Тузов Михаил Викторович : другие произведения.

Маленькие истории

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

  
  
   Михаил Тузов
  
  
  
   МАЛЕНЬКИЕ ИСТОРИИ
   ПОВЕСТЬ
  
   ОТ "ТРОЙКИ" Ђ К ТУЗОВЫМ
   (первая история)
  
   Девятнадцатого апреля, накануне "Радоницы", приехав на Арское кладбище, я
   обнаружил, что могилка моего дедушки ограблена. Польстились воры на памятник,
   а точнее, на нержавейку, из которой он был изготовлен... Ни удивления, ни возмуще-
   ния, только боль и чувство стыда, Ђ вот, пожалуй, и всё, что испытал я тогда. Понят-
   но, что всё уходит и все уходят, и мы уйдём. Исчезнут когда-нибудь памятники и с на- ших могил, но не так же... А сама память?..
   Как я сожалею теперь, что не подумал ещё при жизни деда, бабушки, отца, мно-
   гочисленных, уже ушедших в мир иной дядюшек и тётушек, записать их воспомина-
   ния о нашем роде-племени. И вот, да простит мне читатель такое грустное начало, я
   наконец-то сподобился взяться за это благое дело (благое Ђ прежде всего для себя,
   наверное). Что ж, попытаюсь, быть может, не очень точно соответствуя требованиям
   хронологии и генеалогии, рассказать историю моей фамилии, сложив повествование
   из отрывочных сведений, полученных из семейных притч и рассказов, легенд и анек-
   дотов, преданий и фантазий. Причём, попытаюсь ещё и увязать сие повествование с
   родным городом, с которым моё семейство связано крепкими узами уже около двух-
   сот лет (по моим расчислениям). Род наш как бы пересекается этой своею двухсот-
   летнею историею с тысячелетней историей моей Казани. Впечатляет, однако!
   Из уст в уста, из поколения в поколение, о происхождении моей фамилии пере-
   сказывается у нас одна притча. Постараюсь изложить её покороче, дабы не слишком
   утомлять Вас, драгоценнейшие мои, очистив её от многочисленных реликтовых на-слоений.
   Итак, за пять лет до достопамятной даты: 19 февраля 1861 года, когда Божией
   волею Государь Император Всероссийский Александр ?? подписал свой главный
   Освободительный Указ, мой прапрадед Никифор, крепостной крестьянин из села
   Красновидово Казанской губернии, был отпущен на волю его барином. За какие
   такие заслуги был он отмечен этою милостию история умалчивает, но милость-то
   по тем временам была великая. Известно только, что фамилия наша пошла именно
   от него, от Никифора, так как именно он, мой прапрадед, попал к этому барину в
   крепостные при довольно интересных, если не сказать точнее, Ђ при трагических
   для моего предка и его близких обстоятельствах. Прежний барин Заусайлов, владе-
   лец поместья Карташиха, что было в Лаишевском уезде Казанской губернии, просто
   проиграл Никифора вместе с лошадьми и экипажем, на козлах которого тот гордо
   восседал, в "стос", а может и в тривиальное "очко" за ломберным столом Казанско-
   го Дворянского собрания. Получив от ловкого банкомёта, вместо ожидаемой десятки,
   пикового туза, вслед за коим последовал перебор, освободивший легкомысленного ба-
   рина от обременявшего его на тот час вышеназванного имущества, беспечно постав-
   ленного им, под влиянием коварного напитка от мосье Камю, на кон.
  
  
   Так и стали с того времени представлять моего предка в местах его нового житель- ства его новые односельчане по прозвищу: Никифор, на туза взятый. Впоследствии это прозвище сократилось для удобства в произношении до определения Ђ тузов, которое,
   в свою очередь, незаметно трансформировалось в фамилию Ђ Тузов с ударением на "о", позвольте любить и жаловать!
   Здание Дворянского собрания существует и поныне. Прекрасное добротное соо-ружение в стиле псевдоклассицизма может простоять ещё не одно десятилетие, если
   не столетие. После революции семнадцатого года в нем размещался гарнизонный Дом офицеров. А после "ре-революции" 1991года, когда офицеры стали не так уж и востре-
   бованы, особняк очистили от мундироносцев и затянули его со всех сторон декоратив-
   ной сеткой, под которой более десяти лет копошились не-то турки, не-то югославы, что
   не суть важно. Важно то, что из этого здания новые власти Казани воссоздали. Сейчас
   в нём ратуша (не нашенское название какое-то). Слава Богу, выглядит оно прекрасно: стиль не нарушен, а наоборот, выдержан ближе к первоначальному проекту.
   Вернёмся, однако, к семье. Новый вольноотпущенный Никифор занялся грузо-
   вым извозом (в Одессе представители сей пролетарской касты назывались биндюж-
   никами, но об Одессе разговор пойдёт в дальнейшем). Судя по тому, что его дети,
   в большинстве своём, стали справными хозяевами, дело это у прапрадеда продвига-
   лось довольно успешно. В шестидесятые годы позапрошлого века часть семьи пе-
   ребралась в Казань, где в 1863 году родился Иван Никифорович Тузов, от которого
   и пошла казанская ветвь нашего рода. Вот о ней-то я и поведу свое повествование.
   Обо всех других ветвях древа мне мало что ведомо, а врать не хочу, да и опасно это,
   так как Тузовы народец лихой, могут и "фейсу" начистить. Отмечу лишь, что люди
   они и тогда были достойные, таковые они есть и поныне в большинстве своём. Рас-
   скажу о тех, кого знаю и кто мне более близок...
   Мой прадед Иван Никифорович, как тогда было принято в державе, независимо
   от социума, был отцом многочисленного семейства, находясь в единственном и освя-
   щенном браке с моей прабабушкой Екатериной Ивановной (прекрасной белошвейкой,
   как, впрочем, и все её дочери, успевшие окончить специальные курсы еще до заму-
   жества). А дочерей и сыновей у них было пятеро Ђ это из тех, кто дожил до совершен-
   нолетия: Евдокия родилась в1883году, Александр Ђ в 1885, Вера Ђ в 1888, Михаил Ђ
   в 1891 и, наконец, Василий, мой дедушка Ђ в 1897 году.
   Первоначально семья мещан Тузовых жила на улице Малая Проломная.
   Иван Никифорович, овладев мастерством обойщика, стал истинным артистом в
   своём деле. И дело это позволило ему впоследствии стать хозяином собственной обой-
   нодрапировочной мастерской, что находилась в доме под N 50 на Рыбнорядской улице,
   теперешней Пушкина, (пока готовилось сие повествование, дом был снесен, в октябре
   2004 года). Сейчас там построен новый домина с лепниной, фризами, козырьками и
   прочими прибамбасами, и, потому видом выгодно отличающийся от покойного строения.
   Еще в начале пятидесятых годов прошлого века на фасаде дома моих предков
   красовалась вывеска "Обойных дел мастерская. Иван Тузов и сыновья". Семья была
   трудовой и довольно зажиточной, что было вполне естественным до Октябрьского пере-ворота, так как трудились все от зари и до зари. Обивались сафьяном и бархатом много- численные экипажи, драпировались театральные ложи и кресла, шились сценические за-навеси, оконные гардины и всевозможные портьеры. Заказов хватало. И срабатывали
   всё это наши мастера не хуже разных тамошних и оттудовошних Гамбсов. Один гости-ный гарнитур в стиле "Ампир", изготовленный казанскими мебельщиками и обитый го-беленом семьёй Тузовых, участвовал в Российской экспозиции на Всемирной выставке
  
  
  
  
  
  
   в Париже... Эх, сейчас бы так! Кстати, дед мой (тогда Ђ мальчик Васька) подрабатывал "на побегушках" в оперном театре, находившимся на месте теперешнего цветника, что
   у памятника Ленину на площади Свободы. Правда было это или нет, но по рассказам дедушки, он за какие-то там мелкие услуги неоднократно поощрялся самим Фёдором Ивановичем Шаляпиным, котрый слыл человеком довольно щедрым на "полушки" для добросовестной прислуги.
   Старший брат моего деда Ђ Александр Иванович продолжил дело отца после его
   кончины в 1911году, и уже в следующем Ђ 1912 семья получила почетный заказ на ис-полнение всех обойных и драпировочных работ по оформлению только что построен-
   ного татарского театра и с блеском его выполнила, о чем имелось похвальное письмо от тогдашнего городничего. Александр Иванович и после октябрьских событий семнадца-того года, пока могло позволить ему здоровье, то есть, до преклонных лет, исполнял за-казы казанских театров, крупных советских чиновников, состоятельных торговых и про-чих деятелей.
   У деда Саши и его жены Татьяны Александровны было три сына.
   Первый Ђ Дмитрий Александрович до самой пенсии возил в представительском "ЗИМе" какую-то достаточно крупную в тамошние времена железнодорожную персо-
   ну. Его жена Ђ тетя Нина была продавщицей в военторговском магазине на улице Ба-умана, и ваш покорный слуга, будучи молодым офицером в тогдашней Советской ар-
   мии, частенько захаживал к своей двоюродной тётушке просто потрепаться, когда у прилавка её не толпился досужий покупатель. Правда, было это возможно только во
   время отпусков, поскольку служил я всегда вне родимой Казани.
   Валя Ђ их старшая дочь закончила факультет иностранных языков Педагогичес-
   кого института и получила направление в одну из сельских школ нашей республики,
   но через несколько месяцев вернулась в Казань, не будучи востребованной районным народным образованием. В дальнейшем она преподавала немецкий язык в Казанском Авиационно-техническом военном училище (теперешний Ракетно-артиллерийский во-енный университет) и в Строительном институте. Удивительный это был человек: ум-ница, гостеприимная хозяюшка, весёлая хохотушка, заводила всех компаний. Ещё старшеклассницей она встретила своего будущего супруга Ђ Кучербаева Чингиза Гуме-ровича. Впоследствии Чингиз, окончив Казанский Авиационный институт, работал на заводе "Радиоприбор" и в НИИ Радиоэлектроники ведущим специалистом.
   У Вали и Чингиза родились дочь Инна и сын Омар. Оба сейчас Ђ взрослые люди.
   К сожалению, Валюша рано ушла из жизни, как и младший её брат Александр.
   Второй сын Александра Ивановича Ђ Павлик погиб в юном возрасте при обстоя-тельствах, определить которые довольно сложно, так как никто из живущих в настоя-
   щее время родственников о них просто ничего не знает.
   Третий сын дедушки Сани и бабули Тани Ђ Герман жил со своей семьей в доме
   предков практически до самого выселения из него в связи с ветхостью строения. Жизнь этого человека, как, впрочем, многих из нашего рода, достойна более подробного о ней повествования, и да простят мне мои ушедшие в мир иной старики, если я не сумею вер-нуться когда-либо с помощью Господа к более подробному живописанию о них обо всех.
   Итак, Герман Александрович родился в 1913 году. Вошёл он в школу через восемь лет, просчитав ровно двадцать пять шагов от крыльца своего дома до её крыльца. Школа была в том здании, где сейчас располагается Казанская Государственная Консерватория, то есть, прямо через дорогу. А потом, еще через восемь лет, он стал воспитанником во-енных курсов при Кремлёвской оружейной мастерской, а потом Ђ рабфаковцем, а потом Ђ студентом Казанского Сельскохозяйственного института, а потом Ђ агрономом,
  
  
  
  
  
  
   а потом Ђ солдатом Великой Отечественной войны, а потом Ђ мужем красавицы-казач-
   ки Евдокии Алексеевны Колесниковой, с которой встретился в немецком городишке Гайнау, куда она была угнана фашистами ещё совсем девчонкой, встретился в июне 1945 года для того, чтобы уже никогда не расставаться. А потом, потом была работа. Работа, как и у всех наших людей, оставшихся в живых после этой апокалипсической войны. А потом была еще одна веточка от кусточка дяди Геры Ђ их дочка Ира, а от неё Ђ их внук Санька. Спасибо ему за то, что, ничтоже сумняшеся, он подарил мне записи своего деда, которые, по крайней мере, для нашей семьи бесценны.
   Старшая сестра дедушки Ђ Евдокия Ивановна вышла замуж за очень хорошего,
   как говорили в то время, самостоятельного человека Ђ Окунева Ивана Павловича, уп-равляющего магазинами писчебумажных товаров торгового дома "Опарин и компания". Жили они на улице Нижняя Фёдоровская, сейчас Федосеевская.
   У Окуневых было четверо детей: Таисия, Павел, Тамара и Вера. Из них в живых сейчас тоже не осталось никого.
   Вторая сестра дедушки Васи Ђ Вера Ивановна вышла замуж за известного до рево-люции казанского писчебумажника (сейчас эта профессия называется "специалист по канцелярским товарам") Фёдора Яковлевича Докучаева, как и Окунев, служившего у
   купца Опарина. Дело своё он знал до тонкостей, отчего и содержание денежное имел в компании не шутейное. В начале двадцатых годов правительство молодой Татарской республики поручило ему создание специального магазина при издательстве "Красная Татария" под тем же названием, что он с успехом сделал и продолжил свою деятельность в этом магазине уже в качестве его директора, значительно улучшив тем самым финан-совые дела издательства. Магазин находился на улице Большая Проломная, ныне Баума-на, на том месте, где сейчас стоит Дом татарской кулинарии. Я помню дедушку Федю очень хорошо.
   В начале пятидесятых годов наша семья поселилась в доме N60 по улице Левобу-лачной в Старо-татарской слободе. Напротив него (через мост) соорудили в конце пери-ода "усиленного строительства высокоразвитого социализма" комбинат здоровья, в на-роде названный .лядской баней, и ныне пользующийся популярностью среди неких особ.
   Ко времени поселения в этом доме нашей семьи там уже проживала семья Докучаевых. Таким образом, волею судьбы или случая, семьи сестры и брата воссоединились под одной крышей. Квартиры их дверями выходили на общую веранду, как, впрочем, и все
   остальные квартиры второго этажа этого двухэтажного творения дореволюционной ар-
   хитектуры. Был у него ещё и цокольный полуэтаж, где тоже жили люди, их у нас без-
   злобно называли подземниками. Дом этот имел все удобства, правда, во дворе. Пери-
   одически, ранними утрами, нас навещали "золотари" на конной тяге, обычно тянувши- еся по улицам целым обозом. "Амбре" потом целый день стояло по всему Булаку потря-сающее, в прямом смысле этого слова, а посему большое начальство в наших домах не только не живало, но и не появлялось.
   Вернёмся, однако, к нашим домочадцам...
   Незабываемая веранда, и на ней незабвенный дедушка Федя Ђ организатор частых дворовых концертов, прекрасный гармонист, гитарист, балалаечник и мандолинист (на-
   до уточнить, есть ли такое определение в музыкальных профессиях). Обладатель не силь-ного, но очень приятного по тембру баритона, он знал бесчисленное множество старин-ных русских и цыганских песен и романсов, любил и умел исполнять их, почти незамет-
   но грассируя при этом. Пожалуй, одно только присутствие этого человека благотворно влияло на не одну буйну головушку из нашего полукриминального двора. Уважение к Фёдору Яковлевичу было здесь беспредельным, несмотря на то, что он никогда не демон-
  
  
  
  
  
  
   стрировал никому своего какого-либо превосходства. Просто он был таким, каким был,Ђ
   русским аристократом из разночинцев, последним из могикан. Манерой поведения и ста-
   тью своей он напоминал ушедшего от нас академика Лихачева.
   Бабушка Вера... Я помню её и в шестьдесят, и в восемьдесят лет. До последних
   дней своих она пыталась сохранить, как сейчас говорят, свой имидж достойной жены
   своего замечательного мужа. Когда мы еще жили на Булаке, по нашему двору гуляла
   шутка, что бабка Вера и в сортир не пойдёт без шляпки, каблуков и косметики. И это
   в те-то гегемоно-пролетарско-диктатурные серые времена...
   И снова о незабываемой веранде Ђ нашей общей открытой гостиной, в которой
   происходили все межсоседские советы и скандалы (недолгие и незлые), общие чае и вод-копития в праздничные и горестные дни, детские игры и концерты, взрослые игры в "ду-рака", в "девятку" и общие Ђ в "лото".
   Прощайте, веранда, дом и двор! Вас уже давно нет, как нет и номера шестьдесят,
   дробь один у домов по Левобулачной улице.
   У четы Докучаевых было три сына. Один из них Ђ Борис пропал без вести в годы войны с фашистами. Второй Ђ Георгий погиб во время пожара. Третий сын Ђ Герман стал прекрасным ветеринарным врачом. Как истинный подвижник, он, коренной горо-жанин-интеллигент, провёл полжизни в тарантасе на междусельских разколдолбанных разноколейных, как до наших, так и в наши двадцатьпервовечные времена, злодейских дорогах. Во многих деревнях и райцентрах Татарстана помнят этого бескорыстного скромного труженика.
   Его дочь Ђ моя троюродная сестра Нелли вместе с мужем, младшей дочерью, зя-
   тем и двумя взрослыми внуками студентами обретается сейчас в крохотной квартирке "хрущевского" дома по улице Александра Попова в Советском районе, а в соседнем подъезде этого дома жили мои старики (соседство, как и в старом доме на Булаке).
   До моего дедушки у прадеда и прабабушки был ещё один сын Ђ Михаил (мой тёз-ка). От него произросла чистопольская ветвь нашего рода.
   Михаил Иванович женился на Вере Порфирьевне. Так случилось, что в Чистополе,
   к моему стыду, я никогда не был и дедушку Мишу, как и его супругу, бабушку Веру, служившую, кстати, при советской власти главным бухгалтером крупнейшего в Повол-жье мелькомбината, никогда не видел. Впрочем, дедушку Мишу я и не мог увидеть Ђ
   он умер задолго до моего рождения. А вот об их дочери Надежде и её дочери Верочке Ђ моей младшей троюродной сестрёнке Ђ вот об этих милых дамах я могу сказать только
   то, что за две или три встречи с ними (когда мне было всего лишь лет пятнадцать-сем-надцать) во мне зародилось чувство настоящей родственной любви к ним, которая жива
   и поныне. Теперь Верочка Ђ сама гранд-дама. Муж её Ђ глава не то городской, не то районной администрации, я не уточнял.
   И вот с этого момента я переведу своё повествование на рассказ о самой близкой
   мне ветви нашего рода Ђ той, которая развилась от моего деда, Ђ Тузова Василия Ива-
   новича. Как я уже писал здесь, он, мой дедушка, начал работать в возрасте, в коем в ны-нешнее время дети только начинают отвыкать от сосцов материнской груди.
   Прадед старался, чтобы все его дети не только определились в ремесле, но и выучи-лись грамоте. Василий тоже не был исключением. Церковно-приходская школа распах-нула свои объятия и перед ним. Как он учился, мне неведомо, но то, что он всю жизнь много читал, Ђ бесспорно.
   В 1915 году восемнадцатилетним парнем его мобилизовали на Германскую войну,
   и попал он на Черноморский флот. Воюя у Констанци, отличился и был награжден Ге-оргиевским крестом третьей степени. Далее Ђ Гражданская война, революция... Он Ђ
  
  
  
  
  
  
   один измладших красных командир на революционном крейсера "Алмаз". Ещё будучи
   в царском флоте, дед прошел по многим морям, пересёк экватор, побывал в Гонконге, Марселе, Румынии. При этом вся его географическая биография отразилась в многочис-ленных нательных художественных произведениях графического и каллиграфического исполнений. Как я гордился, когда банная клиентура восторженно обступала моего де-
   дю в раздевалке или в моечном зале! На нём можно было прочесть и латинское "memen-
   to mori", и заметить хитросплетённую справа налево арабскую вязь, которую, увы, сей-
   час уже никто не прочтёт, и узреть лихо закрученный, то ли японский, то ли китайский
   иероглиф; а каких чудных цветных рыбок подарил ему гонконгский татуировщик в пор-товой опиекурильне!
   В 1924 году в Одессе он встретил свою первую и единственную любовь Ђ слуша-
   тельницу Красных высших коммерческих курсов Бершадскую Фруму Иосифовну.
   И вот 21 октября 1926 года его дорогая Феничка одарила своего красавца-марима-
   на сыном Виктором Ђ моим будущим папкой. Дальше дед отломал ещё две войны: Фин-
   скую и Отечественную (последнюю). Получил еще два ордена солдатской "Славы", по рангу равных Георгиевскому кресту; таким образом, за три войны он стал как бы почти полным Георгиевским Кавалером.
   О предках бабуси Фени можно тоже рассказать отдельную историю. Но здесь я от-мечу только одно, Ђ самое последнее событие в их жизни. Они ушли из неё вместе, рас-стрелянные фашистами, не пожелав покинуть родную Молдаванку и уехать в эвакуацию
   с большей частью благоверных евреев, которые, подобно пустынным путешественникам во времёна ребе Моисея, поняли, что сорок лет жизни среди безжизненных песков всё же лучше незапланированного вечного сна в катакомбах. Как знать, может, они и были пра-вы в этом своём решении? Как знать?..
   Дочка же их, моя бабуся Феня, избежав очереди из "шмайсера", отбухала-таки
   семь с половиной годочков в Усольских лагерях, из дарованной ей по пресловутой ста-
   тье "десятки". Своевременный скачок в мавзолей "гения всех времен и отца всех наро-дов" принёс ей реабилитацию, но вся дальнейшая жизнь гордой красавицы прошла под
   черным пологом горьких воспоминаний об этом отрезке времени её пребывания в зем-
   ной жизни, которыми она никогда ни с кем не делилась, затая их глубоко в душе.
   Дети прадедушки Иосифа и прабабушки Сары разлетелись из Одессы по разным
   городам и весям.
   Старшая дочь Ђ Белла вышла замуж за бывшего начальника политотдела Чапаев-
   ской дивизии, героя Гражданской войны, впоследствии члена Военного Совета Балтфло-та, Булышкина Александра Александровича, который вступал в партию большевиков по рекомендации самого всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина. Но это не
   для теперешней истории. Их дочь Ђ Инна стала писательницей. Она замужем за бывшим начальником кафедры одной из питерских военных академий, отставным полковником.
   Сын Ђ Борис Иосифович стал главным хирургом военного госпиталя в Ярославле, профессором, полковником медицинской службы.
   Его дочь Наташа пошла по стезе отца с теми же успехами, что и он.
   Младший сын Ђ Пётр Иосифович ушел на заслуженный отдых с должности замес-тителя начальника Ленинградской железной дороги. Его дети Ђ Валерий и Наташа тоже окончили Ленинградский институт инженеров железнодорожного транспорта. О, сколько же у нас в этой ветви рода Наташ, ? не меньше чем Вер, пожалуй, в дедушкиной ветви. Кстати, Наташа, хоть и приходится мне двоюродной тётушкой, немного младше меня. Жаль, что все мы сейчас очень редко видимся и очень мало друг о друге знаем. При-скорбно это и грешно. Все братья и сестры моих дедушек и бабушек, как и они сами, дав-но в мире ином. Вечная им память!
  
