Аннотация: Мистический хоррор по мотивам произведений Г.Ф.Лавкрафта. Журналист отправляется в маленький российский город вести расследование и сталкивается со сверхъестественным.
Ярослав ТУРОВ
ЛАВКРАФТ
Рассказ
Глава I
Что же на самом деле произошло в Стрешневе? Заголовки новостных сайтов пестрили противоречиями: "Близ Стрешнева упал метеорит", "На закрытом полигоне под Стрешневым произошла авария с утечкой радиоактивных отходов", "Очевидцы видели неопознанный летающий объект над стрешневским лесом", "Ученые назвали аномальное свечение в небе над городом метеорологическим эффектом". Едва ли хотя бы одна из сотни самых странных гипотез была даже на толику близка к правде. Некоторые особо дотошные блогеры обратили внимание, что спустя месяц после инцидента, произошедшего в ночь с 19 на 20 августа 2019 года, и без того скудное автобусное и железнодорожное сообщение с дальневосточным городком Стрешневым и вовсе прекратилось, словно город закрыли на карантин во время какой-то страшной эпидемии. Впрочем, мало кто об этом узнал, так как посты и ролики об этом по непонятной причине блокировались и удалялись с каналов почти сразу после публикации, будто бы к делу подключился Роскомнадзор.
О Стрешневе я узнал не то, чтобы случайно, но до этого он как будто специально ускользал от моего взгляда. Хотя, как оказалось, местечко это заслуживает самого пристального внимания. С виду Стрешнев напоминал любой другой маленький город средней полосы России. Основан казаками-первопроходцами в середине XIX века, население пятьдесят тысяч, климат умеренный, купеческая застройка и памятник Ленину в центре, бетонные коробки на окраинах. Из производства - шахта и соляной завод, швейная фабрика и ещё по мелочи. Из достопримечательностей - набережная, вид на реку да старая дворянская усадьба на краю нависшего над рекой утеса. Кроме указанной информации, в Википедии о Стрешневе не было ровным счетом ничего. Если бы мой редактор Ильин напрямую не скинул мне в рабочем чате одну заметку пятилетней давности с какого-то полузаброшенного сайта, я б никогда не подумал, что стоит копать в этом направлении. Заметка называлась "Пропавшая деревня Можарки", в ней говорилось о том, как в одну ночь загадочным образом из деревни Можарки близ Стрешнева пропали все жители. Вечером ещё все были на месте, а на утро кто-то поехал в деревню из города и обнаружил её полностью вымершей. Причем пропали не только люди, но и животные, вплоть до самой последней дворняги. К заметке была прикреплена нечеткая фотография с группой сельских жителей на фоне покосившейся деревенской церкви. Вбив в поисковик слово "Можарки", я тут же наткнулся на разоблачение какого-то блогера. По его словам, жители никуда не пропадали, а просто переехали на новое место из-за утечки в реку химикатов, а кто-то из их родственников вовремя об этом не узнал и поднял панику на пустом месте. На этом бы мои поиски закончились, если б не сообщение редактора "Ты заметил?" сразу после ссылки на заметку. Я знал, что редактор нашего портала "Невероятное.ру" Ильин - человек недюжинного ума и не станет просто так тратить время своего лучшего репортера на какую-то ерунду. Посему я еще несколько раз прочитал текст, но так и не нашел ничего необычного. Напоследок я снова мельком взглянул на фото, и вдруг что-то в нем показалось мне смутно знакомым. Лишь когда я скачал его и увеличил в размере, до меня, наконец, дошло. И тогда я просто обомлел.
Среди группы можарковчан я увидел Алексея Корчина, корреспондента конкурирующего портала "Таинственный вестник". На фото он носил странную бороду и усы, да и лицо у него было какое-то осунувшееся, так что я далеко не сразу его узнал. На груди его блестел маленький значок в виде звезды, на который я обратил внимание по той лишь причине, что недавно купил похожий на одной из барахолок Москвы. Корчин прославился тем, что объездил множество стран и написал серию гениальных расследований о различных загадочных и необъяснимых событиях, происходивших в разное время по всему земному шару. К примеру, он выяснил, что некоторые геоглифы в пустыне Наска в определенное время года начинают светиться в темноте и становятся видны ночью даже из космоса. О чем, кстати, хорошо известно и американским, и российским участникам международной космической программы, но по какой-то причине они это скрывают. Другое расследование Корчина, наделавшее много шуму, было связано с так называемым Метро-2 в Москве. Алексею якобы не только удалось проникнуть туда под видом сотрудника спецслужб, но и сделать ряд удивительных фотографий подземного города, расположенного прямо под Москвой, и живущего своей автономной жизнью. Впрочем, сразу после выхода расследования объявилась целая армия диванных разоблачителей, накопавших ворох свидетельств, что Корчин всё это придумал, подделав снимки через фотошоп, так что в итоге невозможно было разобраться, где правда, а где вымысел. Так или иначе, я восхищался этим человеком за его смелость, мастерство и тот яркий образ жизни, который он вел. Даже в чем-то завидовал ему. Самому мне вот уже второй год приходилось безвылазно сидеть в арендованном за три копейки офисе на территории разорившегося завода и переписывать глупые заметки из зарубежных сайтов о сверхъестественном.
Я вспомнил, как год назад я встречался с Корчиным и тщетно пытался взять у него интервью. Наша встреча произошла в одном из закрытых московских психдиспансеров. Получить доступ туда мне удалось, лишь подделав справку о том, что Корчин - мой дальний родственник. Помню то мрачное впечатление, которое тогда он на меня произвел. Алексей сидел в смирительной рубашке у окна тесной больничной палаты и смотрел куда-то в пустоту. Врач сказал, что припадков у него практически не бывает, и обычно он вполне спокойный, разве что плачет иногда без причины. Но как-то раз он с дикими воплями набросился на медсестру, когда та неосторожно подошла к нему со спины. С тех пор врачи соблюдают технику безопасности при контактах с этим пациентом. Увы, но поговорить с коллегой у меня не получилось, как бы я ни пытался выудить из него хоть что-нибудь. Как мне показалось по его вполне разумному взгляду, Корчин слышал всё, что я ему говорил, но по какой-то причине и я со своими вопросами, и его пребывание в дурдоме казались ему настолько неважными по сравнению с тем, что он видел и знал, что ему не хотелось тратить на разъяснения времени и сил. Такое же ощущение может возникнуть, когда маленький ребенок спрашивает тебя, в чем смысл жизни. Можно, конечно, попытаться что-то ему объяснить, но совершенно неясно, будет ли от этого хоть какой-то толк.
Так и не добившись от Корчина ни слова, я попытался разговорить врача. Тот с большой неохотой сказал, что о душевном недуге Алексея сообщили соседи, когда несколько ночей подряд слышали странные завывания и крики из его квартиры. На стук в дверь и звонки Корчин никак не реагировал, и тогда спасателям пришлось взломать дверь. То, что они увидели, повергло их в шок. Квартира была в ужасном беспорядке, всюду валялся разный бытовой мусор и ворох изрисованных листов бумаги и вырванных книжных страниц. Практически на каждой из них встречался странный символ в виде пятиконечной звезды с волнистыми лучами и человеческим глазом посредине. Этот же знак врачи и спасатели обнаружили начертанным на обоях, на плитке в ванной и даже вырезанным кухонным ножом на столе. Также тут и там встречались какие-то письмена на непонятном языке, но ни запоминать, ни разбирать их непрошенным гостям Корчина не захотелось. Самого Алексея нашли голым в ванной, полной холодной воды. Он полудремал, свесив руки до пола. Врачам сперва показалось, что он вскрыл себе вены, но тело Алексея на вид было полностью здоровым, разве что под глазами у него нависли тяжелые тёмные мешки, а лицо выглядело мертвенно-бледным и изможденным, словно этот человек не спал много дней. Идти самостоятельно Алексей не мог, так что санитарам пришлось нести его, а позже повозиться, чтобы Алексей хоть что-нибудь поел. Лишь после этого врачи смогли диагностировать тяжелый онейроидный синдром и определить его на лечение туда, где он пребывает и по сей день. "То есть, у него галлюцинации?" - спросил я врача. "Можно сказать и так, - кивнул врач. - Галлюцинации, иллюзорный бред, как при сильной интоксикации. К сожалению, нам трудно сказать точнее, так как он не выходит на контакт, а любые диагностические приборы в его присутствии начинают сбоить, словно он словил дозу радиации. Это первый такой случай в моей практике". Вся эта ситуация вызвала у меня гнетущее впечатление. Да, в нашей профессии регулярно приходится сталкиваться с необъяснимыми вещами, я редко встречал коллег, кто относился бы ко всей этой чертовщине на сто процентов серьезно и уж тем более сходил от этого с ума. Возможно, это следствие какого-то вредоносного излучения?
Напоследок перед уходом я попытался узнать, не посещал ли Корчина кто-нибудь, на что получил отрицательный ответ. Мне показалось это странным. Хоть Алексей и вел уединенную жизнь, коллег и друзей у него было достаточно, неужели никто из них... "Хотя нет, был один посетитель, мужчина средних лет, довольно подозрительный тип, скажу я вам", - обронил врач, когда я был уже в дверях. - "Что в нем подозрительного?" - "Не знаю. Но у меня от одного его присутствия волосы на голове зашевелились". Увы, но разглашать фамилию загадочного гостя врач отказался, сославшись на врачебную этику, чем только раззадорил мое любопытство. К счастью, охранника на входе в больницу этика заботила куда меньше, и за небольшое горючее пожертвование он разрешил мне на минутку заглянуть в журнал приёмов. Там-то я и прочитал страшное имя, что так много стоило мне впоследствии - К.В.Чертанов.
Увы, выяснить по горячим следам, кто такой этот таинственный Чертанов и над чем работал Корчин до попадания в клинику, мне не удалось. Сперва я наведался в дом Алексея, но квартира его оказалась опечатана, а соседи не сказали ничего сверх того, что я уже и так знал. Далее я отправился в редакцию "Таинственного вестника", где Корчин трудился много лет, но, едва узнав, что я пишу для портала "Невероятное.ру", коллеги Корчина выставили меня за дверь. Разве что уборщица, которая мыла полы в их курилке и по-матерински любила Алексея, шепнула мне, что перемены в Корчине начались, когда он вернулся из длительной командировки откуда-то с Дальнего Востока. Судя по всему, в поездке он столкнулся с чем-то, что напугало его куда сильнее, чем ФСБ и все диванные критики рунета вместе взятые. А ведь человек он был не самый робкий. По словам уборщицы, главред "Таинственного вестника" строго настрого запретил всем совать нос в это дело и распространяться о находках Корчина, особенно в СМИ. "А может это из-за того юноши..." - нахмурилась уборщица. - "Какого?" - "Да приходил к нам один, молодой. Главный с ним заперся, а как этот ушел, так нам всем и приказали молчать. Может, из органов был..." Никаких материалов о состоянии одного из ведущих сотрудников издания на их сайте в итоге также не вышло, что особенно меня задело: как же профессиональная солидарность? Сволочи, ради вас человек жизнью рисковал, рассудка лишился, а вы испугались каких-то службистов?!
Не в силах больше теряться в догадках, я решил обсудить всю эту ситуацию со своим начальником Ильиным. От всего этого прямо-таки разило сенсацией, и мы оба это понимали, но природная осторожность редактора подсказывала: что-то здесь не чисто. Подумав, Ильин предложил повременить с публикацией, пока не появятся новые подробности, и на год мы забыли об этой истории. До момента, пока Ильин не наткнулся на фото Корчина в Можарках.
На тот момент наш портал переживал не лучшие времена: трафик падал, аудитория уходила на YouTube, и никакие высосанные из пальца легенды про чупакабру и призраков уже не могли ее удержать. Как воздух, нужны были настоящие, документально подтвержденные сенсации, загадочные и необъяснимые случаи, и этот случай с Корчиным так и просился на первую полосу. Вздохнув, Ильин дал мне полный карт-бланш, при условии, что в итоге я принесу ему не просто заметку, а настоящую бомбу. Меня не нужно было просить дважды. Здесь стоит сказать, что всю свою жизнь мне удавалось избегать больших проблем благодаря какой-то моей невероятной чуйке, интуиции. Приятели считали меня параноиком и смеялись, когда я перебегал на другую сторону дороги, завидев черную кошку. Но их шуточки быстро закончились, когда однажды поезд, на который я намеренно опоздал, сошел с рельсов, а многоквартирный дом, с которого я съехал, сгорел в жутком пожаре. Я не знаю, как это объяснить, но в моей голове всегда жил некий голос, который никогда меня не подводил. Он подсказывал, когда стоит идти, а когда лучше притормозить, с кем иметь дело, а с кем нет. Так вот, в этот раз, столкнувшись с делом Корчина, я как будто стал слышать сразу два внутренних голоса. Один отчетливо твердил, что мне не стоит за это браться, так как добром это точно не кончится. Другой же, более сильный, настойчиво твердил, что после того, как я выясню правду, жизнь моя изменится навсегда. А перемены - это было именно то, чего мне в данный момент хотелось больше всего на свете.
Итак, получив задание, я первым делом, конечно же, прошерстил весь интернет в поисках чего-то стоящего. Про Можарки и безумие Корчина в сети не было ничего, а вот про сосдений городок Стрешнев найти кое-что всё-таки удалось. Прежде всего бросалась в глаза труднодоступность этого места. Из областного центра в Стрешнев раз в день ходила всего одна электричка и один автобус, и никаким иным способом добраться туда было нельзя. Возможно, это как-то связано с якобы расположенным недалеко от города закрытым военным полигоном и могильником ядерных отходов, и люди попросту не хотят ехать в место с такой экологией. Впрочем, никаких официальных данных о расположении там этих объектов в открытом доступе я не нашел, только слухи.
