...Лишь солнце да песок жгут нам сапоги,
За короткий срок мы смогли найти
Тысячи дорог, сложенных с могил, нам с них не сойти.
И может быть кому не дадим своей руки,
Может потому, что у нас внутри
Все осколки льда не растопит ни одна звезда.
Мне страшно никогда так не будет уже.
Я - раненное сердце на рваной душе.
Изломанная жизнь - бесполезный сюжет.
Я так хочу забыть свою смерть в парандже.
группа "Кукрыниксы", песня "Звезда"
Его длинные, золотые кудри бились за спиной как знамя на ветру. Золотое знамя с кровавым отблеском заката. Тёплый день и тёплый ветер не могли спасти одинокого путника от холода, и он кутался в свой серый плащ, шагая по полю. Его нечеловечески красивое лицо и нереальной синевы глаза могли подсказать знающему человеку, кто такой этот одинокий странник. Но никого вокруг не было, кроме полевых цветов и трав, да шёлковокрылых мотыльков. Он шёл, опустив глаза, не видя луга, по которому шагал, не замечая искорёженных словно болезнью яблонь...
Он видел совсем другие картины.
Аккуратные, ухоженные домики словно вливались в этот яблоневый сад, где ветви прогибались от тяжести плодов.
-- Ну наконец-то ты вернулся! -- золотоволосый, стройный и широкоплечий мужчина вышел навстречу путнику в пропылённом сером плаще. -- Гулёна! И в кого ты такой, а?
-- Сам в себя! -- гордо вскинул голову младший брат первого.
Гордая мина продержалась недолго и через миг странник уже крепко обнял старшего брата.
-- Хэй, Мири, смотри кто вернулся! -- крикнул старший в сторону сада, отстранив путника.
Маленькая, стройная девушка стрелой вылетела из сада и тут же повисла на шее вернувшегося любимого. Её золотые локоны волной спускались до колен, белое платьице облегало очень тоненькую, стройную фигуру, а лицо было ещё прекраснее, чем у мужчин.
-- Элли!.. -- радостно вскрикнула она, вскинув сияющие глаза. -- Тебя так долго не было! Ты привёз мне новые песни?..
-- Да, Мири, привёз, -- ласково улыбнулся путник. -- Песни тебе, редкие камни Мирну, семена новых злаков для Роны и Герта, рецепт воронёной стали для Танри, и ещё всего целую кучу...
-- А какие песни ты мне привёз? -- склонила голову набок его любимая маленькая птичка. -- О чём теперь поют в мире?
Элльри ответил не сразу, Мири успела заметить как в небесных глазах любимого промелькнула грусть.
-- Поют о печали и страхе... Но я привёз тебе иные песни, звезда моя.
-- Элли! Элли вернулся!
Звонкоголосая стайка детворы выбежала из-за поворота и сразу же облепила странника со всех сторон.
-- Элли, Элли, расскажи где ты был!..
Путник споткнулся и замер. Из земли выступал заржавленный металлический молот. Встав на колени, Элльри с великой нежностью провёл рукой по ржавому, грязному куску железа.
-- Ты себе новый сделал? -- улыбнулся другу Элли. -- Который по счёту?
-- А я их считаю что ли? -- пожал широкими плечами кузнец, откинув за спину волну красно-золотых, будто пламенных кудрей. -- Но, согласись -- красив!
Странник и не собирался спорить -- покрытый замысловатой резьбой и рунами молот с первого взгляда приковывал к себе всё внимание. Кузнец, забавляясь, легко подкидывал и ловил тяжёлый инструмент за металлическую рукоять. Тонкие, изящные пальцы и узкое запястье обладали гораздо большей силой, чем могло показаться.
-- Ты им работаешь, Танри?
-- А для чего же ещё молот нужен, Элли? -- весело рассмеялся кузнец. -- Не любоваться же на него! Хочешь, скую для Мири обручальный венец?..
-- А я не успел его подарить, Танри... Последняя работа твоего молота, так ведь?.. Нет... Нет, Танри. Последней работой были головы врагов... Последнее творение твоё... Не успел...
Путник бережно извлёк на свет заржавленные останки некогда прекрасного молота, вытер полой плаща и мимолётно удивился, почему его оставили здесь, а не забрали, как многое другое. Сам инструмент Великого Кузнеца был произведением искусства. Но его оставили ржаветь...
...Мы не ковали мечей, не зная что это такое и зачем они нужны. Мы жили в мире и любили его, а мир любил нас. Только я, Лэтэри и Данари -- Странники, знали, что такое оружие. Но мы не умели убивать...
Поднявшись, он так же бережно обернул молот в масляную тряпицу и положил в поясную сумку.
-- Опять тоскуешь? -- девушка прильнула к любимому, стараясь с высоты своего невеликого ростика заглянуть в глаза высокого странника.
