Аннотация: Роман в трёх томах по 370 страниц. Формат 60х90 1/16 Усл. печ. л. 23,5. Тираж 500 экз. Отпечатано в типографии ООО "Нонпарель", Новосибирс, 2004.
Том 1
В виде не всем интересного исключения, я бы ответил так.
В основных чертах человека мы, кажется, разобрались. (Биологически, человек - двуногое животное без перьев (Платон), а социологически, человек - существо общественное (Аристотель), наделённое говорящим языком и способностью предметно-образного и абстрактного мышлению. Разберёмся в основных чертах (свойствах) личности героев.
Существует несколько точек зрения на природу подвига и героизма, но наиболее сильны две из них. Одна утверждает приоритет материальных стимулов, стремление цели личности к высокому положению в обществе. Другая придерживается чистого идеализма, заключающегося в бескорыстном служении Родине - Отечеству, своей Земле, своему народу, царю (князю) и промежуточному правительству. Сразу скажем, что язычники следуют второй точке зрения, которая соответствует их мироведению и Языцам. Однако между данными позициями есть несколько моментов соприкосновения, свойственных гражданам без различения
18
вероисповедания и национальности.
Может быть, следовало бы разъяснить, что такое подвиг и героизм в общепринятом положении? Да тут просто, я понимал эти понятия, как и все. Подвиг - это доблестный, героический поступок, важное по своему значению действие, совершенное в трудных условиях. Героизм - способность к совершению подвига, а Герой - исключительный по смелости или по своим доблестям человек.
Подвиги совершаются в системе ценностей, принятых обществом в качестве идеалов. Сквозным идеалом эпох служит подвиг, направленный на уничтожение врагов и спасение людей. Врага уничтожить большая заслуга, спасти человека - высшая честь. Самопожертвование было самым ярким проявлением подвига, пока не возникли камикадзе и шахиды. Последние заняли почётное место в восточной культуре и, наконец, возобладали в мусульманском мире как искажение природы подвига. Доминантой подвига стало не уничтожение врага, а уничтожение мирного населения, приравненного к врагу. Мирное население стало заложником подвига-терроризма. Где истоки явления?
Господа литераторы стали сексологами, а сексологи - литераторами. Все проявления психики людей свели к психоанализу и выбросу адреналина-тестостерона. Секс - гормоны, стресс - гормоны, страх - гормоны, героизм - гормоны... Только геморройные идеологи, то есть литераторы-сексологи, додумались до гормональных героев. Сначала высоким слогом об упоении в бою, об упоении совершения подвигов. Потом ближе к телу. Дескать, всё героическое описал Гомер, ничего нам не оставил. Дескать, мозг героя ведёт себя не лучше, чем мозг крысы в эксперименте. Бесконечно замыкая провода сексуального наслаждения и разрядки, она жмёт и жмёт, ей давай, давай, и давай. Крыса хочет получать всё новые ощущения, пока не издохнет. Точно так же ведут себя и боевые герои... Однажды совершив некий подвиг и, испытав сложный комплекс наслаждений, он хотел бы повторить его снова. Ему необходимы новые выбросы гормонов победного настроения, торжества, самозащиты. Он втягивается в производство смертельной опасности, в которой только и может проявиться его предельная возможность невероятного наслаждения... Если он не щадит себя и идёт на смерть, ради очередного подвига сам, то вопрос о гуманизме к врагу снимается как наивный. Ему доставляет наслаждение убивать врагов, убивать и убивать... Герой становится преступником. И вдруг боевые действия прекращаются. Для экстремального героя наступают чёрные дни. Организм в обычном мирном режиме не вырабатывает прежних доз адреналина и начинается синдром ненасытности. Герой пытается достичь прежних наслаждений уже с помощью водки, наркотиков, женщин. Для него счастье - новая опасная служба. Герой-преступник становится жертвой... Может быть, так, то есть как экспериментальные крысы, ведут себя бизнесмены, в особенности олигархи, гребущие, гребущие, и никак не насыщающиеся богатством. Может быть, по этой схеме нас оболванивают. Не знаем. Но геморройным идеологам это надо, они разлагают Россию даже во сне. Эту идеологию они естественно, как бы само собой "толкали" по случаю затянувшегося суда над полковником Будановым. Не получится у господ. Гормоны - физиология, а поступок социология, совокупность сознания и общественных идеалов в действии-деятельности. Деятельность к адреналину - тестостерону - либидо не сводится. И Гомер далеко не предел героизму. Гомер, скорее, начало понимания героизма. Эволюционируя, высшая нервная деятельность человека сформировала в нём несколько основных и множество текущих стереотипов-потребностей. На мой взгляд, поскольку я читал об этом и думал об этом, к основным стереотипам-потребностям человека относятся: 1) деятельность, любовь, регенерация и воспитание заменяющихся поколений; 2) необходимость познания и достижение целей; 3) склонность разбогатеть с помощью труда, добродетели Бога, игры случая-чуда; 4) стремление к бессмертию посредством упорства в труде, в искусстве, в героическом поступке, желание признания и славы; 5) потребность пострадать за людей, спасти их ценой собственной жизни; 6) склонность к игривости, ухарству, лихости, фантазии, радости и веселию, желание куда-нибудь написать, что-нибудь выкинуть, отмочить, отколоть номер, ввязаться в авантюру, "совершить подвиг", 7) стремление к высокому и прекрасному, к Богу. Эти духовные потребности - основные.
Неосновные, текущие стереотипы-потребности таковы: есть, пить, спать, валять дурака, бездельничать, обманывать, пьянствовать, блудить, закладывать душу дьяволу и т.д.
В зависимости от особенностей, от полноты либо умеренности воспитания и развития личности человека, преобладает та или иная положительная мотивация его души-духа и практики, или все они соединяются в развитой личности, что весьма нередко. Знают ли о них люди или не знают, признают ли их за положительные или отрицательные побуждения, подвергают ли их одобрению или остракизму - основные духовные потребности являются определяющими движениями нормального индивидуализма. Здесь и надо искать источник готовности человека к героическому поступку, именуемому подвигом. Гормоны здесь, безусловно, играют свою физиологическую роль. Но они вместе с остальными физическими, химическими, психическими и иными свойствами человека обеспечивают его жизнедеятельность и не больше. А подвиг, господа, - это нечто иное. Подвиг всегда несёт с собой пользу Родине, миру, роду-племени. Виктор Карпухин с горсткой бойцов спецназа захватил дворец Амина в Афгане. Это подвиг военного руководителя и военных спецназовцев. Им за это не заплатили денег, а Карпухина даже выгнали из армии. Виктор Конюхов, рассекающий стихию и географию океанов - это личный, оплаченный спортивный рекорд. Юрий Сенкевич, пройдя бесплатную школу познания стихии и географии мира, совершил тихий научный и трудовой подвиг, описывая многогранный мир в своих книгах, и много лет показывая его людям по телевизору. Преодоление трудностей "выживания" в "последнем герое" - это не героизм, а шоу. В замечательном фильме "Спецназ-1" один из персонажей фильма желает во чтобы-то ни стало отыграться на противнике в угоду своему адреналину - это фарс-фальсификат, а не подвиг. Конечно, приятно погреться у костра и попеть песни здесь же, после рюмки чая после успешного форсирования сибирской реки с порогами; или после успешного прохождения пещер спелеологами прийти к тому же костру с гитарой. Одно дело, шоу "последний герой", петлёй привязанный за поднятую руку, под музыку превозмогающий свинцовую тяжесть руки и ждущий награды- бокала шампанского за победу над другими "героями", раньше опустившими руки; и другое дело, когда на твоей шее намыленная петля верёвки и ты, на рёв врагов "Где партизаны"? - плюёшь им в лицо и прощаешься с жизнью...
Нет жесткой дифференциации подвигов, но мы видим различие в поступке "я так хочу, и ничто не
19
может быть выше моих желаний" и роковом действии идти и умереть по приказу командира или своей совести, то есть в военном и "гражданском подвиге", "подвиге учёного", "подвиге любви", "спортивном", "трудовом" и т.д. Мы говорим о Героях, а не о героях, о Подвигах, а не о подвигах.
От адреналиновых героев толку Родине нет. Родине нужны родовые герои, потому что героям своя страна - Родина. Недаром воспитатель бригады подполковник Еланин находил возможным употреблять понятие опричины как родовой защиты Родины. А гормональный герой - это "герой"-биоробот. В нём только программа технологии. Дух традиции и традиция духа в нём теряют свой смысл, потому что адреналин отдалён от традиций и духа - "налом" физиологии. Границей различия служит "линия", "черта" и "путь". Они имеют не только значение образного выражения, но и философское значение меры. "У последней черты", "за чертой бедности", "у опасной черты", "положительный герой" (над чертой), "отрицательный герой" (под чертой), "без чуры-без меры", "линия жизни", "линия поведения" и др. Мыслимая прямая - вот путь-наш-дорога. Это наша условная линия жизни. Это как бы наша черта-мера. Осознанные духовные потребности, направленные на благо людей, выстраиваются выше условной черты-линии меры. Потребности, направленные на удовлетворение самого себя, условно располагаются ниже черты - линии меры. Под чертой оказываются все гиперпотребности, связанные с личным обогащением, грабежом, сексом, гиперчестолюбием, играми с дьяволом и т.п. Условная линия условного обывателя в благоприятных условиях находится выше прямой условной линии жизни и параллельна ей. Выше неё располагается условная линия условной положительной личности. Она всегда стремится вперед и вверх.
Вот здесь и формируются, вот здесь и куются герои - на линии личности, что стремится вперёд и вверх. Условная линия условного обывателя в неблагоприятных условиях находится ниже условной прямой линии жизни и параллельна ей. Условная линия условного антиобщественного элемента находится ниже линии обывателя в неблагоприятных условиях и своим направлением стремится всё ниже и ниже. Здесь "личность" - фотография негодяев, подлецов и преступников, одурманенных психотропными веществами человекообразных существ, названия которым я ещё не нашёл.
Искать личность внутри отбросов и отморозков общества почти то же самое, что искать внутри шлюх прекрасное женское содержание. Таким образом, выше и ниже прямой располагаются базовые пункты характера, совести, судьбы, возвышенной личности и героев. Есть что-то выше героев, но и этого я пока не нашёл. По моему мнению, личность всегда возвышенна. Кажется, это понятно. Тогда поставим перед собой условное зеркало и посмотрим, кто мы: обыватели (выше-ниже), возвышенные личности как потенциальные герои, или антиобщественный элемент?..
