Облечена я была в белые одежды. Не в виссон, конечно, - на этот счёт у меня осталось немного совести - а просто: треть хлопка - треть шерсти - треть чёрт знает чего.

Изо рта у меня шёл пар. В тюрьме и за пределами её - во все пределы - зима. Мело, мело...Было тихо. Пустырь...как грех отчаянья. Люди во дворе...одеты в тёмное, словно пришли на похороны.Оплакивают...плач по Озирису, всех времён и народов.Что там творится под землёй?Растерзанный Сетом Отец обновляется в Сыне. Старый король умирает, а новый ещё не родился. Снег покрыл землю как саван - королева-мать, упоенная кровию святых, собирает воедино своего расчленённого возлюбленного, священное чрево, в котором происходят чудеса обновления и воскресения. Для таких чудес нужно очень много крови, ведь кровь - это энергия. Чудесные и ужасные вещи творятся под покровом темноты времён: рождение Медиатора, вобравшего в себя не только добро - но и зло, Сына сопрягающего и перерождающего познание в мудрость. Чудовищная энергия противоположных зарядов, белое и чёрное идут навстречу друг другу по шаткому мостику, называемому Человек, чтобы втретиться в золотой середине.О, Соломон! Сын Давидов, сын царя-воина, теперь я понимаю, что каждый человек - Христос, как бы не был он погребён глубоко в свою страстную субботу, во времена переселения в Вавилон, в век беззакония, под шкурой зверя.Вот мудрость: справедливость - это когда человек наказан за содеянное беззаконие, а милосердие - что наказание не приводит к погибели, но перерождает.Может быть когда-нибудь и несомневающийся в своих благих намерениях убийца Ульянов дорастёт до мучительно сомневающегося прокуратора, раздумывающего как поступить со своим внутренним Христом.

Но это сейчас, а тогда? Чёрный труп. Суббота, бог мёртв.Слово объято тьмою.Чёрный квадрат, страшно, страшно...Нигредо, гниение. Чёрное солнце, мутус либер, хомо альтус, майн кампф...Ты носишь имя, будто ты жив, но ты мёртв.Сказал безумец в сердце своём:нет Бога...и ад следовал за ним.

Я бы удавилась от такой жизни, не мне их судить. Так...посижу на тубаретке, может пронесёт.

Бледный ущербный месяц-уродец висит в небе, как притаившийся серп виноградаря. Часовые не спят...уставился в одну точку - что он там видит со своего крылечка? Женщина пред ним, старенькая, с узелком...Он её не замечает, недоволен чем-то, ходят тут всякие, передачки передают, не знаете что ли - сегодня их казнят, так какие могут быть передачки...Второй - молодой, усмешка на губах: чуть снисходительная, навеки приклееная, как и подобает победителю народов, который отчего-то чего-то не досмотрел. Смотрит на месяц, грустен немного, устал...может быть, думает: зачем я здесь?что я видел, кроме войны?сидеть бы лучше сейчас в тепле, чай пить...Что есть майн кампф?Неужели - истина?Вот она, оказывается, какая. Иди и смотри, сколько влезет...Вот так вот взглянул на месяц ненароком и застыл навеки. И пар изо рта у него - застыл навеки. Какие ещё нужны доказательства?

Двухэтажная тюрьма была заполнена людьми (чем же ещё?).Каменная заиндевелая гробница, кубик ада, головоломка. Люди в кучу навалены, препутаны, и эта куча - тело одно. Правда, очень страшненькое и несимметричное - тут глаз, там глаз, там нога, там - родинка красная, сантиметров тридцать.Всё растерзано, расхристано, растаскано, будто в лапах льва или медведя побывало. Составь-ка теперь грани, дружок, Рубика позови -может быть, он знает.

Женщина бледненькая сидит с ребёнком на диванчике, в кабинетике. Муж рядом, где же ему ещё быть?Вот он - глазки розовые, как у кролика, ломиком руку пребивает - наслаждается. Истину хочет узнать, допытывается...Юноша пред ним лет восемнадцати - белый, как всадник Апокалипсиса. Станешь тут белым, навеки веков. Альбедо - в алхимии называется. Отбеливание. А потом Рубедо - это когда кровь изо рта течёт, тоненькая такая струйка, застыла навеки, рыжая в лунном свете.

