Тутенко Вероника : другие произведения.

Первые из индиго

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Второй детектив об Инге Иволгиной (первый роман - "Если вы не бессмертны"). Разгадку новой головоломки героиня неожиданно находит в Школе Радости для детей-индиго...
  
  
  
  'Кентавры бежали по мокрому лугу и издалека показались мне несимпатичными, но с этим надлежало мириться: всё-таки они были проводниками между мирами.
  Нет, обычных лошадей я, конечно же, люблю, но никогда не думал, что мне придётся иметь дело с их человекообразным подобием, а тут ещё этот дождь.
  Я сначала смотрел на него из окна и не помню, как вышел на улицу, хотя вроде бы был и не в том состоянии, когда наутро вместо 'доброе утро' бормочут коллегам 'утро туманное'.
  Туман, кстати, был, и довольно густой, а дождь уже кончился, НО повторяю: я был абсолютно трезв, когда оказался на том лугу недалеко от моего дома. И я уже знал, кто откроет мне истину...
  Каково же было моё удивление, когда я узнал, что Великий Гуру сам хочет познакомиться со мной, и спросил у нашего общего знакомого господина И., не устроит ли он нам встречу в его доме.
  Можно только представить себе, какие я испытывал чувства накануне этого знаменательного дня, сколько переволновался и передумал, не разочаруется ли Гуру. Мысль об обратном не приходила мне в голову.
  Собственно говоря, я вообще никогда не разочаровываюсь в людях по одной простой причине - я принимаю их априори, не ожидая ничего сверх.
  Представлять заранее людей - одно из самых глупых занятий, которые только можно себе представить, потому что сто и один процент - они окажутся хотя бы чуть-чуть не такими.
  Однако одно я знал наверняка: Гуру известно то, что скрыто от других.
  Вот тогда-то я и поинтересовался у господина И., кто были те кентавры, и, загадочно помолчав, он ответил: 'Проводники'.
  Чуть позже выяснилось, проводники между мирами - такова суть кентавров'.
  
  Ещё пару месяцев назад, увидев эти дневниковые записи, сделанные рукой одного весьма уважаемого мною человека, я и сама решила бы, что это полный бред, ведь тогда я даже не подозревала, что... Впрочем, меньше всего на свете я думала тогда о кентаврах...
  Глава 1
  О чём не скажет Эхо?
  В среду после обеда Чевычелов, как обычно, пришёл некстати.
  Приходить некстати - его особый поистине феноменальный дар. Хотя сам Чевычелов считает, что у него масса других феноменальных способностей. Писать гениальные репортажи, например.
  Чаще всего Чевычелов наведывается в редакцию 'Криминальной хроники' в понедельник вечером, то есть в самое неудобное время, какое только можно придумать - разгар 'газетного дня'. Но на прошлой неделе, как раз в понедельник вечером, главный редактор Константин Балоцкий весьма недвусмысленно дал Чевычелову понять, что будет гораздо лучше, если он выберет какой-нибудь другой день для визитов. Чевычелов выбрал среду. Если верить статистике, именно в этот день люди чаще всего ссорятся. Вот и сейчас по телефону один ненормальный директор филиала компании сотовой связи заявил, что не будет давать 'жёлтой прессе' никаких комментариев, тем более, по телефону, но потом всё-таки милостиво разрешил 'подъехать в течение получаса, если интервью не отнимет много времени'. Так что имело смысл поторопиться.
  Но Чевычелову, по всей видимости, спешить некуда, и он, явно, был настроен на долгую беседу. С отсутствующим видом зачем-то схватил с моего стола мой же блокнот и, повертев его в руках, положил обратно.
  - Трудно сегодня журналистам, - вздохнул Чевычелов и уселся напротив. - В 'Регионе' триста рублей за материал заплатили.
  Пришлось посочувствовать, хотя и вышло не вполне искренне. Учитель биологии по образованию, а по статусу вот уже почти год безработный, Чевычелов зачем-то вдруг ударился в журналистику, ходит по всем редакциям, приносит какие-то заметки, из которых публикуют в лучшем случае только пятую часть и то в урезанном виде.
  - Инга Николаевна, как там мой материал? - высокий голос Чевычелова стал вдруг капризным и даже обиженным.
  По возможности коротко я объяснила, что материал, который он громко заявил как 'компромат на Колесниковых', не подходит нам по формату. 'Компроматом' оказались пространные рассуждения о том, что раньше служить в армии было почётной обязанностью, а сейчас такие молодые люди, как сын директора макаронной фабрики, который вот уже семь лет успешно 'косит' от армии, напрочь забыли о своём гражданском долге.
  Чевычелов, однако, не собирался так быстро сдаваться.
  - Может быть, мне подать фактуру в другом ракурсе? Надо же поднимать в прессе проблемы нашей армии!
  В итоге ещё пять минут пришлось объяснять, что история сама по себе мало интересна для того, чтобы быть опубликованной отдельной статьёй. Разобиженный, Чевычелов тут же извлёк из старомодного саквояжа и положил передо мной кипу бумаг, перехваченных скрепкой внушительных размеров.
  - Вот тут у меня в запасе есть ещё кое-что...
  Выяснять, что это, о чём и зачем, времени уже не было, и, торопливо кивнув, я стрелой вылетела из редакции, мысленно ругая сорокалетнего внештатного автора за занудство. Как бы то ни было, именно от Чевычелова я впервые услышала о Генерале...
  
  В компании сотовой связи меня разозлили ещё больше. Вместо комментариев по существу занятой директор, не особенно стараясь быть тактичным, объяснил мне, что, в сущности, проблема, которую мне вздумалось поднимать, вовсе не проблема, а истерика сумасбродного абонента. Но на самом деле, проблема, конечно, есть, а сумасбродная клиентка - моя хорошая знакомая, если не сказать больше - друг семьи. Инночка, конечно, дама весьма сумасбродная. Кто бы в этом сомневался! Пожалуй, только сама Инночка, которая добрых четыре десятка лет ищет гармонию, и всё никак не найдёт. А вот с дистрибуцией у неё получается гораздо лучше. Инночка весьма успешно реализует среди своих знакомых помаду, духи и т. д. и т. п., а параллельно ещё проводит какие-то соцопросы, типа: 'Какие сорта кошачьего корма предпочитает ваш любимец?'. Имеется в виду, конечно, четвероногий.
  Суть конфликта заключалось в следующем. Инна заплатила три тысячи сразу, с тем, чтобы целый месяц звонить по мобильнику сколько угодно, то есть проводить соцопросы. Но неожиданно её отключили. Как оказалось, причём совершенно неожиданно для Инны, трепаться по мобильнику в течение месяца можно было сколько душе угодно, но только... не вести деловые переговоры. И самое интересное, Инна ведь сразу по-честному сказала, с какой целью хочет воспользоваться этой услугой. В общем, беспредел. А тут ещё Чевычелов, терпеливо ожидавший меня в редакции...
  - Инна Николаевна, я вот тут подумал... - (Оказывается, всё это время он что-то замышлял). - Не написать ли мне о жизни в деревнях?
  ...И странно, как они узнали, что Инна, действительно, ведёт деловые разговоры, если соцопросы вообще можно отнести к таковым. Неужели прослушивают?..
  - Нет, это не в нашу газету. Вы же знаете, наша специфика - криминал.
  Отвязаться от Чевычелова не так-то просто. У Светки, бывшего замредактора, получилось бы в два счёта. Но Светка в декрете. Две недели назад родила мальчика - три восемьсот. Богатырь! И вот теперь, пока она не выйдет из декрета, мне приходится подписывать разные бумаги и вести деловые переговоры, причем, не по мобильнику, а tet - a - tet, что напрягает ещё больше, с такими вот занудами! Наш ответственный секретарь Новиков, конечно, умирает от зависти, такой уж у него характер. Пообщался бы денёк с Чевычеловым, стал бы реальнее смотреть на вещи. А так бесполезно доказывать, да и не надо.
  - Сразу видно, вы родились в городе... - с сожалением произнес Чевычелов. - А я, знаете ли, в деревне...
  - Я тоже в деревне...
  Светка бы, точно, не допустила подобной глупости. Завязать разговор с Чевычеловым, значит, можно даже не надеться, что удастся развязать его в ближайшие, в лучшем случае, полчаса.
  - Все великие люди родились в деревне, Ломоносов, Есенин... - глубокомысленно продолжал Чевычелов.
  За нависшим многоточием, по всей видимости, должны были следовать наши с ним имена, пока ещё, правда, не вписанные в историю крупными золотыми буквами.
  - Да... - с этим трудно было не согласиться.
  А родилась я в деревне, можно сказать, по чистой случайности. Папа, инженер по образованию, после института попал по распределению (была тогда такая напасть) в Воркуту. А зимой там такой мороз, что беременная мама осталась пережидать холода в Брянской области. Там-то я и родилась.
  Маму спросили в роддоме: 'Что писать? Воркута или Волжино?'. Мама подумала и решила: 'Пусть будет всё по - честному. Волжино значит Волжино'.
  Но это так, небольшое лирическое отступление, которое к Генералу прямого отношения не имеет.
  Чевычелов же родился в деревне вполне закономерно. Там жили его родители, его бабушки и дедушки.
  - У нас вот деревня была - сорок домов, - вздохнул Чевычелов. - Теперь только один дом остался, с огородом и садом. Какой там сейчас белый налив!
  При всей моей любви к белому наливу меня гораздо больше интересовала компания сотовой связи, кинувшая Инночку. Поэтому я принялась ритмично стучать по клавишам.
  Однако Чевычелов не понимает таких тонких намёков.
  - Хотите, напишем о заброшенных деревнях в соавторстве? - предложил Чевычелов воодушевлённо и неожиданно таинственно.
  Ничего не скажешь, приятная перспектива - день в заброшенной деревне с занудой, да еще и страдающим манией величия! Если бы хотя бы он не проявлял ко мне интерес, как к женщине. И ему совершенно плевать на непробиваемую невидимую стену, которую, высокопарно выражаясь, я возвела между нами.
  - Нас не интересует эта тема, - повторила я, на этот раз подчёркнуто холодно, но Чевычелов посмотрел на меня так, как будто я нанесла ему смертельный удар в спину, так что, тяжко вздохнув, мне пришлось добавить. - Но если только вы напишите о самогонщиках... Ну там, может быть, привлекли кого-то к ответственности. Или, наоборот, в деревне в каждом доме самогонный аппарат, и никому дела до этого нет.
  - У нас и гнать самогон некому, - задумался Чевычелов. Видимо, под словом, 'деревни' он понимал одну-единственную, ту, в которой родился. - Один Генерал в деревне остался...
  - Генерал? - слово 'генерал' прозвучало так неожиданно, что я оторвалась от компьютера. - Это прозвище?
  Моя реакция подействовала на Чевычелова ободряюще.
  - Прозвище, - закивал он головой, и прежде, чем я успела спросить, почему его так прозвали, предупредил мой вопрос. - Не знаю даже, почему его так прозвали. Сколько помню, 'генерал' да 'генерал'.
  - Интересно... - Чевычелову всё-таки удалось разбудить моё профессиональное любопытство... - А почему он остался в деревне?
  - Этого я не знаю... Деревня тем и известна, что живёт в ней испокон веков генерал, не то настоящий, не то какой-то преступник... А кто, зачем, откуда - Чевычелов развёл руками.
  
  Непостижимым образом старые деревни всегда влекли меня, как будто здесь и только здесь можно было ухватить за хвост комету-прошлое, чтобы все убедились, она хорошее предзнаменование уже хотя бы потому, что, высоко летая, стремится к земле и безудержно, бесстыдно красива.
  Наверное, поэтому мне нравится бывать в гостях у Леночки - Елены Дмитриевны Иваненко, нашего бывшего штатного переводчика. Да-да! У нас была и такая должность!
  Говорят, вещи, всё, что нас окружает - продолжение нас самих.
  Поэтому я люблю бывать у Леночки в гостях. Нет, 'люблю' не значит 'часто бываю'. Наоборот. Если бы я была у неё часто, это как пить каждый день розовое шампанское. Надоест или просто сопьёшься.
  Праздник каждый день - уже не праздник, а 'день сурка'. А будни в таком случае становятся чем-то необычным, а значит, желанным, Праздником.
  Точно также и с Леночкой.
  Она - уникальный человек и даже явление. И особая гордость Балоцкого. Колонка 'В мире' была у нас, что называется, из первых уст, - с зарубежных сайтов и блогов. Лена знает английский, немецкий и французский, а в молодости работала переводчицей в Германии, вернее, правильнее будет сказать так 'в пору первой молодости', потому что в пятьдесят четыре задора у Леночки, как у двадцати четырёхлетней.
  Странное слово 'задор', но выражает почему-то больше, чем просто 'энергия'. Энергия и что-то ещё.
  В Берлине Лена вышла замуж за немца, а через год развелась, но вскоре в её честь снова звучал Мендельсон. Её новый супруг был также арийских кровей. И также их семейная лодка обо что-то разбилась.
  Но к тому времени развёлся директор того самого издательства, где Лена работала переводчицей, и сделал ей предложение, но она отказала и неожиданно для всех своих коллег вместе со своими двумя дочерьми вернулась в Россию, в родное село Малые Зори.
  Чем был вызван тот порыв, она и сама до сих пор не может понять.
  Впрочем, ни о чём не жалеет. А вот мне, признаться, жаль, что Лена забросила в последнее время нашу колонку, тем более, что Балоцкий говорит, это потому, что я не умею про-дук-тив-но работать с людьми. А уж что он сказал о нашем с Чевычеловым будущем сенсационном журналистском расследовании, не хочется лишний раз вспоминать...
  Да, если где-то есть двумерный мир, то я знаю, где он встречается с нашим. Я видела его застывший полёт.
  'Как же там летать, если есть только плоскость, и нет высоты?' - спросите вы, и были бы правы, но этот мир по вертикали. Можно только до бесконечности вверх. Или вниз. Но с крыльями вниз невозможно.
  Нет, это не ангелы. Люди.
  Такими их рисует младшая дочка Леночки Анжела.
  Их так много, что, кажется, слышится шелест крыльев, и тиканье настенных часов становится неуместным.
  У людей-ангелов нет, пожалуй, и пола, хотя одни чуть более женственны, а другие чуть более мужественны.
  На одних рисунках и картинах крылья белые, птичьи, на других - многоцветные огромные узорчатые крылья бабочек.
  А на большом вертикальном портрете у старинного пианино - с бабочковыми крыльями изображена сама Елена.
  - Тоже дочь нарисовала? - замерла я перед ним, увидев это чудо в первый раз.
  - Нет, папа. Тоже был художник и тоже изображал крылатых людей, но из всех его работ сохранилась только эта, - она показала на привлекший моё внимание портрет. - И эта, - перевела взгляд на меньшую по размеру, но не менее восхитительную картину, на которой из-за облака виднелась большая стая, в которой вперемешку красивые люди и разноцветные птицы, каких и нет в природе на земле, летели все вместе навстречу солнцу.
  Нет, это мир по диагонали.
  Отец Лены был директором художественного училища, расположенного в близлежащем старинном городке.
  Ученики его боготворили, а один из них даже написал его портрет - единственная картина в квартире Лены, на которой нет крыльев, но, наверное, за спиной они есть, просто не видны.
  Но о них легко догадаться, вглядываясь в пристальный и удивительно при этом добрый прищур из-под очков и мягкую улыбку мужественного и необыкновенно благородного лица.
  Благородство это проступает и во всём облике Лены, и вместе с тем - такая искренность и лёгкость, что безо всякого зазрения совести я перешла с ней на 'ты', не взирая на то, что нас с ней разделяют двадцать пять лет...
  
  Итак, мы с Чевычеловым отправились-таки за город на его раритетном 'Москвиче'. Не могу сказать, чтобы я уж очень жалела об этом, хотя, не скрою, Чевычелов вызывает у меня не то, чтобы сильное, но всё-таки раздражение. Может быть, потому что он готов хоть сей момент на мне жениться, хоть и не говорит об этом прямо, а с Максом не всё так просто.
  Начав их сопоставлять, я и вовсе почувствовала стойкое, как запах дорогих или очень дешёвых духов, отвращение, тем более, что мой назойливый спутник начал вдруг рассуждать, что в целях экономии мы могли бы снять один номер в районной гостинице на двоих.
  - Только не подумайте ничего такого, Инга Николаевна, - добавил он с препротивнейшей суетливостью, от которой меня и вовсе затошнило, и только чудом удалось сохранить маску спокойствия на лице.
  - Не беспокойтесь, простите, как ваше отчество... Станислав Алексеевич, о вас никто плохого не подумает, к тому же за меня всё равно платит редакция...
  - Извините, - рассеянно пробормотал Станислав Алексеевич.
  Да, наверное, я становлюсь немного стервой, хотя сейчас принято навешивать стервозность, как лейбл, на любую привлекательную девушку или женщину, если она независима, знает себе цену и умеет поставить на место наглеца. Если к тому же она имеет хоть какой-то более-менее весомый статус в обществе и при этом умна и талантлива, никому по сути вообще нет дела, что 'стерва', если всмотреться в глубину, значит 'мёртвая', а она - живая душа, которая хочет чувствовать и быть понятой.
  - Мне кажется, генерал там живёт неспроста, - продолжал Чевычелов нести несусветную чушь. - Я там как-то видел сам людей с рамками. Скорее всего, там находятся залежи полезных ископаемых, Мы... вы могли бы найти спонсоров, мы их добудем, а доходы поделим поровну.
  Я окончательно убедилась, что связалась с сумасшедшим, и, если начать возражать, конца обсуждению проекта не будет.
  - Но как же... - подыграла я. - Спонсоров искать буду я, а доход, значит, поровну?
  - Вы можете взять бОльшую часть, - милостиво согласился Чевычелов, надеясь, видимо, на мою совесть, - на своё усмотрение.
  - Но спонсоры... Когда они узнают, где золотое дно, они ведь могут обойтись и без нас и не отдать нам нашу долю.
  - Да, могут и кинуть, - согласился Чевычелов и, к огромному моему облегчению, раздумывал о чём-то до тех пор, пока райцентр не остался позади, открыв нашим взглядам сначала поля подсолнухов, а потом ещё большее чудо - сбившихся посреди другого, заброшенного, поля, белых цапель.
  - Они прилетели с Украины, - со знанием дела определил Чевычелов.
  - А вы откуда знаете?
  - Я, знаете ли, Инга Николаевна, как-никак по образованию учитель биологии и географии.
  - Интересные науки, - похвалила я искренне, так как комплимент относился к субстанциям, непосредственного отношения к моему вынужденному спутнику не имеющим.
  Явление цапель было настолько прекрасным и неожиданным, что походило на видение, и чтобы впоследствии убедиться, что это не так, я схватилась за фотоаппарат.
  - Вы хотите разместить это фото в газете? - нахмурился Чевычелов.
  - Да. А что? - насторожилась я.
  - Но могут приехать браконьеры, и вот эта красота, - обвёл белых птиц обеспокоенным взглядом, - станет чучелами.
  - Да, Вы правы...
  - Они танцуют, - закатил глаза Чевычелов. - Наверное, ему, и правда, слышалась музыка.
  О таких говорят, 'не от мира сего', но я-то от этого мира, и мне хотелось поскорее закончить репортаж. Но, конечно, слишком спешить было тоже ни к чему, когда вокруг обступал, уж простите за пафос, близкий неведомый мир.
  - Хотите верьте, Инга Николаевна, хотите - нет, но это место принесёт нам однажды богатство, - продолжал Чевычелов. -Здесь никто иной, как Соловей-Разбойник промышлял, дорогу к Киеву честным людям преграждал, - заговорил по-былинному.
  - А вы откуда знаете?
  - Хм!.. - с превосходством взглянул на меня. -
  ...у той ли-то у Грязи-то у Чёрноей,
  да у той ли у берёзы, у покляпыя,
  да у той ли у речки у Смородины,
  у того креста у Леванидова
  сидит Соловей Разбойник
  Одихмантьев сын.
  Вот здесь он и сидел, - показал на старый дуб с большим дуплом у тропы, по которой мы шли к дому таинственного Генерала.
  - Может быть, и в том доме живёт Соловей Разбойник, скрываясь за прозвищем Генерал?
  - Неужели вы не знаете, что здесь раньше было славяно-русское поселение? - проигнорировал мою колкость Чевычелов.
  Я, действительно, что-то слышала об этом, впрочем, не вдавалась в подробности.
  
  Заброшенный яблоневый сад, где уже наливался солнцем белый налив¸ плавно переходил в дубраву, начинающуюся в огромном овраге, который издали можно было принять за пропасть, но не за бездну, а этакий подземный лес, который тянется кронами в наземный мир и даже к небу. А, может, звёзды и сами с присущим им любопытством заглядывают в поросший дубами овраг, как в колодцы, хоть и не могут усилить, отражаясь, мерцание.
  - Пришли, Инга Николаевна, - гордо показал Чевычелов на грядки с капустой, тянувшиеся к старенькому одноэтажному дому, как будто посадил их сам.
  - Здесь, явно, кто-то живёт, - озвучила я то, что было итак очевидно, хотя отсутствие в доме дверей и стёкол в окнах утверждало обратное.
  Правда, внутри в одной из комнат обнаружился совсем ещё новый диванчик с красной обивкой и пожелтевший рисунок, сделанный, по-видимому, чёрными чернилами, в простой деревянной рамке, изображавший в гордый профиль даму в шляпе и с веером.
  Больше никаких примет жизни, кроме пустых вскрытых консервных банок, мы с Чевычеловым не нашли.
  - Интересно, кто эта дама? - заинтересовался вдруг он, хотя лицо не было чётко прорисовано, видимо, художник писал портрет не с натуры, да и был, скорее, любителем, но Чевычелову хотелось играть в детектива. - Может, жена... Но значит, она жила не здесь, иначе все бы знали о ней... Н-да, не слишком подходящий интерьер для генерала. Скорее, беглый заключённый...
  Я промолчала в ответ, и в этой тишине отчётливо хрустнула ветка.
  - Тссс! - зашипел мой спутник, хотя в этом не было надобности, и, крадучись, направился к двери.
  Я последовала за ним.
  - Яблоко упало, - разочарованно поднял Чевычелов спелый плод - настоящее наливное яблочко, только блюдечка с золотой каёмочкой не хватало. - Но вы ведь тоже слышали шаги?
  - Кажется, да, - пришлось мне признаться.
  - Конечно! - надкусил яблоко Чевычелов. - Он увидел нас и убежал. И больше никогда не вернётся!
  Мне пришлось успокаивать паникёра, что кем бы ни был Генерал, в любом случае и прозвища случайно не дают, и заслужил он его, точно, не за трусость.
  - Будем надеяться, - согласился Чевычелов.
  Когда мы покидали странный дом, снаружи было так же безмятежно, и хотелось потревожить эту подозрительную тишину.
  - Эй! Есть здесь кто-нибудь?!
  - Кто-нибудь, кто-нибудь, кто-нибудь... - ответило моим голосом Лесное Эхо.
  - Тише, тише, Инга Николаевна, - забеспокоился Чевычелов. - Не вспугнёте его...
  - Кого его? Генерала?
  - Нет, эхо. Оно здесь особое, живое. Вы разве не слышите сами? Оно отвечает тем же голосом, но с другими интонациями.
  - Эй, Эхо! Ты, правда, живое? - крикнула я ещё громче.
  - Правда живое... живое... живое...
  Рядом в овраге хрустнули ветки, и к дому вышел, нет, не Генерал, а оленёнок. Взглянул на нас и убежал обратно в лес.
  - Вот это да! Здесь ещё и олени живут!
  - Говорю вам, это удивительное место, Инга Николаевна... Не будем беспокоить красоту. Пока мы здесь, Генерал всё равно не вернётся, если не хочет, чтобы его рассекретили... Лучше нагрянуть завтра.
  
  По пути в гостиницу мы остановились у реки. Завидев вдали молодых людей с биолокационными рамками и лопатами, Чевычелов покрылся красными пятнами и закричал, что неизвестные воруют наши ископаемые на том самом месте, в общем, вы помните... Да, такой комичный персонаж, иначе не скажешь, ведь я собираюсь писать об этом, пожалуй, роман, попался мне в спутники.
  Вернее, попалась я...
  А лопатами орудовали археологи - студенты истфака, и интересовали их отнюдь не виртуальные миллионы, а вполне реальное городище. Под толщей земли уже вырисовывались скалообразные изгибы-очертания древней крепости.
  Узнав, что мы из газеты, ребята сразу же отложили лопаты. Только двое загорелых парней с сосредоточенным видом продолжали копать.
  - Видите, браслет - стеклянный, - показал один из них, высокий в бандане, находку. - Такие носили в городах. Значит, здесь было городское поселение.
  - А правда, что где-то здесь жил Соловей Разбойник? - спросила самого старшего в группе, оказавшегося, как я и предполагала, их руководителем - рыжеволосого худощавого молодого мужчину по имени Андрей Иванович.
  - Не знаю, в сказки я не верю, - вздохнул он глубокомысленно, - хотя иногда мне и кажется, что прошлое - время сказок. Наверное, был и Соловей Разбойник на Руси и, скорее всего, не один. Может, был такой и здесь. Во всяком случае, в этих местах нашли уже четыре клада. Самый большой - сундук обрезанных в кружок арабских диархем - думаю, они были спрятаны славянами в конце десятого века. Несколько монет осталось в местном музее старины, останется время - загляните. Не пожалеете!
  - А вы живёте прямо здесь, в палатках? - полюбопытствовал Чевычелов.
  Вдали у импровизированного временного городка что-то готовили на костре две девушки - одна с двумя длинными косами, другая - с кудрями, спускающимися по пояснице. Если бы не обрезанные джинсы на обеих, можно было бы подумать, здесь снимают фильм о Древней Руси.
  - Здесь и живём, - подтвердил Андрей Иванович.
  - А почему не в домах, ведь вокруг много опустевших деревень? - перевела я разговор на волновавшую меня тему. - Мы сейчас были в одной, там вообще только один дом, хотя, говорят, и наведывается туда некто по прозвищу Генерал.
  - Призрак Генерала туда наведывается, - совершенно серьёзно ответил не верящий в сказки Андрей Иванович.
  - Но как же... в Соловья Разбойника вы не верите, а в призрак какого-то там генерала... - растерялась я.
  - Не какого-то, а самого настоящего генерала девятнадцатого века, - продолжал убеждать Андрей Иванович.
  - Почему вы так уверены? - вставил своё веское слово Чевычелов.
  - Потому что видел сам. Два дня назад. Перед рассветом. Слышу сквозь сон, как хрустнула ветка, открыл глаза и вижу - со стороны того дома мимо нас идёт генерал.
  - Так вот же, генерал, а не призрак! - поймал его на слове Чевычелов.
  - Действительно, - растянул губы в саркастической улыбке Андрей Иванович. - Каждую ночь по старинным дорогам расхаживают генералы в николаевских шинелях...
  
  Прикоснуться к прошлому - не просто метафора, у него есть запах, цвет и даже вкус. Послевкусие.
  А будущее для одних - предвкушение, а для других - ожидание, смешанное в той или иной пропорции со страхом.
  Настоящее отфильтровывает материю, оставляет память, пока не кончится даже будущее, и мы все не вернёмся в безвременье, где нас давно уже ждут.
  А пока люди инстинктивно продолжают цепляться за прошлое, складируя его в музеях...
  Музей старины закрывался рано, в пять, но до обозначенного часа мы успели, а специально для нас, вернее, для Чевычелова, закрытие отсрочили на неопределённое время.
  Директором музея и экскурсоводом в одном лице оказалась заведующая местной библиотеки - Татьяна Петровна, приветливая пожилая женщина с огоньком в глазах и даже неким фанатизмом, без которого в глубинке не только не создашь что-то дельное, а захандришь, запьёшь и пропадёшь.
  Чевычелов показал себя в музее знатоком старинной утвари, даже рушников, хотя вышивать - женское занятие. Впрочем, в Швеции, например, был король-рукодельник Густав V, искусно вышивавший крестиком. Но где Чевычелов и где король?
  - Домотканые ковры 19 века, - вдохновенно ощупывал экспонаты Чевычелов с таким видом, как будто обнаружил подлинную голову Ники Самофракийской. - Чёрно-красный узор, характерные петушки и бутоны. Такие ковры ткали на юге губернии.
  - Какие у вас глубокие познания! - искренне восхитилась Татьяна Петровна. - Да, ткали вот на таких станках.
  Она чинно подвела нас к следующему экспонату.
  - А вы сами ткать умеете? - живо заинтересовался Чевычелов.
  - Признаться, нет, - растерялась от неожиданного вопроса женщина. - Вот бабушка моя ткала, и прабабушка - жалко, ковров тех не сохранилось.
  - А нитки у вас есть? - продолжал удивлять Чевычелов.
  - Здесь, наверное, нет, но я могу принести из дома, я здесь живу недалеко. Как раз и чаю попьём...
  За чаем выяснилось, что ткать Чевычелова научила мама-рукодельница, а по образованию - историк.
  - Значит, случайно к нам в музей заглянули? - недоверчиво вдруг взглянул на Чевычелова муж Татьяны Петровны, за что получил строгий взгляд супруги.
  - Не обращайте внимания, - махнула рукой. - Миша у меня ревнивый. Пойду за нитками...
  - Случайно, - ответил Чевычелов.
  - А то, я думал, вы специально в наш музей из города приехали, - раздул красноватые щёки.
  - А что, часто приезжают СПЕЦИАЛЬНО из города? - встала я незаметно на защиту Чевычелова.
  - Представьте себе, не часто, но приезжают и СПЕЦИАЛЬНО! - загадочно и уже более миролюбиво ответил Михаил (представился он без отчества).
  - Просто посмотреть или что-то конкретное интересует? - поспешила я уточнить.
  - Спрашивали письма или бумаги, документы там какие-нибудь из того дома, где вы были недавно...
  - Откуда вы знаете? - удивилась я.
  - Молва донесла. У нас она быстро всё доносит. Вот только я бы вам возвращаться в тот дом не советовал. Я и ребятам тем, что приезжали, сказал то же самое. Нехорошая слава ходит о том доме. Говорят, бродит там приведение...
  - Выдумки всё это, - насторожился Чевычелов.
  - Никакие не выдумки. Призрак Генерала.
  - Так здесь жил генерал? - стало слегка жутковато и мне.
  - Жил, говорят, но откуда, зачем, почему - толком никому не известно. Бежал, говорят, от кого-то. С местными ни с кем не общался, так затворником и жил. Думали даже сначала, монах-отшельник. И писем никаких не оставил. И документов. Зря искали студенты! А уж удирали они отсюда, аж пятки сверкали, когда генерала ночью увидели. На следующий же день и уехали!
  - Нет никакого призрака! - упрямо пискнул Чевычелов.
  - Есть! - ударил по столу Михаил. - Сам видел, как он шёл из дома по дороге, освещённой луной. Бррр! Аж мурашки по коже! А в другой раз -почти на том же месте, только утром - кони с головами людей! Может, водочки, ребята, а то чай, да чай?..
  - Можно, - согласился вдруг Чевычелов, хотя я почему-то была уверена, что он не пьёт никогда и не при каких обстоятельствах... - Но только нам пора уже идти.
  В дверях появилась хозяйка с мотками шерстяных ниток.
  Всё-таки я хороший психолог, даже Новиков признаёт, что я тонко чувствую людей. Только мама и Макс уверяют, что я стала черствее и, значит, наверное, хуже. Но не думаю, что это так, просто не каждый считает нужным выставлять напоказ свои эмоции. И это не повод заносить в льдинки или притворщицы. Просто я такая, какая есть, и мне так удобно. А кому не нравится - я никого с собой общаться не заставляю, но нет же, некоторые господа (не будем показывать пальцем) просто жаждут задушевных бесед со мной, намекая при этом, что мой характер - не мёд.
  Но, надо отдать Чевычелову должное, ткать он, действительно, умеет очень ловко, так и мелькали пальцы. Правда, объяснить толком, как это у него выходит, так и не смог. Педагог, называется!
  - Нужно время, - оправдывался он. - Чтобы закончить ковёр, целую зиму просиживали вечерами за ткацким станком. Так с ходу не поймёте... Как-нибудь приеду к вам специально с мастер-классом...
  Татьяна Петровна была, конечно, в восторге.
  - Будем ждать с нетерпением! - продолжала петь дифирамбы Чевычелову, лишь мельком для приличия взглянув на меня. - И возрождать традиции своими руками. Ведь кто их сегодня хранит? Мастера, народники и краеведы, как мы с вами... Странно, почему я раньше не встречала вас в обществе краеведов, вы ведь, наверняка, в нём состоите...
  - Что вы, что вы... - замахал руками. - Я всего лишь так, краевед-любитель, но люблю свой край от души.
  - Это главное! - просияла глазами Татьяна Петровна, а я подумала, что ещё немного, и у них начнётся роман. (Не зря ревновал Михаил). Хорошо, они не могут подслушать мои мысли. Я понадёжнее замаскировала ехидную усмешку под маску безразличия, но они всё равно заподозрили неладное.
  - Это глиняная посуда тоже девятнадцатого века, - в музее Татьяна Петровна вспомнила о добровольно взятых на себя обязанностях экскурсовода. - Да что я говорю, вы и сами всё видите. Вы, Инга... простите, забыла ваше отчество, ну да вы совсем ещё молоденькая, можно и без него, тоже серьёзно увлекаетесь краеведением?
  - Совсем немного, - призналась я.
  - Да, сейчас у молодёжи совсем другие интересы, компьютерные игры, Интернет, - покачала головой. Вот у меня тоже два сына...
  - Я не играю в компьютерные игры, - закончила я разговор на эту тему. Кому вообще какое дело до моих увлечений?
  Татьяна Петровна вздохнула и посмотрела на меня с откровенной жалостью. Видимо, в её глазах я была совсем уж пропащим человеком, которого не интересует ни-че-го ни в этом, ни в виртуальном мире.
  От чугунов мы перешли к старинному комоду из дуба.
  - Добротную делали мебель, - снова восхитился Чевычелов. - На века.
  - Что верно, то верно, - снова согласилась Татьяна Петровна. - И что самое главное, все вещи сделаны с душой. Это всегда сразу чувствуется.
  - Верно, - согласился Чевычелов. - Пользоваться такими вещами - одно удовольствие.
  И потянул за латунную ручку в форме шишечки.
  - Чувствуете, запахло стариной? - он с наслаждением, как женщина изысканный парфюм, вдохнул пылинки, потревоженные в лучах заходящего солнца, и даже полез своим носом с выдвинутым вперёд кончиком, точно желая глотнуть побольше пыли, в ящичек.
  - О! - вывернул он шею и глаза, - к верху что-то прилипло. - Может быть, здесь указан торговый знак фирмы?
  Он извлёк из комода непрочно приклеившийся листок, но надписей на нём не оказалось.
  На пожелтевшей бумаге были набросаны чёрными чернилами фигуры прогуливающейся между деревьями пары - девушки в шляпке и платье, верх которого скрывала перелина, а низ тянулся шлейфом, и молодого человека в шинели.
  Лицо девушки было прописано довольно чётко.
  Оно было красиво, но в целом почему-то неприятно и кого-то мне напоминало, только, сколько я не пыталась, так и не вспомнила.
  Рисунок я, конечно, сфотографировала. Фигуру её спутника художник изобразил лёгкими штрихами, в нескольких местах неожиданно переходящими вдруг в линии-кляксы, похожие на кровавые разводы, и от этого становилось тревожно
  Мне показалось, что с этим молодым офицером вот-вот должна случиться какая-то беда...
  - Интересно, откуда этот комод? - поинтересовалась я вслух.
  - Из того дома, которым пугал вас Миша. Но сама я никаких призраков не видела и во все эти россказни не верю, - решительно заявила женщина. - А вот этот сундук в соседней деревне нашла... Я, когда решила создать такой музей, ходила по деревням, расспрашивала, может, у кого что на чердаках осталось. У кого гребень, у кого утюг, у кого кружева - так и собралось всё это богатство. А колыбель, представляете, была в соседнем доме, но и дети, и внуки там давно уже выросли, а правнуки в городе, поэтому забрала с чистой совестью.
  По сосредоточенно сдвинутым бровям Чевычелова я поняла, что его тоже уже мало занимает весь этот бесценный для историков хлам, хотя в другое время и деревянные ложки, и корзины, и лапти заслуженно удостоились бы его самого искреннего и горячего интереса.
  - А это наши дети рисовали, - широким жестом показала Татьяна Петровна на стену, увешанную красочными работами, на которых карандашами, фломастерами и акварелью во всей своей безобразной красе был изображён он - Одихмантьев сын.
  - К Соловью- Разбойнику, вижу, у вас здесь особый интерес, - Чевычелов даже присвистнул.
  - А как же? Соловей-Разбойник - наш любимый герой. После богатырей, конечно, но они жили на самом деле...
  - А Соловей-Разбойник? - стало мне интересно, что скажет об этом директор музея старины.
  - Был, но только не здесь.
  - А где же? - воскликнули мы с Чевычеловым почти одновременно.
  - В низшем из миров, не зря тёмной силой в былинах зовётся. А Илья Муромец - воин света - истребил всю нечисть в наших местах. Потому-то ни в какие призраки не верю и не видела их, и видеть не желаю...
  