Явление героизма скомпрометировано, размыто, изолжено. "Век героев" закончился, его сменил "век людей" и "последний герой". "Героизм отдельного порыва" низведён до абсурда "индивидуальных героических усилий самопожертвования". Навязчивое западное искусство бесстыдно и нагло куёт тип гормонального боевика-экстремиста, никак не удовлетворяющегося "выбросами адреналина". Зависимая российская элита, движимая обезьяньей психикой, перехватывает и заносит в Россию, извинимся, любую дрянь, способную замутить наше сознание. И эту, извинимся, дрянь пытается ещё и онаНчить субъективной терминологией. Например, я сам чуть-чуть не попал на крючок этого вредного влияния. Мне однажды захотелось повторить неповторное, чтобы отхватить более высокую награду, чем я имел, и насладиться течкой адреналина... Благо, меня отвели от беды педагогика моего рода и традиции Руси и России, воспитывающие людей меры. Во имя чего? - вот вопрос, не отвечающий самому себе в современной России. И всё-таки надобно отвечать. Наиболее глубокие, постоянные и одновременно "простые" аргументы я бы выстроил так. Первый - это глубинный глас древнего духа, эпоса и преданий, идущих из подсознания. Глас почти осязательный, едва не сознательный, он ощутимее призывов вождей и офицеров к долгу и совести. Он тем явственнее, чем опаснее для страны. Видимо, духи предков не химерический идеализм, если духи воинов прежних времён постоянно с тобой обитают и действуют черед души. Они воплощались в телах наших предков, а те умирали на той же земле, на которой и нам доводится умереть, они помнят, что есть Родина и она принадлежит духам, точно так же, как нам, живым людям. По обычаю предков, по зову предков исходит понятие Родины и Отечества. Не всем это свойственно. Не свойственно обогатившемуся классу, жирующему в городах. Наука, конечно, тоже обоснует всё по-другому, сведёт к доминанте опасности, которая обрастает мнительностью и суеверием, надеждой на бога. Но мы, кто прошёл, знаем по себе: глас реален, он подотчетен сознанию, он руководит, ведёт, а порою спасает. Нас понимают только поэты: "...Чистоту, простоту мы у древних берём, саги, сказки из древности тащим. Потому что добро остается добром в прошлом, будущем, и настоящем". (В.Высоцкий). "Память сердца не знает преграды. Пращур в сердце твоё постучал: "Вспоминаешь ли, русское чадо, что в дорогу я вам завещал?" (А. Скляр). Героизм пропитан добром, а не гормонами. Нравственностью, а не адреналином. У героев год не за два, не за пять, не за десять. У героев вся жизнь всего лишь за миг вечной памяти. Второй аргумент-феномен связан с совестью и сознанием, с оглядкой не назад, а вперёд, на потом. А что я скажу потом, чем подтвержу родителям и товарищам, что я кровь проливал и отмечен? Этот феномен закрепляется офицерами, которые вдохновляют надежду солдат от имени государства на какие-то льготы... потом. Потом феномен затирается в быту, никаких льгот государство-мошенник не выдаёт, но феномен не забывается. Когда-то отец или дед всё-таки наденет китель перед сыном, внуком, или разожмёт ладонь и покажет - вот! Медаль или орден. А, бывает, из скромности промолчит, полагая, что дети знают. А тем невдомёк, что дед, отец, воевал ради Родины. Третий аргумент очень сложный. В определении природы героизма важно определить не то, чем являемся мы для России, а чем нынешняя Россия является для нас. Да. Россия стала буржуазным государством и, стало быть, чуждым для армии, являющейся ещё народной. Мы не хотим служить буржуазии, буржуазия пусть служит себе сама. Никакие потуги замены народной армии контрактниками постоянной гарантии не дадут. Хотя бы буржуазия кормила контрактников золотом, а их казармы сделала из серебра, контрактники их интересов не обеспечат, стоит обстановке круто измениться. В изменившейся обстановке возникнет другая сторона проблемы. Россия для буржуазии всегда временна, как сама буржуазия временна для России. А для нас, для народа, Россия всегда остаётся постоянной Родиной, нашей страной, нашим Отечеством. Вот за эту другую проблему мы и
20
сражались. За неё становились Героями. Не гормональными, а бесплатными и кровными. Правда, нас было мало, бескорыстных, но мы полагали, что герои сами по себе явление редкое. Здесь мы ошибались. Здесь нас заставляли ошибаться те же геморройные идеологи. Это они нам внушали, что герои - явление редкое. Во время Великой Отечественной войны явление героизма было массовым, это не выдумка идеологов или историков, это непреложный факт. Во время той войны буржуазии не было - был массовый героизм. Не победили американцы массового героизма Кореи, Вьетнама, Кубы...
Возможно, мои аргументы покажутся слабыми. Но именно в этих слабых аргументах теплится вера с надеждой о том, что Родина ещё есть, и её надобно защищать. Во имя вот этого ещё совершаются подвиги. Во имя этого гибли наши друзья и товарищи. Слава, ребята, вам! Мы о вас помним! Вы настоящие родовые, а не гормональные герои! Вам могли приказать умереть, но в этой странной войне нам не приказывали, мы умирали за Родину сами. Кому-то не повезло, они умирали иначе. Героям судьба послушна, обывателям - равнодушна.
Другого, о чём могут говорить нам наука или государство, пока не существует. Всё изолжёно и продано на наших глазах. "А вслед героям и вождям крадётся хищник стаей жадной, чтоб мощь России ненаглядной размыкать и раздать врагам". Эти тысячекратно проклятые олигархи даже не предполагают, что ненависть к ним столь велика, что она не только не даст им вечного благоденствия, но и позавтракать без оглядки они не смогут. А, может быть, и предполагают, поэтому рвут, рвут и рвут, впрок, на потом, с собою в могилу... Прикрываясь при этом жалкими словами о Родине... Но образ Родины, которую мы любим, в которую верим и которой гордимся, мы не утратили, а что приобрели олигархи, то они и утратят, поскольку в них нет места Родине, а в Родине нет места олигархам, потому что нет им места в ограбленных душах и сердцах россиян.
Последней строкой в ранге подвига является самоотверженность эго. Спасись сам, выиграй сам, победи сам! Когда идеалы народов размыты, измельчены, тогда последняя строка может подняться в первую графу героизма, поднимая эго. Но здесь героев подстерегают свои варианты угроз и опасности. Общество не восторгается таким героизмом, а, сочувствуя, отчуждается от него. Полковник Буданов одна из жертв этого рода. Здесь расходятся интересы одного человека-эго, или обманутой группы войск, коллектива, толпы, и целого общества.
С одной стороны, героями не рождаются. Всякий человек желает совершить достойный поступок, который запомнят его дети и внуки. О богатстве дети и внуки, неблагодарные, не запоминают, о подвиге знают и им гордятся. И совершая поступки и подвиги, они и складывают нашу историю и культуру. Не забудем для понимания: привилегии героев - их честь и достоинство, их льготы - уважение и почитание граждан, а это у нас не отнимешь. Поэтому очень важно признание данного имени за данным способом героизма данным способом вознаграждения. Это является завершением человеческой деятельности или героического поступка. Героизм хотя и не просит награды, но справедливость требует воздавать по заслугам. Согласно пониманию наших древних предков, признание паче любого свидетельства. Однако согласно современному пониманию, без свидетельства нет и признания. Материальные вознаграждения, льготы, звания, ордена и медали, и прочее очень правильно являются обязательной государственной стимуляцией ратного дела. Почести Героев - это почести Родины. С другой стороны, героем нужно родиться. Тысячи людей совершают то же самое, что и Герои. Но фортуна их не замечает. Пример, Гагарин. Их было шесть или семь на его место в истории, а выбрали его. Но вот фортуна заметила и ты, будучи уже отобранным природой из миллиардов равноценных частичек живой плоти, то есть будучи уже рождённым, рождаешься второй раз, но Героем, для бремени славы. Героями случаются те, кого из наилучших определяют для этой роли власти или судьба, и которого люди чтут, как кумира, или образ для подражания. Судьба - это ряд случайностей, принявших видимость закономерности. Откуда случайности? Случайности от случайностей? А, может быть, от Бога? Никто точно не знает. Но особенно ценны люди судьбы, которых власти не могут заменить, подменить или затмить, ибо они подчиняются не приказу, а предопределению времени. Остальные как бы прикрываются общей тенью забвения... Это не верно, все должны быть на виду, но, может быть, это и невозможно одновременно. Звёзды на небе все на виду, однако разные континенты их видят в разное время.
К мужеству крутая дорога. По Льву Толстому, война - это тяжёлая работа. Тогда какая же работа у военных героев? Героизм - это высокопрофессиональная работа, сопряжённая с гибелью. Есть профессии исключительно героические: космонавты, спасатели, спецназовцы, разведчики, офицеры, врачи и медсёстры на войне, военные журналисты и операторы. Близко к подвигу примыкают чемпионы спорта, если они, мечтая о золоте призов, помнят при этом о бесценной чести Родины и Отечества. Этим Чемпионам такая же почесть, как Героям или Святым, без которой Чемпионы всего лишь временные игрушки страны, как и те же Герои или Святые без этой же почести.
Героическая работа - это работа-подвиг. Изнурение постоянных, боевых тренировок уже само по себе равно подвигу. Бывает, что сама боевая предподготовка является более трудной, нежели подвиг. Это работа экстра-класса. Здесь не "пан или пропал", здесь, главным образом, работа на результат, главным образом, для страны, для государства, для Родины и Отечества. Самые подготовленные к подвигу люди в процессе его совершения испытывают величайшие муки напряжения, терпение боли, страха и отчаяния. Но они находят в себе силы преодолеть их достижением цели, что и является подвигом. В то время они не думают о наградах, о корысти и признании, чем и посрамляют теоретиков "героизма", основанным на пучке сена перед мордой везущего воз осла. Но, как любая работа не может быть безоплатной, так героическая работа не может быть низкооплатной. Совершенно естественно, страна должна оплатить эту работу-подвиг. Это логика, это разум, это цена. Классик-Ленин писал, что "Предпочтение в ударности есть предпочтение и в потреблении. Без этого ударность - мечтание, облачко, а мы всё-таки материалисты". Предпочтение, что игнорирует государство, не лишне для государства, опирающегося на героев. Потому что, напомним, "обычная работа" становится героизмом, а героизм становится "обычной работой" при высочайшей степени самоотверженности и лишений. Один армейский бронежилетик весит 14 кг, плюс шлем - 6 кг, плюс полная 21
выкладка - 30 кг, плюс оружие; человек в этой амуниции может быть спецназовцем, сросшимся с амуницией и с необходимостью в ней умереть... Вы поняли что-нибудь, господа-штабники и "тыловые крысы"?
