Аннотация: Канун, ход, послед Родительского дня в лицах и символах
Зима
Зима была долгой, точно время, потеряв направление, взбесилось: оно тянулось нескончаемо долго словно монстр-бедолага слепой, глухой, немой хромец часами одолевало несчастный километр, не видело табличек-указателей на весну, лето, осень, не слышало предупредительных свистков мента-капели, не реагировало на толчки-тумаки весенних месяцев, лишь, кряхтя замороженными деревьями, приседало под ударами коротенькими повышениями температуры, но снова выпрямлялось чудовищным холодом. Брела себе проторенной дорогой вперёд и только вперёд - рельсы проложены.
Зима крепила оборону снегом и льдом, собирая с мира мороз, ветра и снегопады, обрушивая на город непогоду.
"Что там в Африке? - скрипело радио. - Хуйня в Африке - жарко: тропики, бля. Это Вам не Россия. А вообще и в России - заебись. Мороз, братцы мои, это испытание. А кто, как ни прошедший трудности природы, одолеет все преграды? Зима идёт, а мы терпим. А потом как разом одолеем мир! Только перетерпеть... "
Зима-зверь покусывала людей, отгрызала пальцы на руках и ногах у бомжей, выедала стылым холодом нутро у бичей, превращала лица в отмороженные комочки с крючками-носами и глазками-дырочками.
"Наконец-то люди спрятались в себя! - вопило радио. - Закройте глаза, там - лето и вечный жар земляного нутра! Ура! Хотели тепла - получайте! Спите! Выкопали за вчерашний день семь замёрзших бомжей! В реанимации Калининского района лежат семь бичей с обморожениями разной степени! Разной!"
Хорошо, что есть зима! Зима - броня, зима - воин, загнавший людей в дома! Зима - оборона от демонов! Потому что демоны господствуют! И оттого люди строят оборону!
Спортивный задор проникал во все поры мира. Все бежали: старички и старушки проворно волокли сумки, молодые парни - молодых дам, молодые дамы - пудры, помады и тени на глазах, автобусы - людей.
"На остановках двигайтесь. Не стоять!" - назидали СМИ.
Март перевалил к апрелю - мир застыл в коме ожидания, свернувшись клубочком вокруг крохотного градусника, с трудом проговаривающего буковки Т. Е. П. Л. О. в зоне "плюс 0".
"НЛО прилетели", - хихикали газеты и научно-популярные книжки, - космос нынче близок как никогда! Гляньте, как ясны звёзды в морозную ночь - через озоновые дыры проникают холод и пришельцы. И вечность".
Получил по морде.
Весна так и не наступила. Сашка получил по морде.
Сильно так получил - без синяков, правда, но оттого не радостнее: дали по физиономии ладонью наотмашь - лицо на миг скрылось в гигантской длани - появилось преображённое: кровь из носа, рта, глаз, ушей, а так в целом только порозовело вокруг матовых болевых складок-морщин. Посмотрел на мир сквозь слёзную пелену: мир тёк перед глазами: двоились - троились дома, шевелился снег, машины расползались на части. Вытер варежкой глаза - осторожно, чтобы не тронуть само лицо, но тронул и взвизгнул от боли. Снова слёзы - опять вытереть, однако на этот раз аккуратнее, но слёзы не проходили - мир продолжал плавиться в потоке движения, литься за границей глаз, нейронов, мозгов: улицы втекали в улицы, дома стояли берегами: "Весна! - Вдруг понял Сашка, - пришла таки зараза!" Слепец разом прозрел, хромой откинул костыль и дёрнул стометровку, мир запел капелью.
"Неужели для того, чтобы пришла весна, нужно плакать?" - завопил Сашка. Лицо болело, слёзы не кончались - всё шли и шли нескончаемыми каплистыми струйками; невытертые сползали по щекам, подбородку, шее, утекали куда-то за ворот, где впитывались в одежду и высыхали на жарком беспотном теле; вытертые - солили рукавички и ладошки.
"Не надо! - крикнул Сашка. - я хочу видеть мир сухим и жарким! "Хрен тебе", - ответил город.
Сашка зажмурился - неловкое движение вызмеило на лице морщины, по морщинистым бороздкам потекла боль, превратившая кожу в сплошной оголённый нерв. Боль заставила забыть о слезах, жаре и сухости. Сашка осторожно открыл глаза и понял, что прозрел...
Пластилин
Детский физиолог: пластилин делают из резины;
пластилин делают из воска;
? из собачьего дерьма.