  Распрощались с Татьяной Петровой мы уже на закате, боюсь, снова к неудовольствию её супруга.
  - Вы тоже обратили внимание, Инга Николаевна, что этот и тот рисунок, в доме, нарисовал один и тот же человек? - спросил Чевычелов по дороге в гостиницу, которая представляла из себя самый обычный дом с койко-местами и, боюсь, не исключено, и тараканами...
  - Заметила, - пришлось мне согласиться.
  К счастью, койко-места нашлись в разных комнатах. Никого из постояльцев в гостинице больше не было. Правда, обе без дверей. Впрочем, мой спутник оказался несколько галантней, чем я предполагала, и не стал заглядывать в проём, когда я укладывалась спать, а ограничился тем, что громко пропищал на весь дом, дескать, не желаете ли вы, Инга Николаевна, прогуляться - подышать свежим воздухом перед сном?
  Бродить по орошённым росой окрестностям вопреки романтичному настрою Чевычелова у меня не было ни малейшего желания, и чтобы охладить его пыл, я предложила: 'Если только вернуться в тот дом...'
  - Лучше мы заглянем туда завтра утром, - Чевычелов скрипнул пружинами и громко захрапел...
  
  - Хватит спать, идём купаться на источник, - услышала сквозь сон девичий голос. Оказалось, не приснилось.
  Светло-синие глаза так молодо и хитро поблёскивали из-за кружевных занавесок, что я, забравшись в джинсы и уютный пёстрый свитер, покорно пошла во двор. У окна ждала меня хозяйка дома и она же комендантша общежития.
  - Меня, кстати, бабушка Прасковья зовут. Не боишься холодной воды?
  Спросонья я опрометчиво ответила 'нет'.
  Прасковья хоть и была уже преклонных лет, но стремительной, весёлой, как песня.
  Мне и впрямь хотелось петь, как будто я спала до этого не ночь, а много, много лет и меня, наконец, разбудили, как царевну из сказки. Хоть и не поцелуем, но пробуждение было сказочным. Дождь, который опять же из-за крепкого сна я не слышала, оставил след тумана, и теперь мы шли круто извивающейся тропой по лесу, уже пронизанному первыми лучами-стрелами, поющему ликующую птичью разноголосицу:
  'А ночи-то и нет'.
  Есть мрак.
  И звёзды.
  Значит, свет'.
  Чевычелова я решила не будить, чтобы не портил занудством волшебства.
  - А вы давно здесь живёте? - что-то в женщине было необычное, и я никак не могла понять, что.
  - Как родилась, так и живу, даже не выезжала за всю жизнь дальше райцентра, - весело, словно поддразнивая, ответила Прасковья.
  - Разве не интересно? - удивилась я.
  - А что интересного? - заговорщицки улыбнулась она. - Города были пылью и пылью когда-нибудь станут, а здесь у нас такая красота! Вот Василий с Верой тоже за всю жизнь никуда не выезжали, а теперь и вовсе одни живут, с тех пор, как дети-внуки поразъехались. Сейчас отнесём им банку молока, - показала взглядом на тряпичную сумку, которую сжимала в руке.
  - Не страшно им одним в деревне? Здесь у вас вон какие легенды рассказывают...
  - Рассказывать можно всё, что угодно, да только знаю я, здесь место светлое, хорошее. Соловьёв у нас, и правда, много, а разбойников ни одного, разве что правнук мой Максимка, так он сейчас с родителями в городе живёт. А меня, сколько дети в город не звали, да только не создана я для жизни той суетнОй. Вот и Вера с Василием так говорят. Вера - сестра моя, только отцы у нас разные.
  Деревня оказалась недалеко от той, где живёт, а может, нет мистический Генерал.
  - А волков здесь, случайно, нет? - показалась мне подозрительной близость брянских лесов.
  - Раньше были, а теперь живём спокойно - никого не боимся, да и собака, Барбос, у них такая, что любого волка задерёт.
  Барбос оказался огромным псом, почти с телёнка, облаял для порядку и тут же принялся вилять хвостом.
  - Видишь, в какую глушь забрались, - одобрительно улыбнулась Прасковья. - Ночью здесь звёзды ниже и ярче, это в городе вам вместо них фонари, а неба не видно. Здесь, моя милая, всё иначе... Все твои мысли и сны видит звёздное небушко, даже когда звёздочек не видно, и если помнить об этом, всё ненужное спадёт с тебя, как с лука шелуха.
  Утренние звёзды подмигнули петухам и погасли, и те принялись радостно горланить, приветствуя новый день так самозабвенно, будто каждый раз с рассветом начинается новая жизнь.
  - Опять вместе с солнышком в дом? - обрадовалась разбуженная хозяйка.
  За ней показался, зевая, хозяин.
  - Вместе с солнышком пришла, молока вам принесла, - в рифму ответила Прасковья.
  Василий Никифорович и Вера Андреевна когда-то и сами держали бурёнку, но в девяносто с лишним лет с коровой не управиться.
  - А это что за гостья-красавица у тебя? - улыбнулась мне и Прасковье одновременно Вера Андреевна.
  - Не у меня, а у нас. Генералом нашим интересуется...
  - Разве я говорила?.. - от удивления я не знала, что сказать.
  А Прасковья только рассмеялась.
  - Не знаю, а чувствую. Вот здесь... - приложила руку к сердцу. - Чувствую, потому что дочь я его. Любовь у них была с мамой. Ему уже за шестьдесят поди было... А мамочка вдовой рано осталась, так и жила одна с детьми, пока не встретила его - такого статного красавца. А он вроде бы тоже не один, а с семьёй приехал. В общем, родилась я, плод их запретной любви. В деревне тогда с этим строго было... Пришлось Генералу уехать, а дом тот потом занял какой-то беглец, говорят, опасный преступник. Но милиция никого и ничего не нашла, и разговоры умолкли. Вот такая история, моя милая. Чувствую, ты девушка умная и дары особые имеешь.
  - Какие такие дары? - удивилась я.
  - Особые, - повторила Прасковья. - О которых, может быть, пока сама не знаешь. Чувствовать сердцем - первый дар. Проверять разумом - твой дар второй. И получать вести и не только те, которые с планетушки нашей - дар особенный третий. Может, и откроется тебе разгадка... Тогда уж и меня, старую, не забудь. Напиши мне письмо, где нашёл свой последний приют Генерал. Мама всю жизнь это место искала, куда только письма-телеграммы не слала. Не нашла. Может быть, мне повезёт... Я ведь как чувствовала, что ты сама к нам приедешь. Сон мне был вчера в руку, как будто ты вручила мне письмо от отца и говоришь: 'Просил переслать вашей маме, но я адреса не знаю её. Может, вы перешлёте?' Хочешь, покажу тебе её?
  Меня завели внутрь простого деревенского дома, где на столе стояла фотография, с которой улыбалась тёмноволосая женщина с большими миндалевидными глазами, высокими скулами и длинной тонкой шеей. Что-то в красавице было кошачье, точнее, даже рысье.
  - Если найду, напишу обязательно, - пообещала я.
  - А теперь на источник... - заговорщицки подмигнула Прасковья. - В той воде сами звёзды полощут свои отражения, сразу ум станет светлый и ясный, худое забудется, а доброе - останется. Вода, говорили старики, в нём особенная, всё плохое в себя вбирает, и в землю уносит, на правильный путь направляет, потому что чья-то путеводная звезда сюда упала, может быть, нашего с тобой Генерала, и забил с тех пор здесь ключ. Потому-то и живут здесь у нас до ста лет и больше даже в здравом уме и памяти...
  - А сколько вам лет? - полюбопытствовала я.
  - Ой, милая! - кокетливо улыбнулась Прасковья. - Зачем тебе знать? Всё равно, если и скажу, так не поверишь...
  Вода и впрямь была такой прозрачной и студёной, что, казалось, рождаешься заново...
  
  Чевычелова я обнаружила перед домом-гостиницей энергично приседающим с разведёнными в стороны руками.
  - Я уже сделал зарядку, Инга Николаевна, пока вы куда-то пропали. Уже и чаёк, наверное, закипел.
  Мы попили кофею в беседке перед домом, что, не скрою, было даже приятно. А перед отъездом решили ещё раз заглянуть в дом Генерала проверить, не вернулся ли хозяин.
  По пути, возле того самого поля, где танцевали цапли, нам встретилась повозка, настоящая деревенская гужевая повозка.
  - Здравствуйте, - нажал на тормоз Чевычелов. - А кто же в том доме живёт, хотелось бы, простите, узнать, - потянулся головой в сторону таинственного объекта.
  - Купить, что ли, хотите? - доброжелательно буркнул восседавший на вожжах мужчина. - Так я вам не советую...
  - Почему же? - обрадовался такому повороту разговора Чевычелов.
  - Потому что дом хоть и считается ничейным, да уже не первый год наведывается сюда один человек с тёмным прошлым...
  - А что же в нём такого тёмного? - поинтересовалась я.
  - Тёмное дело... Вроде бы при непонятных обстоятельствах погиб молодой офицер, а Генерал (так его у нас называют) был не то свидетелем, ни то он и убил, но бежал он после этого к нам, в деревню. Деревня тогда ещё большая была, дворов тридцать - не меньше. А потом он куда-то исчез, а дом так и стал с тех пор притоном для злодеев. Говорят, это место с древних времён так и притягивает разбойников. Правда, в отличие от той их шайки-лейки наши разбойники своих местных не трогают. Мы тоже к ним не суёмся и капусту их обходим стороной.
  - Загадочная история, - вздохнул Чевычелов. - Спасибо, что предупредили...
  - Давайте, ребята! Поищите себе дом в других местах, тем более, что здесь у нас нет ни электричества, ни газа. Вода и то только в колодцах, да есть ещё ключ. Там, говорят, вода какая-то особенная, прямо живая вода из сказок, и красоту, и силу мужскую дарит. Но сам я не знаю, не проверял. Ну, давайте! Пошла! Пошла!
  Кобыла неохотно поплелась дальше, а мы с Чевычеловым заглянули-таки ещё раз в таинственный дом.
  Внутри и снаружи всё было так же, как накануне, кроме одной-единственной вещи, заставившей нас с Чевычеловым переглянуться.
  Рисунок в рамке, висевшей на стене, лежал теперь на столе, а сверху на стекле, словно в насмешку над нами красовалось надкушенное яблоко.
  'Вроде бы при непонятных обстоятельствах погиб молодой офицер', - вспомнилось некстати, а, может быть, очень даже кстати, а следом всплыл в памяти тот рисунок, с которого вот-вот исчезнет молодой офицер...
  - Пойдёмте отсюда поскорее, Инга Николаевна, - поспешал Чевычелов обратно в машину.
  Я переложила яблоко на край стола, и, прихватив рисунок в раме, последовала примеру Чевычелова...
  Пожалуй, это было мудро. Нам кто-то явно дал понять, что выслеживать его бесполезно.
  Что-то подсказывало мне, что это и не приведёт нас к истине. Даже если мы и увидим скрывающегося от посторонних глаз в глубинке человека, он тут же скроется, и мы всё равно ничего не узнаем о нём. Во всяком случае, пока он сам не захочет открыться... А для этого должно пройти какое-то время и, возможно, тогда я вернусь к этому репортажу.
  А пока я на этом заканчиваю, добавлю только, что сотовой связи там, конечно же, тоже не было, и все наброски делались впотьмах и на обратной дороге. И если бы это произошло по вине оператора, я по примеру Инночки устроила бы скандал.
  Операторы у нас, к слову, разные.
  Наконец-то цивилизация, я снова в Сети и посыпались sms. И среди них две одинаковые со словами 'Куда ты пропала?' от мамы и Макса. Но я же не знала, что мы с Чевычеловым заберёмся так далеко от мира. Но теперь я снова на связи.
  Глава 2
  Имя для лягушонка
  Иногда, когда мне становится грустно, я начинаю собирать чемоданы, ещё не зная, куда и зачем я еду, да и так ли это важно?
  Нет, лукавлю, конечно же, важно. Во всяком случае, до тех пор, пока не побываешь по всех местах, где хотел бы побывать. А потом ищешь тех, с кем хочешь встретиться. А я хотела встретиться с роднёй, с маминой сестрой тётей Риммой, двоюродными тётями и дядями, которых не видела много лет, но, которые, между тем, в курсе всех перипетий моей личной жизни, благодаря маме, конечно.
  
  Возвращаясь к своим корням, мы обретаем себя в новом качестве. Наверное, мне хотелось именно этого... Встречи с истинной собой...
  Я мужественно выдержала расспросы тётушек о том, когда же мы с Максом придём, наконец, к общему знаменателю; честно говоря, всё это немного раздражает, так как мы с любимым двое взрослых людей и приняли решение отдохнуть друг от друга неделю-другую. И что, скажите, в этом плохого?
  Да, у младшей сестрёнки Ксюши уже трое распрекрасных малышей, а у нас с Максом, как говорит мама, вялотекущий роман, хотя какой там вялотекущий - когда один спокойный экстрим?
  Экстрим, экстрим, экстрим - и так из года в год. Да. Может, мама и права... Не потому ли меня потянуло вдруг по деревням?
  - Ты изменилась, - сказала Лада, с которой мы не виделись лет десять. - Была такая егоза, а теперь стала и степеннее, и женственность в тебе появилась. Мама писала, ты теперь зам редактора, скоро, наверное, и редактором будешь.
  Я улыбнулась, наверное, кисло, потому что лучше быть первоклассным журналистом, чем посредственным редактором, а журналист я, действительно, хороший, вот только Балоцкий, похоже, об этом забыл.
  Но пока я не стала ставить в известность родню, что собираюсь менять работу, но уже оповестила знакомых, может, кто и посоветует что-нибудь дельное...
  Не буду вдаваться в подробности, кто из моих родственников кем кому приходится, потому что и сама разобралась, да, с огромным трудом в Древе, по-научному называемом генеалогическим. А листья на нём - имена. Такая вот обложка Книги Жизни, ведь есть, где-то есть и Древо, начинающееся от самих Адама и Евы.
  А то древо, которое составили мы - вовсе не древо, а одна из его бесчисленных крошечных веточек...
  Составляли мы его в деревне, старинной, вопреки бездорожью оккупированной дачниками, потому что рядом Волга. В таких уголках собраться родственникам приятно вдвойне, тем более в доме, где жили предки и, кажется, наблюдают за нами, живущими ныне, так что иной раз, прежде чем выпалить какое-нибудь словцо, подумаешь: 'А надо ли?' 'А что сказала бы бабушка такая-то или дедушка такой-то?'. И промолчишь...
  По дороге мы, конечно же, застряли в колее и не в одной, но о бездорожье я уже упоминала.
  За рулём серебристого фольксвагена бледнел Петруша, чтобы не ругнуться особенно смачно при новой родне, то есть при мне, и матери с бабушкой, которую в семье называют, не смотря на почтенный возраст и благодаря моложавому виду просто Лада.
  Так или иначе, мы приехали глубокой ночью, как показалось мне, прямо в прошлое, слившееся вдруг с настоящим и, быть может, даже опередившее его.
  
  Разбредаться по кроватям и диванам мы начали уже часа в два ночи. Тёте Римме достался диван у двери, но неожиданно она запротестовала:
  - У двери - ни за что! - и пошла проверять, хорошо ли закрыта входная дверь.
  Разобравшись с замком, не смотря на уверения, что в дом, если кто и войдёт, то разве что пьяные дачники, которых местные знают в лицо, она улеглась, наконец.
  Но боялись тётя Римма не людей, а привидений.
  - Я знаю, что в нашем доме есть проход в другой мир, и даже знаю, где он. В печном проёме!
  - Выдумываешь всякие глупости на ночь. Спи уже! Это этот, как наш дед Мороз, только безбородый. Санта Клаус! А ещё говорят, что медики - неисправимые материалисты, - усмехнулся дядя Вова.
  - А я не медик, а психолог, - с достоинством парировала тётя Римма. - И педагог к тому же. Не забывайте, что у меня два высших образования!
  - Да хоть десять! Я так понимаю, шарлатанство всё это, - остался при своих дядя Вова. - Я люблю, чтоб всё просто и понятно.
  Но тётя Римма выглядела такой напуганной, что я поинтересовалась:
  - А почему ты решила, что проход в другой мир именно там?
  - Потому что прошлым летом я спала возле печки, и мне привиделась баба Даша.
  - Так это было не во сне? - удивилась Лада.
  - Нет, конечно. Вернее, так: между реальностью и сном.
  - Она тебе что-то сказала? - заинтересовался Петруша, который в этом доме бывает гораздо чаще, потому что учится на инженера в ближайшем городе, там же, где живёт Лада. А тётя Римма с мужем давно уже перебрались в Москву.
  - Нет. Она протянула мне руку, сжатую в кулак, а когда разжала его, в ней были скальпель и бинт, и через месяц мне сделали операцию.
  - А я-то думал, я сошёл с ума, - покачал головой Петруша.
  - Что такое? - насторожилась Римма.
  - Так, ничего, - хотел Петруша утаить интересное, но этот номер у него, конечно, не прошёл.
  - Это было тоже летом, когда я перешёл в одиннадцатый класс и думал, куда поступать после школы.
  - Да... - вздохнула Римма, вспомнив нелёгкие для всех родителей времена.
  - И вот как-то ночью я открываю глаза, как будто от яркого света. И вижу её.
  - Бабулю? - замерла тётя Римма.
  - Да нет, не бабулю. Александру Матвеевну. Только я тогда её ещё не знал. И она была во всём белом. И она так наклонила голову и говорит: 'Ты хочешь знания? Я дам тебе знания'. А сидела она вон на том кресле, - он показал на кресло возле печки. - А потом через неделю, когда Алиса Львовна познакомила меня с Александрой Матвеевной, я даже рот открыл. Надо же, моя репетитор - та самая белая женщина. И как-то стало мне чуть-чуть не по себе. А она вдобавок ко всему так же наклоняет голову, улыбается и произносит ту же самую фразу: 'Ты хочешь знания? Я дам тебе знания'. Только представьте!
  - Брр! - передёрнуло тётю Римму. - А что ж ты мне сразу не рассказал?
  - Мам, ну я ж знаю, какая ты у нас трусиха... Зря я вообще... А ты почему тогда не сказала, что к тебе явилась бабуля?
  - Так! Решено! Спать сегодня я не буду, - и тётя Римма торопливо включила светильники в форме фонариков по углям.
  - Да и мне что-то не хочется, - поддержал Петруша.
  
  Соловьи пели на старом кладбище, плавно переходящем в лес, так и хочется написать 'серенады'. А что же петь ещё в июне? И спать мне, не смотря на столь позднее время, совершенно не хотелось. Я закрыла глаза и пыталась строить дом своей мечты, но эта хитрость мне никогда не помогает, может быть, потому, что я понятия не имею, как хотя бы приблизительно выглядит дом моей мечты.
  Наверное, он должен быть в берёзовом лесу, двухэтажный, из красного кирпича. Или, может, лучше в Париже. Но тогда я тем более не представляю, как он должен выглядеть. Или дом-пароход? Эта мысль мне очень даже нравится, но тогда в любом случае нужен ещё и на земле, а лучше сразу два - в Париже и берёзовом лесу.
  В общем, сон совершенно не шёл. Я слышала, как храпит, ворочается и что-то при этом бормочет тётя Римма. Я видела очертания старой нехитрой мебели и печки и в то же время шла босая по мокрому лугу...
  Я была в том же, в чём легла спать - в ночнушке бабушки Раи, среди них и, может быть, даже одной из них, но на меня почему-то никто не обращал равным счётом никакого внимания, кроме, я думаю, медведей, так и рвущихся с привязей.
  Компания, в которой я непонятно как оказалась, была пёстро разодета, и на многих - яркие колпаки, по которым без труда угадывались скоморохи.
  Судя по их настроению и частому упоминанию в перебрасывании словами яркого, как карусель, 'ЯРМАРКА', мы направлялись именно туда через близлежащие деревни.
  Нет, это была не наша, какая-то другая деревня, а наша была под горой.
  Мы спускались вниз к тому месту, которое облюбовали бобры, только озеро было больше, и дом был другой, с соломенной крышей, как, впрочем, и у всех домов в окрестности.
  В голове моей лихорадочно крутились слова тёти Риммы о том, что за печкой в нашем доме находится проход в другое измерение, и теперь у меня не оставалось на этот счёт ни малейших сомнений.
  Конечно, это измерение уступало нашему в отношении благ цивилизации, но скучать здесь, явно, не приходится.
  У девушек в длинных вышитых сарафанах и ромашковых венках в руках были бубны, в которые они непрестанно ударяли.
  Девушек было только четверо, и все как одна с длиннющими косами и ярко накрашенными чем-то тёмно-бордовым (неужели свёклой?) щеками. И все были очень красивы.
  - Что с мишками творится, не пойму, - одна из них перестала бить в бубен и беспокойно переводила взгляд с одного медведя на другого.
  Мишек было четверо - все такие худые и грязные, что и медведями не назовёшь.
  - С утра спокойными были, - согласилась с ней другая девушка и тоже перестала бить в бубен.
  - Так мы до ярмарки целый год идти будем, - сделал в воздухе сальто шагавший впереди скоморох. Из- под колпака его прямыми жёсткими пучками торчали волосы цвета сухой соломы. - А ну, девчата, веселей! Пусть вся деревня слышит, что скоморохи на ярмарку идут!
  Девушки с удвоенным задором снова забили в бубны, засмеялись скоморохи, но разудалому нашему веселью пришёл вдруг совершенно неожиданный конец.
  - Ах вы, брадобреи окаянные!
  Откуда-то со стороны соседней деревни спешил по ромашковому полю наперерез мужчина с длинными волосами, по-видимому, священнослужитель.
  Ромашки, бесчисленно рассыпанные по взгорьям, смотрели своими жёлтыми глазами на Большого Брата Солнце и хотели дотянуться до самого неба.
  Во сне метаморфозы - обычное явление и даже закон, поэтому не было ничего удивительного, когда я обнаружила, что я - уже не я, а одна из четырёх девушек, и в руках у меня бубен, а я смеюсь и ударяю в него так, как будто всю жизнь только этим и занималась.
  Я и не заметила, как мой бубен оказался в руках у бородатого учителя нравов и прошёлся, как он выразился, по бесстыжим мордам брадобреев, то есть артистов-мужчин, тщательно выбритым.
  - Хотите быть как женщины, тогда уж и платья носите, как женщины! - сопровождал он свои действия назиданиями. - Ещё и лица разукрасили, негодники!
  Да, наше скоморошье войско было с позором разгромлено. Мужчины разбежались кто куда, а медведи, отпущенные с привязи, ещё вертелись среди толочеи, не зная, что делать со внезапно обретённой свободой.
  - Держите же медведей! - спохватился тот же скоморох с волосами-скирдами.
  Просто удивительно, как рачитель традиций со всеми нами справился, ведь нас было человек пятьдесят, да ещё и четыре медведя, а он один, но силища богатырская...
  
  Когда ко мне вернулось сознание, оказалось вдруг, что я понимаю лягушачий язык.
  - Ква! - сказал лягушонок, что в переводе на человеческий означало 'что ты делаешь в нашем болоте?'
  - Каввааа! - спросил он уже громче, кто я такая, а точнее, потребовал рассказать о себе.
  - Кто я такая, и сама не знаю, я шла куда-то со скоморохами. Ты, конечно же, спросишь моё имя и откуда мы шли, но я не знаю, что тебе ответить. А в болото утащил меня медведь. Кстати, ты его не видел?
  Лягушонок ответил, что медведь убежал, как и положено медведю, в лес, и будет просто замечательно, если он постарается впредь обходить стороной их болото, тем более, что так лучше для самого же косолапого, а то ведь и увязнуть недолго.
  Только теперь я осознала весь ужас своего положения. Я лежу на островке посреди огромного болота, за которым начинаются владения бобров, и как выбраться на большую землю, совершенно непонятно.
  
  Избавление пришло неожиданно. Где-то рядом послышались голоса - старческий и юный.
  - Не понимаю только, как вы могли услышать из другой деревни лягушонка, - недоумевал юноша.
  - Доживёшь до моих годков, вот тогда и поймёшь. Слух и нюх у меня, как у собаки.
  'Помогите!' - хотела позвать я, но из горла вырвался только слабый стон, и всё-таки меня услышали.
  - Я же тебе говорил, - обрадовался старик. - Лягушонок зря не позовёт.
  От радости я готова была расцеловать лягушонка, и даже ничуть не удивилась бы, если бы он превратился в прекрасного принца.
  В этом полусне было возможно всё, но, помятуя о том, что принц у меня уже есть, я ограничилась улыбкой и огромным спасибо, а на прощание спросила, как зовут моего зелёного спасителя.
  - Ты можешь придумать мне имя сама, - ответил он и отпрыгнул в траву.
  - Хочешь, тебя будут звать Макс? - предложила я лучшее из имён.
  - Хорошее имя для лягушонка, - одобрил он, а дальше я перестала понимать его лягушачий язык, и он ускакал по своим лягушачьим делам.
  Только тогда я в полной мере ощутила, как болит и ноет моё тело, а голова так и вовсе - чугун чугуном.
  Я снова застонала, а старичок покачал головой:
  - Ай-яй-яй! До чего только девок пляски с медведями доводят. Пойдём, канатная плясунья!
  Мальчик проложил длинную жердь от тверди, на которой они стояли, до моего островка, и оказалось, я, и правда, умею ходить по канату. Интересно, где я этому научилась?
  Кое-как, опираясь на их обоих, благо старик был бодр и крепок, а мальчонка коренаст, я добралась до избушки, утопавшей в подсолнухах. Так вот почему я обожаю младших братьев Солнца!
  С облегчением я упала на лавку у порога и снова потеряла сознание. Когда я открыла глаза, надо мной хлопотала женщина красоты необыкновенной. Представьте себе огромные миндалевидные, не светло синие - почти голубые глаза с длинными пушистыми ресницами, взлетающими до самых тоже летящих, как далёкие ласточки, как будто нарисованных, бровей. Высокие скулы придают лицу что-то рысье, а маленький, чуть вздёрнутый носик, напротив, - кошачье.
  Рот тоже маленький и алый, как два изящных лепестка, а косы чёрные, тяжёлые - никогда таких раньше не видела - спадают прямо на пол, потому что красавица сидит на табурете.
  - Правда же, хороша? - услышав, что я пришла в себя, улыбнулся старик. - Дочь моя, так и зовут её, Варвара-Краса. Нигде во всех окрестных деревнях краше девки нет, а женихи наш дом обходят стороной, только издали заглядываются.
  - Почему же?
  - Было Варваре видение или сон, что суженый её появится в наших местах со стороны Волги, приплывёт на барже по воде. Так и ждёт-дожидается, и красота её не меркнет, только года идут и идут...
  - Выпей, сколько сможешь, - поднесла Варвара к моим губам какой-то зловонный отвар. На вкус он оказался слегка горьковатым, так что несколько глотков я сделать смогла.
  - А теперь ложись, мамочка, - бережно уложила меня обратно на лавку Варвара, которая, да, в этом не было никаких сомнений, была моей внучкой. Но как же такое возможно?
  Голова от напряжения разболелась так сильно, что я проснулась...
  
  Утром я проснулась от позвякивания посуды, приятно переносящего из колыбели снов в домашний уют. Не знаю, который был час, но солнце уже светило ярко.
  - Не дождались тебя, сели чай пить, - оправдывалась бабушка Рая, глядя на пустой стул за столом.
  Исходящая лесными ароматами кружка не заставила себя ждать.
  - Я с утра уже оладьев напекла, - продолжала бабушка Рая, уютная, очень даже для своего возраста красивая, с добрыми морщинками и смеющимися синими глазами.
  Аппетитная горка вздымалась посередине стола.
  - Все наши деревенские в сборе, - подмигнула мне Лада. - Только Саши не хватает. Тоже собирался приехать, да спину прихватило.
  - А что же Алиса? Не приедет на родственницу посмотреть? - принялась за оладьи, подавая пример, бабушка Рая.
  - Ты что! - замахала на неё руками Лада. - Ты же знаешь, сколько у неё дел! Завтра мы к ней сами заедем. Вернее, не к ней, а к Каринке. Она как раз только что закончила ремонт, так что будем праздновать новоселье нашей городской компанией, - снова мне подмигнула.
  - А мы уж как-нибудь в деревне жару переждём, - усмехнулась бабушка Рая.
  - Сегодня грозу обещали, - вставил веское словцо Петруша.
  - Вряд ли... Всю ночь лягушки квакали, - возразила Римма.
  - Не квакали никакие лягушки, тебе приснилось, наверное, - стоял на своём Петруша.
  Но о лягушках вскоре забыли, потому что появилась сорока.
  
  Сорока не была обычной сорокой, сказочная прямо-таки сорока, огромная, довольная и важная, как почтальон, принесший радостные вести, проскакала от одного окну к другому и обратно.
  - Смотрите, не сорока, а конь, - подошёл к окну Петруша, а за ним и мы. - Принесла нам какие-то вести...
  - Дядя Саша приедет, - предположила Лада.
  А сорока улетела, но отходить от окна не хотелось.
  Я и отвыкла уже от сельских пейзажей. Всё работа и город. И спешка, конечно. А так, чтобы просто отдохнуть душой - такого не было давно.
  - Смотрите, правда, дядя Саша! - обрадовался, как ребёнок, Петруша. - Не обманула, значит, белобока.
  И мы поспешили на улицу.
  - Надо же, совсем малявкой была, помню, шустрая такая, гусей по деревне гоняла, - обнялись мы с дядей Сашей, - и вот погляди-ка! Поди и языки знаешь?
  - Знаю.
  - Только я думал ты ух, а ты худая, как банан, - добавил ложку дёгтя.
  
  Правда, уже через минуту он изменил своё мнение обо мне, потому что в гости заглянула наша дальняя родственница тётя Кира.
  - Глянь, какая красавица к нам приехала, стройная, как тростиночка... - занял с порога беседой. - А ты опять на всё лето в деревню?
  - А что делать в городе? Там сейчас такая пыль и жара и пахнет асфальтом. От земли хоть тоже испарения, но куда как легче переносятся.
  - Всё книжки читаешь?
  - Да, новая книга вышла о здешних местах, как закончу - дам тебе почитать...
  - Кира у нас учёная, - отрекомендовала бабушка Рая. - Можно сказать, краевед.
  - Какой там краевед! - махнула рукой тётя Кира. - Так, для себя интересуюсь, как предки жили. Вот этот дом у вас старинный - лет сто пятьдесят ему точно.
  - Потому-то призраки его и выбрали, хотя есть дома и поближе к кладбищу, - нервно засмеялась тётя Римма.
  - Кстати, тётя Римма, вот вы вчера говорили, что за печкой... - я на секунду задумалась, стоит ли продолжать рассказ при впечатлительной родственнице, но со всех сторон на меня уже сыпались вопросы о том, кто и как мне явился, и я рассказала свой сон от начала до конца, поощрённая всеобщим молчаливым внимание. А особенно зачарованно меня слушала тётя Кира.
  - Надо же, - произнесла она после недолгого молчания. - Ведь это сам протопоп Аввакум тебе явился.
  - Первый писатель на Руси? - не поверила я.
  - Он самый, продолжала уверять тётя Кира. - Не веришь? Пойдём, покажу, - она увлекала меня за руку на улицу.
  Заинтересованная, я полностью отдалась на её волю, которая привела меня в домик почти на самой окраине деревни.
  - Сам протопоп Аввакум во сне тебе явился, - повторила тётя Кира и, ни слова больше не говоря, повела на кухню, где в углу на иконе старообрядческий святой и впрямь был очень похож на приснившегося мне батюшку.
  - Так он жил в этих краях?..
  - Не только жил, но и начинал здесь своё служение, - укоризненно покачала головой тётя Кира. - В соседней деревне Лопатцах. Очень строг был и к себе, и к другим. Как-то проплывал по Волге воевода, и нажаловались ему, значит, на чрезмерную требовательность здешнего батюшки. Но воевода сказал ему: 'Благословишь моего сына - не накажу'. А сын у него был безбородым, что в те времена не приветствовалось. И батюшка отказался наотрез: 'Не буду благословлять брадобрея' и всё тут. За это воевода его в Волгу и бросил... Чудом только спасся...
  
  Сон в руку был не единственным удивлением, ожидавшим меня в здешних краях. И даже дома бобров мы с Павлушей увидели наяву, правда, подойти к ним поближе помешала гроза.
  Но началась она после обеда, а когда я возвращалась от тёти Киры, возле дома меня ожидал экипированный в камуфляж Петруша.
  Рядом с ним покуривал молодой человек тоже в штанах защитного цвета и с обнажённым торсом. Образ искателя приключений дополняли чёрные очки.
  Я ожидала, что в столь удалённой от цивилизации деревне молодёжи не будет совсем, но...
  - Кстати, тоже Голубев, - представил дальнего родственника Петруша. - Андрей. Он же Кен. Вы, кстати, коллеги.
  - КЕНТАВР, - поправил Голубев.
  - А где же копыта? - сострила я, наверное, не слишком удачно.
  - Не Кентавр, а Кен Тавр, - довольно повторил Кен, видимо, давно заученную фразу. - Сначала я был просто ди-джей Кен, а потом стал Кен Тавром. Правда, созвучно 'Кинотавру'?
  - А ты и на 'Кинотавре' был?
  - А как же!
  - А что ты там делал? - удивился и Петруша, знавший Кена-Андрея с самого детства.
  - Как это что? - обиделся Кен Тавр. - Ты разве не слышал, наш документальный фильм получил спецприз на кинофестивале в Кракове. Ну ты даёшь! Совсем телевизор не смотришь! Деревня! Теперь будем брать 'Кинотавр'!
  - А о чём фильм? - показала в свою очередь неосведомлённость и я.
  - О чёрных археологах...
  - Интересно...
  - Но фильмы - это больше для души, также как и археология. А вообще я директор медиахолдинга. А ты где работаешь? - обратился ко мне.
  - А я работаю в криминальной газете.
  - Криминал - это круто, - одобрил Кен Тавр. - Я тоже на телевидении с криминала начинал, а теперь только загранки себе оставил, Россию - всю уже объездил. Остальное - пусть теперь другие ноги бьют.
  - Везёт же! А я ещё ни разу не был заграницей, - вздохнул Петруша.
  - Ещё успеешь, - похлопал его по плечу Кен Тавр и снова обратился ко мне. - А что ты раньше не приезжала?
  - Не знаю... Как-то не получалось, - пришлось мне оправдываться.
  - Молодец, что, НАКОНЕЦ, приехала, - сделал ударение на слове 'наконец'.
  Всегда немного странно увидеть такого как Кен Тавр в деревне. И всегда интригует.
  - А ты каждое лето здесь проводишь? - поспешила я удовлетворить своё любопытство.
  - Каждое - не каждое, но иногда заезжаю. Здесь есть, что посмотреть... Обязательно покажите ей Волгу, - дал указание Петру.
  
  Но прежде Петруша собирался показать мне другие местные достопримечательности, красоту которых в полной мере оценит только тот, у кого жили предки в здешних краях. И тем более тот, кто вырос здесь сам.
  В общем, было решено подняться в гору, посмотреть с высоты на окрестности.
  - Ты собираешься подниматься в гору в сарафане? - окинул меня чуть ли не презрительным взглядом Петруша, как будто я собиралась совершить какую-то невероятную глупость.
  Тётушки тут же принялись хлопотать вокруг меня, как сороки. Нашлись и резиновые сапоги тридцать седьмого размера, и трико с футболкой в горошек.
  - Теперь можно идти, - одобрил Петруша.
  Едва мы миновали вишнёвый сад, большой и символичный для нашей семьи, как у Чехова, я поняла, как всё-таки мудр Петруша, иначе я оказалась бы не только по щиколотку в грязи, но и ужаленной крапивой, да и по осоке идти с голыми ногами не особенно приятно.
  - Хорошо ещё, здесь нет змей, - изобразила я улыбку.
  - Их много там, - показал он в сторону отдалённой горы.
  - Там, действительно, много змей? - стало мне не по себе, но тщетно я надеялась, что название себя не оправдывает.
  Правда, змеи почему-то водились исключительно на той самой горе. Так что в здешних местах даже родилось поверье, будто бы она очерчена невидимой чертой, пересечь которую рептилии не могут.
  Но Петруша пересекал её не раз, естественно, в резиновых сапогах. Но не будем о страшном...
  
  Наградой за мужественное преодоление зарослей крапивы был ключ с ледяной и чистейшей водой.
  Умывшись и напившись из горстей, мы двинулись дальше наверх.
  Кто хоть раз пробирался по некошеной траве, меня поймёт. Я едва поспевала за Петрушей, но что-то, наверное, азарт, останавливало от того, чтобы попросить его идти хоть немного помедленнее семимильными своими шажищами.
  Но я молчала, и Петруша шагал и шагал. Наконец, на моё счастье, он остановился ненадолго, обернулся на пройденный путь:
  - Надо же, а в детстве гора казалась такой высокой...
  И вот, оцарапавшись о малинник, мы на самой вершине по пояс в ромашках.
  Не знаю, как вы, а я обожаю ромашки даже больше, чем мои любимые подсолнухи. Мне они почему-то гораздо больше по душе, чем слащавые розы и жеманные орхидеи. Что поделать, крестьянские корни!..
  За каймой Иван-чая начинался хвойный лес, где до грозы мы успели набрать почти полный пакет шишек, чтобы вечером раскочегарить давно уже замерший в углу без дела под связанной прабабушкой салфеткой самовар.
  Гром понеиствовал над нами и утих, а ливень продолжался, но Петруша во что бы то ни стало хотел посмотреть на плотину бобров, о которой ему рассказал Кен.
  Поэтому, спускаясь с горы, мы свернули в сторону к ложбине, заполненной водой, которую облюбовали бобры прямо за огородами дачников. Будут знать, как совать носы в такие девственные дебри.
  - А ты думала, я шишки привёл тебя собирать? - прищурился Петруша, глядя свысока на окрестности.
  