Наконец, герои-шахиды, героини-шахидки, кто они? Всё определяет характер целей шахидов и уничтожение ими "мирного населения". Поэт Е.М. Пахомов в стихах "Пояс шахида" против панихид, против отключающих свет и тепло гнид, против обид, за умирающих от холода инвалидов, за русское поле, за речку и лес справедливо "надевает пояс шахида" и "к губам прижимает свой маленький крест". Точно так же, как преступники-гитлеровцы, бушевцы и иудеи зверски уничтожали мирное население. Последние хотели бы уничтожить допустимую ими часть всего человечества, но они террористами себя не считают. Но шахиды, борющиеся против Израиля, США, России способом самопожертвования? Их беда в том, что они, не будучи властью преступных режимов, наследуют их преступные способы. Где самоубийство совершается на голой платной основе - это преступники, "шахиды шайтана" (Шейх Абдалла ат-Турки). Где есть различение бескорыстной борьбы за Родину - это радикальный героизм против её врагов. Их народы истребляли в любом качестве: как рабов, как воинов, как мирное население, как людей. Их героизм не понятен и страшен, потому что он не позволяет откупиться ни одной категории завоевателей. Чеченцы совершали диверсии и теракты сначала бесплатно, потом исключительно за мелкую мзду. Ныне плата возросла, и они перенимают традицию шахидов. Эти борются против России, в которой им всегда жилось лучше самих россиян... При этом шахидов делают насильственно-принудительно под страхом истребления всего рода несчастного кандидата на роль шахида (шахидки). Названия этому гнусному почину еще не придумано.
Эпизоды набегают один на другой. Начнешь об одном, отвлекают другие. Прежде героизма я говорил о политической лжи. Ложь и предательство на войне - это сначала смерть, а потом хуже смерти. Они, то есть смерть и то, что хуже, впитываются сердцем и сознанием оставшихся в живых, а потом они каменеют жестокостью; жестокость, как воздух, распространяется в обществе, где с избытком своей несправедливости; ожесточается, и общество становится годным к большому и малому преступлению, а затем к бунту и революции. Ибо ложь, обман и жестокость - это училище для народа. Так всё взаимосвязано. Ложь опутала каждого человека в России и всю Россию. Как угорелые, из войны и из армии хотят выскочить "за забор", "до Родины дотронуться рукой", а тут свои ковы. И некуда приткнуть себя... Не исключено, что прокляв войну и разочаровавшись в гражданке, многие снова придут на войну, зарабатывать на жизнь из автоматных рожков-магазинов. Что это будут за воины?
Насмотрелся я...
Но вот стала подходить к концу моя служба. Задолго до увольнения в запас многих из нас стали "сватать". Рассказы многих солдат, как их "оставляли", правдивы. У боевых солдат и сержантов ордена и медали. "Иди в училище, генералом будешь". "Подпиши контракт - Героем сделаем". "Мы тебя в сборную России - чемпионом будешь" (Это лично мне). Кстати, чему я удивился, - ко мне приезжал прославленный чемпион. Своим ростом он оказался значительно ниже меня.
- У меня метр девяносто, а у тебя? - щупал он моё тело. - Прослышал я о тебе, - говорил чемпион, - будто четырёх человек в бою поднимал...
- Вгорячах чего не бывает... С моей-то силой...
- Так ты же готовый чемпион Европы. Меня приподнимешь?
- Да ну... Без борьбы и дурак поднимет...
- Тогда с борьбой!
- Постой. Разве для памяти. Айда в зал!
На что я надеялся? А ни на что. Для меня честь и память само событие. Пришли. Разделись. Ха-ха! У обоих не плавки и не трусы, а объёмные юбки... Да ладно. Мы думали, бой будет коротким, нарочным. Так и вышло.
- Покажете, как надо брать? - спросил я грозного соперника.
- Вот, например, так. Одна рука сюда, другая сюда, и...
И в ту же секунду сработала спецназовская подготовка. Чемпион при всех способностях ничего сделать не мог. Сила медленно и бескомпромиссно подтянула его к себе, мгновение подержала его парализованным и - ха! - приподняла того в невесомость и поместила его там, как ребёнка. А затем нежно и легко, как того же ребёнка, поставила на ковёр.
- Как ты успел?
- Не знаю. Руки сами сработали...
- Ну, ты дал. А ну-ка, встань в партер, я смогу тебя приподнять?
- А вырываться можно?
- Конечно. Как я схвачу тебя, дам команду...
Встал на колени и вцепился руками в ковёр. Чемпион обошёл жертву, смакуя реванш, не торопясь, обхватил её под грудью и под промежностью.
- Давай! - а сам рванул тушу вверх. Но что это? Туша жертвы сделалась змеем, вывернулась в падении на бок, а ещё через минуту борец висел в воздухе вниз головой, его за пятки держал победитель... И опять нежно его подкинул, перевернул, поставил на ноги на ковёр.
- Да! Тут не Европой пахнет.
22
- Будет. Это я с дури. Я один раз, так же с дури, у мастера выиграл партию в шахматы, а потом подряд проигрывал.
- Под интерес играли?
- Под интерес...
- Отдал?
- Пришлось...
- Психостимуляторы использовал?
- Какие? - не понял туповатый спецназовец.
- Ну, разные анксиалитики, автопротекторы, что-то другое?
- Не, слышать слышали, а применять - не имеем понятия. Своей силы девать некуда. У нас внутренняя энергия вырабатывается не стимуляторами, а опасностью экстремальной задачи. Если я поднял четырёх связанных бойцов, то это было около 300 килограммов, ладно ещё что оружие их уволокли чеченцы, - какие надо иметь таблетки? И когда бы я их съел, если мы целый день вели бой? Потом, наши врачи обеспокоены обратным явлением. Спецназ дотренирован "до ручки". Кто постарше, почти все импотенты. Тренировки на грани жизни и смерти, они выжимают из организма все запасы витаминов и микроэлементов. Я бы никогда и не узнал о тестостероне, но вот, просвещён, выработка гормона опасно снижена. Старики тоже говорят то же самое, не называя, конечно, "микроэлементов".
- А я полагал, что вас подкармливают... От страха... От усталости...
- Нет, может "Альфу", а нас, рядовых особенно, да и офицеров тоже, пока учат без таблеток. Я склонен думать, что эксперименты учёных выдаются за практику. Ещё бы додумались кормить спецназ "эволюционной энергией". Говорят, тоже есть "солнцееды", питающиеся только энергией окружающей среды, дескать, пища усваивается на клеточном уровне. Самодостаточный спецназ - вот была бы мечта политиков: кормить не надо, поить не надо, дал таблетки перед заданием... Раньше таким же способом рассчитывали повысить удои молока коров: по утрам давали им читать свежие газеты... Выходит, наелся гормонов и ты готов к совершению подвига?
- А ты как думал?
- Я человек не передовой науки, предпочитаю дедовскую. Перед атакой бойцу лучший допинг - сто граммов... Правда, я не сторонник и этого. Лучше всего естественное питание и разумные задачи. Мы ещё не съели ни одного стимулятора, а о нас заговорили как об адреналиновых роботах. А где любовь к Родине? Где связь с предками и преемственность духа? Не-ет! А у вас в спорте употребляют?
- Что ты, сразу слетишь с соревнований за допинг, или дисквалифицируют.
- Аа, ну и у нас пока так же. И говорить нечего.
- Держи визитку. Захочешь, приходи, звони, ты готовый чемпион, а технику мы тебе накатаем...
Мы расстались. Он ещё был в расцвете своих сил и фантазий. Он искал меня, но я торопился домой и уклонился.
Разные партии звали к себе, я не пошёл. Не хотел. Не мог. Некуда было идти. Народ не верил Ельцину, Гайдару, Бурбулису, Новодворской, Анпилову, Явлинскому и другим - а от них-то и звали. Пошёл, было, слух о каком-то народном движении Богодержавия, но слух прошёл краем уха. Наверное, секта какая-то... А сект мы чурались. Многие ребята говорили, что некуда жить. Настолько уязвлена была душа за Россию. "Служить предательскому режиму?" - слова из окопов.
Вместе с тем мы не паниковали. Готовились жить не хуже отцов и дедов. У них не роскошная жизнь, но богатая, по меркам преданий. Даже во лжи и грязи мы старались остаться людьми. Клятая множеством жизнь, в сущности, не имела против нас злых намерений; мы в это верили. И всё же, почему я никуда не пристал на этом этапе? Во мне боролись сложные личные чувства тщеславия и честолюбия с элементарной порядочностью, но я ещё не умел их сказать словами. Потом, когда я нашёл слова, я рассказал об этом невесте. Невесёлые, но правдивые откровения найдут своё место...
Вступление моё завершается.
Уволился я благополучно, с ранами в душе, но без ран на теле. Первое, что я увидел, прибыв домой, - это радугу, пролегающую через всё небо. Она приветствовала меня. И доложил я своим дорогим старшинам в отставке, отцу и дедам:
- Отслужил, как велено вами! - и показал им свой орден Мужества...
А они мне повелели тогда поступать в институт. И началась моя новая, "сознательная" жизнь, прошедшая армейскую предподготовку. Я старался построить её в соответствии с языческим целомудрием, но она вырывалась из-под контроля. Были такие "подвиги" и "проделки", когда, - охо-хо, - стыдобушка головушке, глаза бы не открывались...
23
Но была любовь, и было много другого, из чего складывается жизнь, называемая прекрасной. Преодолели "проделки" и "подвиги" тоже преодолели. Обо всем этом рассказ в этой книге.
