Маленький с желтой стрелой на боку туристический автобус ждал нас у перекреста, уже полный, и только мы, как всегда проспавшие, долго ссорившиеся за завтраком, я все ругалась, что мне не досталось меду, опоздали, шумно ворвавшись в этот автобус, и он, потому как ждать было уже некого, тронулся в путь. Справа узкая, выложенная из белого камня улочка, по которой часто прогуливаются не только жители ближайших отелей, чаще всего русские и поляки, но и местные, смуглые в открытых нарядах женщины с удивительно красивыми ребятишками, почти у всех широко распахнутые черные глаза с каким-то таинственных блеском в них, а вечерами на маленькую белую площадь выходят пожилые испанки и испанцы, аккуратные, всегда чисто одетые и непременно с маленькими шумными собачками на поводках, весело бегущими перед ними и внимательно оглядывающими туристов и торговцев разнообразной снедью. Вечером на площади можно купить все, что угодно, начиная от диковинных, присыпанных сахарной пудрой сладостей, продаваемых толстогубыми индианками, до блестящих мигающих палочек, так нравящихся детям. Один торговец, очень толстый, в наряде коренного американского населения с длинными перьями на макушке, смешно колыхавшимися при каждом его движении, заслышав нашу речь, решил, что мы из Польши, а потому как мы всякий вечер выбирались на площадь, смешиваясь с толпами людей, также, как и мы праздно шатавшимися вдоль береговой линии, то уже через день все торговцы кричали нам "Милые девушки из Польши, купите наши сладости, наши колечки, наши ткани!"
И вот мы в автобусе, плавно выехавшем на перекресток, а уже оттуда помчавшемся прямо по дороге, все дальше, оставляя позади и белую площадь, теперь пустынную, потому как ещё совсем рано, синюю полоску холодного моря, я, помню, сильно удивилась, какое же ледяное море в Испании по утрам, странную сюрреалистическую статую, сразу навевающую мысли о Сальвадоре Дали, ведь именно в его музей, в его родной город, мы и едем сегодня. Молодой веселый экскурсовод, тоже русский, с большим интересом, как будто сам не только говорит, но и слушает, рассказывает нам о Дали и о Гале какими-то новыми словами, так что, слушая его, кажется, что ты ничего ещё не знаешь и все прочитанные тобою книги, все увиденные документальные передачи, все ерунда по сравнению с его словами. Фигерас - маленький город Каталонии, в котором родился удивительный гений Сальвадор, названный так в честь своего старшего брата, создатель любимых моих картин - "Всадник по имени смерть", "Искушение святого Антония", любивший странную русскую женщину со взглядом змеи и осиной талией, завещавший похоронить себя в собственном музее, так что по крышке саркофага его теперь ходят и не устанут ходить туристы. И мы прошли, и даже спустились в тот легендарный женский туалет, откуда, если только свернуть в нужном направлении, можно попасть на место его захоронения с указанными датами жизни и смерти, он хотел и после смерти слышать о том, о чем шепчутся женщины, когда думают, что никто их не слышит....
Мы останавливаемся у входа в музей, напутствуемые нашим молодым экскурсоводом в смешной красной кепке, и вот он, указывая на черную тонкую статую с летающим шаром в животе, говорит, что теперь покидает нас, потому как всякий должен сам войти в музей, сам познакомиться с ним и все что можно было, он уже рассказал нам. Но прежде, чем войти в музей, мы спускаемся в маленький, находящийся в подвале магазинчик с репродукциями картин и какая-то наша соотечественница, очень шумная немолодая дама хватает все сразу, не зная что именно взять, и обращается к одной из моих подруг, показывая ей поочередно схваченные картины- " Какую же мне взять, га? Усе таки гарны!" С дамой этой мы потом подружились, приехала она из Киева, как выразилась по ее собственным словам "кутить до упаду!" Я купила две маленькие под выпуклым стеклом картины, и владелец магазина, сам вставший на кассу, подарил мне также черно-белую фотокарточку, на которой был запечатлен он, ещё совсем молодой юноша, и уже очень пожилой в смешной турецкой шапочке Сальвадор Дали. На ломаном русском он пояснил, что магазин этот когда-то принадлежал его отцу, теперь вот по наследству перешел ему. Карточка эта хранится у меня до сих пор.