Неужели повториться? Всё по спирали движется, чёрт побери. Возгонка, дистиляция, и - снова возгонка, до полного очищения - до тридцать второго мая.

Игрушка, кубик, мальчик, пистолетик, ломик...Поиграем? Вот - куколка.Что с ней делать? Зачем ты выколол ей глазик? Разве её для этого делали? Ничего страшного, новую купим.Нет, машинку лучше купите.Какую? Такую. Солдатиков давить. И гуманоидов. Есть такие люди - гуманоиды, от слова гуманный, наверное. Зачем, зачем я всё это вижу? Косы чёрные, кофточка белая, звезда красная...И звезда во лбу горит...Не во лбу - а на спине.Ты меня не видишь, но я здесь, с тобой.

Господи, как в театре!Антракт.Есть немного времени - можно, например, зубы почистить.Или голову шампунем вымыть. Или фрикадельку испечь с изюмом.И даже съесть её, вычислить кариес и сразиться с ним, и снова вымыть голову.Или в церковь сходить, свечку поставить за три рубля.На всякий случай.Или прокладки вернуть, потому что они без крылышек, а без крылышек, как известно, нельзя не только котлету пожарить, но и вообще жить не стоит.Ну ты иди, иди, зритель, время-то не ждёт, занимайся своим делом.Не видишь - занавес Времени скрыл нас. А мы пока на пол ляжем, полежим...и софит бледный будет освещать наши лица, и вы поверите, что мы мёртвые."Ах, они как мёртвые!" - воскликнет кто-то, поражённый талантом гримёра.

А мы будем тихонечко подглядывать, мол, ну как? Сила искусства или что? Бис!Бис! - раздаются крики в зале, рукоплескания, аншлаг. Да, ладно, ладно...не надо аплодисментов, трагедия всё-таки, а мы ещё и не то могём.Не слушают. Поразило их искусство до глубины души.Розы летят на сцену, гвоздики прямо на лицо: спи спокойно.Вечный огонь кто-то запалил прямо в зале - стул поджёг, умный, наверное, отмазался от вечности.А что? Если рассуждать логически - для себя он, что ли, свой стул поджёг? Нет, для народа.Для себя он не стал бы поджигать, я его знаю.И за спички, прошу заметить, денег не у кого не потребовал!Добрый человек, в театр ходит, страну любит, стул запалил, свечки по три рубля - маленькие, а большие - по пять.

Россия, мать моя, отчего же ты такая дура?Круглая дура, как Луна круглая.Нету в тебе никакого угодного для души плода.Мумиё моё проклятое, что ж ты делаешь?Вся ты дешёвыми ужимками жмёшься, размалёвана как шлюха, на дорогах стоишь - жалкая, с выбитыми зубами, видела я тебя по телевизору: молодая зелёная, героином украшенная.А глаза голубые как небо, прозрачные как хрусталь, заторможенные, словно ты спишь на ходу.Что тебе сниться, крейсер "Аврора"? Я знаю, что тебе сниться. Страна Чудес.

Зачем Ты медлишь?

Понимаю. Человек, как всегда, останется в дураках.Нет правды на земле, но нет её и выше.Не очень-то и хотелось!

Чёрт, я замёрзла!Сколько можно здесь сидеть! Что, мне больше всех надо?Я тоже хочу котлеты жарить, у плиты - тепло!м-м-м...отчего же я сижу как дура - с весами и с мечом среди трупов? Треть хлопка, треть шерсти, треть конопляного отвара.

А, вообще, если так задуматься...Что, в конце концов, лучше: прокладки на каждый день или душа на каждый день?Если прокладки можно, предположим, у подруги потихоньку стырить и - если повезёт - даже под цвет белья. А за душу - зверю отдаться, при чём это не то, что ты думаешь.А, интересно, что это вообще?

Я есть терзающий сердца и внутренности.

Что это за любовь-то такая? Что, я трактор, что ли, чтоб меня испытывать?

Парадокс!Человеческому уму непостижимо.

Всё какое-то нереальное в лунном свете, в полутьме: что-то жуткое, неживое, безжизненное, мёртвое, вот-вот готовое разложиться, обратиться в прах прямо на глазах.Души-то их далеко.

Веришь ли ты в любовь?

Ищешь ли ты любовь?

Хочешь ли ты принять смертельную рану?

Шекспир и сотрудники. Конспект.