  
  
  
  
  
   И, наконец, о моём папке Ђ самом родном и дорогом для меня человечище...
   Тузов Виктор Васильевич ушёл из жизни шестнадцатого ноября 2002 года, на семь-
   десят седьмом году. "Опер-важняк", юрист, педагог, блестящий офицер, честняга... По-следние годы своей служебной карьеры был в должности заместителя начальника Казан-ской юридической школы МВД Татарской АССР, что располагалась на улице Калинина,
   неподалеку от Шамовской больницы. Третья книжка моих стихов с названием "Моя ли-
   ния" посвящена ему. Писать об отце здесь я больше не буду, так как не хочу бередить
   свежую рану от его утраты. С каждым днём, отдаляющим меня от отца, я всё болезнен-
   нее ощущаю эту утрату и то, как всё бренно и ... Нет! Пора остановиться!
   Мачеха моя вышла из большущей семьи инвалида Великой Отечественной войны
   Нефёдова Петра Кирилловича. Старшая из семерых детей, она все годы этой войны про-работала на Победу, как и все наши люди в тылу, с таким самопожертвованием, какое с трудом поддаётся осмыслению поколениям, идущим вслед за ними.
   А потом?.. Потом моя очередь. Я Ђ Михаил Викторович Тузов, дитя Победного
   1945 года... Но о себе я может быть расскажу чуть позже. Зреют кое-какие мыслишки,
   выстраиваются в сюжеты. До скорой встречи!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Я РОДИЛСЯ
   (вторая история)
  
   Господи, Иисусе, почему мне так холодно, так мокро, так противно? Я покрыт ка-кой-то слизью, во рту все склеено, я задыхаюсь, в носу першит...
   А-а-пчхи! Извините, пожалуйста!.. А-а-пчхи!!!
   Перед кем это я только что извинялся? И как это я извинялся, если и говорить-то начну только через год, а то и позже, а понимать меня начнут вообще неизвестно когда,
   да и будет ли это?
   Стало теплей, меня обмыли, обтерли, завернули во что-то мягонькое. Какой кайф!
   ? У-а-а-а!!! Это я ору что ли? Я! Я! Пусть все знают, что Я родился!
   Я РО-ДИЛ-СЯ!!!
   Вся страна ликует! Правда, ликовать-то она стала за два месяца и двадцать дней до моего рожденья, что вполне объяснимо. Девятого мая одна тысяча девятьсот сорок пято-го года мое Отечество вышло из самой кровегонной за всю историю планеты войны с по-
   бедой Ђ победой заслуженной, выстраданной, добытой ценой такого количества жизней, что... Ну, да ладно... Я не историк, не политик, не... И, и... я пока еще никто... Я только
   что родился.
   Весь мир ликовал. И потому сразу же после того, как прекратила работать эта дья-
   волова мясорубка, стали рождаться мы Ђ дети сорок пятого года.
  
   Мы, пацаны-сорокопятки,Ђ
   Ровесники конца войны,
   Мы матерями без оглядки
   Отцам в подарок рождены.
  
   Ни наши родители-победители, ни мы, конечно, ни даже те, кто вершили наши судьбы, не знали тогда, будем ли мы живы, будет ли наша жизнь чего-то стоить в исто-рии. Впрочем, я-то понял с первым моим "чихом", что жить буду точно. Поэтому так радостно заорал. Как я это понял знает только ОН Ђ тот, с имени Которого началось мое повествование. И жить я буду столько, сколько захочу. И это не пустое наглое утвержде-ние старого маразматика, который, ни с того, ни с сего взялся за перо, что бы как-то са-мовыразиться на склоне лет. Отнюдь! Мне это стало ясно с того момента, как я почув-ствовал, что мир, встретивший меня,Ђ не самый комфортный, не самый теплый и сыт-ный, и, увы, возвратиться туда, где мне было так хорошо целых девять месяцев, уже ни-когда не удасться. Почему Он вдруг возжелал пополнить мною значительно поредевшее население самой противоречивой планеты из всех, когда-либо созданных Им? Почему именно мною? Почему? А Ђ по кочану! Может быть, именно для того, чтобы я сегодня засел за свой письменный стол и о чем-то там и зачем-то написал, и именно на том языке, который Он дал мне, потому что так возжелал, и... Впрочем, о чем это я? Ведь Я только что родился.
   Ђ Дедя, а почему я Ђ Миша? Я же не медведь? Я маленький...
   Ђ Ты Ђ архангел. (Прости, Господи!) Пошли, Минька, "коклетки" жарить!
   Ђ Дедя, а мы в порт пойдем?
   Ђ В воскресенье.
   Ђ Дедя, а в зоопарк?
   Ђ И в зоопарк. Во прилип... Вот обед сварганим и пойдем "Трех мушкетеров" чи-тать. Везет тебе, паря, что дед на больничном.
  
  
  
  
  
  
   Ђ Ур-ра-а-а!.. Дедя, а ты воевал?
   Ђ Было дело... Тебе пюре хватит?
   Ђ Гор-ряч-че-е!
   Ђ Не торопись! Подуй!
   Ђ Дедя, а в финскую?
   Ђ Было дело... Чай будешь?
   Ђ Дедя???
   Ђ Миня, ты че забыл? Ђ Когда я ем, я глух и нем!
   Ђ Уг-гу...
   Почему?.. Почему в свои шестьдесят с хвостиком я помню все, что было в детстве
   и юности, яснее, чем то, что было на прошлой неделе? А нужно ли сегодня помнить, что
   произошло на прошлой неделе? Придет время и для этих воспоминаний, если Он сочтет,
   что это будет нужно.
   Как знать, может, в каком-то совсем незначительном, на первый взгляд, эпизоде, происшедшем именно на той неделе моей жизни, затырена та сила, которую можно бу-
   дет приложить к тому рычагу истории, коим можно будет перевернуть судьбу челове-
   чества, при условии, что кто-то по Его же, естественно, воле, найдет точку, в которую этот рычаг можно будет упереть намертво, так как она, эта самая точка, окажется самим пупком планеты. Во даю! Дальше продолжать, пожалуй, не буду. Не мне судиться с наследниками Архимеда...
   Ђ Ты откуда нарисовался? Выгнали из школы? Чего ревешь-то? Ну!!!
   Ђ Ста-а-лин у-умер...
   Ђ Кто сказал?
   Ђ Елен-ва-а-нна-а!..
   И зарычало! И завыло! И заорало все вокруг! Ста-а-а!!! Ста-а-а-а-а!!! Как жить?..
   За что?...
   Га-а-а-ды-ы-ы!!! Уб-би-ли-и-и!!!
   Ђ Иди, Минька, умойся! Кушать будем...
   Ђ Дедя, а ты че не плачешь? Все плачут, а ты нет?
   Ђ Я свое отплакал! Садись, давай!
   Ђ А что такое траур?
   Ђ Ты будешь есть? А?
   Вечер. Тяжелая жукая тишина и всхлипывания из комнаты родителей. Дед читает, бабушка возится у плиты, я слоняюсь из угла в угол. Вдруг, как плеть: "Сдох, гад!"
   Я не узнал голоса бабушки. Ђ Тихо, Феня! Тихо! Ђ буркнул дед.
   Ђ Кто гад? Неужели Сталин? Ђ испуганно подумал я, но ничего спрашивать не стал ни у деда, ни у бабушки. Эта фраза, произнесенная ею, никак не могла относиться к умер-шему вождю, настолько она была абсурдна для меня, семилетнего октябренка-хорошиста.
   Ђ Миня! Ты уроки сделал?
   Ђ А нам ничего не задали. Мы сегодня не учились.
   Снова тишина и редкие всхлипывания из-за штор...
   Ђ Бабусь, я пойду погуляю?..
   Ђ Сиди дома, займись чем-нибудь.
   Ђ Да пусть идет!
   На дворе пусто. Видно, никого из пацанов не выпустили. На приступке сидит один вечно сопливый Герка-король и сам с собой играет в "ножички". Я прошел мимо. Тяги к общению ни у меня, ни у "короля" сегодня что-то не обнаружилось. Герка и в школу-то пока еще не ходил, в садик тоже его не определяли. Он младший у многодетной вдовы,
  
  
  
  
  
  
   которая целыми днями работала в нескольких местах, а вечерами стирала "на бар", как она сама выражалась. Герка был доверен старшим детям, что практически означало Ђ самому себе. Кормил его весь двор Ђ кому жалко тарелки щей и куска ржанушки? При этом шкодником он не был, в драки не влезал, но не, потому что трусил,Ђ просто берег портки. Да его особенно-то и не задирали. Добрый был пацан. Зато с ранья в нем проя-вился талант игрока в карты. Он еще и читать не умел, но знал уже все карточные игры, известные в нашей округе. А районец у нас был криминальный, однако. Тут тебе и в "оч-ко" предложат сразиться, и в "секу", и в "буру", и в "петуха". А уж в "девятку", в "коз-ла" и, тем более, в "дурака", играть считалось "западло" Ђ только "стиры мохрить". *
   И во всех этих играх для избранных "король" мог бы шпилить на равных, но был еще мал. Мы тоже кое-что мараковали в карточном рукомесле, но он нас "делал" нещадно всегда и везде Ђ благо, что расплачивались мы обычно шелчками в лоб или "листика-
   ми" по носу. Талант, даже если он и криминальный,Ђ тоже дар свыше. Не знаю, может впоследствии, из Герки получился "третий Акопян". Врать не буду. Не знаю. А, вообще-то, во что мы только не играли: в "чику", в "пристеночку" и в "орлянку" Ђ это на ме-лочь; в "мохнушку-лянду", в "попа-гонялу", в "ножички" Ђ из азарта. Не чурались иг-рать с девчонками в "лапту", в "штандор", в "прятки" и даже в "классики". Но были и другие игры. Об одной из них, жестокой и курьезной одновременно, расскажу сейчас. Называлась она Ђ "золотая палочка". Все начиналось, как в "прятках",Ђ со считалки на водящего: "На златом крыльце сидели царь, царевич, король, королевич..." ну, и так да-лее. Затем водящему завязывали глаза и начинали его раскручивать вокруг собственной оси, как в "жмурках". Потом давали ему в руки палочку со словами: "На голос ткни, имя назови!". Цель игры якобы была в том, что водящий определял по измененному в темб-
   ре голосу, как бы нового водящего, ну и так далее... Глупая вроде бы игра, по сути. Но
   суть-то ее заключалась совсем в другом. Все удобства в наших домах по улице Левобу-лачной были тогда во дворе. Это обстоятельство и породило сию игру. Пока одни рас-кручивали водящего с запеленутыми очами, другие обмакивали кончик палочки в вы-
   гребную яму. Дальнейшее, надеюсь, в комментариях не нуждается... Незаметно как-то
   я отошел от темы кончины вождя. Да и какие об этом, может быть, и важнейшем собы-
   тии в новой и новейшей историях нашего государства, могут быть воспоминания у се-милетнего мальчишки, а тем более, Ђ впечатления. Мне, например, больше запомнились некие дни в пионерском лагере в "Пустых Морквашах" (до чего же все-таки сочные наз-вания у многих российских сел). Это было в лето, когда разоблачили "империалистичес- кого шпиона" Лаврентия Павловича Берию. Старшие парни-пионеры резали ножичками его многочисленные портреты на линейках, срывали их клочки и поджигали, остальные блажили: "Берия, Берия потерял доверие, а товарищ Маленков надавал ему пинков..." Что потом стало с самим Маленковым и еще с группой руководящих высших товарищей, и с примкнувшими к ним немного низшими, но тоже очинно сильно руководящими, гово-рить не буду, дабы не утонуть во многих, актуальных для нашей державы и поныне ана-логиях. Надо будет как-нибудь уточнить происхождение слова "аналогия", уж больно похоже оно на "анализ", только в первом главенствует русское Ђ "сходство элементов", во втором Ђ "разложение на элементы". Да ну, к шутам, этак я и до "ануса" доберусь. Впрочем, когда в этом последнем слове в его латинской транскрипции удвоить букву "Н", оно будет выглядеть, как "annus" и означать Ђ просто "год". Отсюда "анналы" Ђ запись важных событий по годам, то есть то,Ђ чем я сейчас, собственно, и занимаюсь. Но вер-немся в детство.
  
   * "стиры мохрить" Ђ карты портить
  
  
  
  
  
  
  
   Итак, во что мы только не играли! Лето Ђ пора футбола, баскета, волейбола, купа-ния до посинения. Зима Ђ это хоккей, просто коньки Ђ сначала "снегурки" на валенках, потом "гаги" с ботинками, большими на три размера (на-вырост), потом фраерные "ка-нады" или "ножи" Ђ но это у тех, кто ходил "на секции"; кстати, тогда не очень богатая наша Родина позволяла себе роскошь иметь многочисленные спортивные секции и "ДЮСШ", при этом не ограбляла родителей. И, несмотря на не слишком сытую жизнь, задохликов было много меньше, чем сейчас, не говоря уж о беспризорных. Детишки были вечно чем-то заняты. Музыкалки, изостудии, Дворцы пионеров и школьников, секции по интересам при предприятиях и учреждениях, на которых трудились родители, школьные
   и районные детские библиотеки, постоянные культпоходы в театры и кино, выездные
   концерты самодеятельных и профессиональных артистов и так далее, и тому подобное. Все эти благие дела занимали почти все свободное время у нас детишек проклятого об- щества недостроенного коммунизма. Могу констатировать как бывший профессио-нальный военный (простите за сермяжность фразы): дистрофики тогда в армию не пос-тупали, и армия, несмотря на то, что количественно на порядок была больше, чем сей-
   час, ни в жратве, ни в боеприпасах, ни в оружии, ни в технике не нуждалась. Да и офи-церы в полудраных плебеях не числились, ночами автостоянки не охраняли и в киллеры не нанимались. Снова вернемся в детство.
   Я, кроме основной общеобразовательной школы, параллелил еще и музыкальную
   по классу скрипки. Благо, что не надо было бегать далеко. Обе школы были в одном дворе. Об общеобразовательной я распространяться не буду. В ней все было, как у всех: двойки, пятерки, драки, замирения и примирения, дружбы на год и на всю жизнь; пер-
   вые и, слава Богу, не последние любови; джазирование, стиляжниченье, а, значит, и мел-кая "фарца"; тихушное покуривание (у меня с двенадцати лет, а у кого-то и раньше) в укромных уголках... Стоп! Тут я должен рассказать об одном случае, связанном с этой очень вредной привычкой, вызывающей рак легких и не только, а так же цинично уби-вающей лошадей. Как-то мы стояли в туалете с приятелем и фраерились целыми "казбе-чинами", происхождение которых не припомню Ђ случай редкий. Обычно мы перебива-лись чинариками, гвоздиками "Байкал" за семь копеек, в лучшем случае Ђ "Прибоем"
   или "Памиром" за двенадцать и десять копеек соответственно, в худшем рассчитывали
   на "оставь" от старшеклассников. И вот в наш непритязательный пролеткурный мир затесалась министерская пачка "Казбека" аж за тридцать копеек в твердой картонной ко-робке, по откидной крышке которой гарцевал на черном Азамате сам гордый Казбич в па-пахе и бурке, развевающейся над самой макушкой Кавказа. Вдруг я увидел, как глаза мо-его визави по этому нечистивому делу медленно выползают из орбит, и услышал за спи-ной вкрадчивое грассирование: "Раз-р-ре-шите пр-рикур-рить, молодой человек!" Все, попухли! Ђ Абрам! Папироска вывалилась из уголка рта, обсыпав при этом гимнастерку школьной формы, в глотку вбился осиновый кол и тут же вылетел из нее, выбитый ужа-сающим кашлем, оставив на слизистой десяток заноз, продолжающих провоцировать ка-шель, впоследствии закончившийся противной рвотой. Сквозь все это я расслышал лишь конец фразы: "...дёте ко мне, балбесы!" Мало того что нас засек за столь преступным за-нятием сам Абрам Самойлович Мильграм Ђ директор школы, да еще и с табачными из-делиями, которые он сам не всегда мог себе позволить, Ђ это ли не наглость! Ђ да еще во
   время урока (мы "солили" ботанику). Я уже "предвкушал удовольствие" от прикоснове-ния к подспинью отцовского брючного ремня, направляясь в кабинет директора. Тот встретил нас доброжелательно, время на дидактические экзерсисы тратить не стал, по-требовал только, чтобы мы явились после уроков в актовый зал и не вздумали смыться. Мы же не идиоты, усугублять свое и без того аховое положение. Явились, как штык, и
  
  
  
  
  
  
   на удивление обнаружили, что в зале были далеко не одиноки. Набралось нас, "наруши-телей школьного распорядка и дисциплины", человек восемь разного калибра Ђ от пято-го до девятого класса. Уборщица Надия-апа с удовольствием вручила нам веники, шваб-
   ры и ведра. Абрам отдал боевой приказ, и мы дружно пошли в наступление на антисани-тарию. Тем, кому достался полугектарный зал, можно сказать, повезло. Пол там был
   окрашен, причем добросовестно, а посему был довольно гладкий. Нам с приятелем и
   еще одному бедолаге досталась сцена, почему-то по-деревенски белая и, от многолет-
   них плясок на ней, частых передвижек рояля, втыканий в нее штырей контрабасов и ви-олончелей, щербатая и заусенистая. Да, эти досочки дали нам прикурить! Зато Абрам не продал нас отцам, видимо, понимая, что лишние синяки на задницах принесут пользы в воспитании этих "байстрюков" много меньше, чем трудотерапия.
   Ну, раз уж я зацепился за один из эпизодов моего среднеобщеобразовательного пе-риода жизни, продолжу о нем повествование. Хватит нам времени и на описание других аспектов процесса моего превращения из стоеросового полена в благообразного молодо-го человека, предназначенного впоследствии для ношения на благо Родины самого функ-ционального и непритязательного костюма цвета хаки (Юдашкин тогда военную форму
   не мастрячил).
   В то время, когда я начинал свою учебу в Казанской школе номер два, в ней еще помнили моего отца Ђ тоже в качестве учащегося до восьмого класса (потом он посту-
   пил в речной техникум). А так как мой папуля умудрился родить меня в восемнадцать
   лет, воспоминания учителей о нем были еще очень свежи. Поэтому их симпатии к нему автоматически перешли на меня. Педагоги говорили мне: "Миша, не обижайся, но ты
   нам, как сын, поэтому мы будем с тобой очень строги и, надеемся, что Витя нас поддер-жит. Вот спекулянты! Но они оказались правы. Не дай, Господи, мне что-либо дома вяк-нуть в недовольстве про учителей ... Впрочем, так и должно быть, при условии, что пе-дагоги настоящие, а не "заушные". А у меня такие и были. Со многими из них отец был даже дружен, и многих мы с удовольствием вспоминали вплоть до самого его ухода из жизни.
   Так вот, в начале пятидесятых годов наша школа отапливалась еще старыми гол-ландками, доставшимися ей с тех времен, когда она называлась Казанской император-ской мужской гимназией для детей разночинного сословия под номером два. У печей бы-
   ли заслонки и вьюшки. Как мы только не изощрялись, чтобы заставить печки вовремя задымить и, тем самым, сорвать занятия, или хоть часть их. Конечно, этот сачкизм был ненадолго, но как интересно! А жеваные промокашки в пробках электросчетчиков, а убегающая из-под руки учителя тряпка для вытирания классной доски, а напарафинен-ный кончик перышка учительской ручки и прочее, и прочее... Естественно, мы не поз-воляли себе выходок, подобных тем, что вытворяли "шкидовцы", но тоже были гораз-
   ды на всякие мелкие, хорошо, что не злобные, проделки. Удивительно, но факт: злобы
   в нас тогда действительно не было. Впрочем, тогда не было еще и телевизоров с аме-риканским кинодерьмом, и компьютерных игрищ-стрелялок, и игорных забегаловок с наркотой; а на полуторатонную "Победу" мы бегали смотреть, как на чудо техники в соседний двор, куда она закатывала потому, что там жил дядя Ваня Пустовит Ђ шофер какого-то "ба-альшого" начальника из Совнархоза. Я не ратую за возврат ко всеобщей
   бедности, но меня коробит слишком уж дико распространяющаяся сейчас тяга обывате-
   ля к ее антиподу.
   Часто поговаривал мой покойный папка: "Гроб долларами не обклеешь!" Причем,
   нарочито ставил ударение в слове "доллар" на первую "а". Обамериканить Россию, это
   ли не вожделенная задача для сатаны. Вот потому и работает он, не покладая рук, днем и
  