-- Всё-то ты знаешь, звёздочка моя, -- с ласковой печалью улыбнулся Элльри.
-- Знаю, -- серьёзно кивнула девушка. -- Иди, Элли. Я слышу как тебя зовёт дорога. Странникам не дано надолго оставаться даже дома. Ты летать рождён. Лети...
-- Я вернусь скорее, чем ты думаешь, свет мой ясный. Что тебе принести?
-- Мне -- принеси себя! А Гэллри просил новую лютню...
Элли перешёл вброд мелкую речушку и ступил на другой берег. Здесь везде росли кусты роз. Всегда, всегда, в любое время года они цвели здесь, и ядовитые шипы больно разорвали руки раздвинувшему кусты путнику. Но когда капли крови стекли с его ладоней, цветы, словно опомнившись, прянули в стороны и смокнулись за его спиной.
Здесь, на этой полянке, где вечно цветёт весна... Здесь было странно. Если бы кто сторонний увидел это всё, мог бы сказать первое слов, пришедшее в голову -- могильник. Ничем не напоминали маленькие, хрупкие, такие беззащитные деревца, самое большое деревце едва достигало плеча Странника, надгробия, но... именно этим они и являлись. Не только деревца... Вот среди них мелькнул крупный камень, при ближайшем рассмотрении оказавшемся невероятной статуей из слитых в одно самых разных минералов. Вот ещё -- странное металлическое, безумно красивое нечто... Или ещё -- совсем небольшое деревце, растущее на камне, под которым бил родник. Вода что-то тихо пела, шелестело деревце, вплетая новые ноты... Странными были листочки у этих деревьев -- то золотистые, то ярко-алые, только зелёных, радостно-весенних не было.
Пепелище пропиталось запахом гари, крови и тлена. Они лежали на земле покрытой инеем и чёрной под белым налётом была кровь. Он метался среди замёрзших, закоченевших тел, невыносимый ужас сводил его с ума. Элльри звал их по именам, искал в тщетной надежде отыскать хоть кого-нибудь живого или не найти хоть кого-нибудь!.. и побелевшие губы всё шептали:
-- Как же это... Как же так... все... все!.. Даже дети... детей не пощадили... как же так... За что?! За что?!!..
Последний, единственный выживший, опоздавший к собственной смерти...
А дар Странника заставлял его видеть прошлое и Элли, прекрасный юноша с глазами-звёздами пережил смерть каждого, умер с каждым своим собратом.
-- Что, что мы вам сделали?! За что?! -- срывался голос криком...
...Захватчики пришли с запада. Они резали, убивали и жгли без жалости не умеющих защититься творцов, поэтов и художников, мастеров и менестрелей, садоводов и скульпторов... Творцов-Мастеров, которые жили в мире и никому не делали зла. "Остановитесь! Что вы делаете! За что?!" -- раскинув руки закрывает собой стайку перепуганных детей прекрасный молодой мужчина. Безоружный, лишь флейта за поясом.
...И падает, разрубленный мечом... "Вы не должны существовать. Вы -- ересь! Вы -- тьма! Бог велит убить все исчадья зла!". "Нам нет дела до вашего бога! Нет дела до вашей Тьмы и до вашего Света!". Рона встала на место упавшего Гэлла, ощерившись на рыцарей серпом. "Не троньте детей!!!" ...медленно осела наземь, обвив ладошкой пронзившее грудь копьё...
-- Мири... за что... за что... не дождалась, милая... прости, звезда моя... Мири...
Он целовал оледеневшее лицо с широко раскрытыми глазами, перебирал пальцами спутанные окровавленные волосы, покрытые наледью и не замечал страшной раны на горле, разорванной одежды...
-- Здравствуй, звезда моя, -- путник опустился на колени перед крохотным ясенем, повязанным золотой лентой, что казалась живой, постоянно бьющейся на ветру. -- Я принёс тебе подарок. Вот, смотри! Да, милая, это Танри сковал. Для меня, чтобы я тебе подарил. Нравиться? Прости, что так долго, ведь её люди забрали, а я нашёл. Да, милая, нашёл и вернул тебе. Это ведь для тебя, для тебя одной...
Тонкий, переплетённый из тонких лучиков золота и серебра венок цветов. Обручальный венок...
...А у нас впереди вечность была. Мы не считали ни дней, ни лет. Сколько времени я собирался подарить тебе этот венок, родная? Лет сто? Разве я считал... Бессмертные могут ждать и жить так долго...
-- Нет, родная, что ты! Как я мог забыть тебя в своих странствиях? Ведь ты же сердце моё. Единственная...
Странник подошёл к роднику.
-- Гэллри, я принёс её! Нравиться? Как ты просил, на девять серебряных струн. И гриф металлический. Всё как ты хотел. Послушай, как звучит!..
И он ударил по струнам, запел звонким голосом.