Часть первая
ШЕФ
Четыре года как языком слизнуло. Я поступил на истфак педагогического института, а заканчивал уже педагогический университет, не меняя при этом здания, что на улице М.Горького, 65/67. Высшие статусы, как и суверенитеты, учреждения "глотали, кто сколько может".
Мы своим вузом гордились и старались учиться в меру своих способностей и финансов. Я подрабатывал охранником внутреннего режима. По ночам, чтобы днём учиться. У меня была своя, как принято говорить, команда, в которую входили трое товарищей по университету, по курсу, по комнате и по духу. Деньги нужны были для жизни, студенческая стипендия была издевательски малой и нерегулярной, несмотря на то, что у отличников была повышенная стипендия. Мне ещё нужны были деньги для строительства дома. Я стал учиться, отец стал строить мне дом - меня следовало "отделять" - так как я был средним сыном. Таким способом был отделен старший брат, отец построил ему дом к женитьбе. Строили все, кто способен что-либо делать, но это не то, что "строил" отец. Отец копил деньги, вынашивал замыслы, покупал стройматериалы, был прорабом и главной рабсилой. Мы были не постоянными помощниками, а он был постоянным мастером. В ситуации со мной деньги зарабатывал и я, стройматериалы доставал и я, в свободное время работал и я. Братья работали тоже. Но всё равно - дом строил отец, по праву и по обязанности древних язычников. Отец строил своим долгом и совестью, своими деньгами, своим трудом. Младшему сыну он строить не будет, тот будет наследовать собственность отца - отчий дом, имущество дома, двор со скотиной, машину и прочее. Старшая сестра, выходя замуж, получит приданое, младшая сестра "на подходе" и ей тоже готовится приданое. Как формирующийся историк, я находил, что существующий порядок в нашем роду удовлетворяет отцовское право по майорату и минорату, то есть наследованию старшими и младшими сыновьями. Главным наследством для нас был нравственный родовой уклад. Никто не был обижен.
Фирмы, которые мы охраняли, часто "горели" и мы меняли "шефов". Или нас находили, или мы находили, но без работы мы не ночевали. Последнее полугодие мы охраняли подвалы самарского филиала "Росдрагмет" или "Росзолото", как его ещё называли. В подвалах были особо секретные сейфы в особо секретных отсеках, закрывающихся снаружи и изнутри. Мы подчинялись непосредственно начальнику караула, а у меня лично начали складываться отношения с самим ШЕФом, руководителем того самого филиала, курирующим охрану на своём уровне.
Это был шеф из шефов. Мы познакомились при случайных обстоятельствах. Я доставлял в столицу ценный груз по поручению своего бывшего хозяина и возвращался рейсом Москва-Самара. Обычно на меня обращают внимание женщины - здесь мною заинтересовался мужчина. Наши кресла оказались рядом, хотя их и разделял проход. Вообще-то моё место было в среднем кресле своего ряда. Но почему-то крайний господин посочувствовал моим длинным ногам, и мы поменялись. Уж потом я понял преднамеренность этого поступка. Это был раб-телохранитель другого господина, и он был не один. Таким, стало быть, макаром, наши кресла оказались рядом...
Замечательно одетый, ухоженный, если так можно определить, чистый, русский лицом, приятный и молчаливый. Таковы были мои ощущения, когда глаза мои невольно взяли его на прицел. Наши глаза встретились, и он улыбнулся, то же сделал и я. И мы полетели. Боковым зрением я наблюдал за ним. Зачем, не знаю. Я был пустой, без какого-либо багажа, и опасаться мне было нечего. Меня влекло простое любопытство, он был мне приятен. Через полчасика в его руках возникла бутылка вина с нарядной импортной этикеткой. Приятный сосед кивнул проходившей бортпроводнице, показал ей бутылку и два пальца. Девушка скоро вернулась с двумя бокалами и открыла бутылку. Мужчина поблагодарил её выразительным взглядом, девушка сказала "пожалуйста" и ушла, не заботясь о развитии частного рейсового эпизода. Мужчина, которому я уже дал не более 35 лет, налил оба бокала и обратился ко мне глазами, показал или повелел ими - не желаете выпить? Я был элементарно польщён, и, хотя я могу сказать о себе как о чрезвычайно интуитивном субъекте, я не придал приглашению особого значения. Я запросто согласился кивком, а учтивый господин протянул мне фужер. Сам он поднёс свой сосуд ко рту и жадно выпил, словно его мучила неимоверная жажда. Меня жажда не мучила, я отпил глоток - вино было чудесным, если я понимал что-то в винах. Оно благоухало во рту и затем 24
угодно скатилось в чрево. Я одобрил качество вина лёгким сотрясением подбородка. Затем разглядел его на свет и стал понемногу отпивать из бокала. Господин налил себе ещё, и мы не спеша наслаждались. Мне он больше не предлагал, так как разумно определил, что больше я не приму; я впитывал свой бокал до приземления. Ни одного слова между нами сказано не было. Лишь когда поднялись к выходу, молодцеватый господин, ростом до моих плеч, протянул мне свою визитку, которую я принял и, не разглядывая, сунул в нагрудный карманчик, поблагодарил его - его же способом - глазами. Инстинкты не подвели меня, я выдернул из записной книжки листок и студенческим карандашом написал на нем - "Любан Дубинин" - и ответно вручил листок господину; это была моя визитка... Тот прочитал текст, тонко улыбнулся и тоже сунул её в нагрудный карман. Так состоялось знакомство. Когда я потом, в общаге разглядел его визитную карточку, то рассмеялся, ничего себе, начальник "Росдрагмета", со всеми телефонами и факсом, на русском и на английском языках. Хмыкнув, я прибрал визитку - не по Сеньке шапка. И никому её не показывал, но тут уж из скромности. Другой бы трепался, во, мол, какой у меня корефан!..
Но давили обстоятельства, и изредка я вынимал визитку. А обстоятельства были такие. Начались каникулы. У отца самый разгар работы, надо ставить в новом доме "тепло", сантехнику, а денег - тютя - не было на что купить батареи, трубы, ванны и прочая. Фирма, от которой я летал в Москву, приказала долго жить, приятели, как и все студенты, разъехались по домам, я один околачивался в общаге, помогая от нечего делать коменданту общежития. Но это по вечерам, а днём я искал работу.
И вот однажды...
Я в очередной раз вертел перед глазами визитную карточку попутного господина. Если сложить начальные буквы его "ФИО", то получится аббревиатура ШЕФ. Что-то влекло меня. Что? А не поможет ли он работой? Да, этот мотив меня беспокоил. Но что-то ещё, чего я не смог понять. Не позвонить ли? А? И я убирал визитку. И снова вынимал. В конце концов, мне это надоело, и я сказал себе: "Старшина, соверши поступок! По лбу не ударит, да и какой лоб у студента?" И позвонил...
- Любан Дубинин! - представился я секретарше. - Здравствуйте!..
- Здрасте! Шеф ждет вашего звонка, минуточку, будете говорить...- ответил мне милый девичий голос. Голос не мог принадлежать заурядной девчонке, представилась взору синеглазая красавица, потому что голос был чисто синим...
- Неудача, Любан, придётся подождать минут пять, шеф занят. Вы почему не звонили? На моём столе застеклена ваша визитка и распоряжение шефа - позвоните, сразу соединить с ним или организовать вашу обоюдную встречу. Вам как импонирует, телефонный разговор, или, без предисловий, встреча? Решайте! У вас есть минуты и я подожду...
Сердце моё забилось. И от голоса, и от информации - я интересую высокопоставленного господина!
- У меня особого повода беспокоить вашего шефа нет, просто звонок вежливости... Но если он распорядился, значит, я у него на уме. Так? - стал я плести дипломатию. Девушка с синим голосом засмеялась.
- Хо-хоо... Вы очень воспитаны, всё-таки позвонили, придётся нам выполнять распоряжение шефа. Я сейчас закажу на вас пропуск. На четырнадцать часов вас устроит? - синим туманом застила глаза красавица-секретарша, отказаться было никак невозможно.
- Придётся подчиниться. Смокинг надевать? - начал острить я.
- Хо-хоо... Чем проще, тем лучше для шефа. Но шеф аккуратен во времени. Вас встретят. Без пяти минут - у меня в приёмной. Увидимся, - и туман растворился.
Вот это сервис! Меня уже давно ждут, а я ковыряю в носу. Неужели у них так: взял визитку - и беги с визитом? Я полагал, что на всякий случай.
В солидном учреждении на Ленинградской улице меня действительно ждали вежливые ребята, под рукавами которых играли знакомые мне тренированные мышцы. Они передали меня с рук на руки, и я оказался в приёмной в руках ожидаемой мною и ожидавшей меня красавицы. Воображение нарисовало портрет синеокой девушки с косой на груди... Воображение мало ошиблось, только косы не было, была короткая стрижка, а глаза как у сиамской кошки - синие. Не воображаемый образ, а реальный облик протянул мне ручку:
- Алла! Секретарь... - И наградила гостеприимной улыбкой. Молоденькая. Не больше 18 лет. Идеал и фотомодель Запада, там синеглазых блондинок на перечет, а у нас, слава Богу, блондиночки водятся.
- Очень приятно! - Улыбнулся и я, поглощая пухлую ручку лапой спецназа. - У вас не только лицо, но и фигурка... - отпустил я вольный студенческий комплимент.
- Наблюдательный, хо-хоо... и простой, у шефа будьте таким же, он не выносит фальши. Зовите его ШЕФом - это сокращение его фамилии, имени, отчества - сообщила она мне то, о чём я сам догадался. - Заходите. Желаю вам...
Я открыл дверь и оказался в тамбуре. Тамбур для меня не в новинку. По тамбуру можно
25
определить "птицу". Я знал, как открывать двери тамбурного кабинета и для броска гранаты, и для автоматной очереди... Здесь я входил безоружный, но с некоторым боевым пылом; мобилизовался. Дуб дверей говорил, что я входил не меньше, чем к вице-президенту России. Внутренняя дверь оттолкнулась от моего прикосновения, и передо мной отворился огромный кабинет, отделанный под золото и под серебро. Видимо с порога давали знать, что вы в недрах росдрагцветмета. Мне покуражилось, что две голые девичьи статуйки, встречающие меня с распростертыми руками, были слиты из чистого золота, а сверху покрыты мрамором...