Ещё одна любопытная история была связана с родом купцов Уваровых, стоявших у основания города. Именно им когда-то принадлежала старинная усадьба, а также почти истощенная соляная шахта, что давала работу местным жителям больше ста лет. Генеология рода уходила корнями куда-то вглубь российской истории, были даже версии, что глава семейства Павел Петрович Уваров и его сын Даниил - дальние родственники того самого графа Уварова, автора знаменитой триады "Православие, Самодержавие, Народность". Но большинство историков всё же считали, что они просто однофамильцы. Обосновался на той земле род Уваровых поле подписания Айгунского договора 1858 года, по которому Дальний Восток севернее Амура отошел Российской империи. Уваровы приехали в одну из казачьих станиц Стрешневскую, близ которой, по свидетельствам одной из экспедиций Русского географического общества, находились обширные залежи каменной соли. Получив от государства право на разработку месторождения и торговлю, предприимчивый молодой купец Павел Уваров заложил на этом месте шахту и большую усадьбу на крутом утесе на берегу речки Стрешни, дав начало прибыльному соляному промыслу. А через несколько лет, когда за счет переселенцев местное население значительно возросло, станица получила статус города.
Наиболее интересная часть истории рода связана с фигурой сына Даниила Павловича Уварова. До него в браке у Павла Петровича и его супруги Прасковьи родилось две девочки, Марфа и Алевтина, и младшему Даниилу суждено было стать продолжателем преуспевающей купеческой фамилии. Даниил появился на свет летом 1887 года. Сохранились свидетельства, что в ночь его рождения над городом бушевала буря, дождь шел стеной, ветер валил деревья, а где-то в поле на окраине города ударом молнии убило одного из шахтеров. Даниил родился слабым, болезненным, и живший при семье Уваровых врач не ручался, что мальчик доживет даже до одного года. Однако чудесным образом ребенок всё же выжил, но по состоянию здоровья он практически все детство провел в стенах усадьбы на домашнем обучении. Его отец Павел Петрович был не только успешным предпринимателем, но и достаточно жестким человеком, держал в ежовых рукавицах всю семью и очень боялся, что с его единственным наследником что-то случится. В связи с этим до совершеннолетия у мальчика был крайне ограниченный круг общения и уединенный образ жизни. Ни игр, не шалостей с другими детьми ребенок не знал, и единственным его развлечением стали книги. Благо, в этом отец сыну не отказывал и регулярно выписывал для него из столицы научные и литературные журналы, а также экземпляры книг почти по всем направлениям, так что с годами в усадьбе Уваровых сложилась внушительная библиотека, которая, к сожалению, была частично утрачена в советский период. Благодаря усердным занятиям и совместному ведению дел, уже к восемнадцати годам Даниил Павлович обладал недюжинными познаниями в математике, экономии, физике, химии, географии, горном деле, истории, философии и в других науках. Благоприятный климат, регулярные упражнения и всевозможные средства народной медицины с годами укрепили его здоровье, так что отец уже не опасался внезапной кончины сына и дал ему некоторую самостоятельность. С этого времени появляются свидетельства о новом увлечении Даниила - археологии. Во время разработки одного из участков близ основного месторождения, шахтеры наткнулись на останки племени древних чжурдэней, народа, населявшего эти земли вплоть до XII века нашей эры. О находке сообщили Павлу Петровичу, и Даниил уговорил отца повременить с разработкой в этом месте и позволить ему в свободное время заниматься раскопками и исследованиями. На первый взгляд, увлечение сына выглядело совершенно безобидным, и Павел Петрович дал добро, выделив в помощь Даниилу троих рабочих. Увы, но никакой информации о том, что же обнаружил молодой археолог на древнем становище чжурдэней, я так и не нашел. В большой статье одного дальневосточного историка-краеведа, посвященной Даниилу Уварову, об этом было лишь несколько догадок. Историк выдвигал две гипотезы: или молодой пытливый ум Даниила быстро охладел к этому занятию и переключился на другое, или же Даниил обнаружил нечто особенное, что и натолкнуло его продолжить свое образование в области неорганической химии. Так или иначе, Даниил углубился в изучение свойств солей и других минералов, что со временем немало способствовало подъему предприятия Уваровых. При этом сам Даниил оборудовал на чердаке усадьбы что-то вроде химической лаборатории, где часами пропадал к радости отца и неудовольствию матери. Также известно, что в этот период жизни Даниил перестал посещать церковь и несколько раз заявлял, что разочаровался в боге и уверовал в силу человеческого разума. В начале XX века подобные взгляды среди прогрессивной молодежи не были редкостью, так что это не вызвало среди семьи особого беспокойства. При этом изменились не только пристрастия Даниила, но и его характер - он стал еще более замкнутым и нелюдимым, чем был до этого. Как пишет в своем дневнике его сестра Алевтина, Даниил мог часами сидеть, уставившись на голуя стену, будто на ней висело изысканное полотно. Он мог пройти по дому настолько погруженным в свои мысли, что даже не замечал, когда кто-то из близких обращался к нему с приветствием или вопросом. Стоило кому-то прервать его во время занятий в лаборатории, Даниил неизменно впадал в сильное раздражение, становился грубым и резким, и один раз даже накричал на матушку, когда она пыталась войти к нему без разрешения в разгар его опытов. Впрочем, после того, как отец строго поговорил с ним по поводу этого случая и пригрозил запретить работу в лаборатории, Даниил стал куда более сдержанным. Но не менее скрытным. Впрочем, он продолжал активно участвовать в делах отца по добыче и продаже соли, помогая получать немалую прибыль, так что Павел Петрович до поры закрывал глаза на его чудачества. В 1913 году, когда компания Уваровых находилась в зените, а Даниилу исполнилось двадцать шесть, он с группой ближайших единомышленников основал в Стрешневе так называемое Общество Познания, закрытый научный кружок, в который мог вступить любой, кто ставил перед собой цель познать тайны устройства окружающего мира. Известно, что Общество организовывало экспедиции под началом Даниила Уварова по всему Дальнему Востоку, основатели его бывали в Китае, Японии и даже добирались до Сиама. После этой поездки поведение Даниила стало особенно странным. По городу ходили слухи о жутких криках и песнопениях, доносящихся с чердака усадьбы Уваровых и флигеля, где члены Общества Познания обычно проводили свои собрания. Известно, что в 1914 году между Даниилом и его отцом Павлом Петровичем произошла крупная ссора, вероятно, связанная с неудобствами, которые вызывало для семьи Уваровых соседство с таинственным Обществом. Впрочем, сразу после этого конфликта сам Павел Петрович вошел в состав Общества и стал главным его попечителем. Об этом он публично заявил в городской газете, чем немало удивил высший свет города. Однако уже в 1915 году Павел Петрович умер при весьма загадочных обстоятельствах - ни с того ни с сего отправился ночью гулять по большому полю за городом, попал под дождь, простудился и скоропостижно скончался. Супруга Павла Петровича пережила его всего на год, не выдержав нервных потрясений, Марфа и Алевтина же вышли замуж и переехали в центральную часть России со своими новыми семьями. Таким образом, все огромное состояние Уваровых перешло по наследству сыну, и Даниил Павлович стал единоличным владельцем месторождений, завода и других предприятий, которыми владел его отец. Выполняя данную отцу клятву, Даниил продолжил преумножать богатства отца, не забывая при этом своих таинственных исследований. После смерти Павла Петровича горожане стали видеть его сына крайне редко - практически все контакты с внешним миром молодой хозяин совершал через своего управляющего или коллег по Обществу, все время проводя в стенах усадьбы. За исключением своего затворничества, странных звуков и химических запахов, доносившихся из лаборатории, он ничем не привлекал внимание, и со временем город свыкся с его чудачествами, подозревая, что Даниил Павлович слегка помешался, то ли от горя, то ли от большого ума.
Так продолжалось до начала 1918 года, когда до Стрешнева докатилась Революция. Это был сложный и запутанный период, и мне пришлось постараться, чтобы вникнуть во все хитросплетения местной политики. Суть сводилась к тому, что к февралю 1918 в Стрешневе сложилось многовластие, состоящее из трех центров силы. Первым стала Городская Дума, которая состояла преимущественно из представителей казачьего и купеческого сословия и придерживалась "белых" взглядов. Вторым центром был "левый" стрешневский Совет рабочих и крестьянских депутатов, который напрямую подчинялся областному совету и молодому советскому правительству. И, наконец, третим центром власти в городе оставалось Общество Познания, возглавляемое Даниилом Павловичем Уваровым и его коллегами. Эти старались держаться в стороне от политики, во всяком случае, официальной, и какое-то время пытались сохранять нейтралитет, так как Даниил видел будущее компании отца и всего города в мирном компромиссном сосуществовании всех классов.
На состоявшемся 13 февраля 1918 года собрании представителей Думы и Совета соглашение между сторонами не было достигнуто, и председатель Городской Думы атаман Степанов выдвинул большевикам ультиматум: сдать все полномочия и покинуть в город, в противном случае спешно собранные Думой казачьи дружины и вернувшиеся с войны белые офицеры будут вынуждены применить силу. Председатель Совета комиссар Лейбман ответил насмешливым отказом - на тот момент в руках шахтеров и красноармейцев находились все основные городские запасы оружия и боеприпасов, на их стороне был значительный численный перевес, поэтому угроз со стороны белых они не боялись. Дело гозило обернуться кровавым побоищем прямо на улицах города, если бы в критический момент не вмешался присутствоваший на собрании Даниил Павлович Уваров. Он выступил с предложением найти компромиссное решение, которые устроило бы все стороны, и пригласил Степанова с Лейбманом и других видных представителей Совета и Думы на неофициальный ужин в свою усадьбу, где в кулуарах можно было бы обсудить наиболее щепетильные вопросы. Предложи нечто подобное любой другой, его бы подняли на смех, но авторитет Даниила Павловича в городе был очень высок, поэтому его приглашение было принято, хоть никто на тот момент и не верил в успех этого предприятия. Тем же вечером состоялся торжественный приём в усадьбе Уваровых, на котором присутствовали все вышеупомянутые лица. Никаких свидетельств, что там произошло, не осталось, так как непосредственные участники тех событий не оставили воспоминаний о том вечере в своих дневниках и мемуарах. Однако известно, что после этого каким-то непостижимым образом Степанову и Лейбману удалось договориться. Формально победа в политической борьбе досталась Совету, так как вместе со всеми остальными городами Дальнего Востока Стрешнев влился в состав молодой Советской республики. При этом все члены Городской Думы и их сторонники каким-то чудом сохранили свой авторитет и властные полномочия в городе. В Стрешневе не было ни белой эмиграции в Харбин с вывозом городской казны, как это произошло в некоторых других дальневосточных городах России, ни коллабораций с японскими и британскими интервентами, ни кровавого подавления мятежа, ни красного террора с продразверсткой, ни даже последующих репрессий в 30-е годы. Атаман Степанов и другие белые продолжали спокойно жить и работать в городе до глубокой старости и своей мирной кончины. При этом, отмечает биограф Даниила Уварова, после упомянутого ужина в усадьбе все присутствовавшие там стали членами Общества Познания. На деле это проявлялось в том, что они стали регулярно собираться в доме Даниила, а когда Общество особенно разрослось, начали проводить общее собрание на большом поле за городом - том самом, где незадолго до смерти гулял покойный батюшка Даниила Павловича. При этом каждый член Общества начал носить на груди особый значок - пятиконечную звезду с волнистыми лучами и человеческим глазом посредине. Как утверждал автор статьи, звезда символизировала всё мироздание, а глаз был символом познания, так как именно с помощью глаз человек постигает большую часть доступных ему при жизни тайн.
Любопытный эпизод с участием Даниила Павловича произошел также в первые годы Гражданской войны, когда в Стрешнев попытались войти японские интервенты. Получив весть о наступлении задолго до прибытия врага, Даниил Павлович на главной площади публично обратился к горожанам с просьбой не покидать город и не оказывать сопротивление, а просто оставаться в своих домах и не выходить на улицу. Все беспрекословно подчинились, и лишь один проезжий журналист в момент входа войск не удержался и выглянул в окно, где увидел небольшую группу членов Общества Познания, идущую стройным рядом в сторону наступающих японцев. По его словам, он взял фотоаппарат и выбежал на улицу, когда послышались нечеловеческие вопли ужаса. Даже если человека начать распиливать заживо или искупать в кислоте, он не будет так орать. Журналист-очевидец успел лишь повернуть голову в сторону криков и сделать снимок, прежде чем потерять сознание от нахлынувшего на него непонятного страха. Когда он пришел в себя, камеры рядом с ним уже не было, а на голове он обнаружил прядь седых волос, хотя ему было немногим больше тридцати, да и обмороков с ним раньше не случалось. Тем не менее, журналист описал это происшествие в своей статье, и свидетельства его позже совпали с воспоминаниями единственного оставшегося в живых японца, участника интервенции. Тот говорил, что его отряд вошел в совершенно опустевший город, как вдруг на них набросились ёкаи или, говоря по-нашему, демоны. Ему удалось спастись лишь потому, что он шел самым последним и почти сразу бросился бежать, не оглядываясь. Приводящий его слова историк считает, что члены Общества Познания применили против интервентов какой-то неизвестный на тот момент науке газ, который мог вызывать пугающие галлюцинации. Впрочем, мало кто из коллег поддержал эту гипотезу, так как никаких осадков, трупов задохнувшихся японцев и других следов газа после этого обнаружить не удалось, да и рядовые горожане не получили никаких инструкций по химзащите от Даниила Павловича и его сторонников. После этого инцидента официальная власть в городе окончательно оказалась в руках советов. Шахта, завод и другие предприятия Уваровых перешли в собственность государства, при этом продолжив исправно работать. Сам Даниил Павлович остался жить в доме своих родителей, до своей смерти в 1939 году, после чего усадьба закрепилась за Обществом Познания как муниципальная собственность и объект культурного наследия. О жизни Даниила Уварова после Гражданской войны известно крайне мало, так как он практически не покидал пределов усадьбы и общался лишь с членами Общества Познания, которое продолжает работать до сих пор.