-- Ты прости меня, Гэлл. Что-то грустная песня получилась. Ты лучше поёшь...
...Мы не умели убивать. А я теперь умею. По веленью своего Бога вы убили нас всех, плевали в наши лица. Почему?.. Я узнал... мы равны богам. Но нам было плевать на их путь, на почёт, на славу, на преклонение, всё это было только ненужной шелухой снобизма и тщеславия! Вот чего мы были лишены, чему неподвластны -- тщеславию и зависти. И ничему, никому кроме самих себя неподвластны! За это вы убили нас. Теперь я один умею ненавидеть, убивать и мстить. Всего этого мы не умели. Но вы показали...
Элльри, Странник, бывший когда-то прекрасным юношей с небом в глазах, теперь стал иным. На руках появились мозоли от меча, а в глаза живёт лишь тоска и смерть, а ещё умеет полыхать жгучая чёрная ненависть. Будь они живы -- не узнали бы.
Он ходил среди деревьев, касался ладонью странных надгробий, звал, смеялся, плакал, рассказывал...
...А потом -- тела... везде тела... а я копал могилы ножом и руками в мёрзлой земле... Одну за другой -- копал и укладывал в землю... такие холодные... И душа -- умерла. А сердце навсегда стало таким же как эта мёрзлая земля, как закоченевшие тела и застывшая чёрная кровь!..
Последний вновь, как сотни раз уже, обнял землю, как ему казалось -- в смертельном сне. Забывая, что уже навсегда опоздал к своей смерти. Не живой, и не способный умереть...
...Он шёл, ничего не помня, грязный оборванец в сером плаще, и пел. Тоской звучали песни его, сердца слышавших его людей разрывались от боли, и они обогревали, одевали и кормили невменяемого певца, а он повторял: "Холодно, как холодно... мёртвые, все мертвые в ледяной земле, замёрзшие... и кровь, кровь чёрна...". Он не знал, почему люди зовут его "Ангел", не знал, зачем ему крылья под серым, пыльным плащом -- ведь летать Странник не мог, не умел. Потому что мёртвые не летают...
...А потом -- начал вспоминать. Ловкий от природы, он легко научился владеть мечом. И взял кровавую виру со своих убийц. Первый и единственный, кто научился убивать. Первый и последний, потому что больше никто не выжил. Вот только летать он никогда так больше и не смог.
...Сколько пролежал так Элли? Он и сам не знал. Вечность, наверное. Золото волос разметалось среди чёрных ирисов. Снова что-то толкало его встать.
...Последними он попрощался со стайкой жмущихся друг к другу крохотных берёзок, ясеньков, клёнов. Даже одна рябинка среди них была и её алые ягодки горели каплями крови.
-- Не бойтесь, маленькие. В следующий раз я принесу вам новые сказки. И буду рассказывать, пока не устанете слушать, маленькие...
Снова путь гнал прочь бессмертного Странника с мертвыми крыльями. Снова настигло его безумие. И побелевшие уста Последнего уже слагали новую песню...
Местью прощённый
Ночное небо лило дождь так, будто собиралось затопить своими слезами землю. Стучали, сливаясь в сплошной шум, по крыше и окнам тугие струи. Всхлипы ветра и грохот грозы заставляли человека, наблюдавшего буйство стихии из окна, незаметно ежиться.
Мужчине сидевшему в большом, уютном кресле, было не больше двадцати семи лет. Он был статен, обладал особенной, суровой мужской привлекательностью, на которую бывали падки женщины. В чёрных зачёсанных назад волосах редкими проблесками серебрилась ранняя седина. Дорогая одежда в тёмных тонах и тяжёлое кольцо с печатью выдавали в мужчине барона.
Слева горел тёплый камин, и близость живого огня согревала. А гроза за окном -- завораживала.
Второй, подошедший к окну и выглянувший в ночь, мужчина казался очень похожим на первого, только немного моложе.
-- Уйди, ты мне вид закрываешь, -- потребовал барон Рицель.
-- Вылезай лучше ты из своего кресла, Риц, -- усмехнулся его брат по отцу.
Сын служанки жил в замке на равных с законным наследником. Рицель рано унаследовал титул. И ни в чём не отказал брату Патрику, помня преданную дружбу детских лет. Пока Рицель не был женат и не имел детей, по всем документам наследником являлся его незаконнорожденный младший брат. И титул баронета старший брат закрепил за ним не смотря ни на какие сплетни.
-- Вечно ты мне расслабиться не даёшь, Рик... -- вздохнул барон, вставая и тоже подходя к окну.
Вода с неба лила сплошной стеной. Ветвистая молния ударила прямо во двор, на миг ослепив мужчин. Почти сразу раздался оглушительный гром.
-- Риц, ты видел?! -- Патрик потряс головой, возвращая себе слух.
-- Видел что? -- уточнил барон.