Может, он сам в меня втюрился? Поэтому и прицепился, как банный лист. Да нет, это уж слишком.Евреи разве могут втюриться по-настоящему?Для этого они слишком расчётливые.Наверное, думает за мой счёт и за счёт моего народа на Страшном Суде отмазаться.Мол, меня тут любят по уши все, кому не лень, значит, я не такой уж и плохой.Ну я и дура! Как до меня сразу-то не допёрло!Да и поговорка их эта:жена, мол, не роскошь, а средство передвижения.Ну точно! Ну я и дура! Он на мне по расчёту женится, а я и уши развесила!Боже, как меня нагрели!Он думает, я не понимаю ничего, не вижу!Предложение ещё сделал, как дурак! Хочет на мне, как на осле в Новый Иерусалим въехать!Ах, ты...подлый какой!А я-то...Гадость какая!Новый Иерусалим, стало быть...ну-ну...на нас как сядешь, так и слезешь...Я его уже вижу, этот Новый Иерусалим.

"Я знал, что Россия действует разлагающе на некоторые слишком ушлые умы!" - подумал граф Калиостро у Толстого, да поздно было.Его уже накормили блинами до отвала, и вот лежит он на перине с утра до вечера, компьютеры развесить не в состоянии...А потому что давеча, под вечер, без всякого приглашения весь народ возлюбленный со слезами умиления на глазах, не в силах в одиночестве переварить случившееся, вдруг вламывается в царские покои: блины опять, хлеб-соль, водка вёдрами - пригласим французский народ, гулять так гулять, огурцы в баночках изобрели.У Слова всякое слово на устах застыло. А молчание, стало быть, - знак согласия. Посидим, песни попоём, попляшем, снова закусим, о царстве истины нашем небренном покалякаем.Предложения со всех сторон сыпятся: предлагают польский народ позвать, мексиканский, американский ...Нам хорошо, пусть будет и всем хорошо, жалко, что ли? Евреи вы, однако!Эх вы, веселиться не умеете, евреи проклятые! Тут и обидеться можно.Но на обиженных евреях ездят, как говориться, всякие другие евреи.Да и как на него можно обидеться? Приобнял он тебя дружественной рукой, прижался всем телом, в глазах сорок градусов тепла к тебе, любимому, бормочет: после пятой и восьмой перерывчик не большой. Выпьем? Не отказывайся, чего ты как не мужик, у нас это не принято.Ты меня уважаешь? Уважаешь(сам отвечает). Любишь свой народ? Любишь, я по глазам вижу.Стало быть, пей. Чего тут думать-то? Думает Оно...Тю!Я и обидеться могу!Народ обидется тоже.К Папаше твоему жаловаться пойдёт.Надо тебе это?...Ну вот-вот, так-то!Мы ж плохого не посоветуем...Тю!На брудершафт, на брудершафт...в разгончик, в разгончик! Играй, гармонь, царство истины настало!Эх, яблочко! Куда просиссься! Попадёшь ко мне - не воротиссься! - это тётеньки с Урала запели, тыщи две, затыкай уши не затыкай - всё равно мигрень.Пельмешек-то накладывайте, накладывайте!

Вот и всё.Можно закрывать Апокалипсис, настало царство истины, совершилась тайна Божия на земле. Слово в Новом Иерусалиме засело и не отсвечивает.

Вдруг стали бить часы.

Я вздрогнула от неожиданности, даже Кремль почудился, куранты там, алая заря...

Шесть или семь? Не считала.

— Ну что, Либби, озябла? - раздался голос из неопознанного источника.

— Нет, меня сердце греет.

— Всё бодришься?

— Бодрюсь.

— Ладно, бодрись.Азазель, будешь в дудку трубить?

— У меня дудки нет.

— Генеральная репетиция, а дудки нет, безобразие!Свистни, хотя бы.

— Здесь дама.

— Хорошо свистнуть, стало быть, решил?

— На все сто процентов.

Кто-то дотронулся до моих плечей.

— Тише, не надо нервничать.

Закрыл мне уши ладонями.