Секунду я оценивал обстановку цепким наблюдательным глазом. С правой руки, по солнечной стороне, в большой золотой тумбе росла, диво-то, березка, похожая на секретаршу, а под её ветками стоял приватный столик и два приглашающих кресла. С левой руки на длинном столе пристойно расположился компьютерный комплекс. А прямо, по взлетно-посадочной полосе был выложен крупный посадочный знак - "Т"-образный руководящий стол шефа. В центре перекладины стояло его превосходительство, то есть сам ШЕФ. Я сразу его узнал, но был поражен увиденным. ШЕФ стоял в белой, совершенно расстегнутой сорочке и рукава её были закатаны - а меня приветствовал голый живот и голая грудь шефа. Есть ли на нём брюки? Полный контраст с одеждой авиапассажира. Захотелось его услышать. Заговори, чтобы я тебя увидел! - хотелось мне подстрекнуть шефа словами Сократа.
- Ху-ху-ху... - услышал я впереди. Не теряйтесь, проходите смелее... Сюда! - шеф вышел из-за стола, он оказался в брюках и пошёл к приватному столику. Здесь мы и встретились. Губы мои улыбались, а язык сдержанно произнёс:
- Здравствуйте, ШЕФ! Так меня научили к вам обращаться...
- Ну, здравствуйте, Любан Дубинин! Откуда такое имя? - и тут началось, как всегда; пришлось посвящать малознакомого шефа в краткую языческую биографию. Но мы уже не стояли, а сидели в очень удобных креслах, которые обнимали спину как умелые женщины. Я долго не распространялся. Но шеф задавал вопросы, словно имел опыт допроса пленных. Вопросы знакомые. В каких войсках служили? Должность? Место работы? Учёбы? Почему - Любан? Цель звонка по телефону? На все вопросы я спокойно ответил. Отдельно был задан вопрос о здоровье.
За это время я успел разглядеть шефскую грудь. Молодая, почти гладкая, в меру развитая, едва начинавшая обрастать волосками русого цвета. Ниже левого соска и влево располагалась крупная запятая шрама - след кривого ножа. Шеф и вовсе снял рубашку, кинул её на спинку кресла. Меня занимала демонстрация груди. О сексуальной прелюдии не могло быть и мысли, поскольку шеф не производил впечатления "голубизны". Что касается меня, то от меня мог исходить только дух неприязни, я бы всех "голубых" завязал в мешок и выкинул в лес или в море. Тогда зачем? Перерыв на обед? Жарко? Жарко не было. Вдруг осенило. Грудь нараспашку - вот оно что. Смотри мол, Дубинин, какой я простой и доступный. Психология. Читай наоборот. Являют простоту, скрывают монстра. В подтверждение версии шеф, задав свои профвопросы, повёл себя вполне располагающе и фривольно. Однако атмосфера кабинета была мне чужой.
- Как у вас со здоровьем? Внешний вид отвергает любые подозрения, и всё же? Меня беспокоит СПИД... - так начал шеф о здоровье.
- Моему прадеду 106 лет, деду 85, отцу 55, живём мы долго, СПИДом не балуемся... - ответил я шефу своеобразно.
- Ху-ху-ху... - нежно похрюкивал шеф - так он смеялся, - Я и сразу так понял, вы выделяетесь из толпы... Но если договоримся по поводу работы, пройдёте комиссию по ВИЧу, я панически боюсь СПИДа, в этом моя слабость... Итак, вы хотите устроиться на работу. Ваше желание совпало с моим - ху-ху - хотением. Помните, в самолёте! Я подумал, вот бы, какого бойца заполучить. Что бы вы хотели у нас делать?
Шеф не только ху-хукал, он изучал меня непрерывным взглядом. Мне ничего не оставалось, как поддерживать эту непрерывность со своей стороны; я не смел отвести своих глаз и не хотел; я тоже изучал шефа. У него чёрные глаза с колючей поверхностью. Когда он смеялся (точнее, посмеивался), поверхность становилась доброй. Стоило ему прижать губы - зрачки навострялись. Глаза, я бы сказал, то светились крестиками зрачков, когда он расслаблял губы, то кресты обнажали мечи, когда губы сжимались. Он играл глазами. Видимо, он был актёром, ибо актёр начинается с глаз; так я думал, правильнее, так я примечал. Думать надо было над ответами, потому что изучают не столько по глазам, сколько по словам.
- Мы специализируемся на внутренней охране объектов, чтобы ночью дежурить, а днём учиться, мы же студенты, - как можно проще итожил я свой замысел, имея в виду "мы" - товарищей. Но шеф видел не только меня, но и мои слова.
- Вы специализируетесь один или вас трое? - в вопросе был и сарказм и юмор.
- А как вы - ха-ха... - угадали, что нас четверо?- сострил я в тон шефу.
- Ху-ху... Неплохо. Хотя неосторожно. А как я угадываю - это моя система. Закусим? - вся площадь глаз шефа разливалась морем радушия, мерцали крестики... - У меня, так сказать, 26
обед, но днём я много не кушаю...
Как в сказке - Сим-Сим, открой дверь - дверь отворилась и в кабинет влетела скатерть-самобранка. Это Алла несла поднос с кофейным прибором на две персоны. Ниже подноса видны были ножки Аллы, одна лучше другой. Она управлялась ловко. Поставила кофейник, бутерброды с сыром, кувшинчик со сливками, сахар комочками, чашечки, разлила, подала. Она была хороша. Я не смотрел на красавицу, но она распространяла своё очарование по воздуху, я его чувствовал, воздух. Шеф обнажил мою скромность в присутствии Аллы.
- Вам нравится моя секретарша? - Возможно, он рассчитывал, что я покраснею. Но я был студентом, студенты в таких случаях не краснеют.
- То, что я успел увидеть - ничего, девочка классная... - без смущения польстил я девушке.
- Ху-ху-ху... - стал пить кофе шеф.
- Спасибо! - поблагодарила классная девочка и удалилась, я даже не рассмотрел, был ли поднос золотым. Атмосферное давление кабинета ослабло, и несколько расслабились нервы. Я тоже стал пить, повторяя движения шефа.
- Я не понял, - сказал шеф, - что значит старшина не штатной спортроты? К чему сводились ваши обязанности?
- Да так, зарядка, столовая, распорядок, вещевое хозяйство, наряды, и прочее...- перечислил я некоторые из прошлых обязанностей старшины роты. Я не говорил шефу о причастности к спецназу.
- Главное, думаю, вы работали с людьми, - уточнил меня шеф. - Поэтому охарактеризуйте мне ваших товарищей по охране, на которых вы намекали, и себя лично. А я посмотрю... - "Ага, он посмотрит... А как мне-то смотреть? Как... Как учили: обо всех ничего, или правду", - думал я в затянувшейся паузе. Я выбрал правду и сказал правду.
- Ну, о себе... Из крестьянского языческого рода. Отслужил... Заканчиваю педагогический вуз... - всё это я уже говорил шефу, но повторял, как главное - Ориентация - история и вокруг неё. Кругозор есть, мировоззрение в завершающей стадии формирования. Менталитет совковый. Холост. О товарищах. Из крестьянских семей. Служили. Коллеги по вузу. Мышление творческое. Характеры бойкие, гибкие, солидарные, склонные к круговой поруке. Холосты. Здоровье и совесть позволяют исполнять временную работу в ночной охране вместе со мной и поодиночке... - Могу ручаться, что мои кореша более лестных слов о себе не читали на официальных бланках.
- Неплохо. Характеризуя других, характеризуешь себя... - похвалил шеф - Но что значит из "рода" и из "семьи", есть ли разница? - шеф не упускал из виду ни одного моего слова.
- Род - это причт со всеми коленами, линиями и родством. Наличным. У товарищей родовые связи ограничиваются родителями и покойными родственниками. Впрочем, надо мне расспросить их об этом поглубже... - разъяснил я шефу.
- Это существенно? Род, семья? - кресты зрачков обнажились клинками.
- Я дал характеристики, а существенны они для вас или не существенны - это вопрос для вас, если не ваши проблемы.
- Ху-ху, - сказал шеф не разжатыми губами, - Неплохо. Пожалуй, я возьму вас всех, один вы всё равно не пойдёте? - размышлял шеф.
- Не пойду... - уточнил я.
- Оклад в пятьсот условных единиц ваших товарищей устроил бы? - блики-крестики заискрились смехом.
- Постойте, шеф... Видимо так мне придётся называть вас всегда. Мы ведь напрашиваемся в охрану, а не вашими заместителями...
- Ху-ху-ху... Я не шучу, работа сверхсекретная, важная, мы и всем так платим, кроме заместителей... - явно кокетничал шеф своими ресурсами.
- Зачем тогда баллотироваться в Госдуму?.. Оклад нас устроит, если ещё к нему выслугу день за два... - поднял я планку за свои боевые услуги.
- Ху-ху-ху... Два дня выслуги не обещаю, а два ночных дежурства в неделю вам будут по силам... - шеф любовался произведённым эффектом, потому что и я мог немного играть; я шевелил плечами, и поднимал подбородок.
- А вам, как старшине своего войска, оклад будет несколько выше. Но прокол любого - это и ваш прокол, уволю всех без предупреждения. Надеюсь, вы меня понимаете.
- Спасибо! Взяток не берем, благодать принимаем, за всех отвечаем, отблагодарить сумеем. Если это не чудо. В других местах нам платили меньше... - поблагодарил я шефа во всех акцентах.
- Неплохо, - в какой раз повторил шеф, а я думал, что он сейчас пресечет аудиенцию, и встанет. Но он не подумал вставать. Он продолжал меня выведывать. За одну чашечку он не успел, и мы налили по второй.
- А как вы понимаете чудо? - В глазах его запрыгали огоньки-крестики.
27
- Чудо? Влёт скажу так: понимаю материалистически; если удача находит тех, кто её ищет, то, думаю, что они сами нужны удаче; это и есть чудо... - ответил я так, что самому мне понравилось. А шеф обдумывал мой ответ видимо спереди и сзади, потому что не похвалил повтором "неплохо". Наконец, он осмыслил суть и констатировал:
- Из вас может получиться больше философ, чем историк, хотя вы не заявили мне своих исторических амбиций. А в бизнесе таких людей не хватает. Впрочем, неплохо, речь пока не об истории, об охране. Я буду присматривать за вами... Как знать, может быть, станете вы моим соратником. На сегодня достаточно. По всем вопросам вас проинструктируют в отделе кадров и в службе безопасности, когда вы принесёте справки о ВИЧ-инфекции. Секретарь даст адрес поликлиники, которой мы доверяем. - И шеф поднялся.