Дочитав эту довольно любопытную статью о Стрешневе и его основателях, я не мог не отметить, что получил ответы на одни вопросы, но у меня тут же возникли другие. Что это за загадочное Общество Познания и как ему удалось примирить между собой белых и красных? Что там произошло на самом деле во время японской интервенции? Я уже начал догадываться, что способ разобраться у меня только один - лично поехать в Стрешнев, так как материал намечался весьма интригующий. Окончательно я утвердился в этой мысли, когд увидел подпись, оставленную под статьей. Автора-историка, столь много раскопавшего о личности этого загадочного Даниила Уварова звали... К.В.Чертанов! Стоило мне прочесть эту фамилию, я сперва долго не мог вспомнить, где я её встречал, но потом вдруг она огненными буквами вспыхнула у меня в голове. Ну конечно!!! Это же он, тот самый Чертанов, который единственным год назад навестил в клинике бедного свихнувшегося Алексея Корчина! Возможно, он же посещал и главреда "Таинственного вестника", после чего тот наложил запрет на все упоминания об этом деле в печати. Но что объединяет этих двоих? Провинциальный историк-краевед и московский журналист, расследователь паранормальных явлений... Уж не столкнулся ли Корчин в своих поисках с чем-то поистине загадочным и необъяснимым, найдя в лице этого историка единственного, кто был способен его понять?
Обуреваемый этими вопросами, я решил ещё раз навестить Алексея в больнице. С собой я прихватил и фотографию Корчина в Можарках, и статью Чертанова, надеясь хоть как-то расшевелить вот уже год страдавшего в полубреду бывшего коллегу. Корчин пребывал почти в том же состоянии, в котором я оставил его в прошлый раз, разве что смирительной рубашки на нем уже не было. По словам врачей, физическое состояние Алексея было превосходным, но спать он старался как можно меньше, жаловался на постоянные кошмары, так что приходилось заставлять его принимать снотворное и колоть ему успокоительное, так как без него Корчин быстро впадал в крайне тревожное состояние и то и дело начинать плакать, словно ребенок. Когда я вошел в палату, он лишь мельком взглянул на меня и снова отвернулся к окну. По его взгляду и разочарованной ухмылке я понял, что он узнал меня, хотя ожидал увидеть он кого-то совсем другого. Я поздоровался, присел на свободный стул рядом и попытался завести беседу, но, как и в прошлый раз, натолкнулся на совершенное равнодушие. Однако стоило мне положить на стол перед Алексеем его фото в Можарках и статью Чертанова, взгляд пациента немного ожил, хоть он и продолжал молчать. Тогда я спокойно принялся излагать свои соображения и планы насчет Стрешнева, напоследок солгав, что мне удалось связаться с Чертановым, и он лично пригласил меня к себе, чтобы рассказать, как все было на самом деле. Последний факт особенно взбудоражил Алексея, он дернулся всем телом, будто хотел вскочить на ноги, но в последний момент сдержался. Я с интересом наблюдал за его реакцией, готовый в любую секунду позвать санитаров. Тут Корчин повернулся ко мне и впервые посмотрел мне прямо в глаза, отчего мне стало не по себе. На секунду мне показалось, что у Корчина нет зрачков, а радужку глаз покрывает какая-то мутная серая пелена. Но настоящий мороз пробрал меня от его тихого мрачного голоса: "Поверь, тебе не нужно ехать в Стрешнев. Если ты это сделаешь, назад ты уже не вернешься. По крайней мере, прежним". - "Это ещё почему?" - только и выдавил я из себя, но Корчин снова отвернулся к окну, всем своим видом показывая, что разговор окончен.
Из клиники я вышел в полнейшем смятении. Что, черт возьми, всё это значит?! Какой-то бред... Ни один из сотен материалов о странных явлениях, что я написал за годы работы в этой сфере, не вызывал у меня столько эмоций. В любой даже самой таинственной истории я неизменно видел шлейф человеческих домыслов, глупых преувеличений и спекулирования на чужой доверчивости. Тут же передо мной сидел реальный мастер своего дела, профессионал, работой которого я искренне восхищался. Его взгляд, его слова и то, во что он превратился, вызывали во мне сильнейшую дрожь. Ничего, Алексей, я найду тех, кто с тобой это сделал, и постараюсь, чтобы об их преступлениях узнало как можно больше людей.
Вернувшись в редакцию "Невероятное.ру", я все рассказал Ильину. Он как раз раздумывал, с чего начать производство видео-контента для YouTube. Взвесив все за и против, мы решили, что съездить в Стрешнев мне всё-таки надо, хоть это неблизко и достаточно дорого. Но как бы ни было нам тревожно, мы оба этого хотели, так как порядком истосковались по чему-то действительно невероятному, а не по той белиберде, которой у нас ежедневно заполняли страницы портала стажёрки с журфака. "Ты должен не просто выяснить правду, ты должен её заснять", - сказал Ильин и вручил мне ручную видео-камеру, какими сейчас пользуются все блогеры. Я пообещал, что постараюсь не упустить ничего важного.
Последнее, что мы сделали перед моим вылетом - попытались связаться с реальным Чертановым. Прямых контактов его в телефонной книге не было, но мы догадались позвонить в стрешневский краеведческий музей, где нам сообщили, что у них в штате среди экскурсоводов действительно числится Кирилл Вадимович Чертанов, один из заслуженных деятелей исторической науки края. Поговорить с ним лично нам не удалось, так как Чертанов принципиально не пользовался телефоном. Но сотрудница музея пообещала сообщить Чертанову о нашем звонке, а также организовать с ним встречу, если я надумаю приехать. Какой же неприятный и странный голос у нее был! Даже у самого бесчувственного автоответчика тембр голоса поживее... Что ж, по крайней мере, это уже была хоть какая-то зацепка, и на следующий день, 17 августа, я сидел в самолете, который уносил меня из Москвы в Хабаровск.
Лететь пришлось в ночь, так что в хабаровский аэропорт я прибыл 18-го рано утром. Оттуда я сразу сел на тот единственный поезд, шедший через Стрешнев на север. Узнав, куда я направляюсь, проводница поглядела на меня со странным любопытством, а ехавший рядом попутчик решил отсесть подальше. От станции к станции заполненный дачниками вагон постепенно пустел, и в какой-то момент я вовсе оказался в вагоне совсем один. Чем ближе мы подъезжали к Стрешневу, тем сильнее меня охватывало смутное чувство необъяснимой тревоги. Особенно сильным оно стало, когда мимо замедляющего ход состава стали проноситься первые стрешневские дома, деревянные и бетонные коробки с темными провалами окон. У некоторых из них стояли местные, молчаливо провожая поезд взглядами. Мне показалось, что в их лицах я разглядел странную тоску, словно глубоко в душе эти люди мечтали бы оказаться на этом поезде, но этой мечте никогда не суждено будет сбыться, как не суждено уплыть аборигенам затерянного острова в Тихом океане на проплывающем мимо круизном лайнере. Я попытался было поснимать из окна поезда свой приезд для будущего репортажа, но батарейка камеры оказалась разряженной. Странно, я же специально зрядил её перед отлётом...
Когда поезд, наконец, затормозил на железнодорожной станции Стрешнева, и проводница открыла дверь, словно приглашая меня войти к клетку с тигром, я замешкался. Во мне вновь боролись два внутренних голоса. Если я сейчас сделаю шаг, пути назад уже не будет. - Брось, пути назад не было уже тогда, когда ты только начал заниматься этой профессией. "Поезд отправляется через минуту", - сказала проводница, и голос ее прозвучал для меня словно откуда-то издалека. С другой стороны, какая работа стоит того, чтобы рисковать собой? Разве я спасатель, полицейский или военный корреспондент? Я всего лишь маратель бумаги, пишущий разный бред для спятивших на конспирологии стариков и скучающих между готовкой и стиркой домохозяек. Вдруг за этим действительно стоят силовики, и я лезу в то, за что могут попросту грохнуть? Вообще, кому станет хуже, если я так и не узнаю правду и не выпущу этот материал? Ответ пришёл сам собой: мне станет хуже. Я просто не буду себя уважать. Моя жизнь и так скучна и абсолютно лишена смысла. В кои-то веки я связался с чем-то по-настоящему большим и таинственным. Так неужели я просто дам этой рыбе от себя ускользнуть?
Тем временем по вагонам пробежало шипение, и поезд медленно тронулся с места. "Всё, отправляемся", - сказала проводница и начала закрывать дверь вагона. "Стойте! Я выхожу", - сказал я и выскочил из вагона, который медленно набирал ход. Проводница посмотрела на меня, как на психа, захлопнула дверь, и через минуту состав исчез вдали, а я остался на перроне с сумкой совсем один. Следующий поезд ожидался только завтра, так что пути назад действительно не было. Забросив сумку за плечо, я побрел к выходу из вокзала, гадая, что принесет мне знакомство со Стрешневым.
Глава II
Первое, что я понял про Стрешнев: я точно никогда не хотел бы здесь жить. И дело даже не в запустении и атмосфере, как в фильмах Балабанова и клипах группы Айспик, а странном тревожном прессе, что обрушился на меня, стоило мне покинуть здание вокзала. Я много читал про разные спецсредства по разгону митингов, когда на бунтующую толпу направляется волна низкочастотного звука, отчего у людей возникает беспричинная паника и желание бежать как можно дальше. Нечто подобное накрыло меня и здесь, и мне пришлось даже на пару минут опереться о стену, чтобы свыкнуться с этим новым для себя ощущением и вновь обрести способность мыслить и двигаться. Меня это удивило, так как, на первый взгляд никаких причин для тревоги не было. Может, это какая-то радиолокационная вышка на этом проклятом секретном полигоне сводит с ума своим излучением? Или я пропустил прогноз, и синоптики предупреждали о мощных магнитных бурях?
Я огляделся. Стоял душный летний день, и хотя солнце с утра и скрылось за облаками, было довольно светло, хоть и несколько безрадостно. Высоко в небе надо мной кружило несколько ворон. У вокзала я увидел пару машин, у которых лениво переговаривались коренастые мужики-таксисты. Стоило мне сделать несколько шагов в их сторону, разговоры стихли, и бомбилы уставились на меня. Я вежливо поздоровался и попросил подвезти меня до какой-нибудь приличной гостиницы не слишком далеко от центра. Один из них оглядел меня с ног до головы, как какую-то диковинку, назвал цену через губу и кивнул на свою машину. Пока мы ехали, я разглядывал местную застройку. Современных зданий было немного, в основном Стрешнев состоял из частных домов и панельных многоэтажек прошлого века. Располагались они довольно хаотично, отчасти из-за холмистого рельефа города. Такси то поднималась в гору, то скатывалась вниз, петляя между одинаковыми бетонными и деревянными коробками, со всех сторон укрытыми кронами мрачных вязов и тополей. Довольно быстро я потерял направление и даже при всем желании не нашел бы обратную дорогу до станции без посторонней помощи. Лишь раз, когда мы снова поднялись на вершину какого-то холма, перед нами открылась панорама города, и я отметил про себя, что расстояния тут не такие уж и маленькие, и передвигаться без транспорта по городу было бы просто глупо. Где-то в отдалении я увидел серую полоску реки, нависший над ней утес и красивое здание XIX века с колоннами. Это была та самая усадьба Уваровых, фотографии которой я видел в интернете. За все время нашей поездки нам встретилось очень мало людей. Возможно, в разгар рабочего дня здесь не принято праздно шататься по улицам. Во всяком случае, эта мысль хоть как-то меня успокоила. Таксист вел молча, и в какой-то момент это молчание показалось мне невыносимым. Я стал думать, о чем бы его спросить, и вдруг заметил значок на его жилетке. Это была та самая волнистая звезда с глазом, символ Общества Познания. Меня это удивило, так как работяга за рулем совсем не походил на любителя философских или научных диспутов. Начав разговор издалека, я постарался ненавязчиво расспросить его об этом Обществе и почему он решил в него вступить. Таксист посмотрел на меня со странной усмешкой и сказал лишь, что в городе может быть неуютно, если никто из Общества за тебя не поручился. "Мой тебе совет, парень. Чем скорее ты выразишь Обществу свое уважение, тем лучше", - сказал он. - "Это что, какой-то мафиозный клан?" - усмехнулся я, на что таксист разразился громким хохотом. Но когда я стал смеяться вместе с ним, он вдруг резко стал очень серьезным. "Шутник, да? Ну-ну... Предупрежден, значит, вооружен", - проронил он загадочно и до самого конца поездки больше не сказал мне ни слова.
Таксист довез меня почти до самой главной площади, рядом с которой у набережной стояла гостиница "Стрешня". На ресепшне меня встретил унылый молодой человек, вручивший мне ключ от номера, который обошелся сравнительно недорого. Войдя в "советского" типа комнату, я понял, почему с меня не взяли больше - в номере ощущался запах сырости и канализации, причем справиться с ним не смогли ни проветривание, ни найденный мной в туалете освежитель воздуха. К сожалению, другие номера почему-то оказались заняты, так что мне пришлось довольствоваться этим. Это также меня удивило, потому что никого, кроме этого портье я тут не встретил, и даже звуков присутствия других постояльцев не различил. Что ж, благо я не собирался задерживаться тут дольше двух дней, так что эти мелкие неудобства можно было и перетерпеть. Приняв все меры предосторожности, чтобы не подхватить грибок, я вымылся в душе, перекусил теми продуктами, что взял с собой из дома, пареллельно пытаясь подзарядить камеру, после чего отправился в краеведческий музей, прихватив с собой небольшую сумку для камеры и бумаг. Перед уходом администратор дал мне карту, на которой пометил сам музей и основные достопримечательности, их было совсем не много. Выйдя из гостиницы, я прикинул, что чтобы добраться до музея по главным улицам, мне придется или долго идти пешком, или дождаться автобуса, так как такси поблизости не нашлось, да и вообще центр выглядел довольно безжизненным. Поэтому я решил срезать напрямик через исторический район, а заодно и осмотреться.