Свиста я не слышала, но словно что-то вроде лёгкого электричества прошло сквозь меня. Неприятно, но не смертельно.Стены тюрьмы раздвинулись, и тело на полу распалось на две части, между которыми образовался широкий проход, в который попала я и моя тубаретка.Только теперь это была не тубаретка, а стул с высокой спинкой, я с наслаждением опёрлась локтями на подлокотники.Второй коридор перпендикулярно прорезал первый, таким образом оба коридора образовали что-то вроде креста, который светился.Напротив меня на некотором расстоянии, метров 5-6, появилось зеркало, повёрнутое от меня градусов на 45, влево, в сторону, где напротив двери, у стены, стоял трон на возвышении в три ступеньки. Спинка трона была украшена крылатой головкой мальчика. За троном образовался витраж, на котором был как бы выгравирован распятый человек с запрокинутой головой и двумя золотыми тельцовскими рогами, с разверстыми крыльями, напоминающими крылья бабочки, сотканными из причудливо сочетающихся света и теней, и красок.Верхние два крыла истончались, превращаясь в яркий, словно подрагивающий от ветра свет.Нижние два сплетались из красного и чёрного, с жёлтыми вкраплениями. Середина была пурпуровой.Верхние - по восходящей:тёмно-синий, голубой и тоненькая полоска голубовато-зелёного, золотисто-белый, чёрно-белый в косую клеточку и фиолетовый, последний нежнел и переходил в яркий свет. Крылья слегка вибрировали, словно языки пламени, желающие пуститься в пляс при первой удобной возможности, но не в силах оторваться от креста и распятого, занимались тем, что переливались из одного узора в другой, не меняя при этом своей симметричной формы.Невидимое Солнце освещало фигуру человека с одной стороны и в этой чёрно-белой игре света и теней она обретала свой облик, очень красиво, божественно, я бы даже сказала.На стенах, испускающих какой-то загробный свет, в буйной безмолвной пляске вертелись сумасшедшие картинки:зверь, выходящий из воды, колокол, падающий со взрываемой церкви, женщина, сидящая в кровати и закрывшая лицо руками, как-будто только что очнулась от страшного кошмара, человек, прокрадывающийся в чужой лагерь, хромой и слепая, бредущие в метель мимо горящего витража церкви, ядерный гриб, бабочки, сидящие на мухоморах, подрагивающие крылышками...

За спиной у меня стоял Дракон, бубня:меня посадят!меня посадят!...Я буду вечно с этими идиотами париться!...Либби, я вам цветы дарил, фрикадельку пёк для вас!...Меня посадят, меня посадят...и не посмотрят, что я очень хозяйственный...Боже, у меня обмороки бывают, когда пытают ни в чём неповинных драконов...Боже, как меня объегорили!Он на троне будет сидеть, а я буду пряниками давиться!А ещё называл меня своим другом!...Спасите, помогите...у меня тонкая душевная организация...уши некрасивые...

Он сильно нервничал, как подключенная батарейка и от него исходил жар. В этом жаре я согрелась.

На троне материализовался Ангел в белой одежде, украшенной красным по горловине и низу длинных рукавов, вроде широкой тесьмы, на которой были вышиты серебром пятилепестковые лилии, и золотом - львы с открытой пастью, языком как у змеи, и поднятой лапой.Глаза у Ангела были тёмные и горели, как светильники, а волосы были светлые, очень короткие и такого белого цвета, которого и в природе не существует.Жутковато.Красиво. Смотреть невозможно.У ног его лежала девушка с чёрными косами и звездой на спине, как истерзанная и повергнутая роза, а на коленях суетилась блестящая саламандра.В левой руке Ангел держал крест с петлёй. Правой рукой переодически вылавливал саламандру за хвост, чтоб она не суетилась, нехороший человек.

— Как в ночной рубашке, - пожаловался Ангел.

— Скорей уж, вы напоминаете Папу Римского, только весьма помолодевшего и совсем на него не похожего, - сказала я, - Напоминает вашу сутану, только очень нарядную.

— Да? Ну, ладно.Мне Отец ещё камень хотел выдать, под расписку при чём.С новым Именем.Я говорю: проснись, не в каменном веке-то живём, все давно уже на бумаге пишут. Да и булыжник в кармане таскать - мало удовольствия.- приподнял край одежды - ботинки начищены - вынул из чешуйчатого носка какую-то небольшую белую книжечку, - Вот моё удостоверение. Теперь я не кто-нибудь.Только никак не могу прочитать, как меня зовут. Папаша, как всегда, в своём репертуаре.Но, ничего. Называйте меня просто - Люцифер, сотрудник и гражданин. Хотя...Либби, может быть ты знаешь великий и неизвестный язык?