  
  
  
  
  
   ночью, в зной и стужу, сея свои плевеловы зерна на нашу обездушенную ниву. И придет жнец из недалека, и скосит черный урожай, и накормит ядовитыми хлебами нас, придур-ков, и превратит народ наш в раба своего, и запустит хобот свой в недра наши. А богат-ства наших нуворишей, неправедно нажитые, вырвет у них из глоток, по принципу: как пришли,Ђ так и ушли. И будут те лизать задницу этому жнецу до конца дней своих, ожи-дая объедков с барского стола; и не помогут их детям ни Йельские ни Кембриджские, ни Итонские, ни Дерптские дипломы. У жнеца своих детей пристроить уже некуда. А все
   эти наши суверенные княжества будут размазаны по его "хотдогу" как швабская сладкая горчица, пережуются, проглотятся, переварятся и, выйдя из желудка хозяина в виде из-вестной биомассы, пойдут на удобрение уже бывшей нашей нивы. И язык наш, великий
   и могучий, будет изнасилован и изкасстрирован. И уже сейчас он засерен всякими сипя-щими со сцен "муси-пусями" и "сиси-писями" в усладу "скажем так", "как бы", "типа", "крутым", "гламурным" ВИП-ублюдкам. И "звездят" среди этого сброда уже дочки и сы-ночки "безвременно" ушедших, а скорее своевременно, чтобы не быть опозоренными
   при жизни, меров и благосуществющих еще депутатов Госдумы и сенаторов. И АБП уже не поет свою "то ли еще будет, ой, ей, ей...", хоть и не прячет пока под балахоном то мес-то, где соединяются половинки колготок. Нет, надо снова возвращаться в детство от греха подальше.
   Так. На чем же мы остановились? Ага, на проделках всяких разных. У каждого, на-верное, в большом сундуке с воспоминаниями о детских и юных годах припрятана от-дельно маленькая торбочка с особо дорогими из них, как у старушки между замшелых салопов, панев, сарафанов, рушников в особой дерюжке уложена свадебная справа, и уже внутри нее Ђ шкатулочка с колечками, сережками, дорогими фотографиями, с засушен-ным цветиком и пустым флакончиком от духов Ђ первым подношением от суженого.
   Как ни странно, самые дорогие воспоминания о детстве всегда позитивно окрашены Ђ немного шкодливые, веселые, радостные. Ну, и у меня тоже. Как с этим делом обстоит
   у других, не знаю. Это они пусть сами описывают. Конечно, если уж я стал сравнивать между собой сундук старушечий и сундук памяти, стоит сказать, что в первом особо чти-мым является святое местечко для смертного обряжения. В хранилище собственной па-мяти такого не предусмотрено, да и что можно представить в этом виде из нематериаль-ной субстанции, именуемой "память"? То, что оставил ты после себя? Да каждый после себя что-то оставил. Не стоит рефлексировать по этому поводу. Здесь правильней всего, пожалуй, следующая оценка:
  
   И обращусь, как все, я в прах,
   Для вечности ж я прах и ныне Ђ
   Молекулярная гордыня
   Смешна в бесчисленных мирах.
  
   Ничего себе сентенция в повести о детстве! Пойду, отвлекусь чем-нибудь вкусненьким.
   О, какое приятное и долгое послевкусие у ореховой халвы! Спасибо, тебе, женушка!
   Бабуся, дедя и я возлежим на палубе теплохода "Эрнст Тельман", утонув в полоса-тых буржуйских лонгшезах. Деду столько же лет, как мне сейчас: а именно шестьдесят один год. Я пишу об этом не для того, чтобы сравнивать нас в одинаковом возрасте, а, впрочем, почему бы и нет? Конституцией я, скорее, в бабушку и ныне полноват-таки.
   Дед Ђ наоборот, был строен, даже сухощав. Лицо Ђ римское (откуда такое у потом-
   ка красновидовского мужика?), между пальцами левой руки янтарный мундштук с дымя-
   щейся сигаретой, правая рука придерживает на поручне лонгшеза самодельную бумаж-
  
  
  
  
  
  
   ную пепельницу. Бывший моряк считал за великий грех уронить пепел на палубу или
   еще как-нибудь изгадить ее. Я писал уже о прошлом его в предыдущей истории, и напо-минаю о нем только потому, чтобы читатель проникся в то эйфорическое состояние, ко-торое испытывал тогда мой дорогой дедя. Одевался Василий Иванович по тем временам весьма импозантно: белое кепи с легким заломом влево и приспущенным к густым бе- лым бровям козырьком прикрывало тоже уже белые густые волнистые волосы, постри-
   женные сзади достаточно коротко и подбитые в скобку, белая, в голубую полоску, шел-
   ковая сорочка с высоким, наглухо застегнутым (по причине необходимости сокрытия та- туировок) воротом и, по той же причине, так же плотно застегнутыми манжетами, белый пиджак, перекинутый через верхний обрез спинки качалки, не востребованный по назна- чению из-за жары, белые, идеально отутюженные, клешеные на традиционно морской манер, брюки. Парусиновые туфли, снежно-белые от применения к ним зубного порош-
   ка, завершали, как сейчас выражаются, прикид старого морского волка. Летом, в выход- ные дни, он обожал одевать белые одежды и пить крепленые белые вина типа портвейн "Три семерки". Обратите внимание на то, как звучит слово "портвейн". В нем есть и "порт", и веет бриз Ђ "вей-ин", да и само звучание британское, хоть вино по присхож-
   дению, скорее, португальское. Ну и что? Британия, конечно, Ђ "владычица морей", но
   Португалия, как и Испания,Ђ инфанты. А винцо-то это и мне нравится, хоть я больше
   водочник. У-у-у, дедуля!
   Бабуся расслабилась одесную своего калифа. Её черные, нетронутые еще сединой волосы тщетно пыталась стянуть завязанная на затылке небольшая косыночка, напоми-нающая формой ныне модные "банданы". Головные уборы летом моя бабуся вообще-то не носила, Ђ видно жара или известные только самой даме соображения сподвигли её воспользоваться платочком. Ни до этого, ни после я не припомню, чтобы голову моей бабуси что-либо обременяло, кроме смоляных, густых, непокорных, а поэтому всегда ко-ротко стриженных, по моде комсомолок тридцатых годов двадцатого столетия, волос. Свободное крепдешиновое платье Ђ черное, в мелкий белый горошек, с белым кожаным узеньким пояском на талии, которая, несмотря на полноту, была очевидна (вах-вах-вах!), полные, но удивительно красивые руки, обнаженные до плеч, с тонкими, почти прозрач-ными пальцами, непонятно как не обезображенными в лагерях Усолья сибирского, на но-гах тридцать третьего размера белые носочки, отороченные кружевами, и открытые ту-фельки на пробковой подошве, называемые, видимо, в память о недавней войне, танкет-ками. Кстати, у моей драгоценной супруги ножка тоже тридцать третьего размера. А я ве-шу за сто кило. Мда-а!
   Удивительно, но помню во что был обряжен я сам: "бобочка" цвета беж, вельвето-вые брючата, соломенная кепка (бочонок с козырьком), сандалии из натуральной свиной кожи на босу ногу, при этом Ђ всё "новьё". Но главное Ђ на мне были, подаренные де-
   дом чуть раньше наступления моего дня рождения (так как круиз по Волге начинался без коррекции по этой дате), часы "Победа" на шестнадцати рубиновых камнях, с маленьким секундным, внутри большого минутного, циферблатом, с точностью хода плюс-минус тридцать секунд в сутки, с выштамповкой на корпусе "Au", с ремешком на прокладке.
   Каждые пять-семь минут я взглядывал на них. Шли, как часы. Сидеть в лонгшезе, имея такой вид, мне не позволяла совесть. Если уж меня так экипировали мои родичи, значит,
   в этом был какой-то тайный смысл. Мало того, я подозревал, что расшифровал его: не может же быть у такого деда и такой бабушки внук "шибеник", тем более, переведенный уже в шестой класс.
   Мы плывем, или, как говорит дедя, идем в Ярославль через Горький, Кинешму и массу других, более мелких населенных пунктов, пассажирами второго класса на одном
  
  
  
  
  
  
   из самых лучших по тому времени теплоходе, построенном в братской ГДР. Дед по это-му поводу гундел: "Все, как у людей: сначала за ножички хватаемся, потом на крови бра-таемся". У бабуси в Ярославле жил брат дядя Боря со своей семьей. Планировалось по-гостить у них дней пять, затем отправиться в Москву к дедушкиной старшей сестре тете Дуне, побыть немного там, съездить в Подлипки к еще одной дедушкиной родне, далее покатить в Ленинград, где нас ждали в гости бабушкин брат дядя Петя с семьей и сестра тетя Белла, тоже с семьей. Все осуществилось в лучшем виде. И бабуся, и дедя, и даже я произвели на многочисленную родню неизгладимое впечатление, судя по количеству проведенных в честь нас культурных мероприятий в виде походов в зоопарк, кафе-моро-женое с ванильным пломбиром и шоколадом, в цирк, кафе-мороженое с крем-брюле и сливками, в кинотеатр детских фильмов, кафе-мороженое со всем, чем захочу, кроме ко-ньяка. Нынешний ребенок мяукнул бы: "Ва-а-ау!"
   Мне понравился этот, единственный в моей жизни по насыщенности всеобщим обо-жанием и всем таким прочим, круиз, так, что я до сих пор, вспоминая его, ощущаю вкус тех яств, которые, впрочем, сейчас можно отведать в любой забегаловке на любом углу в любом Козлодранске. И по качеству они, наверное, нисколько не хуже, но сейчас их мож-но есть в любой день, а не только в праздники или, как угощение в гостях; и если я сей-
   час кому-то расскажу о них, делясь впечатлением о какой-либо поездке, ни у кого не от-валится нижняя челюсть и никто не сглотнет слюнку. Ну что это за жизнь, когда полон холодильник, а кроме чая с куском бородинского хлебушка ничего в глотку не лезет. Пельменей что ли с Валюней сварганить. Не-е, до Рождества низ-зя! Все-таки хорошая штука пост. И не только с ортодоксальной точки зрения конечно. А просто даже и из со-ображений самосохранения. Чего только сейчас не употребляем и в каких количествах,
   и это при повальной-то гиподинамии-то. Всякие там диеты, которые на идиш натураль-ный "дрек". Пост! И только Ђ с определенным чередованием по православному обычаю, со "средами" и "пятницами", с еженедельным контролем веса и составлением диаграмм,
   с воздержанием и еще раз воздержанием! Но об этом не здесь... В общем, "Без поста и душа не чиста!"
   Больше всего мне понравилось в Ленинграде, который моя родня, к моему большо-му удивлению, называла Питером. Это сейчас старое название вернулось официально, а
   в конце прошловечных пятидесятых мне, казанскому "пионэру" оно непривычно резало ухо на первых порах. Потом, по приезде домой, наверное, из пижонства, я тоже стал
   звать Ленинград Питером. За первую половину отпуска перенасыщенность культурных программ, проходящих, в основном, в городах и, тем более, в столице, изрядно измотала круизеров. Ленинградская родня сразу поняла это и организовала нам отдых за городом
   на Финском заливе, предоставив там целый второй этаж на персональной служебной да-
   че дяди Саши Булышкина, мужа бабушкиной сестры, тети Беллы. Он хоть и занимал не-малые посты в управляющих органах второй столицы, оставался при этом очень добрым
   и скромным человеком, по крайней мере, по отношению к родным. Чего там только не было! И теннисный корт, и купальня, и лонгшезы, не хуже, чем на "Эрнсте Тельмане", и еще два гамака... А купание в Финском заливе... Идешь, идешь от берега и все не глуб-же, чем по этот самый, ну, в общем, по пупок. И... р-р-р-раз ? и поплыл... А какой вкус-
   ный кофе делала Иришкина мама, тетя Инна,Ђ не то, что теперешний быстрораствори-мый. Сначала она обжаривала зерна, потом молола их в ручной старинной мельничке, а уж потом варила в специальной медной турке, по только ей ведомому рецепту. А какие пирожные "эклер", маленькие, на один укус, пекла тетя Белла! А вот миноги копченые
   мне тогда не понравились. Сейчас бы их! А я вешу за сто кило. Мда-а-а! По-ч-че-му в своих воспоминаниях любая мысль моя всегда кончается на жратве?
  
  
  
  
  
  
   Вот и завершилось наше с дедей и бабусей хождение за три моря в гости к родне нашей славной. Потом, где-то лет в тринадцать и старше, до окончания школы, я путе-шествовал с родителями и в Сочи и в Гагры, и еще в разные места, но та поездка со ста-риками к их родне была самой лучшей, Ђ наверное, потому, что была самой первой в мо-ей жизни по протяженности и по насыщенности.
   "Зе бойс оф Эмерика! Ђ Мьюзик Ю Эс Эй". Ох, какой это был бас! Папка, конечно, догадывался, для чего я выпросил у него денег на наушники. Милая "Неринга" Ђ наша новая катушечная магнитола рижского завода "ВЭФ", флагмана социалистической ра-диопромышленности. Ни один наш теперешний приемник не сравнить с её избиратель-ностью на коротких волнах. Мои ночные бдения с приемником сначала раздражали ро-дичей, но потом они разрешили их официально, но только перед выходными днями. Мне только этого и надо было. Там где один день Ђ там и три. Старшие, устав на службе, рано засыпали. А у меня-то наушники...
   "Зе бойс оф Эмерика! Мьюзик Ю Эс Эй". Я ждал этой тарабарщины на тридцать первой волне, как откровения. Подобно шпиону, я заранее настраивал звукозаписыва-ющую аппаратуру, выключал свет; взор моих воспаленных глаз отражался в слабо светя-щемся индикаторе верньера, напряженные пальцы правой руки подрагивали на колесике искателя, левой Ђ на колесике тембра. В любой момент я был готов отпустиь клавишу
   задержки магнитозаписи, дыхание мое приостанавливалось, как перед выстрелом, сердце
   рвало грудную клетку и... "Фа-фа-да-фа, фа-фа-да-фа-фа-фа... Фа-фа-да-фа-фа, фа-фа-
   да- фа -фа-фа..." Боже ж, мой! Чарующие звуки "Сент-Луис блюза" заполняли меня, вво-
   дя в состояние почти экстатическое. А завтра придут Борька, Фарид, и я проиграю им се-
   годняшние ночные записи, и не один день еще будет звучать Борькино фальшивое "Фа-
   фа-да-фа...", а Фаха все это аранжирует для своего кларнета, причем, без фальши. Какие
   имена: Дорис Дей, Френк Синатра, Луис Армстронг, Элла Фитцджеральд, Дюк Элинг-
   тон, Бейси, Грапелли, Френки Лайн... Боже ж, мой! Как я мог без этого жить? Кстати, с
   Фахой мы дружим и сейчас. Когда он приезжает из Москвы, где обитает после ухода в
   отставку со своей дипслужбы с женой Флерой, тоже нашей одноклассницей, парой дочек
   и парой внучек, он обязательно сливает в память моего "винчестера" что-нибудь из того
   ведра, что я еще не зачерпнул из кладезя мирового джаза. В последний свой приезд он за-
   писал для меня программу Дайяны Кролл на полчасика. Вот и сейчас в моих наушниках
   похрюкивает Синатра, пока я правлю этот прозаический "перл". Эта метода сочинитель-ства мне нравится Ђ музыка не мешает, скорее, помогает абстрагироваться от окружения и сосредоточиться на сюжете, "обписываемом" в данный момент. Но пора вернуться к музыкальной школе, раз уж пошел разговор о музыке.
   Музыкальная школа номер три под руководством Розы Шамсеевны Болгарской.
   Скрипичный класс Виктора Моисеевича Михайлова. Когда это было? Неужели прошло уже почти шестьдесят лет? Отец мой познакомился с Виктором Моисеевичем
   случайно. Оба подрабатывали на ниве "холодных фотографов" в свободное от основно-
   го рода деятельности время. Оба Викторы, только папка помладше, оба фанатики фото-
   камеры типа ФЭД: отец, видимо, потому, что аппарат был назван по имени создателя
   ведомства, в котором он служил, а Михайлов Ђ потому, что других "леек", сообразных
   и по качеству, и по цене с запросами тогдашнего интеллигента, еще не было. Отечест-
   венные "зеркалки" и ихние "Практики" и "Сейки" стоили запредельно, и владеть ими
   могли только профессиональные фотокоры, большезвездные криминалисты или какой-
   нибудь обкомовский "бобер" и то, если "на халяву" сей вожделенный аксессуар ему презентуют во время поездки в братскую ГДР тамошние марксисты-интернационалис-
   ты-ленинцы. Отец снимал все подряд, Виктор Моисеевич любил делать снимки с
  
  
  
  
  
  
   детьми, причем, обязательно "ставил композицию". Деньжата получались от этого при-работка не слишком великие, но на умеренный "салдым" хватало. И вот в одной из дру-жеских посиделок между двумя фотомаэстро встал вопрос о необходимости приобщения младшего Тузова к благороднейшему и высочайшему искусству овладения утонченней-шим смычковым инструментом, принесшим славу Паганини, Скарлатти и всему семейст-ву Ойстрахов. Но для начала нужно было проверить этого будущего виртуоза на наличие слуха. Посему Викторы договорились о времени и месте экзекуции, хлопнули по послед-ней и расстались, обнадеженные: один тем, что появилась возможность прославить фа-
   милию родителя гения, другой Ђ фамилию учителя гения. Осталось только начать и кон-чить!
   Учебный год только что перешагнул стадию зачатия и тронулся в свой девятиме-сячный путь. Первые классы в музшколах еще не были полностью укомплектованы, по-этому решение о моем зачислении после проверки моей профпригодности комиссией в составе Болгарской, Михайлова и еще одной строгой тетеньки в золотых очках было при-нято своевременно. В тот же день, по рекомендации Виктора Моисеевича, была приобре-тена для меня скрипка размером одна вторая у родителей девочки, которая из этого раз-мера уже выросла. Девочка была аккуратистка, как, впрочем, и все многочисленные пре-дыдущие владельцы инструмента, поэтому он был в очень даже сносном состоянии, что нельзя было сказать о бедняге, когда пришло время расставания с ним у меня. Но об этом потом. О бедные, бедные мои оцыпкованные пальчики! Как же трудно поставить вас
   правильно на гриф. Ладно бы только поставить, их еще надо и передвигать, да еще в со-ответствии с указаниями этих хвостатых клякс, намалеванных на пяти тоненьких поло-сочках. При этом необходимо еще производить какое-то там "вибрато". А другая рука должна еще и водить по четырем струнам плоским жгутом из волос от кобыльего хвоста,
   натянутым на какую-то фиговину из палки длиной полметра с вертушком на одном кон-це. Мало того, этот жгут надо было предварительно натирать торцом канифолевого ци-линдрика, чтобы волосы лучше цеплялись за струны. Пальцы рук от этой канифоли всег-да склеивались, к ним прилипало все, что ни попадя. А так как в день приходилось музи-цировать по нескольку раз, то и руки приходилось мыть тоже по нескольку раз, да еще с хозяйственным мылом. О бедные, бедные мои оципкованные руки! Не сразу, конечно, но все-таки постепенно стало у меня что-то получаться. Но если бы только одна скрипка бы-ла дополнением к обычным занятиям в обычной школе. Нет, садисты-учителя пичкали меня еще каким-то "сольфеджием", какой-то "музграмотой" и еще обязательным "форте-пяном", которого у нас, естественно, не было дома, и приходилось для того, чтобы выпол-нить задания по игре на нем, бегать по вечерам в разные места, где стояли пианино или
   рояли. Как мои родичи договаривались с обладателями этих монстров, меня не интересо-вало, меня интересовало, где взять время на то, чтобы поиграть с пацанами в футбол или просто пошлындать во дворе. Как точно все показал в "Покровских воротах" Михаил Ко-заков, в эпизоде с маленьким скрипачем и его дедушкой! Так же, как этот малыш, я тянул свою тоненькую шейку к окну, за которым разгоралась футбольная баталия, а моя бабуш-
   ка скрипела мне: "Миня, играй! Миня, иг-р-рай!" Став постарше и приобретя кое-какую технику в овладении инструментом, я научился обманывать бабусю. Она, бедная, не отли-
   чала исполнение сложного этюда-пиццикато от безалаберной какофонии и я, пользуясь этим, подкладывал на пюпитр под ноты книжки Дюма или Твена, а позже Ђ Конан Дой-ла или Боккаччо. Так что виртуоз из меня почти получился, но никак не в том мастерст-ве, о котором вожделели два добрых Виктора. До конца обучения в музыкалке я немного не дотянул. Видимо, моя безалаберность и поэтому бесперспективность на этом поприще пересилила надежды и волю моих предков Ђ они сдались и махнули на "балбесяру" ру-
  