- Надеюсь, мы многое выяснили друг о друге... До свидания.
Я прошёл через тамбур, двери закрылись, я встал перед Аллой, ожидая последние наставления.
- Шеф удовлетворил вашу просьбу, Любан Дубинин? - мило спросила Алла, играя синими глазами. Я подумал: "Вот бы какую"!..
- Да, вашего шефа не назовёшь скупердяем... как не назовёшь и вас какой-нибудь девкой. В общем, классная девочка... Ха-ха-а...
- Хо-хоо... И как вы поступите?
- Подумаем. А в принципе, не последняя честь понравиться сильным и добрым.
- Вам повезло, шеф сильный и добрый...- заключила Алла и вручила мне адрес лаборатории. Не покривлюcь, девушка забрала мою душу, я бы от неё не уходил. Но, пока мы с ней зырились друг на друга, явился клеврет охраны, взял отмеченный пропуск и повёл меня к выходу.
- Увидимся... - сказала на прощание Алла. У меня было чувство сожаления, что такая красотка принадлежит не мне, а видимо, шефу. Я подавил сожаление, и вышел на улицу.
Я обсмотрел небосвод, радуги не было. Летний день светил белым светом. Белый свет подсказывал вместо радуги: всё в порядке! Я побежал на почту и дал телеграмму своим корешам: "Срочно. Работа". - Так мы договаривались. Потом купил пива и пошёл в общежитие, где за настоящим обедом со щами и картошкой в обществе Марии Ивановны и её дочери Риточки мы это пиво и выпили. Потрясающую новость я берёг для друзей.
МАРИЯ ИВАНОВНА. МАРИЯ
Марию Ивановну Бессчастную с первого взгляда красавицей не назовёшь. Таких женщин называют хорошими, симпатичными, приятными. Приятным было её лицо, русской округлости, с добрыми зелёными глазами и курносым носом. Приятное, да и только. Но с лица воду не пьют. С чего же пьют? Росточком она также не угодила, ныне в моде длинноногие дылды. Ножищи у длинноногих девушек чуть не сплошь тонкомерные. И тут выступает различие. Ножки у Марии Ивановны, что художественное произведение, полненькие, икры вкусные, мыть такие ножки в серебряном тазу и пить после воду. И это не всё. В бедре кругло, в талии узко, а за пазухой крутогрудые голуби. И тут бы помыть... На грудь-то кто глянет, глаза вянут от зависти, да всё равно глаз не берегут, пялятся. Сколько ей лет, не определишь, надо по дочери догадываться. Дочери 16, так если тогда да когда, то 34 наберётся. Смотрелась же она самое многое на 25-27. И более "скромные" женщины были в ходу, а этой было сто предложений руки, а о биении сердца намекали сотни. А она ни с кем. Нажила дочь в 18 и отрезала. Зато выпало ей подменное счастье по другой линии. Пройдя стадии вахтёра и кастелянши, стала она заведующей образцового студенческого общежития. Образцовым она сделала его сама. Трудилась как муравей, всё несла в кучу вуза. Сколько комиссий не проверяли - высшие баллы. Администрация вуза дорожила нашей заведующей, премиями не обходила, выделила ей с дочерью комнату для жилья в этом же общежитии, а как дочь подросла, приняли её на работу вахтёром, а потом приняла в свой институт на заочное отделение, а через год оформила "очницей". Может быть, такая кодировка позволяет понять, почему Мария Ивановна не имела отдельной квартиры, как это свойственно другим "комендам" (для студентов все заведующие - "коменданты", "коменды"). У других заведующих дочери не работали вахтёрами и не учились одновременно в вузе. Не убедительна аргументация. Скорее, всё же, надо объяснять это обстоятельство либо условиями смутного времени, либо скромностью самой "комендантши". Не просила она квартиру, сама жила в общежитии, вместе с дочерью. Может, были другие аргументы, но мы об этом не знали, да и не думали знать. Знать заставляла жизнь. Жизнь даёт вузам разных ректоров, разных деканов, разных комендантов. При некоторых из них студенты устраивали голодные бунты против протеже ректора - именно комендантов - "коменд". Мы свидетельствуем эти факты наряду с тем, что при нашем ректоре, при нашем декане и при нашей "коменде" никаких эксцессов протеста не могло произойти, благодаря характеру одарённости этих личностей. Однако прискорбно:
28
стоило уйти этим людям, и стоило придти на их место другим людям, как наш универ прославился на России именно голодовкой студентов против коменданта общаги... Но то ещё далеко впереди.
Дочь Марии Ивановны, Рита, была бойкая, умная, другим студенткам в успеваемости не уступала. Вся в мать, но акселератка, выше матери на целую голову, стало быть, стройнее, ноги эти самые, подлиннее и прочее. Но фамилия та же; бич, а не фамилия - Бессчастная. Замуж бы, фамилию поменять, но одной ещё рано, ни лет, ни соку не набрала, а другой как бы и поздненько, с ее принципами.
С этой малосемейкой вышли у Любана отношения. Любан с самого начала стал старостой группы, а его дружки у него в помощниках; тоже старосты. Жили дружки в одной комнате. Сделали ремонт, комната тоже была образцовой. По своему общественному статусу они помогали заведующей. Особенно безотказный язычник Любан. Мария Ивановна по одной сантехнике горя не знала, ребята следили, меняли прокладки, краны, элементы канализации, сами варили электро- и газосваркой. Белили, красили, плотничали как у себя дома. За это их на курсе тоже уважали, слово их слушали. Вместе с ними выплясывали в актовой комнате... Так бы и жили, дружно и слаженно. Да куда там. Когда людям хорошо, им непременно хочется лучше, потом ещё лучше, как в сказке о золотой рыбке. Любану стало казаться, что Мария Ивановна иногда задерживала свой приятный взор на его лице. Из глаз её как бы выплескивалась фонтанная струя, взвивалась, и угнетенно опадала. В один из таких моментов Любан спросил:
- Мария Ивановна, почему вы не замужем? - Она охотно ответила:
- Накололась в девках, нажила дочь, с тех пор боюсь... Сватают, да не те. В основном, лишь бы залезть под подол. А я так не хочу. - Интимную тему более не затрагивали. Позднее она сама рассказала, что в юности она отдалась жениху под воздействием поэтического обольщения. По Языцам, это "обман девицы обмороком". Хорошо просил жених Женя невесту Машеньку, красивыми словами, уступила она, не отказала ему. Поэзия восторжествовала. Поэзия обольстителя ненаказуема, поэзия обольщённой чревата горьким плодом. Следствием благодарности жениха явилась на свет дочь Риточка, брошенная не оформленным отцом, но состоявшимся подлецом. Зато мать души не чаяла в "горьком плоде", то есть в дочери. Не захочется ли такой или подобной женщине тоже обольстить какого-нибудь любителя поэзии?
Однажды в субботу, когда студенты разошлись и разъехались по домам, а Любан, по своей причине, сидел дома, к нему прибежала Рита и позвала:
- Люб, айда есть пельмени, из вашей муки и картошки, хорошие получились, мама зовёт!..
Муку, лук и картошку отец привёз по просьбе Любана, как помощь. И потом каждый год на зиму обеспечивал. И пошёл, значит, Любан на те пельмени с картошкой. Никаких событий он не предвидел. И раньше ходил, чай пили вместе, ничего не случалось. Рассказывал им о язычестве. Знали они от него, что парень-язычник абы какую невесту в свой род не введёт, случайности исключены, - невеста непременно должна быть девственной и из равного рода. Невеста - одна из важных забот не только сына, но и отца, и матери, и стариков, и остальных. От чистой невесты чистый дух, от нечистой невесты нечистый дух. Всё, что пишут в книгах о свободе половых общений славян и других народов - умышленная ложь. Много чего рассказывал Любан. Не боялся заходить в гости, не допускал мысли о шашнях. Тепло было у них. Душевно. Можно сказать, две девушки при одном мужчине. Мужчиной был у них кот. Любан дал коту покровскую кличку - Чубай. Чубай был богат. Его собственностью были не только эти девушки-женщины, его собственностью было всё общежитие. Иначе сказать, то был общаговский кот, нашедший приют в семье коменданта. Мария Ивановна с Риточкой его обожали, а кот обожал их, выделяя их из всего общежития. Ещё бы. Днями кот шатался бог весть где, а вечерами, может быть, через вечер его мыли под душем. Вопреки страху кошек перед водой, санобработка коту пришлась по душе. Он так привык, что к назначенному часу являлся "домой" и начинал орать, словно требуя кушать. Но его баловали студенты, голодным он никогда не был. В данном случае кот орал, требуя душа. Ему тогда говорили: "Ну, айда!" И он вёл их сам в душевую. Там кота ублажали. Казалось, умей кот включать краны, он бы сам мылся в душе ежедневно, без помощи родных ему женщин. Из других способностей коту были присущи высокие прыжки за подачкой, кусочком мяса или сыра. Вероятнее всего, студенты за это цирковое искусство кота и баловали. Мария Ивановна подстилала под колено для страховки салфетку, ибо от когтей остаются следы, и кидала сыр в воздух. Кот с колена взвивался и успевал перехватить сыр до момента его падения. Этому номеру научил кота Любан, а Мария номер эксплуатировала коту на радость. Вскоре, когда всех рыжих котов в России стали переназывать Щубайсами, участь, естественно, не обошла и Чубая; Чубай стал Щубайсом... Казалось, мать и дочь любили Любана, как кота, то есть обожали тоже, но уже за человеческие способности.
Да.