Внутри Сашки был пластилин, отчего мир вокруг тоже был пластилиновым и суть мира была из пластилина. За границей видимого текла таинственная коловратная жизнь; по непонятным законам громадная бесформенная суть приобретала очертания птиц, животных, деревьев; на расплывчатом фоне проявлялись лица, о чём-то напоминавшие...
Машины ехали, дома стояли, люди куда-то бежали. Предметы и люди расплылись - за призрачными тенями встало что-то неясное. Глаза машин недоверчиво вспыхнули, осветив здания; дома вздрогнули, раззявив рты подъездов и выпустив людей; толпы смешались, перекрещивая и ломая линии тротуаров; дороги вздрогнув, искривились - то ли вверх, то ли вниз, что-то непонятное, может, похожее на зайца, может, - на тигра, проглянуло и невнятно пробормотало сквозь стенды реклам и листки объявлений, афиши театров и кинотеатров, вывески магазинов. Сашка смутился и прошептал слова извинений - огромное око города пристально глядело в него, о чём-то тревожась, над чем-то насмехаясь и о чём-то плача. Необъятное веко поползло вниз, и линия моста пересекла горизонт улиц, церковь и дома. По мосту ехал поезд, разрывая пространство колосьями дыма и тупым носом заглядывая в будущее.
В линиях улиц, в прямоугольниках парков, среди вертикалей домов, между памятниками и мостами змеились морщины города, обещая смех, плач, злобу и сумасшествие, умиление и ...
Сашка плакал во сне, горюя о потерянных сопках и реках, о чистом снеге и нетронутом закате, а люди-тени ходили по городу, разгребая сопротивляющееся трёхмерное пространство и выворачивая наизнанку ярлычки на зданиях.
Тень-человек стоял возле киоска, покупая дешёвые сигареты и заигрывая с молодыми руками продавщицы, мелькавшими в окошечке. Отошёл к дому и закурил. Тень человека поползла по стене, вминаясь в неровный рельеф и затемняя светлые пятнышки; тень росла тем быстрее, чем скорее вспыхивал огонёк сигареты - пепел упал на землю; из тени вышел человек, который подошёл к киоску, купил пачку дешёвых сигарет, позаигрывал с руками продавщицы, подошёл к стене - и в окне Сашка увидел её профиль - линия рта напряжённо, словно у клоуна, угловато двигалась, вздрагивая. Она повернулась в фас, и бесформенная масса головы заполнила окно.
Сашка зажмурился, замотал головой и снова открыл глаза.
Человек-окурок
Троллейбуса всё не было, лишь одинокие бумажки неслись по дороге да лихо звенели ручьи.
Окурки облепили тротуар: они торчали жёлтыми задками фильтров, высовывали обугленные кончики-носы изо льда, гордо возлежали брюшками вверх, суетливо пытаясь не размокнуть и не рассыпаться; свежие окурки, шурша в жёстком весеннем воздухе падали, разбрызгивая искры, и тлели на земле, источая рваный дымок.
"Окурки", - подумал Сашка и стал наблюдать за Ним. Он, маленький и сутулый, в огромной кепке и длинном коричневом пальто, расхаживал у остановки, широко расставляя косолапые ноги. Изредка вскидываясь на наползавшие тени людей и отшатываясь, он глядел себе под ноги; увидев хороший окурок, резко нагибался, хватал его и засовывал в карман. Сашка каждое утро видел его у остановки; иногда, когда совсем уж не было денег и сигарет, мысленно разговаривал с ним.
"Друг, - обращался Сашка, - сегодня чудесный день и ночь была замечательная. Это у меня. А как ты провёл свою ночь? Что тебе снилось? Но это всё не то. У тебя такие большие карманы и в них много чудесных окурков. Дай мне. Я большой и чистый, а ты маленький и грязный, мне нельзя подбирать окурки, иначе я заработаю сифилис или какую-нибудь иную дурную болезнь. Когда я был маленький, - тоже собирал бычки и складывал их в баночку; чтобы не заболеть, я оплавлял фильтр. Но тебе не надо бояться болезней - ты ведь профессионал по собиранию окурков, недаром у тебя такой острый взгляд и быстрые цепкие руки, - ты чувствуешь, какие - с болезнью, а какие нет...
"Видишь, - обращался Сашка к подруге, - какая у него большая шляпа? Это затем, чтобы было больше места для энергии космоса. Ты знаешь, - спрашивал Сашка, - что космос помогает ему видеть большие окурки без болезней на фильтре?"
Подруга не отвечала, а с бездумной радостью пялилась на округлый клочок солнца, высунувшийся из-за тучи.
Человек всё расхаживал вдоль остановки, суетливо нагибался, хватал окурок и совал его в рот, закуривал, а глаза его в это время шарили по земле, выискивая новые.