-- Там кто-то шёл, -- уверенно заявил брат барона.
Сверкнуло несколько молний подряд и в их свете мужчинам удалось разглядеть закутанную в плащ фигуру. Мост был всегда опущен и вход открыт в любое время, пока не шла война. Мало ли, когда господину взбредёт в голову отправиться на конную прогулку? Промокший путник шёл к воротам замка. Его шатало. Он упал, с трудом поднялся... Новый проблеск буйства стихии и братья увидели, как закутанная в плащ фигура рухнула у порога и больше не поднялась.
-- Нищий какой-то, -- предположил барон. Поморщился: -- Помрёт на пороге...
-- А пошли поможем? -- неожиданно для себя предложил баронет.
-- Зачем? -- удивился барон.
-- Не знаю, -- пожал плечами Патрик. -- Сердцем чую, там что-то интересное. Исполни мою блажь. Идём скорее, пока этот старик совсем не замёрз!
И оба брата бегом бросились вниз по лестнице. Попавшемуся на пути слуге Рицель на бегу отдал распоряжение приготовить гостевые покои, горячую ванну и разбудить старого лекаря.
Мужчины, не боясь замочить одежду, распахнули двери, выскочили на улицу.
-- Точно нищий, -- пробормотал Рицель, хватая его под руку с одной стороны, когда с другой подхватил Патрик.
"Нищий" оказался неожиданно тяжёлым, высоким и широкоплечим. Мужчины затащили его в свой дом, положили на пол.
-- Рик, проверь, жив ли, -- попросил барон, бегом бросившись закрыть двери от пытавшейся прорваться в дом стихии.
-- Это не старик... -- странным голосом произнёс баронет, заставив брата обернуться.
Рицель медленно подошёл и увидел то, что открылось Патрику, когда тот перевернул на спину их ночного гостя и снял с него капюшон.
Промокшие, но чистые, ухоженные, густые золотистые кудри длиной не меньше, чем до пояса. Лицо было ликом ангела. Исхудавшего, усталого, бледного и мучимого тяжёлой болезнью. Ангела.
Баронет решительно расстегнул пряжку драного плаща, откинул эту грязную, мокрую тряпку прочь. Куртка по боку путника оказалась разрезана, в прорехе виднелась глубокая рана. Кровь заливала штанину и, кажется, переполнила сапог. Длинный, узкий меч на поясе.
Но не это заставило барона схватиться и до побелевших пальцев сжать рукоять клинка. Плотно сложенные за спиной и словно чуть припорошенные пеплом мокрые крылья. Крылья.
-- Легенды не врут, -- тихо сказал Патрик, едва справившись с голосом. -- Он существует, -- баронет вскинул глаза, увидел сжатые на рукояти меча пальцы брата. -- Не надо, Риц. Нельзя убивать Странника.
Семейная сказка вдруг оказалась правдой. И теперь истекала кровью у них на пороге. Страшная сказка с ангельским ликом. Но ведь его предки сами виноваты в том, что навлекли на себя гнев Странника, певца и воина дорог...
Отняв руку от клинка, барон быстро подошёл, склонился и сказал брату:
-- Помогай! Тяжёлый слишком, я один не утащу...
И хозяева замка вдвоём понесли своего ночного гостя, надеясь по пути встретить кого-нибудь из слуг...
Элли было холодно. Лёд сковывал снаружи, а внутри, где-то в животе, раскалённые угли обжигали внутренности. Кто-то сжимал всё в груди, вонзив когти в его сердце. Больно... И от боли его объяло то чувство, которое не испытывал никто из его народа. Кроме него. Ярость.
-- Отпусти! -- крикнул Элли. -- Или забери! Ты убила меня, тварь, а я иду по земле! Слышишь, грязная костлявая человеческая старуха?! Я смеюсь тебе в лицо! Ты убила мой народ, а я смеюсь тебе в лицо, мерзкое отродье смертного рода!.. -- кричал обезумевший Странник...
Стон и неясный шёпот сорвался с обветренных губ золотоволосого мужчины. Пожилой лекарь отёр его лицо куском мягкой ткани, смоченной целебным отваром.
-- Он выкарабкается? -- негромко спросил барон.
-- Рана очень запущена, -- ответил лекарь. -- Лихоманка так сильна, что я не понимаю, как он до нас дошёл. Но... -- лекарь огладил рукой жёсткие перья крыла. -- Это не человек. Возможно, с помощью молитвы, он и выживет...
-- Не вздумай при нём молиться, -- строго сказал Рицель. -- Он может тебя за это и убить.
-- Как скажете, барон, -- кивнул ничему не удивившийся лекарь.
Шесть дней Странник метался в горячке, мучимый кошмарами и бредом. Шесть долгих дней. Утром седьмого дня он очнулся...