  
  
  
  
  
   кой на небольшой, впрочем, промежуток времени. Потом надежды на то, что мои почти семилетние занятия по сложнейшему классу скрипки и полученный в музшколе запас специальных знаний, а так же энное количество денег, потраченных на вышеперечислен-ное, не могут просто так кануть в лету, возбудили в них вторичное настырное желание хоть чего-то добиться от паршивой овцы. В общем, мне купили кунгурский баян. Мало того, еще соблазнили родителей моего многоюродного брата Генки Никанова на авантю-ру обучения игре на этом былинном инструменте их чадушки, моего ровесника, мотиви-руя это предприятие тем, что между нами может возникнуть чувство соревновательнос-
   ти, которое и поведет нас к славе великих исполнителей популярной, народной, а, воз-
   можно, и серьезной классической музыки. Это на кунгуре-то? И это нами-то? Подозре-ваю, что мой папенька, человек увлекающийся, под моим камуфляжем, уговорил нач-фина семьи на это приобретение, преследуя, скорее, свои тайные интересы. У меня даль-ше Киевского вальса правой рукой дело не пошло, а отец еще года полтора издевался
   над трехрядкой, доведя свою исполнительскую технику на слух до первых пяти тактов "Карусели", но в оч-чень замедленном темпе. Потом баян как-то незаметно перешел из предметов меблировки нашей квартиры в предметы комиссионного аукционирования.
   Я же в дальнейшем пытался пристроить свои неосуществленные музыкальные притяза-ния в духовой оркестр, но мундштук валторны слишком резал мои нежные губы. Правда, я овладел мандолиной, побегав полгода в струнный оркестр Бушняка-Бушанского, благо, что строй её был аналогичен скрипичному. Играть на этой щипковой коробочке можно было всё, даже "рок", что очень пригодилось в дальнейшем. Но об этом в следующей ис-тории. И все равно я очень благодарен судьбе и родителям за то, что они каким-то обра-зом сговорились, пришли к консенсусу и, несмотря на мое изощреннейшее сопротивле-ние, вбили в мои ленивые мозги приличный клин эстетической информации, которая и поныне, непроизвольно порой проявляясь, облегчает восприятие многих житейских кол-лизий, как бы прореживая их. А Виктора Моисеевича я встретил как-то лет через восемь
   в Ленинском садике, там, где собирались шизики-филателисты, букинисты, фалеристы
   и прочие нумизматы. Он сразу узнал меня и, поинтересовавшись, на какой ниве я сейчас "ору" или "ораю", ну, в общем, пашу, с усмешкой сказал: " Не стал ты, Мишель, скрипа-чем, так постарайся не стать трепачом!" Это была моя последняя встреча с ним.
   Нет, не могу не рассказать еще об одном эпизоде из того времени, когда я учился у милого Михайлова. Мы занимались в музыкалке, было уже ближе к вечеру. Зимой тем-
   неет рано. В классе горел свет. Я пилил что-то из раннего Вивальди, Виктор Моисеич
   сидел за роялем. И тут мне приспичило чихнуть. Затолкав под диафрагму воздух, в по-пытке сдержать чих, я беззвучно дернулся, конвульсивно испустив из-под смычка неза-планированный флажолет. Михайлов тут же вскочил со стула, встал во весь свой полу-тораметровый рост и возмущенно вопросил: "Ну кто же так чихает! А? Вот как надо чи-хать!" И ка-а-а-к жахнет! В классе погас свет. Эффект офигенный! А все объяснялось просто: выключатель был вмонтирован в стену таким образом, чтобы ВМ мог доставать
   его, не вставая из-за фоно. А тут он, вскочив со стула, незаметно прижался попой к ры-чажку и в момент демонстрации собственного чиха, незаметно выключил свет.
   В общем, жили мы неплохо и весело, почти по известному выражению вождя.
   Ну что ж, о детстве своем я рассказал достаточно подробно, несмотря на некото-
   рую отрывочность воспоминаний. Пора идти "в люди".
   Как я получал свой аттестат зрелости и во что в нем была эта зрелость оценена, не так уж и важно. Врать, что получил медаль, не буду, еще благосуществуют свидетели моих триумфов. Дай им, Господи, доброго здравия и долгих счастливых лет! Все-таки какое хорошее слово "удовлетворительно". Оно означает, что наше существование удо-
  
  
  
  
  
  
   влетворяет окружающую нас же среду, а, значит, и нас самих. Вот так удовлетворитель-
   но я сейчас чувствую себя, и даже могу позволить себе роскошь порассуждать на эту тон-чайшую "хвилософскую матэрию". А что касаемо отличников, то Ђ "иных уж нет, а те далече!"
   Итак, аттестат в кармане. И ждет меня дорога дальняя в "казенный дом" из серого железобетона в городе Саратов, что посередке Поволжья, как, впрочем, и моя родимая Казань, только ближе к югу. А дом-то тот называется Средним военным общевойсковым училищем. Но об этом тоже потом, как я уже говорил: "...в следующей истории".
   До встречи!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   САРАТОВ. ВОЕННОЕ УЧИЛИЩЕ
   (третья история)
  
   Ничь яка мисячна, зоряна ясная...
   Украинская песня
  
   Ноченька, ноченька, что ж со мной ты сделала? Изломала ты меня, иссушила ду-
   шеньку. Вчера был на прогоне рок-оперы, которую мы с Айратом Газизуллиным вы-
   сиживали больше года. Я ломался над либретто, он Ђ над музыкальной частью и всей
   организационной дребеденью. Парень Айрат двужильный и талантливый до некуда.
   Тема сложнейшая, но не об этом здесь речь, просто я, видно, переволновался, перевоз-будился вчера не по возрасту. Вот ночька и поперла наперекосяк. Ни на секунду не вы-рубился. Потом последнее время очень часто вижу в передачах криминальной хрони-
   ки Максима Вархушева Ђ ведущего эти передачи. Фамилия для меня уж больно родная, да и парень здорово похож на Виталяшу Ђ дважды однокашника моего, когда он был в
   его возрасте, может, чуть моложе. Так и подмывает как-то связаться с Максимом, рас-
   спросить его о Витале и Зоеньке, если они действительно его папа и мама, передать че-
   рез него, что не сдох еще Мишка Тузик средь пьяни инвалидной под каким-нибудь за-бором в родной суверенной республике, стишата вот пописывает, книжоночки свои с оказией передает им, может, почитают хоть когда на досуге пенсионном.
   Эх, гордыня ты, гордынюшка, сотни лет ты с "кровушкою родителев наших пе-
   редаесси нам грешныим. И ничем-то тя из головушек наших глупыих ня выскрести,
   д не молитвою, д не покаянием во Храме Божием". А нужно ли им знать-то обо мне,
   уж, небось, и позабыли они меня давным-давно...
   Год одна тысяча девятьсот шестьдесят второй от рождества Христова, июль,
   центр Поволжья, Саратовский вокзал... Я ? Минька Тузов, Борька Наддъячев, Генка
   Нудельман Ђ три казанских среднеаттестованных выпускника средней по образова-
   тельности школы десантируются из общего вагона скорого поезда с наглой уверен-
   ностью в том, что ждут их с распростертыми объятиями в стенах общевойскового во-
   енного училища. Медицинскую и мандатную комиссии в своем городе они прошли,
   направления от военкомата вместе с кучей других разных важных бумаг затырены в
   дальние карманы.
   "Че осталось-то Ђ вступительные вальнуть Ђ вальнем, чай не больно в Бауман-
   ское поступам!" Ђ трынданул с хихиком Нудельман.
   И встретил нас на КПП седой старшина Ђ помдеж по училищу, провел в штаб,
   где нам произвели учет в гроссбухе, прошитом суровыми нитками, а потом вместе с
   чемоданами, с недоеденными харчами и прочей ненужной хурдой-бурдой препрово-
   дили нас в зал для борьбы "самбо", у обитых кожаными матами стен которого лежа-
   ли аккуратными руликами темно-синие суперплоские матрацы. Немногие из прибыв-
   ших до нас бедолаг уже развернули свои лежбища и приступили к инвентаризации
   шмотья. Мы тоже расстелились и от нечего делать, объединив на газетах свои нехит-
   рые припасы, стали без энтузиазма поедать их. Я не ощущал вкуса еды то ли от вне-
   запно появившегося чувства страха перед неизвестностью, то ли от не менее против-
   ного чувства неприязни ко всему происходящему со мной, то ли от того, что я был
   совсем еще пацан, по сравнению с окружающими меня в тот момент ребятами. В учи-
   лище пришлось снова проходить все комиссии, сдавать экзамены, и так получилось,
   что из нашей тройки зачислили меня одного.
   С первых дней учебы вокруг меня сама собой образовалась группка из сокурсни-
   ков удивительно разных, на первый взгляд: Саня Вылекжанин из Воронежа Ђ крупня-
  
  
  
  
  
  
   чок с мягким интеллигентским характером, пловец-брассист, поэт-лирик, исписывающий целые тетрадки рифмованными письмами к своей, как в скором времени выяснилось, не очень верной невесте. Причем, эту прискорбную весть Саня получил от школьного дру-
   га, женившегося, правда ненадолго, на Вылекжанинской суженой-ряженой. Ходили мы
   за корешем по пятам из боязни как бы чего не сотворил с собой,Ђ уж больно переживал. Через некоторое время он-таки этой мамзели добился, но вскоре разженился, подтвердив тем самым достоверность теории разбитой чашки, как многие двуного-прямоходящие и
   до и после него.
   Второй угол нашей неравносторонней трапеции Ђ Валька Санчуков, одессит-холе-рик, прямая противоположность меланхолику Вылекжанину. Не очень умный, но, как бритва, острый, чуточку кривоногий, весь напружиненный, прекрасный гимнаст-сило-
   вик, не отличающийся особым изяществом, но мощный, как горилла.
   Третий и четвертый углы Ђ Витька Мушаков и ваш покорный слуга Ђ оба ярко вы-раженные сангвиники, живые, как ртуть, легковозбудимые до грызни, меняющие настро-ение по сто раз на дню.
   Витек был чуть старше меня, но уже вполне сформировавшийся юноша-мужчина. Помню случай, когда наш командир дивизиона, подполковник Морачко (батя), распекал на построении какого-то нерадеху, находясь на левом фланге строя... Тут я, пожалуй, чу-ток отступлю от трапеции ради краткого знакомства читателя с батей.
   Морачко чуть пришепетывал в разговоре: буква "эс" звучала у него как "ша",
   "зэ" Ђ как "же", но слух он имел отменный; кроме того, к концу первого нашего учеб-
   ного года он не только знал всех нас поименно, но мог отличить и по голосам. А было в
   подразделении, эдак, более двухсот "гавриков". Так вот, после шлифовки глупой башки провинившегося, для закрепления урока, комдив объявил пацану об арестовании, при-
   чем, звучало это примерно так: "Трое шуток гауптвахты!" Мушак, естественно, не стер-пел и тихо так проскрипел на правом фланге: "Во, батя пошутил!" Морачко мгновенно среагировал: "Куршант Мушаков, выйти иж штроя!" Ну, и за разговорчики в строю, со-ответственно, Ђ "пять шуток ареста!"
   Вот мы плавненько так и вернулись к третьему углу. Как я уже говорил, Витек ра-
   но повзрослел, видно, на это влияла бурлящая, как шампанское, смесь цыганской и мол-давской кровей, текущих в бешено пульсирующих его сосудах. Из-под пилотки выдира-лись во все стороны жесткие, без просветов между собой, вороные мелкие кудри; кста-
   ти, и под гимнастеркой у него царил беспросветный хаос растительного происхожде-
   ния. На пятый день старшина дивизиона Ильюха Самарян (о нем я расскажу позднее) привел Мушака в подразделение, демонстративно уперев свой указательный палец Вить-ке между лопаток. Тот шел, по-зековски сложив руки за спиной, склонив свою буйну го-ловушку. О, ужас!!! Перед нами предстал "барбудос" со смоляной бородищей. Сей по-кров был, может, и не больше по длине, чем толщина пальца, но какова была эта куща: свободны от этого войлока были только лоб и глазницы огромных цвета зрелой сливы и такой же формы, как она, очей. Не успел закончиться вой в казарме, как старшина втол-кнул амнистированного на целых полдня раньше истечения срока на "губе" в канцеля-рию курсовых офицеров. Через секунду из нее раздалось такое ржание, что затряслась переборка у двери. Минут через пять свободный и гордый Мушак промаршировал па-радным шагом с "оттягом" и "подвесом" из канцелярии в спальное помещение и по-явился оттуда уже по форме "номер два" с шикарным несессером в руке и вафельным *
   "мордотером" на шее. Кстати, точно такой же несессер подарил мне папаня, бывший тогда майором внутренней службы, провожая меня во взрослую жизнь.
  
   * Форма "номер два" ? военнослужащий с обнаженным торсом (по строевому уставу).
  
  
  
  
  
  
   Эх, папаня, папаня, я тогда и бриться-то спокойненько мог обычным полотенцем. Эмбрион усишек появился на сыновнем подносье только через год. Несессеру к тому времени уже приделали ноги. Ах, какой был этот сделанный в братской Чехословакии джентльменский набор, упакованный в коробочку из тонкой фибры, обтянутую мягкой рыжей кожей! Ну, как тут не вспомнишь первую главу бессмертного романа дорогого Александра Сергеевича. В этом ящичке имелось почти все то же, что и в кабинете фило-софа "в осьмнадцать лет". Не было там только что "янтаря на трубках цареграда, фар-фора и бронзы..." а вот "гребенки, пилочки стальные, прямые ножницы, кривые..." бы-ли, был и флакончик с широким горлышком для воды из Кельна и, главное, что могло придать истинный лоск офицерской щеке Ђ это станочек для бритья из заоксидирован-ного под aurum дюраля с пенальчиком для свежих лезвий из "аналагичнага металлу". Но что жалеть, чего страдать, если ноги приделали свои же старшие товарищи. Кстати, в от-личии от вышеназванного философа, я был зачислен кандидатом в курсанты за месяц до своего семнадцатилетия. Младше меня был только Валерка Высота из второго взвода.
   Надо же, как незаметно я скользнул к четвертому углу трапеции, то есть к самому себе в этом плавном повествовании! Пожалуй, я, в нашем альянсе находился, в наибо-
   лее привилегированном положении, вероятно, оттого, что был самым юным и совершен-но не опытным в житейских делах. Нет, меня нельзя было назвать "маменькиным сын-ком" Ђ отнюдь! Я довольно быстро научился почти стоически переносить все "тяготы
   и лишения воинской службы". Почему почти? Да потому, что иногда ночами мочил все-таки подушку слезьми (как выражался Самарян) или от незаслуженной обиды, или от ус-талости, порою так ломавшей еще неокрепшее мое тело. Нагрузочки-то нам давали оди-наковые всем независимо от возраста и комплекции. Впоследствии я, правда, открыл для себя, что очень большие ребята были порыхлее нас среднячков: и скукоживались порань-ше, и восстанавливались подольше. У меня и у Витьки была одна общая проблема: наши гривы значительно раньше, чем у других, вступали в противоречие с требованиями по со-блюдению уставного внешнего вида. В течение всего первого курса мы постригались на-голо, тут все было просто: неделя Ђ и под машинку, неделя Ђ и под машинку. На втором и третьем хотелось уже иметь под фурагой что-нибудь типа укороченной "канады", но как тут не переступить границу дозволенного? Дилемма, однако. В училище были вне-бюджетные мастерские разного профиля, как-то: пошивочная, сапожная, мелкого метал-лоремонта и парикмахерская. Работали в них на операциях, требующих хоть какой-ни-будь мало-мальской квалификации, вольнонаемные спецы; а на простых работах "луди-лись" солдатики срочной, в то время трехгодичной, службы, которые люто, чуть не пато-логически, ненавидили будущих "фуцеров". Командовал всем этим беспокойным конгло-мератом старшина РУХО (рота учебно-хозяйственного обеспечения) дядя Сема Лифшиц, который, как большинство наших наставников и преподавателей был ветераном Великой Отечественной. Добрый, но не без придури, человек. Рядовые цирюльники мараковали
   на наших башках своими садистскими инструментами так, что порой хотелось взвыть
   волком, не говоря уж о качестве проходов, траншей, эскарпов и рокад на пересеченных
   поверхностях наших мозгохранилищ. Если старшина дядя Сема засекал в отражении зер-кала мученическую гримасу постригаемого или сатанинский оскал рядового "маэстро", последний тут же получал от хозяина звучный поджопник яловым сапогом, машинка пе-реходила в добрые руки Лифшица и практически переставала ощущаться лысиной. Толь-ко легкий холодок проплывал, монотонно изменяя диаметрально направление строго па-раллельно избранному курсу. Я как-то заметил, что после стрижки наголо уши станови-лись намного больше обычного и оттопыривались, как локаторы. Старшина не был жло-бом. "Своих симпатиев", как он выражался (а я тоже относился к их числу), он щедро
  
  
  
  
  
  
   "пульверизовал щип-пером" из двухклизменника. И вот наконец наступал кульминаци-онный момент "пратциддуры". Дядя Сема извлекал из-под глухого воротника курсант-ской гимнастерки салфетку из останков вафельного рушника, отряхивал ею со всех сто-рон "клиента", мягкой кисточкой смахивал с его румяных щек будылышки волос и вкрадчиво вопрошал: "Ну как, ваше скоровысокоблагородие?" Курсант вставал "во фрунт" и гаркал: "Спасибо, товарищ старшина!", затем резким и вместе с тем изящным движением преклонял перед Лифшицем свой облагороженный "кочан" и получал по центру самой "кочерыжки" сочный шелобан. Но это все происходило на первом курсе.
   На втором после отпуска во взводах появились уже собственные машинки Ђ или приве-зенные из дома, или купленные "на-пара". Ребята сами наблашнились делать себе такие причесоны, что любо-дорого было смотреть. Тут тебе и не противоречащие уставу "мик-рококи", и укладочки со всевозможными проборами, и височки прямые и косые, и эклек-тичные бачки "а-ля Денис Давыдов". Только мы с Витькой страдали из-за своих копешек. И все равно Мушак был очень камильфотен. В "Ленкоме" у Марка Захарова есть артист Дмитрий Певцов, так вот он очень похож на нашего тогдашнего Витьку. Ну, и снова обо мне. Был я наивен, неопытен, ленив, любознателен и разбросан. Мне хотелось всего сей-час и сразу. Первая детская влюбленность испарилась легко и без последствий, как весен-нее облачко. Милая восмиклашка Наташка, с которой мы часами по-октябрятски, за руч-ку, бродили по Тукаевскому или Кировскому садикам, прекратила переписку со мной че-рез несколько месяцев Ђ с момента перехода в девятый. Это событие было зафиксирова-но мной в записной книжке во время нахождения моего на посту в карауле по охране
   объектов училища в следующих виршах:
  
   Март, ночь, дождь,
   Заплаканы стекла окон.
   Я знаю, меня ты не ждешь,
   Мы так друг от друга далёко.
   Видна в переливах капели
   Озябших деревьев дрожь,
   Кажется, близко к апрелю...
   Март, ночь, дождь.
  