Прямо напротив гостиницы начинался квартал с исторической застройкой конца XIX-начала XX века. Заметно было, что об урбанистике местные жители тогда не слишком задумывались, отчего создавалось ощущение легкого хаоса. Дома из темно-красного кирпича стояли кучно и как попало, а узкие проходы и подворотни между ними были вымощены булыжником, что создавало определенный колорит. Было очень тихо, ни звуки редких машин, ни шелест листвы сюда не долетали, так что я слышал лишь стук собственной обуви о брусчатку. Блуждая меж старых зданий с включенной камерой, я заглядывал в окна первых этажей, пытаясь понять, что же там находится, но кроме темноты и пыльных подоконников ничего не заметил. Создавалось впечатление, что всё это - не реальный город, а какая-то масштабная декорация по типу тех, что возводит на своей территории Мосфильм. Лишь один раз я разглядел в окне какую-то промелькнувшую тень, но это было так быстро, что я не был уверен, что мне не показалось. Во время прогулки мне постоянно приходилось сверяться с бумажной картой, так как навигатор на моем мобильном обозначал весь район однородным цветным пятном, и хоть как-то ориентироваться с его помощью было нельзя. В очередной раз убедившись в этом и со вздохом убрав телефон в карман, я поднял взгляд на одно из окон и вздрогнул. Из тёмного проема за мутным стеклом на меня смотрела какая-то отвратительная старуха. Точнее сказать, не смотрела, а пялилась. На вид ей было лет за восемьдесят. Худое морщинистое лицо с желтоватой кожей, длинным крючковатым носом и впалыми глазами, голова от макушки и до шеи укутана чёрным платком. Застыв на месте, я пару секунд не мог оправиться от ужаса, охватившего меня от этого пристального и полного какой-то скрытой злобы взгляда. Пожевав покрытую редкими усами губу, бабка резко задернула занавеску, и наваждение пропало. Бррр! Поежившись всем телом, я поспешил дальше, но теперь ощущение тревоги будто усилилось. Озираясь по сторонам, я не мог отделаться от чувства, словно из глубины темных окон за мной все время кто-то наблюдает. Причем этот кто-то двигался параллельно со мной от дома к дому, слово перемещаясь по каким-то подземным тоннелям. Я ускорил шаг, чувствуя, как быстрее и тяжелее стучит мое сердце. Прислушавшись, я понял, что это к этому стуку добавился еще какой-то посторонний звук. Это были чьи-то шаги. Топ-топ-топ. Замерев на месте, я прислушался - кто-то следовавший за мной по пятам, также остановился. Я несколько раз огляделся, чтобы понять, откуда может исходить опасность и в какую сторону и могу в случае чего побежать, но это не помогло. Меня окружало несколько совершенно одинаковых проходов между домами, и злоумышленник мог притаиться в любом из них. Прикинув направление и расстояние до музея, я рванул что есть мочи. Шаги за моей спиной возобновились, теперь кто-то мчался вместе со мной, отставая совсем чуть-чуть. В какой-то момент я явно различил топот нескольких ног, будто преследователей было минимум трое. Оглянувшись на бегу, я увидел на земле кромку зыбкой тени, поглощавшую освещенный переулок и словно следующую за мной по пятам. Сердце почти разрывалось от бешеного бега, и единственное, что твердил мне внутренний голос - это не дать страшной тени догнать меня... БАЦ! Оглянувшись, я не заметил, как налетел на кого-то из прохожих и едва не сбил его с ног. От неожиданности я рухнул на брусчатку, но тут же вскочил и обернулся. Гнавшаяся за мной тень медленно отступала за ближайший дом - и точно так же в небе отступало большое облако, из-за которого выглядывало солнце. Так все это просто была игра света и тени? Но я же точно слышал...
"С вами все в порядке?" - раздался в тишине мягкий голос прохожего, на которого я по глупости налетел. Я обернулся и, наконец, смог как следует его разглядеть. Это был невысокий русоволосый мужчина с гладко выбритым интеллигентным лицом, одетый в бежевый хлопковый костюм под белую сорочку и коричневые кожаные туфли. В руке у мужчины была кожаная папка с документами. На лацкане пиджака незнакомца я заметил значок Общества Познания. Еще одной любопытной деталью был странный трудно уловимый запах, исходивший от него. Никогда раньше я не встречал такого запаха и потому затрудняюсь хоть как-то его описать. От внимательного взгляда незнакомца мне стало как-то не по себе. "Вы выглядите так, будто за вами гнался сам дьявол", - усмехнулся мужчина. - "Да... Я..." - пробормотал я, пытаясь описать, что же произошло, но ту же понял, что любое мое объяснение прозвучит неадекватно. - "Я просто спешил в краеведческий музей". - "Какое совпадение, мне как раз в ту сторону! Позвольте, я провожу вас, здесь совсем недалеко", - сказал незнакомец и с легкой улыбкой указал мне направление. Но от меня не ускользнул холодный взгляд, который он на миг бросил в сторону подворотни.
Оказалось, что я-таки прошел исторический район насквозь и как раз вышел на одну из главных улиц, по которой до музея было рукой подать. По пути незнакомец мягко расспрашивал меня о целях моего визита в Стрешнев, на что я сказал, что интересуюсь историей города и собираюсь написать об этом месте что-то вроде путевых заметок. Моего спутника весьма порадовал такой ответ, он тут же выудил из нагрудного кармана визитку и протянул мне: "Разрешите предложить вам свои услуги. Я один из лучших специалистов по этому вопросу", - сказал он. У меня чуть глаза на лоб не полезли, когда я прочитал текст на визитке. Там значилось: "Кирилл Чертанов, историк-краевед, гид, кандидат исторических наук. Частные экскурсии по Стрешневу и окрестностям, недорого". Ни телефона, ни почты, ни каких-либо других контактов на карточке не было. "Что вас так удивило?" - поинтересовался мужчина, заметив мою реакцию. При всем желании я не мог в тот момент ответить на этот вопрос. Если рассуждать здраво, каковы шансы встретить в центре города того самого человека, ради которого ты прилетел из другого конца страны? Так что для меня эта встреча стала или невероятным везением, или... чем-то совсем иным.
"Простите, я не знаю ваших планов, вдруг вы спешите... Но если у вас всё же есть немного времени, почему бы нам не выпить по чашке кофе где-нибудь тут поблизости?" - спросил его я. Чертанов охотно согласился немного подвинуть свой график ради гостя города и показал мне в одном из закоулков довольно уютную кофейню в русском стиле. Едва нам принесли наш заказ, я выудил из сумки распечатку статьи о роде Уваровых и показал ему. "Вот и ко мне пришла слава", - проронил он с ноткой иронии, выслушав мой отзыв по поводу его текста и того факта, что я проделал такой долгий путь ради встречи с ним. "Действительно, я довольно редко пользуюсь современной техникой, предпочитаю по старинке работать с бумагами в архиве. Мне жаль, что из-за меня вам пришлось пережить столько неудобств. Но не хотите ли вы сказать, что прилетели сюда аж из Москвы только для того, чтобы обсудить мою работу?" - сказал он. Я не видел смысла скрывать что-либо перед этим человеком и прямо сказал, что прибыл в Стрешнев, чтобы найти ответы. Я рассказал ему всё, что знал про историю болезни Алексея Корчина, заявив, что он был моим близким другом, и мне нужно знать, что же на самом деле произошло с ним во время поездки сюда. Лишь о том, что я журналист и пишу для портала "Неизвестное.ру", я решил умолчать. Чертанов внимательно выслушал меня, и мне показалось, что во время моего рассказа его даже охватила какая-то печальная задумчивость. "Что ж, я действительно был близко знаком с Алексеем, причем еще задолго до его последнего визита в Стрешнев. Ознакомившись с моими публикациями, он первым вышел на контакт и завязал со мной почтовую переписку. Надо сказать, что я не самый публичный человек и стараюсь держать место своего проживания в тайне, но каким-то образом Алексею удалось узнать мой адрес, что само по себе внушает уважение, да и его образ мыслей в письме показался мне весьма неординарным. Поэтому я ответил на его первое письмо, и это стало началом нашего длительного общения. В Алексее я увидел не просто единомышленника, но родственную душу, как бы пошло и банально это ни звучало. Прошлым летом проходило очередное ежегодное собрание нашего Общества Познания, почетным членом которого я являюсь, и я пригласил Алексея принять участие в этом мероприятии. К сожалению, он не выполнил некоторых условий, о которых я неоднократно предупреждал его, из-за чего с ним и случилось это несчастье. Узнав об этом, я поспешил навестить его в больнице и собираюсь сделать это снова, но сейчас всё моё время занимает подготовка к новому слёту. Он как раз состоится завтра вечером", - сказал Кирилл, прерываясь на то, чтобы сделать из чашки глоток кофе.
Пару секунд я обдумывал услышанное. Кажется, я умудрился приехать в таинственный город как раз накануне ежегодного слета местной масонской ложи. Совпадение? Не думаю. Несмотря на достаточно откровенный ответ, мне казалось, что Кирилл всё время чего-то не договаривает, но что-то мешало мне активнее выуживать из него подробности этой странной истории. - "Могу я узнать, какие именно условия нарушил Алексей?" - спросил я. "К сожалению, я не могу вам этого сказать. Для этого вы должны стать членом Общества". - "А как я могу это сделать и кого вы принимаете в свои ряды? Из открытых источников я знаю, что это что-то вроде научного кружка, который организует экспедиции и дебаты, но каких-то иных подробностей мне разузнать не удалось". - В глазах Чертанова мелькнул тот же огонек иронии, что я заметил и у таксиста, когда мы обсуждали Общество. Немного помолчав, он сказал: "Действительно, научные экспедиции, исследования и диспуты входят в круг наших непосредственных интересов. Но всё же Общество Познания - это куда больше, чем просто кружок ученых. Это сообщество единомышленников или, если угодно, семья. Мы стараемся не принимать кого попало, но если уж человек решает к нам присоединиться, он остается верен ценностям Общества всю свою жизнь, получая взамен нашу поддержку, а также ответы на интересующие его вопросы. Если вы хотите стать одним из нас, вам придется соблюдать те же условия, которые поклялся соблюдать Алексей, в противном случае это не закончится ничем хорошим", - последние слова Кирилл произнес с особым сожалением, но у меня по спине побежали мурашки. Не в моих правилах нырять с головой в омут, на дне которого может ожидать всё, что угодно. Но и вернуться домой с теми крохами информации, что у меня были, я не мог. "Вы говорите загадками. Это ваше право, но рано или поздно я обязательно узнаю правду", - сказал я твердо, на что Чертанов лишь улыбнулся: "Это тоже ваше право. Я не могу раскрыть вам всех карт прямо сейчас, вы просто не поверите мне". - "А вы попытайтесь". - "Для этого вам стоит задавать правильные вопросы".
Несколько секунд я перебирал в голове, какие вопросы в данной ситуации стоит считать правильными, а какие нет. Также я сильно пожалел, что не включил диктофон перед началом беседы. "Сколько участников сейчас насчитывает Общество?" - наконец, спросил я. - "Всего в России и в мире нас несколько тысяч. Порядка пятисот постоянно проживают здесь, в Стрешневе, так как именно тут созданы все условия для нашей комфортной работы". - "Но почему я раньше ничего не слышал про Общество?" - "Это не удивительно. Мы не публичная организация и не стремимся афишировать ни наши взгляды, ни результаты нашей работы. Мы понимаем, что ценности Познания близки далеко не каждому, и неведение, в котором пребывает подавляющее большинство - это самое дорогое, что у них есть. А кто мы такие, чтобы лишать людей самого дорогого?" - "Но ведь любому обществу нужно постоянно развиваться, привлекать новых членов и финансирование. РПЦ строит по три храма каждый день". - "Наше общество - это не религиозная община или организация в привычном понимании этого слова и не преследует подобных целей". - "В чем же ваша цель?" - "Истина". - "Что есть истина?" - последние слова вырвались у меня сквозь усмешку, о которой я тут же пожалел. Голос Чертанова тут же похолодел: "Послушайте, я не Иисус, а вы - не Понтий Пилат. Есть вещи, которые нельзя донести до другого человека словами, и уж точно я не тот, кто сможет это сделать. Во всяком случае, не здесь и не сейчас. Куда лучше у меня получается рассказывать истории. Кстати, сегодня вечером я собираюсь проводить экскурсию по дому Уваровых. Если вам интересно, приходите. Возможно, там вы сможете узнать что-то интересное. Но прежде чем сделать это подумайте, насколько для вас самого ценно ваше неведение". С этими словами Кирилл Чертанов написал на обратной стороне визитки время и адрес, и протянул мне. "Ах да, чуть не забыл. Возьмите вот это и старайтесь не снимать, пока вы в городе", - сказал он и вручил мне значок с эмблемой Общества Познания. "Пока этот символ на вас, это значит, что за вас поручились, и вы можете быть спокойны, что ваше пребывание в Стрешневе и его окрестностях не будет омрачено никакими происшествиями". С этими загадочными словами историк расплатился по счету и удалился, сославшись, что у него сегодня еще много дел, я же еще долго сидел, обдумывая его слова.
До вечера оставалось еще довольно много времени, и я решил потратить его на поиски хоть чего-то любопытного для будущего материала. Праздно шататься по городу мне не хотелось, да и унылый вид редких прохожих не вызывал у меня никаких радостных чувств. Идея посетить краеведческий музей показалась мне не такой уж плохой, и я отправился туда, не забыв, впрочем, нацепить перед выходом странный значок, подарок Чертанова. Удивительным образом чувство тревоги, преследовавшее меня от самого вокзала, заметно ослабло, и в какой-то момент Стрешнев даже начал казаться мне приятным. В очень и очень незначительной степени.
