Настоящая пыль была на глинистой дороге от поселка Темкино до деревянного моста на нашей речке Воре. Она — рыжая и теплая, как парное молоко, она — пушистая и нежная, как шерсть кота Василия. В нее погружаешься как в воду, того и гляди поплывешь, пока тебя не выгонит на обочину подвода или полуторка...
Тянуло меня, сироту, в эти грустные рыжие волны, ласковые, как материнские объятья, и под музыку проводов, натянутых на столбах вдоль дороги, пыль вбирала меня в себя и обволакивала нежно-солнечным шепотом:
— Ты вышел из меня, сынок, и ты вернешься ко мне. Ты — пылинка моя родная...
Говорят, что теперь та дорога заасфальтирована и по ней курсируют автобусы. Добралась-таки цивилизация до укромного уголка моего детства. И никогда не погружусь я босыми ногами в созданную тысячами поколений подошв, копыт и колес первозданную рыжую пыль...
Не осталось ее на моем теле, омытом рекою, дождями, озерами. Но обуревает меня сумасшедшая мысль — горько заплакать, растереть слезы пальцами и поднести к глазам в надежде: а вдруг да и задержалась какая-то ее частица в одной из ранних моих морщин...
Рыжая!
Я не забуду тебя. Жди меня, Рыжая, я приду. И мы проложим с тобою новую дорогу — без этого дьявольского асфальта, — дорогу для нового мальчика, сироты будущего...