   Уже не припомню, то ли ли я подслушал где-то нечаянно эти строчки, то ли сам их выдудел. Уже не припомню... Наташка выскочила замуж со школьной скамьи, говорят,
   у нее теперь рота детей и внуков. Молодец, нашла себя.
   Чем я только не увлекался! И рисованием стенных газет, и литературным их оформ-лением, и художественной самодеятельностью во многих ее жанрах от игры на банджо и мандолине, причем инструмент-то был один, просто, когда нужно было играть в нашем
   ВИА (это уже на втором курсе), я перестраивал струны на банджовый фолькроковый строй и чесал по ним почем зря с переборами, а когда нужно было аккомпанировать час-тушечникам, перестраивал свою плоскую мандолу на парный классический строй, ана-логичный скрипичному, и наяривал тремоло медиатором вместе с Генюшей Барошнико-вым, виртуозно владеющим и балалайкой, и всеми видами известных в Се-Се-Ере гармо-ник. Но о Гене потом. На третьем курсе я бегал в драматический кружок, который вела
   на общественных началах актриса из театра имени Чернышевского. Она обнаружила у
   меня неизвестно откуда взявшийся лирический баритон, научила дышать от живота, как
   и положено вокалисту классического репертуара и петь куплеты из оперетты со смешным названием "Свиные хвостики":
  
  
  
  
  
  
   Если вам ночью не спится
   И на душе не легко,
   Значит, вам надо влюбиться
   В ту одну, что от вас далеко.
   Кто она, где она бродит,
   С кем провожает зарю,
   Кто ее под руку водит,
   Ту, одну на земле половинку твою?
   И т.д.
  
   Пел я, конечно, и до этого, в "ВИАшке", например, Ђ "Девчонок на палубе", "Воляре", "У моря, у синего моря..." Ђ саундтрек к фильму "Каникулы любви" от двух близня-шек-японочек Дзе-Пинац, который не самым бездарным, хоть и вольным способом, был
   переведен на русскую мову. Ох, уж этот ВИАшка! Мы чуть не дрались, придумывая
   ему название, да так и прожили до самой его кончины безымянно. А родился наш ан-самбль после того, как командование училища приобрело всякие разные музинстру-
   менты не только для штатного духового оркестра, но и для "систематизации культур-
   ного досуга" курсантов. Кстати, половина инструментов так и не была востребована за ненадобностью из-за немодности. Кое-что сварганили сами. Например, к аккустичес-
   кой гитаре пришпандорили самопальную пьезуху по схеме из "Юного техника", треу-
   гольную громадину бас-балалайку приспособили вместо контрабаса, бас-гитара была
   приобретена в нужной комплектации. А еще были "ионика", аккордеон, сакс-альт, мое
   самоперестройное банджо. Ударную установку собрали из всевозможных носимых ар-
   мейских барабанов, включая "Большой". Где-то добыли "бонги", сами смонтировали
   из старых тарелок, добытых у духачей, "чаплыжки", приделали к ним и барабану педа-
   ли, и понеслась! Лафа продлилась с полгода. Мы могли репетировать в клубе все сво-
   бодное время, прихватывая иногда по часу от самоподготовки, никто нас не проверял, концертный успех списывал все. Однажды дежурный офицер, злыдня майор Федорчен-
   ко, преподаватель "исткепсиса" заполз в клуб, но мы его вовремя засекли и устроили
   такой гаер, что уй-юй-юй: Витька Мушак долбит свою грандбалалайку и орет: "Вы че,
   мля, ритма не слышите? Ионика добавь в басе!" А Валерка Батрин: "Вы мне всю им-
   провизуу-хху режете! Синкопируйте, козлы! Тузик (это мне), подстрой банджуху!" Ђ
   Весь этот рабочий гвалт в сопровождении какофонического визга инструментов в сти-
   ле эмбриональной "скифухи" произвел на гофмановского карлика Федорченко такое впечатление, что он, выпрыгнув из зала, просквозил по паркету фойе до выхода из клу-
   ба в один скок.
   А и дернул же нас лукавый попробовать играть джаз: "Какой "м..дюк" Элингтон,
   какой "люэс" Армстронг, какая Дорис "бздей"? Вы в какой стране живете? Вы кому
   служите, а-а, конт-р-ри-ки?" И... Три месяца тюрьмы для инструментов. Только банд-
   жуху и удалось выдернуть. Какая без её мандолинного строя частушечная сатира! Так
   я остался при деле. Да, и частушки писал тоже я, причем по заказу всех кафедр.
  
   Не бывали век в спортзале
   Мартынюк и Запашной,
   До седьмых потов качали
   В нашей чайной пресс брюшной.
   Тында-рында, Тында-рында,
   Тын-да-да...
  
  
  
  
  
  
   Вилькензон залег в окопе
   В том, что целый час копал.
   Увидал противник .опу,
   Тут же в обморок упал
   Тында-рында, Тында-рында,
   Тын-да-да...
  
   Теперь о гармонистах. Их у нас было много. И Самарян попиликивал, и Володя
   Боков. И тот и другой из Ђ сверхсрочников. Обоим далеко за двадцать пять. Старши-
   на наш в браке не был. Большую часть времени проводил в казарме, так же как сроч-
   ные курсачи. Поговаривали, что у него есть в городе гражданская жена, но он особен-
   но за ворота не рвался. Еще болтали, что лысый черт мызгает к кому-то из медперсо-
   нальш. Лажа все это! Кочумарьте, трепачи! Ильюха где ест, не гадит. Вот Васька Лит-
   винек, наш отделенный, тот "люто?й" был на фронтальный пол. Но он предпочитал пи-щеблок и военторг. И там, и там куча "вдовствующих королев". А Васька Ђ живчик с косым пробором под офицерской габардиновой пилоткой, которая так заломлена, что непонятно, на чем держится. Может, он её прикалывает тайной булавкой к чуприне, как старый ребе делает это со своей кипой. Пожалуй, один Васька и мог составить конку-ренцию Генаше Барошникову как гармонист. Впрочем, нет... Генка Ђ уникум! Он в учи-лище приехал со своей "хромкой". В Ленинском уголке была "саратовка" с колокольчи- ками. Какой-то варвар порвал ей меха и выдрал несколько басовых клапанов. Генка не
   ел, не спал, пока не отремонтировал инвалидку. Замполит дивизиона, майор Курзон, по-дарил ему её. А баян, а планочная гармошка?.. Если бы у нас был аргентинский восьми-гранный банданион, Барошник и затангировал бы не хуже самого Астора Пьяцолы.
   Как играл этот коротышка! Его голова то откидывалась назад, то резко склонялась влево к басам, то медленно поворачивалась к правой руке; из глаз иногда выкатывались крупные слезинки. Нет, он не плакал, он переполнялся музыкой и слезы были просто ес-тественной эмоциональной реакцией его на производимое им же самим колдовское дейс- тво. Вдруг правая рука его хваталась за верхнюю деку гармоники и медленно, но сильно начинала максимально растягивать меха, левая басами выдавала соло такую хоральную симфонию, что казалось, это рыдает орган, и вдруг Ђ виртуозная россыпь "барыни" на правых ладах. Генка орет тонюсеньким дискантом: "И-и-и-и!" Вскакивает неожиданно,
   не прекращая неиствую вариацию, и начинает выделывать ногами сумасшедшие колен-
   ца. Танцор он совсем никакой, но темперамент!..
   В обычной жизни Барошников Ђ тихий, стеснительный, не слишком разговорчи-
   вый парень. Типичный русачок-боровичок. Женатик Володя Боков как-то выбил для
   него внеочередное увольнение, не без легкой корысти, конечно: у кого-то из родных Бо-ковской супружницы был юбилей, ну, и, естественно,Ђ какая пьянка без гармони!
   Среди гостей оказался известный в Саратове работник культуры. Долго он угова-
   ривал Генашу сменить стезю: ну, что, мол, ты будешь иметь лейтёхой Ђ сто двадцать
   минус партвзносы, служба Ђ через день на ремень, а в остальные дни Ђ муштра. Вся
   жизнь без выходных и проходных. А я из тебя артиста сделаю, весь мир объездишь. Ну,
   и все такое прочее... Не согласился наш Генаша, не снял погоны.
   Где он? Кому-то ведь рвёт, наверно, сейчас душу, если не обезручил и не откинул-
   ся при нежданной встрече с "дум-думкой" в каком-нибудь сраном "Афгане" или с перы-шком беглого "зыка" под "Сыктыком". А может, засох от запоев, спровоцированных обычным межгарнизонным многократным женозамененьем в стиле маркетинга типа "ча-сы Ђ на трусы и обратно". Прости, Господи, за дурномыслие! Но возникает оно не без
  
  
  
  
  
  
   причин, к сожалению. Увы, увы,Ђ честная служба и честная жена Ђ две вещи почти несовместные.
   На втором курсе стало полегче, в смысле физических нагрузок. Наступила адапта-ция. Режим, здоровая еда, спорт, влияние настоящих мужиков, не обремененных сенти-ментами, и при этом совсем не глупых, чувство локтя, перерастающее в заботу друг о друге на уровне братства, здоровая круговая порука, отсутствие подсиживания, как ре-зультат равенства средств и равновесности ожидаемой награды в виде пары однопро-светных погон, осиянных парой же звездочек, на финише учебы.
   Что дальше Ђ пока не важно. Успеется еще просчитать будущее, не влезая в деб-
   ри мат.аналитики, безо всяких там интегрирований да дифференцирований. Да чего там?
   Три года взводным без взысканий Ђ замполит-старлей, еще год Ђ ротный, еще два года Ђ капитан и академия, а дальше Ђ Бог подаст! Можно, конечно, влюбиться в генеральскую дочку. Но эти сученки уже все розданы... "Эге, куда это я заехал? Я ж еще тока на вто-ром курссусе. А сегодня макароны по-флотски с жареным лучком. И-их, ты-и, жи-и-ись!"
   Один раз на учениях в Татищево так засмотрелся на имитацию ядерного взрыва,
   что забыл подогреть банку тушенки с горохом, как, впрочем, и половина дивизиона, и вместе с этой половиной дивизиона я и задизентериел на сорок дней. Во, лафа-то! Кот-летки с пюре, сметана на завтрак, яички или омлет, тихий час, книжки, телек и сестры милосердия, правда, милосердные не к нам, а к офицерам все больше. Ни-че-го, это и у нас впереди! Только одна процедура коробила Ђ это ректороманоскопия. В госпитале
   её называли "телевизор-дралоскоп". Доктора повадились делать эту гадскую экзекуцию через каждые пять дней, подозревая у меня начало какого-то там колита. Ничего, привык, но дыхалку сдерживал. Завотделения там была майорша лет под тридцать. Старая, конеч-но, но "очинно даже гарная". Я прежде таких и не видел. У нас в школе классрук была Ђ Джанара, тоже люкс, но эта совсем на "ра-ра". Поставят тебя "раком" на стол, засадят с подогревом, стоишь и не дышишь,Ђ вдруг окан-ффу-фузишся. А она рученьки помоет щеточкой с мыльцем и тихо так: "Браво, браво! Ум-нич-ка! Скоро выпишемся!" Краси-вая, а дура! Обрадовала, благодетельница! Я бы тут до отпуска проваландался. Когда нас только положили, в нашу палату пришел солдатик из техобслуги авиаполка. То к одному подвалил, то к другому, обматерился и уканал. Я спрашиваю: "Чего хотел-то?" Ђ Дерьма просил на анализы, к выписке готовят, в часть-то неохота. Тут один у полпалаты "Мери" сожрал, мотается по коридору бухой в "зюзю" врачи его всего обнюхали, ниче не поймут, кровь на анализ взяли Ђ спирту нет, а какой-то наркоты навалом. Ђ "Ладно п..деть! Отку-да в пасте наркота?" Ну, раз уж затронул медицинскую тему, расскажу о подполковнике одном с фамилией Кыржиманцев. Он у нас санчастью командовал. Сам был хирургом и, наверно, хорошим, а кого у нас резать-то! Все Ђ кровь с молоком. За все время моей уче-бы помню всего две операции по удалению чертова отростка, пару-тройку переломов, одно тяжелейшее, оч-чень уж глубоко проникающее огнестрельное ранение из мелкашки по касательной к округлости musculus gluiteus maximalis, расположенной ниже спины, и еще одну страшнейшую контузию у старшего лейтенанта Даценко от удара бильярдным шаром после позорного кикса, случившегося у его противника (фамилию не озвучиваю, дабы не дискредитировать старшего по званию). Так вот, единственно, в чем мог практи-ковать наш большезвездный эскулап, так это в выковыривании фурункулов и панарици-ев. Когда кто-либо обращался в санчасть с подобной мерзостью, его тут же направляли к Кыржиманцеву, хоть справиться с ней мог и курсант-второкурсник из соседнего дивизи-она клизмачей (факультет по подготовке военных фельдшеров). Доктор просто пестовал больного в ожидании созревания этой фигни. Наконец наступал долгожданный для хи-рурга момент...
  
  
  
  
  
  
   "Таньюша, будьте-таки такой добренькой, приготоуте, пожалста, аммыачку, турун-дочкы, спыртик и пэрэкись, пока я буду иммобылызировать этого байстрюка..."
   Ђ Та знаю я! Ђ раздавалось из-за ширмы.
   "Ну-с, мой драгоценнейший, Вам, конечно, известно, шо попасть у в зависимость
   от наркотических веществ молодой, дикорастущий, необрэмэнэнный никакымы обьязан-ностямы, кроме воинской учебы, органон может у в мгновэние ока. А посему, могу ли я поставить Вас, будущую гордость усех вооруженных сил Великого Союзу, пэрэд лицом такой опасности, а? Шо колотисся, ща зар-рье-жжу!" Потом доктор еще долго манипули-
   ровал над предметом томии, наконец, заявлял: "Усэ! Жить будэ, колы не помрэ!" Было совсем не больно, наступало облегчение, страх улетучивался.
   "Заутра на перевьязку! Топай, давай! Ще раз заболеешь, уббю собственнымы рука-
   мы!"
   О "коновале" Кыржиманцеве ходили ужасаюшие легенды, а он, по сути, был доб-
   рейшим человеком, фанатично любящим свое дело и по-отечески заботящимся обо всех
   нас. Он был ярым пропагандистом здорового армейского образа жизни, любил после сня-
   тия пробы, задержаться в столовой, чтобы хоть "пьять" минут посвятить нашему обуче-
   нию "правильному приему пыщевого довольствия". И пока он разглагольствовал "зау-трик" исчезал подчистую, раздавалась команда старшины: "Встать! Выходи строиться!"
   Ђ Шо, вже-е-е? Ђ удивлялся начмед и, горестно покачав седой головой, выходил вслед за нами из столовой. Только сейчас, пожалуй, на седьмом десятке, я по-настояще-
   му понял, каким гнездом для нас, желторотых, было наше училище. Построено оно было
   в начале тридцатых годов прошлого века самими курсантами, будущими пограничника-
   ми, причем, добротно и со смыслом. Если смотреть сверху на весь ансамбль зданий, то четко рисуется аббревиатура Ђ "4-П-Ш" (четвертая пограничная школа). Четверка Ђ
   клуб и спортзал, Пе Ђ штаб, Ша Ђ три учебных корпуса.
   Зимой шестьдесят третьего года, если мне не изменяет память, на территории учи-
   лища снимался фильм Петра Тодоровского "Верность". Вот тогда-то я поносил солдат-
   ские ботинки с обмотками, форму рядового бойца начала Великой Отечественной войны
   и трехлинейную винтовочку системы Мосина, участвуя в массовке. Просмотрев пять раз
   этот фильм, так и не увидев себя, поэтому, разочаровавшись в киноискусстве, я решил,
   что не пойду по стопам артиста Трещалова, который прославляет отечественный синема-
   тограф поныне, отчислившись из нашего училища по, вероятно, весьма весомым причи-
   нам несогласия своего с воинскими догматами. Как все, мы выпендривались перед мно-гочисленным дамским персоналом киногруппы, а особенно перед чуточку повзрослев-шей героиней фильма "Дикая собака динго" Галей Польских. А она пролетала мимо нас со сверхсосредоточенной мордахой, как мимо неодушевленного реквизита. Дай ей, Гос-поди, здоровья и всего, всего, всего самого нужного в её жизни.
   Мне очень близко все, что сделал в кино старший Тодоровский, от "Верности" до "Анкора...", и не только потому, что он закончил наше училище в сорок четвертом. До последнего дня Петр Ефимович остается солдатом, защитником Отечества на своем по-
   сту (простите за патетику), голи-вудо-мудистикой не занимается, русскую школу кино-
   искусства не позорит, перед модой не плебействует. Думаю, что любой, кто принимал
   когда-либо присягу, согласится со мной.
   Однако вернемся к гнезду. В учебе мне, конечно, не все нравилось. Но особенно до-
   саждали общественные дисциплины с их конспектированием первоисточников классиков
   марксизма-ленинизма, вызубриванием дат съездов нашей родной КПСС, с их повестками
   дня и решениями. Помню, как нас загоняли в "Ленинские комнаты" для прослушивания
   и просмотра по телеку многочасовых выступлений Никиты Сергеевича, после которых
  
  
  
  
  
  
   мы поверяли свои подсчеты по количеству раз произнесенных им "э-э-э" в течение этих
   речей. Надеюсь, понятно, во что мы там вникали, когда все внимание наше было сосре-
   доточено на этих подсчетах. Только сия несерьезность и спасала нас от "сдвигов по фазе,
   по амплитуде и по частоте". Великая сила в чувстве самосохранения. Вот стрельба Ђ это
   да! Но и здесь есть свое "но". Попробуй отодрать ствол и газовую камору "АКашки" от
   нагара до такого состояния, что сам нач.арт. капитан Извергин (на самом деле Изергин)
   ни к чему не придерется. Впрочем, такого никогда и не было. По десять раз приходилось
   подходить к нему с предъявлением оружия. Он не словоблудил, не нудил и, тем более, не
   повышал голоса. Его любимое слово было Ђ "ЧИС-ТИТЬ"... Мне кажется даже старшие
   офицеры, предъявляя ему на осмотр свои тупорылые "ПМки", чувствовали себя при этом
   не очень уютно. Чего мы только не исхитрялись изобретать: и зубной порошок добавляли
   в щелочь, и кирпич толкли в пыль, и притирочную пасту где-то добывали, и другие раз-ные абразивные составы замешивали на собственной моче, рискуя залететь надолго на "губу" если не дай Господи произойдет повреждение или, что еще хуже,Ђ скол хрома в стволе в период между стрельбами,Ђ тут уж не отвертишься. Хорошая все-таки штука "калаш"! В то время патронов для боевой учебы еще не жалели, но гильзы, правда, для отчетности офицеры собирать заставляли, чтобы чего не вышло. Пацаны и есть пацаны.
   И все равно мы умудрялись тырить патроны, сигнальные ракеты, взрывпакеты. До гра-
   нат, как сейчас, дело у нас, конечно, не доходило. Патроны копили на случай, если не хватит на выполнение зачетного упражнения (придурки, можно подумать, что наши нас-тавники не умели считать число выстрелов в очереди), сигнальные ракеты и взрывпаке-
   ты Ђ естественно, для баловства в отпуске. Кое-кто иногда и доигрывался.
   Был у нас случай в соседнем дивизиионе. Курсач-второкурсник поджег втихаря на летней танцплощадке в саду "Липки" бикфорд у взрывпакета, а бросил его не сразу, чтоб не затоптали, Ђ дескать, есть еще четыре секунды, Ђ ан, хрен! Ђ Шнур-то был подломан
   в нескольких местах (сам и подломал его, наверняка, пока мусолил в карманах), а такие шнуры горят не плавно, а импульсами, причем, намного быстрее обычных. Вот у него в руке и ахнула эта картонная трубочка, да так, что одной девчонке личико опорошило, а ему сухожилия пальцев порвало. Пока лежал в госпитале, у девчонки все зажило без пос-
   ледствий, что его и спасло от суда, а самого комиссовали вчистую. Так вот! Да только на-
   шему брату "хоть ссы в глаза, Ђ все божия роса", один фиг, фикстулить будем.
   Вот еще один случай со взрывпакетом. Обычные плановые занятия по тактике на
   первом курсе проводил майор Аннанов. Человек он был темпераментный, горских кро-
   вей, если мне не изменяет память Ђ осетин.
   Ђ После команды: "Прыгатовиться к атакэ! Баэц снимаэт оружие с предохранитэ-
   ля, расстегиваэт падсумок",Ђ ну, и так далее... Когда занятие по теме добралось нако-
   нец до раздела "Атака переднего края противника", Аннанов возвестил: "Па камандэ
   "Гранатой агон!" Баэц брасаэт гранату в траншею пратывника, прадалжаэт движение
   бэгом, вэдя срэлбу из штатнаго аружия и..." Тут майор, видимо, решив продемонстри-ровать как все это делается, выдернул из подсумка, заранее нацепленного на портупею, картонный имитатор гранаты, поджег шнур, бросил пакет в направлении "траншеи про-тивника", нажал на спуск автомата, завтуленного на холостой огонь, заорал дурным го-лосом: "Ур-р-ра!!!" и рванул вперед. Но пакет-то был много легче гранаты, а посему, не долетев до траншеи, зарылся в снег. И надо же было Аннанову наступить на него. Шан-да-ррах! Направленный взрыв (сапог послужил забойкой), нога в резком арабеске взле-
   тает выше ушей, майор опрокидывается, дает длиннющую очередь в благословенные не-беса и блажит: "Эсли не увэрэн, что дабросил до траншеи пративныка, падай лицом вныз,
   жди взрыв, а патом бэги с криком "Ур-ра!" Панятна?"
  