Я бывал во многих провинциальных музеях и не ожидал многого от местной экспозиции, но несколько часов блужданий между стендами по плохо освещенным коридорам и чтение крошечных пояснений всё же не прошли даром, и мне удалось раскопать кое-что любопытное. В основном, это касалось древнего народа чжурдэней, населявшего эти земли за много столетий до прихода на Дальний Восток казаков-первопроходцев. Главная загадка, связанная с ними, заключалась в том, что они не оставили после себя захоронений. Археологам удалось восстановить картину их быта, найти предметы одежды, искусства и даже образцы письменности на каменных табличках, но никаких костей, зубов, мумий и прочих следов самих чжурдэней ученые не обнаружили, хотя с другими малыми народами Дальнего Востока картина обстояла совсем иначе. Одной из рабочих гипотез стало то, что чжурдэни практиковали кремирование, сплавление останков по реке или уход в лес как основной погребальный ритуал. Но принять эту версию как окончательную, мешал тот факт, что в какой-то момент все чжурдэни как будто исчезли. В то время, как большинство соседних племен вливалось в состав возводимых китайцами и монголами империй, чжурдэням удалось достаточно долгое время сохранять независимость, самобытную культуру и даже письменность. Благодаря найденной в начале XX века недалеко от Стрешнева табличке, содержавшей чжурдэнские и китайские иероглифы, уже тогда стало возможным перевести на современный язык большую часть найденных источников. Особенно меня впечатлила табличка, текст на которой гласил: "Человек смотрит, но не видит, слушает, но не слышит. Белый путь ведет к Пробуждению". На этой же табличке я увидел звезду с волнистыми лучами и глазом посредине. Судя по всему, именно этим символом древние чжурдэни обозначали слово "пробуждение". И вот, примерно на рубеже XI и XII веков, вероятно, подвергшись особому натиску захватчиков с юга, чжурдэни просто разом исчезли, оставив после себя жилища, посуду, одежду и другие предметы, дошедшие до нас и извлеченные из земли в великолепном состоянии. Это очень напомнило мне таинственное исчезновение цивилизации майя в Центральной Америке. В описании экспозиции я заметил тонкие намеки на то, что историкам Общества Познания удалось-таки разгадать эту загадку, но по каким-то причинам результаты исследований в этом направлении не были опубликованы до сих пор.
Записав основные факты и свои мысли в блокнот, я взглянул на часы и ужаснулся: вот-вот должна была начаться экскурсия, на которую меня пригласил Чертанов! Выскочив из музея, я пожалел, что не захватил с собой зонт - погода к вечеру совсем испортилась, и невыносимая духота сменилась мелким дождем, который обещал вскоре перерасти в настоящий ливень. Где-то далеко послышался сухой раскат грома, надвигалась гроза.
Быстро поймав такси, я попросил отвезти меня к усадьбе Уваровых. Водитель сперва взглянул на меня с подозрением, но, увидев подаренный Кириллом значок на моей груди, успокоился и без проблем доставил меня на место. Усадьба представляла собой огромный трехэтажный особняк с колоннами и лепниной в духе позднего классицизма. Располагалась она, как я уже упоминал, на возвышенности, на краю скалистого утеса, нависающего над левым берегом Стрешни. Со стороны города подъезд к усадьбе преграждал кованный чугунный забор, увенчанный треугольным пиками. Нижняя часть забора была каменной, так что с улицы невозможно было разглядеть, что происходит во дворе - поверх пик виднелись лишь вычурный аттик и крыша здания. Я успел как раз вовремя: когда я подходил, Чертанов пропустил через ворота небольшую группу посетителей, и смотритель уже собирался закрывать ворота. Завидев меня, гид кивнул мне и жестом пригласил присоединиться ко всем остальным. Я прошмыгнул в узкий проход между створками ворот, после чего они захлопнулись, и смотритель запер их на широкий засов.
Стоило нам войти в усадьбу, мне в ноздри ударил странный запах. Именно его я ощутил, когда впервые повстречал Чертанова. Заметив, что я принюхиваюсь, историк усмехнулся: "Не обращайте внимание. В этом доме долгие годы находилась химическая лаборатория, так что ароматы некоторых веществ навеки пропитали эти стены, и никаких средства не способны их отсюда вычистить". Видимо, это же касалось и самого Чертанова, который проводил тут экскурсии чуть ли не каждый день. Экскурсия началась, и гид повел нас по многочисленным темным коридорам и комнатам, останавливаясь у каждого предмета мебели, у каждый картины, рассказывая о них так вдохновенно и подробно, словно всё это были его собственные вещи. Заслушавшись, я совершенно забыл о камере в моей сумке. В главной зале мы останавливались у больших портретов Павла Петровича Уварова с супругой, портретов Алевтины и Марфы, которых художник запечатлел с маленьки бледным мальчиком, Даниилом. Я не смог долго разглядывать все эти лица - очень быстро мне начало казаться, что это они разглядывают меня.
Помимо меня, в группе было его двое мужчин и одна женщина, всем на вид чуть за тридцать. Ни один из этих людей не был похож ни на туриста, ни на местного жителя. У каждого из них на груди был всё тот же значок со звездой и глазом. Многое в рассказе Чертанова пересекалось с фактами из его статьи. Когда он дошел до совершеннолетия Даниила Уварова, я не удержался и спросил, что же, по его мнению, заставило юношу с занятий археологией переключиться на химию? Судя по мягкой улыбке Чертанова, мой вопрос ему понравился. Экскурсовод подошел к большому окну и отодвинул тяжелую штору, после чего нашему взгляду открылся потрясающий вид с высоты утеса на реку и противоположный берег, сплошь покрытый уходящими за горизонт полями и лесами. Сверкнула молния, и мне показалось, что в дальнем конце поля я заметил какой-то шатер. "Видите ли, - сказал Чертанов, - с самого детства Даниил Павлович испытывал острую тягу к познанию мира. Будучи запертым в этих стенах большую часть жизни, он мог получать информацию лишь из книг, что заказывал его отец. С ранних лет мальчик обладал живым воображением и по малой капле мог догадаться о существовании океана. Только представьте, какие картины рисовались юному Уварову, когда он каждый день глядел с этой точки вдаль, воображая, как рано или поздно отправится в странствия. Много лет спустя после смерти его отца мечта Даниила Павловича сбылась, он действительно много где побывал. Но на тот момент он уже давно знал: истинные чудеса - не за морями и океанами, они куда ближе, чем кажутся. В 1905 году близ соляного месторождения Даниил Павлович вместе со своими помощниками обнаружил кое-что, что перевернуло всю его оставшуюся жизнь. Это было становище древних чжурдэней. Помимо посуды и предметов одежды, молодой археолог обнаружил и несколько древних каменных табличек с чжурдэньскими письменами. К его огромному счастью, на одной из них содержались также и древние китайские иероглифы, так что Даниил Павлович смог пригласить из Поднебесной специалиста и с его помощью перевести все найденные тексты на русский язык". - "Да, я видел одну из табличек сегодня в музее. Белый путь приведет к Пробуждению..." - пробормотал я, отчего глаза Чертанова загорелись восторгом. - "Да, верно! Именно эту табличку Даниил Павлович обнаружил и перевел одной из первых. С этого началось его долгое странствие. Вы даже не представляете, насколько..." - "Но при чем тут химия? И что такое этот Белый путь?" - "Здесь всё проще, чем кажется. Белый путь - это соль. В районе Стрешнева издревле было несколько естественных соляных пещер, которые считались чжурдэнями священными порталами в другое измерение. Веками исследуя тайные свойства солей, они записывали свои знания на табличках, и именно одну из таких табличек и посчастливилось обнаружить Даниилу Павовичу. Расшифровав ее, он немедленно погрузился в эксперименты, организовав здесь на чердаке свою первую лабораторию. Позвольте, я покажу вам".
С этими словами Чертанов повел нас по узкой лестнице на чердак особняка. Это оказалось весьма просторное помещение, заставленное какими-то коробками и ящиками. Здесь странный запах был особенно силен, но я постепенно уже начал с ним свыкаться. Под слуховым окном, которое, очевидно, служило молодому алхимику вытяжкой, стоял широкий стол на толстых ножках, на котором располагалось несколько колб и реторт. "Конечно, с годами он вывез большую часть оборудования в более приспособленную для работы лабораторию, но первые и самые важные шаги он совершил именно здесь", - сказал Чертанов со странным священным трепетом в голосе. - "Какие еще шаги?" - "Шаги к пробуждению, конечно. Взяв за основу соль и природные компоненты, доступные древним чжурдэням, за несколько лет упорных поисков Даниил Петрович, наконец, выработал искомую формулу, которая перевернула его представления обо всё, что он знал до этого". Слушая рассказ Чертанова я бродил меж ящиками и постепенно дошел до самого дальнего и темного угла, где к стене было прислонено что-то большое, накрытое пыльной драпировкой. Затылком я чувствовал, что и сам экскурсовод, и остальные члены группы не сводят с меня глаз, отчего мне стало крайне неуютно. От того, чтобы немедленно не убежать, меня останавливало лишь то, что они преграждали мне выход. Приподняв нижний край ткани, я увидел рамку и изображение чьей-то руки. Судя по всему, это был портрет. Осторожно, чтобы ничего не повредить, я снял ткань и отложил в сторону, но на чердаке было слишком темно, и я не мог разглядеть как следует. Достав телефон, я включил фонарик и направил луч света на портрет и застыл на месте от охватившего меня потрясения. С портрета на меня смотрело обрамленное аккуратной светлой бородой лицо Чертанова. "Разрешите представиться, Даниил Павлович Уваров", - раздался голос экскурсовода. Резко обернувшись, я уставился на Чертанова, всё еще надеясь, что это какая-то дикая шутка. В этот момент за окном ярко сверкнула молния, и яркая вспышка на миг выхватила из темноты его лицо. Это был лик монстра, настолько отвратительный, что лишь забвение спасло меня от немедленного разрыва сердца.
Глава III
Я блуждаю по какому-то древнему городу, словно пережившему ужасающее бедствие - извержение вулкана или наводнение. Разрушенные дома и храмы по бокам узких улочек, пугающее запустение и навсегда поселившаяся в этом воздухе смерть. Сам я абсолютно голый, шагаю босиком по раскаленным на солнце камням, но вовсе не чувствую жара. Я прохожу мимо магистрата к главной площади, на которой возвышается полуразрушенный монумент. Это какое-то жуткое существо крыльями, с безобразным лицом и щупальцами на голове. Приглядевшись, я узнаю в этом чудовище Медузу Горгону, способную обращать в камень любого, кто на нее взглянет. Вокруг Медузы на постаментах, словно в каком-то жутком музее расположились статуи не менее причудливых созданий - шестилапый чёрный козёл, свернувшийся клубок из десятка адских сколопендр, паук с человеческой головой. Гав! За моей спиной слышится лай и рычание. Я оборачиваюсь, и вижу жуткого двухголового пса, который обеими клыкастыми мордами ловит блох в своей покрытой ожогами и проплешинами шкуре. От неожиданности я делаю шаг назад и натыкаюсь на одну из хрупких статуй - кусающую собственный хвост змею. Она тут же рассыпается на осколки, поднимая шум и облака пыли. Пёс настороженно поднимает головы и замечает меня. В тот же момент из всех дверных проемов зданий, выходящих на площадь показываются высокие человеческие фигуры. Медленно мне навстречу выходят крепкие обнаженные мужчины, из одежды на на каждом из них - лишь маска шакала, символ египетского бога смерти Анубиса. У одного в руке я замечаю окровавленный жертвенный кинжал с волнистым лезвием. Фигуры медленно надвигаются, перекрывая все пути отхода, и мне остается лишь один свободный проход между двумя ближайшими домами. В панике я ныряю туда и бегу, задыхаясь от духоты и усталости. Довольно быстро я утыкаюсь в высокую стену. Тупик. Фигуры в масках уже рядом, мне некуда бежать. Двое из них крепко хватают меня за руки, а третий поднимает голову к небу и заносит надо мной кинжал. Молниеносный удар, моя грудная клетка пробита, пронзенное сердце сжимается в предсмертной агонии, я открываю рот и пытаюсь закричать, но не могу исторгнуть ни звука, горло заполняет соленая алая слизь... Я просыпаюсь.
Первое, что я вижу, очнувшись от кошмара и резко сев - это тусклый свет из окна, освещающий комнату. Я сижу на кушетке под большим полотном с изображением какого-то натюрморта. Судя по всему, это одна из комнат усадьбы, которую мы проходили во время экскурсии. С некоторым трудом встав, я первым делом осматриваю себя. Кроме слабости в ногах и легкого головокружения никаких иных повреждений на себе я не вижу. Паспорт, бумажник и телефон также при мне, однако сумка с записями и камерой пропала. Значка Общества Познания на груди тоже больше нет. Телефон практически разряжен, связи нет, так что вызвать помощь нет никакой возможности. Часы показывают пять вечера, а это значит, что я провел без сознания больше двадцати часов. Подробности вчерашнего дня я помню довольно отчетливо, за исключением всего, что произошло на чердаке. Кажется, Чертанов заявил, что он и есть тот самый загадочный наследник рода Уваровых, о котором писал свои монографии и с таким увлечением рассказывал во время экскурсий... Неужели все его слова - не кропотливый труд историка, а реальные воспоминания? От этой мысли меня пробивает легкая дрожь. Черт, что мне делать?! Спокойно, первый делом надо выйти отсюда и добраться до гостиницы, чтобы как следует всё обдумать...