Всю одежду тщательно вычистили и починили прорехи. Так же по образу сшили новый полный комплект от штанов до плаща. Стопку чистых рубашек и штанов он обнаружил рядом с собой на стуле. Рядом стояла сумка и, судя по защёлкам, её не посмели даже открыть, не то что обыскать. Тем лучше для них, Последний умел хранить свои секреты. Попытавшись сесть на кровати, Элли упал обратно на подушки.
-- Не нужно подниматься, -- тёплая широкая ладонь пожилого человека прижала его к кровати. -- Вы ещё слишком слабы. -- И прежде, чем прозвучала просьба, поднёс кружку со специальным целебным отваром, помог напиться. -- Так легче?
Странник кивнул.
-- Где я? -- хрипом вырвалось из горла.
-- Вы в замке барона Рицеля Риха, -- ответил человек. -- Он спас вас...
-- Смешно... -- скривившись в слабой улыбке, произнёс Странник.
-- Что же в этом смешного? -- прохладно поинтересовался пожилой мужчина.
-- Смешно, что щенок спас собственную смерть... -- ему показалось, что он ответил, только показалось. Элли провалился в сон. Обычный, после горячечного бреда, сон... И снились ему зелёные поля, полные чудесных цветов луга, плодоносящие круглый год сады, играющие золотоволосые дети... И счастливые лица тех, кого он любил, пока был жив...
Барон шёл по замку, направляясь в покои, отведённые крылатому Страннику. Дошёл... и застыл у неплотно прикрытой двери.
Голос. Голос ангела звучал тихо. И так прекрасно, что завораживал своими неземными переливали... Слова чужого языка были непонятны, но такая тоска звучала в песне, что сердце в груди мужчины пропустило несколько ударов, отказываясь биться, когда кто-то рядом мог испытывать такую невозможную боль...
Толкнув дверь, мужчина осторожно заглянул в покои. Ангел, специальной упряжью стянув крылья за спиной, одетый в штаны, сапоги и рубашку с разрезами на спине, сидел на окне и смотрел в небо. Дверь едва слышно скрипнула и ангел замолчал.
-- Знаешь, о чём эта песня? -- спросил он, не спеша оборачиваться. -- Ты не понимаешь моей речи, человек. Никто из вас не может изучить наш язык. В нём много слов, для которых у вас даже понятий нет. Но я попробую тебе перевести приемлемо для человеческого восприятия.
Ангел помолчал несколько растянувшихся в вечность секунд и снова запел:
Горем устлана дорога,
Кровью взращена судьба.
Оставалось так немного...
Не успел... Летит мольба
К небесам и силам звёзд.
Чёрная ночь за собой позови,
Прах рассыпь средь моих грёз,
Дозволь вкусить чужой мне крови...
Не воскреснуть для той, что мертва,
И дети мои не рождены.
Почернела у дома трава,
Залиты смертью сны...
Я сгорел, я сгинул в пути,
В пыль обратился мой дом.
В бреду смысла не найти,
Жизнь утекла меж пальцев песком...
Неземной голос затих.
-- Не получается, -- вздохнул ангел. -- Человеческий язык слишком беден.
Обернулся. Синева глаз небесным огнём горела на бледном и осунувшемся после болезни, но всё равно прекрасном лице. Он был очень юн. И бесконечно древен. Как может быть юно весеннее утро и стара сама смерть.
-- Странник... -- справившись со сведённым горлом, смог вымолвить барон.
-- Те, кто был моей жизнью, звали меня Элльри, -- произнёс ангел с мёртвыми крыльями. -- Что означало Рождённый Летать.
-- Господин Элльри, если вам что-то нужно, только скажите, я всё исполню, -- взяв себя в руки, произнёс барон.
Элли склонил голову набок, поглядел на человека сощурившись.
-- Покажи мне свой замок, -- решил ангел, спуская ноги на пол и вставая во весь свой немалый рост. Божественная красота разбавлялась только чёрным цветом одежды, и пряталось что-то дьявольское на дне глаз и в уголках губ. Широкие плечи и, пусть исхудавший, но он был сложен великолепно. Совершенно.
Сделав шаг, Странник пошатнулся... выпрямился. Волна золотых кудрей откинута за спину, вопросительно изогнута светлая бровь.
-- Прошу, -- поспешно склонился барон, залюбовавшийся собственной смертью.
Он накинул на плечи плащ и прошёл мимо барона в коридор. Нет, он не прошёл. Прошествовал! При взгляде на эту осанку любой король бы обзавидовался. А походка... боги так ходят, но не люди. Древние боги, истинные владыки этого мира...
Рицель резко оборвал сам себя и обругал за еретические мысли. Не дай Боже сказать подобное в слух, да если уловят сие уши церковников... И можно ждать в гости Псов Господних.
Из-за поворота коридора выскочил слегка растрёпанный от спешки Патрик. И замер, забыв как дышать, глядя на гостя...