  
  
  
  
  
   Удивительно то, что, поднявшись и отряхнувшись, он не потерял ни грамма выправ-ки. Все-таки как личит военная форма кавказцам.
   Сколько потом было у меня друзей, выходцев с Кавказа, или, как сейчас говорят,
   лиц кавказских национальностей будто язык сломается от просто Ђ грузин, азербайджа-
   нец, армянин или чеченец. Это, видно, оттого, что нынешние чиновники так же, как
   МиСеГор, никак не могут выговорить вместо "азибаржанец" нормальное "азербайджа-
   нец". Да если бы только неурядицы с Кавказом! Ведь каких-то двадцать лет назад я пил
   горилку в хате Кольки Шиндловского под Винницей, заедая ее "карпамы у смэтане", вы-ловленными специально для меня, Мынэчки, рачительным хозяином "ран-ню-сэнько, ра-ню-сэнько у ставкэ". А посылки под Новый год с чурхчхелами, о которых я совсем не просил,Ђ просто от доброты душевной,Ђ от Гугули Мамниашвили, а обжигающие мне нёбо цеппелины, поданные Хелей, женой Гунара Бауманиса, в Дзинтари... Куда исчезло это наше братство, чьей злою волею оно изничтожено, что за суперпогань на этой под-лости нажилась? Нет, я не брюзжу. И не из самых глупых я, наверно. И не понимаю все-
   го происходящего сейчас на пока еше одной шестой части суши потому, что не хочу.
   Заставить себя понять все это можно, но тогда придется все это принять потом, оскорбив тем самым своих предков в десяти поколениях назад, как минимум. Все! Хочу обратно
   в юность!
   Пошли!!!
   Изо всей физподготовки мне больше всего нравилась гимнастика. Хоть и не достиг
   в ней, как и в других спортивных дисциплинах, разрядов выше третьего или второго, в
   силу своей, как я уже говорил, природной лени и разбросанности. Во-первых, здесь не на-
   до было бегать, как наскипидаренный лось; во-вторых, никакой тебе сбруи в виде полной
   выкладки Ђ только трико и тапки-чешки, в-третьих, красиво; а в-четвертых Ђ рядом с
   Валькой Санчуковым и с Виталяшей Вархушевым. Вот с этого момента я Вас, дорогие
   мои, с ним, с Виталяшей, и познакомлю примерно так: "Виталя, добрый мой приятель,
   родился на брегах..." Ну, в общем, на Урале он родился. В училище поступил в возрасте
   чуть старше, чем я тогда, но тоже еще не призывном. Хоть Виталя и рано женился, но Ђ
   на всю жизнь. Удивительно то, что, будучи курсантом-срочником, живя практически "на
   казарме", имея рядом такой отвлекающий от армейского зарутиненного учебного процес-
   са фактор, как молодая красивая жена, он умудрялся быть круглым отличником, успевал
   серьезно заниматься спортом, при этом никогда не выпячивался, чем и снискал к себе та-
   кое отношение окружающих его, далеко не либеральных, довольно жестких парней, че-
   му можно было бы и позавидовать. Он был вхож в любую группу ребят, а объединялись
   они обычно или по признакам землячеств, или по возросту, или по увлечениям, а чаще
   всего по сходству мыслей и по симпатиям, иногда совершенно необъяснимым. Везде Ви-таля принимался за своего, но этим никогда не пользовался корыстно. В армейском кот-
   ле сложно утаить неискренность. Так называемые неуставные взаимоотношения чаще
   всего возникают тогда, когда один из всех равных пытается порой слишком ярко выде-
   литься или выдернуться из общепринятых сложившихся связей в силу неприятия их.
   Особенно отталкивает от себя особь излишне инфантильная, изнеженная, заумная или
   просто эгоистичная. В лучшем случае оная будет чувствовать всегда некий дискомфорт,
   находясь как бы в постоянном, непроизвольно возникшем бойкоте, в худшем случае ей
   не избежать остракизма. И, вполне естественно, в мужском, подчеркиваю, жестком кол-
   лективе к "данному индивидую" обязательно будут применяться порою жестокие мето-
   ды воздействия. Бороться с этим явлением трудно, практически невозможно, так как лю-ди, поставленные по долгу службы над воинскими взаимоотношениями и призванные
   регулировать их, находясь внутри них, не успевают заметить начала и развития кон-
  
  
  
  
  
  
   фликтной ситуации или в силу неопытности или намеренного абстрагирования от них
   в своем командирском снобизме. Кстати, снобы в офицерских погонах рождаются имен-но из этих вот изгоев курсантской семьи, каким-то образом сумевших дотерпеть до вы-пуска из училища. Ассимиляция их в армейской среде невозможна и, кроме вреда своей профессии они принести ничего никогда не смогут. Были у нас такие, но, Слава Богу, их вовремя выявила сама жизнь и тихо-мирно выдавила из училища. Но вернемся к Витале.
   Сближение с ним произошло у меня в начале третьего курса. Наш дивизион разде-
   лился после специализации. Я и Вархушев вошли в состав группы по подготовке офице-
   ров для войск, специализирующихся на охране объектов особо важного промышленного
   назначения. Оба попали в один взвод и в одно отделение. Если раньше мы встречались
   только на тренировках по спортивной гимнастике, то теперь жили рядом, на территории,
   равной четырем квадратным метрам (две совмещенные двухъярусные койки), хлебали
   щи за одним столом, ходили в одном строю. Душа моя тянулась к Витале давно, а те-
   перь... Как хорошо-то стало! Хоть он был сдержан в проявлениях чувств, в отличии от
   меня, но симпатии не скроешь. Как-то само собой было принято его старшинство между
   нами. Я внутренне подтянулся, посерьезнел, повзрослел и в учебе стал тоже не из по-
   следних, что было отмечено и братвой, и командирами. Даже Тузиком меня ребята назы-
   вали реже и, скорее, не из желания унизить, а по привычке. Да и то, что в восемнадцать лет я уже успел начать третий год ношения нелегких погон, тоже чего-то стоило. Не сло-мался, не сбежал, выровнялся со всеми, а кое-кому мог дать и фору. Все это замечалось
   в нашем весьма разнородном, хоть и одинаково обмундированном породнении.
   Наконец подошло время государственных экзаменов, которые проходили в летних
   лагерях под Саратовом, куда в конце каждой весны все курсы отправлялись ритуальным
   марш-броском в полной боевой выкладке. Уходили рано утром, поднимаясь по тревоге, а
   прибегали туда только к обеду. Падали пластом, есть не хотелось, тело дрожало с ампли-
   тудой комариного писка. Кое-кто умудрялся сунуть в зубы "Беломорину", и на первую
   же затяжку органон реагировал изгибающим в дугу тело и, выворачивающем наизнанку кишки блёвом до поноса. (Те, кто постарше, знали эту особенность финала марш-броска, но не предупреждали младших. Только через ж... может намертво закрепиться любой
   опыт.) После этого боль, как от удара финки, была в желудке и в легких еще минут двад-
   цать. Старики же, перетерпев первое желание перекурить, шли нестроевой кодлой на
   обед (в этот день разрешалось). А потом формально объявлялся отдых, но занимались оборудованием палаток Ђ спать-то где-то надо было. Получали у старшины постельное белье, матрацы, подушки, одеяла; заправляли постели на нарах из досок, заранее сколо-ченных донашинскими поколениями курсачей. На отделение полагалось две палатки. В одной старшим был командир, в другой Ђ ефрейтор-пулеметчик. У нас был ефрейтор Женька Соннычев Ђ почти двухметровый дылда, изгибающийся и качающийся по непо-нятной траектории во время ходьбы так, будто вместо суставов у него были вмонтирова-
   ны шарниры с непомерным количеством степеней свободы. Но это при вольной ходьбе,
   а вот в строю эта жердь преображалась и вытопывала вместе со всеми вполне сносно, только ему приходилось подсекать шаг, иначе мог умахать от подразделения в тыл веро-ятного противника. Это был удивительно добрый, даже немного беззащитный парень, по наивности что ли, он даже не предполагал, что его может кто-то обидеть. Впрочем, сде-лать это было сложно, так как на любое покушение он обычно тянул: Ну, ла-адно, че-о-о, ты-ы-и!" Ђ и улыбался застенчиво. Одно было хреново: раз мы были в группе пулемет-чика, значит, на учениях нам в обязанность вменялось по очереди попарно таскать за ним патронный ящик весом почти в два пуда. Хорошо, что на завтрак не давали блюд, в сос-
   тав которых входили бы горох или другие бобовые ингредиенты. Иначе марши пришлось
  
  
  
  
  
  
   бы осуществлять в противогазах. После того, как мы закончили с оборудованием палат-
   ки и подняли тент "под грибок", Соннычев ухнул, как двухметровый хлыст, на нары и проскрипел довольно: "Каньхворт, дрит твою...". Несмотря на усталость, каждый довел до ума свое место (не один день жить). Да мы и не салаги, чтобы сразу вырубаться. По-шли курилку делать. Правда, марафет не стали наводить, будет еще время, мы же не дву-жильные, не под старшину работаем, а на себя.
   Лагеря на выпуске Ђ не то, что на младших курсах. Здесь все подчинено качеству конечного продукта. Здесь никого не надо уговаривать и подгонять. Здесь даже самый нерадивый, самый задрюченный жмет из последнего. Редко, но применялось в то время
   к слабейшим выпускникам злое положение о присвоении звания младшего лейтенанта. Само слово "мамлей" звучало хуже, чем "пария". Стоило ли "упираться рогом" три года за одну звездочку. Конечно, отцы-командиры, дорогие наши педагоги, наверняка не до-
   пустили бы подобного (это же их брак, прежде всего), но стращали они нас этой мерой
   постоянно, а у страха, как известно, глаза велики. Хоть мы уже и считали себя спецами-гусарами, но "очко" все равно делало "жим-жим".
   Все! Экзамены позади. Осталось распределение. Во всю идет фотографирование
   для удостоверения личности и в личное дело. Офицерская форма еще шьется, а кадрови-ки ждать не должны. Выход из положения отработан за многие годы. Берутся китель, ру-башка и галстук у прошлогоднего выпускника, оставшегося при училище, желательно побольше размером, чтобы подошли всем, поэтому мы все на первой офицерской фото-графии такие широкоплечие. Ворот рубашки зашпиливали скрепкой, стягивая его сзади
   до размера шеи, спинку кителя Ђ тоже, чтоб не борщил на груди. Снимок делался пояс-ной, посему некоторые несоответствия в геометрии не бросались в глаза.
   Всё! Вот и долгожданная зачитка приказа начальником училища на "генеральской линейке" перед парадным строем выпускников. Троекратное Ур-р-ра-а-а-а! Банкет в столовой с бутылкой шампанского и официальной бутылкой водки на четверых, мота-
   ние по лагерю с неоднократными посадками в курилке и обниманиями до соплей.
   Всё-о-о! Дальше не интересно. Дальше Ђ встреча с родителями, дефиле в парадной форме по гостям, количеством зависящие от многочисленности близкой родни: "Ны-а
   ём пы-агыон-н-ны зы-ла-ат-тыя...". В левом боковом кармане почерневшая от постоян-
   но повторяемого действа прохода по новым хромачам фланелька в целлофане, в правом Ђ
   мгновенно пустеющая пачка "Казбека", во внутреннем Ђ новый лопатник из тисненой
   под каймана кожи с пока еще не очень жалкими останками первых подъемных. Визг и
   топот распоясавшихся тетушек. А еще запомнилась сдержанная гордость отца, выдава-
   емая слишком частым протиранием очков. Когда это было?
   Было, было, Слава Богу, было! Чтобы не происходило в моей жизни потом, как бы кардинально не разворачивалась моя стезя, как бы не наказывала меня судьбинушка-ду-
   бинушка, я Ђ счастливейший человек. Да простят меня те, кто придумал, что всем дово-
   лен может быть только полный идиот, но я пи-лю-ю на этот "ахеризм".
   ДА, я доволен Ђ доволен тем, что папка и мамка сумели, с позволения Всевышнего, зачать меня в конце самой страшной за всю историю человечества войны, может быть по глупости, или детской еще несерьезности (было-то им... Ну, да ладно).
   ДА, я доволен Ђ доволен тем, что меня вырастили и выучили, источив немалое ко-
   личество нервов, и тем, что я вовремя вылетел из родительского гнезда, не доставив мо-
   им близким хлопот и унижений по устройству жизни их чадушки или по собиранию тю-ремных передачек для него.
   ДА, я доволен Ђ доволен тем, как Фортуна распорядилась мною, сделав инвалидом
   при исполнении обязанностей военной службы в мирное время, а не вечным квартиро-
  
  
  
  
  
  
   съемщиком цинкового дома системы изделие "двести", как некоторых из моих однокаш-ников по училищной или академической учебе.
   ДА, я доволен Ђ доволен тем, что сижу сейчас и настукиваю двумя пальцами по "клаве", выдавая на-гора этот текст, и при этом я живой и в меру здоровый, а за стенкой на кухне шебаршит себе самый дорогой мой человек, и тянет оттуда такой кулинарной интригой... Ой, что это я позволяю себе? Рожественский пост ведь...
   А с Виталей Вархушевым мы потом встретились в Москве и снова проучились
   вместе в одной группе еще почти пять лет, совершенствуя свое офицерское бытие. Но об этом не в этой повести. Впрочем, будет другая или нет, не знаю, потому что в литератур-ном времяпрепровождении я больше расположен к стихосложению, по той же причине природной лености, о которой уже дважды упоминал в этой. Причем, прозаик должен ра-ботать регулярно, "сиськи-ма-сиськи", независимо от того, клюнул его в темечко легко-мысленный петушок по имени Вдохновение или нет, по принципу Ђ ни дня без страницы. Методические профессии всегда мне претили. После выхода в отставку я недолго посач-ковал на инвалидности. Уж очень кушать хотелось, да еще было желание и приодеться
   по возрасту, да мало ли что еще. Вот и потопал я в наше дорогое нархозяйство инжене-рить. Вот уж где рутинушка-то свирепствовала! Со временем куплю я себе штаны из буй-воловой кожи, настроюсь, даст Бог, и напишу про те славные двадцать пять годочков. Да нет, наверное, не буду этого делать, кому они сейчас интересны, кроме меня самого. Да
   и мне-то не больно хочется вспоминать то, чего и вспоминать-то не стоит. Ничего они,
   эти годочки трудовые, ни телу моему, ни душе моей не дали. Если бы не жена, то и ра-достей никаких за эти четверть века я бы не изведал. Да вот еще и поэзия Ђ поистине
   спасательный круг Ђ вовремя накатила на меня. Стихами я и закончу эту мою повестуш-ку или рассказ. Написаны они были для четвертого моего сборника стихотворений еще
   в марте две тысячи четвертого года. Тогда я и не мыслил, что снизойду до прозаичес-
   кого занятия писания каких-то там историй да еще из своей жизни. Вдруг узнаю, что
   один из моих знакомых стихотворцев затеял роман выстругивать, другой эпопею замыс-лил, третий в драматургии чегой-то столбит. Ну, и, как человек завидущий, я решил то-
   же попробовать себя в жанре литературы, не связанном с погоней за рифмой, дабы не ис-течь черной желчью. Что из этой затеи получится меня волновало не особливо, лишь бы не отстать от других и не оказаться на наших литературных тусовках среди замшелых ретроградов. Можно бы конечно попытаться привлечь к себе внимание новыми бесфор-менными штанами с шестнадцатью клоунскими висячими ниже колен карманами и по-тертостями на интимных местах, но сие действо мне уже не по возрасту. Зачем изобре-тать "байсикэл"? Проза Ђ так проза! И вот, когда я уже подошел к концу истории о Са-
   ратовском училище кстати пришлась и сонатина...
  
   САРА - ТАУН
   (сонатина - реминисценция)
   1.
   Не зря прабабку звали Сарою Ђ
   Был в имени Библейском царском
   Местечковой Одессой старою
   Замешан лихо цвет татарский.
   Недаром дочь её фартовая,
   Росток от розы с Молдаванки,
   Привилась крепкой веткой новою
   К шиповнику с брегов Казанки.
  
  
  
  
  
  
   2.
   А коль фортуна Ђ так уж долгая:
   Отец в фуражке с жёлтым крабом
   Под Сара-тау, что над Волгою,
   Гонял буксирный свой кораблик,
   В котором я почти с рождения
   Дышал коктейлем кислородным
   В бесстыдно-полном оголении,
   Сиречь, беспамперсно-свободным.
  
   3.
   Семнадцать мне... Несу под кителем
   Нимфеткам городским угрозу,
   Струясь от воинской обители
   По спуску Бабушкина взвоза, Ђ
   Взбивайте букли золотистые,
   Слетайте стаей к полубогу,
   Неотразимому, лучистому!
   Банально?.. Ђ Не судите строго!
  
   4.
   Эк, закрутил воспоминания
   От самого царя-Гороха.
   Знать, разродилось подсознание,
   Что, в общем-то, не так уж плохо.
   Переваливши гору трудную,
   Увы, совсем иного цвета,
   Плетусь походкой сына блудного
   Из архаичного сюжета...
  
   5.
   Я в сновиденьях над Саратовом
   Витаю часто в белой дымке,
   И восстаёт из зыби матовой
   С форматностью аэроснимка
   Символика архитектурная
   Четвертой пограничной школы
   С условной аббревиатурою
   В кубизме из бетонных сколов
  
   6.
   Ужели явь не даст мне встретиться
   Хоть разик с юностью военной
   В канун шестидесяти-летия,
   Как с розой необыкновенной,
   Что в самом первом увольнении
   Не проросла в ограде Липок?
   Но холит память настроение
   В калейдоскопе сотен клипов.
  
  
  
  
  
   7.
   И все ж, пока живу, надеюсь я,
   Что жёлтый колер от прабабки
   В моей фортуне не развеется,
   Найдутся "тугрики" и "бабки",
   Покину на день и так далее
   Придуманный свой андерграунд
   И, отряхнувши пыль с сандалиев,
   Вновь обниму мой "Сара-таун"!
  