  Промокших насквозь, нас спасла от неминуемой простуды только русская баня, уже предусмотрительно растопленная дядей Сашей.
  Самовар фыркал паром, думается мне, только для виду, а сам рад-радёшенек, что его праздно начищенные бока налились крутым кипятком.
  Дождь, между тем, продолжался, и всё бы ничего, но гроза оставила нас на весь вечер без света.
  Ладу в свои семьдесят два с половиной неисправимую оптимистку и даже по-прежнему красавицу это ничуть не расстроило. Она, пока совсем не стемнело, слазила на чердак за обоями и теперь зажгла свечу, потому что в целях профилактики пожара отключили электричество, и что-то там к тому же ещё сломалось на станции, и принялась чертить на обратной стороне какие-то схемы. Оказалось, генеалогическое древо. Тут же рядом на столе лежал старинный альбом с фотографиями, как, впрочем, и всё в этом доме от русской печки до самого настоящего самовара. Над стеклянными чашками высятся на полке рядком их глиняные предки-кувшины. Настоящий музей старины!
  Мы склонились над столом и мыслями ушли в девятнадцатый век.
  Представьте, за грозу мы восстановили семь колен по линии мамы, в девичестве Голубевой, от моих троих племяшек до того момента, когда неизвестно откуда на этой земле появился Георгий.
  Дождалась-таки Варвара суженого!
  Обидно было одно: мы собирались на Волгу, а дороги размыло так, что о том, чтобы выбраться из деревни в ближайшие несколько дней не могло быть и речи.
  Да, я начала о сороке. Возможно, я излагаю мысли и события несколько сумбурно, но дело в том, что эту историю я пишу, как и где придётся - в автобусах, поездах, если попутчики молчаливые или спят, в залах ожидания...
  Потом, конечно, приведу свои записи в приличный вид, а может, так и оставлю, чтобы сохранить достоверность. К тому же, это мой первый роман, и я не представляю, что из этого получится...
  
  Да, странно и как-то очень правильно, что приметы срабатывают в глубинке, где люди и птицы, и травы заодно под общим небом.
  Мало ли в городе тех же сорок, но только лично я их почему-то не замечаю.
  И мало ли в городе зеркал, в квартирах, офисах и, конечно же, магазинах. Отражения нас живут рядом с нами, а иногда кажется, мы рядом с ними. Они подделываются под нас, под наши представления, страхи и ожидания и научились изворачиваться и лгать, как будто для того и созданы, чтобы искажать реальность, пока не остановишься однажды перед зеркалом, которое скажет тебе всю правду-матку в глаза.
  
  - Кто я? - спросила я Старинное Зеркало, в которое смотрелись мои далёкие предки.
  - Ты взрослая девушка или молодая женщина - как самой тебе нравится - ты выглядишь моложе своих лет... - не будем о грустном.
  - Попрошу без ехидства, Свет-Мой-Зеркальце-Скажи.... Что ты скажешь мне ещё?
  - Ты вечно носишь маску безразличия на лице, и сама уже забыла, кто под ней. Ты, кстати, правильно сделала, что вернула натуральный цвет волос. Только надо их ещё отпустить...
  - Итак уже до лопаток. Но с волосами я разберусь и без тебя.
  - Хорошо. Хочешь правду? Кстати, чёлку можешь оставить.
  - Оставь мою чёлку в покое.
  - А правда в том, что ты, крутая журналистка Инга Иволгина, боишься встречи с самой собой.
  - Я не боюсь ничего.
  - Кроме змей. И пауков. И насмешливых взглядов.
  - Прекрати!
  - А Кен Тавр-то всё равно круче! - показало мне язык отражение.
  - Перестань!
  - И сними эти жуткие джинсы!
  
  Едва мы вышли из маршрутки в городе юности Лады, её походка стала такой летяще-стремительной, что мы с тётей Риммой едва успевали за ней.
  Лада как будто старалась догнать прошлое, пристрастно обличая портившие город перемены.
  Весь этот новый псевдоарбат ей совершенно не нравился, куда уютнее казалось в больших городских парках, где время шло медленнее. Но в целом город, где она не была уже десять лет, хоть и живёт в каком-нибудь часе езды от него, ей по-прежнему был симпатичен и, может быть, даже больше, чем когда-то - как объявившийся вдруг неожиданно помолодевший кавалер, некогда безнадёжно влюблённый, с огромным букетом цветов.
  Таковых, и кавалеров, и букетов, у Лады было много, даже слишком, потому-то, может, и не выбрала никого.
  Только к городам - любовь на века.
  'Хорош!' - торжествовало восхищение в глазах Лады, и даже вслух она заговорила почти стихами:
  - Раскинулась Русь по обе стороны Волги. Не река, а море, только не вширь, а вдаль...
  
  Я видела пару лет назад Волгу в Волгограде, но там она торжественнее и суровее, а здесь величественно-праздничная со снующими, как белые муравьи по древу жизни, пароходами, и так приятно знать, что на таком плавали твои деды-моряки...
  Правда, тётушку Алису, о которой я расскажу немного позже, предки-моряки не впечатлили...
  Вообще-то тётушка Алиса - милейший человек, только знают об этом, честно говоря, не многие.
  Удивительно, но вот уже не скажу даже сразу, сколько лет мы с мамой не поддерживаем с ней ровным счётом никаких отношений, не считая поздравлений с праздниками по телефону, так как тётушка Алиса предпочитает их проводить вдали от дома в vip, естественно, отелях вместе со своим мужем Олегом.
  Их единственный сын и тоже, разумеется, Олег, в настоящее время проживает с женой и сыном Олегом в Париже.
  На сей раз нас свело новоселье Карины - ещё одной моей вечно юной двоюродной тёти. Кто-то скажет, что за безобразие: 'Инги', 'Алисы', 'Карины', а где исконно русские имена? И будет, увы, прав. Хотя я уже упоминала о трёх Олегах, родством с которыми городится вся семья.
  Ну да я о тётушке Карине, такой же искромётной, как и её имя...
  Её тоже не вполне устраивали перемены в городе, центральную улицу которого вдруг выложили брусчаткой, в которую неудобно впивались шпильки. А ходить Карина привыкла на высоких каблуках и, естественно, с высоко поднятой головой.
  А как же иначе с такими пышными рыжими кудрями, ямочками в уголках пухлых губок и конопушками на чуть вздёрнутом носике?
  Мы с Ладой и тётей Риммой поджидали её с работы на набережной, и, конечно, заметили издалека. На красавицу в обтягивающих стройные ноги горчичных брюках и полупрозрачной нежно-салатной блузке засматривались идущие навстречу мужчины. Девушка с небесными фонариками вручила ей один.
  - Спасибо! - зацокала дальше Карина, заставив догонять хозяйку. - Ой, я думала, это бесплатно!
  Состроила притворно-обиженную гримаску и, вернув фонарик, замахала нам руками.
  Обменявшись любезностями, как мы все замечательно выглядим, мы повернули на остановку. По пути Лада позвонила занятой племяннице напомнить о родственной встрече...
  Тётушка Алиса сначала сказала, что не придёт, сославшись на вчерашний корпоратив и критические дни. Но потом передумала, не смотря на то, что с утра не в офисной одежде, так как в обеденный перерыв собралась на рынок за викторией и даже, представьте себе, не на такси.
  
  Не знаю, удастся ли мне когда-нибудь отпраздновать собственное новоселье. Дело в том, что мне почему-то очень жаль вкладывать деньги, силы и особенно время в стены и потолки, отгораживающие от неба и деревьев. Да, я понимаю, где-то это глупо. Я бы и сама, конечно же, не согласилась спать под дождями в стогу, особенно если дождь не грибной. Так, разок-другой ради экзотики можно, конечно. Но только где сейчас найдёшь настоящие стога, накиданные вилами огромным семейством, как на одной из самых старых фотографий из альбома бабушки Раи?
  Там этот стог высился горой на телеге, в которую впрягли бедную клячу, но другой лошадки, видно, не было, и сами сели рядом, позируют фотографу, что само по себе уже праздник, не то, что сейчас - бери фотоаппарат и щёлкай хоть целый день. И каждый сам себе фотограф. А тогда - почти что целый ритуал.
  Да, я патологически не люблю евро всякие ремонты, но при этой патологической нелюбви меня всегда радует, когда кто-то из моих близких, друзей или просто хороших знакомых с честью завершает непосильное для меня дело.
  Я, конечно, предполагала, что дизайн обычной квартиры Карины превзойдёт все мои ожидания, но чтобы такое...
  Как оказалось, Карина долго скрывала свои художественные способности. Хотя дизайнер по интерьеру, конечно, тоже художник, но Карина - художник в полном и самом высоком смысле этого слова.
  И, конечно, не зря считается одним из лучших дизайнеров интерьера в городе. И со вкусом, и с фантазией у неё полный порядок.
  Даже слишком маленькая кухня оказалась похожей на этакий уютный тихий бар для двоих с высокими стульями и столиком-стойкой. Картины в стиле афиш 'Мулен Руж', лёгкие выдвижные шкафчики над мраморной столешницей. И никакого загромождения посудой.
  Не хочу хвастаться, но тётушка у меня, действительно, редкий экземпляр. Говорит, что это ещё не всё, и остались какие-то последние штрихи, и уж тогда будет полная лепота. А раз говорит, значит, так и будет. Уж я-то свою тётушку знаю...
  Тётушка Алиса нарисовалась в дверях в простенькой салатной футболке и почему-то зимней юбке, но обвешанная, как ёлка в Новогоднюю ночь мишурой, драгоценностями.
  Туфли, правда, были итальянские. Небрежно сбросив их, она прошествовала на кухню, где мы нарезали салаты.
  - Что тут у вас? А, курицу со шкуркой сварили, - бросила она презрительный взгляд на отброшенную в сторону шкурку копчёного окорока, купленного десять минут назад в супермаркете, и остановилась перед холодильником, пристрастно изучая магниты.
  - С Кипра есть, с Мальдивов, с Корсики... А где же из Италии?
  - Из Италии ты мне не привозила, - наморщила лоб Карина.
  - Как же не привозила, когда привозила. Ты потеряла его, наверное.
  - Ничего я не теряла...
  - Подеритесь ещё из-за магнита, - взяла на себя роль арбитра тётя Римма. - А ты, - обратилась к старшей, взяла б лучше Карину куда-нибудь с собой, чем магниты дарить.
  - Сама не маленькая, дорогу найдёт, - фыркнула тётушка Алиса. - Ну давай показывай, что здесь у тебя за ремонт.
  Хозяйка радостно принялась исполнять просьбу-приказание, отданное в весьма капризной манере.
  - Ну как тебе? - пристрастно спросила Карина.
  - Ничего, - хмыкнула тётушка Алиса. - Простенько, но со вкусом.
  На столе в зале, между тем, появилась и белая скатерть, и всё, что полагается, на ней.
  - А салфетки кладутся не под тарелку, а на тарелку, - обличила тётушка Алиса. - И столовые приборы лежат у вас не так.
  Она принялась было перекладывать вилки, но подоспела уже порядком рассерженная Карина:
  - Это ты у себя дома командовать будешь, а здесь ты в гостях.
  В атмосфере концентрированного хвастовства, которую принесла с собой тётушка Алиса, каждый невольно пыжился, старался придать себе какую-то особую значительность.
  Конечно, мы ещё имели возможность увидеть тётушку Алису во всей красе, ведь фотографии со вчерашнего корпоратива были уже при ней.
  - Розы, - акцентировала она внимание на букете юбилярши, - сорт 'Софи Лорен', как раз для vip-персон. А платье на мне - африканское, стопроцентный шёлк.
  В чёрном длинном платье с ярко-алым поясом тётушка Алиса выглядела великолепно, несмотря на то, что несколько портил облик цвет волос, которые vip-стилист упорно продолжал красить в желтовато-пережжённый оттенок. Зато у тётушки Алисы ослепительной белизны зубы и, если бы не извечная брюзгливо-надменная мина, красивая улыбка.
  - Ты там, я смотрю, блистала, - восхитилась Лада.
  - Блистала я бриллиантами, - возразила тётушка Алиса. - Вот этими, которые в ушах, нет, в ушах у меня, кажется, сегодня изумруды, а это кольцо как раз с бриллиантами. А платье мне сын подарил, когда я у него гостила в Африке. А какая у него там машина!
  - Какой же марки? - поинтересовался подъехавший как раз к накрытому столу Петруша.
  - А, не знаю! Чёрный внедорожник, но выглядит - отпад! А в Москве, когда он приезжает, ему сразу другую дают. А другое платье, вы бы видели, тоже Олежек мне подарил, тоже шёлковое, только голубое. Жалко только, я в него уже не влезаю.
  - А вот ходила бы на работу пешком, была бы стройной, как мы, - победоносно взглянула на двоюродную сестру тётя Римма.
  - Ну и что, что двадцать лишних килограмм, - осталась невозмутима тётушка Алиса. - А меня моя внешность устраивает, я вообще себя любимую люблю, - для пущей убедительности она погладила саму себя по голове. - И нравлюсь себе любой. Мужа, правда, мой вес не устраивает, и сама я ему всё меньше нравлюсь, но мне, как вы понимаете, на это на-пле-вать!
  - Да как же так можно жить! - испуганно округлила глаза тётя Римма. - А как же любовь?
  - Можно. И очень даже неплохо, - заверила тётушка Алиса.
  - А у нас вчера в деревне вырубило свет, и мы весь вечер пытали дядю Сашу и составляли генеалогическое древо, - постаралась я увести разговор в сторону.
  - Это вы молодцы, - заслужили мы, наконец, одобрение тётушки Алисы. - И что же - все крестьяне или... - спросила с надеждой, плохо замаскированной под безразличие.
  - Крестьяне в основном и моряки.
  - Как я и думала. А вот у меня по отцовской линии в роду был даже генерал, и если постараться, я ещё могу вернуть себе нашу усадьбу, ведь по документам он передал её государству в пользование, а не в собственность. Очень красивая, я была там, старинная усадьба...
  - А почему он передал её государству? Это в семнадцатом году, что ли, было? - предположила Лада.
  - Нет, раньше ещё, там странная какая-то история. Был он, говорят, человек непредсказуемый и вспыльчивый и грубый, и неожиданно на старости лет вдруг порвал завещание и укатил куда-то в глушь, куда, никто не знает, где вроде бы и обрёл свой последний приют.
  - Последний приют генерала, - вспомнились мне слова Прасковьи, и я даже не заметила, что думаю вслух.
  Римму же занимало другое:
  - Всё равно, даже если ты себе нравишься, какое удовольствие ездить туда и обратно на переднем сидении с водителем?
  - Я всегда сажусь на заднее, по этикету, - фыркнула тётушка Алиса. - Буду я сидеть рядом с вонючим во..., то есть водители у нас, конечно, не вонючие, а чистенькие водители, и машины приезжают без опозданий, тем более, что я vip-клиент, и ко мне и отношение особое, и скидки. Вот что значит работать с недвижимостью! Потому-то мы с Олегом и присматриваем себе коттедж...
  - Мы тоже сейчас присматриваем здесь жильё, - поделилась планами на будущее тётя Римма. - Хотим поближе к родне перебраться, да пока работа не пускает...
  - Как же! Как же! - театрально воскликнула тётушка Алиса. - Здесь же школ у нас нет, ни одной, только там, в подмосковном Ухрюпинске! А знаешь, сколько у нас стоит в центре жильё?
  - Я наши возможности прекрасно понимаю - учитель и врач. Может, не в центре города, а где-нибудь на периферии...
  - Отличная идея купить домик в деревне, - усмехнулась тётушка Алиса.
  - Ага, - усмехнулась и тётя Римма. - Вот именно в деревне...
  И тут же испуганно заморгала, потому что тётушка Алиса медленно выросла над столом, упираясь в него руками, что шло уж совершенно вразрез с этикетом.
  - Ах вы мармышки! - грозно прикрикнула она. - Деревня им, значит, уже не деревня, забыли, как по грязи всё детство носились в закрученных колготках!
  Теперь захлопала ресницами и Карина, ставшая вдруг похожая на незаслуженно обиженную первоклассницу.
  - Что это ещё за мармышки? - неодобрительно вскинула брови Лада. - Мармышки, моя милая, на рыбалке.
  Покачала головой, а тётушка Алиса неожиданно принялась оправдываться, что вообще ей не свойственно:
  - Мармышки - это значит ма-аленькие мышки, такими они для меня и остались с тех пор, как в скрученных колготках...
  - Да неужели тебе кроме скрученных колготок и вспомнить нечего из нашего детства? - воспрянула, ободрённая поддержкой, тётя Карина.
  - Представьте себе! - ухмыльнулась тётушка Алиса. - Такие вы и были, все лучшие годы мне испортили, только женихов мне разгоняли.
  - Да. Что-то я только одного и помню, толстого Павлика, что песни тебе пел под гитару.
  - А-а, - нахмурилась тётушка Алиса. - Вы ему тогда ещё мой дневник подсунули, где было синим по белому написано, что я ни его, ни тех двоих, которых вы забыли, не люблю. Не помню вот только, кто из вас это сделал.
  - Да я же не нарочно! - не выдержала взгляда-прицела Карина. - Там с другой стороны у тебя были слова песен записаны, а он попросил песенник принести, а с той, другой стороны, я и не видела.
  - Знаю я вас, - усомнилась тётушка Алиса. - Какими вы были, такими и останетесь! Говоришь им дело, а они выпучат глаза, как бешеный тарашка, и слушать не хотят. Учу-учу уму разуму, эх! Бесполезно!
  Подняла и опустила руку.
  - Как кто? - нахмурилась Карина.
  - Как бешеный тарашка, - повторила тётушка Алиса. - Ты что никогда выражение такое не слышала? А это, между прочим, наше семейное выражение. Баба Даша, помнишь, в деревне так часто говорила?
  - Никогда она так не говорила, - возразила тётя Римма. - В первый раз от тебя слышу.
  - Да, в первый раз, - согласилась Карина.
  - Что вообще означает это слово 'тарашка'? - стало интересно и мне.
  - Рыба такая с выпученными глазами, - пояснила тётушка Алиса.
  - Мармышки, тарашка... Ты что состоишь в vip-клубе рыболовов? - хрюкнула от еле сдерживаемого смеха тётя Римма.
  - Я состою во всех vip-клубах! - с вызовом бросила тётушка Алиса. - В отличие от вас.
  Но последние слова утонули в смехе.
  - Смейтесь, смейтесь, что вам ещё остаётся, - состроила обиженная презрительную гримасу. - Пе-да-го-ги, творческие личности!..
  - Кстати, мне сейчас предложили быть завучем школы для детей-индиго, - поставила в известность тётушка Римма. - Но особо этот факт не афишируется, она называется просто спецшколой для одарённых детей.
  - А дети vip-персон в ней есть? - заинтересовалась тётушка Алиса. - Наверное, и открыли эту школу специально для детей звёзд, чтобы сделать потом какое-нибудь шоу.
  - Представь себе, как раз-таки детей звёзд у нас и нет.
  - А-а, - разочарованно протянула тётушка Алиса. - Я так и думала, какая-то туфта. Разве ж ты найдёшь приличную работу! Так, ставите над детьми эксперименты, как над кроликами...
  От негодования тётя Римма даже раскраснелась, так что Лада даже испуганно зашептала 'держи себя в руках'. Портить семейный ужин скандалом отнюдь не хотелось.
  Римма с честью вышла из положения, как, впрочем, и всегда, ведь то, что другим домочадцам легко сходило с рук, ей не прощалось.
  'А ещё учительница', - по поводу и без качают головами все родственники, кому не лень.
  К тому же, она не просто педагог, а педагог новой формации, новатор в полном смысле этого слова.
  Тётя Римма выбежала из-за стола и вернулась с чемоданом, прикрываясь им, как щитом.
  - Вот! - победно распахнула его, искоса наблюдая за реакцией тётушки Алисы, открыв нашим взглядам увесистую кипу дипломов и сертификатов. - Туфта, говоришь? А благодарность министерства культуры - туфта? А диплом лауреата 'Учитель года' - туфта? А патент на авторский проект - это тоже туфта? Да как ты вообще можешь рассуждать о том, о чём не имеешь ни малейшего понятия?
  Тётя Римма принялась листать дипломы, как козырные карты, рассчитывая, наконец, оставить тётушку Алису в дураках.
  - Ты ведь даже не знаешь толком, кто такие дети-индиго, - тётю Римму было не остановить. - Вот скажи мне, ты можешь сказать наверняка, что твой Олег - не индиго?
  - Нет, - задумавшись на секунду, согласилась, наконец, тётушка Алиса и неожиданно перешла на сторону против самой же себя, вопреки известному совету Карнеги спровоцировать собеседника сказать три 'да' подряд.
  - Вот видишь, - обрадовалась тётя Римма, - как мало мы знаем собственных детей.
  - А Петруша? - оценивающе посмотрела на племянника тётушка Алиса.
  - Не стопроцентный, но зачатки сверхспособностей, определённо, есть. Например, то, что Александру Матвеевну он увидел ещё до того, как ты их познакомила, а ясновидение как раз-таки одна из главных отличительных черт индиго.
  - Поколение экстрасенсов что ли? - хмыкнула тётушка Алиса.
  - Вы зря смеётесь, - снова заняла оборонительную позицию тётя Римма. - Всё очень просто объясняется - хорошо развитое логическое мышление и никакой мистики, это как в шахматах или при составлении компьютерных программ. Один алгоритм действий - один результат. Другой - значит, другой.
  - Ну, мама, ты и загнула, - усомнился и Петруша. - Но ведь человек может думать одно, говорить другое, а делать третье. А иначе все программисты и шахматисты могли бы всё знать наперёд, - Петруша на секунду замолчал, видимо, представляя, каково это - всё знать заранее. - А тогда и жить было бы неинтересно - никаких тебе сюрпризов. Видишь жизнь, как раскрытую книгу. Направо пойдёшь... Налево пойдёшь... Прямо пойдёшь... Выбирай любой из алгоритмов, и все дела.
  - Совершенно правильно говоришь, - согласилась тётя Римма. - Но я говорила только об одной отличительной способности детей-индиго. А вторая - это как раз интуиция, без которой первая потеряла бы смысл. Гипертрофированное логическое мышление плюс гипертрофированная интуиция - вот вам и формула ясновидения. И всё-таки главное звено в этой цепочке - именно мысли, ведь они посылают импульс: действуй так или иначе. А слова, как дорожные знаки, не дают свернуть с выбранного пути.
  - А интуиция, получается, это врождённый дар или её можно развить? - заинтересовалась Лада.
  - И интуиция, и логическое мышление развиваются, и, я придерживаюсь этой точки зрения, в течение всей жизни. Но помимо ясновидения, нужно развивать ещё и ясночувствование. Когда этого нет, получаем то, что есть на сегодня - маги, экстрасенсы и прочие упыри. Я не говорю сейчас о шарлатанах, это отдельная, совершенно не интересная для меня тема. Но, как правило, те, у кого развито только ясновидение, используют его во зло, даже если утверждают обратное. Они применяют тот же принцип алгоритма, также, как и опытные гадалки, то есть просто-напросто наугад вербально программируют один из возможных Путей, как правило, отнюдь не самый лучший, при том, что вариантов развития событий - бесконечность.
  - А как же определить, где этот, правильный Путь? - на лице тёти Карины обозначилось сосредоточенное выражение.
  - Очень правильный вопрос, - похвалила тётя Римма.
  - Садись, пять, - подхватила тётушка Алиса.
  - Меня об этом спрашивал недавно и журналист из журнала 'Тайны Вселенной'. Кстати, интервью я тоже привезла с собой, сейчас покажу ксерокопию, - принялась копаться в куче бумаг, подтверждающих её достижения. - А ещё я привезла с собой диск с программой о детях-индиго с участием моих учеников. И я там даю комментарий.
  - Да ты у нас теперь телезвезда! - снова съязвила тётушка Алиса.
  - Телезвезда - не телезвезда, а работу свою делаю добросовестно.
  - Слова-то какие! - скривилась тётушка Алиса. - Прямо Павлик Морозов! Героиня труда из советских времён!
  - Да, представь себе, героиня. А таких как ты и твой Олег, знаешь как в советское время называли? Спе-ку-лян-ты!
  - Да хоть горшками назови, а я через неделю на Майорку улетаю, а вы сидите здесь в пыли. А что ты так разоралась, а ещё учительница! - тётушка Алиса укоризненно покачала головой всё с той же кривой белозубой улыбкой на лице.
  - Я не ору, а правду говорю, - ответила уже спокойнее тётя Римма.
  - Засунь свою правду, знаешь куда! - ещё сильнее обозначилась гримаса.
  - А что это мы должны сидеть в пыли? - усмехнулась Карина. - Я, например, через неделю уезжаю с Женей на Байкал на весь отпуск.
  - Бай-кал, - раскрыла в воздухе пятерню в алмазах тётушка Алиса. - Это твой молодой человек что ли, который на десять лет тебя моложе?
  - На семнадцать, - коротко ответила тётя Карина.
  - Да я ж как лучше, округлить хотела, чтобы особенно тебя не смущать.
  - А я и не смущаюсь, - с вызовом ответила тётя Карина.
  - На семнадцать лет ещё и круче, - поддержала тётя Римма.
  - Ты ещё давай молодого себе заведи, а мужа под зад коленом.. А ещё учительница! - покачала головой тётушка Алиса.
  - И всё-таки, как же не сбиться с Пути? - перефразировал свой вопрос Петруша.
  - Да, да... А вот и моё интервью, - отыскала, наконец, пропажу и протянула мне. - Тебе как журналисту будет интересно.
  - Почему только ей? - возмутилась Лада. - Нам тоже будет очень даже интересно. Читай, Инга, вслух.
  Ксерокопию тётя Римма мне подарила, потому что у неё в любом случае сохранился оригинал. Не хочу хвастаться, но тётушка у меня, действительно, редкий экземпляр. И думаю, дело здесь отнюдь не только в мастерстве журналиста, обрабатывавшего её слова. Уж я-то свою тётушку знаю...
  - Как же я всё это не люблю! - ещё больше скривилась тётушка Алиса. - Соберутся раз в десять лет, и давай что-то доказывать. И ладно бы, ещё, правда, что-то из себя представляли, а то так - ни физик, ни лирик - не пришей кобыле хвост! Вот если бы я пошла в филологию, как собиралась... А это что? Надрывалась ведь, тащила чемодан, а кого и чем, спрашивается, удивила?
  - Да, филология в твоём лице, конечно, потеряла очень много! Вообще-то я надрывалась не для того, чтобы тебя удивить, а потому, что мне надо составить портфолио для новой должности, а дома, как ты понимаешь, мне некогда.
  - Если тебе не интересно, можешь и не слушать, - осадила тётушку Алису Лада. - А я, например, хочу послушать, кто такие индиго...
  Тётя Римма помолчала немного, как перед началом урока, и, убедившись, что мы готовы внимать, принялась увлечённо рассказывать.
  - Считается, что дети-индиго начали рождаться в восьмидесятых. На самом деле дети-индиго были и гораздо раньше. Но тогда рождались единичные, так сказать, особи, а сейчас по земле, как цыгане, рассеяны гении. Можно сказать, народность гениев.
  - Говоришь, прям не как учитель, а как учёный, - заслушалась Лада.
  - А как же, время такое, что приходится быть и учёным, и психологом, и режиссёром в одном, причём, лице. Ты бы видела, какие у нас инценировки...
  - Кстати, - тётушка Алиса поправила очки и углубилась в айфон. У нас на корпоративе была ещё и постановка. Я играла косметолога Маргариту Сергеевну Шарм, а наш бухгалтер была Еленой Малышевой. Правда ведь, похожи?
  Худощавая дама с каре и в очках, и правда, походила чем-то на ведущую программы 'Здорово живёшь', но в чём заключалась суть перфоманса, я так и не поняла.
  
  ...Я, пожалуй, приведу это интервью полностью, тем более, что в нём тётя Римма подробно отвечает на вопрос, на который так почему-то и не ответила нам.
  
  'Голубая кровь' или дети радости?
  'Они живут среди нас и не такие, как мы. Они слишком рано становятся взрослыми и всегда остаются детьми. Они знают прошлое мира и видят его будущее. Они - дети-индиго. О том, что стоит за этим часто встречающимся, но мало изученным явлением, мы побеседовали с преподавателем прикладной философии школы для особо одарённых детей (Школы Радости) Риммой Аркадьевной Голубевой.
  
  - Римма Аркадьевна, индиго означает оттенок синего. Интересно, почему именно это слово было выбрано для обозначения детей со сверхспособностями... Это связано с цветом ауры?
  - И не только... Глубокий синий цвет всегда ассоциировался с непостижимым - с космосом, океаном... Ещё и поэтому он отражает суть феномена 'индиго'.
  - Считается, что люди, в цвете ауры которых преобладает индиго, способны читать мысли. Вам приходилось сталкиваться с этим в вашей работе?
  - Конечно, причём, постоянно. Особенность детей-индиго в том, что они способны получать информацию непосредственно из информационного поля. Поэтому в отличие от большинства своих сверстников, им не приходится постоянно запоминать материал, хотя без этого, конечно, тоже не обходится, ведь вопрос, почему индиго имеют доступ к одной информации и не имеют к другой, остаётся открытым. Но та же 'зубрёжка' детям-индиго не только не принесёт пользы, но и даже вредна, так как может спровоцировать притупление их особого мышления 'вспышками' или сверхкреативного мышления. Поэтому различные тесты и контрольные в отношении детей-индиго абсолютно бессмысленны.
  - И всё-таки мне, наверное, было бы не по себе работать, зная, что мои мысли как открытая книга...
  - И что же в этом плохого? Наоборот, это очень дисциплинирует и учит быть настолько честным, чистым и прямолинейным человеком, насколько это возможно. Да, человек может порой оступаться, но это не повод топтаться на месте в бесконечном и увлекательном процессе самосовершенствования. Люди-индиго и есть тот камертон, по которому все другие люди сверяют частоты своих помыслов. Ведь любые зигзаги в мышлении в сторону тьмы - это отступление от намеченного Пути Мира и Пути каждого в частности.
  - А как нащупать этот Путь и не уклоняться с него? Какие сверхспособности помогают в этом детям-индиго?
  - Способность тонко чувствовать грань между добром и злом и не переступать через неё. Обычному человеку в современном мире нащупать её трудно, ведь, посмотрите, что происходит вокруг? Навязываются такие понятия как гомофобия и инцестофобия. Но я не буду философствовать о том, куда катится мир, а скажу лишь, что сегодня ему как никогда необходимы такие маяки, какими и призваны быть дети-индиго, а на маяке не должно быть пятен. Именно к этому - уберечь от наносного, шелухи - мы и стремимся в нашей школе и, напротив, развивать способность чувствовать истинную радость и отличать её от физиологического и духовно-чувственного наслаждений, на которых сегодня так часто спекулируют реклама и шоу-индустрия.
  - Именно поэтому ваша школа называется Школа Радости?
  - Вы совершенно правы, - (Улыбается - Прим. авт.). - Радость - вот ключевое слово. Конечно, дети могут и грустить, но, помните, как у классика 'печаль моя светла'?
  - Римма Аркадьевна, а чем отличается ребёнок- индиго от ребёнка-вундеркинда?
  - Вундеркинды - это несколько иное. Грубо говоря, это очень умные дети, здесь играют роль и гены, и постоянная тренировка мозговых извилин. А для индиго характерны 'озарения' - особые моменты подключения к Источнику. В другое время в кругу таких же детей-индиго они ведут себя совершенно обычно, но среди неиндиго как правило с трудом приспосабливаются к социуму, ощущая свою в нём инаковость. В обычной общеобразовательной школе индиго может и плохо учиться по тем предметам, которые ему неинтересны, воспринимая их как ненужную информацию, которую мозг этих детей инстинктивно блокирует. И если серьёзной проблемой первых индиго была их непохожесть или, как казалось среднестатистическому человеку, даже странность, то, думаю, в будущем человечество может прийти к обратному: странностью будет сегодняшняя обычность, а сверхспособности - нормой. Однако многие из первых индиго подстраивались под обычных людей и в итоге зарабатывали неврозы. Притворство - главный враг индиго, если мысли, слова и действия не в согласии, в человеке наступает разлад, а ведь сила индиго - в их связи с природой, гармонии. Традиционная школа давала знания, но эти дети знают о Мире гораздо больше любого неиндиго-Профессора. Индиго остро чувствуют любую несправедливость, и их отрицательные эмоции трансформируются в некий синий пламень, очень опасный для всего живого. Уже сейчас можно проследить взаимосвязь между колебаниями биополя индиго и природными катаклизмами, и только когда человечество осознает её в полной мере, на земле наступил гармония.
  - Расскажите о вашей Школе Радости. По какому принципу в ней строится обучение?
  - Для каждого ребёнка рекомендуется индивидуальная программа обучения с учётом его комплекса дарований. Но в первую очередь важны предпочтения самого ребёнка. Пока мы не готовы давать открытые уроки и приглашать в нашу школу средства массовой информации, так как это вызовет настоящий переворот массового сознания, к которому человечество ещё не готово, поэтому лучше, если эти сведения оно будет получать дозировано. Скажу только, что пока это нам, педагогам, приходится учиться у детей-индиго.
  - Кстати, что изучает предмет 'прикладная философия'?
  - Если собственно философия направлена на абстрактное, чем и является мысль, не подкреплённая действием, то прикладная философия направлена как раз-таки на результат, то есть для нас важно проследить взаимосвязь между мировоззрением и событиями.
  - То есть обязательный набор дисциплин несколько отличается от общепринятого?
  - Разумеется. Например, огромное значение придаётся таким дисциплинам как поэтика, музыка и живопись, ведь то, что открыто детям-индиго, зачастую невозможно выразить обычным языком, и здесь на помощь приходит язык образов, красок и звуков.
  - И последний вопрос. Детей-индиго иногда называют шестой расой. Не может ли это привести к возникновению неофашизма, ведь, помните, к чему привела идея превосходства арийской расы над остальными?
  - Дети-индиго не расы, и, кстати, у индиго развито чувство собственного достоинства, но никак не превосходства, а, напротив, уже в детстве они осознают, что каждый человек - потенциальное совершенство самого себя. А гордыня отличает как раз-таки так называемых псевдоиндиго - претенциозных личностей, как правило, демонстративного типа. Истинный же индиго, если ведёт себя эпатажно, то ради идеи и других людей, но никак не для того, чтобы показать свою инаковость. Ведь миссия индиго - привести мир к совершенству. И это неизбежное окончание Пути.
  
  Интервью с тётей Риммой привело в восторг нас всех, кроме тётушки Алисы. Она осталась верна своей презрительной гримасе:
  - Сразу видно, статья рекламная.
  - Ничего подобного! - возразила тётушка Римма. - Нам вообще не нужно сейчас привлекать к себе лишнего внимания.
  - Тонкая работа отдела маркетинга, - двусмысленно похвалила тётушка Алиса.
  - Да ладно вам, Алиса Львовна, - укоризненно посмотрел на неё племянник. - Вы и сами отлично понимаете, что всё это безумно интересно. Жаль только мама мало об этом рассказывает.
  - А ты был в Школе Радости? - спросила я двоюродного братца.
  - Нет, но очень хочется.
  - И мне, - вздохнула я, тем более, что диск тётя Римма всё-таки забыла. Но, оказалось, это очень даже хорошо.
  - Хорошо, - нерешительно произнесла она, наконец, к нашему восторгу. - Организую вам экскурсию в Школу Радости. Только учти, - предупреждающе посмотрела на меня, - не обо всём, что там увидишь, можно будет написать...
  - Тётя! - обиделась я. - Я, конечно, понимаю, что настоящий журналист ради красного словца не пожалеет и отца - не то, что родную тётю, и всё же...
  Тем не менее, я клятвенно пообещала, что если и напишу что-то о Школе Радости, то только с её, тётиного, разрешения и одобрения и так при этом всё завуалирую, что никто не догадается о какой именно школе идёт речь.
  - Темно уже, а завтра на работу! - спохватился Петруша.
  А звёзды зажигалась, чтобы утром погаснуть, и светили одинаково всем, как бы это ни было обидно нашей тётушке Алисе.
  Глава 3
  Школа Радости
  Последних дней лета глоток. Как мартини со льдом. Наверное, это истерика. А хотелось бы вечной любви и бесконечного счастья. А для начала увидеться с Леночкой.
  Почему-то я всегда приезжаю к ней вместе с дождём. Он сначала накрапывает, как первые звуки прекрасной мелодии или как звёзды на темнеющем небе, чтобы разрыдаться, когда я судорожно буду набирать номер такси, а Леночка упрашивать: 'Может, всё-таки останешься ночевать у меня?'. Но я всё же успею на последний автобус или таксисту как раз не будет хватать последнего четвёртого пассажира, и в ответ на беспокойный и участливый звонок подруги 'Я же говорила, опоздаешь! Возвращайся...' удивлю, что уже подъезжаю к дому.
  А когда я упаду, как в августе звезда, на кровать, за окном будет ливень и даже гром, и никто, никто, никто в целом свете не посмеет войти в тот звенящий и бушующий покой, потому что он больше, чем музыка, и больше, чем тишина. И даже больше, чем радость. Он, наверное, тоже любовь, от которой в мыслях карусель созвездий, а в небе звенят колокольчики.
  Вдох.
  Вдох.
  Мгновение.
  Вдохновение.
  Выдох.
  Люди зовут его так. Я не сумасшедшая, я отдаю себе отчёт в том, что, в сущности, я телесная сущность, а хотелось бы... Я не знаю, зачем... мне быть летним дождём.
  И уже темнота проникает, как вор, в тайники человеческих душ, уступая дорогу звёздам, и также пролегает Млечный Путь в наш Вечный Дом, хоть из-за туч порой его не видно...
  
