же и в этот короткий миг человек все время несчастен. Искусственно удлинять жизнь человека на десяток-полтора лет и вовсе бессмысленно - всё равно умирать, да и о последствиях долголетия миллиардов людей не трудно догадаться.
   Конечно, проблема нравственного совершенствования вовсе не нова, она
так же стара, как и мир. Но, в который раз повторимся, выбранный человеком
путь совершенствования, указанный "царем познания и свободы", когда рациональное мышление главенствует над разумом и мудростью, этот путь привел нас уже к краю пропасти, к близкому концу света. Покорившись законам необходимости, и став фактически рабом её (в самом широком смысле этого философского понятия и до бытовых мелочей), человек практически лишил себя свободы выбора с тех пор, как он себя помнит. Разделясь в обществе на господ и рабов, на аристократов и плебеев (schlicht), человечество тем самым преданно и безоглядно служит одному и только Ему! самому глав­ному хозяину на земле, Князю мира сего. Порабощение чужой воли, насилие над ней есть наипервейшее зло, начало и неиссякаемый источник всех зол в человеческом обществе, и борьба со злом, не затрагивающая этих его ис­точников, просто бессмысленна. Ведь внутренний протест против насилия при­сущ каждому человеку, и этот-то протест и материализуется в его зло-дейст­виях с незапамятных времен. Вот почему мудрые заповеди древности "не убий", "не укради", "не завидуй" злободневны по сей день, вот почему сегодня кра­дут, убивают и завидуют уже в таких масштабах, какие библейскому Моисею и не снились. Более того, все эти мерзости, с некоторых пор обобщенные в одно понятие "борьба", считаются двигателем прогресса, и если не красть, не грабить, не обманывать, то, чего доброго, все покроется плесенью, загниет и встанет. Даже А.С.Пушкин при всей его гениальности, сын своего времени, за­писал где-то в дневнике то ли в шутку, то ли всерьез: "Зависть - сестра со­ревнования, следственно из хорошего роду".
   Да, если зависть, жадность, хитрость, конкуренция, соревнование и все про­чие бесчисленные сестры благородного семейства будут затухать, и посте­пенно исчезать, то бешено раскрученное дьявольское колесо истории тоже начнет сбавлять свои обороты - это уж точно. Но что тогда будет, чем может закончиться всё? Тоже конец света? Как в басне о пчелах Б.Мандевиля/1714г/: Юпитер разгневался на пчелиное государство и решил покарать улей... ЧЕСТНОСТЬЮ, после чего улей обеднел, ну и погиб, конечно. Нет! В том-то и дело, что нет, такое "наказание" для человечества стало бы началом его нравствен­ного перерождения, а в конечном итоге - просветления его.
   Вот только кто "накажет", кто научит, как избавиться от этих проклятых сестер благородного семейства? Много было за века учителей человечества и великих и выдающихся, которые пытались это сделать, но при всей их вели­кости они были тоже люди, просто люди, ограниченные пространством и време­нем, сыны своего времени, и роли Юпитера сыграть просто не могли.
   Божественный Платон, как его называли последователи и почитатели, не представлял свое идеальное государство без рабов, воинов, чиновников, хоть и мудрых, и с высоты сегодняшнего времени и простому смертному легко догадаться, во что бы превратилось такое искусственно созданное общество через одно-два поколения. Даже социалисты - утописты, более близкие к нашему времени, не могли обойтись в своих вымышленных идеальных государствах опять же без рабов, смертной казни, без страха перед возмездием. Потом научный ком­мунизм, марксизм - ленинизм, так привлекательно и заманчиво выглядевший в теории, но где БОРЬБА была поставлена во главу угла, и всем известно, как все протекало на практике и чем закончилось.