   Прошло более полдесятка лет с момента написания этого стихотворения, мечта по-сетить Саратов, пройтись по родному училищу (теперь уже Высшему) пока не осущест-вилась. Зато эта история стала третьей по счету, и пока я с прозой завяжу на год, на два,
   а может на месяц Ђ до конца Крещенских праздников. Видно будет...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   НЛО
   (четвертая история)
  
   Так, так, так... Сколько же прошло времени от "Видно будет" до "Здравствуйте,
   мои дорогие читатели!"? Да чуть меньше, чем до конца крещенских праздников. Вот уж поистине никогда не надо ни от чего зарекаться. Сегодня шестнадцатое января две тыся-чи энного года, и я уже практически отошел от инверсионной струи, тянущейся за серией светских и религиозных праздников начала нового трехсотшестидесятипятидневья. Поче-му практически? Да потому, что сегодня все-таки пришлось немножко "принять". Инвер-сионный след просто не может резко обрываться, он должен разреживаться постепенно, как бы затухая, затухая, затухая, растворяясь в окружающем его цветовом преобладании, при этом совсем необязательно в голубой составляющей спектра.
   Удивительнее всего то, что из башки полились воспоминания совсем не с того вре-
   мени, на котором они остановились в предыдущей истории. Чисто инстинктивно Ђ дру-гого определения для этого явления и подобрать не смогу Ђ тот студень, который уютно устроился в моей черепушке, выкинул начисто из собственной "хренологии" довольно толстый временной пласт, в который вошли годы достаточно интересные, если их рас-сматривать с точки зрения физиологического развития популяции мужеских организмов, как социальной составляющей государственной структуры, преобладающей хоть и на ограниченной, но весьма обширной территории суши, населенной мыслящими существа-
   ми. Этот вот пласт не представляет особой ценности лично для меня как индивидуя, не- смотря на то, что возраст "от двадцати до тридцати" в общем-то кайфовый, если жить на Капри и бизнесовать в качестве бармена или жиголо, но совсем не фонтан, если прово-дить эти годы взводно-замполитно-ротным командиром в вооруженной когорте присяг-нувших на верность не только родному народу, но и его передовому отряду, объединен-ному идеями, порожденными рыжим полулысым человечком с "эспаньелкой" и раскру-ченными его же последователями, с попеременно меняющимся типом оволосения на че-репных коробках от нуля до бесконечности.
   Совсем не зря гомосапиенсы, идущие за нами через поколение, смотрят на нас, не-исправимых до идиотизма идеалистов, как на виртуально воссозданных мастодонтов.
   Нет у меня желания вызвать слюнявую ностальгию у своих ровесников и, тем бо-
   лее, ухмылки сатиров на физиономиях нынешних тинейджеров. Поэтому безжалостно выбрасываю это десятилетие своей жизни из теперешнего повествования, но никак не
   из самой жизни, Ђ это совсем не моя прерогатива; и хочу я этого или не хочу, Ђ отчиты-
   ваться мне придется за каждый миг моего пребывания на сем свете, а значит, и за эти де-сять, нет Ђ двадцать лет. За двадцать, скорее, потому что до встречи с лучшим временем можно спокойно отсчитать два десятка годочков из общих почти сорока и пройтись по ним красным ластиком в отчете для статуправления, но никак не в отчете для Высшего Куратора.
   Первые десять лет после училища Ђ годы становления, а точнее, годы гарнизонной служебной потогонки, и, если повезет, как случилось у меня,Ђ последующие за первыми годы академической учебы и небольшой скачок через одну-две ступеньки в служебной карьере. А затем, не дай Бог, как опять же случилось у меня,Ђ увечье при исполнении служебных обязанностей (надо же, как красиво сформулировали кадровики), инвалид-ность и потеря всего того, на что ты положил не худший отрезок молодости в смысле
   становления своего мужского "статус-кво". И в компенсацию утраченного Ђ плевок в
   душу в форме жиденькой стопки купюр из расчета двух окладов подъемных, протез из
   липового полена со стальными шинами весом чуть меньше танковых траков, исполнен-
  
  
  
  
  
  
   ный по проекту, разработанному самим Кулибиным для есаула Непейцина и заптенто- потомки инквизиторов взамен "испанского сапожка". Целых двадцать шесть лет я пе- редвигался на этом сатанинском орудии пыток, обливаясь потом, кровью и гноем, при-чем, совмещая это мазохистское удовольствие с работой инженером на предприятиях столицы автономии. Зато теперь имею возможность иногда полюбоваться на кучку ме-далек, выданных мне за безупречный рабский идиотизм, как нематериальное поощре-
   ние от несуществующего уже верховного руководства несуществующей уже великой державы.
   Итак, двадцать четвертого июля одна тысяча девятьсот восемьдесят второго года, суббота. Я опоздал на первый пароходик до Зеленого бора, где комендантил на базе от-дыха казанской табачной фабрики мой родитель. Следующий "ОМик" отправлялся че-
   рез сорок минут, спешить было некуда; я купил бутылку "Жигулевского" от нечего де-лать, хотя пивом, в общем-то, увлекался не очень. Оно употребилось за десять минут,
   и нужно было занять себя еще чем-то на целые полчаса. Неподалеку от дебаркадера пря-мо с пирса рыбачил какой-то убеленный сединами фанат. Подсев рядом с ним, я стал ту-по наблюдать за издохшими поплавками. Убив таким образом еще минут двадцать, вдруг
   почувствовал себя счастливейшим человеком от понимания того, что могу позволить се-бе это ничегонеделание, эту от кого-то и от чего-то независимость, кроме, разве что толь-ко от проблеммы влезть в ближайший пароходик. Однако и здесь все на удивление разре-шилось легко. Молоденький пирсовый матросик, высмотрев в ораве очередников на по-садку мою трость, подошел ко мне и спросил шепотом: "По удостоверению?" И, в ответ на мой кивок, показал глазами на дебаркадер. Армейская привычка понимать все с полудыха не подвела меня и на этот раз. Когда "ОМ" принайтовился намертво к прича-лу, я первым взошел на его палубу, спустился по трапу в трюмное помещение и, на удив-ление, оказался в нем не единственным пассажиром, а это доказывало то, что проявление забот о "льготных категориях граждан" во всех ипостасях сферы обслуживания в стране достраивомого социализма перешло из задач насущных в задачи уже решенные. И тут нельготные пассажиры начали заполнять пространства на всех палубах, используя рас-четную вместимость каботажного маршрутника с коэффициэнтом, по минимуму равным одной целой и трем десятым. Правым боковым зрением я засек в проходе кубрика двух существ, изображаемых обычно символом в виде кружочка с крестиком, в отличии от
   нас Ђ кружочков с палочкой. Они увлеченно исполняли целый комплекс "па" из произ-вольной танцевальной программмы в попытках хоть как-то устроиться на том пятачке площади, который вместил их и носимую ими ручную кладь, причем глаза мои уже сде-лали свой выбор. Не хочу здесь вновь обыгрывать известную со времен Адама и Евы те-орию первого взгляда в формировании чувственных взаимоотношений между двумя мыслящими млекопитающимися разного, а иногда и одного пола. Чисто инстинктивно я задвигал своим седалищем и, тем самым, добавил где-то сантиметров двадцать лавки к промежутку, занятому моей сумкой с лейблом, изображающим хищно прыгающую пуму.
   Парень, сидящий справа, не желая сгущять и без того не самую благоприятную психоло-гическую атмосферу, царящую в транспортном плавсредстве, позволил мне проделать это, водрузив на колени свою авоську с многочисленными батонами и ржаными буханка-ми. После манипуляций, произведенных мною, освободилось приличное пространство
   слева у иллюминатора. Оставалось только привлечь к себе внимание заинтересовавшей меня грации. Слава Богу, это удалось, и рядом со мной оказалась та, с которой я разде-лил впоследствии не только тесноту лавочки в каюте теплоходика, идущего по маршруту Казань Ђ Боровое Матюшино...
   И вот с этого момента мой собственный жизненный маршрут круто изменил на-
  
  
  
  
  
  
   правление в ту сторону, которая и была мне предназначена свыше, чтобы пересечься
   наконец-то с направлением движения другого существа, созданного именно для моего счастья и для счастья которого создан, надеюсь, был я сам. Как же долго мы двигались параллельными курсами! Вот еще и поэтому я не люблю слово "параллельность".
   Помните, в книжке "Моя линия" я показал в одноименном стихотворении за что
   не люблю это слово:
  
   ............................................
   О, параллельность жизней
   в хаосе безбожном:
   Неверье, переохлаждённость душ
   И злоба тяжкой
   отчужденности
   острожной,
   И визги расплодившихся кликуш!
   Я слово "параллельность"
   ненавижу страстно,
   Неискренней его не отыскать,
   Оно бесцельно,
   безысходно,
   несогласно.
   Хочу пересекаться
   и пересекать!!!
  
   Все понеслось в резко ускоренном темпе, по сравнению с прошлым, уныло ползу-щим. Все, как бы, началось у нас с нуля, или от печки, коей тоже пока еще не было, и с таким азартом, которого каждый из нас ни от себя, ни от спутника никак не ожидал. Идеи выщелкивались из наших голов попеременно, как ядрышки от вишен из пальцев, указы-
   вая своими попаданиями на те цели, которые необходимо было достичь немедленно, как
   нам тогда казалось. Как ни парадоксально, эта гонка продолжается поныне уже более чет-верти века, может, чуть замедляясь иногда, но иногда и с резкими спуртами. Большая часть идей выстреливается, конечно, из головы моей неугомонной подруги, при этом, по-первости, они кажутся абсолютно абсурдными, однако впоследствии оказываются вполне
   достижимыми. Не хочется влезать в собственное бытоописание, но остановиться на неко- торых эпизодах, характерных для функционирования нашей ячейки общества я всетаки себе позволю.
   Начну с того, что эта ячейка для искушенного в высокой романтической литературе вообще не может являться объектом не только исследования, но даже упоминания, тем более на страницах хоть чуточку художественного произведения, тем более автора, нося-щего по рождению русскую фамилию. Описание кувыркания в фавелах с женами генера-лов песчаных карьеров можно позволить какому-то там "бразильянцу", но "русский лите-ратор", уже по определению своему, обязан так заковырнуть сюжетную линию, так её раз-
   ассоциировать, разметафорить и разэстетуировать, чтобы дать возможность как минимум
   десятку-полутора всяких там "ведов" соскрести с новорожденного куска писательского
   хлеба хучь стружечку масла. Неважно, хорошо или нехорошо выпечен этот хлебушек, для
   "ведов" маслице завсегда найдется. А вот в зависимости от запаха, исходящего от этого
   продукта, найдется и метода для его использования: толи съесть, толи машину смазать,
   толи вышестоящему подмазать. Однако, здесь я, кажется, не прав. Это сейчас в моду во-
  
  
  
  
  
  
   шли всякие там "мылодрамы". До нас описывались на Руси и "марусовки", и "хитровки",
   и "молдаванки". Вот и мне пришла идея рассказать, как драматично протекала вся наша жизнь с супругой "на сорок втором этаже в "Битцах" в неуютном холодном пентхаузе, вынуждающем нас по нескольку раз в году вырываться в калифорнийское, багамское или, в крайнем случае, малоазийское захолустье, чтобы хоть как-то привести в тепловую нор-му наше здоровье разбалансированное в этой трехсотпятидесятивосьмиметровой халупе
   с шестью чадящими турецкими каминами". Но во глубине души моей все же шевелится личиночка сомнения: а вызовет ли интерес эта банальнейшая, в общем-то, история из жиз-ни обычного, в общем-то, рядового члена одного из российских и, тем более, одного из региональных союзов писателей. Скромнее надо быть! Не всем же, простите, иметь соб-ственные "вил-лы, граб-бли"... Эдак мы и о лопатах возмечтаем, и о топорах.
   "Вот однажды сидим мы как-то с дражайшей в ротонде, что в середине нашей ве-ранды, потягиваем "Камю" (кстати, надо бы высказать председателю союза, что стыдно мол, батенька, на паечки выдавать паленый коньячишко-то), сидим, значит, и тут я слы-шу: Ђ Мишуль, что-то давненько мы с тобой не наблюдали "НЛО". Помнишь, как до пе-рестройки еще, ну на Свияге, ну, первый наш коттедж тогда мы еще строили. Ты еще хо-тел скопировать, как у Кваренги, но из щитов не получилось. Ђ Надо же, чего упомнила!
   Да, бывало, подкатим на "Фиате" Ђ ЗАЗ-968 на свой, как его,Ђ Тихий плес, посидим за столом с "омарами, "Финляндией", трюфелями солененькими", потом полежим в изб.,
   то есть, в "будуаре", маленько отдохнем, значит, возьмем две козетки, в смысле Ђ табу-ретки, сядем у дороги и ждем "НЛО". Нда... Были времена! Не то, что теперь у Познера.
   Предосеннее небо под Казанью Ђ это что-то! Выходили мы обычно сразу после за-хода солнца, чтобы успеть встретить капризную Венеру. Тут же за ней начинают выска-кивать другие, менее яркие звезды, и неожиданно вдруг замечаешь, что небо уже все об-сыпано алмазным разнокалиберным крошевом, и что по диагонали прямоугольника, ес-
   ли принять за него наш дачный поселок, а точнее, по диагонали его небесной проекции, пока мы вертели башками по сторонам, богиня Гера уже успела ссикануть из своей не-
   объятной груди целое ведро парного молочка, чтобы не перекормить младенца Геркуле-
   са, или, как утверждают в Украине, чумаки высыпали не один воз соли, или, как настаи-
   вают в Татарстане, поднялась в дальнюю дорогу огромнющая стая белых гусей. Ђ Отсю-
   да и столь разные названия этой, всем известной галактики у разных народов: "Чумац-
   кий шлях" Ђ у украинцев; "Дорога белых гусей" Ђ у татар; "Млечный путь" Ђ у многих
   других, в том числе и у Русских. Кстати, "Галаксиас" по-гречески и есть "Млечный
   путь". Выходит, мы любуемся галактикой Галаксиас. Но главным в этой нашей с женуш-
   кой совместной релаксации, конечно, было не любование звездами поодиночке и галак-
   тиками в целом Ђ мы же не японцы какие. Мы упорно ждали приземления НЛО, обещан-
   ного нам самим Ажажой, и, так как мы были "людями в общем-то довольно вумными", в
   нас зиждилась надежда на участие в первом междупланетном контакте, прости, Господи! В принципе, бояться инопланетных братьев по разуму в конце двадцатого века было как-то несолидно Ђ с кем мы только не договаривались за две тыщи лет, да и потом со мной всегда было увесистое некое приспособление.
   Помните, как в свое время упоминаемый уже мною Архимед мучился в поисках ры-
   чага и точки опоры. Но это было почти две тысячи двести восемьдесят лет назад. Со мной
   такого произойти не может, так как в результате технической революции в нашей стране
   и успешной работы многих предприятий оборонной и космической отраслей промышлен-
   ности я имею в моем арсенале этот за-ме-чательный, до недавнего времени засекречен- ный, прибор. Теперь Ђ после завершения процесса конверсии оборонных предприятий в нашей мирной стране уже можно спокойно расшифровать его аббревиатуру. "РУ-УОТС Ђ
  
  
  
  
  
  
   КМ-1м", означающую Ђ Ручное универсальное устройство опорного типа системы "клю-ка металическая" первого образца модернизированная. Модернизация состояла в том, что из резинки опорной чашки клюки мог вылезать острый штырек на случай использования изделия в условиях гололеда. Весь этот текст я почти дословно привел из инструкции по пользованию, приложенной от завода изготовителя, который после конверсии стал изго-тавливать космические корабли в качестве товаров культбыта, не то, что до демилитари-зации.
   Ну и вот, сидим мы у дороги, ждем-пождем и видим, как прямо перед нами медлен-
   но материализуется серебристый, с зеленоватым отливом и слабым свечением в виде оре-
   ола, эллипсоид. При этом он появился, вопреки ожиданиям, не с небесного свода, а, как
   бы, выполз из-под берега Свияги. Обнаружив нас, остановил свое медленное движение,
   завис над придорожной лебедой, приподнял немного переднюю кромку тора и изрек
   вдруг на чистейшем русском языке: "А вы чё тута раскорячились на дороге?" И добавил,
   как и было положено нашему соседу Гошке добавлять к любому, произносимому им ког-
   да-либо слову, парочку "выразительных". НЛО оказалось обычной резиновой лодкой, пе-
   ревернув которую кверху днищем, первый браконьер базы пёр на своей кудлатой башке,
   возвращаясь с операции по установке сетей на ночь в одну из проток, о которой возмож-
   но, не знали рыбнадзоровцы, а скорее, Гоха их просто прикормил, как сазанов, к коим
   имел особое пристрастие. В характеристике соседа как первого браконьера я ему конеч-
   но потрафил. Первым он слыл среди любителей, а вот вне конкуренции среди всех был
   другой мастерюга по изничтожению рыбных кладовых Свияги Ђ это Валек-щуренок.
   Мужичонка он был злой, как почти все закодированные алкоголики, удачливый
   на все дела, хитрый, как сатана, и жадный на бумажный эквивалент любого товара. Бра-коньерил он с ранней весны до отхода рыбы на глубину, то есть где-то до июня. Потом подряжался на шабашку к строителям дач, кстати, был он к тому же классным печником-каминщиком (как он сам себя называл). Ближе к осени, рассчитавшись с шабашниками, возвращался к обетованным речным протокам, запасшись новыми китайскими сетями.
   Валька знали все Ђ от ментов рыбоохраны до директоров ресторанов, засылавших "москвичи-каблуки" к назначенному Щуренком времени и месту. После удовлетворения спроса оптовых покупателей наступала очередь соседей, заранее разместивших заказ на фирме рыбного маэстро. Обычно этим заказчикам редко что перепадало, так как рыбу Вальку нужно было волочь метров пятьсот в гору, а вес у нее был немалый, поэтому по-ставщик "королевского двора" не спешил с подъемом, а сидел в прибрежных кустах, ожидая подхода "перехватчиков",Ђ так он называл неудачливых рыбаков удочников
   (а ничего получился каламбур: неудачник-удочник), приезжавших на Свиягу в иномар-
   ках и обладающих такой рыбацкой справой, что, казалось, рыба должна была бы почи
   тать за честь для себя вцепиться в пятнадцатибаксовый воблер. Однако наш татарский сазан к деньгам Ђ как к своим, так и к иностранным,Ђ относится несерьезно, предпочи- тает жрать "на халяву" Вальков распаренный овес с намешанными в него какими-то од-ному маэстро известными добавками, придающими приманке запах, а, возможно, и вкус основной субстанции, получаемой в результате жизнедеятельности всего живого на пла-нете, и по законам круговращения и сохранения всего и вся в природе, порождающей в
   бесконечном процессе это вот самое живое. Сазан дуром гнал на прикорм, но тот нахо-дился за невидимой крепчайшей и цепкой делью от фирмы "Вам-Хунь-Смыть-Сяу". Ну,
   о Щуренковом фарте мы уже говорили. Между прочим, перехватчики не скупились и про-
   сили только выбрать рыбу без внешних повреждений и, конечно, покрупнее. Покрупнее Ђ понятно почему, а без повреждений Ђ наверное, для того, чтобы близкие поверили в их трепню про удачные рекордные забросы, классные подсечки, вываживания с риском для
  
  
  
  
  
  
   собственной жизни (ты по-смо-три, как-кой звер-рю-га). А если какой-ни-будь скептик, показывая на ободранный бесчешуйный рыбий бок, смел заявить, что зверюга взят сетью, ему тут же под нос тыкался подсачек с приставшими сазаньими чешуйками, в доказа-
   тельство героической борьбы спортсмена на последнем этапе извлечения объекта охоты
   из родной для него среды обитания.
   Но вернемся снова к Гошке. Тот был еще типиус! Недаром в нашей стране во вре-мена срединные прошлого века люди его профессии считались представителями рабочей элиты. Одно название её Ђ шофёр. О, как оно по-французски звучало! Работенка счита-лась крученой не только оттого, что исполнители ее крутили баранку. Имея какую- ника-кую машинешку, даже государственную, можно было еще многое чего иметь. Отсюда и формирование профессионального характера. Ребятки на своем месте, своего старались
   не упускать, как, впрочем, не одни они и не только на их месте, в нашей бывшей, да и те-перешней державе. Помните, как говорил Михал Михалыч Жванецкий устами Аркадия Исаковича Райкина: "Что охраняем, то имеем!" Сосед, естественно, не был исключением из общих правил, на которых зиждилась жизнь страны. На его участке издали можно было заметить странное сооружение канареечного цвета, которое при ближайшем рассмотре-нии оказывалось банальным сортиром выгребного типа. Но конструкция какова! Расчет каков! Клозет полностью был изготовлен из спаренных пневмодверей от гармошечного автобуса "Икарус", а его крыша представляла собой лобовой триплекс. Поначалу весь дачный поселок устраивал экскурсии к данному архитектурному шедевру так, как это де-лали коренные жители и гости Парижа к Центру Помпиду, сработанному извращенцами французами по проекту, кажется, Ренцо Пиано и Ричарда Роджерса ? продолжателей идей самого великого Ле Корбюзье или другого какого Гауди или Райта. Гошкин же проект по масштабам нашего "Тихого плеса" был не менее велик, в смысле осуществления идей рационалистического урбанизма в сверхмалых архитектурных формах. По тому, из чего были изготовлены парники и теплицы на участке, можно было получить достаточное представление о полной трудовой географии его хозяина. Особую симпатию, как к строй-материалу Гошка питал к проволоке-колючке. Но, несмотря на все сложности её заплетки и многорядность расположения, в отсутствии хозяев канареечным шедевром пользовались без зазренья совести вся деревенская рыбачня, так как дорога к их охотугодьям проходила в полутора метрах от вожделенного сооружения. Что касаемо замков... Мы че, не в России что ли живем? Чик! Ђ и нет никакого замка, хоть сделай его больше самого дома. По этой вот причине повышенного интереса к фу-фу-туристическому строению большого коли-чества посторонней публики яма, рассчитанная на ограниченный контингент, заполнялась со скоростью, значительно выше расчетной, но и это еще не все. Хозяин явно халатно от-несся к дренажным мероприятиям, и посему после каждого полива растительности на грядках происходило проникновение обильного количества влаги в эту пресловутую яму, и, как результат, Ђ массовый исход соседей на зимние квартиры, сопровождавшийся со-ответствующими происходящему комментариями в адрес рачительного земледельца, ко-
   торые, впрочем, последний не слышал, так как произносились они через свернутые много-слойно платочки.
   Как-то так случилось, но однажды время пребывания соседа на фазенде не совсем состыковалось со временем пребывания там же его жены по причине накопления у хозя-ина отгулов. Супружница собралась домой, то есть на работу, перед этим озадачив благо-верного так, как этого не позволяла себе даже мачеха бедной Золушки. Знал бы Шарль
   Перро на каких принципах в конце двадцатого века будут строиться взаимоотношения в
   семьях социалистической России, он съел бы бумаги с текстом своей сказки без абсент-ной запивки. Коварная половинка архитектора (с этого момента мы будем использовать
  