— Знаю.

— Одолжишь немного своих знаний из чувства сострадания к бедному еврею?

— Поменьше слов, побольше дела! - огрызнулась я.

— Извини.Но всё таки...может одолжишь? Я завтра же верну, честное слово, даже прибавлю 20 процентов сверху, клянусь! Кровью могу расписаться, завизировать и печать поставить, нотариус у меня знакомый есть, хочешь - у твоего нотариуса завизируем. Я слышал, что вы добрая и всем даёте, или это просто слухи?

Сволочь какая! - в сердцах подумала я.

— Прочту.

— Спасибо.

На коленях у меня появилась раскрытая книжечка.

— "Немного света, немного тела, немного кэша и фотография как на паспорте, Аминь", - прочитала я.

— Благодарю, ты очень любезна.

Книжечка исчезла.

— Немецкий язык знаешь? - спросил Ангел.

— Нет.

— Я тоже не знаю.Но, ничего, будем пользоваться благами цивилизации.

Появился Азазель, всунул мне в уши что-то вроде наушников.Исчез.

— Азазель, начинай, - тихо сказал Ангел.

— Упс! - шепнул Азазель неизвестно откуда, звук щёлкнул, как-будто торшер выключили, стены погасли, стало совсем темно.

Только глаза у Ангела фосфорецировали. Как в атракционе "Пещера страха", - подумала я, скелет ещё нарисовать на сутане.Боже, спаси и сохрани!

— Какого чёрта! Свет! - сказали по немецки.

Стал слышен звук летящих самолётов, бомбили.Земля вздрагивала.Зарницы вспыхивали, освящая на мгновенье через прозрачный теперь витраж окна, больше похожего на дверь в преисподнюю, облик Ангела, застывшего на троне, как паук среди своих сетей.

В наушниках чиркнули спичкой, выругались, снова чиркнули, и я услышала страшный крик и одновременно увидела обезумевшее от ужаса белое, как мука лицо мужчины. Розовые глазки его вылезли из орбит и было от чего: огонь спички выхватил из темноты чудесное лицо из феррума и два ряда прекрасных зубов.Пасть с наслаждением зашипела прямо в лицо.Чуть посветлело и стало видно, что напуганный чудовищем человек находится в лабиринте, из которого не было выхода.Зверь медлил, постукивая хвостом, пока человек с лицом на грани сумасшествия, метаясь в панике по коридорам, не отбежал на некоторое расстояние.Тогда зверь, перебираясь с пола на стены, на потолок и снова на пол заскользил вослед.В коридоре с бешеной скоростью вспыхивал и гас свет. Зверь по потолку обогнал преследуемого, который кинулся в обратную сторону, не в силах закричать, а только что-то мыча, как немой.Зверь неожиданно свалился сверху прямо перед ним.Человек, грузно дыша, прислонился к стене, сползая и жалобно скуля. Зверь исчез. Человек забился и скукошился, как испуганный ребёнок, истязаемый пьяным родителем: широко открытые глаза, непонимание, ужас, слёзы..."Пожалуйста, пожалуйста, не надо..." - шептал человек кому-то, закрывая лицо руками и всхлипывая."Не надо плакать, ничего страшного нет, это тебе только снится", - сказал мужской голос по немецки, - "Спи, всё будет хорошо, он больше не придёт." Женский голос запел колыбельную.Под звук нежного голоса человек постепенно успокоился, глаза то и дело сонно смыкались...

По стенам легли и замерцали огни невидимых свечей, запахло ладаном, всё стало подобно заколдованному царству - прекрасному, как сказочный цветок и страшному, как потайная комната Синей Бороды.Издалека примешивались к голосу женщины, поющей колыбельную, торжественные и щемящие католические песнопения. Что-то с грохотом рухнуло на пол за моей спиной. Дракон упал в обморок или заснул, трудно сказать.Может, расшибся сдуру.

— Азазель! - позвала я, - Подержите-ка весы и меч.

— Азазель, на тебя сели и поехали, - усмехнулся Ангел.

— Я вас предупреждал, что не надо связываться с русскими, а вы всё супротив Отца, всё супротив Отца!- сварливо молвил Азазель голосом вредоносной старушки.

— Чего теперь говорить-то.Отступать некуда, за нами Москва!- весело воскликнул Ангел, как русский в окопе, которому(русскому) терять нечего, кроме своих цепей.