   Всех своих великих учителей человечество знает, помнит. Одних, идеи, кото­рых опробованы на практике, ругают, другими восторгаются, еще больше воз­величивая их, но жизнь во времени бурлит по каким-то неведомым нам зако­нам, и никто, даже самый великий из людей, не сможет изменить направление этого бурного потока. И кто знает, быть может, только пройдя через все из­вестные и неизвестные исторические катаклизмы, а особенно через очень рискованное намерение познать истину путем просвещения и познания чело­век и может, наконец, понять: кто он, зачем он, как должно жить; научится четко разделять светлую и темную стороны противоположностей, Божествен­ную и сатанинскую. Поймет, что на космическом корабле он до Царства Божия не долетит никогда, да и вообще в космосе ему делать нечего, не там его счастье. Поймет, что всё, всё в относительном мире имеет начало и ко­нец, даже само понятие бесконечности времени и пространства относительно. И сам человек живет только сегодняшним днем, потому что он в этом мире явление временное, вся история человечества имела начало и будет конец её. Вот только какой конец? Предполагаемая неизбежность испытания наде­ленного от Бога свободой воли человека при выборе за Кем идти, ещё не есть гарантия, что он, наконец, сделает правильный выбор или успеет это сделать. Не зря тревожит многих людей сегодня предчувствие конца света, и уже не какого-то далекого, неясного, мифически - библейского, а реального, которому есть очевидные предпосылки.
   Многие философы прошлого тоже усматривали историческую неизбежность всех праведных и не праведных деяний человека на Земле, метаний его меж­ду добром и злом. Вот только оправдывать эту неизбежность онтологически, когда все идет на Земле по заранее предусмотренной Божеством схеме, что всё Им заранее предопределено, не следовало бы. Потому что такое предопре­деление напрочь перечеркнуло бы самую главную милость Божию - свободу во­ли, о которой философы, сами себе противореча, тоже говорили постоянно. Да, Господь Бог вовсе даже не взирает равнодушно и безучастно на нас греш­ных. Но Он, не ограничивая свободы воли, постоянно эманирует благодать на всю нашу необъятную вселенную, на всё царство Князя мира сего; Он - абсолютное добро, и без Его благодати не могло бы быть ничего, ни нас бедных и грешных, ни даже самого Князя, который пока управляет нами.
   Упомянутые философы всегда и часто с восторгом вспоминают имена кро­вавых завоевателей далекого прошлого и уже без особого восторга о более близких по времени, но тоже как о великих полководцах, императорах, кото­рые намеревались покорить весь мир и создать мировую империю. В этом их стремлении усматривается тоже чуть ли не Божественный Промысел объедине­ния (единения) людей. "Война - одна из благородных (?), хотя и ужасных форм борьбы"... " Цель войны - мир и объединение". (Н.Бердяев). Да, если исходить из того положения, что все в этом мире противоположностей имеет две сто­роны, то и Александр Великий, и Чингисхан Великий и все прочие великие пассионарии, неся смерть и ужас, оставляя после себя пепел от городов и сёл, горы трупов, не ведая того, давали начало сближению людей из разных, далеких друг от друга сторон: востока и запада, юга и севера. Мировая империя, мировое господство - сатанинские измышления множества исторических знаменитос­тей. Но может быть сегодняшняя глобализация экономики, а в результате все убыстряющееся образование действительно одного государства на всем зем­ном шаре и есть последствия и очередной этап объединения всех людей. Сколько времени это продлится, если "у Господа тысяща лет яко день един" никто не знает и не может знать. Только одно понятно, что конечным и за­вершающим этапом объединения должно бы стать единение и полное исчезно­вение рабства, что будет началом просветления людей. - Пока же кроме финан­сово-экономических сетей, опутавших весь мир (юридически прямо-таки самых законных и гуманных, о чем уже шла речь), когда в рабстве у стран-аристок­ратов оказались целые континенты, рабство продолжает быть и в той ста­рой, древней форме. Эти богатые страны - аристократы, уже ожиревшие и обленив­шиеся, под маркой самых-самых демократических прав и свобод для людей, ис­кусственно приоткрыли маленькую щель в своих законах, в которую, растал­кивая друг друга, хлынули добровольные рабы из беднейших стран, гастарбайтеры, готовые за гроши взвалить на себя самую тяжелую и грязную рабо­ту. Но и здесь по законам относительности есть положительная сторона. Привыкнув к незнакомым условиям, как-то обустроившись гастарбайтер по­степенно, правдами и неправдами переселяет к себе родных, знакомых, помо­гает из солидарности и незнакомым соотечественникам. Постепенно страна "благодетельница" наполняется и даже переполняется этими рабами, происхо­дит сближение и перемешивание культур, обычаев, через смешанные браки лю­ди роднятся и т.д. и т.д.