Если бы это было так легко... Оглядевшись, я не замечаю никаких дверей, через которые в эту комнату можно было попасть. Только стены и окно. После кошмарного сна, от которого во рту до сих пор остался солоноватый привкус, эта западня не кажется такой уж пугающей. Я лишь немного встревожен. В конце концов, меня же каким-то образом принесли сюда с чердака, значит, должен быть и выход. Вот только где он? По бокам у стен я вижу шкафы с книгами, а прямо напротив кушетки и картины - большое окно. Подойдя к нему, я выглядываю наружу и понимаю, что нахожусь на третьем этаже. Окна выходят на реку, и прямо под ними виднеется обрыв. Даже если бы мне удалось открыть окно или выбить стекло, я все равно не смог бы выбраться таким способом. На противоположном берегу реки на поле у опушки леса я вижу насколько шатров, у которых горит большое костер и блуждают какие-то люди. Кажется, Чертанов говорил, что сегодня намечается очередной "слёт" Общества Познания... Несколько раз обойдя комнату, я внимательно осматриваю каждый уголок и, наконец, нахожу то, что искал - след на паркете возле шкафа, остающийся от частого передвижения тяжелой мебели. Прямо как в старых викторианских детективах. Значит, выход ждет меня именно там. Внимательно осмотрев шкаф, я нахожу сбоку ручку, повернув которую, мне удается сдвинуть шкаф в сторону. За ним открывается проход на узкую винтовую лестницу, уходящую как вверх, так и вниз. Возвращаться на чердак нет смысла - мало ли что может меня там ожидать! Не раздумывая, я спешу вниз, освещая путь фонариком на телефоне и молясь про себя, чтобы он не разрядился где-нибудь посреди пути. Судя по гладким камням ступеней, лестницей регулярно пользуются вот уже сотню лет. Я уже ходил по таким ступенькам раньше, поднимаясь на различные башни и колокольни в старинных городках Европы. Судя по всему, эта лестница сконструирована по их подобию. Спускаться, впрочем, пришлось куда дольше, чем я думал. Пройдя пару сотен ступеней, я понял, что лестница ведет вовсе не на первый этаж усадьбы, а куда-то глубоко под землю. Представив расположение дома, я понял, что нахожусь внутри утеса. Продолжать спуск рискованно, но возвращаться обратно у меня нет никакого желания, так что я решаю идти до конца.
Спустя еще несколько минут спуска лестница вдруг кончается, и я оказываюсь в небольшой комнатке, вдоль стен которой стоят какие-то ящики и шкафы, а в дальнем конце виднеется дверь. Решив поискать хоть какое-нибудь оружие, я осматриваюсь. Большая часть шкафов и ящиков плотно закрыта, и лишь в одном из них мне удается обнаружить какие-то вещи. Внимательней осмотрев их, я понимаю, что это плащи с капюшонами и белые пластиковые маски, чем-то напоминающие карнавальные. На каждой маске на все лицо золотой краской начертан символ - волнистая звезда с глазом посредине, знак Познания. Там же к своей огромной радости мне удается найти маленький карманный фонарик, так как надежды на зарядку телефона остается всё меньше. Прикинув все за и против, я решаю воспользоваться шансом замаскироваться, надеваю плащ с маской, беру фонарик и осторожно заглядываю за дверь, готовый столкнуться со всем, что бы меня за ней ни ждало.
За дверью виден длинный темный коридор с низким потолком, пол и стены которого вымощены красным кирпичом и каменными плитами начала прошлого века. В нос мне ударяет сильный запах сырости и плесени, так что я стараюсь дышать через рот. Вздохнув поглубже, я сгибаюсь в три погибели и идут сквозь темноту по этому лазу, освещая путь фонариком. К счастью, проход абсолютно пуст, и ни создатели этого хода, ни подземные жители не преграждают мне путь. Только раз большая облезлая крыса перебежала дорогу и скрылась в щели между камнями. Минут через двадцать я, наконец, утыкаюсь в стену, из которой торчат ведущие куда-то наверх скобы-ступеньки. Спрятав фонарик, я хватаюсь за холодное железо и начинаю подъем. Это занимает еще около двух минут, после чего моя голова упирается в какой-то люк. Чуть надавив на него плечом, я сдвигаю преграду, вылезаю и, наконец, оказываюсь на свежем воздухе.
Сердце колотится, как сумасшедшее. Развалившись на земле, какие-то время я просто вдыхаю свежий воздух, после чего могу, наконец, оглядеться. Люк торчит прямо из земли, со всех сторон окруженный высокой травой. В двух шагах от него в землю вбит высокий деревянный шест, на вершине которого я вижу нечто, напоминающее ловцы снов, что вешают у себя дома поклонники нью-эйджа. Скорее всего, это какой-то ориентир. Привстав, я оглядываюсь и понимаю, что оказался в поле на другой стороне реки. Позади меня на высоком утесе расположилась усадьба Уваровых, а с другой стороны на другом конце поля примерно в километре я вижу те самые шатры и костер. Мимо меня метрах в пяти к шатрам тянется довольно широкая тропа. В этот момент меня охватывает дикое желание броситься прочь от этого места, куда-нибудь в сторону города, где я смогу укрыться в гостинице, а потом убраться куда подальше. Но, взглянув на часы, я понимаю, что на дневной поезд я уже опоздал, а значит, в городе придется заночевать. К тому же что-то мне подсказывает, что добраться до гостиницы мне не удастся. Мои догадки подтверждает чувство тревоги, нахлынувшее, лишь только я делаю несколько шагов в сторону реки. Нечто подобное я испытал в центре, когда за мной погналась странная тень. Внезапно за моей спиной слышится монотонное пение. Резко пригнувшись в траве, я оглядываюсь. По тропе со стороны реки движется процессия из десятка человек в балахонах и масках с изображением звезды. Идущий впереди глава процессии пропевает строчку какой-то заунывной песни или мантры, а остальные повторяют за ним. "Нрльяли мана фтах арама-а-а... Огрльи аклья бала пантара-а-а-а..." Пройдя мимо, участники процессии ни разу не повернули головы по сторонам. Казалось, они глубоко погружены в свои мысли и не замечают ничего вокруг. Это придает мне уверенности, и я решаю рискнуть. Выбравшись из травы, я тихонько пристраиваюсь в хвосте процессии и стараюсь принять такую же позу и подстроиться под шаг остальных. Похоже, никто не обращает на меня внимания, тем более, что в прихваченном из подземелья наряде внешне я ничем не отличаюсь от других.
Костер и шатры медленно приближаются, и с каждым шагом я чувствую, как сердце стучит всё сильнее. Правильно ли я делаю? Чутье подсказывает, что я приближаюсь к разгадке, поэтому я стараюсь успокоиться и быть готовым ко всему. Да, со мной нет камеры, но ведь есть глаза, да и память еще не подводила... Подойдя к костру, члены процессии выстраиваются в полукруг лицом к пламени. Я встаю среди них, ничем не выдавая себя и наблюдая, что же будет дальше. Тени от фигур и деревьев, созданные светом костра, причудливо извиваются в странном танце, и мне пару раз даже чудится, что это тени каких-то невидимых существ. Ведущий процессию продолжает свои напевы, и несколько голосов вторят ему. "Нрльяли мана фтах арама-а-а... Огрльи аклья бала пантара-а-а-а..." Из стоящих перед костром шатров одна за другой выходят похожие фигуры в плащах и масках, они становятся рядом с вновьприбывшими, образовывая ровный круг. Всего я вижу около пятидесяти фигур. Странно, ведь историк говорил о сотнях и даже тысячах... Последним из большого шатра выходит сам Чертанов. На нем такой же плащ, как у всех, но он единственный не носит маску, так что я хорошо вижу его лицо в свете пламени. Вдруг пение стихает, и в тишине я слышу треск сучьев в костре и стрекот сверчков в густой траве. И еще множество разных звуков, понять источник которых я не в состоянии.
"Братья и сестры!" - произносит Чертанов. Его голос совсем не громок, но почему-то я слышу его отчетливо, словно он обращается именно ко мне. - "Сегодня у нас большой праздник! В который раз уже мы собираемся, чтобы воздать Его Присутствию благодарность за пробуждение и принять в наши ряды новых членов. Мы всегда будем помнить, кем мы были и откуда мы вышли, и какое великое благо было дано нам по Его милости. Мы будем помнить ужасные дни смертного неведения, когда ни путь, ни смысл не были нам ясны. Когда страх исчезнуть довлел над каждым, и за чертой была лишь пустота. Но Его Присутствие даровало нам свободу и знание, Он указал нам врата и дал ключ. Он и есть ключ и врата к познанию всего и вся, и сегодня мы собираемся во имя Его и готовы разделить Его мудрость с теми, кто сможет ее принять. Выйдите вперед, желающие принять Его Присутствие".
При звуках этих странных слов у меня мурашки бегут по коже. Трое фигур отделяются от общего строя и делают шаг к костру. На несколько секунд повисает молчание, и я начинаю нервничать, не понимая, в чем дело. "Не все вышли приветствовать Его. Сделай шаг вперед", - говорит Чертанов и называет мое имя. Все пятьдесят фигур обращаются в мою сторону, будто нет на мне маски и плаща, и я стою перед ними в свете прожекторов абсолютно нагой. Меня прошибает холодный пот. Твою мать!!! Я раскрыт, они знают кто я, и где я! Мне конец... Дикий страх сковывает меня по рукам и ногам, так что о том, чтобы бежать куда-то, нет даже и речи. "Тебе не надо бояться нас", - произносит Чертанов. - "Все самое худшее, что могло произойти, уже случилось с тобой". Поняв, что задыхаюсь, я срываю с головы маску и капюшон. "Как вы узнали?" - только и могу проронить я, хватая ртом воздух. Сердце отбивает какой-то безумный ритм, будто вот-вот выскочит из груди или разорвется. Темная фигура Чертанова медленно приближается ко мне, он кладет руки мне на плечи, и я могу разглядеть его глаза. В них нет зрачков, только мутная серая пелена. "Для того, чтобы видеть, не нужны глаза", - произносит он. - "Успокойся, мы не враги тебе. Всё здесь, и это поле, и это небо, и наше братство - для тебя". - "Что? Я не понимаю". - "Сейчас ты ещё слеп, но это ненадолго. Всё свою жизнь ты чувствовал, что за всем этим стоит нечто большее, чем те законы и правила, которым тебя учили. Ты видел это во снах, в мистических прозрениях и химическом бреду, улавливал отголоски в древних текстах и словах тех, кто мнит себя посвященными. Ты читал теории про жизнь в симуляции и сбивающие с толку эксперименты по квантовой механике. Весь окружающий мир говорил с тобой, намекал, кричал и звал тебя. Это действительно симуляция, в какой-то степени, и всё в ней действует по Его замыслу. Ему угодно было, чтобы ты оказался здесь, чтобы стал одним из нас. Это Его голос указал тебе дорогу. Каждый твой шаг вел тебя сюда, к этому полю и этому костру". - "Но зачем? Какой в этом смысл?" - "Это нельзя объяснить словами. Только этим," - Чертанов извлекает из кармана маленькую металлическую шкатулку и медленно идет вокруг костра. - "Белый путь, бесценный дар, плоть и суть Его Присутствия, доставшаяся нам от тех, кто был раньше". Я завороженно гляжу, как Чертанов по очереди подходит к каждой из трех фигур у костра. Все трое снимают маски, и я узнаю их, это они были со мной на экскурсии, а потом поднимались на чердак. Каждый из них протягивает руку и берет что-то из шкатулки, но я не могу разглядеть, что именно. Наконец, очередь доходит до меня. Заглянув в протянутую шкатулку, я вижу маленький белый кристалл, блестящий на подушечке из красного бархата. "Что это, какой-то наркотик?" - спрашиваю я, на что слышу отовсюду смешки. "Ты не умрешь, если съешь это", - говорит Чертанов с ухмылкой, и мое чутье подсказывает мне, что он не врёт. Протянув руку, я беру кристалл и кручу его в пальцах. "У меня есть выбор?" Чертанов улыбается: "Всегда есть выбор". С этими словами строй фигур в плащах размыкается, открывая мне проход к тропе, по которой мы пришли. Приглядевшись, я замечаю, как ночная тьма за пределами света костра весьма странно подрагивает, будто там прячется нечто ужасное. Стоит мне лишь подумать о том, чтобы направиться в эту тьму с фонариком, как мой внутренний голос буквально взрывается паническими воплями. Нет! Только не это!!! Что ж, думаю я, у меня уже был опыт приёма разной дряни. Какой бы сильной она ни была, её эффект рано или поздно проходит. Не думаю, что и эта соль, чем бы она ни была, способна как-то сильно мне навредить... "Хорошо, - говорю я. - Я приму этот "дар", но учтите, мои друзья и близкие знают, где я. Если со мной что-то случится, они будут меня искать и быстро выйдут на вас". От этих слов улыбка Чертанова становится еще шире. - "Мы прекрасно это знаем, поэтому в наших же интересах, чтобы с тобой не случилось ничего дурного". Всеми силами вглядываясь в это лицо с мутными глазами, я пытаюсь различить в нем хоть что-то, но не могу. Кивнув, наконец, я делаю шаг вперед и равняюсь с тремя другими аколитами. "Да будет так", - говорит Чертанов. Позади меня раздается уже знакомое пение, фигуры в плащах берутся за руки и медленно ведут свой жуткий хоровод. Один за другим, все трое аколитов кладут кристаллы в рот, я делаю это последним. Оказавшись на языке, кристалл сразу же растворяется, смешиваясь со слюной. Ничего, кроме вкуса обычной соли я не чувствую. Взглянув на Чертанова, я ощущаю себя так, словно сел на поезд в один конец, с которого уже не смогу сойти. Что бы это ни было, оно уже стало частью меня, и изменить это я не смог бы, даже если бы захотел.