-- Патрик! -- резко окликнул старший брат, заставляя его очнуться. Повернулся к Страннику: -- Простите его, господин Элльри, он несколько... растерялся. Это мой...
-- Брат по отцу, -- закончил за барона ангел, рассматривая нового участника беседы. -- Не утруждай себя объяснением, человек. Я вижу кровь всех, кто меня убивал.
Барон со всех сил попытался не втянуть голову в плечи. Как он произнёс это...
Странник прошествовал дальше, а чуть поотставшие братья тихо зашептались за его спиной.
-- "Всех, кто меня убивал"? -- поинтересовался Патрик. -- Это как?
-- Я не знаю, -- еле слышно отозвался Рицель. -- Рик, я тебе этого не говорил! Но, мне кажется... Этот... Он не ангел, и ангелы созданы по образу его, а не наоборот. Я много думал всю эту неделю и много читал, в том числе тайных и запрещённых свитков. Ангелы появились позже, а имя Странник Элли или Элльри впервые встречается в настолько древних записях, что это трудно представить. Как и народ... он не имел самоназвания. Первые дети мира. Познающие. Творцы. Их по-разному звали. Они все были похожи на него. Каждый из них был сам в себе совершенство, только крыльев у них не было. Крылья даровались только Странникам. И они все были...
Барон запнулся и баронет закончил:
-- Богами?..
Рицель странно посмотрел на младшего брата и кивнул.
-- Наверное, богами... истинными.
Эта мысль была так логична после бессонной и полной дум недели, что барон остановился, поразившись сам себе. Снова произнёс:
-- Истинными.
Истинный бог не требует поклонения. Истинный Творец незаметен, ему не нужны храмы, ему не нужны дары и подношения. Не смотря ни на что, он является сердцем мира. И живёт в сердце каждого...
-- А что случилось с тем народом? -- шепнул Патрик.
-- Я не знаю, -- с сожалением качнул головой Рицель. -- Однажды они просто исчезли. А потом появились легенды о безумном Страннике. И только некоторые рассказывали о нём, как о несущем смерть. После Священного Похода...
Братья помолчали, следуя на некотором расстоянии от гостя, спускавшегося по широкой лестнице и направлявшегося... отсюда можно было попасть в большой зал и галерею.
-- После Священного Похода? -- переспросил Патрик. Сощурился. -- И тот народ тоже исчез после Похода? И Трёхлетняя Зима -- тоже?
Ангел вдруг остановился. Полуобернулся. Произнёс спокойно:
-- Трёхлетняя Зима началась из-за меня. Об этом я сожалею.
Пошёл дальше.
Братья переглянулись и барон сделал жест "потом поговорим". А баронет вспомнил, что та страшная Зима случилась сто тридцать пять лет назад.
-- Господин Элльри, возможно, вы голодны? -- догнал барон Странника.
Элли взглянул на человека сверху вниз. Он возвышался над высоким ним на целую голову.
-- Не откажусь разделить с вами трапезу, барон, -- идеально соблюдая этикет, ответил ангел. -- Только прошу, поменьше мясной пищи.
-- Как вам будет угодно, -- ответил барон и повернулся к брату: -- Патрик...
-- Уже распорядился, -- отозвался тот. -- Вскоре накроют на второй веранде.
Элли играл. Играл в человека. Сдерживал слова, готовые слететь с языка. Не первый раз примерял на себя обличие человеческого аристократа. Каждый странник обязан уметь принимать правила чужих игр. Хотя сейчас, после долгой болезни, ему было тяжело...
Вскоре они оказались перед входом в семейную галерею. Длинный коридор с картинами предков на стенах.
-- Не утруждайся объяснением, -- произнёс Элльри прежде, чем барон успел открыть рот. -- Я знаю, где я. А теперь хочу, чтобы и ты это узнал.
Он ступил в галерею, прошёл мимо первых картин... остановился. Поглядел на портрет пра-пра-пра-прадеда нынешнего барона, Рутерца Благочестивого. Картина изображала статного, черноволосого, чем-то напоминающего самого Рицеля, мужчину.
-- Здравствуй, убийца младенцев и беззащитных девочек, -- гулко разнеслось по галерее.
Что-то изменилось в самом воздухе. Стало трудно дышать. Рицель попятился и упёрся спиной в застывшего изваянием брата.
-- Ты это тоже видишь?.. -- прошептал Патрик.
Портреты оживали. Их лица менялись. Вот прекрасная женщина превращается в грязную патлатую старуху и беззвучно кричит. Красивый, высокий юноша становиться безобразным карликом, чьё лицо кривиться от злости. А Рутерц Благочестивый оказывается наполовину облысевшим, в злобе брызжущим слюной, плешивым уродом с похотливым взглядом масляных глазок.