Побродив по музею, осмотрев все не один раз, потому как во многих залах слишком уж много скопилось народу, мы стали потихоньку пробираться к выходу, желая так же посетить и музей ювелирных украшений, в который можно было попасть только минуя страшную темную вертящуюся дверь, и проходить в которую нужно непременно по одному, помню, меня это тогда сильно озадачило, я ведь ужасная трусиха, и темноты боюсь и замкнутых пространств. Но минуя эту страшную дверь, сразу видишь светлую витую лестницу, а в конце ее какой-то удивительно живой настоящий портрет Дали, так и кажется, что это он нарочно притаился там за дверью и вот ждет, когда ты наконец, сделаешь последний шаг по этой лестнице, и тогда...Что тогда? Я не знаю, но атмосфера музея мне очень понравилась, и быть может, всему виной мое не в меру развитое воображение, но я чувствовала его присутствие, я как будто познакомилась с ним теснее, особенно учитывая мой минувший сон, где мы разговаривали даже. Такое вот удивительное приключение, но рассказать я хотела не о самом музее, и даже не о Дали, о котором многого ещё не знаю и не узнаю никогда, как и никто никогда не узнает, а о городе, подарившем нам его, о том, каким мне представился этот город.
Узкие маленькие улочки из какого-то бежевого, порой бугристого камня, то подымающиеся вверх, то падающие вниз, и ты летишь по ним, подгоняемый каким-то несуществующим ветром, потому как жара стояла невыносимая, темные волосы мои, выгорев на солнце, сделались почти рыжими и удивительно горячими. Больше всего на свете хотелось купаться, но мы отправились гулять по городу, бродить, заглядывая в его переулки. Порой попадались очень богатые дома с открытыми балконами с непременно стоявшими на них изнеженными девушками, иногда смуглыми старухами, вовсе и не глядевшими на нас, мало ли таких прогуливается каждый день по их улочкам? Зашли в какой-то прохладный маленький магазин с тканями, где в самом центре, словно царица, в плетеной корзине спала красивая ангорская кошка с голубыми глазами. Вскоре мне надоело разглядывать ткани, и я вышла на улицу, встав под навесом, вдыхая тяжелый нагретый солнцем воздух. Единственная тень, падавшая от навеса, бежала по улице, огибая стоявшие подле меня плетеные кресла, а там за этим креслами стоял высокий красивый юноша лет 17-19, очень тоненький со сказочно бархатистыми глазами и кроткой улыбкой. Уж, конечно, родители его, владевшие этим кафе, выставив такого красавца, не прогадали. Я видела, что не только я, но и многие-многие проходившие мимо дамы-туристки глядели на него, иные заходили в кафе. Я стояла и просто смотрела на него, ожидая, когда подруги сторгуются в магазине, но вот он, неуверенно выступив из-за стульев, кое-как разбросанных вдоль улицы, двинулся ко мне. Я внимательно следила за его перемещением, и вот уже он, этот молодой бог с глазами, всю тебя, как будто обволакивавшими, таких глаз я ни у кого прежде никогда не видала, да и не увижу наверно, встал рядом со мной, взял меня за руку и принялся что-то щебетать на своем красивом, созданном только для любовных объяснений, языке. Я ничего не понимала, да и не пыталась понять, для чего мне это было? Так нас и застали подруги, сразу решившие заглянуть в кафе, кроме того мы ужасно устали и хотели пить. Он все держал меня за руку и что-то говорил вполголоса, иногда оборачиваясь к подругам и что-то говоря им, потом мы сели за большим белым столом в приятной тени, дававшей иллюзию прохлады. Красавец принес нам большой графин сангрии, которая, как выяснилось, бесплатно полагалась всем посетителям кафе в придачу к заказу, который мы и сделали тут же. Сангрия оказалась восхитительной, особенно учитывая нашу жажду, а юноша всю дорогу, следивший за нами из глубины зала, где работал серьезный человек, похожий на его отца, потому как тоже был красив, но уже не так, всем известно, что нет ничего прекраснее молодости, первой весны юношества, то и дело вскидывая свои длинные черные ресницы, обжигал взглядом. За соседним столиком оказалась девица, упавшая в обморок в первом зале музея, едва только увидала черную машину с массивной статуей на ней. О, эта была очень странная девица, ещё в автобусе поразившая нас своими рассуждениями, кажется, она очень осуждала Галу и осуждала так громко, так отчаянно, что все пассажиры, включая гида, рассмеялись. Теперь она сидела странно бледная, низко склонившись над дымящейся сковородой, и говорила, задыхаясь, то и дело, вытирая скомканным платком бледный выпуклый лоб, на голове ее была белая косыночка, из-под которой выбивались какие-то серые спутанные пряди волос: "Нет, нет, мне кажется, что это был страшный человек! Ну кто бы, вы мне скажите, догадался приказать похоронить себя возле женского туалета? Кто, я вас спрашиваю?" А потом, ещё ближе склонившись к сковороде, наконец, убранной подальше другой девушкой, сидевшей за столом, залепетала, страшно округлив глаза: "Я думаю, он все ещё там! Я так сразу его и почувствовала, как только мы вошли, и мне кажется, что это был страшный, страшный человек..." Мы с подругами чуть не подавились от хохота. Мальчик, конечно, не понимавший, отчего мы так смеемся, подходя с подносом, на котором красовалось четыре мисочки с гаспаччо, тихо улыбнулся, поддерживая всеобще веселье........