  
  
  
  
  
   применительно к Гошке и это определение) не просто ушла на остановку рейсового авто-буса, но забрала с собою две большие, набитые чем-то, сумки. Вместе с ней отправилась целая стайка дачных дам, в том числе и моя жена. Мелкий противный дождик превратил дорогу в брикет вологодского масла длиною в три километра. Супруга соседа стала по-
   степенно отставать, то ли от тяжести котомок, то ли от присущим ее характеру лени и медлительности, которые она обычно объясняла наличием в ее организме: а) хронической атрофии всех мышц; б) бронхиальной астмы; полной сердечной недостаточности и далее, по медицинскому справочнику в алфавитном порядке. Из добрых побуждений моя доро-гуша и еще одна из сердобольных попутчиц решили разделить изрядную кладь соседки, дабы не опоздать к автобусу. Каково же было их удивление, когда они узнали в конце пу-ти, что среди разнородного груза в сумках оказались и восемь бутылок огненной воды.
   Бедный Гошка! Такого облома он не ожидал! Он рвал и метал! Накануне он изряд-
   но выкушал. Трубы горели. И тот межгрядочный загашник в емкости для кормления грудных младенцев объемом менее ноль целых две десятых литра на целых два свобод-ных от "кобры" дня, который был заныкан просто так, даже не на всякий случай, а, ско-рее, из баловства, или от вчерашней пресыщенности, теперь для одинокого фазендейро стал как бы намеком на всю бессмысленность его дальнейшего существования на этой проклятущей планете. Примерно через час после отбытия берегини семейного очага
   Гошка, немного оправившись от горечи совершенного ею подлючего действа экспропри-ации, прискользил ко мне с лобовым вопросом: "Михаил, у тя чё-нибудь есть?" У меня чё-нибудь, конечно же, имелось, но ведь и моя женушка тоже отбыла, и ублажать соседа, изрядно "принявшего" до визита ко мне, в общем-то, резона не было.
   Я показал ему на початую четвертинку, стоящую на кухонном столе, выразительно пожал плечами, и понятливый сосед, сев на моем крылечке под моросью в позе пракси-телева "Отдыхающего сатира", закаменел. Вдруг, вскочив, он зарысил к себе. Через па-
   ру-тройку минут, натягивая на ходу телогрейку, вылетел на дорогу и, выделывая над гли-нистой сметаноподобной почвой курбеты и антраша на зависть профессиональному ко-вёрному, ударился в поход напрямки через поле в направлении деревни Ломовка. Где-то часа через три я услышал непонятные звуки, напоминающие всхлипывания и взрыкива-ния одновременно, исходящие со стороны правого угла моего участка. Выйдя из домика,
   я обнаружил облокотившуюся на калитку фигуру, несомненно человеческую, правда, внешне больше напоминающую керамическую статуэтку времен Верхнего палеолита, только ростом под метр восемьдесят и, несомненно, живую. Это был наш добытчик весе-лящей жидкости.
   Что же произошло? Что вызвало такую душераздирающую реакцию в эмоциональ-
   ном состоянии здоровенного мужика? Что произвело такой раздрызг в его привычно раз-
   меренном шоферском бытие? Да ничего особенного, кроме того, что очень часто случа-
   ется с любым из нас,Ђ это одновременный накат дикой невезухи во всем, куда не сунься.
   Из его непонятного рассказа, прерываемого отрывистыми всхлипываниями и вздохами,
   я понял, что поначалу поход решительного водилы пешком за семь верст, если считать
   туда и обратно, по разжиженному бездорожью складывался неплохо. Загашник, врублен-
   ный под родной помидор, возбудил уверенность в собственных силах и в успехе меро-приятия, шаг постепенно сбалансировался, превратясь в коньковый накат, Ђ благо, что
   дорога к Ломовке шла, в основном, под горку. Меньше, чем через час Егорий-победоно-сец, произведя пусть не самый выгодный в своей жизни обмен общепринятых в России валют, уже возвращался к своему летнему гнезду. И тут во время первого затяжного подъема в одной из немногих извилин его мозгов шевельнулось сомнение: а не подделку ли ему всучили, не разбавила ли бестия-шинкарка жидкую купюру, ради которой осу-
  
  
  
  
  
  
   ществлялся сей подвиг? Подсев под орешину, скептик сковырнул бескозырку с башки бутылки (была такая укупорка водочной тары в еще не столь давние времена), приложил-ся "из горла" и, успокоившись, заулыбался Ђ все в порядке. Однако умиление от гордос-ти за собственные изобретательность, решимость в достижении целей вообще, и хоть ма-ленькую, но везуху, в данный конкретный момент бытия, быстро испарилось. Бескозырка процессу обратного водружения на горлышко поллитры не поддавалась, заткнуть тару было нечем, а вылакать все просто так Ђ без закуси, на раскисшей дороге под ссущей беспрестанно моросью было обидно и опасно. Гошка надрал волглой ваты из подкладки телаги, закатал ее в орешниковые листья и, приложив немалые усилия, забил-таки кляп
   в пасть проклятой поллитрухи. Сунув для надежности тару под брючный ремень, пили-грим-бахусомолец продолжил обратный путь, ставший, несмотря на прием допинга, на-
   много тяжелее прежнего. Координация его движений явно несоответствовала сложности предприятия и, подводя своего хозяина, все чаще и чаще заставляла тело его принимать положения, несвойственные прямоходящим приматам. Еще задолго до возвращения в дачный поселок Гошка почувствовал неприятное увлажнение в нижней части торса и на ногах, но отнес это ощущение к результатирующему действию затяжного дождя и пото-
   му не принял никаких мер по контролю за сохранностью приобретенного им с такими трудами основного продукта отечественной пищевой промышленности. Результат вопи-ющей халатности был поистине трагическим.
   Ранним утром следующего дня, нырнув под свой резиновый "НЛО", браконьер-лю-битель съехал на заднице по крутому, почти обрывистому берегу к Свияге. Поступок был явно не суицидальным, так как этой его направленности противоречило наличие лодки. Сосед просто торопился к своим тайным рыбным угодьям. К вечеру, поднявшись по под-сохшей тропке, он зашел ко мне с мешком из-под сахара, в котором шевелились два саза-на общим весом под пять кило...
   "Не знашь, Михаил, никто не приехал? Может, кому рыба нужна? Завтра домой ехать, я бы за полбанки всю отдал". Тут я ему и говорю: "У моей Вали есть бутылка. А
   ты когда вернешся? Если до воскресенья, привезешь мне такую же, понял? Чтобы до Ва-линого призда была. А рыбу забери домой, оставь мне только мелочишку на жареху".
   "Чего? Домой?" И тут рыбак выдал такую тираду, какой позавидовал бы боцман с древнего корвета. Мы оба остались друг другом так довольны, что чуть было не просле-зились. Живые еще сазаны отправились в бочку с водой, что стояла в самой затененной части моего участка, за гаражом, бутылка водки уютно устроилась в левом внутреннем кармане пиджака соседа, прямо под его сердцем. Сам он уверенной, чуть покачивающей-ся походкой просоленного штормами старого морского волка, двинулся в направлении оранжевого ориентира, а я взялся за подготовку к жареву мелкой рыбешки себе на ужин, предвкушая от этого вполне естественного акта жизнедеятельности все сто сорок четыре удовольствия, так как обжареные в панировке на постном маслице карасишки, да со све-жим зеленым лучком, пуплыжными молодыми огурчиками и собственными помидорчи-
   ками из скороспелок, с кучерявыми листиками салатика и отварной молодой картошеч-
   кой Ђ это вам не хала-бала типа китайской пакетной лапши!
   Солнышко медленно скатывалось за дальние плавни, успев с помощью легкого вос-
   точного ветерка подсушить глину на дороге, которая сразу же приобрела вид приличного
   шоссе, но только не в тех местах, где успели поелозить "Уралы" и "КАМазы" геологов.
   Не знаю почему, но сатана выгонял их на трассу всегда в непогоду. Когда было вёд-
   ро, они, геологи, будучи нормальными советскими гражданами, наверное, тоже предпо-читали загорать и рыбалить.
   Итак, очередной день позднего лета завершался, не принеся, Слава Богу, ничего
  
  
  
  
  
  
   плохого. Моя другая бутылочка (не ишак же я, чтобы иметь только одну), прохлаждав-
   шаяся целый день под поливной трубой в малиннике, заняла достойное место в центре стола на кухне, ужин был практически готов, сервировка стола завершена. Темнело, но
   комаров, на удивление, не было, не хватало только инопланетянина для компании, нико-го другого я в этот вечер и не желал, и, к моей радости, никого и не случилось. Наполнив стопарь, я поднял его на уровень глаз, пристукнул им по своему отражению в стекле ок-на и с возгласом: "Ваше здоровье, Мих-хаил Вик-то-рович!", хлестанул всю стограммо-вую порцию точно под свод своего горла с силой, придавшей этой порции не только тре-буемую скорость, но и некую воронкообразную форму вращения одновременно с посту-
   пательным направлением истечения, обеспечивая тем самым увеличение площади сопри- косновения поверхностного слоя напитка с поверхностным слоем слизистой оболочки пи-щевода, что давало наиболее результативный эффект в реакции проникновения гидрорас-твора С6 Н5 ОН в эритроцитную составляющую крови экспериментирующего.
   Процесс чревонасыщения и внутреннего самосозерцания продолжался в течение довольно длительного времени, с несколькими перерывами на выходы для любования с крылечка на закат.
   Наконец пришла пора включения автоаккумуляторного светильника, а значит, и завершения трапезы. "Покойной ночи, Михал Виктрыч!" Как хор-ро... Хор-р-хр-хрррр...
   Утро!!!
  
   "Утро! Утро начинается с рассвета...
   Здравствуй! Здравствуй, необъятная страна!"
   Неужель полить все надо это, это, это?
   Это на хрена?!
  
   В пять утра надо подключиться к трубе общего водополива. Через час напор будет
   годен только для смыва соплей с физиономии, да и то, если держать ладони под краном минут пять.
   До семи я уже управился со всеми агромелиорационными мероприятиями, вернул-
   ся в домик, поставил чайник на плиту, открыл дверцу стенного шкафчика, чтобы извлечь остатки вечернего пиршества, и с удивлением обнаружил, что не прикончил вчера бес-
   ценный напиток. Вероятно, пусть хоть всего и на один вечер, драматический Гошкин
   пример так благотворно подействовал на меня. Вопроса, с чего начинать завтрак, не воз-никло. Помните, как у Жванецкого: "Если с утра по чуть-чуть, то..." Ну, ладно, не будем напрягать читателя цитатами из классиков.
   Впрочем, после утреннего полива особых дел вроде бы не предвиделось. А сачко-вать в состоянии легкого шафе Ђ преприятненькая штучка, скажу я вам...
   Открыл все окна и двери. Пошел к бочке проведать сазанов. Живы! Выкатил "Фиат", подкачал скаты, протер стекла, включил негромко "Высоцкого"... Как хреново одному...
   А "НЛО" так и не прилетал. Видно, господин Ажажа напортачил где-то в своих расчетах.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   МАНДАРИНКА
   (пятая очень маленькая история, немного грустная)
  
   Ђ Здорово, Семеныч!
   Ђ Ну...
   Ђ Че ну? Здорово, говорю, Семеныч!
   Ђ Ну?
   Ђ Ты, сосед, не в себе, что ли сегодня?
   Ђ Да пос-с-ол ты!
   Во, дает. Я ему Ђ здорово, а он посылает, да еще и сипилявит, словно бабка Сун-
   чиха из рядошной пятиэтажки.
   "Сам ты пошел", Ђ пробурчал я и отвалил от соседа в настроении никак не востор-женном.
   Вот и пойми этих двуногих скотов... Еще вчера мы "соображали" по-братски в га-раже этого долбанного ветерана, и он сыпал шуточками и прибауточками под каждый за-здравный глоток в честь него, называл нас сынками и божился, что гордится нами, как достойной сменой, прущей вслед за ним и его братанами по дорогам Великой и Непобе-димой Руси, проложенным ещё теми, кто был до Семеныча, а, значит, задолго до нас...
   А сегодня он зыркнул в ответ на мой, в общем-то, банальнейший и никак не оскорби-тельный возглас так, что у меня ёкнула селезенка. Целую неделю после этого диалога я непроизвольно перебирал в кладовых моего сознания, разыскивая причину такого к се-
   бе отношения, чуть не свихнулся, не дойдя до истины, и...
   И, Слава Богу, что не свихнулся! Еще через две недели Семеныч остановил меня
   сам жестом Цезаря в качаловской интерпретации, спокойно и дружелюбно, так, как буд-
   то и не отпарафинил меня недавно ни за что, ни про что.
   К этому времени я отошел уже от обиды Ђ пенсионерам, и, тем более, ветеранам прощается все. Да и обида ли это была при нашей-то жизни...
   Ђ Слышь-ко, сынок... Глянь, какие у меня зубы, Ђ осклабился сосед.
   Зубы у него были действительно, как бусы у Мерлин Монро, но только из плекси-гласового жемчуга.
   Ђ Ты на меня, сынок, не злись. Из-за зубов все промеж нами и произошло две неде-ли назад, ну, когда я "полкана-то на тебя спустил"... Я ить всё помню! После того, как в гараже-то у меня сообразили и расползлись кто куда... А мороз-то был тогда о-го-го...
   У подъезда своего вспомнил я, что в кармане дубленки моей затырена на всяк-пож-случай мандаринка новогодняя. Ну и, чтобы запах водяры сбить, решил я её вместе со шкурою схавануть, киданул, как камушек, в "хлеборезку"-то, давнул правой стороной, сок её холоднющий ка-ак жахнет в глотку-т и в нос своей востротой, будто финарь. Я захлеб-
   нулся, закашлялся, зачихал, ну, и с первым чихом верхняя челюсть вылетела у меня из пасти-то, а стоял я рядом с мусорным контейнером, который с Нового года ни разу не опорожняли дней десять. Вот она моя эта самая жевалка-то по настильной траектории-т
   и попала в яблочко этого мусоросборника, мать твою, прости, Господи! Не бомжарить
   же мне было в темноте да на морозе... Почти три недели без "инструмента" промаялся.
   Две тыщи с гаком Соломону Борисычу отнёс. А как же? Нам же, ветеранам, теперь "мон-детизациию" учинили. Сами "плотим", сами ездим, сами лечимся и курортуем. Даже клизменные и зубовставные услуги теперича по месту жительства за наличный расчет.
   Ну, меня-то они не достанут. Закусь я теперича ношу во внутренних карманах.
   Семеныч сунул руку под лацкан дубленки...
   Ђ Мандаринку хочешь?..
  
  
  
  
  
  
   ПЕРВОЕ ИЮНЯ
   (шестая, тоже короткая, и тоже немного грустная история)
  
   Я проснулся от шума в ушах. Казалось рядом всего в нескольких шагах от меня
   накатывает волны морской прибой. Но был он не такой, как обычно: то с увеличиваю-щейся то с уменьшающейся силой звука. Сейчас, казалось, всего одна волна не очень громко без модуляций монотонно шуршала так, будто её тащила мимо меня беспрерыв-
   но с небольшой скоростью по прибрежной гальке какая-то сила. Этот шум не был непри-ятен, но то, что он не прекращался уже довольно долго, испугало немного, так как мне было известно, что это признак начинающейся гипертонии, но чтобы она одарила собой меня, да еще в возрасте чуть более среднем... И тут накатили одна за другой головная боль и сердечная, давящая, все усиливающаяся и... Здесь я по-настоящему испугался, чуть было не запаниковал, но вспомнил, что живу не один, тихонечко покашлял, переси-ливая ломоту под сердцем.
   Жена всегда спала очень чутко. И на этот раз она мгновенно отреагировала: "Тебе
   не холодно, ты не простудился?" Сказать ей что со мной я не решился, пробурчал что-то
   невнятное и сделал вид, что сплю. К утру все вроде бы нормализовалось, боли отступи-
   ли, но шум в ушах так и остался. На работе была запарка, ночные страсти не то чтобы
   отошли на второй план, а просто мгновенно забылись. С чего вдруг вспомнилось обо
   всем этом сегодня, почти через двадцать лет в день первого июня Ђ в день, когда отсту-пила жара, стоявшая по всей Росси последние три недели нынешнего мая? Сколько у ме-
   ня за эти годы было кризов-сюрпризов, не счесть, был даже один очаговый инфаркт, но этот первый звоночек тогда испугал меня страшно своей неожиданностью. Вероятно, он
   и послужил причиной внезапного принятия мною решения бросить курить месяца через три-четыре. Почему так неточно? Да потому что уже не помню, когда произошло это первое ночное рандеву с болезнью, зато помню, что бросил курить тридцатого декабря,
   за день до наступления нового года. И, несмотря на то, что высмаливал я по две пачки сигарет в день, с тех пор ни разу к ним не прикасался. Но речь здесь не об этом. Завел я
   её потому, что пытаюсь все время понять, почему так не хочу смерти, как, впрочем, боль-шинство людей.
   За эти годы было столько утрат в моем окружении, что и не счесть. Отца больше
   нет, в нынешний День Победы мы схоронили тетушку жены. Больше у моей Валюни и ее сестренки Надюши нет ни близких ни дальних родственников, кроме меня, конечно.
   Удивительно то, что сейчас мы с особенной остротой почувствовали, как необходи-мы друг другу. Все, что за тоненькой меловой линией, очерчивающей нашу маленькую семейную капсулу, враждебно нам и чуждо так же, как и мы чужды все-му нашему окру-жению.
   Хоть и бытует постулат о том, что семья Ђ это ячейка общества, нигде не говорится, что эта самая ячейка подобна той, что в сотах улья. В "нашем" обществе "людей разум-ных", увы, все ячейки давно навсегда отклеились друг от друга, пожалуй, с того момента, когда отпала необходимость добывать пропитание всем вместе и делиться им друг с дру-гом. При социализме это явление наблюдалось, как и сейчас, но нивелировалось тем, что большинство членов общества топало в одной колонне, в одном направлении, в одном темпе, преимущественно в ногу, да и построены они, эти члены, были строго по ранжиру. Но опять-таки речь не об этом.
   Да я страшусь смерти, несмотря на то, что по православным канонам не должен.
   Страшусь не самого физического ухода из жизни земной, скорее, меня пугает то, что бу-
   дет предшествовать ему, как-то Ђ тяжкая болезнь, долгое беспомощное растительное су-
  
  
  
  
  
  
   ществование, связанные со всем этим мучения близких, а еще более пугают кончина ран-няя и кончина в одиночестве. Понятно, что надо бояться не самой смерти, а того, что бу-дет за ней.
   Но хочется все-таки подольше побыть в этом бренном и не очень уютном мире ря-дом с теми, кто тебе дорог. Что будет "там" Ђ неизвестно. А "здесь", несмотря ни на что, как-то привычнее.
   Вот только что была потрясающая жара, а с обеда стало попрохладнее. Ветрище,
   правда, побушевал немного, но, обещанного синоптиками, ливня с градом не случилось.
   В затоне на берег повыползли из-под деревьев рыбачки, хоть рыба после середины мая
   совсем не клюет. Рыбаки без клева Ђ это еще одно доказательство того, что люди наши живут, в большинстве своем, под защитой надежды на "авось" и "небось". Из окон одно-го из верхних этажей нашего дома вдруг заскрежетало раритетно-фонографическое "Славное море священный Байкал..." Вот уж и не знал, что надо мной живет меломан-антиквар. Может это знак свыше, намек на то, что пора заканчивать с этой гнусной ханд-рой. Она не смогла засосать меня в свою сливочно-маслянную тянучку по уши нынеш-
   ней весной только потому, что с кончиной тетушки Нюры три невозможно жаркие неде-ли прошли в многочисленных траурных заботах, но окончательно эта самая межсезонная хандра меня еще не отпустила. Хотя нет, отпустила, просто осталось соскрести со шкуры ее жирные остатки, отмыться под горячими струйками, охладиться под прохладными и Ђ к столу, к бумаге, к кофейку сладенькому.
   Обернулся к окну... Вот это да! Такую луну я ешу не видел: огромадная, ровная,
   чистая, золотая... Где то там на ней сидит сейчас прокуратор Иудеи Понтий Пилат в сво-ем палисанровом кресле, закутавшись в белый плащ с кровавым подбоем, интересно, ку-да он смотрит: на землю или в глубину полыхающего космоса, и неужели он до сих пор
   в одиночестве только со своей непобедимой гемикранией и верным гигантским псом Бангой?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"