Несколько секунд я стою, ожидая непонятно чего. Заметив мое недоуменное выражение, Чертанов усмехается: "Что, неужели не подействовало?" Вдруг я осознаю, что смотрю на него как будто из-под разных углов - один мой глаз словно оказывается где-то над ним, а другой - сбоку. Более того, ноги и руки тоже подают сигналы, что находятся где-то очень далеко от моего тела... Оно буквально расползается на части! Опустив взгляд, я вижу, как весь мир передо мной сворачивается в одну бесконечно малую точку, обращаясь в безумный водоворот красок, идей, значений и звуков. Я хочу закричать, но крик многократно множится и кольцуется, как при замыкании роутера. Я ощущаю этот вопль в момент своего рождения, в момент, когда где-то в другом месте и в другое время меня насмерть сбивает машина, в момент, когда я падаю в пропасть, привязанный к тарзанке, когда я в поту просыпаюсь от очередного кошмара, когда тону в соленой воде, выпуская вместо крика огромные пузыри, когда на меня, пока я пасусь в саванне среди папоротников, из кустов летит огромная саблезубая тварь, когда, когда, когда... Само это слово вдруг теряет всякий смысл, словно я перестал воспринимать время, как прямую. Я хохочу над собственной глупостью, над чудовищной глубиной своего незнания, я ощущаю превосходство над всеми тварями земными, я смотрю на мир миллиардами глаз, я проживаю бессчетное количество жизней одновременно, рождаясь и умирая с той частотой, с которой сейчас колотится мое сердце. Откуда-то эхом до меня доносится мое прошлое. Мальчишки колотят меня за гаражами... А что если я не сдам этот чертов экзамен... Прости, но я не хочу этого ребенка от тебя... Начальник снова нажрался, развод сильно подкосил его... Кажется, я одно время я даже был журналистом... Почему я продолжаю писать эти никчёмные статьи... Мое собственное лицо всплывает прямо передо мной, и волна за волной на меня обрушиваются мои глубинные страхи. А что, если это состояние никогда не закончится? Как же я смогу вернуться домой? Как я буду ходить на работу? Что скажет Ильин, что подумают коллеги, соседи, друзья? Неужели я сейчас сойду с ума так же, как Корчин? А тем ли я вообще занимался все эти годы? Правильно ли прожил свою жизнь? Был ли я хорошим сыном, хорошим человеком? А будет ли у меня другая жизнь, смогу ли я исправить все ошибки, что совершил? На каждый вопрос я тут же получаю страшный ответ. Нет, это состояние никогда не закончится. Ты застрял в бесконечности, и у тебя нет ни малейшей надежды, что когда-нибудь ты сможешь отсюда выбраться. Нет, ты не сможешь вернуться домой, потому что нет больше дома, и нет больше мира, к которому ты привык, ты никогда не сможешь отличить иллюзию от реальности, потому что и реальности на самом деле не существует. Тебя жестоко обманули. Ты будешь вынужден окончить свои дни в психбольнице, так как отныне ты не дееспособен. Ты инвалид. Ты не сможешь ни говорить, ни читать, ни писать. Да что там, ты и передвигаться без посторонней помощи не сможешь, отныне ты - овощ с затерявшемся в иллюзорном бреду ограниченным рассудком. Твоя жизнь всегда была бессмысленной случайностью. Ты - просто статистическая погрешность. По какому-то забавному стечению обстоятельств на крошечном осколке материи посреде бескрайней пустоты зародилась жизнь, как в сыром подземелье на камни нарастает плесень, и одна из крупиц этой плесени - ты. Нет в этом никакого высшего промысла, хитрого плана, гениального сценария, это просто математическая ошибка в безумно сложном уравнении, которая вспыхнет и исчезнет, никем не замеченная. Ты - просто набор энергетических импульсов в снабженном рецепторами куске плоти. Все, что ты знаешь и чувствуешь, помещается в пределах твоей черепной коробки. Нет у тебя никакой бессмертной души. Твоя смерть - это никакой не переход, не начало следующей жизни, это самый настоящий конец. Энергия лишь рассеется в атмосфере, перестав питать нейроны твоего мозга, рецепторы перестанут чувствовать, и всё, тебя не станет. Так рассеивается в ночном воздухе тепло от перегоревшего костра. Ты же не думаешь, что в этот момент этот же костер начинает жить где-то ещё? Да, пока еще ты живешь, твое сердце бьется. Но это ненадолго. От твоих решений ничего не зависит. Что бы ты ни делал, другие быстро об этом забудут, потому что ты думаешь о себе больше, чем все вместе взятые. Хочешь, посмотрим, на что ты потратил и то ничтожное, что было тебе дано? Всё детство ты почти ничем не отличался от животного, движимый лишь инстинктами выживания. Тебе повезло больше других, тебя кормили, одевали и защищали, но даже этого ты не ценил. Помнишь, как кричал на свою мать и желал ей смерти, когда она запретила тебе гулять с друзьями допоздна? Помнишь, как презирал отца за то, что он пропадал на работе, вместо того, чтобы проводить время с тобой? Хочешь сказать, что ты был ребенком и ничего не понимал? Что ж, давай взглянем на твой подростковый период. Да, ты стал чуть умнее, но на что ты потратил этот ум? Треть времени ты спал, треть - просиживал в школе, где твою голову набивали бесполезными и не имеющими ничего общего с действительностью знаниями. Не спать ты не мог, ходить в школу тебя заставляли, но куда ушла оставшаяся треть? В пустоту. Ты просто убивал время. Слонялся по улицам с приятелями, курил и выпивал, играл в компьютер. Ты делал всё, лишь бы не оставаться наедине с собой, потому что для тебя это и было самое страшное. Идем дальше. Институт, в который тебя затолкали родители. Бесполезное просиживание на парах, все те же тусовки, только чуть взрослее. Алкоголь, наркотики, нелепый секс. Попытки завязать отношения, розовые очки, конфеты-букеты-кино, самообман, ревность, глупые ссоры, беспечность, нежелание брать на себя ответственность, аборт, расставание, душевная травма, страх новой близости, одиночество. Безумный забег по граблям. Выселили из общежития, безденежье. Лихорадочные поиски работы, рассылка резюме, собеседования, и вот маленькое счастье - наконец, взяли. Не то, о чем мечтал, но сойдет, грех жаловаться. И поехали, трудовой угар по будням, алкогольный угар по выходным. Офис, договор, трудовая, 5/2, белая зарплата и премия, бухгалтерия, коллеги, болтовня у кулера, котлеты в столовой, отпуск в Турции, новогодний корпоратив, начальник-мудак, последний косяк, увольнение, опять безденежье, новые поиски, собеседования, снова взяли... И так раз за разом. И вот ты, наконец, в этой своей газетенке, пишешь про рептилоидов. Денег и времени хватает, и только сейчас ты смог, наконец, немного выдохнуть, побыть с собой и подумать. Нет, ты не был ни хорошим сыном, ни хорошим человеком. Ты был никаким, ты - ничтожество, и не будет никакого второго шанса это исправить.
Я весь обращаюсь в вопль, в крик, в стон, в плач, в всхлип, в рык, в бред, в ор, в боль, в слизь, в желчь, в мрак, в ноль, в миг, в пыль, в грязь, я вижу каждую секунду своей жизни в стократном увеличении и не нахожу в ней ни единого смысла, я... открываю глаза.
Чертанов стоит передо мной, и костер, и шатры, и фигуры в плащах - всё на месте, будто прошло всего несколько секунд с момента, пока я принял из рук этого существа его чудовищный дар. Но что-то неумолимо поменялось. Окружающий мир словно стал в десять раз ярче. Отныне я различаю мельчайшие оттенки цвета и звука, мое зрение стало острым, как у орла. Деревья вокруг непрерывно меняются, каждую секунду отращивая новые ветви и листья и тут же втягивая их в себя. По земле, по пламени костра и даже по самому воздуху разливаются вибрации цвета и энергии, и я могу различить каждую из них. Чертанов смотрит на меня торжествующе, и в его глазах теперь я вижу не мутную пелену, а ровный и холодный свет звезд. Каждую секунду его лицо как будто меняется, становясь немного другим, как будто вокруг его головы кто-то невидимый вращает источник света. Тени на лице становятся то глубокими, то пропадают совсем, нос то прямой, то с горбинкой, морщины то разглаживаются, то рассекают лицо, как у глубокого старика. Я видел это лицо там, на чердаке усадьбы, но теперь оно не кажется мне таким уж кошмарным. Прямо из головы Чертанова исходит поток прозрачного нечто, словно кто-то подключил к нему провод с неба. Я поднимаю голову и начинаю вопить от ужаса. При этом губы мои плотно сжаты, и я не издаю ни звука. В пяти метрах над нами, куда уходит этот поток, в воздухе зависло огромное отвратительное чудовище, невообразимый сгусток из глаз, ртов, щупалец, крыльев и конечностей. Оно тоже полупрозрачно и чем-то напоминает потустороннее облако влажной плоти. Обернувшись, я вижу над каждой из окружающих меня фигур точно такую же тварь, присосавшуюся к телу одним из многочисленных щупалец. Некоторые из тварей чуть больше, некоторые меньше. Также я понимаю, что теперь вижу сквозь предметы. Плащи и маски больше не скрывают от меня истинной сути каждого из присутствующих. Так вот как они меня вычислили! Меняя фокус своего взгляда, я могу видеть их обнаженные тела, их внутренности и кости и даже их мысли. Я вижу историю каждого из них. Вот этот живет на свете уже больше ста лет и раньше был красногвардейцем, а этого офисного клерка обратили совсем недавно... Чертанов с легкой улыбкой кивает мне, и задрав голову я вижу точно такую же тварь над своей головой. Она заметно меньше других, но у меня нет сомнений, что это существо - часть меня, как моя собственная рука или нога. Словно в подтверждение моих слов оно делает кульбит в воздухе, облетев меня по спирали, стоит мне об этом подумать. "Добро пожаловать в Общество Познания", - слышу я мысли Чертанова, которому больше не требуется говорить вслух. - "Теперь ты один из нас".
Я пытаюсь вымолвить хоть слово, но ощущение, что я могу сказать что-то несколькими разными способами, сбивает меня с толку. "Не спеши, ты еще успеешь привыкнуть", - телепатически говорит Чертанов. - "Ты пришел сюда за ответами, как и все мы. Что ж, я готов ответить на любой твой вопрос". По исходящим от него волнам я ощущаю, что точно такой же диалог сейчас он ведет с каждым из присутствующих здесь, но слышу я лишь те мысли, что обращены именно ко мне. Поток вопросов разрывает мой мозг на части, и на каждый из них я получаю практически мгновенный ответ.
"Что это за твари? Они разумны?" - "В человеческом языке нет слова или звука, которыми можно было отразить их суть. Для удобства ты можешь называть их эгрегорами или ангелами. Они не причинят тебе вреда, если ты не нарушишь определенных правил. По сути они - продолжение нашего мозга, частично имеющее доступ к параллельным мирам. Именно так мы познаем суть вещей, обращаясь к их помощи. Представь, что твой мозг имеет безлимитный доступ в самый совершенный в мире интернет и способен мгновенно получать истинные знания не только об этом, но и о других мирах. Эта сила доступна тебе, но в полной мере овладеть ей ты сможешь только после долгих практик. Будь осторожен, ибо ее использование может быть очень опасно". - "Откуда взялись ангелы?" - "С нашим разумом их объединил Белый путь, о котором я узнал почти сто лет назад, благодаря сохранившимся на табличках знаниям древних чжурдэней. Это единственный народ на территории современной России, осознавший истинную суть вещей - в той мере, в которой это было им доступно. Обладая такой безграничной силой, они, увы, так и не смогли воспользоваться ей должным образом, что привело их к почти полному исчезновению". - "Ты - последний из рода Уваровых, Даниил Павлович?" - "Так меня назвали при рождении. Но человеку не положено жить вечно, поэтому по происшествии определенного времени я взял себе другое имя, которое ты знаешь. Мое истинное имя я предлагаю тебе узнать, используя свой новый дар". И действительно, стоило мне лишь мысленно пожелать познать Чертанова, мой ангел послушно отозвался импульсом и сообщил, что стоящее передо мной существо зовут УОРР.
"Уорр... Как тебе удалось прожить так долго?" - "Время - не прямая или точка, оно куда сложнее, чем кажется непосвященным. Вступая на Белый путь, знающий отказывается от ограничений, накладываемых на него обычным течением времени. Поэтому мы живем так долго. Мы все еще уязвимы для оружия, ядов, огня, но естественная смерть от старости и болезней нам не грозит. Это - один из Его подарков и один из самых сильных аргументов нашего Общества в любом споре. Бессмертие - выше политики и тому подобной недостойной возни". - "Так вот как тебе удалось решить все проблемы - уговорить отца вступить в Общество, помирить белых с красными!" - "Это было не так уж сложно. Стоило мне лишь подмешать моему оппоненту в пищу или вино Белый путь, как он тут же становился моим верным союзником. Они и сейчас все здесь, на этом поле - и атаман Степанов, и комиссар Лейбман, и даже батюшка с матушкой, которых весь остальной мир счёл усопшими уже давным-давно. Да что там, даже жители села Можарки и последние из чжурдэней - тоже сейчас среди нас". - "Что на самом деле с ними случилось?" - "Часть из них - растворились, рассеялись в пустоте, не справившись с обретенным даром. Но те, что уцелели - все тут, на поле. Сам посмотри". Я обернулся и окинул поле взглядом более пристальным и мощным, чем позволяли мои человеческие глаза. И я увидел их. Сотни жутких потусторонних тварей, что шагали по полю, кружились над ним разрозненными стаями и даже роились где-то в глубине земли. Одни из них напоминали демонов преисподней, другие выглядели, как жуткие насекомые или рыбы, третьи чем-то даже смахивали на людей или обезьян. Ни один обычный человек не мог бы их увидеть, при свете дня он заметил бы лишь зыбкие тени, которые принял бы за мираж, игру нагретого летним солнцем воздуха. Судя по обилию костей, клыков, рогов и щупалец, твари эти были чрезвычайно опасны, и я понял, насколько мне повезло не попасться им в лапы в городе и не угодить в западню, попытавшись покинуть поле.