— Сидели бы лучше в своей Германии или Италии, Дании, Франции...Куда вас понесло-то? Россия - дикая страна, говорят - медведи по улицам ходят. Зачем вам такая лошадь?

— Как же я буду компьютеры развешивать без лошади? Я и до деревьев не дотянусь!

— Вы уже развесили давеча. И снова на вас пожаловались, я подслушал.

— Кто пожаловался?

— Трубачи небесные.Нет, говорят, Всевышний, никакого покоя!Он нас компьютеры заставляет изучать!- передразнил, гундося, - Доверие к вам нашего Президента снова висит на волоске, принц!

— Ничего страшного, я очень предусмотрительный. Я целых двадцать минут висел на Кресте вместе со всеми. Теперь никто не скажет, что я к Кресту примазался. Двадцать минут из жизни не выкинешь. Совершеннолетний, паспорт имею!

— Вас объегорили, принц! - сказал Азазель.

— Ты так думаешь?

— Конечно. Во-первых, кто вас просил на Крест лезть? Вас просто спровоцировали, чтобы проткнуть, это всякому чёрту известно. А вы купились как маленький.И потом: Отец вам предложил жену-еврейку и половину Иерусалима. Я бы не отказался!А вы в Россию подались!Что вы там забыли?

— Андрогина. Сказано - на андрогине.А жена у меня еврейка, так уж и быть.Я люблю компромисы.Там - пол царства и жена-еврейка. А тут целый андрогин и народ возлюбленный. Пусть только попробует на меня пожаловаться первый и последний раз.

— Дайте мне заявление! - закричала я, - Я от вас отказываюсь!

— Раньше надо было думать, я два раза не предлагаю, - отрезал Ангел.

— Я отказываюсь сидеть на стуле!

— Азазель, придёться тебе на стуле сидеть, - усмехнулся.

— Я вас предупреждал! Я тоже отказываюсь сидеть на стуле!

— Так...- протянул Ангел, подозрительно сощурился на меня, - Стало быть, восстание готовите? Может, вам ещё и дворец вообразить, чтоб вы его штурмовали? Пару-тройку матросов, переодетых в чужих, чтоб не скучно было? Я знал, что Россия...но ничего, это даже интересно.Ты, Либби, скажи, за человечество заступилась?

— Заступилась, ну и что?

— Ничего. Завизировала даже, может быть?

— Ну, завизировала.

— Не ну, милая, не ну...Заступилась - стало быть, тебе и решать.Так что сядь на стул и взвешивай свои скоропалительные решения!

— Я за живое человечество заступилась! - возразила я.

— Так какие проблемы, Либби? Могу хоть сейчас подкинуть парочку приличных преступников, почти живых.

— Не надо, - отрезала я, - Я буду сидеть на стуле вам назло.

— Сиди, сиди...

— Что вы весь ядом исходитесь? - сдерживая ярость, поинтересовалась я, - Не с той ноги сегодня встали?

— Не с той, ты угадала. Одна всё время мешает, но это не то, что ты думаешь.- вежливо пояснил Ангел.

— Я знаю, - ответила я тоже очень вежливо, - Вы имеете ввиду мою душу, которая вам зачем-то понадобилась для ваших алхимических опытов. Ну, возьмите. Немного, а то подавитесь.

— Ну, спасибо! - рассмеялся, - Ты всем даёшь своей душой попользоваться, кто не попросит?

— Слушайте, что вы ко мне цепляетесь! - гневно воскликнула я, - Если у вас плохое настроение - катитесь к чёртовой матери!

— Я уже вышел оттуда и очень давно, и обратно идти у меня нет никакой охоты. Так что катись-ка ты сама!

— Покажите выход!

— Выхода нет, вон - табличка.

— Вы с кем, вообще, разговариваете?!

— В смысле? - взметнул брови удивлённо.

— Со мной или со своей, которая всё трусит и прячется от вас?

— Кто отвечает - с тем и разговариваю.

— Вылезай, ты мне надоела, сил моих больше нет! - грозно крикнула я.

— Разговаривать с собой - дурная привычка, - снисходительно и любезно проворковал Ангел, - Может, ты сошла с ума? Так я тебя вылечу.

— Отвяньте от меня. Я не буду с вами разговаривать! - прошипела я.

— Разговаривать не обязательно, дорогая. Просто рот открой, слова сами вылетят. Всё учить надо.