Встретили Любана тем разом радушно, как всегда. Втроём они, стало быть, тяпнули по 29
рюмочке (по секрету, Мария Ивановна "делала" для себя самогоночку, не с её зарплаты покупать "бутылки"), под пельмени "полагается", да и стали гурманничать. Вкусные были пельмени, с "дырочками" в носочках, картошка (рубленая, сырая) проварилась, была мягкая, да с коровьим маслицем, - объедение. Любану по его росту наложили на тарелку не менее полусотни, и себя не обделили. Да. Кушали, какие поболее и какие поменее, да беседовали о том, о сем, а потом Мария Ивановна отошла по делам, оставив Любана с Ритой наедине, доедать пельмени... Кто бы мог подумать, но только не Любан, что мать с дочерью, войдя между собой в сговор, начали против него игру. Да какую игру! Игру, уму не постижимую. А коли, Любан не мог подумать, то и не догадался. Он доверялся простонародному правилу: сам плохого не сотвори, и тебе не сотворят. А этим он делал одно хорошее. Одалживал денег, которых у них никогда не доставало. А у кого их доставало? Оказывал иную помощь, о чём говорилось. И нате вам! Своего человека решили они искусить.
Вдвоём они раньше не оставались.
Доедали они, значит, пельмени да гыгыкали за разговором. Большой да маленькая. Ему 21, а ей 16. И вот по этому-то как раз поводу Риточка повела речь.
- Любан, скажи, я большая? - Риточка расправила плечики, голуби за её пазухой были той же породы, что и у её матери, крутогрудые, непокорные, хотящие вылететь на свободу, но ещё не смышлёные...
- Ничего, растёшь, - отвечал Любан, делая для себя замечания, что девочка пока жидковатая, хотя с перспективой.
- Нет. Ты скажи точно, большая я, или маленькая? - вошла Риточка в настояние.
- Ну, конечно, не маленькая, теперь самый раз начинать ума набираться... - отвечал себе Любан. Какое! То, что услышал Любан, умом и не пахло.
- Что попало, пусть по-твоему. Если я не маленькая, а ты большой, то не пора ли нам заняться любовью? - огорошила Риточка.
- Как?! - разинул рот Любан.
- Ну, как? Лёжа или как ты захочешь... - наверное, остроумно ответила нахальная Рита, а Любан расхохотался нехорошим хохотом.
- Ха-ха-хаа!.. Ты рехнулась?
- Ничуть. Мои ровесницы давно порются, я тоже решила начать... - разъяснила тинейджерка; так это стало называться.
- А откуда ты знаешь, что они порются! - удивился Любан.
- Сами рассказывают, - ответила Рита.
- И ты рассказывай, - посоветовал Любан анекдотный вариант.
- Что попало, я хочу начать по-настоящему, пора... - с улыбочкой объясняла Рита этому деревенскому Муромцу.
- Ага! И ты решила начать со мной? - никак не понимал бестолковый Любан.
- А с кем же? Ты самый красивый, большой, добрый... Я люблю тебя! - выдала исчерпывающую справку начинающая лолиточка.
- Ну, ты даёшь! А ты хоть понимаешь, что я-то тебя не люблю! А любил бы, ты бы у меня до 18 лет не пикнула. А пикнула, на том бы и кончилась моя любовь. И заметь, у меня есть девушка... - не менее исчерпывающе убеждал лолиточку Любан.
- Нету у тебя никакой девушки! Или, по правде, все девушки твои. Я тоже хочу быть твоей девушкой; я не хуже их, хотя на лицо не очень... - изобличала Любана Рита и сама набивалась.
- Нет уж, нет! Я скажу твоей маме, пусть она выдерет твою несовершеннолетнюю попу в моём присутствии! - пригрозил Любан.
- Ба! Будто у меня нечего драть, кроме попы... без присутствия мамы, - издевательски возражала Рита, дразня парня приподнятым подолом. И далее шёл разговор в препирательской форме. Рита навязывалась, Любан отказывался. Когда Рита говорила о себе, Любан ещё управлял ею. Но в тему вошла мать Риты. И ситуация изменилась.
- Мама тоже любит тебя! - объявила сенсацию Риточка.
- Как?! - опять разинул рот Любан.
- Виртуально, вот как! - дерзко и современно ответила Риточка.
- Это ещё как? - изумился Любан.
- А так, плохо спит, ворочается, бредит, только и слышишь: "Хочу мужчину". Когда я услышала первый раз, я испугалась. Стала звать её: "Мамочка. Мама!" А она пришла ко мне под одеяло и рассказала мне тайну, которую я давно знала. Она родила меня в девушках, парень её бросил, и с той поры она не знала мужчину. Во всем она мне призналась. Я сказала, что тоже хочу одного парня. Она спросила, кого это? Я назвала тебя. Тогда она прижалась ко мне всем телом и выдала настоящую тайну. Она сказала, что тоже хочет не какого-то мужчину, а именно тебя. С той поры мы с ней как подруги. Разговариваем о тебе, строим планы. Нам бы хотелось обеим выйти за тебя замуж, чтобы было у тебя две жены... - 30
рассказала Рита историю, сколько лирическую, столько и дикую. Любан долго молчал, осмысливая. Сказать что-то путное он не мог. Разве что изумился:
- Как можно додуматься до такой дикости?! И мы что же, спали бы в одной кровати?
- А что тут такого? "СПИД-инфо" и не о таких случаях пишет, читаешь, небось? - с бесстыдной простотой отвечала Риточка.
Любан поднялся и, о ужас! Врезал пощёчину прямо в лолиточкину харизму; так это теперь называется. И вышел. Пошли, девочки! Пошли, мамочки! В образцовом общежитии! Дочь просит спать с собой и со своей мамой! СПИД-инфо! Начиталась! Тинейджерка!
Так, и ещё пуще, негодовал Любан. Он сторонился теперь своих "подруг". А тем хоть бы что. Так казалось со стороны. В душу, они не лезли, но относились к нему по-дружески. Он стал задумываться. На самом деле, девушки висли на нем, и он имел слабость не отказывать женщинам. "Если женщина просит..." Но всё происходило на стороне, само собой, в быстротечном режиме. Кто же не знает студенческие проделки. Возраст любви неукротим. В тёмном углу, в пустой аудитории, на лестнице, в душевой, у стены... Не то, что у какой-нибудь Клеопатры: в пирамиде, в бассейне, в алькове, у коня... Но всё-таки... Как правило, девушки "начинают" со второго-третьего курса и выходят за тех, кому доверились "у стены". Его тяготила сама мысль исковеркать Риточке жизнь. Вот они чем бедны, бессчастные, умишком. Мать "накололась", этого мало, теперь хочет дочь. И тоже потом будет ныть: "Хочу мужчину!" Что такое! Бесятся с жиру? Да какой тут жир! Зарплату не выдают. Сидят на хлебе-картошке. А туда же: хочу начать... Да ещё в общаге. Правда, чего финтить, случается, и в комнатах, но опять правило, с постоянными кавалерами. Нет, просто невероятно. Додумались. Компрометировать ни себя, ни коменданта, ни вахтёршу он решительно был неспособен. Захаживать в их комнату на чай он перестал. Короче, в мыслях Любан определился. Не поддаться на провокацию.
А провокация-то его стерегла. Поджидала. Мария Ивановна позвала его прибить гардину и укрепить перегородку в кладовке, место для старшины созвучное с каптёркой; разница в характере имущества значения не имела. Здесь царила кастелянша. Но её не было. Любан не знал, где она, болела, в отпуске, он её и совсем не помнил. Мария Ивановна всегда была на подхвате. Не гнушалась дежурить за свою дочку. Опять у Любана никаких подозрений. Он и гардину прибил, и перегородку укрепил. Профессионально (старшина же) он отмечал отличный порядок в кладовке. Всё на месте, всё аккуратно сложено, везде чисто, на окне шторы, стол со стульями и заправленная кровать. Насчёт кровати мысль шевельнулась (зачем она здесь?) да он отогнал её, мало ли какой резерв мог быть у коменданта.
- Всё, - доложил он. - Принимайте!
- Спасибо, Люб! Вижу. Посиди, отдохни... - указала на стул Мария Ивановна. Сама она сидела всё время; как только пришли - села. Сел и Любан. Мария Ивановна гладила ручкой по простыне-столешнику. Любан заметил, нервничала. Он посочувствовал:
- Что с вами, Мария Ивановна? Вам плохо?
- Плохо, Люб, плохо. Беда. Хочу попросить тебя. Помоги мне в одном деле. - Ручка прямо плясала на столешнике. Она опустила обе руки на колени.
- Всегда помогал, говорите, - заранее согласился Любан, ещё не проученный женским коварством. Минута сожаления наступит через короткое время.
- Рита мне всё рассказала. Это правда. Я отважилась не темнить. Назову вещи своими именами. Я забыла, когда была под мужчиной. Намни меня, как бабу, Любан! Пожалуйста! - эти слова не принадлежат интерпретации. Они принадлежат эмоциям сумасшедшей женщины.
- Да вы с ума посходили! Дочь, теперь мать! Ту выдери, эту намни! Я вам бык мирской? Или медведь? Вы старая женщина, я не люблю вас и не буду!.. - гневно кричал Любан, веривший в целомудрие.
- Старая?! Попробуй, а потом скажешь, кто молодая, а кто старая. Пугачёва, по сравнению со мной, трухлявая колода, а как-то живёт с молодым Киркоровым, который на двадцать лет моложе её... А ты моложе меня и того меньше, всего на тринадцать лет, - обиделась женщина, её задело не то, что Любан её не любит, это слова, Любан пытается уклониться, но чтобы она была старой! Уж она-то знала свою силу и свою милость. Вот поэтому гнев её был пронизан невыносимым укором. Она нашла себе бронь, заслонилась Пугачёвой.
- Вот именно, как-то! А я не хочу как-то. И у тех брачные отношения, их защищает закон. А у вас сексуальный порыв, томление плоти и соблазн совращения юноши. Расскажу всем о ваших домогательствах... - кипел Любан, грозя низменным аргументом; он тоже нашёл себе бронь. Не броню, а бронь, в броню, на броне, как повелось знать солдатам.
- Тогда нас уволят, и мы останемся без жилья и хлеба. Никто не должен узнать. Да и не подлец ты, я знаю, - уныло говорила Мария Ивановна, но её слова не теряли надежду. То есть ноты слов был такие. На Любана подействовала нотка отчаяния и нотка надежды. Не подлец же он, да и юноша много познавший... Крепость лопнула где-то в фундаменте. Но он не сдавал, ещё не сдавался.
31
- Вас Рита настропалила? - рыкнул Любан.