   Впрочем, нет надобности перечислять все признаки и факторы образования единого государства на земном шаре, эти признаки у всех на глазах, на гла­зах в буквальном смысле, потому что сатанинские чудеса науки и техники обо всем говорят и показывают и в том углу и в этом, даже в самой бедной квартире. А из того, что говорят и показывают можно сделать такой вывод. Государства - аристократы, которые пока правят миром, от пре-сытости и лени в скором времени подвергнутся упадку и разложению, как это было в древности в рабовладельческих цивилизациях. На смену им спешит возрожда­ющийся Большой Восток. Но Восток, после многовековых унижений, с его древ­нейшей культурой и традициями, не будет претендовать на господство в ми­ре, не будет с высока и с презрением смотреть на униженных и оскорблен­ных, как это всегда делал Запад. Более того, он с его искренней вежливостью и оскорблять и унижать никого не будет. Наоборот, Восток даст толчок и на­чало истинному единению людей. Но существует огромная опасность того, что агонизирующий колосс в припадке отчаяния может решиться на крайние меры и пустить в ход смертоносное оружие, которое принято называть оружием массового поражения. Вот тогда всё, тогда - конец света... Остается только надеяться, что все тот же взаимный страх отведет дрожащую руку от дьявольской кнопки и поможет взглянуть на жизнь другими глазами.
  
   Подводя итоги сбивчивого и не очень последовательного разговора о доб­ре и зле, еще раз вернемся к той мысли, что в человеческом обществе нача­лом и причиной всех бесчисленных зол является НЕРАВЕНСТВО. Мысль эта да­леко и вовсе не нова (всё уже было!), но осуждение его или, наоборот, оправ­дание порой даже онтологическое всегда ведется с точки зрения неравенст­ва социального или, как говорили недавно, классового. Многовековые, часто кровавые попытки иерархического переустройства общества в справедливое общество в принципе ничего не изменили, и в самых-самых лучших нынешних демократиях демос вовсе не кратос, а правят всё те же аристократы. Сми­рение же и оправдание неравенства со ссылкой на небесную иерархию, где тоже есть и ангелы, и арх-ангелы, которых "никтоже виде нигдеже", это толь­ко результат и показатель нашего полного неведения, полной беспомощности в вопросе: откуда мы, кто мы, зачем мы, зачем всё. Все наши знания об этом построены на догадках и предположениях, а если кому-то из людей, заслужив­ших своей жизнью Божественное озарение, приоткрылась вековечная тайна, и он что-то увидел, узнал и пытается поделиться сокровенными знаниями с на­ми, мы, может быть, и поверим, но тоже не очень. Жемчужина мудрости челове­ческой "сомневайся, но не отрицай" как раз и отражает такое вот наше полу-верие, и, может быть, служит одним из факторов, содействующих спасительному для нас закону "равенства добра и зла". Почему же нам не дано, знать? Потому что это, наверное, тоже связано со свободой воли. Я сам, каждый из нас, наделенный свободой выбора, должен самостоятельно разобраться, что есть добро, а что зло и сделать свой выбор. Если же нам дать точные знания, то это будет похоже на предвыборную кампанию в демократических странах, и ты будешь выбирать не того, кого бы хотел сам, а того, которого расхвали­вают и на которого показывают другие. Только в одном можно быть стопроцентно уверенным, что НЕРАВЕНСТВО, ие­рархическое устройство относительного (только относительного!) мира ни­как не от Бога, это есть тот же таинственный результат противостояния и сосуществования абсолютного добра и абсолютного зла, о котором мы и говорим здесь всё время.
   0x08 graphic
Как мы мало знаем, мы не знаем ничего! Даниил Андреев в своей зага­дочной книге "Роза мира" пытался поделиться с нами своими озарениями, но его, кажется, даже не приняли всерьёз. А он уверенно и подробно рассказывает там об этой иерархической лестнице нашего мира, состоящей из 242-х сту­пеней, поднимающихся к абсолютному, к Богу, на одной из которых временно живем и грешим мы. Д.Андреев называет эти ступени слоями, что значит то же, когда мы говорим о предполагаемых других измерениях, параллельных мирах и т.д. Сомневайся, но не отрицай!