"Как они такими стали?" - "Каждый из них пожелал знать слишком много. Не устояв перед манящей бездной Познания, они слишком много пользовались своей силой, отчего утратили свою последнюю связь с человечеством. Они давно уничтожили бы простых людей, если бы не наши усилия и знаки Познания, ограждающие иных от того, чтобы напасть. Как видишь, не все из нас пошли по этому пути. Кто-то предпочел совмещать бренную жизнь на земле и даже работать на обычной человеческой работе, чтобы наставлять на путь Познания непросвещенных вроде тебя. Буддисты называли таких, как мы, бодхисатвами. Но были среди нас и те, кто пренебрег великим даром и преступили черту, и незавидной судьбе их остается лишь посочувствовать..." - "Из-за чего они погибли? Корчин чуть было не стал одним из них? - "Боюсь, что так. Алексей, как и многие, оказался слаб перед лицом нахлынувшего всезнания, и он нарушил главный запрет посвященного." - "Какой?" - "Не познавай Его Присутствия!" - "Чьего присутствия?" - "ЕГО".
И тогда я прислушался и ощутил ЧЬЕ-ТО ПРИСУТСТВИЕ. Трудно описать это ощущение, кроме как осознанием совсем рядом чего-то бесконечно большого. Пожалуй, похожее ощущение могло бы возникнуть у сверхчувствительного муравья, мимо которого проплыл синий кит. Что-то безгранично огромное, невероятно близкое и столь же далекое переполняет весь окружающий мир. Всё, что я могу сказать об Его Присутствии, так это то, что Он здесь. Более того, Он всегда был здесь, просто я понял это только сейчас. Это новое ощущение нахлынуло на меня, как десять тысяч цунами, подхватило и унесло, и мне понадобилось еще какое-то время, чтобы вновь найти в этом потоке себя.
"Кто это?!" - "Любое имя для Его описания будет звучать, как нелепый набор звуков, поэтому мы используем слова Его Присутствие или просто Он. Хотя, Он тоже звучит недостойно, так как несёт в себе значение пола и рода". - "Что он такое?!" - "Мы не знаем. Те глупцы, что пытались познать Его, донесли до нас лишь жалкие крохи: Его Присутствие - титанический интеллект, осознающий себя в зоне невероятного давления, находящейся в горизонте событий сверхмассивной чёрной дыры. Он - темная материя и нулевые колебания, представляющие собой постоянное и неизменное состояние энергии, пронизывающей нашу Вселенную. Он живет в исчезающие малых точках, где время и пространство сходятся воедино. Там, где Он проникает в нашу плоскость реальности, образуются супервойды диаметром в сотни миллионов световых лет. Когда-то на заре существования нашего вида Он пожелал дать нам зрение и послал Белый путь в форме метеорита. Обратив все подземные минералы в залежи соли, он послал чжурдэнским шаманам видения, те нашли Белый путь, и так появились первые знающие. Идущие во сне. Мы и наш мир - лишь дальние отголоски Его сна, изощренной симуляции, постичь истинный смысл и устройство которой не дано даже нам. Мы можем лишь осознавать её и видеть. Наши глаза - это его глаза. Когда мы смотрим на что-то, это обретает смысл. Когда отворачиваемся от чего-то, это перестает существовать. В мире существует лишь один непреложный Запрет - НЕ ПОЗНАВАЙ ЕГО. Дерзнувший нарушить его постигает кару страшнее, чем смерть и всё, что способен представить самый извращенный разум..."
Я уже плохо различаю, что говорит мне Уорр. Слова, мысли, образы, числа - все сливается для меня в единый поток. Я словно в бреду, забываю себя и ступаю сквозь строй фигур прямо во тьму и иду по высокой траве, по освещенному гигантской луной полю. Трава под ногой колышется и бурлит, как неистовое море во время шторма, и я не чувствую своего тела, только ангела, летящего над моей головой. Жуткие многометровые призраки проходят в метре от меня, не задевая, в небе низко над землей проносятся похожие на инопланетных китов и осьминогов существа. Я отчетливо вижу каждую звезду на небосклоне и могу рассчитать угол, под которым вращается звездное небо, и даже скорость, с которой расширяется Вселенная. От прошедшего недавно дождя от земли поднимается густой туман, и в клубах сизого дыма я вижу фантасмагорические картины, описать которые у меня не хватит способностей. Мой ангел, как вырвавшаяся на волю гончая, которую долго держали в клетке, манит меня вперед, обещая насытить мое любопытство. Я отпускаю его и разрешаю вести меня. И прямо в воздухе передо мной разверзаются Врата Познания, увлекая все дальше от этого поля и от этого неба. Тайны Земли, которые раньше казались мне неразрешимыми, теперь расцветают передо мной, как на ладони. Малейшим напряжением сознания я узнаю всё и о геоглифах пустыни Наска, и о загадочном городе в подземельях Москвы, и о тайных обществах и секретных заговорах, и об иной жизни в подземном море на глубине четырех тысяч метров под Антарктидой, и об ушедший под воду древних материках, и о кошмарных существах, что скрывают самые отдаленные уголки нашей планеты. Мне становится мало, и я шагаю дальше, за пределы планеты, я наблюдаю за обратной стороной Луны и пещерами Марса, я окунаюсь в Большое Красное Пятно, "Глаз Юпитера", я долетаю до Плутона и разглядываю его причудливую поверхность. Ангел зовет меня ещё дальше, и я начинаю странствовать среди звезд и квазаров, я ныряю в чёрные дыры и ядра сверхновых звезд, я передвигаюсь со скоростью света и погружаюсь в предметы до уровня кварков и глубже. И здесь тоже не остается тайн для меня. Тысячелетия схлопываются в секунды. Лишь одна страшная тайна теперь манит меня - тайна ЕГО ПРИСУТСТВИЯ. Вот же она, все время рядом, стоит лишь протянуть руку и взять. Забывшись, я поддаюсь зову и бросаюсь вслед за своим ангелом в чёрный омут, единственную скрытую от меня завесой тайны область Вселенной...
УЖАС. Самый кошмарный из всех, что только можно вообразить, ждет меня там. Я будто планктон, затягиваемый сверхсильным потоком в бездонное чрево кита. Так вот для чего это всё? Все эти загадки, таинственный внутренний голос, запретный плод... Насытить это межгалактическое брюхо? Неужели, это и есть мой конец? Пойманный в ловушку, я мечусь, словно мышь в когтях у кота, и каждая клеточка моего физического и астрального тела трепещет в страхе и жалеет о содеянном. Сила притяжения сверхмассивной черной дыры чересчур высока. Одна за другой от меня отделяются потоки частиц, растворяясь в великом Ничто. Мой ангел, как мотылек в окне, беспомощно хлопает крыльями, он так же бессилен, как и я. Лишь где-то вдали я вижу слабый проблеск звезды, и хватаюсь за этот свет, потому что ничего другого мне не осталось. Собрав все последние силы, я нечеловеческим усилием бросаюсь в этот единственный кажущийся мне открытым проход, обращаюсь в луч, обжигаемый, раздираемый, снедаемый, разъедаемый, расщепляемый... и успеваю в последний момент. Еще секунда - и меня ждало бы нечто пострашнее смерти и ада.
Я выныриваю из Врат Познания и снова оказываюсь на проклятом туманном поле. Небо над полем озаряют яркие разноцветные вспышки, похожие на северное сияние. Их видно далеко-далеко за пределами города. Это проявление Его гнева. Все тело болит так, словно меня искупали в соляной кислоте. Последнее, что я вижу, перед тем, как провалиться в забвение - надменное лицо Уорра. "Жалкий идиот, ты так ничего и не понял... - бросает он мне. - Так ты отвечаешь на ту милость, что Он оказал тебе?" - "Отпустите меня..." - "Тебя никто не держит. Ты хотел ответов? Ты их получил. Хотел написать статью? Что ж, лети, пиши, а-ха-ха!" Его отвратительный смех звучит прямо у меня в ушах, пока чёрный водоворот беспамятства не засасывает меня с головой...
В себя я прихожу уже в самолете. Прочь, прочь, прочь из этого проклятого города. Мой ангел, скукоженный и опаленный, парит за стеклом иллюминатора. Ему зябко среди серых туч. Он настолько истощен, что я практически ничего не чувствую. Я как будто вновь стал смертным, только очень и очень больным. Меня всего трясет, кости ломит, и чудовищная слабость то и дело норовит вырвать меня из сознания. Салон перед глазами расползается на отдельные световые пятна и несуразные линии, и лишь огромным усилием воли мне удается вновь собрать их воедино и понять, что я всё ещё контролирую себя. Стюардесса с опаской косится на меня и что-то передает по рации. В аэропорту меня встречает карета скорой помощи. Я вяло протестую, но не могу сопротивляться тому, как настойчивые руки уносят меня прочь. Вот я уже в больнице, и доктора разглядывают мои зрачки, прощупывают пульс и спорят между собой. Они задают мне много вопросов, но ни на один из них я не отвечаю. Сама мысль ответить им кажется мне невозможной, идиотской. Это всё равно, что разговаривать с песком на пляже. Как объяснить им хоть что-то про Белый путь, ангелов, Познание и Его Присутствие? Эти слова прозвучат для них, как иллюзорный бред, и меня отправляют в психушку. Я вспоминаю о бедном Алексее Корчине, страдающем сейчас где-то в лечебнице, и впервые до меня полностью доходит, что испытывал он всё это время. Глупец, я даже на тысячную долю не понимал, что меня ждет, приступая к этому расследованию. Я все ещё чувствую Его Присутствие, но теперь оно холодно и враждебно ко мне. Я по-прежнему вижу суть вещей, я всё ещё знающий, но при этом я брошен, и ежесекундная боль в душе и в теле напоминает мне об этом. Теперь я - провинившийся ребенок, вселенский беспризорник, навечно поставленный в угол и лишенный родительской ласки из-за того, что отверг насилие над собой. От осознания чудовищной несправедливости мира, от своего ужасного положения, я начинаю истерически плакать, и лишь мощная доля снотворного способна ненадолго выдернуть меня из осознания этого ужаса. Я понимаю, что каким-то чудовищным образом все мои коллеги, родные, друзья забыли обо мне. Никто ни никогда не расскажет миру о том, что со мной случилось. Лишь Ильин навещает меня и не может поверить, каким жалким, забившимся в угол существом я стал. Не человек - всего лишь тень. Он говорит, что портала "Невероятное.ру" больше нет - неизвестный инвестор выкупил его у владельца и распустил редакцию, это произошло в один миг. Бывший редактор задает много вопросов, но я не знаю, какими словами передать то, что со мной произошло. Я могу лишь тихо скулить и шептать одно и то же: "Не надо в Стрешнев, не надо в Стрешнев..." Из своего угла я чувствую, как волосы на его затылке встают дыбом. Обескураженный, он уходит, пообещав навещать меня, но я знаю, что мы больше никогда не увидимся. Что ж, по крайней мере, он знает, что я совершил худшую ошибку в своей жизни, поехав в этот чертов город. Если, конечно, от моей воли здесь хоть что-то зависело. Теперь мне никогда не вернуться в то спасительное блаженное неведение, в котором я засыпал каждую ночь, будучи простым человеком. Теперь же, стоит мне чуть сфокусировать взгляд, я вижу иные миры и измерения, кошмарные твари глядят на меня из каждого уголка окружающего пространства и моего собственного сознания, чудовищые истины раскрываются передо мной во всей своей неприглядной полноте, и остановить этот поток откровений я не в силах. Украв у санитарки ложку, я черчу на покрашенной однотонной стене волнистую звезду с человеческим глазом посредине, знак Познания. На удивление я замечаю, что за этой звездой пространство становится плотным и непроницаемым для моего взгляда, оно остается обычной стеной, так что глядя на него, я могу пару секунд отдохнуть и отвлечься от ужасающих прозрений. Как одержимый, я начинаю рисовать звезды на всем, что только вижу, лишь бы хоть немного заглушить свою боль, но врачи не понимаю меня, они запрещают мне портить имущество. Эти идиоты не в силах ничего понять и поделать с моим недугом, и меня отправляют в ту же лечебницу, что и Алексея Корчина.
Уже на подъезде к больнице я вижу огромного синего ангела, летающего над крашей здания. Это ангел Алексея. Он изранен и опален, как и мой, но на вид куда крепче. Ангел и Алексей также замечают меня. Впервые за все время в моем коллеге пробуждается интерес. Через несколько дней наши физические тела встречаются на заднем дворе больницы во время прогулки, хотя наши ангелы давно успели вступить в диалог. Мы молча смотрим на изможденные лица друг друга. В наших глазах полно понимания, боли и сострадания. Мы обнимаемся, как братья, и рыдаем на плечах друг у друга. Мы оба знаем, что дальше так продолжаться не может, и оба знаем, что делать. Назавтра нас обоих не найдут доктора, лишь пустые палаты, и даже вещи наши останутся нетронутыми. Нам предстоит долгий путь обратно в Стрешнев, в Общество Познания, к ногам Уорра, в нашу единственную настоящую семью. Простят ли нас за наши страшные преступления, отпустят ли нам наши грехи? В любом случае, трудно представить нечто более ужасное, чем то, что и так с нами случилось. Мы примем любой расклад, мы готовы ко всему. Мы вновь окунемся в Познание и отречемся от человеческого облика, от самой нашей природы, и тогда, быть может, боль и скорбь пройдут, и наша прошлая жизнь покажется нам нелепым и довольно-таки скучным сном.