-- Смотрите, люди, -- разнёсся по коридору голос ангела. -- Это -- ваши предки.
-- Колдовство... -- сорвался с губ барона гулкий шёпот.
Тихий, звенящий смех в ответ.
-- Я не владею тем, что вы все называете колдовством... магией... Я лишь умею видеть и показывать истину. Этот похотливый ублюдок прибил копьём к стене Тоури, рукодельницу, только входившую в пору юности, а потом насиловал её до тех пор, пока она не умерла. А следом зарезал в колыбели её исходившего криком младшего брата. -- Молчание. Долгое и глубокое, как бездонный колодец. А портреты всё шевелились и корчились... -- Наши мужчины не держали в руках оружия, а женщины не знали даже дурного слова. Наши дети росли в любви и радости свободы. Но однажды пришли вы. Чума, саранча, свора больных бешенством псов. И уничтожили всё... и всех. Детей-то за что? В чём провинились они? В чём виновата была Туори, вышивавшая странникам новый плащ перед каждым полётом?.. Вы -- проказа на идеальном лице мира. Болезнь. Которую уже не вытравить...
Голос его звучал всё тише с каждым словом. Страннику пришлось привалиться спиной к одной из стен, чтобы устоять на ногах. Сил отчаянно не хватало...
-- Они мерзкие... -- послышался за спиной голос Патрика. Рицель обернулся, поглядев на брата. Тот смотрел на портреты и лицо его кривилось от отвращения. -- Риц, наши предки -- мерзкие! -- он с отчаяньем взглянул на старшего. -- Риц, мы что, тоже такие?!
Барон огляделся... Его передёрнуло от отвращения. И решительно ответил:
-- Нет! Нет, Рик, мы с тобой -- другие.
Поглядев на брата, баронет медленно успокоился. Бросил взгляд на гостя.
-- Риц, его надо вывести отсюда. Срочно!
Он не проронил ни слова и следовал за своими провожатыми потерявшей волю куклой, пока они не оказались на той самой веранде, где братья предпочитали обедать в хорошую погоду. Бессильный и безвольный, как марионетка, он сел на предусмотрительно выдвинутый для него стул. Рицелю стало сильно не по себе от контраста божества, воплощением которого Последний был до посещения злополучной галереи, и нынешней тряпичой куклы.
-- Человеческая еда, -- начиная оживать, Странник поморщился. -- Пародия на пищу моего дома.
Но пренебрегать "пародией на пищу" Элли не стал, хотя старался не есть мяса. Он очень давно не ел и даже способность жить, извлекая силу из воздуха, земли и солнечного света не могли восполнить страшнейшую энергопотерю последнего времени.
Странник хмуро отметил в себе язвительное пренебрежение, которое тоже перенял от людей. Всё течёт, всё изменяется, и в мире нет постоянства, но эта язвительность не являлась частью Элли. Наносное...
Ранее полагавшие себя очень воспитанными молодыми людьми, не чуждыми утончённому этикету, братья почувствовали себя деревенскими увальнями за одним столом с королём. Изыскан? Воспитан? Нет, он был совершенен! Такого нельзя добиться никакими уроками этикета. Таким возможно только родиться. И как только Рицель мог подумать о том, чтобы его убить?!
В тот день Элли не смог пойти ещё куда-то, кроме как в свои покои. Силы иссякли так стремительно, что он даже не разделся, заснув на застеленной кровати.
-- Элльри, ты куда в этот раз? -- Лэтэри подкрался со спины как всегда неслышно.
-- Куда путь ляжет, -- улыбнулся Рождённый Летать.
-- Какой ты, Элли, неинтересный, -- Лэти, бывший моложе своего собрата на несколько десятков лет, улыбнулся задорно, явно подначивая Первого Странника. -- Вот мы с Данари пойдём к северу.
-- Возьмите тогда тёплые плащи, не пренебрегите зимними сапогами и шапкой. И перчатки не забудьте. Там бывает морозно, -- невозмутимо отозвался Первый Странник.
-- Элли, ты зануда! -- Рядом из ниоткуда вынырнул Третий Странник, Данари.
-- А вы авантюристы, -- улыбнулся тот.
Рождённый Летать был первым. Вторым стал Лэтэри, Ветерок Дорог. Третьим -- Данари, Ведающий Пути. Если Дани был порывист лишь в силу своей юности, обещая вскоре стать более мудрым и ответственным, то Лэти... одно слово -- Ветерок.
-- И ничего я не авантюрист, -- обиделся Данари. -- Я и собирался тёплую одежду взять.
-- Два зануды! -- шутливо возмутился Ветерок.
...Они были единственными, кто умер с мечами в руках... и без изумления, застывшего в глазах...
Глаза открылись сами. Элли сел на кровати, перетерпел приступ головокружения. Каждый раз в моменты слабости, ему хотелось домой. Домой. Туда, где сама земля излечивает от любого недуга и любая печаль сменяется радостью. Радостью жить и смеяться. Радостью творить, любить каждый миг, каждый глоток воздуха, каждую улыбку и взгляд...