   Сложившаяся на нашей ступени своя дьявольская иерархия состоит из бес­численного количества всё уменьшающихся лестниц вплоть до стоящих друг перед другом двух приятелей, у каждого из которых нет-нет и промелькнет в голове в разных вариантах мысль: я - лучше тебя. И вот с этих-то пота­енных мыслей и начинает разрастаться неравенство до неравенства социаль­ного. Т.е. корни его в нездоровье духа, в противостоянии в каждом челове­ке добра и зла, в котором Противник Бога от библейских Авеля и Каина, Си­ма и Хама до наших дней нашептывает каждому человеку, что он лучше дру­гих. А отсюда - борьба с порабощением свободных от Бога воль, и всё выте­кающее из этой борьбы большое зло.
   Впрочем, об этом мы поговорили уже достаточно много, попробуем лучше представить, как же должен измениться мир, измениться человек на очередном этапе своего развития.
   Умные люди в разные времена, разбирая и оценивая поэтапное развитие человечества, подразделяли его условно на периоды младенчества, детства, юности и т.д. Так и не найдя вразумительного ответа на главный вопрос: откуда мы, мыслители к периоду младенчества отнесли древнеиндийскую куль­туру, которая отличалась созерцательным характером. За ней следует культу­ра персидская, впервые конкретно подразделившая бытие на противоположности: добро и зло. Дальше - Египет, где возникают астрология, математика, механика. Между детством и молодостью соединяющим звеном является древние семиты. Периодом цветущей молодости считается греко-латинский период. Сейчас, за­вершая период материалистического образа мышления, посредством просвеще­ния и познания навалив горы часто никому не нужных так называемых мате­риальных ценностей, фактически поставив себя уже на грань гибели, челове­чество должно, наконец, повзрослеть окончательно. Такой возраст, как возраст отдельного человека к 50-60-ти годам, это вершина всей прошлой кипучей деятельности, за которой должна последовать мудрость и обращение к Богу.
   Нравственное перерождение человечества начнется после полного и окон­чательного объединения людей в одном всемирном государстве. Это не проро­чество, это продукт относительного мира - логика. Но объединение еще не есть единение, а потому предстоит пройти еще долгий путь. Философы-материалисты учили нас, что великие личности выделяются и выдвигаются назревшими собы­тиями, временем, в котором они живут, условиями, обстановкой, т.е. востребованностью. Не случись, не назрей такое востребование, эти люди прожили бы незаметную жизнь. В новых условиях повзрослевшего чело­вечества будут востребованы временем люди сильные Божественным духом, свободные духом, и они-то и дадут начало нравственному перерождению все­го человечества. Тот бессознательный внутренний протест против насилия, протест против вторжения в чужой духовный мир воли - насильницы, породив­ший столько зла на земле, с возрастом человечества перейдет в другое ка­чество. Внутренне свободный сильный духом человек просто неприступен для поработителя его воли. Более того, сам потенциальный насильник, столкнувшись с таким человеком, невольно попадает под благотворное влияние его и неза­метно для себя меняется в лучшую сторону сам. Мы уже говорили о том, что такие сильные Божественным духом люди были всегда, и в противос­тояние добра и зла они и только они были спасителями мира сего. Ho они были востребованы и выделялись из масс только в самые трудные моменты для какой-то части людей или для всего государства, и сделав свое дело, опять растворялись в массах и продолжали жить незаметную жизнь. В новых исторических условиях, грозящих глобальной катастрофой, концом света, та­ких людей будет появляться всё больше и больше, а под влиянием их пойдет цепная реакция в прогрессии, увеличивающая количество сильных духом лю­дей. Это и будет нравственным перерождением человечества, обращением к Богу, обращением истинным, а не фарисейским, которое сегодня имеет место, чего греха таить.
   НЕ ТВОРИ ЗЛО, всеми силами не делай этого - вот первейшая заповедь человечества новой эры. На первых стадиях процесса нравственного пере­рождения людей поведение человека будет управляться сознанием, и контро­лироваться совестью, но постепенно для него будет просто немыслимо да­же подумать о ком-то плохо, а уж о каких-то злых намерениях и говорить нечего. Такое состояние духа человека, выздоравливающего духа, угодно Богу и губительно для Его Противника.