Сашка снова зажмурился и понял, что пришёл
Родительский день.
Все бомжи в городе были сыты. В каждом укромном месте - под забором, в будках остановок, под лестницами переходов, на скамейках в скверах - везде где не было ментов, сидели бомжи и пиршествовали: флегматично и сосредоточенно поедались булочки, печенье, конфеты; медленно и со вкусом потреблялась смесь разных вин, водки и ликёров, слитых из множества стаканчиков, оставленных на могилках. "Суки они, - услышал Сашка на остановке от лысоватого мужика, тыкающего пальцем в сторону группки бомжей, сидевших в остановке, - воруют с могилок..." "А вам чего, жалко? - перебила его пожилая женщина, - они ведь юродивые, а значит будто мёртвые. У них ни дома, ни семьи. Все под богом ходим, можем сами среди них будем - от тюрьмы до сумы не зарекайтесь, пожалуйста". "Сами вы не зарекайтесь, - ответил мужик, - кто им мешает-то нормально жить? Сталина на них нет. Тот бы их махом заставил их работать - где-нибудь на Колыме, или расстрелять всех". "На всех нас Сталина нет..."- вмешался в разговор кто-то, но Сашке надоела перепалка, и он побрёл до следующей остановки, наблюдая за бомжами. Где-то они сидели и мирно переговаривались, где-то, уже изрядно пьяные, ругались; большие женщины с опухшими лицами и синяками под глазами провожали ненасытными взглядами молодых парней.
Ух ты! Рядом с музыкальным киоском отплясывало несколько бомжей, в окружении десятка любопытных. Под меланхоличную слезливую музыку пятеро костлявых грязных мужиков и две женщины с багровыми одутловатыми лицами, не обращая внимания на зевак, медленно и сосредоточенно кружились в вальсе - поодиночке, но каждый с воображаемым партнёром, галантно кланяясь, приглашая кого-то невидимых, отводя призрачных танцоров на место и приглашая новых. "Уроды..." - услышал Сашка за спиной и поспешил дальше - к звукам оркестра, доносящимся издалека и складывающимся в бравурную мелодию. Пока Сашка шёл до оркестра, мелодия сменилась: зазвучала залихватская грузинская музыка. И здесь плясали бомжи. Здоровенная толпа создала круг, в котором отплясывали около двух десятков пьяных людей в лохмотьях, азартно вскидывая ноги, пытаясь идти вприсядку и крича "Асса". Толпа прихлопывала в ладоши и притоптывала. Лучше всех плясала толстая рыжая тётка с бутылой в руке и три неправдоподобно усатых мужика в рваных, но - костюмах. "Эх-ма!" "разойдись!" "генацвале!" "бамбарбия!"- покрикивали плясуны, "хлоп-хлоп" - отвечали руки толпы. Не удержавшись, два прилично одетых, но помятого вида и пьяных мужика выскочили из круга и присоединились к танцорам. Вслед за ними вышли две пьяные молодухи и неспеша стали помахивать платочками, оттанцёвывая что-то русское-народное. "Во поле берёза стоя-а-ла!" - выла толпа под грузинскую мелодию. "Пора" - решил Саша, краем глаза увидев свой троллейбус, и, с трудом подчиняя ноги, уже начинавшие отплясывать что-то грузинское, пошагал к остановке.
...Сашка ехал в троллейбусе, восторженно мусоля в кармане печенюшку, украденную с могилы.
Сквозь лениво сощурившиеся сашкины глаза продиралось огромное сытое солнце - оно расползлось на всё троллейбусное окно, расплескалось на сиденьях и полу, на довольной сашкиной физиономии. Сашка сидел и думал, был ли один из бомжей, евший на остановке булки и печенье, Христом.
"Волосы у него как у Христа - длинные, волнистые; глаза такие же - большие и горестные, ещё у него треугольная вьющаяся бородка, прямой нос и весь оно какой-то... христосный". Сашка представил его на кресте: всё получалось - изгибы тела точно вписывались в линии креста; руки и тонкие ступни были словно созданы для гвоздей.
"У нас в доме парень умер, - вздрогнул Сашка от шепотливого говорка, - весь двор собрался. Двадцать пять лет, - а он возьми да умри. Астма. - Плотная пожилая женщина смотрела в пол и говорила, кажется, сама себе. - Дня три проболел - и всё. Мы его всем двором провожали". Сашка взглянул в окно: троллейбус плавно обгонял похоронную процессию. Недовольные мрачные лица провожали взглядом троллейбус, который посмел обогнать покойника.
...Скоро лето - понял Сашка, надев очки. И пошагал от остановки домой.