  ...В Школу Радости я поехала одна, без Петра. У него вдруг возникли срочные дела, Олег Олегович - младший прислал ему вызов, и теперь Пётр торопился поскорее оформить документы, а я все свои неотложные отложила: когда ещё будет возможность увидеть, узнать изнутри, как учатся дети-индиго?
  Оказалось, от Москвы она находится в каких-нибудь пятидесяти километрах. Почему я не называю населённый пункт, думаю, уже понятно из разговора моих тётушек на новоселье и интервью тёти Риммы журналу 'Тайны Вселенной'.
  - Школа Радости? - удивился прохожий, к которому я обратилась с вопросом 'как пройти..?'. - Наверное, вам нужна двадцать первая. Там всегда у них весело.
  Он как-то странно усмехнулся и поспешил куда-то по своим делам.
  Специализированная школа ?21 мало походила на учреждение образования, скорее, на обсерваторию.
  Как впоследствии объяснила мне тётя Римма, куполообразный верх гораздо более физиологичен для человеческого тела, чем привычные бетонные и деревянные коробки.
  Вокруг в беспорядке росли ромашки и колокольчики под присмотром дубов и яблонь, а чуть поодаль обещал живописную золотую осень кленовый парк над озером.
  В привязанной близ берега лодке голубоглазое светловолосое создание с геометрической стрижкой, как раньше носили пажи, провожало взглядом облака, а может, находило в небе отзвуки космических звуков, доносившихся из здания, похожего на обсерваторию.
  Я не знала, как обратиться к созданию: 'девочка' или 'мальчик', потому что в равной степени оно могло оказаться как ей так и им. Поэтому я просто спросила: 'Школа Радости здесь?'.
  Меня не удостоили ответа. Музыка и облака были гораздо важнее, но я и сама уже знала его, и решительно направлялась к воротам псевдообсерватории.
  - Подождите, - услышала я за спиной. - Римма Аркадьевна сейчас в 20-м кабинете.
  - Я разве спрашивала, где Римма Аркадьевна? - удивилась я.
  - Нет, но ведь вы её племянница! Значит, вам нужна она.
  Прозвучало обличающее, и отпираться было бесполезно.
  - А что это за музыкальный инструмент? - прислушалась я.
  - А ты разве не знаешь? - перешло вдруг создание на 'ты', видимо, решив, что мы уже достаточно знакомы.
  - А как тебя зовут? - не стала отчитывать за фамильярность, тем более что в голубом взгляде ребёнка не было и намёка на неё.
  Имя должно было прояснить пол ребёнка, если, конечно, это не одно из универсальных имён, таких как Саша и Женя.
  Забавно, но ребёнка звали Саша.
  - Это наш учитель по боевым искусствам музицирует. Он в это время всегда играет на Ханге.
  - На Ханге?
  - Да, на Ханге лучше всего играть космический блюз.
  Звуки Ханга путались синкопами в ветвях и мягко поднимались в высоту.
  - Он скучает по дому, - вздохнул ребёнок-индиго.
  - Вы прямо в школе и живёте? - не сразу поняла я, о каком доме речь.
  - Да, потому что всем вместе нам лучше, мы как будто бы собрались Дома, а на выходные мы можем уезжать к родственникам. Но чаще они приезжают сами и живут здесь. У нас в школе хорошо и никто никого не обижает.
  Девочка отвела глаза.
  Вахтёр, уже пожилой, но очень энергичный, наотрез отказался пропускать меня до тех пор, пока тётя Римма лично не спустится за мной.
  - Дядя Витя у нас хороший, - тихо вступился за вахтёра ребёнок-индиго. - Просто ему сказали, вот он и не пропускает. Такая у него миссия.
  Но раньше, чем я успела вытащить из сумочки мобильник, дядя Саша сменил гнев на милость и обратился ко мне:
  - Так и быть, проходите. Двадцатый кабинет на втором этаже.
  Пока мы поднимались по лестнице, ребёнок-индиго сообщил мне на ходу:
  - Я помогла дяде Вите понять, что от тебя не исходит опасность, ведь сам он иногда не доверяет своей интуиции, а зря. Она никогда не обманет.
  'Ага, значит, всё-таки девочка'.
  - Раньше у меня были длинные волосы, - не обиделась Саша. - Но надоело заплетать косы'.
  Но я была удивлена не столько тем, что Саша снова каким-то образом угадала мои мысли, сколько тем, что ответила она, не открывая рта, а как будто сразу передала звуковое сообщение в мой мозг.
  - Очень здорово, что ты одна из нас, - обрадовалась Саша уже вслух.
  - Да нет же, это так, случайно получилось.
  Я и не ожидала, что такое возможно, хотя не исключено, что Саша проделала со мной тот же трюк, что с вахтёром, тем более, что когда я думала об этом, девочка загадочно так улыбалась.
  - А почему в школе так тихо? - перевела я разговор на другую тему.
  - Тихо? - удивилась Саша.
  Ханг заполнил собой всё пространство и добрался уже до звёзд, но я не имела в виду музыку.
  - А-а, - усмехнулась девочка. - Не слышно голосов, и никто не ходит по коридорам, потому что кто же пропустит прикладную философию?
  - А ты?
  - А разве я виновата, что именно в это время Тимур Васильевич играет на Ханге? А Ханг я люблю слушать в лодке.
  'Да уж, железная логика, - мысленно усмехнулась я. - Похоже 'я люблю' здесь главный принцип обучения'.
  На этот раз мои мысли оставили без комментариев, может быть, просто потому, что сквозь звуки Ханга теперь был слышен голос, голос моей тёти Риммы.
  
  Полукруглая дверь кабинета была полуоткрыта, а напротив, вдоль обеих стен, тянулись скамейки. На одну из них, откуда мы могли хорошо видеть и слышать тётю Римму, и то, что происходит в аудитории, мы и сели.
  Это была именно аудитория - не класс, рассчитанная человек на сто - не меньше. Скамейки располагались по кругу, а в центре на вращающемся стуле за круглым столом из стекла и металла, на котором был раскрыт, по-видимому, журнал, сидела моя тётя Римма, Римма Аркадьевна.
  То, что она рассказывала своим ученикам, было и впрямь захватывающе интересно.
  - Например, сегодня слово 'расслабление' подменяется словом 'релакс', а между тем, расслабляться и релаксировать - отнюдь не одно и то же. Расслабляться - значит позволить себе на время быть слабым, а релаксировать подразумевает пассивное действие. Чувствуете разницу? Допустим, из лексикона исчезает слово 'самопожертвование' или слово 'совесть'. Что происходит при этом с человеком-неиндиго? - тётушка постучала средним пальцем себя по голове. - Эти категории выпадают из его мыслеобразов, и в итоге он совершает бессовестные или бессмысленные поступки, но это не его вина, а болезнь. А взаимосвязь между духовными и физическими заболеваниями мы с вами последим на следующем занятии...
  Аудитория, как принято говорить, взорвалась аплодисментами, а тётя, как актриса после удачной премьеры, раскланялась во все стороны и не спеша, с достоинством вышла в коридор, не забыв прихватить с собой журнал.
  
  Моему приезду тётя Римма обрадовалась необыкновенно, только взгрустнула немного:
  'Жалко, Петруша не приехал'.
  Дети один за другим покидали аудиторию, а прогульщица Саша с виноватым видом стояла за спиной тёти Риммы. Словно почувствовав её настроение, учительница обернулась и потрепала её по голове, отчего та стала похожей на одуванчик в пору летающих парашутиков.
  - Сашенька у нас молодец, - похвалила Римма Аркадьевна. - Обладает семьюдесятью девятью талантами из основных восьмидесяти даров детей-индиго. Но не хватает одного из самых главных. У Саши понижен коэффициент собственного достоинства, хотя обычно с этим у детей-индиго проблем нет. Это своего рода защитный механизм, без которого со временем ребёнок-индиго чувствует потребность обороняться от чуждого ему социума как-то иначе, и в какие-то моменты может быть агрессивен и даже опасен для окружающих. Но это особый случай, хотя людей вообще нельзя подводить под одну гребёнку, а тем более такой малоизученный феномен как дети-индиго... С таким ребёнком особенно важна индивидуальная работа с психологом, но здесь нужно не исправлять, а наблюдать и при необходимости направлять в нужное русло. Ведь подобные случаи и раньше встречались в истории. Вспомнить 'Моцарт и Сольери', где Пушкин говорит устами Сольери 'Ты, Моцарт, не достоин сам себя'. Кто знает... Я, например, не исключаю, что отсутствие самоуважения и есть высшее его проявление, ведь разве уважают себя цветы и деревья? А птицы, а бабочки, а звёзды? Вот в том-то и секрет...
  - Самодостаточность - сама по себе самоуважение, - согласилась я с тётей.
  - Самодостаточность здесь ни что иное как полное слияние с космосом, когда 'я' равно 'Вселенная', и здесь есть одно но: такая избыточная самодостаточность таит в себе серьёзную проблему, которую человечество пока беспечно не замечает. В будущем у детей-индиго могут возникнуть серьёзные проблемы с созданием семьи, а высокий настрой не позволяет им пуститься во все тяжкие. Поэтому по мере увеличения на земле индиго будут, увы, нарастать и проблемы с демографией. Поэтому уже сейчас в подобных школах педсоветы вовсю обсуждают вопрос семейного воспитания детей-индиго.
  Я заметила, что у очень многих выходивших из аудитории детей трудно определить с первого взгляда пол, особенно у тех, кто, как Саша, одеты в стиле 'унисекс'. На Саше, я забыла сказать, в тот день были тёмно-синие брюки (здесь вообще любят этот цвет) и голубая водолазка.
  Я хотела попозже поделиться своими наблюдениями с тётей Риммой, но Саша от рассуждений моей глубокомысленной тёти смутилась вконец и, крепко схватив меня за руку, громко топая, бегом увлекла меня за собой в конец коридора к другой открытой двери, откуда и доносились звуки Ханга.
  
  В маленьком помещении, куда привела меня Саша, не было ничего и никого, кроме музыканта и Ханга.
  - Познакомься, Тимур, это Кава.
  Я хотела было воспротивиться, что зовут меня иначе, но музыкант, прочитав отголоски эмоций на моём лице, понимающе улыбнулся:
  - Спорить здесь совершенно бессмысленно. Так, наверное, тебя звали Дома. Ты ведь, кажется, тоже одна из них?
  - Нет, - решительно опровергла я подозрения, хотя Саша и отнесла меня к читающим мысли. - У меня здесь просто тётя работает, а сама я даже не знаю, что такое Дом, о котором вы все здесь говорите.
  - Дом - это самое прекрасное место во Вселенной, - мечтательно улыбнулся Тимур. - А как там звучат Ханги!
  - Сегодня я услышала Ханг в первый раз, - призналась я.
  - Рад, что помог вам наверстать это упущение, - ещё шире улыбнулся музыкант, и пальцы его снова вступили в сговор с музыкальным инструментом, похожим на летающие тарелки.
  Если верно утверждение, что каждый человек похож на какое-то животное, музыкант был похож на красивую ящерицу: абсолютно лысая голова, небольшой бесформенный нос и тоже небольшие задумчивые глаза. Невысокого роста, благодаря атлетическому телосложению, он казался довольно высоким.
  На этот раз играл он недолго, потому что за мной пришла тётя.
  - Тимур Васильевич у нас не только педагог, но и спортсмен, и композитор, - отрекомендовала она. - Надеюсь, сегодня ты побываешь на занятии и у него, а пока, - тётя выдержала загадочную паузу. - Нас ждут...
  
  Ни за что не догадаетесь, какой тётя приготовила мне сюрприз.
  - Римма, - спросила я, пока мы шли по коридору. - Ты говорила, посторонних в школу не пускают, но даже школьный двор не обнесён забором. Любой может войти, а если кому-то вздумается попасть в саму школу, вахтёр справится не с каждым, а другой охраны здесь нет.
  - Заборы - ненадёжное средство, - загадочно ответила тётя.
  
  Класс, куда она меня привела, был похож на кабинет информатики - много компьютеров, провода и экран на всю стену. За длинным столом ожидала, по-видимому, меня, рыжеволосая дама в очках.
  - Моя племянница Инга, - представила тётя. - Татьяна Витальевна - преподаватель логики.
  - Дети меня уже поставили в известность, что приехала Кава, - хитро прищурилась она, проигнорировав моё настоящее имя.
  - Почему Кава? - попросила я разъяснений.
  - А вот это мы сейчас узнаем с помощью нашего преподавателя абстрактного мышления Раисы Фёдоровны. А вот как раз и она.
  - Значит, Кава - это вы? - улыбнулась с порога большеглазая брюнетка элегантного возраста.
  - Видимо, да, но пока не пойму, почему...
  - Не так важно, почему, как важно, зачем, - пустилась было в абстрактные философствования Раиса Фёдоровна, но моя тётя не дала ей увязнуть в их дыму.
  - Довольно философии, приступим к делу. Кстати, Инга, здесь и происходит тестирование детей перед зачислением их в школу, - наконец, хоть немного пролила свет на происходящее тётя Римма. - Для начала тебе нужно ответить на обычный опросник, а для того, чтобы ответы были максимально правдивыми, человека подключают к детектору лжи.
  - Прямо, как преступников, - сказала я то, что думаю, поскольку скрывать мысли здесь, как я уже поняла, совершенно бесполезно.
  - Нет, дело не в недоверии, потому что часто человек, будь то взрослый или ребёнок, является не тем, что он думает о себе. И не будь детектора лжи, часть ответов не соответствовала бы действительности, и мы бы получили картину не того, каков человек на самом деле, а того, каким он хочет казаться другим.
  - А могу я пойти этот тест?
  - Конечно! Для того мы и здесь, чтобы узнать о тебе всю правду, - подмигнула мне тётя Римма.
  Не скажу, чтобы в опроснике были какие-то вопросы, отвечая на которые мне хотелось бы солгать. Его составителей интересовали самые обычные вещи, такие как: боюсь ли я одиночества, первостепенны ли для меня семейные ценности, тяготит ли меня необходимость соблюдать дисциплину, важны ли для меня деньги, люблю ли я путешествовать...
  - Очень хорошо, - одобрительно покачала головой тётя Римма, взглянул на результаты, и тут же вместе с Татьяной Витальевной принялась подсчитывать очки в каждом цвете ауры.
  - Как я и предполагала, - победоносно провозгласила тётя. - Преобладающий - индиго, да ещё и с примесью фиолетового.
  - Это хорошо? - не спешила я радоваться.
  - Харизматичный лидер, - одобрительно покачала головой и Татьяна Витальевна. - Вам надо работать у нас. Мы как раз ищем преподавателя креативного мышления.
  - Подождите, тест ещё не завершён, - воспротивилась Раиса Фёдоровна. - Посмотрим, что покажет аурометр.
  Аурометром оказался прибор, похожий на монометр.
  Раиса Фёдоровна прикрепила к моему пульсу какой-то датчик, и на экране прибора замелькали цвета, смешиваясь один с другим, пока, наконец, не обозначился доминирующий.
  - Индиго! - снова торжествующе провозгласила тётя Римма. - С фиолетовыми вкраплениями. Как видите, - обратилась она к коллегам, тест составлен очень точно.
  Как я узнала позже, тест разрабатывался под руководством тёти Риммы, за что она, разумеется, также получила не то грамоту, не то диплом, не помню уже от кого.
  - Не знала, что такие приборы уже существуют, - удивилась я.
  - Как видишь, - довольно улыбнулась тётя Римма.
  - А вот, смотрите, по краям немного красной дымки, нахмурилась Татьяна Витальевна.
  - Это значит, что ты иногда борешься с целым миром и сама с собой, что для любого человека крайне нежелательно, а для индиго просто недопустимо.
  К счастью, это поправимо, тем более, что красного совсем немного... - пояснила Раиса Фёдоровна. - Посмотрим, что покажет следующий тест...
  Для того чтобы его пройти, от меня требовалось удобно усесться во вращающееся кресло и надеть наушники, присоединённые к экрану.
  - Перед началом теста мы обязаны предупредить, что на экране в течение получаса нам будут видны все ваши даже самые потаённые мысли, поэтому, если вы вдруг не готовы их, так сказать, обнародовать, мы можем остановиться на втором этапе тестирования, - поставила в известность Татьяна Витальевна.
  - Нет, - решила я идти до конца, хотя, признаюсь, было страшновато.
  Вообще, это странное ощущение, когда ты весь как раскрытая книга, когда любое притворство смешно и бессмысленно. Не знаю, как вы, но лично я считаю, что интриги не только портят жизнь, но и разнообразят её, хотя, конечно, всему есть свой предел...
  О неприличных мыслях я молчу вообще... А мысли маньяков, убийц... Какая кромешная тьма открылась бы, умей мы читать мысли друг друга. Да лучше, пока так, как есть.
  Интересно, что об этом думает тётя Римма?
  - Поехали! - скомандовала она и нажала какую-то кнопку на пульте, который держала в руках.
  - Не думать, не думать о Максе, - лихорадочно пульсировала в голове одна и та же мысль, а потом метнулась даже трусливая: 'Может быть, можно ещё остановить этот тест?'. Но за ней последовала другая, обвиняющее-оправдательная:
  'Неизвестно ещё, какие мысли у них'.
  Моя тётя злорадно хихикнула, а две другие учительницы тут же зашикали на неё.
  - Молодец у меня тётушка, - подумала я. - Куда до неё тётушке Алисе с её деньжищами и предком-генералом? И сыном-дипломатом в придачу. Хорошо бы побывать в Африке. Только там жара и змеи. Брр! Но розовые фламинго на закате... Или на рассвете... Интересно, Кену Тавру, правда, нравится, в деревне? Типичный тусовщик. Следующим летом снова поеду в деревню. Вместе с Максом. У Тимура красивое тело. Не думать о Максе, не думать о Максе. И о Тимуре. Чепуха какая-то в голову лезет. Кен Тавр - очень странное имя. Лучше б было Кент Авр. Нет. Кен Тавр лучше. Два журналиста в одной семье. Но Кент - по заграницам, а мне надо снова съездить в ту деревню. Если бы мы с Тимуром плыли на лодке, и он играл на Ханге... Кто, интересно, придумал Ханг? Быть кентавром страшно неудобно, гораздо хуже, чем просто лошадью. Белой. Или лучше крылатой, чтоб летать среди звёзд. Глупости! Я молодая взрослая женщина. Заместитель редактора. Нет уж, главным редактором, увольте. Лучше пошлите меня в командировку в Париж. Или в Африку. Не интересный материал, говорите? А знаете ли вы, что меня пригласили в школу детей-индиго? Да-да. Преподавать ни что-нибудь, а кре-а-тив! Но если вы повысите зарплату...
  А, может, тот генерал и тот, кто там, прадед тётушки Алисы - одно лицо? Нет, прожить два века он, явно, не мог. А может, он забыл о времени в глуши? Ведь если нет категории в мыслях, человек живёт вне её. Ай да тётушка Римма!
  Значит, если наложить табу на слова 'гнев', 'война', 'болезнь'... Тогда мы вернёмся Домой уже здесь, на земле?
  Дом! Я вспомнила! Вспомнила! Там в лодках качаются ангелы, когда им надоедает летать. И слушают Ханг.
  Ка-ва! В этом имени есть что-то речное, озёрное, созвучное кувшинкам. И какако. Шоколад заменяет секс. Не думать о Максе и Тимуре. Здесь же дети! Лучше думать о чае с шоколадом, а лучше - с коньяком. Нет, лучше шампанского. Розового. И блюз. И фламенко. Нет, не надо больше шампанского. Так куда мы плывём на этой лодке? Да, я буду в длинном красном платье, а Макс с Тимуром на вёслах. А кто же в таком случае будет играть на Ханге?
  Как теперь смотреть в глаза тёте Римме? Хорошо ещё, она не знает Макса. Но зато она знает Тимура. А если это не сам Генерал, а его призрак? БРР!
  Нет, нет, нет, я в эти глупости не верю! Подлейте мне кто-нибудь ещё немного шампанского, и плывём на острова, где обитают кентавры!..
  - Так, замечательно, - сняли с меня наушники. - Думаю, вы отлично подходите на эту вакансию. Наверняка, директор одобрит вашу кандидатуру, когда увидит расшифровку ваших мыслей.
  Голос принадлежал Раисе Фёдоровне.
  Расшифровок, как оказалось, было две. Одна из них - тот каламбур, который я привела выше.
  А другую я едва смогу описать словами, а прикладывать к роману диск с получасовой записью моей мыслительной деятельности я, простите, стесняюсь.
  - Не думаю, что с такими мыслями меня можно допустить к детям-индиго, - смущённо улыбнулась я.
  - Раз ты уже здесь, значит, можно, - возразила тётя Римма. - А поживёшь немного среди детей-индиго - научишься ясномыслию и перестанешь бояться своих мыслей. Пока мы шли сюда, ты спрашивала, почему доступ в школу так ненадёжно ограничен. Но это только на первый взгляд, а на самом деле очень надёжно. В то или иное место нас приводит ни что иное, как определённая комбинация мыслей, или несколько комбинаций. И в нашем случае она одна. Упрощённо она выглядит так: Генерал→Прабабушка→Кентавры→Дети→Африка→Небо.
  - Очень странная комбинация.
  - Именно! - согласилась тётя Римма и снова взгрустнула.
  Какого-то звена Петруше не хватило, чтобы быть здесь теперь вместе с нами... Или вклинилось лишнее...
  - Думаю, больше тебе объяснит сакральная филология. Кстати, ведёт её сама директор, и мне стоило немалых усилий, чтобы она разрешила тебе поприсутствовать на её уроке. А Тимур Васильевич у нас, и правда, красавец-мужчина. Но... - многозначительно вскинула брови тётя. - Единственный мужчина в женском коллективе. Конкуренция! А порочных мыслей бояться не стоит. Распознать их может только человек с такими же пороками. Завистливый замечает зависть, распущенный - блуд, а жадный - скупость, но это по части экстрасенсов. Наши дети все взрослые пороки видят обычно в виде расплывчатых тёмных пятен, но не могут, да и, к счастью, не пытаются разглядеть, что за ними.
  - А теперь, вы готовы заглянуть в свою душу? - чуть понизила голос Раиса Фёдоровна и потянулась к пульту.
  
  На экране зарябило, и сквозь рябь проступали какие-то лица, трансформировавшиеся, наконец, в лицо тёти Риммы. А потом появились кентавры.
  Мы наблюдали за ними довольно долго, и уже знали: они приведут к генералу.
  Генерал был самый настоящий, с орденами, погонами и сединой, точно сошедший с одного из 329 портретов генералов, написанных в первой половине 19 века Джорджем Доу.
  Его лицо и впрямь напоминало лицо тётушки Алисы, только было не такое надменное.
  - Значит, генерал, о котором я думаю, - это тот самый генерал, который появился на экране? - уточнила я на всякий случай.
  - Твоё подсознание знает ответы лучше, чем я, - уклончиво ответила тётя Римма.
  - Интересно, откуда взялись эти кентавры...
  - Обычно в образной поэтике кентавр трактуется как проводник между высшим и низшим мирами, - ответила на мои размышления вслух Раиса Фёдоровна.
  Я обречённо вздохнула, а что мне ещё оставалось? Опять я невольно оказалась на перепутье миров, и как понять, в каком из них разгадка?
  А может, Балоцкий прав, и всё это никому не интересно?
  - Даже не думай об этом! - показалась в дверях голова Александры.
  - Нет! На очередном педагогическом собрании я буду НАСТАИВАТЬ на том, чтобы ввести в программу нашей школы этикет, - поправила очки Татьяна Витальевна.
  - Если ребёнок открыл без стука запретную дверь, значит, у неё на это серьёзные основания. Правда, Саша? - вступилась Раиса Фёдоровна.
  - Очень серьёзные! - подтвердила Саша и обратилась уже только ко мне одной:
  - Он не на нашей стороне, он призван тебе помешать, и этим кентаврам не верь, другой приведёт тебя к Истине. Ты - первая из индиго, как и он, но ему открыты даже тайны океана.
  - Кому ему? - удивилась я очередной загадке.
  - Ты можешь называть его Гуру.
  - Но как его найти?
  - Знает женщина, живущая в ромашках.
  - Какая женщина?
  - Она смотрела на кентавров из-за дуба...
  - Не понимаю, о каком Гуру вы говорите, но если это важно, мы можем прокрутить запись ещё раз, - предложила Раиса Фёдоровна.
  - С того места, где побежали кентавры, пожалуйста, - раскомандовалась Саша, удобно устроившись в то самое кресло, в котором техника фиксировала поток моего сознания.
  
  Итак, кентавры побежали...
  - Стоп, стоп, стоп! - закричала Саша.
  Движение на экране остановилось, а Саша попросила приблизить дуб.
  Девочка-индиго была права. За ним стояла какая-то женщина так, что была видна только часть её лица; этот всегда чуть насмешливый взгляд с весёлой сеточкой морщинок в углу глаз было невозможно спутать ни с каким другим.
  Из-за дуба выглядывала Леночка, хотя что она там делала? Я ведь, кажется, последние сорок минут о ней совсем не думала.
  - Думала! - уверенно возразила Саша.
  - Если прибор зафиксировал, был и мыслеобраз, - вмешалась в ещё не начавшийся спор Раиса Фёдоровна. - Дело в том, что сами мы зачастую способны фиксировать внимание только на тех мыслеобразах, которые лежат на поверхности, а ведь, если заглянуть в глубины подсознания, там можно обнаружить много неожиданного и даже опасного...
  В любом случае, хорошо, что я прошла этот тест, иначе, возможно, я бы никогда не познакомилась с Гуру и не узнала тайну Генерала.
  
  Есть люди, как китайские фонарики, простые снаружи и светящиеся изнутри, и всем от этого становится светлее. Такой оказалась и директор школы индиго, хрупкая светловолосая женщина с голубыми счастливыми глазами по имени Милана.
  - Сегодня мы изучаем главную букву в алфавите индиго, букву И, - начала она урок. - Мир, минута, лирика, - пробовала на вкус каждое слово. - Вирши, тирамису, лилии, пастила, икс, прилив, причал, синий, пингвин... Какого цвета буква И?
  - Индиго! - стройным хором ответили дети.
  - Молодцы! - похвалила директор и улыбнулась мне персонально, довольная своими особенными учениками. - А теперь вспомним стихи цвета индиго.
  Первым поднял руку мальчик с длинными, иссиня-чёрными волосами, которые в сочетании с огромными синими глазищами на бледном лице делали его похожим на эльфа.
  - Уже вспомнил? Хорошо, - указала на него мягким жестом учительница.
  - Синь лелеет лица лилий
  и листает листья ветер.
  Тихо. Ливень от усилий
  сине-призрачен и светел.
  И огни, огни нанижет
  на гирлянды в небе чистый
  вечер, тот, что был унижен
  тьмой и молится, лучистый, - продекламировал мальчик.
  - Не припомню, чьи это стихи, - наморщила лоб учительница и обратилась за помощью взглядом ко мне. - Может, наша гостья знает?
  - Не помню. Кажется, Бальмонт, - вспомнила я, что Король Поэтов увлекался аллитерацией.
  - Просто игра слов, - поставил точку над i мальчик.
  - Удивительно синий экспромт, Кирилл. Отлично! - похвалила учительница.
  - Он слишком синий, - пожал плечами Кирилл. - Цвет электрик. Чтобы получился цвет неба, надо добавить белого, вот так, - прочёл он новое сочинённое на ходу стихотворение:
  - Мы касались одежды Любви и Мечты,
  и смотрели в их чистые лица.
  Мы смотрели на мир с голубой высоты,
  и не знали, что можно разбиться.
  
  Да, мы были свободны, свободны, как те
  одинокие гордые птицы,
  мы смотрели в глаза голубой высоте
  и не знали, что нужно молиться.
  
  - Браво! - снова похвалила учительница. - Не случайно в обоих экспромтах Кирилла говорится о молитвах. Синий, милые мои индиго, доминирует в молитвах и иногда в лирике, ведь стихи - тоже гимны синеве, но иные. Если в мире солирует И, мир звенит, искрится и играет, как дельфин. Слышите тишину? Это тонкие нити - троните - зазвенииит. Дзииинь!
  Проснись, резвись, играй, - и зазвучит иначе.
  - Звенит! - подняла вверх указательный палец, приглашая прислушаться к тишине, девочка с длинной ореховой косой.
  - Да, милые индиго, И - магнит тишины и умиротворения. Ликуй и живи припеваючи и читай молитвы.
  - И играй! - добавил рыжий и тоже синеглазый мальчик или девочка (о том, как порой трудно различать индиго по половому признаку я уже говорила). - Резвись! Веселись! Играй на гитаре!
  - И в домино!
  - Лучше в буриме, чем в классики и теннис!
  - Классики стирает ливень!
  - А вы полили лилии?
  - Синие?
  - Полили!
  - Прополите помидоры!
  - И инжир!
  - И изюм!
  - И абрикосы!
  - И оливы! И маслины!
  - И сливы!
  - И малину!
  - И имбирь!
  - И лиливые мимозы!
  - Им величественней вширь
  занимать (велик ли?) мир их
  синий-синий. Птиц приют.
  - Ты, Кирилл, великий лирик.
  - И к иным стихи придут!
  - Отлично! Отлично! Отлично! - захлопала в ладоши директор. - Всем отличникам по лилии, а Кириллу лилий - три!
  Дети дружно рассмеялись, а в аудиторию ввалился Тимур с охапкой тигровых лилий и принялся раздавать всем присутствующим по лилии, а наиболее отличившемуся Кириллу - три.
  Но остались ещё две. Одну Тимур вручил директору, а последнюю тигровую лилию приняла от игривого я - Инга Иволгина, она же просто Кава, первая из индиго.
  Директор объявила: 'Урок окончен', трижды хлопнула в ладоши, и дети с лилиями стали расходиться.
  - Какой великолепный урок! - восхитилась я, когда мы остались один на один (Тимур без лилий ретировался).- Спасибо, что разрешили поприсутствовать.
  - Пожалуйста, - широко и искренне улыбнулась директор. - Эх, давненько мне не приходилось вести открытые уроки. Даже разволновалась!
  - Не урок, а настоящий спектакль...
  - Причём, спонтанный, - похвалилась Милана Владимировна.
  - Неужели спонтанно всё? - усомнилась я. - И лилии?
  - И лилии, - загадочно улыбнулась директор.
  
  Мы с Сашей сидели в лодке друг напротив друга и слушали Ханг.
  - Зачем себя сравнивать с кем-то? - читала меня как по нотам Александра.
  - Не помнишь, кто это сказал: 'Мужчина, способный на поступки, обречён быть любимым'?
  - А я свою лилию в озеро отпустила. Кто-то поймает её, и она исполнит желание.
  - Тогда ей надо сначала превратиться в золотую рыбку...
  - Зачем? - пожала плечами Саша. - Цветы умеют тоже говорить. - Но никто никогда их не слышит. Они и затихли.
  - Какая же ты, Саша, фантазёрка! - засмеялась я, совершенно забыв о разделявшем нас отрезке времени, а время, как известно, перестаёт существовать, когда о нём забываешь.
  Как бы то ни было, мы говорили на одном языке и понимали друг друга даже без слов.
  Ни от меня, ни от неё не укрылось, что мы обе симпатизируем одному и тому же человеку - Тимуру. И Саша, конечно же, прекрасно понимала, хоть и говорила 'Зачем себя сравнивать с кем-то?', что шансов у неё в ближайшие годы нет, потому что она хоть индиго, но всё же ребёнок, в отличие от взрослой привлекательной меня.
  Но у меня оставалась другая соперница в лице не кого-нибудь, а директора школы, в которую меня столь любезно пригласила тётя Римма.
  
  Наверное, за эти несколько дней я осознала больше, чем за всю предыдущую жизнь.
  Я стала отживать, как цветок, который сначала вырвали с корнем, а потом пересадили на новую, более благодатную почву. И теперь я буду снова и снова воскресать каждой новой весной, покуда у меня есть корни.
  Даже странно, что когда-то я могла жить иначе. И, наверное, логичнее было бы назвать Школу Радости Школой Жизни. Или для индиго это абсолютные синонимы?
  Возможно, то, что я вам сейчас скажу, будет для вас таким же открытием, каким недавно стало для меня: искренности нужно учиться. Да-да, не удивляйтесь. Вернее, переучиваться. Многие из нас настолько разучились быть собой, что для возвращения назад, в собственное разумное естество, понадобится тренировка.
  Да, притворяться легче, чем говорить правду. Попробуйте быть предельно честными с собой хотя бы тридцать минут, не льстите себе, а честно ответьте на те вопросы, ответы на которые боитесь получить. Я сейчас говорю о так называемой тренировке по выпрямлению мыслей, с которой традиционно начинается урок Татьяны Витальевны.
  Мне потребовалось сорок минут усиленной тренировки, во время которой я несколько раз покрывалась красными пятнами. Для остальных индиго это был давно уже пройденный этап, но, как подчеркнула Татьяна Витальевна, повторенье - мать ученья.
  'Месть конструктивная и деструктивная', - индиго по белому написала она на доске.
  На этом уроке мне, с моего, естественного, согласия, отводилась особая роль или, как говорят индиго, миссия...
  Не скажу, что она была очень уж приятной, но зато теперь каждый раз, когда мне хочется кому-то отомстить, я вспоминаю сотню пар глаз и голоса, слившиеся в один:
  'Ты мстишь сама себе'.
  Я, наверное, почти разучилась делать зло. Для журналиста это почти профнепригодность. Для журналиста 'Криминальной хроники' - особенно.
  - Теперь какое-то время ты можешь думать ясно и красиво, - улыбнулась мне Татьяна Витальевна и обратилась ко всей аудитории. - К сожалению, всем нам рано или поздно приходится сталкиваться с несправедливостью и обидой, но именно месть превращает их в разрушительную силу. К счастью, среди нас есть сегодня непроработанный индиго, которая любезно согласилась помочь нам проследить реакцию на месть, тем более, думаю, это ей и самой будет интересно... Садитесь, пожалуйста, сюда, - выдвинула вращающийся стул на середину помещения.
  Я привыкла уже немного к взглядам-рентгенам, но всё равно старалась не думать лишнего.
  Кажется, дети прекрасно понимали моё беспокойство.
  'Никто тебя не станет осуждать', - прочитала я в глазах Саши, сидевшей в первом ряду, и волнение испарилось.
  - Сосредоточьтесь и вспомните какую-нибудь давнюю обиду, - дала мне задание Татьяна Витальевна.
  Выполнить его не составляло труда: в памяти моментально всплыло лицо Балоцкого:
  'Вы, действительно, думаете, что это может быть интересно кому-нибудь, кроме вас?'
  Да-да, именно так мой главный редактор прокомментировал несостоявшуюся сенсацию, которой могло бы стать наше с Чевычеловым расследование. Да, мне кажется, Станислав Алексеевич совсем не безнадёжен, а, главное, упрям. А для журналиста это особенно важно. И мы с ним ещё докопаемся однажды до сути и узнаем, что за генерал затаился в нашей глуши. И утрём Балоцкому нос.
  Наверное, от предвкушения мести у меня даже сузились глаза, потому что учительница осталась довольна:
  - Отлично! А теперь потренируем ясновидение, - обратилась уже к детям. - Что ты увидела, Лера?
  Лерой звали кудрявую рыжую зеленоглазую, несомненно, девочку, потому что мальчики розовые кружевные платьица с оборками уж точно не носят.
  - Я вижу начальника в кресле, - ответила она. - И тёмное пятно.
  - Хорошо. Вот это тёмное пятно как раз и есть то, что мы обозначаем, как месть конструктивная и деструктивная. Так что же мы будем делать с начальником? - обратилась уже ко мне.
  Честное слово, мне совершенно не хотелось его убить, хотя, должно быть, на какие-то пару мгновений я представила себя в его кресле, чем, вероятно, и объяснялось изумление на лицах детей.
  - Отправим его на биржу труда, а так как подходящих для него вакансий не найдётся, самым лучшим для него будут общественные работы по озеленению города.
  - И что же в этом плохого? - удивилась, что снова видит чёрные пятна, Лера.
  - Плохо то, что Кава испытывает при этом... - покачала головой учительница.
  А я явственно ощущала прилив чувства превосходства и даже злорадства.
  - Вот это желание причинить обидчику вред и называется местью деструктивной, - констатировала Татьяна Витальевна. - Здесь всё понятно. Сложнее с местью конструктивной. На прошлом занятии мы с вами уже пришли к умозаключению, что белой зависти нет и быть не может. Посмотрим, как обстоят дела с местью... Но оставим начальника в его законном кресле, обратилась ко мне Татьяна Витальевна. - Закройте глаза и представьте, что он продолжает всё так же невозмутимо сидеть в своём кресле, а вы продолжаете жить и работать дальше...
  Я закрыла глаза и представила себя летящей в самолёте на другой конец света по какому-то страшно важному делу, и когда о моём новом сенсационном журналистском расследовании узнает весь мир, тогда, наконец, Балоцкий поймёт... Поймёт, но будет слишком поздно. Для него.
  - Куда летит твой самолёт? - спросила Саша.
  - Не знаю, - пожала я плечами. - Да это не так уж и важно. Но если в мечтах позволено всё, то пусть он приземлится в Нью-Йорке...
  - Очень хорошо, - вернула меня к реальной действительности Татьяна Витальевна. - Только для чего вам работать в 'Нью-Йорк таймз'?
  - Вы тоже читаете мысли, Татьяна Витальевна?
  - Я владею навыками логического мышления, - уклончиво и с достоинством ответила Татьяна Витальевна.
  - Чтобы отомстить редактору? - не удивилась я.
  - Именно! Быть успешной, чтобы он узнал. И сожалел, и, может быть, даже завидовал.
  Я улыбнулась ещё злораднее, представив себе позеленевшего от зависти Балоцкого.
  - Это называется конструктивная месть, - обратилась Татьяна Витальевна к детям и нарисовала на доске точку А. - Вот точка А - это аэропорт, откуда наша Кава летит в Нью-Йорк на самолёте. Что произойдёт дальше?
  - У неё всё получится! - с уверенностью заявила моя любимица Саша. - Не в этой, так в другой газете.
  - Подключим ясновидение, - призвала Раиса Фёдоровна. - Что ты видишь, Лера?
  - Я вижу не Нью-Йорк, а Рейхстаг. Это Германия. Если ты полетишь сейчас в Нью-Йорк, то через год окажешься в Германии. И это не газета, а журнал, журнал для эмигрантов на русском языке.
  - Всё равно, ведь главное для нас - отмщение, правда, Кава? - торжествующе провозгласила Татьяна Викторовна. - Итак, Инга Иволгина, ваше желание исполнилось, но вот только вашему редактору нет до вас ровным счётом никакого дела, у него свои проблемы и успехи...
  - И маленький ребёнок, - подсмотрела что-то в моём подсознании девочка с двумя тёмно-русыми хвостиками и смешинками в лисьих глазах цвета индиго.
  - Что же произошло? - Татьяна Витальевна смачно поставила на доске точку и обозначила латинской В пункт, где бы я оказалась, надумав конструктивно мстить Балоцкому.
  - Ты отомстила сама себе! - с горечью воскликнула Саша, как будто я и впрямь была уже в Германии.
  - Верно! - подняла указательный палец вверх Татьяна Витальевна. - Проверим, так ли это... Итак, Кава, представьте себя в нашем воображаемом пункте В.
  Я послушно закрыла глаза... Да, я была горда своими успехами, но одновременно с этим испытывала неудовлетворённость и грусть.
  - Это не та точка, где я хотела бы оказаться, - пришлось мне признать.
  - Точка В - гостиница, - выдала с озорной улыбкой Саша, и я поняла, точка В - это земля.
  Гостиница, да... В какой-то степени так и есть, если верно, что здесь, на земле, тоже дом, где мы гостим и хотим или нет вернуться Домой.
  Кто-то мечтает загоститься навечно, остаться эмигрантом во временном месте пребывания и оказаться при этом ВНЕ времени, и тогда земля станет ещё одним Вечным Домом.
  Но время можно только обмануть и нельзя отменить, а обман стоит дорого.
  Взамен на радость парения - заботы о теле, и чем дольше обман, тем сильнее страх 'Что там ждёт в Вечном Доме?' и тем больше меркнет и без того смутная память о нём.
  - Отлично, Кава! - похвалила учительница, точно я тоже была ученицей, а именно так я в этот момент себя и ощущала. - А теперь подойди к доске. Это белое поле - твоя жизнь. Поставь на нём относительно этих двух точек ту точку (назовём её С), где ты, действительно, хотела бы оказаться.
  Я вернулась на стул и закрыла глаза и отдалась на волю фантазии.
  Итак, я не летела никуда в самолёте и вообще никуда не спешила, а плыла на лайнере в полупрозрачном платье цвета индиго.
  - Куда ты плывёшь? - спросила меня Александра.
  Я плыла в чудесную дубраву, окружённую бесчисленными ромашками, а вдали белела берёзовая роща.
  А дубрава оберегала, как сокровище, старинную усадьбу, в которой с нетерпением ждал меня письменный стол, и мне хотелось поскорее раскрыть блокнот и поделиться с ним своими впечатлениями.
  Я распахиваю окно и погружаюсь в мир воспоминаний и фантазий, ветер колышет, как паруса, занавески, а из соседней комнаты доносятся звуки Ханга, и я знаю, кто играет на нём...
  - Ты приплыла Домой, - грустно сказала Александра. Видимо, она имела в виду Дом.
  Я много расспрашивала Сашу о Вечном Доме. Что там, кроме вечного мерцания? Она ответила: там много-много лилий. И пальмы.
  Лилии под пальмами? И апельсины. И колибри.
  А я представляла иначе. Мой Вечный Дом стоит среди дубов и берёз. Я не раз замечала, это самое праздничное дерево в разной местности выглядит по-разному. На севере крапинки гораздо менее заметны, а ствол темноват, потому-то северные берёзы элегантные и... стильные что ли, а южные от всего этого далеки - они одна сплошная экспрессия, они музыка. Белое, чёрное и много-много радости - дуэт для пианино и свирели.
  А если бы берёзы были без крапин?
  Нет, мой Вечный Дом среди южных берёз.
  - Почему бы и нет, если берёзы ты любишь больше, чем пальмы? - пожала плечами Саша в ответ на мои измышления.
  А осенью мы обе хотели, чтобы было много-много клёнов, и листопад превращал их листву в разноцветные звёзды...
  Эксперимент на этом, между тем, не кончался.
  Мне следовало соединить все три точки в треугольник, и вот как это выглядело.
  