- Откуда ты знаешь? - огрызнулась Мария Ивановна.
- Из того же источника. Она и вам должна говорить, что готова втроём лечь в кровать, - стал одолевать её Любан.
- Говорила... Говорили... Как стали мы подругами, приходилось делиться секретами, - мямлила Мария Ивановна.
- Мне ужасно, что дочка хлопочет за маму, а мама идёт к мужику с благословения дочери. А потом мама сама приведёт дочь ко мне... - добивал её Любан.
- Ей виднее, у неё своя голова. Перестань быть жестоким! - говорила Мария Ивановна.
- А Рита? Вы ей расскажете? - начал сдавать он позицию.
- Не буду лгать, расскажу. Она знает, зачем я пошла... - никла голосом женщина, но тон её заговаривал, был заговорщическим, был понятным.
- Ну вот, и она потом принудит. Вы обе забеременеете, и всё равно все узнают, - ещё отгораживался Любан ветхими ветками, понимая, что, видимо, он уступит.
- Во-первых, не допустим. Во-вторых, забеременеем, так будем счастливы, если нас и погонят... От такого парня! Но мы же тоже не сволочи. Мы тебя любим, Любан! Войди в положение! - она встала, готовя себя к какому-то отчаянному решению.
- А как же я? - постыдно возразил Любан и получил за это.
- Что ты, Любан, рядишься! Сделай, как я прошу! Я не могу. Я настроилась... Будь другом, Любан!.. Ты увидишь, что я молоденькая... Потом всё решим по-хорошему... - и она расстегнула кофточку. Из-за пазухи, наконец, вылетела пара крутогрудых белых голубей с розовыми клювами. Она направила их в полёт на его голову. Подошла и посадила голубей на его волосы, а потом одним розовым клювом сунула ему в рот - возможно, "настроилась" она именно так... А он уже нашёл её узкую талию. И она затрепетала в его ручищах, владеющих опытом. Он вступал во владение временной собственностью, он знал, как владеть ею без пошлины. Пошлиной была её слабость. Пошлиной была сама женщина. Он убеждался, что пошлина не была пошлой. Настрадавшаяся мученица знала к кому обратиться. Благодати души и тела искупили её долготерпение. Сладость богини и бабы снизошли на неё волнами, дождем и фонтаном. На неё и в неё. В изнеможении волн она восклицала:
- Господи, какая я была дура! Доказывала свою честь... О, Любан, ты вознёс меня к облакам... И высоко, и во время!..
Он понимал Марию. В ней кипела скопидомная энергия. Она расхищала её, боясь пролить через края. Она была скованной. В этом ищут порок, но он находил в этом прелесть. Глубокая река течёт тише мелкой. Умощённая, она с мягкой нежностью обнимала его спину, боясь проявить вульгарность. Она стеснялась своей наготы. Выпустив к облакам голубей, она звала их обратно. Она бы и лоно своё укрыла, да как это сделать, если доверилась мужу... А Любан убедился в её красоте. Её тело, не измятое ("намни", её термин) случайными и, тем более, грязными руками, биологически было не женским, ещё девичьим, не оторвёшься, оно хрустело, как выпавший снег под валенком; и душа у неё хрустела страницами захватывающего целомудренного романа. Поскольку у Любана было с чем и с кем сравнивать свою неожиданную любовницу, то он заключил - она превосходила спелой и мало початой свежестью известных ему девиц. Он говорил ей об этом, ласкал её тело, а она соглашалась с ним и пыталась делиться своими ласками. Но делала это стыдливо и аккуратно, словно целуя цветы. Он помогал ей осваивать пространство любви. Некоторые места этого пространства её содрогали дважды, когда она осязала их снаружи, и когда они доставали её изнутри. Он говорил ей о целомудрии, но она ожидала чего-то ещё. Она жаждала продолжения. Хотя казалось, чего ещё хотеть истомленному телу, пресытившемуся нектаром? Любан стал понимать, что по глубинам истомы профессора нет. Истома тела, коварство плоти и козни людей - не в одном ли мешочке страстей? Она стучала, Любан ей открывал. Однажды она так достукалась, что Любан не то, чтобы открыть, первоначально он онемел...
Их роман продолжался два месяца. Она согласилась не вмешивать в их отношения Риту и ограничить подружескую откровенность. В свою очередь, Риту нельзя провести, если она знала, где и с кем ночует её мамочка. Она ходила вокруг Любана с молчаливым укором зависти. Именно так, укором не совести, ни чем-то другим, а завистью укоряла. Дай ей маленький повод, и она повторила бы урок девушки, ставшей её матерью. Но надо отдать ей должное. Она уступила Любана матери и не злоупотребляла положением оскорбленной и отверженной соплячки. Она благоразумно держала язык за зубами, никто, кроме троих ничего не знал. Опыт разведчика пригодился. Ему удавалось прокрадываться в глухую кладовку и возвращаться обратно никем не замеченным. Ребята бывали в своих караулах. Мария получила всё, что хотела. Понимая временность своего чувственного извержения, она хотела услышать слова о любви. Как-то ночью она додумалась.
- Вчера я дала уговорить себя одному мужчине, он мне вроде бы нравился... Никакого сравнения. Он как кролик перед тобою, раз-раз и кувырк...
32
Любан оторопел. Когда это она успела? Работала, а потом была с ним. Его прорвало:
- Не поверил бы, что ты блудь. С вечера со мной, а к утру с кем-то другим? - он оттолкнул её. Вот цена её целомудрия. - Она рассмеялась:
- Дурачок, не говоришь о любви, так я хотела услышать о ревности. Ревность - признак... - она не сказала, признак чего, слово любовь не знакомо было с её языком.
- Но ты так правдоподобно врала, я поверил... - говорил он, давая ей возвратиться на свою гигантскую грудь.
- Что же, я не знаю, как кролики? Сравнила своего первого со своим вторым - понял?.. Скажи что-нибудь о любви! - попросила Мария.
- Мне казалось, что я всё время говорил о любви. Ты хочешь как в книгах? В кино? Люблю, люблю, люблю... По-моему, это дёшево. О любви вообще говорить трудно, поэтому долдонят одно слово. Любовь многогранна. По моим ощущениям - это ёлочный шар на ладони, весёлый, красивый, лёгкий - боишься уронить. Или тельце ребёнка - нежное, тёплое, шёлковое, с небесными глазками - обнимешь, да как бы не придушить. Наконец, сама женщина, которую хочешь надеть на себя как вторую кожу... С тобой я испытываю нечто такое... Боюсь уронить, придушить, но с жарким наслаждением надеваю на себя твою телесную ткань, как материю. А ты поддаешься, не жалеясь, одеваешь меня с восторгом... Вот это я чувствую. А любовь ли это, ещё не знаю. Я ещё не любил... Думаю, что это приближение к любви. Там нечто большее: свет дома, тельце детей, забота согреть, накормить, углубиться в рай жены, с ней дышать... Мало сказал? - пококетничал Любан, знающий цену словам.
- Ну, Любан, лучше бы я не просила... - с горечью уронила Мария.
- Лучше бы я не говорил, ты расстроилась... - обеспокоился Любан.
- Да нет, что ты, я так и хочу: свет дома, тельце детей, дыхание с мужем... Но я бессчастная по фамилии, - разочаровалась Мария.
- Ты скороспелая. Никто тебя не насиловал, сама играла в любовь. Сейчас едва не спалила Риту. Но не горюй. У тебя ещё будет прекрасный муж, и будут ещё дети, - ободрял Любан любовницу.
- Откуда ты знаешь? Жизнь идёт...- сомневалась она.
- Знаю. Ты от Риты мало отстала, в девках осталась. Выдашь её и выйдешь сама, или выйдете одновременно, поверь моему слову. Девушка ты моя! Ты родилась для меня, да не мне досталась, не вовремя родилась.
- Ой, Любан, я твоя ткань, наряжайся... Как я люблю тебя, Любан!
Все романы опасны. Их роман не избежал своей участи. Он был недолговечным. Мария "залетела" на первом пункте своей гарантии. "Во-первых, не допустим..." Допустила. Забеременела. Да и как не забеременеть от страсти, над которой висела постоянная угроза "последнего раза"!
Теперь над ней повисла угроза второго пункта - стать счастливой изгнанницей ради "такого парня". Но ей сгодились собственный авторитет и безупречная репутация. На двери её кабинетика появилась записка: "Отъехала в деревню. Буду завтра". Числа на записке не было. А она смылась в гинекологическую больницу... Внешне всё сошло с рук. Из "деревни" она привезла мясо и другие продукты. Но Любан не видел записку на кабинете и ничего не знал о предпринятых шагах Марии; она для него стала Марией. Именем этим он не злоупотреблял, используя только наедине. На людях, даже при дочери, она неизменно была для него Марией Ивановной. Любана подстерегало новое приключение.
РИТА
К сожалению, Любан не знал о записке на двери коменданта. Узнал об этом позднее. Выяснилось, что, понадеявшись на себя, она уже не надеялась ни на кого и ни на что. Как обычно, Любан прокрался в запретную обитель любодеяний. Слабо мерцал ночник. Он разделся и нырнул под одеяло, к Марии. Но его сразила метаморфоза: вместо крутых голубей, он обнаружил молоденьких голубят, вместо сена и яблок - запах французских духов. Он сдёрнул покрывало и увидел во всей красе девушку, когда-то родившую девочку. Это была репродукция Марии. Это была Рита. Рита лежала теперь для него, для Любана. Она рассмеялась:
- А-ха-хаа... Не пугайся, я пришла вместо мамы, она в больнице...
- Что это значит? - сурово спросил Любан, однако злобы в голосе не было.
- Что попало: я объяснила. Ахаа... Повторить? - смеялась Рита. Любан вскочил с постели. Она могла видеть дуб, с которого содрали кору. Дуб был сумрачно белым. Таким он предстал в обнажении. Вместо ветвей у него торчал только один сук, а место, откуда он вырастал, ободрано не было - то был жгучий околок чёрных цыганских волос, отличающийся от русых волос на голове. Она не разглядывала, но такие видения запоминаются с первого взгляда и навсегда. Внутри её пробежал ток ужаса, однако, она его преодолела. Она вскочила следом и вырвала у него брюки, пресекнув его намерения одеться.