   Но здесь надо оговориться, воздержавшись от радостного восклицания о ПОБЕДЕ добра над злом, хотя сдержать себя и трудно. Дело в том, что челове­ческое слово и понятие победа рождено в борьбе, спровоцированной Князем мира сего, и означает в большинстве случаев торжество более сильного (хит­рого, коварного, подлого и проч. над слабым / честным? /). Относительно к Богу в противостоянии добра и зла такое понятие как победа мало сказать не - подходяще, но других слов, кажется, и нет...
   Обращение Богу! Духовный мир человека будет очищаться от зла, и пере­полняться добром. Вековечное напряжение противостояния в борьбе, оправданное и обоснованное теориями необходимости выживания и, может быть, даже и отбора, постепенно будет ослабевать до пол­ного исчезновения неравенства, этого неиссякаемого источника всего зла. С затуханием борьбы в корне будет меняться образ жизни, образ мышления людей.
   Страсти - желания, осужденные еще Гаутамой Буддой, жажда наслаждений, богатства, славы, все интересы, все неисчислимые составляющие сегодняшнего представления о полноценной жизни переоценятся или тоже перейдут в дру­гое качество. Изменится отношение и ко всем сатанинским достижениям на­уки и техники. В первую очередь будут затухать производства всевозмож­ной роскоши, а с замедлением бешеных темпов жизни отпадет необходимость вообще в большей части этих достижений. Человек поймет, что ему надо сов­сем немного! Он откажется от мясных блюд, "Воздержися от мяса, оно помешает природе при очищеньи твоём", (Золотые стихи Пифагора), все от мала до вели­ка будут в меру трудиться, и "хлеба насущного" хватит всем. С коренным изменением образа жизни будут исчезать и вовсе забываться все ни кем не сосчитанные тысячи болезней, с которыми тщетно пытается справиться наука сегодня; человек всегда будет практически здоровым, а в случае каких-то все-таки недомоганий, он будет лечить себя сам. Изменится отношение к КРАСОТЕ, этой, как говорил Л.Толстой, иллюзии добра и истины, искусство переста­нет "удовлетворять низкие интересы и грубые вкусы", оно вернется к своим истокам - в церковь.
   Начнется постепенное ПРОСВЕТЛЕНИЕ человечества! Трудно это представить, но полностью очистившийся дух человека от гнетущей тёмной противополож­ности приступит к очищению от неё и плоти человеческой. Каждая клетка ор­ганизма одна за другой будет расщепляться из единства на эти противопо­ложности, и тёмная половина отторгаться вон. Просветленному человеку уже не нужно будет насильно принуждать себя " воздерживаться от мяса", как советовал Пифагор, ему для питания вообще не нужны будут не только "зверьё розноличнии, и птица, и рыба", но и пища растительная. Он будет напитан, как говорят в народе, СВЯТЫМ ДУХОМ! И, в конце концов, у просвет­ленного человечества наступит время самого главного, о чем размышлял, только очень по-своему, еще божественный Платон. Мужская и женская половины человечества сольются в единство абсолютной любви! Свершится то, о чём говорил Иисус Христос (по свидетельству апостола Фомы в непризнанном официально церковью Евангелие): в Царстве Божием нет ни мужского, ни женского... Такой богоче­ловек (так не очень корректно называли просветленного человека религиозные философы), такой богочеловек будет продолжать быть и здесь, на Земле, где он жил тысячи лет, и в то же время где-то не здесь. В другом измерении? В параллельном мире?
   А на самой планете Земля будет продолжаться по-прежнему та жизнь, какой была. Будет мужское и женское, это загадочное разделение ЕДИНСТВА на своеобразные противоположности (пестики и тычинки, икра и молоки и проч. и проч.). Будет продолжаться борьба за выживание, взаимное пожирание и тоже проч. и проч. и неизвестно, сколько это продлится, т.к. у Господа " тысяща лет яко день един". - Таким должен быть конец истории ЧЕЛОВЕЧЕСТВА на Земле, так должно закончиться царствование над ним Противника Бога в этой части относительного мира, где он был Князем многие тысячи лет. Человек! Ты дол­жен это сделать! ТАК УГОДНО БОГУ!
   -------------------------------------------------------------------------------------------------------------
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"