  И, наконец, мне надлежало поставить точку D, олицетворяющую моё местонахождение в настоящий момент. Ко всеобщей радости, она была недалеко от точки С, над линией BС.
  - Очень хорошо! - похвалила Татьяна Витальевна. - Ты находишься над Бермудским треугольником мести, хотя и... близко к нему... А это значит, надо чаще благодарить...
  - Балоцкого? - удивилась я.
  - Именно. А разве не за что? Он дал тебе возможность развить талант, а главное, толчок к самопознанию и самосовершенствованию. Ведь только научившись искренне желать обидчику блага, мы освобождаемся от душевных недугов, а что пошлёт нам судьба - уже не наша забота...
  Да, я была совсем близко от точки абсолютного счастья.
  Спасибо Вам, Констинтин Иванович! Спасибо!
  
  Урок образного мышления начался в том же классе вслед за уроком логического мышления. Вела его уже знакомая мне Раиса Фёдоровна.
  - Сегодня у нас несколько необычный урок, - начала она, как будто в Школе Радости могли быть другие. - Мы будем работать над навязчивыми образами. Нет, я говорю не о болезненном состоянии, а о тех навязчивых мыслеобразах, которые есть практически у каждого человека, причём, даже не все могут их чётко осознать. Многие думают, что 'так и надо думать', но лучше во всём этом нам помогут разобраться краски.
  Акварель, гуашь и даже масло вместе с ватманами, альбомными листами и листами грунтованного картона тут же появились из шкафчика.
  Саша взяла для себя и для меня по альбомному листу и гуашь.
  - А теперь, пока я буду медленно считать до десяти, сосредоточьтесь на счёте и отпустите свои мысли на волю, - вкрадчиво проинструктировала Раиса Фёдоровна.
  Когда же мы открыли глаза, учительница дала ещё одно ЦУ:
  - Не старайтесь нарисовать красиво. Чем спонтаннее получится рисунок, тем больше он расскажет о вашем внутреннем мире.
  Меня поразило то, что взрослые в школе радости говорят даже с самыми младшими детьми на равных, не удосуживаясь хоть немного упростить лексикон, и, думаю, это правильно по отношении не только к детям-индиго.
  Собственно говоря, в самом методе, давно известном как арт-терапия как раз-таки ничего необычного нет, но видеть, как дети рисуют сокровенное, им самим до конца не понятное, было странно.
  Рисунок Саши, признаюсь, насторожил меня, хотя кто я такая, чтобы беспокоиться за ребёнка-индиго, который гораздо лучше меня знает и свой, и мой Путь.
  Но в её глазах появилась тревога, и мне невольно хотелось оградить её от каких-то неведомых опасностей, хотя сам рисунок, вопреки указаниям Раисы Фёдоровны, был и чёток, и красив.
  На нём были изображены красивая женщина и некрасивый мужчина. Не нужно было быть психологом и ясновидящим, чтобы понять: белокурая голубоглазая красавица, написанная с такой любовью - мать Александры.
  Мужчина рядом с ней был без лица и в чёрных одеждах.
  - Он отобрал у меня маму! - ответила Саша на мой немой вопрос. - Он сказал ей: 'Выбирай: или она, или я'.
  Я по-прежнему ничего не понимала, только слышала, как воет ветер на рисунке, а снежинки складываются в пургу.
  Тень от этого человека падала и на женщину.
  Раиса Фёдоровна быстро окинула взглядом все рисунки и остановилась возле Саши.
  - Здесь не хватает ярких пятен, - покачала головой.
  Саша задумалась и небрежным движением подрисовала северное сияние сначала только над женщиной, а потом, подумав немного, набросала бликов и над мужчиной.
  - Пусть будут счастливы, - вздохнула она, как мне показалось, с облегчением, хотя вряд ли даже для ребёнка-индиго возможно так быстро закрасить холод предательства северным сиянием. Но Саша передала мне мысленно сообщение 'Не осуждай!', и я решила, что и впрямь лучше мне переключить внимание на собственный рисунок.
  Я и сама не сразу поняла, что на нём изображены кентавры, в отличие от Саши, всегда смотревшей в самую Суть:
  'Кентавры бегут по мокрому лугу'.
  Как трактуется образ кентавра, я уже знала, и теперь убедилась окончательно, что разгадка интересующей меня истории где-то на грани миров.
  
  Пожалуй, единственное место в Школе Радости, вписывающееся в нормы и стандарты, но, разумеется, тоже увешанное вдоль и поперёк картинами детей-индиго, - это школьная столовая.
  - А вот работа нашего Германа, - показала на самую большую, занимавшую едва ли не четверть стены, картину, на которой, на первый взгляд, было изображено нечто совершенно непонятное.
  Вообще-то абстракцию я уважаю, но когда вижу в ней хоть какие-то предметы реальности и некий сакральный смысл, доступный на глубинах подсознания великим художникам. Здесь же сходства с окружающим миром не было никакого.
  - Понимаешь, - отпила компот и задумалась тётя. - От Германа трудно чего-либо добиться, но кое-что он всё-таки сказал. Что все мы по сути одно существо, потому-то глупо обжаться, что-либо делить и уж тем более абсурд - воевать. Это всё равно, что отрубить самому себе голову, чтобы взять её в руки. Глупо получается. А компот сегодня вкусный, с ванилью.
  Я не поняла, что были на картине за огни - свечи или люди или маяки, а может быть, так художнику видится звёздное небо.
  Но оно не было тёмным, как ночью. Цветовые глыбы, все в странных огнях, раздвигались друг перед другом, уходя в бесконечность.
  Или нет, огни были сердцами - множеством сердец одного могущественного и прекрасного существа, имя которому Радость.
  Название картины тоже мало что объясняло - 'Всё равно будешь найден'. Кто, кем, когда - не понятно.
  Мне хотелось познакомиться с маленьким художником, в работе которого непостижимым образом сочетались небрежность и особая тщательность, с коей были выписаны детали.
  - Что-то Германа опять нет на обеде, - заволновалась тётя Римма. - Рисует, наверное, Город.
  Чуть позже я увидела его.
  - Герман обычно неохотно общается, - предупредила тётя Римма. - И не любит показывать свои картины посторонним. Еле-еле удалось его уговорить разрешить повесить ту картину в столовой, и ещё отдал кое-какие работы, ты увидишь их позже, и то только потому, что всю его комнату заняли Города...
  - Его картины?
  - Да... Герман- савант, пока единственный в нашей школе, хотя и ведутся разговоры о том, чтобы набрать целую группу. Пока такие детишки учатся или в общеобразовательных школах или в коррекционных школах для детей с аутизмом, а чаще занимаются с преподавателями дома, но думаю самое место им в Школе Радости. Правда, пока не понятно, где найти преподавателей такого уровня, ведь работать с савантами ещё сложнее, чем с индиго...
  - Почему же?
  - Типичные индиго талантливы во многом. Саванты же обычно проявляют себя в чём-то одном, но настолько, что поражаешься, насколько безграничны возможности человека. Обычно они гениальные художники или музыканты или же математики. А иногда, как Герман, обладают сразу несколькими сверхталантами.
  Оказалось, 'Города' - название триптиха. Когда тётя, осторожно постучав, приоткрыла комнату маленького гения, у меня, действительно, создалось впечатление, что я погрузилась в пространство картин, занимавших каждая почти по стене. Но полотнам было мало не только комнаты, но и целой земли, очерченной границами атмосферы. Но гениальность художника разрывала этот замкнутый круг, и едва ли я смогу хотя бы отдалённо передать словами то, что Герман изобразил красками.
  На огромных холстах был выписан один и тот же город, но в разных временных измерениях, так что если бы не отдельные приметы пространства, можно было бы подумать, что это три разных города.
  Как бы это выразить получше...
  Например, несколько лет назад я была в Париже, а теперь это уже не тот город. И в этом другом городе я ещё не была, а того, в котором была, уже нет. Так что хочется воскликнуть, подобно Катерине из 'Грозы':
  'Ах, почему мы перемещаемся только по вертикали!' Возможно, если бы она жила в наши дни...
  
  Вопреки названию, на третьей картине города не было. Вернее, он был далеко, в верхнем углу полотна, светящейся точкой, путеводной звездой. Она сразу притягивала взгляд, потому что к ней вело всё множество дорог, изображённых на полотне.
  Никогда мне не доводилось раньше видеть подобной картины.
  По дорогам шли люди, каждый - своей дорогой. Часть дорог была пуста, а часть людей брела по бездорожью.
  У людей не было лиц, да и согбенные фигуры - лишь наброски, но на спине у каждого - крест. Витиеватые и грубые, огромные и скромных размеров - они были одинаково тяжелы тем, кто их нёс.
  Я не знаю, как это удалось передать художнику, но ощущение было настолько явственным и сильным, что я даже зажмурилась на несколько секунд, а когда открыла глаза, невольно стала искать взглядом свою дорогу.
  Её могло не быть на полотне, ведь ясно: это только часть путей.
  Немногая, конечно же.
  И всё же перед моими глазами была часть бесконечности.
  Оказывается, её можно перенести из запредельного, надмирного на холст.
  Мне хотелось спросить, что это за город-светило, где сходятся все Пути.
  Но художник словно был в непроницаемом для звуков и всего остального, что слишком близко, скафандре цвета индиго, и я сделала шаг за дверь, боясь вспугнуть откровение.
  Тётя Римма поставила на стол еду и сделала то же самое.
  - Герман - ещё и необыкновенно чувствует время, - поставила она в известность, когда мы снова оказались на улице. - Например, может, не раздумывая, сказать, на какой день недели придётся 1 сентября 5021 года. И не ошибётся. Мы с Татьяной Витальевной не раз проверяли. Когда-то родители потратили уйму сил и средств на то, чтобы вылечить Германа от аутизма, но, к счастью, его гениальность неизлечима.
  Тётя Римма вздохнула и села на скамейку возле дуба.
  - Знаешь, Инга, здесь я поняла одну очень важную вещь: то, что большинство считает номой - ни что иное, как усреднённая посредственность. И держатся за неё веками, как за спасательный круг, а надо бы плыть за дельфинами... Потому не бойся чудить, пока молодая, главное, чтобы от этого не было плохо ни тебе, ни другим.
  Тётя одобряюще улыбнулась мне.
  Что-что, а чудить я готова всегда, а после нескольких дней, проведённых в школе индиго, особенно.
  
  Вообще отличительная особенность уроков в Школе Радости в том, что один может длиться десять-пятнадцать минут, а другой затянуться на два часа, причём, ни то, ни другое не отражается ни на качестве знаний детей, ни на зарплатах учителей.
  Удивило меня и то, что в Школе Радости нет разделений по возрастам, а только исключительно по интересам.
  Программа при этом построена таким образом, что каждый урок уникален, и если педагог возвращается впоследствии к той же теме, то подаёт её уже совершенно под другим ракурсом.
  В общем, удивительно здесь всё, чувство предвкушения не оставляло меня ни на минуту, за каждой новой дверью, которую отворяла передо мной Саша, добровольно взявшая на себя миссию гида, меня ожидало открытие.
  А мне хотелось везде побывать, увидеть как можно больше...
  - Я покажу тебе самое интересное. Ты ведь любишь кошек?
  - Мы идём на урок зоологии? - почти угадала я, когда Саша приоткрыла какую-то дверь.
  За учительским столом сидела женщина, похожая на кошку - голубоглазая, с пушистыми белоснежными волосами и маленьким нежно-розовым ротиком.
  Плавным движением женщина поглаживала трёхцветную красавицу, сидевшую у неё на коленях.
  - Что ты сказала? Повтори нам, пожалуйста? - обратилась она к кошке, а затем к детям. - Кто из вас готов перевести?
  - Она сказала, заканчивайте уже, скорее, свой урок и налейте мне молока, - выкрикнул кто-то с последнего ряда-полукруга.
  Саша также тихо прикрыла дверь:
  - Наталья Владимировна у нас эксперт-фелинолог международного класса. Она и на выставку кошек нас возила, и к лошадям, и к дельфинам. Они гораздо умнее, чем кошки, а в чём-то даже умнее и нас.
  - Значит, ты тоже понимаешь язык животных? - удивилась я.
  - Понимаю, но я пока не знаю, хочу ли я заниматься углубленным изучением языков животных. Во всяком случае, не кошек, они порой довольно хитрые. А вот дельфины в своей эволюции давно достигли того состояния мыслей, когда можно не скрывать их друг от друга - и природа снимает этот защитный блок за ненадобностью.
  Не знаю насчёт дельфинов, а мне сначала было не очень-то уютно, я, наверное, боялась увидеть ужас в детских глазах и, даже не обладая даром ясновидения (хотя Саша и утверждает, что задатки у меня имеются) индиго по белому прочитать: 'Так вот ты какая, Инга Иволгина!'.
  Наверняка, и эти сомнения утаить не удалось, но, к счастью, никто из детей до сих пор и виду не подал, что увидел их, а может, и не придал значение: мало ли всего открывается им ежесекундно во Вселенском потоке сознания. Как бы то ни было, думаю, каждому человеку был бы полезен такой опыт... Я чувствовала себя как, наверное, чувствовала бы себя актриса на сцене, которой предстоит сыграть роль совершенно обнажённой, но с мыслями ещё сложнее. Ведь если тело совершенно, показывать его гораздо приятнее, чем далёкое от идеала, хотя и эталон у каждого времени свой. Но возьмём, к примеру, античность - актуальна во все времена.
  Не спорю, мой моральный облик далёк от совершенства, но я думаю, что совершенство форм значительно притупляет стыдливость.
  Не будем брать в пример леди Годиву, прикрывшую красоту волосами, ведь это было давно.
  Так же и с мыслями - красивые и чистые мысли не стыдно выставлять напоказ, но здесь другое НО: если ловишь себя на мысли 'моё тело красиво', это забавно, но не безобразно, во всяком случае для женщины, а если начинаешь отслеживать мысли, и в какой-то момент остаёшься доволен, что в потоке сознания нет мерзостей и, наконец, он похож на чистую, свободно текущую реку, то в это самое мгновение нарциссизм делает её подобием канализационного стока, ведь что может быть ужаснее духовного эксгибиционизма: 'Посмотрите, как прекрасна и непорочна моя душа, и весь я - цветок незабудки или лилии, новое творение, короче'.
  Да. Лучше не думать об этом, просто стараться не делать зла, но при этом не нужно бояться несовершенства, это естественно, несовершенство - бесконечный путь к совершенству, а значит, несовершенство - совершенство и есть. Римма Аркадьевна, не правда ли я заслужила пять по прикладной философии?
  Саша подслушала мои мысли и засмеялась.
  - Нам надо спешить, - покраснела вдруг она. - Урок Тимура Васильевича, наверное, уже начался.
  И я, наверное, покраснела тоже.
  
  Завидев нас с Сашей идущими по тропинке среди дубов, Тимур ободряюще улыбнулся, застыв на мгновение, как китайская статуя, окружённый несколькими десятками учеников и учениц, одетых в такие же как у него чёрные костюмы с поясами.
  - Вы, наверное, думаете, что попали к монахам Шаолиня? - улыбнулся Тимур мне отдельно, и хотя я ничего такого не думала, улыбнулась в ответ. - Да... Прекрасная весна...
  - Что? - не поняла я.
  - 'Прекрасная весна' - так по-китайски переводится 'Винь-Чунь', - Тимур расправил руки, как крылья, навстречу пространству и рассмеялся, довольный двусмысленностью и тут же продемонстрировал мне несколько змееобразных движений, показывая в воздухе, как можно направить силу противника против него самого. - Попробуйте меня ударить...
  - Но я не хочу...
  - Нет вы всё таки попробуйте...
  - Я занесла над ним руку, и тут же, подхваченная Тимуром, оказалась лежащей на траве, а губы его почти касались моего лица, так что я даже подумала, что если б рядом не было детей...
  - Вообще девочкам сейчас рекомендуется быть на другом занятии, - заволновалась Александра. - Хотя, конечно нельзя кого-то заставлять делать то, что ему не нравится, но если тебе интересно, могу показать...
  
  Занятие для девочек тоже проходило на природе, но в соседней, берёзовой рощице.
  Проводила его, видимо, недавняя студентка - невероятно красивая девушка по имени Владислава с такими длинными волосами, что восхищение тут же уступает мысли 'А как же их мыть?'
  На этом уроке на открытом воздухе присутствовали только четыре девочки, все с длинными блестящими волосами.
  Всем русалочкам на вид было лет пятнадцать-шестнадцать.
  Перед учительницей и каждой из учениц располагалось какое-то приспособление, похожее на арфу, от которого расходились разноцветные ленты.
  - Вот так мы ткём ковры, - улыбнулась молодая учительница подошедшим нам. Присоединяйтесь!
  - Так это же целое искусство, - удивилась я, припоминая обещанный в музее старины мастер-класс.
  - Вы ещё кружево наше не видели, - засмеялась учительница. - Ничего сложного нет! Было бы желание и настроение. Вот садитесь сюда, - уступила мне место за станком и показала, как поддевать ленточки под струны через одну. - А следующий раз то же самое, но в обратном порядке. Главное - следить за узором, а то некоторое, - она обличающее посмотрела на Сашу, - совершенно не умеют обуздывать свою фантазию, так что потом и сами не могут разобрать, а что же, собственно говоря, у нас получилось?
  Саша смутилась и ничего не ответила.
  - А нам нужна синяя птица...
  Я увлеклась птицей, вдохновлённая тем, что у меня, наконец, получается, и даже не заметила нетерпения Саши, смотревшей куда-то вдаль.
  - Мы опоздаем на урок радости, - забеспокоилась она и буквально вытащила меня за руку из-за станка.
  Судя по тому, как заиграли глаза Саши, урок радости был её любимым уроком, однако её ждало разочарование...
  
  - Нет, Саша, извини, но я не могу допустить тебя сегодня к уроку радости. И ты сама прекрасно знаешь, почему, - укоризненно посмотрела на неё и даже, как мне показалось, сквозь неё девушка с золотыми длинными кудрями и нежным личиком, украшенным веснушками, окружённая индиго в центре поляны.
  - Но Вита Витальевна! - заканючила моя любимица. - Мне ОБЯЗАТЕЛЬНО нужно попасть на урок радости именно сегодня. НАМ необходимо, - многозначительно посмотрела Саша на меня.
  - Эх! - вздохнула Вита Витальевна. - Ну что мне с тобой делать? Ты же знаешь, что это невозможно, иначе ты утратишь эталонное состояние радости.
  Саша вздохнула ещё сокрушённее и сделала шаг назад...
  - Я пойду попрошу силы у дубов...
  - Иди попробуй попроси, - пожала плечами Вита Витальевна.
  И мы с Сашей направились обратно в дубовую рощу.
  Тимура с учениками там уже не было, и мы остались с деревьями наедине.
  - Вита Витальевна тоже индиго? - догадалась я.
  - Конечно! Урок радости может вести ТОЛЬКО индиго.
  Признаться, мне уже не меньше Саши хотелось попасть на этот урок. Саша обняла самый большой дуб и простояла так минут пять, а затем устремила взгляд в небо.
  - Я просила Творца, чтобы он помог мне простить мою мать и того мужчину. Я думала, что давно простила их ОКОНЧАТЕЛЬНО, но сегодня на уроке образного мышления поняла, что просто забыла, как мне было страшно и обидно, когда мама за руку отвела меня в детский дом. И никогда не написала мне письма.
  Девочка говорила очень спокойно, даже приглушённо, точно боялась, что её может услышать кто-то, кроме меня, но мне показалось, что последние слова ей хотелось прокричать так, чтобы они вырвались и больше не вернулись никогда.
  В моей голове вертелись какие-то цифры, так, что я даже не сразу поняла: считала я деньги, квадратные метры и прочую чепуху, от которой зависело, смогу ли я удочерить Сашу или лучше оформить опеку.
  Я поспешила унять свои мысли, чтобы не обнадёживать девочку, ведь я ещё сама совершенно не была уверена, смогу ли я стать приёмной матерью, и если да, то что я должна для этого сделать. Но одно я знала наверняка: нашу странную с Сашей дружбу не разбить ни обстоятельствам, ни расстояниям...
  Прежде чем я успела разобраться со своими мыслями, Саша зашмыгала носом, и виновата в этом была только я со своей сентиментальностью, которую мне довольно успешно удаётся скрыть в обществе нормальных людей, но другое дело - индиго.
  Я и сама была готова разрыдаться, а Саша уже не прятала слёз и, внезапно обхватив меня руками, зарыдала на весь лес.
  Мы плакали обе от счастья.
  Когда мы вновь вернулись на поляну, Вита Витальевна удовлетворительно кивнула головой:
  - Теперь, я вижу, вы обе готовы к уроку радости, - и обратилась теперь уже ко всем сразу. - Сейчас мы, как обычно, отпустим прошлое, а затем загадаем желание.
  Саша благодарно улыбнулась учительнице за то, что урок не начали без неё, иначе она пропустила бы свой любимый момент. С этими словами учительница раздала детям небесные фонарики.
  И вот горящие сердца поднимаются в небо, как паруса фантастических кораблей или лепестки летящего цветка.
  - А теперь, когда мы распрощались с прошлым, посмотрим, какую новую радость нам несёт настоящее... - проводила долгим взглядом Вита Витальевна фонарики.
  А мне всё ещё не верилось, что я попала в этот мир, мир, где любое притворство бесполезно, а чувства проверяются на фальшь легче, чем тысячные купюры, где ты не просто можешь - неизбежно становишься самим собой.
  - Мы будем собирать по лесу желания! - догадалась Саша.
  - Верно, Саша. Посмотрим, кто найдёт радость первым.
  - А ведь вы говорили, предвкушение радости - это тоже радость, - улыбнулась девочка с белыми кудряшками, собранными в несколько забавных хвостиков.
  - Правильно, Василиса, - похвалила Вита Витальевна.
  - А я уже нашла! Смотрите, какой огромный гриб! - обрадовалась она, обнаружив в густой траве большой подберёзовик.
  - Кто у нас будет сегодня летописцем? - обвела Вита Витальевна взглядом ребят.
  - Я! Я! Я! - доносилось со всех сторон.
  - Летописцем будет Саша, - выбрала учительница.
  - А можно тогда я буду фотографом летописца? - чуть обиженно спросил конопатый мальчик с фотоаппаратом на шее.
  - Хорошо, Андрей, - разрешила Вита Витальевна.
  - А сейчас грибов будет ещё больше, - посмотрела на начинающее вечереть небо, аккуратно роняющее дождинки, Саша.
  - О-бо-жаю танцевать под дождём! - подпрыгнула так высоко, словно собралась полететь, девочка с тёмно-карими глазами, что вообще, как я успела заметить, редкость для индиго.
  Но позже тётя Римма объяснила: то, что я познакомилась преимущественно с голубоглазыми индиго, никак не отражает картины в целом. Просто в их школе, также как и в России вообще, больше голубоглазых, но означает ли это, что индиго чаще всего встречаются среди людей славянского типа - подобных исследований не проводилось.
  Девочка была красива и мила, и какая-то лёгкость уравновешивала в ней земное и небесное, что делало её особенной даже на фоне детей-индиго.
  - Женя у нас уже преподаватель, - подмигнула маленькой коллеге Вита Витальевна. - Каждое утро у нас начинается с урока 'Ритмы природы' Евгении Евгеньевны. Завтра и сами увидите...
  Я уже привыкла к загадкам, ожидавшим меня в Школе Радости практически на каждом шагу, и всё же, не скрою, была заинтригована: что мне готовит завтрашний день.
  - Я пока только пробую, - с мягкой, но уверенной улыбкой поправила девочка. - Но, надеюсь, у меня всё получится. Я хочу остаться в Школе Радости и когда повзрослею.
  Вита Витальевна прошлась лёгкой рукой по блестящим, как чёрное зеркало, волосам девочки:
  - Я верю, у тебя всё получится...
  А дождь забарабанил по листьям, взывая к самому древнему человеческому инстинкту - инстинкту танца.
  У самых предусмотрительных нашлись даже зонтики, немедленно превратившиеся в разноцветные кораблики. К ужасу, наверное, многих родителей, вещи здесь не в цене в отличие от приятных эмоций, которые ставятся здесь гораздо выше и, видимо, это одна из причин, почему в Школу Радости так сложно войти неиндиго.
  Танцевать и танцевать под дождём - совершенно не одно и то же, такая же разница как между играть на барабане и на Ханге. Первый - звучит. Второй - сливается с природой, хотя, конечно, буду справедлива и по возможности объективна - многое зависит от музыканта.
  Чем больше всматриваешься, вслушиваешься в красоту, тем удивительнее становится мир вокруг.
  Я ещё не знаю, вернусь ли я в школу индиго работать, но, точно знаю, этот урок радости останется со мной навсегда.
  Дождь импровизировал на листьях, настигая нас не прозрачной водой, а музыкой сфер.
  А, может, дождь просто плакал? Плакал от счастья?
  Тот, кто хоть однажды танцевал под дождём и тот, кто не делал этого никогда - разные, а в чём-то совершенно противоположные люди, я знаю это даже по себе, имея возможность сравнить 'до' и 'после'.
  Дождь - из самых древних ритмов, верь его теплу и прохладе.
  Рас-тво-ряйся!
  Разве можно не верить дождю?
  Твори вместе с ним восхитительный танец со-цветий ли, со-звездий?
  Со-причастность - истина Любви и начало истинного танца.
  Ладони-лепестки сами тянутся к небу.
  Мои корни - память, уходящая к истокам всех дождей.
  Мои крылья - моя радость. У людей, как и у птиц, есть священное право парить над землёй.
  - Я чувствую, радость в дупле! - озарило вдруг Сашу, и она поспешила вглубь леса, а остальные индиго ринулись за ней.
  ...Мне кажется, им было всё равно, что мы найдём в дупле, и найдём ли в нём что-то вообще. Она были бы рады даже фантику, усмотрев в нём некое послание на языке обстоятельств.
  Однако затаившийся в полом дубе сюрприз меня очень даже обрадовал.
  - А я вас здесь ждал, - улыбнулся из дупла Тимур. - Пойдёмте на ступени, ведущие к Реке. Там столько сегодня виноградных улиток...
  Все ступени сплошь были облеплены огромными улитками, которые, конечно, тоже хотели, но из-за неудобных домиков на спинах не могли танцевать под дождём.
  - Привет, Аурика! - поприветствовал Тимур, низко наклонившись, виноградную улитку.
  - Ты узнал одну из множества улиток? - удивилась я, а Аурика быстренько втянула рожки.
  - Самое интересное, - не ответил Тимур, - что мы ведь тоже им кажемся на одно лицо, да к тому же огромными и совершенно при этом беззащитными.
  - Ха! Разве автомобили не надёжнее их домиков? - окончательно загнала я в панцирь Аурику.
  - Да, мы всё больше становимся похожими на виноградных улиток, - взгрустнул вдруг Тимур. - Вспомни себя в детстве...
  Я не любила вспоминать себя в детстве, хотя оно у меня и было счастливым до так называемого переходного возраста. Нет, вопреки прогнозам Инночки и тётушки Алисы, я не стала трудным ребёнком - отнюдь, но стала очень странной - целыми днями бродила где-нибудь в лесу, давала имена деревьям и, кажется, даже слышала их голоса. И всё-таки не дошла до того, чтобы различать виноградных улиток...
  Да, журналистика сделала из меня человека, но, как я теперь понимаю, что-то во мне осталось и от людей с аурой цвета индиго.
  - Пообещай, что не уйдёшь из моей жизни, - мысленно шёпотом попросила я вдруг неожиданно для самой себя Тимура. - Останешься в ней хотя бы другом...
  - Конечно, останусь, - заверил вслух Тимур. - Но я надеюсь быть не только другом.
  От Реки мы всей гурьбой поспешили к пруду, где неизбежную радость обещал пусть искусственный, но всё же водопад, и шум его вызывал неизменный восторг ребятни-индиго.
  Идти было совсем недалеко - каких-нибудь метров сто - не больше, но на этом коротком участке пути нас ждало самое, что не на есть настоящее приключение и огромная радость. А впереди, если верить французским приметам, у нас настоящее счастье, гарантированное каждому, кто увидел ласку. А нам встретились целых три!
  Неожиданное появление из кустов со стороны водопада ласки-мамы с детёнышем в руках вызвало настоящий фурор среди детей и даже взрослых.
  - А могло быть такое, что мы бы вообще никого из животных не встретили? - полюбопытствовала я.
  - Нет! - убеждённо помотала головой Вита Витальевна. - Такого быть не могло! В последнее время (не заметили?) животные стали вообще гораздо ближе к людям. Нам вот всю прошлую неделю встречались ёжики.
  - И белки, - добавила Саша.
  - Ха! Белки! - хмыкнула Вита Витальевна. - Белок здесь гораздо больше, чем людей. И в нашем сквере, и в соседнем - возле больницы. А если уж взять в руку орех - немедленно спустится.
  - А где-то в Испании считается, что если сказать ласке 'Ты красива', она превратится в девушку, - всплыло откуда-то у меня в памяти.
  - Жалко, убежали уже, - вздохнула Саша и на всякий случай решила проверить, нет ли поблизости ещё ласок.
  И это было очень даже кстати...
  Саша следовала за мной неотступно повсюду. Так что я представляю, каких трудов стоило Тимуру, чтобы поговорить минутку без третьей пары синих глаз.
  У Тимура они, кстати, тоже синие... Теперь, пока Саша исследовала окрестности, у меня появилась возможность рассмотреть его поближе.
  Да, глаза оказались нет, даже не красивые, да это и не требуется мужчине, а какие-то особенные, слегка загадочно-раскосые.
  - А я знаю, где их много, - задумчиво похвалился Тимур.
  - Кого их? - не сразу поняла я.
  - Ласок. Я мог бы показать их тебе завтра, если, конечно, тебе интересно.
  - Мне нравятся ласки, - согласилась я.
  - Вот и отлично! - растянул губы в довольной улыбке Тимур. - Только выезжать надо утром. Ехать далеко.
  Вид у нас, должно быть, был довольно заговорщицкий, но Саша вернулась расстроенной и растерянной, не обнаружив в прибрежных зарослях ласок и, видимо, поэтому нечего не заметила. Так что я виновато посмотрела на Тимура, и он, к моей радости, подмигнул в ответ, что отозвалось в моей душе коротким и весёлым 'возьмём и её'.
  Почувствовав наше с Тимуром настроение, Саша взяла меня за руку и протянула вторую ему. Так мы и шли туда, где нас ждало уже новое чудо - остров подсолнухов.
  - Вчера их ещё не было! - воскликнула Лера. - Давайте назовём их остров - остров Солнца.
  Никто с ней не спорил, и подсолнечный остров обрёл имя.
  Но само солнце пребывало в это время за облаками.
  Кто и зачем посадил в лесу поздние подсолнухи, осталось загадкой. А может, семена занёс к водопаду ветер? Да и важно ли это, тем более что как бы проста не казалась разгадка, всё равно дело в чуде?
  
  Вечером я с удивлением узнала от тёти Риммы, что прекрасной леди - (если бы вы видели Виту Витальевну, ни за что бы не поверили) пятьдесят семь и она бабушка троих внуков. Как бы я хотела быть в своё время такой же бабулей!
  Тётя проводила меня в комнату для гостей, которая была бы обыкновенной ничем не примечательной спальней с персиковыми стенами, если бы они не были увешаны сплошь картинами и рисунками самих детей.
  Некоторые работы особенно выделялись на общем красочном фоне, как будто их автор видел мир не единым целым, а разбитым на атомы и собирал их в бесконечную мозаику, в конечном итоге обещавшую нечто сверхвеличественное и сверхпрекрасное.
  - Это работы Германа, - подтвердила тётя Римма мою догадку. - Правда, потрясающе?..
  - Да, как будто засыпаешь где-то в другом совершенно мире...
  - Да, признаться, на выходных в нашей обычной двухкомнатной квартире мне всего этого не хватает, так что хочется, чтобы поскорее наступил понедельник. Ладно, - спохватилась тётя, - пора ложиться, завтра у меня очень ответственный урок о самоисцелении, ведь зачастую индиго, умея исцелять других, забывают о себе, поэтому лучше для них хранить внутри себя образ стопроцентного здоровья и никогда не отступать от этого эталона.
  И, пожелав мне спокойной ночи, пошла к себе в комнату.
  Было бы удивительно, если бы вечером я сразу уснула, столько всего и сразу открылось мне в этот день, как будто в него уложился вопреки физическим законам целый год.
  В голове моей, между тем, постоянно вертелась и отнюдь не радовала меня, а точнее, пугала мысль о том, что я предаю Макса.
  'Просто-напросто интрижка, дружеский флирт, что-то вроде курортного романа: вернусь, и он забудется, как сон...' - пыталась я себя успокоить.
  'Не лги себе', - обличала меня другая мысль. А голос совести почему-то и вовсе молчал, ожидая, чем кончится дело.
  А дело кончилось звонком. Вздрогнув, я ответила 'Привет', но дело в том, что от всех этих тренировок по выпрямлению мыслей я разучилась лгать, и вообще мой рассказ получился довольно сумбурным.
  - Индиговая аура, я так понимаю, это что-то вроде голубой крови, - хмыкнул Макс, по-моему, решивший, что у меня поехала крыша.
  - Ты меня не понимаешь, - вздохнула я.
  - Где уж нам, не-индиго, - выдохнул Макс и нажал на отбой.
  