Я с грохотом кинула весы и меч на пол.

— Вытащите эту суку из меня, я больше не могу, вы и меня с ума сведёте!

— Эта сука из тебя вылезет, если только ты умрёшь. Или хотя бы сделаешь вид.

— Пусть!

— Какую смерть предпочитаешь? Яды, ножик, пистолет?

— Всё одно.

— Стало быть, на моё усмотрение? - уточнил Ангел.

— Пусть во сне, тихо и незаметно.

— Ну, засыпай.

— Я не могу заснуть с того момента, как попала к вам, вы же знаете.

— А я-то тут при чём?

— Есть у вас снотворное?

— Нет, нету.

— Может быть, изобретёте?- ядовито спросила я.

— Я сегодня не в настроении, а когда я не в настроении от моего снотворного можно отравиться и умирать в ужасных мучениях.

— Ну а что вы предлагаете?

— Яды, ножик, пистолет.

— Что-то скудная у вас фантазия!

— Какая есть.

— Ну, давайте - пистолет. Смертельный выстрел в висок, сразу наповал.

— Сразу наповал не получится.

— Почему?

— По кочану папайи.

— Хорошо, давайте не сразу. Сколько я буду мучиться?

— Как придёться.

— Стреляйте.

В руке у Ангела появился пистолет и он выстрелил. Рука даже не дрогнула, нехороший человек.

— Прямо в сердце. Отличный выстрел, принц! - раздался голос Азазеля, - Давно пора убить эту стерву.

— Вы ненормальный...- шепнула я в пол.

Треть хлопка, треть шерсти, треть всеобщего идиотизма!

— Боже, что вы делаете...- хрипнула я. Казалось, что я сейчас сойду с ума от боли.

Оказавшийся надо мной Ангел быстро опустил свои пальцы мне прямо в тело, прямо в сердце и рванул чего-то там...В глазах у меня на мгновение потемнело, я света белого не взвидела ... Сердце! - пронеслось в голове.

— О, Боже! - воскликнула я, глядя на уродливую огромную чёрную жабу, - И это было во мне!

— Ты - человек, и ни что человеческое тебе не чуждо, - сказал Ангел, держа за ногу болтающуюся мокрую жабу, - Но смотреть на это не очень-то приятно, ты со мной согласна?

— Почему вы её тогда не убили? - припомнила я.

— Она тоже живое существо и очень хитрое.- усмехнулся, - Её не так-то просто объегорить!А если быть честным: я думал - ты сама её добьёшь.Ошибся, бывает. Думал, ты не так уязвима, как кажется, - повертел жабу туда-сюда, - Неплохо она на тебе отъелась! Она тебя пожирает, а ты и в ус не дуешь. А потом люди удивляются, куда у них душа девается.- дотронулся до моей раны, всё зажило, как на кошке. Пятна крови на одежде тоже исчезли, но кругляшок от пули - который невыносимо дымился - остался на материи. Пахло миндалём.- Вставай, можно уже не делать вид, что ты умерла.

— Чёрт, как я сразу не догадалась! - хлопнула я себя по лбу, сидя на полу, - Не судите да не судимы будете. А вы тоже хороши! Целый спектакль устроили, нельзя, что ли, по человечески сказать?

— Сказано и уже давно.В одно ухо влетает, а в другое вылетает.Но ничего, теперь, я думаю, ты не забудешь.

Подошёл к девушке с чёрными косами, дотронулся до звезды на её спине, в руках у него оказалась маленькая тёмно-синяя пентаграмма, отливающая пурпуром. Ангел уменьшил жабу и вставил её в середину пятиугольника, в серебряный кружок с восемью спицами. Цепочку изобрёл.

— Это тебе на память, чтоб не забывалась, - одел мне на шею. Я сразу растаяла, как мексиканское эскимо.- Если она будет расти - закрой рот, заткни уши, зажмурь глаза и встань на голову.

— А если уменьшаться? - поинтересовалась я.

— Уж и сама можешь догадаться, разумная моя.

— А если она совсем исчезнет - значит царство истины уже настало, - вставил Азазель.

— Она так и будет всё время квакать? - спросила я, - Соседи услышат.

— Она думает, что её объегорили, - пояснил Ангел для непонятливых.- Может, повеселимся немного - душу отнимем у кого-нибудь, а? Что-то мне уже осточертело судить.