Только дома больше нет. А этот мир... разрушает. Больше ста сорока лет. О, он стал запоминать прошедшие года... Раньше помнил только до вступления в пору ответственности. А потом... Спроси сколько ему лет -- пожмёт широкими плечами и ответит "не считал". Сотни? Тысячи? Десятки тысяч? Не считал...
Как же хотелось снова полностью стать собой! Слишком долго Странник бродит среди людей. И скоро прирастёт к лицу маска человеческих черт...
Взгляд, для которого темнота не была преградой, заметался по комнате. Остановился на ножнах. А ведь меч -- сломан. И нужно его перековать перед тем, как отправиться в новый путь.
Новый путь... Это из дома -- новый путь. А отсюда -- продолжение старого...
Об этом размышлял Странник, уже идя по спящему замку. Он знал -- там, во дворе, есть кузница.
В кузнице оказалось чисто и аккуратно. Элли видел -- здесь часто работали. Видел и седого, широкоплечего кузнеца. Сейчас его не было, но это абсолютно не помешало Последнему увидеть. Дар. Проклятье. Этот дар дал ему умереть с каждым своим собратом. И свёл с ума.
Растопка и уголь для печи оказались поблизости, и вскоре огонь раскалил кузнечный горн. Элли разделся до штанов. Стянул мёртвые крылья за спиной специальной упряжью прямо на голое тело. Расстегнул замки на своей дорожной сумке. Достал молот, являвший собой произведение искусства. Последний молот кузнеца Танри.
Направь мою руку, Рудный Художник...
Закрой глаза, Рождённый Летать... лети...
Элльри услышал и почувствовал металл так, мог только Кузнец Мира. Танри...
Работал до самого утра.
Обнаружив пустые покои, Рицель поднял на уши слуг и Странника нашли в течение десяти минут. Только тревожить не посмели.
Барон остановился на пороге кузницы и не решался как-то привлечь к себе внимание, чтобы не отвлекать мастера от работы. Как он не обжигается без рукавиц, рубашки и фартука?! Как он может так плавно вести пальцами по раскалённому металлу с таким спокойным лицом?! Только волосы стянуты красной лентой, чтобы не мешали. Рубец на боку уже выглядел значительно лучше, чем в тот день, когда два брата решили помочь незваному гостю, чуть не погибшему у порога их дома.
Даже отсюда барон видел, что меч на наковальне... прекрасен. Как и молот в руках гостя.
-- Я не умею говорить с железом. -- Барон вздрогнул. -- Но это может Танри. В каждой вещи, сделанной Кузнецом, живёт его душа. Я отдал себя на время душе и таланту Рудного Художника. Он сковал мне новый меч. Танри совсем не понимает, для чего вообще нужна такая вещь. Хотя в чём-то красивая. Но мы никогда не ковали мечей. -- Элли склонился к мечу и шепнул: -- Остывай...
Повеяло холодом. И через несколько мгновений в руках земного бога оказался самый совершенный и прекрасный клинок, когда-либо виденный бароном. А уж Рицель разбирался в оружии!
-- Вы позволите?.. -- вытолкнул барон из пересохшего горла.
Гость улыбнулся и протянул человеку клинок.
Узкий прямой меч казался матовым, с отливом в серость. И в отсветах огня было видно -- внутри металл весь узорчатый. Именно внутри! Металл казался прозрачным! Не так как стекло, он не просвечивал, но...
-- Совершенство!.. -- восхищённо выдохнул человек.
-- Как и всё, что делал Кузнец, -- сказал Странник, забирая клинок из рук человека, чтобы вложить в ножны.
-- Но ведь он скован вашими руками! -- воскликнул барон.
-- Ты невнимательно слушал, -- отозвался Последний, убирая молот обратно в свою сумку. Благодарю... -- Моими руками, но не мной.
Выйдя во двор, Странник достал из колодца ведро с водой, вылил его на себя, смывая жар кузницы. Повторил эту процедуру, от одного вида которой у Рицеля зубы сводило, несколько раз. Встряхнулся как лев после купания, вернулся за одеждой. Высох он удивительно быстро, произнеся какое-то певучее слово на незнакомом языке.
-- Я попросил воду испариться, -- невозмутимо пояснил Странник, надевая рубашку с прорезями для крыльев. Нахмурился. -- То есть, не испариться... перейти в другое состояние... как мало нужных слов в вашей речи! Ты говори, что хотел. Я вижу, тебе есть что сказать.
Барон только вздохнул. Такую фамильярность в обращении он не позволил бы никому, кроме брата, но в устах Странника оно даже и фамильярностью не звучало. Казалось, будто только так и нужно. И никак иначе.