  Утром, как советовало Старинное Зеркало, я спрятала джинсы и футболку на дно рюкзака и надела платье цвета, конечно, индиго. С лёгким двухслойным газовым низом, доходящим до колен, полагаю, даже Свет-Мой-Зеркальце-Скажи осталось бы довольно, но здесь пришлось довольствоваться обычным современным зеркалом и даже без рамы, так как оно всего-навсего было частью шкафа в углу.
  - Мы опаздываем на Ритмы природы, - заглянула в комнату для гостей Саша.
  - Ой, - спохватился я, - у меня же нет тренировочной одежды.
  Но влезать обратно в джинсы не хотелось.
  - Ничего, - махнула рукой Саша. - Так намного лучше! А зеркалам я не стала бы верить...
  - Почему? - удивилась я.
  - Потому что это может быть опасно. Лучше никогда ни о чём их не спрашивать, тем более, если знаешь и сама, что выглядишь хорошо.
  Я поняла, что каким-то образом Саша догадалась о моём диалоге со Свет-Мой-Зеркальце-Скажи.
  - И что же в этом опасного? - хмыкнула я; меня начало немного раздражать, что малышка умничает и поучает матёрого журналиста.
  Я и не думала пытаться скрыть эти мысли от Саши, но она ответила всё также невозмутимо, без малейшего намёка на обиду:
  - Сначала оно говорит тебе правду, а потом будет льстить или лгать...
  - Это почему же?
  - Да потому что отражение захочет стать тобой - такова уж суть отражений. Ты разве не знала, что зеркало - окно в другой мир, вернее, на его изнанку. Но есть и другое окно...
  - Хорошо, ты мне покажешь его после, как их, Ритмов природы, - я, смеясь, побежала по лестнице, оставив Сашу один на один с зеркалом.
  В окна и двери уже врывались солнечные латинские ритмы.
  Александра, конечно, мигом вышла из философской задумчивости и с криком 'я быстрее!' бросилась меня обгонять.
  Мы прибежали как раз к началу... нет, ни урока, ни зарядки, а самого что ни на есть театрального действа.
  На Жене было платье цвета индиго с неровным пышным низом, очень похожее на моё.
  Удивительно, но урок собрал не только большинство учеников обоих полов, но и большинство педагогов, среди которых я сразу же выхватила взглядом тётю Римму, а затем сидевшего чуть поодаль прямо на земле по-турецки Тимура.
  По-видимому, он пришёл не для того, чтобы взбодриться и размяться, а чтобы пассивно подзарядиться позитивом.
  Когда-то давно, ещё в школе, я занималась немного бальными и эстрадными танцами, но потом на них не стало хватать времени.
  Но сейчас я почувствовала радость оттого, что мои давно уже невостребованные навыки, не считая давно наскучивших мне ночных клубов, так неожиданно мне пригодились, да ещё под весьма заинтересованным взглядом Тимура, в котором я читала 'Ты красива'...
  
  В последний момент у Саши возникли какие-то важные дела, что-то там нарисовать, к тому же она вовсе не хотела пропустить урок прикладной философии во второй половине дня, хотя, я думаю, причина была в первую очередь в её природной тактичности.
  Она пожелала нам с Тимуром приятного дня и удалилась за красками и листами грунтованного картона.
  - Правда, необыкновенный ребёнок даже для индиго? - снова угадал, о чём я думаю, Тимур.
  - Ты тоже читаешь мысли? - удивилась я.
  - Только у тех, кто мне особенно нравится, - многозначительно улыбнулся Тимур и взял меня за руку, и это вышло так естественно, словно мы были знакомы с самого детства, а может, ещё до рождения.
  Дорога, действительно, была долгой, и мы почти всё время молчали, вернее, перебрасывались мыслями, а думали мы, конечно, друг о друге. Хотя, конечно, не только...
  - У тебя уже, конечно, кто-то есть... Разумеется, - ответил сам себе Тимур, поворачивая руль. - Но что бы мы себе не напридумывали, о чём бы не мечтали, каждый в конце- концов получает то, что нужно КОНКРЕТНО ему по дороге Домой. Допустим - некто аллергик, а ты - большой и сочный апельсин. Допустим, аллергик захочет съесть апельсин. Что произойдёт? В лучшем случае он будет ходить вокруг да около, как будто это груша, которую нельзя скушать, и здравый смысл победит. А в худшем? Правильно! Он съест апельсин!
  Дальнейшее развитие событий зависит от везучести и... - Тимур поднял вверх указательный палец, - живучести субъекта! А теперь забудем пока об аллергике и представим, что у кого-то нет аллергии на цитрусовые, и при этом он часто болеет простудой, - Тимур даже покашлял, видимо, чтобы мне было легче представить этого второго субъекта. - Вопрос: кому полезнее апельсин?
  - Второму, - согласилась я, уже понимая, куда клонит Тимур.
  - Кстати, думаю, тебе будет интересно, - неожиданно вынул он из бардачка кипу пожелтевших писем, написанных чернилами. - Долго не знал, что с этим делать.
  Одни из них, с витиеватым, но летящим женским почерком, начинались со слов 'мой сердечный друг'. Другие, выведенные грубоватыми печатными буквами и кое-где с небольшими кляксами вместо точек, - с 'моя дражайшая Аннет'.
  А ласки, наверное, и впрямь были когда-то прекрасными испанками, потому и облюбовали усадьбу среди дубов, правда, не в испанском, а арабском стиле.
  Я люблю фотографировать старинные усадьбы, и почему-то в каждой из них мне видится какая-то неразгаданная тайна. Наверное, если бы я не выбрала журналистику, я бы стала гидом в одной из них, каждый день неспешно ходила бы по залам, смотрела из окна, как прекрасно любое время года и пытливо заглядывала бы в старинные зеркала. Нет, тогда мне, точно, не хватало бы движения.
  - Если бы я был, как ты, журналистом, я написал бы об этом книгу, - взял меня за руку Тимур.
  - Я подумаю над Вашим предложением, - пообещала я ему, и мы прошествовали мимо заросшего пруда в раскрытые двери.
  - Странно, что у усадьбы нет хозяина, - задержалась я под полуразрушенной аркой.
  - Видишь, в каком она состоянии? - вроде бы собирались её переделывать под санаторий, но потом кто-то хотел её купить, в общем, не знаю подробностей, но почему-то всё так и осталось на своих местах, а время идёт и, как видишь, оно не лучший друг старины...
  Как было не согласиться с Тимуром? Конечно, жаль, когда старинные усадьбы становятся архитектурной пылью.
  У меня же вдруг возникло ощущение, будто я когда-то была уже в этой усадьбе, но едва я открыла рот, чтобы сказать об этом своему спутнику, как он по своему обыкновению догадался сам и спросил 'Дежа вю?'.
  - Мы понимаем друг друга с полуслова, - продолжала я опасную игру, наверное, просто, чтобы что-то сказать.
  - С полувзгляда, - поддержал её Тимур.
  Я не знаю, что привело в действие спусковой механизм.
  Может быть, запах трав.
  Может быть, форма мочки уха, расстояние от глаз до переносицы и прочие важные мелочи, невзначай вскрывающие, а точнее, срывающие коды страсти.
  Может быть, музыка, доносившаяся издалека из каких-то окон, где знать не знали о нас.
  Может, джинсы, обтягивающие упругие бёдра и чёрная футболка, выгодно подчёркивавшая в меру накаченный торс и красивые сильные руки.
  Я всегда любила джинсы на мужчинах.
  И вдруг звуки стали громче, а краски ярче, я только успела подумать, что именно так, наверное, срывает крышу.
  И нет, я не подумала о Максе.
  Вернее, лгу.
  Всё было гораздо хуже. У меня промелькнула-таки злорадная мыслишка, что если бы я была ему нужнее...
  Но Максу был не так уж нужен апельсин...
  А Тимуру?
  Я не спрашивала его об этом, да и не было нужды, я научилась уже немного читать по глазам, улавливать отголоски надежд и сомнений.
  И он тоже читал мои мысли.
  Особенно назойливо-нестерпимой была одна: 'Что я скажу теперь Максу?'
  Другая была ещё бескомпромиснее: 'Никаких объяснений не будет'.
  Да, это было бы невыносимо, да и просто невозможно произнести: 'Макс, прости, я тебе изменила. Ты сам виноват'. И всё же почему-то эта мысль-оправдание оставляла мне надежду на возврат в безмятежность. Но в чём виноват, разве что в том, что родственники постоянно допекают меня расспросами, почему он до сих пор на мне не женился, если мы столько лет вместе и до сих пор, кажется, любим друг друга?
  'Мы ведь любим друг друга!' - чтобы снова вспомнить об этом, мне, оказывается, нужно было потерять. Нет, я никогда не смогу посмотреть Максу снова в глаза. Только я одна во всём и виновата...
  Нет, я не разрыдалась, конечно, в объятьях Тимура, это было бы совсем уж глупо. Мы просто слушали в тишине наши остывающие сердца, и вдруг зашуршали шаги.
  - Ласка! - улыбнулся Тимур.
  Красавица возникла на пороге и удивлённо таращила на нас свои бусинки.
  'Ты красива!' - прошептала я в темноту и ахнула от удивления: в дверях нарисовалась тётушка Алиса.
  - Ха! Я думала ты ласка, превратившаяся в девушку, - удивила познанием испанского фольклора. Неужели в ней, и впрямь, замурован филолог? - Вот так встреча! Познакомьтесь... - представила меня появившемуся, как в кино, из-за её широкого плеча Олега-Олеговича - старшего.
  Я уже не раз замечала, реальность порой куда нереальнее вымысла, и поэтому теперь, описывая недавние события, умышленно опускаю совсем уж невероятные. Во всяком случае, ещё совсем недавно я ни за что бы не поверила, что такое возможно. Но те, которые необходимы для того, чтобы сохранить сюжетную линию, я опустить не могу.
  Олег Олегович, как, впрочем, я и ожидала, оказался представительным мужчиной средних лет с приятной сединой, старательно уложенной назад и умными, немного почему-то виноватыми глазами.
  - Очень приятно, - кивнули мы друг другу, а тётушке Алисе я сказала, что чуть было тоже не приняла её за ласку.
  - Кровей я хоть и не испанских, зато голубых, - пропела мамина двоюродная сестрица. - И усадьба рано или поздно вернётся к законной владелице, то есть ко мне. Олежек уже подыскал первоклассного юриста.
  Речь, видимо, шла о сыне.
  - Не сомневаюсь...
  Если тётушка Алиса что-то задумала, так всё и будет.
  - А в родное имение... просто так прогуляться, или...
  - Или! Может, мне ещё отчёт предоставить в письменном виде, зачем я приехала в родное имение? Вопрос, что ты здесь делаешь, ещё и с каким-то новым хахалем. Или это Максим и есть? - обратилась она к Тимуру. - Нет, не Максим? Я так и думала. В общем, кто бы вы ни были, убирайтесь отсюда. Оба! Пока ненароком какая-нибудь балка не завалилась нечаянно. Пойдём, Олег, они, наверное, на чердаке.
  Я, конечно, не стала говорить тётушке Алисе, что писем на чердаке больше нет, да и лучше бы ей и вовсе не знать, какую тайну они хранили столько лет...
  
  Вернувшись, я обнаружила Сашу в комнате для гостей.
  - Я подумала, ты будешь не против, если я порисую у тебя, - продолжала она наносить последние, по-видимому, штрихи на портрет некой прекрасной светловолосой дамы.
  - Вот теперь готово, - улыбнулась Саша женщине на портрете. - Правда, красивая?
  Девочка отошла на несколько шагов от только что законченной работы, которую поставила к стене прямо на моей кровати, ничуть не опасаясь испачкать то или другое гуашью.
  Видимо, это была мелочь по сравнению со значимостью портрета.
  Я и не думала отрицать красоту изображённой на ней, с первых секунд созерцания показавшейся мне знакомой...
  Даже не берусь её описывать словами, потому что Саша гораздо лучше сделала это красками, да и не во внешности даже дело, безусловно, весьма привлекательной, а в мягкой женственности, утончённости и деликатности, сквозящей в тёплом взгляде, доброжелательной и при этом хранящей какую-то тайну улыбке, в каждом завитке волос.
  Может быть, поэтому в ней было что-то от незнакомки с портрета в доме Генерала...
  - В том доме она не была, - снова невольно подслушала Саша мои мысли. - Но ты её знаешь. Подумай хорошенько...
  В памяти замельтешили лица, пока, наконец, одно из них не задержалось в моём подсознании чуть дольше других.
  - Неужели? - не поверила я сама себе.
  - Это она, - подтвердила Саша.
  - Но как же так могло произойти? - продолжала я удивляться.
  - Так происходит всегда, если человек идёт не своим Путём.
  - Но как же свобода выбора? Ведь их бесчисленное множество! Она сама выбрала себе ТАКУЮ дорогу...
  - Бедняжка! - вздохнула Саша.
  - Это тётушка Алиса - бедняжка?! Да она любому горло перегрызёт, лишь бы доказать свою правоту и превосходство.
  - Ей до стиснутых зубов хочется, чтобы ею восхищались и любили её просто так - без этих огромных камней и одёжек, дорогих на самом деле. Но беда её в том, что она считает себя недостойной такого отношения и делает вид, что ей всё равно.
  - То есть, ты хочешь сказать, - удивилась я, - такая форма поведения - ни что иное, как завуалированная просьба о любви?
  - Конечно, а разве ты не видишь этого сама? Клоун - грустная роль, не зря их боятся многие дети. Смеяться, когда самому не смешно, заражая других этой тайной печалью... Нет, цирк не должен быть смешным. Он должен только радовать и удивлять. А клоуны должны быть просто добрыми и без красных носов, как у пьяниц.
  Кажется, в этот момент я совершенно забыла, что передо мной пусть индиго, но всё же ребёнок.
  В очередной раз Саша переворачивала мои представления о мире. И, самое странное, мне нравилось жить в этом мире без правил. Вернее, одно правило в нём всё-таки есть: радоваться и дарить радость.
  Да, есть ещё одно НО: в этом мире придётся честно посмотреть в глаза самой себе. Стыдить саму себя не лучшее занятие и здорово портит нервы, хоть некоторые и считают, что полезно посмотреть на себя со стороны.
  'А кто ты такая, Инга Иволгина?', - задала я себе вполне резонный вопрос. - Разве не так же ты относишься к тому же Чевычелову, как тётушка Алиса к тебе? А это плохо, ведь, в сущности, все мы сёстры и братья... Кто дал на то тебе право?
  'Права не давал мне никто', - ответила себе я и отвернулась от портрета.
  Конечно, это мало помогло, и я вышла на свежий воздух, напрасно рассчитывая на то, что Саша позволит мне убежать от себя самой.
  - Опасно кого-то презирать, - снова удивила меня неожиданной формулировкой мысли Саша. - А вдруг этот человек молится за тебя?
  - И что тогда?
  - Тогда он получит то, что желает тебе, а ты - то, что желаешь ему. Таковы правила Высшей Игры.
  Я побежала, но Саша и не думала отставать.
  - Ты знаешь правила?
  - Их знают все, но многие почему-то отрицают очевидное.
  - Так значит всё - игра?
  Школа Радости была далеко позади и казалась в темноте издалека похожей на белый гриб.
  - Ты разве не знала об этом? - пожала плечами Саша. - Но очень справедливая игра, хотя тем, кто не видит Суть, и может показаться иначе.
  Мы разлеглись на скошенной траве и смотрели на небо.
  Звёзды отзывались на наши взгляды чуть слышной, всегда неизменной и неожиданной импровизацией, и теперь я знала: так звучит небесный Ханг.
  - Правда, странно, что многие люди не слышат этой музыки? - вздохнула Саша. - Как же они, интересно, живут? Но нет, лучше об этом не знать! И всё-таки... дело в этом.
  - В чём?
  Саша снова говорила загадками.
  - Дело в музыке звёзд, она разделяет людей на тех, кто слышит её, и тех, кто не слышит. Те, кто слышит, хотят, чтобы её слышали все. А те, кто не слышит, хотят, чтобы её не слышал никто. И пока тех, кто не слышит, больше, мы остаёмся инопланетянами на своей родной планете, но скоро будет наоборот. Не слышащие музыку звёзд станут рудиментом, и им придётся или приспосабливаться и учиться слушать музыку звёзд, или...
  Саша вздохнула.
  Мне показалось, Саша говорила о какой-то войне, которая невидимо идёт на земле, и я поспешила отогнать эти мысли, но поздно. Саша уже увидела мои догадки и ответила:
  - Она идёт во все века, - (Я поняла, Саша говорит об извечной войне добра и зла). - Но, к счастью, конец уже близок. Пройдёт не так много времени, когда люди поймут, наконец, кому бы ты не причинял зло, ты причиняешь его Мирозданию, а значит, в конце-концов себе, ведь каждый из нас - Мироздание, а Мироздание - каждый из нас. Никто не выше и не ниже, просто у каждого своя миссия, но некоторые не желают её осознавать, берут на себя чужие миссии, а то и вовсе отказываются от собственного совершенства, всё дальше удаляясь от него.
  - Вот почему в Библии сказано, не пожелай ничего, что у брата твоего.
  - Зависть - худшее невежество, - покачала головой Саша. - Я раньше завидовала детям, у которых есть мамы...
  Девочка смолкла. Я не умею читать мысли (не считая случайно прочитанных во сне мыслей лягушонка), но я вдруг внезапно услышала молчание Саши 'иначе я не встретила бы здесь тебя'.
  И я подняла голову выше, как будто, чтобы быть поближе к звёздам, а на самом деле, чтобы Саша не увидела моих слёз.
  По правде сказать, я боялась стать ещё одним разочарованием для ребёнка. То, что я так рассентиметальничалась, ещё не означает, что я наивна. Отнюдь. Я знаю статистику, и сколько детей новообретённые мамы и папы возвращают обратно в детдом.
  Любой ребёнок, даже Саша - не идеальный чудо-человечек, который будет потом всю жизнь благодарить тебя за то, что ты его облагодетельствовала, пожертвовала молодостью или даже семьёй и карьерой, а может, и тем, и другим.
  Меня также тормозила мысль, смогу ли я воспитать ребёнка одна.
  Просто помогать ей на правах старшего друга? Но ей помогает целая Вселенная, девочке, которая гораздо сильнее и мудрее меня...
  Я знала, Саша слышит мои сомнения. Слышит и не осуждает. Мне было стыдно за них перед ней, но она настолько великодушна, что молча прощала мне невысказанное малодушие и, наверное, ни на что не надеялась.
  - Что за письма у тебя в руках? - спросила девочка, наверное, просто, чтобы не молчать, ведь она знала ответ лучше меня.
  - Кентавры передали весточку...
  - Да-да, - чуть нервно хихикнув, поддержала игру Саша. - Я их видела, когда они бежали к усадьбе Генерала...
  - Значит... ты с ними знакома? - догадалась я.
  - Постольку-поскольку, но они мне кое-что рассказали...
  - О том Генерале?
  - И просили никому не говорить, но тебе я скажу... по секрету, - шепнула Саша, и смех девочки-индиго рассыпался на тысячи серебристых колокольчиков.
  
  Отчасти по письмам из усадьбы, которые вручил мне Тимур, отчасти помог дар Саши чувствовать прошлое и будущее, но в конце- концов удалось узнать то, что уже год будоражило моё любопытство.
  Не знаю, как я поступлю в дальнейшем с этими письмами, может, передам в архив или музей. Но тётушке Алисе точно не отдам и, думаю, генерал поддержал бы моё решение...
  Поскольку я ни в коем случае не претендую на историческое исследование, я не буду приводить здесь эти письма, по которым мне удалось более или менее точно восстановить картину того самого дня...
  
  В это утро Генерал проснулся не в духе, впрочем, осенью на него часто накатывала хандра, а сегодня так и вовсе он ощущал себя братом-близнецом старого клёна, вот уже шестьдесят лет застывшего истуканом под окном.
  Каждую осень клён был величественно красив, задумчиво ронял листья в прозрачную печаль ухоженного пруда. Да, деревья седеют красиво.
  Генералу же решительно не нравилась его покидающая голову седина, хотя некоторые льстивые барышни и утверждали, что она страшно ему к лицу.
  Генерал чувствовал лесть и распознавал её с полуслова. Она претила ему, но парадокс - чем старше он становился, тем больше было вокруг этой заразы.
  Решительно никому нельзя было верить в этом доме, кроме младшенькой Аннет.
  Старшие дети давно и безнадёжно разочаровали Генерала до такой степени, что не хотелось лишний раз заглядывать в семейный альбом.
  Открывать его - только бередить себе душу. Но память всё равно подтасовывала одно за другим мгновения безмятежного детства наследников.
  Ведь ни дать ни взять - будущий капитан корабля белокурый этот большеглазый мальчуган в матроске, что так резво скачет на деревянной лошадке. А в седле он будет держаться так, как будто он и конь - одно существо - этакий мистический кентавр.
  Да, в седле Алексей Васильевич держался, что и говорить, отменно, только стал не капитаном, а (стыдно лишний раз вспоминать) карточным шулером. Природа, так щедро одарившая его отца и силой воли, и умом, пожадничала, видно, и того, и другого, для сына, обвенчавшегося без родительского благословения с...
  Нахмурившись, Генерал заходил из комнаты в комнату, как, впрочем, и всегда в минуты душевной смуты, всё чаще накатывавшей на него.
  Сам он как человек серьёзный и житейски мудрый женился не по порыву страсти, а по расчёту, впрочем, переросшему за совместно прожитые годы в прочную дружескую симпатию, которую так искренне именовал большой любовью, что в конце-концов поверил и сам, что женился не иначе как по большой любви. А это никак не должно противоречить благоразумию, как в случае с его беспутным старшим сыном.
  Говорили, его так сказать избранница чем-то владеет, какой-то там магией, что-то вроде того. Сам Генерал, конечно, в подобные бредни не верил. Рассуждал просто: много ли хитрости нужно охмурить балбеса, который в довершение всего в промежутках между кутежами и игрой в покер ещё и пописывал стихи, некоторые из которых, к ужасу Генерала, объединённые в цикл 'Прекрасной незнакомке' даже были опубликованы в одной из столичных газет.
  Но хуже были не стихи, от которых Генерал не видел ровным счётом никакого проку, а та, которой был посвящён весь этот сентиментальный бред.
  Мало того, что она не блистала ни образованием, ни красотой, она была ещё и старше негодника на шесть лет, так что оставалось лишь гадать, где он её нашёл и за что так пылко полюбил.
  Вдобавок ко всему она была танцовщицей, что, был убеждён Генерал, одним лишь названием отличается от обитательниц домов терпимости. И связаться с одной из последних было бы даже честнее, чтобы не морочить голову себе и другим белибердой о высоких жертвах на алтарь искусства.
  Все это было высказано наглецу в лицо, на что тот, по всей видимости, заготовивший заранее контраргумент, невозмутимо ответствовал:
  - Насколько я помню, папа, Наполеон Бонапарт также женился на, как вы говорите, простолюдинке, которая была старше его на шесть лет.
  Ничуть не лучше братца оказалась и средняя дочь Софья, хотя, казалось бы, уже самим именем ей предопределено быть если не мудрой, то хотя бы благоразумной.
  Ан нет, не такова Софья Васильевна, чтобы слушать ум, совесть и родного отца.
  Если бы только она могла видеть себя вместе со своим, так сказать, избранником со стороны, она бы поняла, на какой позор обрекла себя и свою семью, связавшись с невесть что возомнившим о себе голодранцем. А ведь она - утончённое создание, само совершенство, играет на фортепианах, говорит по-французски, и вдруг...
  Да, французы во всём и виноваты, ввели эту свою моду на роскошь и никому ненужные излишества. Что до него, урождённого Василия Сергеевича П-го, всякое франтовство и чудачество было отвратительно ему, человеку армейскому.
  Да, более нелепую пару трудно и вообразить.
  Генерал остановился перед портретом покойной жены и подумал: хорошо, что она не дожила до этих дней. Она - аристократка из аристократок, с огненными пышными кудрями, огромными зелёными глазищами и тонким носом с лёгкой изящной горбинкой, придававшей её профилю нервную утончённость. Да, она была несомненной красавицей. И дочь - копия матери в молодости, только волосы не ярко-рыжие, как у неё, а светло-медные и глаза - голубые - в отца, но с такими же длинными ресницами, как у его Аделаиды.
  Нет ничего отвратительнее, чем усердно изображать хорошее настроение, когда его в помине нет, а вечером, как назло, будут гости. И пусть их только двое, и повод каждому прекрасно известен, негоже появиться перед зваными в мрачном расположении духа. За ужином младшая дочь и её дорогой кузен объявят, наконец, о помолвке, которой оба семейства с величайшим нетерпением ждут чуть ли не с рождения Александра, который старше Аннет на семь лет. Тем более странно, откуда взялась вдруг эта хандра?
  Вот уж, действительно, будет красивая пара - оба голубоглазые, русоволосые - и детишки такие же пойдут...
  Генерал вздохнул и улыбнулся своим мыслям, и поймал себя на новой, непрошенной: что-то он стал слишком сентиментален. Эх, года, года...
  
  В парке лениво били фонтаны, всё ещё веря в возвращение лета.
  Парк плавно переходил в дубраву - деревья, которые всегда особенно нравились Генералу; ему казалось, что это от них он черпает силу и мощь.
  Фамильное имение, переданное ему по наследству, построил его дед. Необычное уже тем, что выполнено в арабском стиле, оно являлось гордостью семьи благодаря внутреннему убранству - немецкой мебели и, главное, картинам итальянских художников, о которых Генерал знал только то, что стоило это собрание не одно состояние и любой крупнейший музей мира был бы счастлив заполучить его в свою коллекцию.
  Отец Генерала был человеком весьма образованным. А главное, в доме бывали многие величайшие умы и таланты того времени.
  А на фамильном инструменте как-то своё новое произведение играл сам Пётр Ильич Чайковский, накануне ездивший за вдохновением в соловьиные степи-леса к другу-чародею Афанасию Афанасьевичу Фету.
  Погостил он у него, поселившегося, говорят, у самого леса, но благоустроившего с немецкой педантичностью и русской размашистостью там красоту необыкновенную, лишь несколько дней, но сколько было впечатлений! Вспоминал и о диковинном пруду с форелью, и об аллеях с огнями, освещающими и окультуренную природу, и первозданную вокруг. Где-то там недалеко от Фетовской усадьбы утопает в сирени и соловьиных трелях и имение Чайковского. Неужель и впрямь так красивы те места, как воспевали их гении?
  
  Да... Генерал вздохнул, снова вспомнив об ужине. Вчера Александр, наконец, осмелился попросить у него руки ненаглядной кузины Аннет. Видя смущение Александра, Генерал просто обнял его за плечи и произнёс:
  - Сынок, я думаю, Аннет будет рада твоему предложению так же, как и я. И так же ожидала его, и всё-таки, - он заговорщицки улыбнулся молодому человеку, выросшему у него на глазах, и продолжал. - И всё-таки формальность есть формальность, я должен спросить согласия дочери.
  Вечером Генерал с торжественным видом вошёл в покои Аннет.
  Негласно уже давным-давно было решено, что быть им мужем и женой.
  Предложение, конечно же, не удивило девушку, и всё-таки, улыбнувшись, она заметно засмущалась и выбежала из комнаты.
  Отец нашёл её на скамейке под клёном в парке. Уже раскрашенный художником-сентябрём, он любовался своим отражением в зеркале-пруду. А потом средний сын осени октябрь добавит ещё красок на холст-прохладу, но младший брат-ноябрь порвёт все краски в клочья и развеет по ветру в угоду своей надменной фаворитке-зиме.
  Кому-то созидать, кому-то разрушать, уж так устроено в природе, и с этим ничего не поделаешь.
  - Что за жеманство, Аннет? - удивился поведению дочери Генерал и не мог подыскать нужных слов.
  Кто, как ни он, знал, почему все даже более выгодные в том, что касается положения, женихи получали от ворот поворот? И ещё больше восхищался дочерью за это.
  Корысти Василий Сергеевич никогда не искал. У него было всё, что жизнь может дать человеку, - и уважение, и положение, и внушительное состояние, а потому незачем его любимой доченьке гнаться за служителями Мамоны.
  Куда ценнее мужество и благородство.
  Златом в аду не откупишься, а в раю всё есть и без него. Хотя здесь, на земле, с ним, конечно, уютнее и спокойнее. Но что такое металл без любви? Только блеск и звон в карманах.
  А есть ли равные Александру в фехтовании? А в стрельбе? А в охоте? (Бабушкин внук!)
  Нравилось Генералу и то, что Александр офицер и, несомненно, тоже сделает военную карьеру - не чинов ради, а потому что радеет за государство Российское и имеет доблестное сердце.
  - Нет, я, конечно, могу понять твоё волнение, - смягчился Генерал. - Ведь я и сам, только представь себе, боялся до дрожи в коленях, когда делал предложение твоей покойной матушке. И сколько счастливых лет мы прожили после этого вместе и сколько бы прожили ещё, если бы смерть не разлучила нас.
  Аннет вздохнула и поёжилась от ветра.
  - Не хватало ещё заболеть, - покачал головой Генерал, - лицо его просветлело слегка от рассеянной, как у озорного мальчишки, улыбки. - Скажу тебе по секрету, кузен твой тоже ужасно нервничает, видела бы ты его... Это при его-то отчаянной храбрости... Эх, какие же вы, право, ещё дети! Ну что ж, иди, подумай для порядку, раз уж так полагается, и завтра за ужином мы с Александром ждём твой ответ.
  
  И всё-таки волнительное это дело отрывать... нет, не от сердца, лишь от дома, дочь... За сам стол можно не беспокоиться. Готовит его повар Тимоша отменно, гости всегда приходят в восторг, хотя сам Василий Сергеевич и ругает его порой за чрезмерное пристрастие к европейским изыскам...
  
  Вот и на этот раз во главе стола топорщилась курица, фаршированная цыплятами. Их торчащие из чрева матери головы отнюдь не возбуждали аппетит Генерала, несмотря на то, что блюдо было приготовлено, по уверениям Тимофея, точь-в-точь как при королевском дворе в Швеции.
  - Пусть короли и едят эту дрянь, - провозгласил Генерал перед началом ужина. - А мне подай нашего русского гуся с картошечкой. А это что за дрянь? - указал он пальцем на белый густой соус.
  - Из телячьих мозгов, как при королевском дворе, - растерянно пролепетал, разводя при этом руками, Тимофей.
  - Я тебе такой королевский двор покажу! - прикрикнул на него Генерал. - Одни шуты гороховые в этом доме. Не знаешь уже, чего и ожидать на старости лет, - брезгливо отставил тарелку на край стола.
  - Отчего же, папенька? С вашего позволения я попробую, - чуть не плача от страха прогневать отца, не иначе, как из жалости к Тимоше, потянулась к тарелке Аннет.
  Генерал невольно залюбовался дочуркой, которую продолжал называть именно так, несмотря на то, что той уже стукнуло семнадцать.
  К ужину Аннет вышла в светло-голубом шёлковом платье, которое сама вручную расшила бисером - этакими диковинными синими птицами. И уж как оно было к лицу рукодельнице...
  Густые и пышные волосы Аннет вопреки моде были собраны в обыкновенную крестьянскую косу, которую девушка перекинула через плечо, и теперь она всей своей тяжестью падала на скульптурные округлости красавицы.
  В прозрачных, как лепестки чайной розы, мочках красовались, играли и перемигивались с хрустальной люстрой и бокалами сапфировые серёжки, которые Генерал подарил дочурке в день её нарождения. С тех самых пор они ждали особого торжественного дня, и вот он настал. Сапфиры насыщенного синего цвета необыкновенно шли к глазам Аннет цвета индиго, несомненно, выигрывавшим в извечном споре цветов и оттенков, какой из них ярче.
  Все тона тонули в индиговом взгляде Аннет, казалось, вобравшим в себя целый мир.
  Кузен Александр с обожанием взирал на расцветающую красоту, обещавшую ещё большую пышность и утончённость, как бутон восхитительной розы, только что начавшей расправлять лепестки.
  И какой глупец сказал, что голубые розы растут только в сказках? Ха! Он не видел глаз Аннет, ведь женщины - тоже цветы и каждая - особый сорт в одном единственном экземпляре.
  Отведав отвратительный на вид соус, Аннет попыталась изобразить на своём лице удовольствие от приготовленного Тимофеем блюда, что, впрочем, вышло у неё, никогда не умевшей притворяться, довольно неумело.
  Однако репутация повара была спасена, и Генерал переключил своё внимание с шведских изысков на гостей.
  Разумеется, ужин не обошёлся без Виктории Павловны, бабушки Александра. В свои девяносто два она была ещё бодра и живо интересовалась всем происходящим вокруг - и модами, и балами, и в особенности - охотой.
  В молодости, говорят, она была ни дать ни взять - настоящая Артемида - держалась в седле не хуже заправского кавалериста и при случае могла изящно отпустить крепкое словцо, мигом перевоплощаясь на балах в прекрасную пери. И поныне репутация в свете зависела от её одобрения или неодобрения.
  Разумеется, и в семействе к ней относились с трепетным почтением, не исключая самого генерала.
  Настоящая королева, она носила на старинный манер напудренный парик, и лицо её выражало чувство собственного достоинства, едва не переходящее в надменность.
  В этот вечер её туалет был особенно торжественен, хотя платье из золотой парчи и выглядело несколько помпезно.
  И только один-единственный человек во всём мире знал, какое нежное у светской львицы и заботливое сердце - её внук. Александр с трёхлетнего возраста рос сиротой, с тех пор, как его родители потонули на корабле во время путешествия.
  Мальчика они хотели взять с собой, но в последний момент по недосмотру няни он наелся немытой клубники, и из-за расстройства желудка ему пришлось остаться дома с бабушкой. Опростоволосившуюся няню, конечно, немедленно выгнали, а немного позже в доме вдовы появилась гувернантка мадам Дюпре, выписанная из самого Парижа, пребывавшая в доме до полного взросления Александра.
  Француженка не раз заставала Александра и Аннет прогуливающимися по парку за руки и стыдливо размыкавшими их под подозревающим взглядом. Впрочем, ни бабушка, ни Генерал на этот счёт не делали трагедии, не слишком опасаясь бесчестия. Александр женится на кузине с превеликим удовольствием, главное, чтобы это не случилось слишком рано...
  
  С грустью, наваливавшейся на него каждый вечер с того самого дня, как ветреный старший сын так разочаровал его, Генерал обвёл взглядом опустевшее семейство.
  Уже три места зияли за столом. Чтобы не ощущать так пронзительно своё одиночество, Генерал подумывал было даже о том, чтобы сажать на опустевшие места Тимофея и кухарку Марфу - пышущую здоровьем и грубой красотой невесту повара.
  Крутобокая хохотушка привнесла бы хоть немного беззаботного веселья в обеды, ставшие как-то слишком чопорными, и каждый за столом знал, что за этой церемонностью кроется ни что иное, как неловкость, в причины которой каждый боялся вникать.
  'Ничего, - поймал за хвост спасительную мысль Генерал. - Скоро появятся внуки' и многозначительно посмотрел на Аннет.
  От нескольких глубоких вдохов (девушка заметно волновалась) грудь её всколыхнулась, и решительным движением Аннет встала, чтобы привлечь к себе внимание.
  Видимо, красавице не очень нравилось быть сосредоточением взглядов всех собравшихся, и от этого щёки её покрыл лёгкий румянец.
  - Я... я готова дать ответ, - стыдливо произнесла Аннет, и все сидевшие за столом замерли в предвкушении. - Мой ответ... - она сделала глубокий вдох. - ... нет. Простите, пожалуйста, меня, - обратилась уже лично к Александру.
  Генерал приподнялся на стуле, то же самое сделала и Виктория Павловна и вдруг рухнула в обморок.
  На Александра было страшно смотреть. Лицо его напоминало маску привидения, а взгляд упёрся в курицу, фаршированную цыплятами.
  - Из целого мира, дорогой кузен, - продолжала уже пылко Аннет, - я выбрала бы только вас... если бы только... - она неловко замолчала и слова снова хлынули лавой. - Если бы только я не полюбила другого человека, и эта любовь сильнее, чем моя бесконечная сестринская привязанность к вам, дорогой кузен.
  - Не сомневаюсь, что это более достойный человек, чем я, если вы выбрали его, дорогая Аннет, - только и смог вымолвить Александр.
  - Он очень достойный человек! - с удвоенным запалом продолжала Аннет. - И мне не жить без его любви больше ни дня!
  Лицо Генерала побагровело от стыда и гнева, и, как гром, обрушился на стол удар его кулака.
  Аннет опустила глаза и сжалась под тяжёлым отцовским взглядом.
  - Кто этот человек, Аннет? - потребовал он громогласно назвать имя.
  - Этот человек... - несмело начала Аннет. - Этот человек - наш повар Тимофей.
  Виновник, скрывшийся на кухне, снова выглядывал из-за приоткрытой двери, готовясь прийти в случае необходимости на помощь возлюбленной.
  - Что ты сказала? - не поверил своим ушам Генерал. - Повтори. Нет, молчи, несчастная!
  В следующее мгновение соус из телячьего мозга полетел в рябое лицо повара. В том же направлении отправилась и курица, фаршированная цыплятами, к которой никто так и не отважился притронуться.
  - Да, уже пять лет мы с Аннет любим друг друга! - крикнул он, утираясь, из-за двери.
  Виктория Петровна пришла в себя, и Александр торопливо покинул зал под предлогом, что хочет подышать немного свежим воздухом в парке. Следом за ним молча покинула дом и его блистательная бабушка.
  Генерал мог бы сказать очень много.
  ВО-ПЕРВЫХ, он сам не раз видел, как Тимофей щиплет Марфу за бока.
  ВО-ВТОРЫХ, Александр ему как родной сын и поступать с ним таким образом по меньшей мере подло.
  В-ТРЕТЬИХ, как же ретива иная челядь взгромоздиться на трон! Но челяди место - в людской и никак не на троне. И была же нелепая мысль посадить наглеца за стол, где когда-то сидели его, генеральские, какие-никакие, а всё-таки дети.
  В-ЧЕТВЁРТЫХ, что может быть нелепее, чем принцесса без чувства собственного достоинства? Разве что Тимофей в короне.
  В-пятых и в- шестых Генерал мог ещё многое сказать.
  Но Генерал молчал.
  