— Что это значит - осточертело?! - раздался Голос Отца всех времён и народов, - Я к нему как к Сыну: суди, мол! а ему, видите ли, осточертело!

— Вы специально и предложили, чтоб он отказался, - вставил Азазель вежливо, - Молнию только не надо изобретать, - добавил сварливо, вполголоса: - электричества не напасёшься...

— Ты мне подерзи, подерзи, кэш проклятый! - ответил Отец, - Распустились! Умные все какие, никого не объегорить, тоска!Тайну никакую пересказать никому нельзя - все подслушивают.Может, ещё всем расскажете, что Я с человеками сделать удумал? Так Я вас сразу всех поубиваю, если сюрприз мне испортите.

— Зачем портить людям праздник, - усмехнулся Ангел, снял белые волосы как парик, кинул на пол, воскликнул радостно, по детски: - Папа! Я решил вступить в партию лысых объегоренных ёжиков!

— Ещё чего удумал! - ворчливо прикрикнул Отец, - Не пущу тебя лысым в царство истины!Ну-ка, одень волосы обратно!

— Поздно. Царство истины уже настало.Компьютеры развешены, у всех волосы выпали от радости.

— Ну и шут с тобой!Надоел ты мне, сил моих нет.Спорить я буду, что ли, с тобой, делать нечего!Сам буду судить, никто не умеет. Всех засужу!Мне бы только до седьмой трубы добраться, а уж опосля!

— Вы одежду кровью испачкали, принц, - сказал Азазель, - Да и вообще на этой ночной рубашке не хватает кружавчиков.

— Прах - к праху! - сказал Ангел, стукнув в пол жезлом, на конце которого был крест с петлёй, потом жезл снова стал маленьким, ручным, - и все тела за пределами Креста рассыпались, только часовые остались сидеть на крыльце, охраняя уже не существующий город, и ещё несколько человек - стражники в коридоре, какой-то не совсем нормальный с целым набором истязающих инструментов, со съеденным от нечеловеческих фантазий лицом, женщина с ребёнком...Может быть, их время ещё не пришло.

Снова открылась невидимая дверь и через меня поплыли...что-то такое поплыло непонятное, что-то чистое и светлое, похожее на несколько сотен прекрасных бабочек, что-то очень живое и чувствительное, как нервные окончания.В их чувствах была и радость освобождения и лёгкая печаль по когда-то утраченному и непрожитому, но печаль временная, как встревоженный воспоминаниями ил со дна реки нашей памяти, печаль летучая, как пыльца, как тень в складке век - была и нет её, ибо прежнее прошло.

Что-то трагически-величественное было во всём этом, как в музыке великих композиторов - навеки бессмертной, носящейся над водою, невидимой и всегда присутствующей в каждом сердце, но только скрытой за непонятными чёрными знаками - кружок, волнистая линия, вертикаль... - застывшими, мёртвыми - но вот кто-то сел за рояль, и - мельком заглядывая в твою разлинованную сердцевину - прикоснулся к клавишам: чёрное, белое...белое, чёрное...выше, ниже...И вот ты уже не просто рассыпавшаяся, пыльная, перепутанная, ни кому не нужная книжка за три рубля пятьдесят копеек, а произведение искусства - живое и потрясающее, и колдовское и чудесное, как новогодняя ночь, как преображающийся Щелкунчик, как окончание войны. Душа - это музыка, порхающая как бабочка от одной ноты к другой, оживляя и пробуждая в тебе невиданные доселе возможности, ощущения, чувства.Таинственный дуэт.Твоя неповторимая история.

Маленький мальчик лет трёх застыл у дверей, прижался к косяку, смотрит широко открытыми глазами удивлённо и чуть испуганно...Женщина запела по-немецки..."Мама", - сказал ребёнок, озираясь, плохо выговаривая...Кто-то подхватил его на руки, какая-то очень красивая женщина, и пошла с ним через дверь, на ту сторону. Ребёнок вздохнул с облегчением и прижался к её груди - нашлась, нашлась...обнял её за шею: теперь ведь ты никуда не денешься, правда?

- Ну, пореви, пореви...накопилось, надо, чтоб вышло...- бормотал Ангел, сидя рядом со мной на корточках, поправил волосы, - Лохматая, как чёрт. Причёсываться надо в тюрьме-то, справедливая моя...