  Тишина становилась всё свинцовее и свинцовее, и вдруг в сгустившемся этом молчании раздался выстрел, а вслед за ним усадьбу захлестнули рыдания бабушки Александра.
  Аннет вскрикнула и бросилась за дверь.
  Генерал закрыл уши руками, чтобы не слышать, что происходит в этом доме, избранном для чего-то местом битвы светлых и тёмных сил.
  А он... он знал уже, как отомстит за смерть племянника.
  - Батюшка! - вбежала в комнату бледная, насмерть перепуганная дочь. - Александр! Виктория Павловна! Сердечный приступ! Они оба мертвы! Он, он выстрелил прямо в сердце!
  Аннет зарыдала, а Генералу показалось вдруг, что он стал единственным зрителем отвратительнейшего водевиля, в котором в конце-концов все почему-то умирают.
  И ноги отказывались его нести туда, где некто прозрачный и светлый хочет и не может забрать Александра в Вечный Дом.
  - Я уйду в монастырь! - рыдала Аннет, но Генерала уже мало интересовало, куда уйдёт его любимая дочь - в монастырь или замуж за Тимофея.
  Генерал смотрел на неё с отвращением, как будто прекраснейшая бабочка превратилась на его глазах в червяка.
  Он молча проследовал мимо рыдающей дочери в свой кабинет, достал из секретера чернил и перо и твёрдо, но аккуратно начертал:
  'Я, Василий Сергеевич П-й, добровольно ухожу из этого мира и, будучи в здравом уме и трезвой памяти, передаю свою усадьбу в пользование Государству Российскому'.
  После чего он поставил подпись и число, позвонил в колокольчик, служивший знаком для слуг, и, отдав необходимые указания, вышел из дома, и с тех пор никто никогда его в этих местах не видел...
  
  - А что же дальше? - не терпелось мне узнать.
  - Я не знаю, - забеспокоилась вдруг Саша. - Ничего не могу разглядеть, вижу только, что он не в плотном и не в бесплотном мире, а где-то посередине...
  
  Перед отъездом я решила поговорить с Миланой Владимировной о Саше.
  С минуту я собиралась с мыслями, прежде чем приоткрыть дверь кабинета директора.
  Когда же я сделала это, мой взгляд упёрся с порога в начертанное индиго по белому изречение Толстого:
  'Радоваться! Радоваться! Дело жизни, назначение её - Радость. Радуйся на Небо, на Солнце, на звёзды, на траву, на деревья, на животных, на людей. И блюди за тем, чтобы Радость эта ничем не нарушалась. Нарушается эта Радость, значит, ты ошибся где-нибудь, - ищи эту ошибку и исправляй. Всё в тебе и всё сейчас. Л. Н. Толстой'.
  И это придало мне немного смелости... Не думала, что могу быть такой трусихой...
  - Понимаете, - я не знала, как начать разговор, и это вышло у меня довольно неуклюже. - Я знаю, что получить разрешение на посещение вашей школы достаточно сложно, но я хотела бы навещать Сашу.
  - Думаю, она тоже этого хочет, - дружелюбно улыбнулась директор. - И надеюсь, вы всё-таки подумаете над нашим предложением вернуться к нам преподавателем...
  - Да, конечно, - пробормотала я и, может быть, даже покраснела при этом.
  Виновник моего смущения, конечно, ждал меня у школы.
  - Может быть, останешься ещё на пару дней, я поговорю с директором?..
  - Нет, - решительно замотала я головой, втайне сожалея, что из-за случая с Тимуром не смогу вернуться в школу преподавателем креатива.
  К тому же, мне хотелось поскорее узнать разгадку этой истории с генералом, и я знала, кто мне в этом поможет.
  - И всё же, вот возьми, - протянул мне визитку. - Номер просто запомнить... Три восьмёрки на конце - хороший знак по Фэн-Шуй, способствует самопознанию и достатку. Не замечала, в номерах процветающих фирм часто присутствуют восьмёрки?
  И грустно добавил, что будет ждать.
  
  Чего я на самом деле хочу? - размышляла я под стук колёс, подозревая, что девочка внизу вполне может подслушать мои мысли, но это меня не пугало.
  В поезде из полудрёмы на верхней полке вывел заливистый смех малышки, ехавшей со старшей сестрой в деревню к бабушке.
  - А как его зовут? - спросила малышка, склонившись над раскраской.
  - Не знаю, у него нет имени, наверное, - удивилась вопросу старшая.
  - А давай назовём его Макс. Правда, хорошее имя для лягушонка?
  И грустно, и смешно одновременно. Макс...
  Через час моя станция...
  Глава 4
  Кому нужнее апельсин?
  Предвкушение Истины, как будто вот-вот зажгут фонари, и дождь упадёт в них снизу вверх маяками. Так радостна бывает лишь надежда, нагло и по праву переходящая в уверенность
  ВСЁ. БУДЕТ. ИМЕННО ТАК, КАК...
  Упрямство значит прямо, никуда не сворачивая с выбранного пути.
  Город накрыл меня, как крышка закипевшую кастрюлю, и оставил вариться на медленном огне. Осень бросалась уже вовсю охапками листьев - от нечего делать, просто так, как это делает иногда наша соседка по подъезду с четвёртого этажа тётя Надя.
  Кто-то рассыпал карты, мне показалось, что нарочно, а ветер (или тот, кто рассыпал) смешал их с листьями. Получилось картинно. Хорошо, фотоаппарат всегда со мной.
  Ещё одно мгновение в коллекцию впечатлений.
  Я нарушила Закон Гармонии, а значит, сама виновата. Нет, ехать к Максу я, конечно, не могла. Встретиться с ним взглядом и делать вид, что я та же, или, хуже того, отводить глаза и бормотать 'Прости' - и то, и другое было бы слишком.
  И ответить на его звонок я тоже не могла.
  В общем, я поехала домой.
  Мама была, конечно же, рада и даже не стала озвучивать то, что отчётливо читалось в её сочувствующем взгляде:
  'Я же тебе говорила'.
  Может быть, дело было в том, что у нас была гостья - Инночка, и на этот раз её приход был даже кстати, потому что думать не хотелось ни-о-чём.
  Когда-то в детстве я наивно полагала, что могу исподтишка совершать какие-то проступки, и Он не заметит и потому не накажет.
  Всё равно, что съесть в тёмном чулане варенье и, облизывая сладкие уголки рта, стоять на своём, дескать, не знаешь, что за негодник-обжора сделал это. А раз никто не видел, значит, сойдёт с рук.
  И лишь совсем недавно, пообщавшись в Сашей и ей подобными, я поняла, что наказания нет, кроме того, что мы сами готовим себе своими мыслями и чувствами, поступками, выбирая тем самым один из бесконечного множества алгоритмов, составленных по Законам Вселенной.
  И нет никакой необходимости наказывать кого-то.
  А только спасать.
  - Я ему прямо сказала, - бравировала Инночка. - Всё, что до свадьбы, изменой не считается, это как тест перед покупкой автомобиля, можешь пробовать один, другой, пока не поймёшь: ЭТО ОН. Кстати, я говорила тебе, что собираюсь покупать автомобиль и уже записалась в автошколу? Там такие интересные инструкторы...
  Мне бы Инночкину философию...
  - Инночка, какая же ты всё-таки умница, - тешила мама самолюбие подруги, пролив несколько капель розового шампанского на белую праздничную итальянскую, накрытую на стол по случаю визита подруги скатерть.
  - Живёшь себе в своё удовольствие, как вольная птичка. Вот и Ингочка моя такая же...
  Мама умилённо посмотрела на меня, а я поперхнулась куском пиццы по-итальянски - моё любимое блюдо из маминого арсенала.
  - Удовольствия, мои дорогие, не имеют ничего общего с истинной радостью, - неожиданно встала на сторону против мамы Инночка. - Так, плацебо от депрессии. Не отрицаю, помогает, но ненадолго, даже если прибегаешь к утончённым эзотерическим удовольствиям.
  Я поморщилась, очень уж жалко прозвучало 'утончённые эзотерические удовольствия', и хотела было уже откланяться и ложиться спать, но в нашу атмосферу девичника ворвался телефонный звонок.
  - Инга, тебя, - взяла мама трубку.
  Я уже знала: звонит Макс, ещё до того, как услышала его голос. Обычно обещавший нескончаемый праздник, а в этот раз обеспокоенный странностями моего поведения.
  - Почему у тебя выключен мобильный? - начал с вопроса в лоб.
  - Так надо... - оправдываться было бесполезно. - Я еду завтра в деревню.
  - В какую опять деревню?..
  - К Леночке...
  - Понятно... Пока.
  Макс положил трубку.
  'Вот и всё', - подумала я, как вор, на котором загорелась шапка.
  Потом подсознание бросило соломинку:
  'Он сейчас приедет, он всегда так' и даже стала прислушиваться к звукам подъезжавших к дому машин.
  'И что я ему скажу?' - заставила я себя умыться и идти спать. - Пусть лучше не приезжает'.
  Как будто от меня это зависело...
  'Макс, прости меня, прости меня, это была не я, не я...' - беззвучно рыдала я вместе с дождём.
  Он сочувствовал мне, но помочь, увы, не мог.
  Ещё с утра я решила начать всё сначала, и для начала сменить sim-карту. Первому я позвонила с нового номера, конечно же, Максу. Помолчать немного в трубку и станет хоть чуть-чуть, но всё же легче. Ненадолго. Я знаю.
  А потом... А потом я разломаю надвое sim-карту и куплю новую и снова позвоню Максу, и так до тех пор, пока...
  Пока... Прощай, Макс.
  Я всё же выбрала из 'Контактов' номер, в котором не было восьмёрок на конце, но был и запах трав, и то безумие дождя, которое всегда безразборно рифмует небо и землю, связывая их раз и навсегда.
  Аллилуйя.
  Жестоко, но порой, чтобы понять, любишь или нет, нужно потерять.
  Не понарошку, а так, чтобы нить разорвалась, и соединить её могло только чудо.
  Чудо.
  Чудо.
  Я знаю, что мне нужно.
  Чудо, только чудо.
  Всего лишь Чудо.
  Одно лишь огромное Чудо.
  
  Макс... Насмешливый, восхитительный, безумный, самый лучший, кому, как ни тебе, нужен прохладный сочный апельсин?
  Через десять минут, а если бы такси подъехало быстрее, и того раньше я бы уже ехала к нему.
  Я увидела свет.
  Он на кухне. Пьёт, наверное, чай или, может быть, что-то покрепче, потому что я тааакая стерва, тааакая стерва, так бы и отхлестала саму себя по щекам!
  Поднимаюсь по лестнице, как в замедленном сне, когда надо бежать.
  
  Открываю нашу дверь своим ключом.
  И замираю на пороге.
  Путаются мысли.
  Но разве могут путаться нити дождя?
  Это всё-таки сон.
  Нет, не сон.
  Но реальностью быть тоже не может.
  Музыка.
  Они меня не слышат.
  Un break my heart.
  Тони Брекстон.
  Да.
  Каблуки у порога.
  Не разбивай моё сердце.
  Закрываю дверь.
  Бегу, точнее, убегаю.
  Пульсируют минуты, пульс частый и прохладный. Последние минуты уходящего лета.
  Не разбивай моё сердце...
  
  Я могла бы взять одну из чёрных лодочек на шпильке из натуральной кожи и перебить всю посуду, а потом ворваться в нашу спальню. Или они бы сами вышли на звон разлетающихся вдребезги стёкол.
  Я могла бы смеяться, кричать - всё, что угодно, лишь бы не было так больно. Даже взять на кухне хрустальный бокал, войти в спальню. Наполнить его вином (оно, наверняка там есть). И также картинно удалиться, выпив его перед этим, конечно.
  Тогда сейчас вечер был бы вполне акварелен и не так откровенно прошит белыми нитями.
  Мироздание вздрогнуло.
  Просто упал жёлтый лист.
  Прощай, Макс. Прощай.
  
  - Инга, прости! Это ведь твой номер, правда? Не нажимай, пожалуйста, отбой. Я - свинья. Я - гад. Я знаю, мне нет прощения. Я сам не знаю, как я мог так поступить. Если бы мне не было так одиноко... Нет, не слушай. Я что-то не то говорю... Виноват только я... Прости... прости... прости...
  Я нажала отбой, но телефон опять зазвонил.
  Утро? Я всё-таки уснула той безумной ночью.
  Значит, звонок был сном, а остальное правдой.
  А лучше бы наоборот.
  Но я заплутала в космических дебрях, а Макс остался на земле с... Не всё ли равно, с кем?..
  
  Телефон не выдержал моего взгляда и, действительно, зазвонил.
  Я механически ответила 'Алло', совершенно не представляя, кто бы это мог быть.
  Звонила Саша.
  - Инга? - удивилась и она, услышав мой голос, и торопливо пояснила. - Я увидела номер во сне, именно такую последовательность цифр. И запомнила. И решила, что нужно позвонить.
  - Я и сама собиралась тебе позвонить, но немного попозже, - не солгала я.
  - Кое-кто ещё просил твой телефон, - понизила голос Саша. - Я дала ему твой старый номер, а он сказал, что ты не отвечаешь по нему.
  Телефоны как будто сговорились. Мамин мобильный зазвонил одновременно с моим. Тётя Римма волновалась, почему я всё время вне доступа.
  И заодно намекнула, что по этому поводу беспокоится не она одна, а ещё один их преподаватель, очень хороший мужчина. Последнее маму вдохновило, и в мыслях она уже видела себя бабушкой ещё двоих внуков и принялась меня увещевать.
  - Тётя Римма говорит, что ты и он - отличная пара...
  - Он очень хороший, - не стала я спорить. - Но только вряд ли для меня...
  Теперь я, наверное, знаю, какой запретный фрукт рос в Эдемском саду. Это был обыкновенный апельсин.
  Не удивлюсь, если у меня вдруг начнётся аллергия на цитрусы.
  
  Закончилась ещё одна ночь, утаившая звёзды, в которой не было Макса.
  А наутро вдруг обнаружилось, что я могу и без него.
  На автовокзале меня настиг звонок Тимура, я отделалась, не помню какими дежурными фразами, суть которых сводилась к тому, что лучше нам остаться просто друзьями. Но он же индиго, думаю, всё прекрасно понял и сам.
  Нет, он, конечно, не виноват в том, что я потеряла Макса.
  'Никто ни в чём не виноват', - вертелись почему-то в голове слова старой песни, которую когда-то часто слушала мама.
  А взяв из рук полусонной кассирши билет, я почувствовала вдруг, что смогу быть счастливой, да, представьте себе, и без Макса, просто так, потому что есть небо и я под ним, и родные, и друзья, и, как ни банально, интересная работа.
  По дороге, ничуть не опасаясь, что меня примут за сумасшедшую или хулиганку и, может быть, даже высадят на полпути из автобуса, я вкратце рассказала Елене, как в школе индиго сошла за свою.
  - Я всегда знала, что ты ребёнок-индиго, - заверила Лена.
  - Но я-то далеко не ребёнок, - не поверила я.
  - Это так, - согласилась Леночка, но ты одна из первого поколения детей-индиго. А что касается меня, дорогая моя, то по сравнению со мной, ты совсем ещё девочка. Вот скажи, у тебя никогда не было чувства, будто тебе открывается окно в другой мир?
  - Наверное...
  - Ладно, поговорим при встрече. Кстати, у меня будет ещё один гость, наш местный гуру, с Комсомольской...
  - С Ком-со-мооооль-ской, - разочарованно протянула я.
  Гуру в моём представлении должен жить в хижине, а лучше в пещере, а что это, скажите, за гуру, который спит на раскладном диванчике, болеет за 'Зенит' и, да, футбольные матчи он смотрит ИМЕННО по телевизору.
  И гуру непременно должен быть с бородой, придающей всем без исключения лицам дородность, густой с дождинками мудрости, хотя сама по себе седина ничего, конечно, не значит.
  - Он старый, с бородой?
  - Нет, ему сорок восемь.
  - А как его зовут?
  - У него простое русское имя Андрей...
  - Хм, Андрей, - попробовала я имя на вкус, и он показался мне слегка солоноватым. В моём представлении гуру должен зваться как-то иначе, как-нибудь по-китайски, наверное. Ну да ладно, главное - не это, а шелест трав - аромат, вплетённый в мелодию ветра.
  И озёрная гладь.
  Здравствуй, Кава.
  Теперь я знаю, как зовут моё отражение.
  
  По дороге я впала в немилость водителя.
  Вероятно, потому, что он многозначительно и бесцеремонно спросил:
  'Вы приехали к мужчине?', а я не менее многозначительно и бесцеремонно ответила: 'А ваше какое дело?'
  Наверное, так бы ответила и тётушка Алиса...
  Да, села я, разумеется, на заднее сидение, как положено по этикету.
  В общем, он раскапризничался, наотрез отказавшись подвозить меня к подъезду, прикрываясь благовидным предлогом, что во дворе могут быть дети.
  Я же наотрез отказалась выходить на дороге.
  В итоге мы доехали до угла. В первый и, надеюсь, в последний раз в жизни меня угораздило связаться с таким глупым водителем.
  Но и теория вероятности подобной встречи у меня, к счастью, по сравнению с вышеупомянутой тётушкой Алисой ничтожно мала.
  
  Что совершенно не похоже на Леночку, пообещавшую ждать меня у подъезда, на скамейке у пёстрой клумбы с астрами её не было.
  Я собралась было уже подниматься на третий этаж и укорять хозяйку за несобранность, но услышала знакомый голос.
  - Нет, это ЧЕТВЁРТЫЙ подъезд, - суетилась Леночка вокруг машины, остановившейся с другого края дома, пока из неё выходили девушка и парень с украшенным розами тортом.
  - Сколько у меня сегодня гостей! - всплеснула руками Леночка, заметив, наконец, и меня.
  Молодой человек слегка прихрамывал, что я заметила не сразу, так как сначала обратила внимание на лицо, особенно на одновременно весёлые и серьёзные глаза, свидетельствовавшие о неординарности и уме.
  Девушка была, по всей видимости, лет на пять постарше молодого человека.
  Упругие кольца светло-каштановых с медным оттенком волос, приятная глазу умеренная полнота, весёлые ямочки на щеках выдавали беззаботную хохотушку, какие обычно выбирают мужчин или моложе себя, или намного старше и редко - ровесников.
  И ещё с первого взгляда бросалось в глаза, что парень и девушка любят друг друга.
  Впрочем, это всегда и сразу бросается в глаза, даже если пара по каким-то причинам и пытается это скрыть.
  Хотя... почему я решила, что в их любви есть какая-то тайна?
  В квартире на третьем этаже нас заждались уже угощения.
  - Ну что, садимся к столу? - весело вздохнула Леночка.
  - Может, подождём ещё немного? - засомневалась я. - Выйдет не очень-то красиво, если почтенный гость подойдёт к объедкам.
  - Так все же в сборе! - удивилась Леночка и рассмеялась, прочитав мои мысли. - Знакомьтесь. Инга. Ирина. Андрей - наш гуру, о котором я рассказывала.
  - Но ему ведь сорок восемь, - не верила я своим глазам.
  - Да, мне сорок восемь лет, - просиял Гуру, радуясь произведённому эффекту. - Но я часто забываю об этом, и вообще живу вне времени. Наверное, потому друзья у меня с каждым годом всё моложе и моложе. Теперь вот докатился и до девятилетних.
  - А почему вы зовёте Андрея гуру?
  - Он исцелил сам себя, - похвасталась Леночка. - Такой уникальный человек наш Андрей, и мы теперь во всём с ним советуемся.
  В подтверждение этих слов Ира энергично закивала головой...
  - Интересно...
  - Это долгая история, - скромно улыбнулся Гуру, - но если вам, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, интересно, могу рассказать.
  - Конечно! - возмутилась я, что меня приняли за притворщицу.
  - О моей жизни можно было бы написать целую книгу, - скромно начал гуру. - Я назвал бы её 'Человек, влюблённый в океан'...
  - Как интересно! - совершенно ИСКРЕННЕ восхитилась я, ведь, если вы помните, мои предки плавали по Волге. - Вы моряк?
  - Да. А это наш красавец лайнер, - улыбнулся краешками губ Гуру и извлёк из потрёпанной рыжей барсетки фотографию, по - видимому, служившую ему талисманом...
  Мы уселись поудобнее, приготовившись слушать...
  - Паруса были нашими крыльями, а море - нашим небом, - начал Гуру свой рассказ. - Но на фотографии видно не всё. Нас сопровождали подводные лодки. Судьбы мира были снова и снова в наших руках. Мы доставляли призывников срочной службы к местам военных действий и забирали демобилизованных солдат на большую землю. Мы были страхом и надеждой. Менялись страны, как декорации на сцене театра. Океан был снаружи и внутри океан, а я всё больше и больше уподоблялся бесстрашным жизнерадостным дельфинам.
  Вы не представляете, что за прекрасный мир пролегает за линией горизонта... Бездонные пучины, пронизанные солнечными стрелами, но даже светило не может их усмирить...
  В промежутках между плаваниями я успел жениться. Нас свело вместе море. Правда, мы плавали на разных лайнерах. Она была певица. Никогда не забуду, как увидел её в порту. Ветер трепал её каштановые волосы, и отдельные пряди казались золотистыми на солнце. Я сразу подумал: артистка. Нет, дело было не в восхитительной фигуре, а, скорее, в той особой манере держаться, по которой сразу видно женщин, которым комфортно в собственном теле. Я сразу почувствовал: Марианне в нём не просто уютно, а восхитительно, и чем больше было направлено на неё взглядов, тем больше раскрывалась её красота, как раковина, внутри которой спрятана редчайшая жемчужина. Она несла себя, как бесценный дар, и в этом не было ни намёка на высокомерие или самолюбование - так могут только птицы и дельфины. То же наслаждение морем и небом, и своим существованием под ним, сквозило в мягкой улыбке и взгляде слегка раскосых глаз цвета морской волны. А я боялся только одного - никогда их больше не увидеть. Но неожиданно девушка мне улыбнулась, и страх отступил...
  Наш медовый месяц длился совсем недолго. Море соединило, море и разлучило...
  Напрасно я уговаривал мою сирену ждать меня дома на берегу, нет, она не хотела быть нормальной женой моряка, и мечтала стать великой певицей.
  Конечно, я ужасно ревновал её к тем, кто аплодировали ей на другом лайнере, где не смолкала музыка. А нашего красавца под белыми парусами звали новые и новые локальные войны...
  А потом, я не знаю, что послужило причиной... Может быть, сдал слишком много крови для раненых, может быть, переохлаждение, может быть, не выдержали нервы, а может и всё вместе, но я узнал вдруг, что значит предательство тела. Оно перестало слушаться меня и стало как будто чужим.
  Помню, я стоял перед длинной лестницей, по которой поднимался и спускался столько раз, и в первый раз в жизни заплакал от бессилия. Но на этом мои испытания не закончились. Даже глаза словно отказывались видеть окружающий мир. Я совершенно ослеп...
  С флота меня, конечно же, списали. Одна радость: Марианна была рядом. К тому времени она была беременна, и в море её укачивало. В общем, мы вдвоём, вернее, втроём, считая нашего ещё тогда не рождённого малыша, приехали сюда, в соседнюю деревню.
  Мои родные сначала были в восторге от Марианны, сравнивали её с женами декабристов. Но самоотверженность ей быстро надоела, и в один прекрасный, вернее, наоборот, момент она сбежала вместе с маленьким сыном...
  
  Андрей сглотнул и замолчал, собираясь с мыслями, а Ирина обняла его за плечи, точно хотела передать свои силы любимому.
  
  - Нет, я ни в чём её не виню, - продолжал Гуру. - Не каждому свойственно самопожертвование. Вероятно, мне нужен был именно такой опыт... Я много думал, почему это случилось именно со мной, и потом вдруг понял, чтобы победить обстоятельства и, может быть, даже время и поделиться опытом с другими. Семь долгих лет я был прикован к постели, а теперь я могу даже танцевать, хотя врачи говорили, моя болезнь неизлечима.
  В этом они были единогласны, а вот диагноз поставить не могли долго. Как оказалось, у меня заболевание иммунной системы - болезнь Бехтерева. По крайней мере, я знал теперь противника в лицо, я перелопатил тонны, наверное, литературы, так что почтальон, тётя Клава, когда приходила в наш дом с очередной кипой газет и журналов, вздыхала с облегчением: 'Наконец-то дошла, дальше пойду налегке'.
  К счастью, руки у меня работали, и мозг я заставлял работать тоже...
  - Но как же вы читали, если вы ослепли? - удивилась я.
  - Первым ко мне вернулось зрение, естественно не само, а после долгих тренировок. Сначала я гонял зрачок, потом делал упражнения на расслабление - это целая система. Но гораздо труднее было встать с постели... А помогло мне, пожалуй, вот что... Во время болезни я понял важную истину: руки опускаются от уныния, и тогда человек идёт ко дну. Пока он борется за жизнь - он на плаву... И я вспоминал игру волн и дельфинов, их свободное скольжение в бесконечном пространстве воды, танец чаек... Я вспоминал себя подростком на занятиях бальными танцами, пышные белые юбки девочек... Помнишь, Ир?
  Ирина с любовью посмотрела на Андрея:
  - Конечно, Андрей! Как же ты красиво рассказываешь!
  - А как он пишет! - причмокнула Леночка. - Мы в школе даже переводим отрывки из дневниковых записей Андрея на немецкий, и хотя в них много слов, которые не учат в школьной программе, - особенно красивые об океане и тот, о кентаврах, но... детки мои справляются!
  - У тебя удивительные детки, - мягко улыбнулась Ирина.
  - Что правда, то правда... Я, знаешь, что заметила... Сейчас всё больше необыкновенных детей, потенциальных гениев. Особенно в России.
  - И балбесов полно! - махнула рукой Ира, работавшая учителем сольфеджио в музыкальной школе.
  - И балбесов, - не спорила Лена. - И всё-таки... Причём, не знаю, может, совпадение, конечно, но почему-то в сельских школах, как наша, талантливых детишек больше.
  - Елена Дмитриевна! Всем же давно известно, что ваши ученики - самые лучшие! - широко улыбнулся Гуру. - Не дети, а дети-индиго!
  Ира снова посмотрела на Андрея и тряхнула вдруг кудряшками:
  - А хотите познакомиться с кентавром?
  Я ждала, наверное, этого предложения.
  - Конечно, хочу! - не стала я уточнять, кто такой кентавр, чтобы не испортить впечатление от сюрприза.
  И мы тут же отправились на машине Ирины из одних гостей в гости другие.
  
  Приехали мы, как я и ожидала, в соседнюю деревню, где жил на берегу реки, но, разумеется, в доме, Андрей.
  Домик был простой, одноэтажный, а Кентавр оказался всего-навсего пони.
  - Привет, царица пони - шутливо поприветствовал Ирину кучерявый конюх Антон, словно сошедший со страниц старинных романов.
  Такой же несовременной грубоватой красотой обладал и его младший брат Матвей, объезжавший вдали на лугу жеребца.
  - Так он меня величает, - по-кошачьи выгнула спинку и запустила руку в роскошь на своей голове Ирина.
  Конюшня находилась рядом, и принадлежала тому самому господину И., которого упомянул в дневниковых записях о неких кентаврах Андрей.
  - Пойдёмте пить чай, - пригласил Гуру нас в дом. - Я, знаете ли, заядлый чаёвник.
  Ира то и дело беспричинно хохотала, срывала с деревьев красные, жёлтые листья и тут же подбрасывала осенние букетики в воздух.
  В общем, вела себя, как маленькая девочка в деревне у бабушки.
  Я тоже та ещё любительница чая, но чай люблю хороший, приготовленный с душой.
  У Андрея он был немыслимо ароматен - даже трудно представить, как он так со вкусом и умело, как талантливый композитор, соединил ноты трав в одно виртуозное целое. Музыку луга и леса.
  - Вы играете и на баяне? - заметила я в углу на комоде старинный инструмент.
  - Давно уже не брал его в руки, - признался Гуру. - А в последний раз на нём играла Женя.
  Ира кивнула, видимо, знала, о ком речь, а я, конечно же, тоже хотела быть в курсе.
  - Женя - особенный человек в его жизни...
  Видимо, Ире хотелось, чтобы Гуру рассказал мне о ней...
  - Я тогда только-только начал снова делать первые шаги, а тренажёром мне служили порожки возле дома, как на меня обрушился новый удар. Пришла телеграмма от родственников жены. Марианна погибла, утонула при невыясненных обстоятельствах. Я должен был взять на себя заботу о сыне, а не мог толком позаботиться даже о самом себе, правда, кое-как обходился уже без помощи родственников, но до полного выздоровления по-прежнему было ещё далеко. Это порой приводило в отчаяние. Но мы всё же справились, сейчас у сына всё хорошо, он учится в Москве. А спасла меня... маленькая девочка...
  - Девочка? - удивилась я.
  - Да-да. На первый взгляд она совершенно не была похожа на спасительницу. Помню, я кое-как доковылял на костылях до двери, мысленно сетуя на то, кого это принесло в мою берлогу. Звонил, между тем, этот кто-то довольно настойчиво. Но когда я увидел незваного гостя, у меня отпала всякая охота давать отповедь нахалу, дескать, незачем беспокоить умирающего человека.
  Я помню её, как будто мы попрощались минутку назад - девятилетнюю худышку в засаленном пальто. Запах немытого тела выдавал, что бедняжка скитается уже давно.
  Девочка молчала, и я молча предложил ей войти.
  Торопливо, точно я мог передумать, она последовала за мной на кухню. Отбросив костыли, я принялся ставить чай, совершенно не думая о собственной боли.
  - Как тебя зовут? - спросил я девочку.
  - Женя, - чуть слышно ответила она.
  Первая мысль, которая пришла в мою тогда ещё не очень светлую голову была 'Убежала от родителей'. Но, оказалось, мамаша с папашей даже не заметили, что ребёнок ушёл из дома.
  - Я не могла больше там оставаться, - всхлипывала гостья. - Когда они трезвые, они оба хорошие, а когда пьют - кричат на меня, а в этот раз папа ударил меня об стену, хотя я не сделала ничего плохого, и мама не заступилась.
  - Если они снова начнут пить, не ходи по улицам, а сразу иди ко мне. Хорошо? - настоял я.
  - Хорошо, - согласилась девочка.
  С тех пор она часто приходила ко мне, даже когда родители были совершенно трезвыми.
  Мы пили чай и разговаривали. Я говорил ей, что обязательно поправлюсь, а она делилась со мной своими надеждами, мечтами, а однажды призналась, что хотела бы научиться играть на каком-нибудь музыкальном инструменте. И я пообещал ей, что если она поступит в музыкальную школу, я подарю ей свой баян.
  Через неделю Женя сообщила мне радостную новость: она успешно прошла прослушивание, а теперь хочет записаться ещё и в танцевальную школу.
  Я и сам едва не затанцевал от радости: все успехи моей маленькой подруги я воспринимал как свои собственные.
  - Молодец! - похвалил я. - Как и обещал, дарю тебе баян.
  - Нет, - засмущалась вдруг девочка, - я возьму его на время, пока учусь играть, а потом верну.
  - Я всё равно на нём давно не играю, - успокоил я Женю.
  Потом она долго не приходила, и это было даже хорошо, потому что означало, что ей есть куда пойти и чем заняться.
  К тому же, на душе у меня было спокойно.
  Она пришла через год, уже подросшая маленькая барышня. На ней было всё то же пальтишко, но в глазах было счастье, а в руках она держала мой баян.
  - Пришла вернуть, - улыбнулась она с порога. - И попрощаться.
  - Ты уезжаешь? - удивился я.
  - Да, - снова улыбнулась девочка. - Я буду учиться в Москве.
  - А родители знают? - насторожился я.
  - Я была в Кремле, туда приглашали только самых лучших учеников, - похвасталась Женя. - И там познакомилась с одной доброй учительницей. Она и обещала всё устроить...
  Женя обещала мне написать из Москвы, и вскоре исполнила обещание и прислала свою фотографию.
  Мне тоже было, что рассказать моей маленькой подруге. Незадолго до этого я в первый раз после того, как слёг, выбрался из дома, да ни куда-нибудь, а на встречу одноклассников...
  - К счастью, я тоже приехала на эту встречу, - многозначительно посмотрела на Андрея Ира.
  - Вы там, наверное, играли на баяне или... гитаре, - перевела я взгляд на другой инструмент, висевший на стене.
  - Что вы! - всплеснула руками Ирина. - Он едва передвигался на костылях и повторял одно и то же 'я буду танцевать'.
  - А до этого я долго сидел в парке перед школой, не решаясь войти внутрь. Я чувствовал себя как лектор, которому предстоит выступать перед аудиторией голым. Наконец, я решился... И я напрасно боялся, никто не смотрел на меня с жалостью, а просто были рады видеть через столько лет. А Ира даже пригласила меня по старой памяти на танец. Я растерялся, конечно: 'Но я же не могу', а она пообещала: 'Мы обязательно с тобой ещё станцуем'.
  - И была права! - принялась Ира подливать нам чаю, намекая тем самым, что пора бы сделать паузу на перекус.
  Бутерброд со всем коварством бутерброда выскользнул из рук Гуру и плюхнулся (именно!) маслом и рыбой вниз.
  - Молодец, Андрей! - похвалил он вслух сам себя. - Есть повод сделать пару лишних движений и, вот ведь в чём счастье, я могу их сделать. Видите? - улыбнулся он ещё шире. - Мне это совершенно не сложно и даже приятно!
  - Андрей, покажи Инге фотографии с той самой встречи одноклассников, - увела Ирина разговор в сторону от неловкости. - Она, наверное, и не поверит, что ты сейчас и ты тогда - это один и тот же человек.
  Он послушно взял с подоконника ту же барсетку, в которой, видимо, хранилось сокровенное.
  - Здесь я танцую в первый раз после моей болезни, - улыбнулся он любимой.
  Действительно, он выглядел теперь гораздо моложе, чем на той фотографии, на которой держал за руку грациозно изогнувшуюся в танце Ирину.
  - А вот, кстати, Женя, - протянул мне фотографию улыбающейся темноволосой девочки в платье цвета индиго.
  Вы, наверное, и сами уже догадались, что Женя и Евгения Евгеньевна из 'Школы Радости' - одно лицо.
  Очень странно... Мне всё реже встречаются люди от мира сего и всё чаще иные. Я не знаю, что бы это значило. Неужели последних - 'не от мира сего' - стало больше, а уходящий изменчивый мир остаётся только на киноэкранах, но и там ведь только роли?..
  А может, я внедрилась туда, куда внедряться меня не просили. За этим обычно следует расплата или награда, и я, конечно, выбираю последнее.
  Ход моих мыслей нарушил стук в дверь. Точнее, три коротких, но увесистых удара, произведённых, явно, только для приличия, потому что дверь тут же со скрипом распахнулась.
  - О, привет, Кентавр! - обрадовался Гуру.
  - Кентавр? - удивилась я.
  Всё, связанное с кентаврами, не могло не возбудить моё любопытство.
  - Потому что я всё время на лошади, - мрачно объяснил происхождение прозвища коренастый смуглый юноша с курчавой шевелюрой и чёрными глазищами.
  - Да он практически сросся с нею, - засмеялась Ирина. - Русик, где твоя вторая половина?
  - Милка, что ли? - Кентавр обнажил в ухмылке нехватку переднего зуба в верхнем ряду. - Какая из них?
  - У него их две. И лошадь, и жену Милками зовут, - пояснила Ирина.
  - Наверное, лошадь в честь любимой и назвал, - предположила я.
  - Не-а, - удивил Русик. - Это жену в честь Милки Милой зову, а так она у меня Людмила.
  Он громко и натянуто рассмеялся, приглашая оценить его шутку.
  - На самом деле он добрый, - заступилась за гостя Ирина.
  - Кстати, шикарно выглядишь, - подмигнул ему Гуру и рассмеялся.
  Кентавр засмеялся тоже, на этот раз от души.
  Похоже, 'шикарно выглядишь' было каким-то паролем, и я вопросительно посмотрела на Ирину.
  Я не ошиблась.
  - Приготовьтесь услышать ещё одну историю исцеления, - подмигнула она.
  Начал Кентавр рассказ довольно сбивчиво. Видимо, воспоминания по-прежнему тяготили его, возвращали к тому, о чём хотелось бы просто забыть. Поэтому мне приходится передавать его слова в художественной обработке.
  
  ...Оля целовалась с другим. Теперь это не имеет никакого значения, но тогда было очень важно. Тогда было очень больно.
  Как звали того, другого? Кажется, Денис. Но не все ли равно?
  Было темно. И почти октябрь. Последние дни сентября, присыпанные опавшими листьями.
  Нужно было забыть. Заглушить боль. Сесть на мотоцикл и ехать навстречу осенним сумеркам.
  Тревожный ветер бил в лицо. Тревожный ветер шелестел пожухлой листвой.
  Ехать навстречу шелестящей ночи.
  Яркая вспышка разбила темноту. И за секунду перед ней еще одна вспышка: 'ТОРМОЗ!' Мысль погасла, врезавшись в дерево. Осенний ветер провалился в нестерпимую боль.
  Руслан открыл глаза и увидел белый потолок. Нестерпимо белый потолок.
  Женщина в белом халате. И еще одна в белом... Это же мама!
  Мама, что случилось? Не плачь, не надо.
  Свет. Струится в окно. Привычный, прозрачный. Но только зачем он струится, если всё кончилось? Вспышкой света и мраком, разлетевшимся на осколки.
  Оля... Доктор, мама, что со мной?
  Жизнь раскололась о дерево на две половинки. И каждая из них - боль, которой не будет конца. Но еще хуже - странное, пугающее ощущение во всём теле - отсутствие всяких ощущений.
  - Доктор, скажите, я буду ходить?
  Пересилив белую нестерпимость, пациент реанимации попытался оторвать голову от подушки и от новой вспышки, разлетевшейся на осколки, потерял сознание.
  
  Оля пришла через несколько дней. Всё та же, но немного другая. Ах да, дело в чувстве вины. Но жалость уже ни к чему.
  - Прости меня...
  И это тоже не имеет значения. Только хочется отвернуться к стене, закрыть руками уши, а можно только закрыть глаза.
  - Не закрывай глаза. Пожалуйста! Послушай! Я не люблю его! Никогда не любила...
  Любовь - теорема, требующая доказательств, и Оля её доказывала, просиживая дни и ночи напролёт у постели Руслана. А он был единственным, кто, видя эту самоотверженность, оставался к ней равнодушным...
  
  - Гуру Андрей, рассказывай дальше сам, у тебя это лучше получается...
  - Так и быть, - весело вздохнул Гуру. - Я думаю, Оля поступила честно, и не смотри на меня так, Русик...
  Андрей спокойно выдержал взгляд, в котором заметалось столько самых разнообразных чувств, что трудно было отделить какое-то одно, как языки огня из пламени.
  - Или ты думаешь, лучше было бы, если бы она продолжала малодушно за тобой ухаживать? Да-да, Руслан, не путай малодушие и милосердие.
  - Тогда бы вы не были сейчас с Людмилой, - сделала я вывод за него.
  - Людмила - удивительная женщина, - пробурчал Руслан.
  - Как вы уже догадались, Инга, Оля уступила место у постели больного другой девушке, давно уже любившей его. Да, таков наш Руслан, даже в таком состоянии оставался магнитом для женщин и человеком колоссальных, да-да, Руслан, КОЛОССАЛЬНЫХ возможностей, хотя на тот момент и сам не знал об этом. Но если бы Оля не оставила Русика тогда, вряд ли он сейчас был бы здесь, с нами. Не правда ли, Русик?
  - Да, я думал, мне уже никогда не подняться с постели...
  - Но Люда считала иначе, - патетично поднял вверх указательный палец Гуру. - Потому и пришла ко мне... 'Как повезло этому парню', - подумал я тогда, девушка, которая так любит, способна сотворить настоящее чудо, так ведь не только в сказках бывает, но и, сколько раз убеждаюсь, и в жизни.
  'Только вы можете ему помочь', - начала она. Люда знала, что мне удалось исцелиться, потому так была уверена, что я тот человек, который им нужен, и мы пошли к Руслану в дом.
  Как я и ожидал, я увидел человека в таком же состоянии, в каком сам был недавно.
  'Шикарно выглядишь', - поприветствовал я его с порога, за что получил такой взгляд, будто меня хотели разорвать на куски...
  - Было дело, - виновато, но весело рассмеялся Руслан. - А потом ты сказал, что принёс мне подарок, и я удивился, какой ещё подарок. Меня тогда ничто не радовало.
  - Во всяком случае, мой подарок тебя удивил и вывел из ступора...
  - Что же это было? - им удалось-таки меня заинтриговать.
  - Эспандер! - довольно ответили они почти одновременно и оба засмеялись.
  - Эспандер? - удивилась и я.
  - Именно! - ещё более радостно подтвердил Руслан. - А представляете, в каком шоке был я! Я спросил: 'И что мне с ним делать?'. И Андрей показал мне, что с ним делать, как будто я не знал и без него. Но я уже не думал, что он издевается надо мной, хотя ещё не верил в себя так, как верил в меня Андрей. Никогда не забуду, как он сказал простые слова, но они мне и помогли. 'Ты можешь, и я в тебя верю'. И я ведь, действительно, смог. Я даже езжу на лошади, но это уже Милкина заслуга!
  - Какой из них? - хихикнула Ирина.
  - Обеих, - пошутил Гуру.
  И всем было весело и вообще замечательно.
  - Я вот зачем пришёл, - спохватился Кентавр.- После дождя опять пробегали кентавры...
  Наверное, я даже вздрогнула от неожиданности, это как если в большой компании совершенно незнакомых тебе людей кто-то вдруг отчётливо произносит твою фамилию и имя.
  Андрей кивнул и усмехнулся.
  - Они всегда пробегают после дождя...
  Заговорщицкий тон не допускал уточнений, тем более третьего лица, и всё же, очень рискуя показаться невежливой, я вмешалась:
  - Пони?
  Опасаясь, видимо, натиска с моей стороны, Кентавр поспешил откланяться.
  Гуру, к моей огромной радости, оказался не столь жестокосерд.
  - Точно также как я невольно стал, как они говорят, гуру для Руслана, есть свой наставник и у меня, - начал издалека. - Он избегает обычно общения, но на свой страх и риск я познакомлю вас с ним. И хотите, скажу, почему я сделаю для вас исключение?
  Я благодарно кивнула.
  - Потому что я чувствую в вас ту жажду истины, не помочь утолить которую более жестоко, чем не дать немощному воды... И я знаю, кто ответит на ваши вопросы...
  Как же он был прав... Не будем уточнять, что жажда истины имеет и более прозаичное название - любопытство.
  - Андрей, неужели это те самые кентавры, о которых вы писали? Вы, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, видели их?
  Гуру кивнул.
  - Скажу даже больше, у меня даже есть свидетель, правда, это было не здесь...
  - Тот самый господин И.? - догадалась я.
  Гуру снова ограничился степенным кивком головы, но это уже не имело такого уж большого значения: разгадка всё равно была близка.
  - А как зовут Вашего наставника?
  - Василий Васильевич П-ий...
  
  К Генералу мы снова поехали на машине Чевычелова, правда, уже на новой, слегка подержанной иномарке.
  Чевычелов нашёл-таки своё сокровище в деревнях, причём, да, с моей помощью. А зовут это сокровище Лена.
  Не знаю, как она разглядела в нём с первого взгляда такие черты как самопожертвование, благородство, неординарность. По-моему сочетанием таких замечательных черт в одном индивидууме может похвастаться только Макс...
  Да, надо признать, насчёт Чевычелова я всё-таки ошиблась. Журналист из него получился, и сейчас он редактор районной газеты, думаю, единственной в мире, где есть колонка 'В мире', что называется, из первых уст, - с зарубежных сайтов и блогов.
  О заброшенных деревнях Чевычелов, конечно, больше не пишет. Всё больше - о процветающих, что, впрочем, для меня же лучше.
  Леночка вдруг как-то ещё больше помолодела, а Чевычелов, напротив, посолиднел и даже посерьёзнел. В общем, как ни странно, получилась очень даже гармоничная пара.
  Иры с нами не было, она занималась более важными, разводными делами, уже давно она состояла в браке только формально.
  Не зря, значит, мне показалось, что есть в их с Андреем любви какая-то тайна.
  Лена, само собой, поехала с нами.
  
  С господином И., о котором писал Гуру в дневнике, как выяснилось, мы были шапочно знакомы. Правда, имени его я не знала, а зовут его, нарочно не придумаешь, Иванов Иван Иванович.
  Я тоже удивилась, когда услышала, но удержалась, чтобы не спросить: 'А как вас зовут на самом деле?'.
  Его, действительно, зовут именно так.
  Узнала я его не сразу, не смотря на то, что возле его дома паслась та самая кобыла, но мало ли похожих лошадей?
  'Без особых примет' - так на языке криминалистики говорят о таких лицах довольно правильного овала с небольшими глазами, носом среднего размера, обыкновенным ртом. Роста Иван Иванович тоже среднего и средней полноты. Лысоватый шатен. В общем, в толпе я бы его не узнала, он же нас с Чевычеловым узнал с порога:
  - А говорили, дом приехали покупать, - покачал головой, решив, что уличил нас во лжи.
  - Мы не говорили, а просто не отрицали, - я прекрасно помнила тот разговор, тем более, что сразу записала его, и моя совесть была чиста.
  - Что стоять? - вспомнил он о гостеприимстве. - Добро пожаловать в дом, чай уже закипел.
  Жил господин И. скромно, можно сказать, аскетично, но большой стол в гостиной говорил о том, что когда-то дом наполняла гамом большая семья. Теперь же наводила на догадки только фотография на стене двух сорванцов-близнецов с озорными взглядами и непослушными чубами.
  - Да, это мои сыновья, - ответил на мой, по-видимому, не в меру любопытный взгляд господин И. - Бывшая жена забрала их с собой в город, решила, что детям здесь не место.
  Иван Иванович грустно умолк, как прячется вдруг в панцирь виноградная улитка, невольно демонстрируя тем самым неуместность дальнейших расспросов.
  В этом и не было особой необходимости, так как всех нас сейчас в гораздо большей степени занимала другая фигура, которая вот-вот должна была появиться.
  Видимо, пунктуальность не входила в число достоинств Генерала, личность которого с каждой секундой становилась всё таинственнее, судя по тому, что брови господина И. сдвигались всё сильнее по мере того, как стрелки больших настенных часов дальше и безвозвратнее уходили от назначенного часа Икс.
  Леночка пыталась заполнить неловкую паузу обычными чайными разговорами, но кроме Чевычелова никто её не слушал.
  Наконец, когда мы без толку прождали целый час, Иван Иванович встал из-за стола.
  - Наверное, что-то случилось, - изрёк он беспокойно. - Пойду пока один, проверю, в чём дело.
  Разумеется, мы навязали ему свою компанию, в которой не я одна страдала любопытством.
  Листья, лениво стряхивали капли недавнего дождя, как будто оплакивали ушедшее лето.
  По дороге Гуру рассказал мне кое-что о Генерале, чтобы я имела хотя бы приблизительное понятие, с каким человеком мне предстоит встреча наконец-то уже совсем скоро.
  Как вы уже поняли из записей Гуру, познакомил его с Генералом господин И.
  Андрей часто и до той своей первой и единственной короткой встречи с кровным родственником тётушки Алисы видел Ивана Ивановича в конюшне, но никогда не был у него дома. А побывать ему там хотелось прежде всего потому, что он не раз слышал от господина И., что тот знаком с неким необыкновенным человеком, который живёт в совершенно необыкновенном месте, где происходят самые настоящие чудеса. При том, что он никогда нигде не учился, он, образованнейший человек, потому что черпает информацию непосредственно из информационного поля, и тайны природы постигает не по книжкам...
  - А давно в этих местах стали появляться кентавры? - я подумала бы, что Гуру и господин И. меня разыгрывают, если бы на их лицах было не такое сосредоточенное выражение.
  - Где-то пару лет назад... - ответил Андрей.
  - И зачем же Генерал, которого вы зовёте Великим Гуру, хотел встретиться с вами?
  - Он сказал мне одну только фразу... - Андрей выдержал паузу, собираясь, видимо, с мыслями. - 'Я слышал, ты потерял когда-то целый мир, но ты один из немногих обрёл Вечный Дом уже здесь, на земле, так раздели эту радость с другими, со всеми, с кем только сможешь, и не ищи разгадку...'
  - Здесь кто-то был, - определил по дороге по каким-то одному ему ведомым приметам господин И.
  Вскоре присутствие посторонних стало очевидно и нам: вдали у обочины серебристыми боками поблёскивал фольксваген.
  Иван Иванович стал стараться ступать осторожнее, а следом за ним начали красться и мы.
  Так мы и подошли, пробираясь между капустными грядками, к знакомому дому.
  Нас здесь явно не ждали. Мы лишь успели заметить, как мужская фигура метнулась издали в окошке и скрылась в овраге.
  - Далеко он не уйдёт, - уверенно вошёл в дом Иванов. - Я буду ждать его здесь
  В углу затаилась улика- лопата.
  - Так я и знал, - покачал головой Иванов.
  - Знали что? - не терпелось мне узнать скорее разгадку.
  - Я же говорил вам, Инга Николаевна, но вы мне тогда не поверили, - напомнил Чевычелов о призрачных залежах. - Здесь вечно полно людей с биолокационными рамками. Так вот почему он, - Иванов получил презрительный взгляд, - так убеждал нас уезжать поскорее, ещё и небылиц придумал, и этот фокус с яблоком подстроил.
  - Да, - проигнорировал его слова Иван Иванович. - Женщинам я бы посоветовал вернуться в мой дом.
  Но, конечно, ни я, ни Лена не из тех прекрасных дам, которые будут, умирая от любопытства, отсиживаться в стороне, когда самое интересное разворачивается где-то рядом.
  - Ладно! - махнул рукой Иванов. - Делайте, что хотите.
  И, поразмыслив, что в дом его таинственный гость может и не вернуться, мы с Леной и Чевычеловым, отправились обратно на дорогу, а гуру предпочёл остаться с Иваном Ивановичем в заброшенном доме.
  - Чувствую, Генерал где-то рядом и ему может понадобиться моя помощь... - застыл на пороге Андрей.
  Хотелось бы и мне иметь таких же преданных благодарных друзей. Всё-таки Андрей - необыкновенный человек со светлым и чистым взглядом карих глаз, хоть и неким пафосным сумбуром в умной голове, но, может быть, Ира, покончив с разводом, выведет его из эзотерических дебрей...
  Мы вышли из яблонь и капусты на дорогу, где когда-то богатыри поджидали разбойников, а разбойники - честной богатый люд.
  Но время им судья...
  - Смотрите, Инга Николаевна, Лена, откуда к нам гости пожаловали, - присвистнул Чевычелов, разглядывая номера.
  - А вот, кажется, ещё один гость, - перевела Леночка взгляд на выехавший из-за поворота джип, за рулём которого восседав красавчик, в котором не смотря на очки-авиаторы и даже благодаря отчасти им, я узнала родича Кен Тавра.
  - Ба! Какая встреча! - воскликнул он, выходя на дорогу.
  - Да уж, неожиданная, - согласилась и я.
  - И братец Петруша уже здесь, - многозначительно посмотрел на автомобиль с родными номерами, а через минуту, как разбойник на клич Соловья Разбойника вышел и сам Пётр
  - А ты здесь что делаешь? - удивился в первую очередь появлению Кена.
  - Решил дополнить генеалогическое древо, - цинично сострил тот.
  - Или отыскать клады Генерала?
  - Не думаю, что у него были клады, судя по тому, какой он был человек. А вот Соловей Разбойник очень может быть и зарыл здесь что-нибудь, - обвёл взглядом окрестности Кен. - Слушай, а самого Генерала ты видел?
  - Не видел, - вздохнул Петруша.
  - А давайте позовём его... - захохотал Кен. - Э-ге-гей! Генерал!
  - Ге-не-рааал! - подхватило Лесное Эхо.
  - Соловей Разбойник, выходи! - захохотал вместе с Эхо.
  - Соловей Разбойник, выходиии! - подхватило Лесное голосом Кена.
  - Нет, вы как хотите, а я отсюда никуда не уеду, пока не встречусь с ним! - уселся он на обочину и вдруг, засунув в рот два пальца, засвистел напару с Лесным Эхом по-разбойничьи на всю округу.
  Не долго раздумывая к ним присоединился и Петруша.
  - Ребята, прекратите! - зажала ладонями уши Леночка и вдруг завизжала громче всех.
  Из дупла большого дуба у дороги показались ноги, а за ними и весь бодрый коренастый старик в порядком изношенной одежде.
  - Сколько родни сразу, а то всё поодиночке, да поодиночке, - сел на землю рядом с Кеном.
  - Неужели собственной персоной? - присвистнув, поднялся тот и снял картинно бейсболку, как будто она была шляпой с пером, а он, соответственно, мушкетёром.
  - Не похож? - растянул в улыбке губы человек с седой бородой и мудрыми весёлыми глазами, в общем, такой, каким я представляла Гуру Андрея...
  - Кто, интересно, за чем? - стал сердитым взгляд Генерала. - Кто за деньгами, кто за славой? Ради красного словца не пожалею и отца...
  Последнее, вероятно, относилось ко мне.
  - А что, интересно, наконец, узнать, ху из ху, - предвкушал что-то забавное Кен.
  - А кому-то и того, и другого - и побольше, - проворчал Генерал.
  - О, дайте мне денег и славы! - театрально воскликнул Кен.
  - Даже кентавров в наш лес приволок, - покачал головой Генерал.
  - Какая прелесть! - так и засветился фонариком Кен. - Он верит в кентавров! Схлестнулись два века - прошлый и нынешний.
  - Хватит ёрничать, - одёрнул Генерал. - Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.
  - Каких ещё кентавров? - заволновался Петруша. - Нам тоже хотелось бы понять...
  - Таких же кентавров, как я, - и не думал прекращать ёрничать Кен.
  - Даа, где б мы ещё вот так схлестнулись, то десять лет никого, а то каждый год новый родственник, - протянул Петруша, не знавший или забывший о комбинации мыслеобразов, которая приводит людей в то или иное место. - И что же есть клады в здешних краях?
  - Есть да не про вашу честь. Ты вообще, кажется, в Африку лететь собирался... Или это так, для отвода глаз? - набросился Кен Тавр.
  - Не для отвода. Полечу в ноябре. Олег сейчас в Париже срочными делами занимается...
  - В сезон дождей, значит, - выпятил нижнюю губу и покачал головой Кен.
  - А зачем этот фокус с кентаврами? - интересовало меня больше всего.
  - Ясно зачем, чтобы местные подальше от кладов держались, - смерил Кена презрительным взглядом Павлуша. - И со змеями теперь мне тоже всё ясно, откуда эти слухи расползлись о магическом круге. Ищешь клады воеводы?
  - Ба! - не остался в долгу Кен. - Так вот кто, значит, здесь до меня побывал, народ ряженым генералом пугал.
  - Вот только не надо думать, что все идиоты! - не принял Петруша обвинения. - Всем и так уже ясно, кто здесь устроил реалити-шоу с участием мифологических героев! Кентавров привёз, и Генерал твоих рук дело...
  - Не привозил я кентавров, - стоял на своём, довольно ухмыляясь, Кен. - Аппаратуру, да, привозил, и дыммашину... (Новейшая, кстати, модель - хочешь - лёгкий туман, хочешь лондонский смог, а хочешь - так объёмные фигуры...) И генератор пены... Сейчас бы это оборудование тому студенту ди-джею Кену, какие бы я устраивал party!
  Кен мечтательно закатил глаза, представляя иной и, вероятно, не менее успешный сценарий своей судьбы, но Чевычелов вернул его в заброшенную деревню.
  - Откуда же взялись кентавры? Из лесу, что ли? Да и местные говорили, что РЕБЯТА приезжали, - вспомнил прошлогодний разговор.
  - Приезжали с оператором и художником по свету, очень толковые ребята, с ними и делали тот, первый фильм, который произвёл фурор на фестивале... Много людей с собой не брали, чтобы не привлекать к себе внимание. А кентавры - ваши, местные, - расхохотался Кен. -
  - То есть как? - нахмурилась Леночка
  - Всё очень просто... Здесь недалеко что-то вроде любительской конной школы, вот я и предложил ребятам подзаработать - два брата там есть, колоритные такие оба, Антон и Матвей, хоть в кино без грима снимай. Как увидел их, так и решил, что будут кентаврами.
  - 'Будут кентаврами'! - передразнила Леночка. - Это что за бесплатное представление, молодой человек, вы здесь устроили?
  - Правильно подметили! - не стал отпираться Кен. - Представление, к тому же, заметьте, бесплатное. А вот люблю я из ничего делать праздник! Всего-то и требовалось - грима и дыма побольше, чтоб не видно было, где кончается человек и начинается конь, и прочие световые спецэффекты, местечко потаинственнее... По всей России такие искали места, где клады зарыты, а идея нового фильма пришла уже здесь... Природой навеяно, да и просто оторваться захотелось... Может, у меня в роду лицедеи были! Не слышал, Петруша, такую историю, как когда-то в наше село забрели скоморохи, и, вроде бы, кто-то из них, и осел на той земле... Кто знает, кто знает... А кони, так и думал, не в этой, так в соседней деревне найдутся. Голова коня в дыму, только круп и голова всадника видны, а кругом туман да степной бурьян, вот издали и кажется - кентавры...
  - И поэтому они каждый раз появлялись после дождя? - догадалась я.
  - Да, это идеальная погода для кентавров, - широко улыбнулся Кентавр. - В дождь весь дым смоет, а в солнечную погоду странно смотреться будет - что там клубится... А так самое оно. Конечно, со светом повозиться всё-таки пришлось, но как натуралистично получилось... Мы, признаться, и сами не ожидали, что даже в жизни, а не только после монтажа кентавры будут смотреться, как живые...
  - Да уж, - проворчал Генерал, - я даже и не сразу заметил, все эти устройства для фокусов...
  - Ага, Дэвид Коперфильд с гастролями приехал! - сел на траву Петруша.
  - Снимали бы своих кентавров на киностудии... - не унималась Леночка. - Здесь у нас люди в основном пожилые, иного от ваших кентавров и инсульт может хватить.
  - Да мы же всего пару раз, и то сразу после дождя, когда все дома сидят, - оправдывался Кен.
  - Пару раз появились, и, пожалуйста, вот вам первое место на кинофестивале! - продолжал обличать Петруша. - Зачем им киностудия? Им нужны кентавры в ЖИВОЙ природе!
  - И займём! - не стал отпираться Кен.
  - Зато капусту мою больше не трогают... - улыбнулся Генерал. - С кентаврами это вы хорошо придумали... Не надо больше по ночам на дорогу выходить в генеральской шинели...
  - Вот это семейство! Одни актёры! - присвистнул Кен. - Да мы такие бабки могли бы зашибать!
  - А где же вы взяли костюм генерала? -удивлений в последнее время столько, что удивляться я уже перестала.
  - У нас здесь этой старины! - махнул рукой генерал. - На целый музей, ещё и осталось. Вот когда создавали музей, перерывали сундуки и чердаки, Иван Иванович, представьте, и нашёл в одном уже тоже заброшенном доме вполне ещё пригодную шинель и фуражку. И решил подарить его мне, а не музею... Вместе со старинным сундуком, в овраге его и храню, а надеваю по особым случаям... Он мне часто делает подарки. Без друга в глуши пропадёшь, тем более всю жизнь один бобылём, с тех пор, как без родителей остался... А вот и Иван Иванович с моим новым другом, - подмигнул подошедшим. - Вы пропустили самое интересное...
  - Самое интересное, где нашёл свой последний приют Генерал, - возразила я.
  - Хотелось бы и мне узнать ответ, - вздохнул Василий Васильевич. - После того, как мой отец покинул усадьбу, картины разошлись по музеям, а челядь разбежалась кто куда. А поселился он здесь не один, а с Марфой...
  - С той самой кухаркой? - удивилась я.
  - Да, да, - усмехнулся Генерал. - Тем самым заодно наставил рога своему заклятому врагу Тимофею, но главная причина была не в этом. Читала сказку Салтыкова-Щедрина 'Как один мужик двух генералов накормил'?
  - Читала... - удивилась я такому повороту беседы. - И мультфильм смотрела в детстве.
  - Так вот, - продолжал интриговать новообъявленный Генерал. - Отец эту сказку знал, можно сказать, наизусть... Сказка - ложь, да в ней намёк. Салтыков-Щедрин был не дурак, умный был дядька. Генералы они ведь сами готовить-стирать-убирать не привыкли. Если только война. А в мирное время - увольте. Вот и послал Василий тайком в усадьбу за мамой.
  - А Аннет, значит, в монастырь не ушла?
  - Не взяли её в монастырь, слишком избалованна и своенравна. И вернулась она к Тимофею, но усадьбу вскоре изъяли, а там и революция. Уж не знаю, был ли ей с милым рай в шалаше, но двое деток всё же родилось - Катерина и Лев...
  Так вот, значит, откуда желание тётушки Алисы взгромоздиться с ногами на трон. Генеральский повар, значит, постарался.
  Отец первое время частенько маму тайком отсылал разузнать, живы ли - здоровы его дети. А потом у него здесь поздняя любовь началась, мама, плакала, конечно, и мы уехали в другую деревню. Долго отец на одном месте не жил, точно всё время бежал от кого-то. Так и кочевали мы из деревни в деревню, а выбирал он самые заброшенные, и однажды оставил нас с мамой в глуши, недалеко от здешних мест, и отправился на поиски не то потерянного рая, не то последнего вечного дома... А это место часто вспоминал, эхо здесь какое-то особенное, помнит всё, от сотворения мира, и вода чудотворная, потому и чудеса здесь случаются... Где ещё век доживать, как не здесь?.. Только прошлое покоя не давало, как будто это я был виноват, - бросил взгляд на гвоздь, где больше не было картины.
  Но прошлое я унесла с собой. Аннет рассеялась потомками по свету. А Александр... Женился бы на кузине, и были бы другие дети, другие внуки, но для чего-то нужно было прийти на землю тётушке Алисе, её правнукам, которые уже ожидают в Вечном Доме своего времени прийти на землю со своей миссией.
  И если бы Александр не сделал свой страшный выбор и удержался на витке жизни?..
  Но это то, что скрыто даже от индиго.
  Мои мысли увязли в тумане, который стал таким клубящимся и гулким, как будто само Лесное Эхо поднялось из оврага и обрело свой собственный голос, и он ещё несмело рассыпался по одичавшей деревне, полям и лугам вокруг колокольчиковым смехом. Воздух ещё больше сгустился вдали, и я даже зажмурила глаза, не веря им вполне.
  Вдали на том самом поле, где мы с Чевычеловым видели белых цапель, бежали друг за другом...
  Да... кентавры бежали по мокрому лугу и издалека показались мне несимпатичными, но с этим надлежало мириться: всё-таки они были проводниками между мирами...
  Первый был черноволос, с бородой. Второй, совсем юный, с волнистыми светлыми волосами, у обоих они, кстати, были необыкновенно длинными и густыми.
  - Вот это да! - присвистнул изумлённый Кен, а кентавры не обращали на нас ровным счётом никакого внимания, как будто мы находились в другом измерении, откуда, впрочем, могли их видеть, а они нас - нет.
  Туман немного рассеялся, и стало очевидно иное: кентавры оказались двумя прекрасными оленями, бегущими куда-то вслед за дождём...
  
  Никогда не думала, что в нашем городе столько клёнов, или просто осень была своевременной, а потому восхитительно щедрой, как будто ноты, нарисованные солнцем, растеклись и замерли на ветках, пока скрипач настраивает струны.
  Падение - тоже полёт, если падать медленно, кружась. Праздник и без названия тот же праздник, а парки и аллеи торжествуют. Листья медленно кружатся, ластятся, а люди собирают их в букеты - не только дети, но и взрослые.
  Мой взгляд зацепился за лист, такой большой, прохладный и лимонный, что я прошла было мимо, и вернулась за ним, а когда подняла глаза, увидела девочку в венке-короне, идущую по парку с молодой женщиной.
  - Мама, как космос! - подняла девочка руки навстречу жёлтому кружению.
  - Ты там была? - удивлённо спросила мама.
  И ноты посыпались вниз звездопадом на счастье. Да, октябрь тот же август, но мудрее и весь в золотистой пыльце.
  Очень странно, смотришь иногда на человека, и вдруг над ним рассыпается золотая пыльца, и он уже не он, а то совершенство, каким был и будет в Вечном Доме. И время уже не имеет значения, и ты только пытаешься угадать: а рассыпалась уже звёздная пыль над тобой, или он, совершенный, ещё видит твои несовершенства?
  Хорошо, когда золотистая пыльца рассыпается над обоими сразу, как когда мы с Максом встретили друг друга.
  А когда теряешь, что происходит с этой пылью? Она возвращается в вечность, чтобы снова окропить сумасбродством, но в другое время, в другом месте и, нет, мне не нужно с кем-то другим!
  А если бы все люди, всё живое на земле одновременно оказались осыпанными ею, мы стали бы единым, неделимым?
  И плевать мне на гордость, даже если в нашем сердце одном на двоих и нашей съемной квартире поселилась другая, я просто хочу посмотреть в его глаза и... отпустить, если он, правда, счастлив с другой.
  Телефон зазвонил.
  - Инга, прости! Это ведь твой номер, правда? Не нажимай, пожалуйста, отбой... Я просто хочу увидеть тебя, и убедиться, что у тебя всё хорошо.
  - У меня всё хорошо, - ответила я. - Сейчас я приеду.
  Я тут же поймала такси. Конечно, в другое время и при других обстоятельствах я не за что не простила бы измену, но теперь это было единственно приемлемым и неожиданно даже желанным стечением обстоятельств. Да, не буду лгать, золотистая пыльца потускнела, и я почти не надеялась, что она вернёт утраченное сияние, но я всё-таки открыла дверь своим ключом, подавив усилием воли 'Ты один?'
  На стенах нашей с Максом временной холостяцкой квартиры появились неплохие картины.
  - Знаешь, захотелось вдруг заняться саморазвитием, и решил, что краски мне в этом помогут. Всегда хотел научиться писать картины. Как тебе? Неплохо?
  - Неплохо - не то слово, очень даже неплохо!
  - В последнее время со мной что-то странное происходит... Увидел на днях в Интернете объявление о продаже Ханга - это такой инструмент, музыкальный - оказалось, режиссёр какой-то продаёт. Не знаю, зачем он мне, но, думаю, может, купить?
  Просто удивительно, создавалось впечатление, будто Макс знал, как я провела каждую секунду от разлуки до встречи, во всяком случае, каким-то образом ему было известно всё, что я делала, но я знала, это не так...
  Макс заметно волновался, как будто это было наше первое свидание, хотя тогда он, напротив, был совершенно спокоен и весел.
  - Разопьём бутылочку кавы? - суетливо отодвинул стул от второпях накрытого стола.
  - Какой ещё кавы? - вздрогнула я.
  - Испанской, конечно. Какая ещё бывает?
  Я нервно засмеялась.
  Макс засмеялся, тоже нервно.
  - Ты знал!.. Ты всё знал! - загорелась на мне шапка, и я с ненавистью посмотрела на апельсины, которые, мне показалось, он положил на стол специально. - И мне всё равно, мы оба свободные люди среди множества вариантов, и не какие-нибудь там мещане-обыватели, в тапках, отороченных мехом, и тебе не нужен был апельсин!
  Да, я несла немыслимый бред.
  Макс взял со стола апельсин и посмотрел на него так, точно видел этот фрукт впервые.
  - Да, с яблоками проще. И они не менее полезны, - швырнул апельсин в написанный маслом Сатурн.
  С минуту мы оба молчали, а потом Макс наполнил бокалы, поднял апельсин и очистил его. Разделил на две половины.
  - Честно сказать, - каким-то чудом вернул себе утраченное чувство юмора и протянул мне половину апельсина, - никогда бы не простил измену, если бы сам почти не изменил. И если бы ты не вошла...
  Я поняла, он делает мне больно, чтобы не было так больно самому.
  - То есть как это почти?
  - Это как если хочешь спрыгнуть с самолёта, предвкушаешь уже полёт, и вдруг кто-то хватает тебя за шкирку, и говорит: 'Куда ты, идиот, без парашюта?'.
  - Значит, ещё и без парашюта! - положила я на стол половину. - И кто кого должен, интересно, прощать?..
  - Конечно же, я, - судорожно глотнул Макс кавы.
  - А я думаю иначе, потому что я тоже изменила ПОЧТИ.
  - Это как? - обрадовался Макс, а за окнами вдруг вспыхнул вдали фейерверк. В субботу вечно что-то празднуют.
  - Это как если хочешь спрыгнуть с самолёта, предвкушаешь уже полёт, и вдруг кто-то хватает тебя за шкирку, - не осталась я в долгу.
  - И кто был этот кто-то?..
  - Ты...
  - Меня там не было... К счастью...
  - Но был в моих мыслях. Всё время со мной, а потом появилась ласка и стала тётушкой Алисой...
  Мы пили за тётушку Алису и за ласку, так и не ставшую прекрасной испанкой, делили апельсины напополам, и уснули уже под утро с мыслью, какое же это счастье засыпать в объятьях любимого человека, особенно если завтра не на работу...
  Но выспаться утром нам не дали.
  - У меня потрясающая новость для тебя! - голос жаворонка Леночки был весьма бодр.
  - Я выиграла в лотерею? - проворчала я спросонья.
  - Лучше! Гуру готов взять тебя в ученицы!
  - В ученицы? Меня?
  Почему-то я не чувствовала должной радости, хотя по ночам мне по-прежнему снились кентавры, но чаще - олени.
  - Нет, я больше в эти игры не играю, - ответила я честно.
  - В какие игры? - обиделась Леночка.
  - С другими мирами, понимаешь, они всё равно обыграют...
  - Ты странная, Инга, - принялась вдруг наставлять Леночка. - И думаешь не о том, о чём надо бы задуматься молодой женщине, свободной, как ты, королеве.
  - А если пойду в ученицы к Гуру, стану ещё более странной, - пришли мы к общему знаменателю. - И к тому же, у меня есть король!
  - Ладно, - примирительно добавила Елена. - У меня есть для тебя ещё одна, ещё более сногсшибательная новость. Вчера мне пришло письмо из Германии от моего бывшего начальника, ну ты помнишь...
  - Бедный Станистав Алексеевич... - стало мне жалко Чевычелова.
  - Нет, нет, люблю я только Славу. Но ты послушай, что пишет Эмиль... Пишет он, конечно, на немецком, но я буду читать тебе сразу перевод.
  'Здравствуй, дорогая Хелен!
  (Это он так меня называет).
  Ты, наверное, удивишься, что я пишу тебе спустя столько лет.
  (Ещё бы, я уже давно и думать забыла о нём!)
  Мне стоило больших трудов и средств тебя найти.
  (Как был, так и остался скрягой, не то, что Слава!)
  Надеюсь, у тебя всё хорошо и ты счастлива.
  (Не беспокойтесь, даже очень!).
  А я до сих пор не могу тебя забыть и так и не смог полюбить другую женщину. Ты женщина-наркотик!
  (Ах, какие слова!)
  Я многое хочу сказать тебе о своих чувствах, но боюсь, ты не поймёшь и не поверишь. И я действительно был счастлив, когда у меня появился повод написать тебе... Этот повод - подготовка иллюстрированного издания о тайнах истории, которые косвенно оказались связаны с теми местами, где ты сейчас живёшь...
  (Всё в кучу, мухи, котлеты... А дальше уже интересно...)
  Совершенно случайно, собирая материалы для этой книги, я наткнулся на историю русского генерала Василия Сергеевича П-го. Незадолго до смерти, он оставил вторую жену и сына в селе Большие Зори...
  (Слава нашёл даже могилу, где похоронена Марфа. Ну да ты его знаешь, он разгадает любую загадку!).
  ...и поехал в усадьбу русского поэта, имевшего немецкие корни Афанасия Фета в его усадьбу Воробьёвку...
  (В глубинке Фет, конечно, что и говорить, скучал, но весь этот космос в стихах, от грусти наверное. Ты же читала его 'Вечерние огни'? )
  ...с которым когда-то вроде бы был знаком лично. Место ему очень понравилось, и чтобы понять причину ностальгии Фета, Василий Сергеевич поехал на родину матери поэта, в Германию. Долгий переезд подорвал его здоровье, и он скончался на обратной дороге, и был похоронен близ Дармштадта. А перед смертью написал жене и сыну письмо без адреса, которое я нашёл в архиве...'
  (Копию письма он прилагает. Ты только послушай...
  'Я умираю в полёте, как птица с подбитым крылом, с сожалением в сердце, что не могу обрести свой последний приют в Воробьёвке'.
  Неужели Марфа умела читать?)
  - Наверное...
  Мне, и правда, это было уже не важно, как и то, кто были те, вторые кентавры, не имеющие никакого отношения к Кену и прочим псевдокентаврам. Я только точно знаю, что были и олени, и белые цапли, и эхо, которое умеет разговаривать и знает, конечно же, больше, чем я. Я только знаю, что, конечно, не капусту, а эту самую живую тайну и охраняет в глуши Генерал и Иван Иванович, и гуру с русским именем Андрей. И как бы проста не казалась разгадка, всё равно дело в чуде.
  
  PS:
  За окном раздались звуки выстрелов.
  - Снова фейерверк, - проворчал Макс, лениво поднялся с дивана и прошлёпал к окну в синих тапках, отороченных мехом, как у какого-нибудь обывателя.
  И у нас с Сашей точно такие же, только розовые и размерами немного поменьше.
  Впереди у нас, как фруктовый пирог, целое лето на троих, а следующий мы будем делить уже на четверых, правда, ни Саша, ни непосредственный виновник ещё не знают об этом. В том смысле, что я им ничего пока не говорила, а лезть в мои мысли без стука их никто, как всегда, не просил...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"