Утомленный монотонной рысью Трески Марчин погрузился в невеселые раздумья о предстоящей тягостной службе у Турквица. Впрочем, продолжительные сосредоточенные размышления были ему не свойственны, и юношу периодически затягивало в водоворот грез.
В бесчисленных фантазиях он сбегал от грамидского ирта и, то вступив в отряд кондотьеров, завоевывал славу бесстрашного воина и искусного полководца; то с пиратами, странствовал по неведомым краям; то водиночку спасал похищенную разбойниками принцессу, которая тут же без памяти влюблялась в него. А ее отец король потом отдавал Марчину девушку в жены, и делал своим наследником.
Мечтания подействовали на юношу умиротворяюще. Терзавшее его, с самой церемонии посвящения в оруженосцы, бешенство почти уже совсем улеглось, как вдруг Марчин приметил на ветвях раскидистого дуба, нечто заставившее его вновь рассвирепеть так, что веснушки на густо побагровевшем лице стали не различимы.
Это была омела. Кустарник, который произрастал, не касаясь земли, а потому считался священным и являлся символом служителей Трехзрачкового бога. А к церковникам, начиная с сегодняшнего дня, Марчин имел особенные счеты, и просто так проехать мимо, он уже не мог.
Юноша обнажил меч и направил кобылу к дереву. Пустив Треску вскачь, он занес оружие и проезжая под ненавистным растением яростно рубанул. Но не достал. Чертов клинок оказался слишком короток! Разгневанный на меч, Марчин зло выругался.
Он развернул лошадь, привстал на стременах и, нетвердо удерживаясь на нестабильных опорах, повторил атаку. Но и на этот раз лишь острие задело листву, чего явно было недостаточно для победы над гнусным поповским кустарником. Марчин заскрежетал зубами.
Парень поставил кобылу под веткой и сунул клинок за пояс. Затем, изо всех сил стараясь не сверзиться, встал на седло. Плавно вытянул оружие, примерился, замахнулся и, тут Треска переступила ногами. Не удержав равновесия, юноша, полетел на землю.
От удара лопатками вышибло воздух из легких. Марчин бился на траве как выловленная рыба, яростно хрипел, безуспешно пытаясь вдохнуть. Его распирало от желания вломить тупой скотине, которая не способна и минуты простоять спокойно. Но пока он не мог даже подняться.
Отлежавшись, парень успокоился. С трудом встал. Обессилевший оруженосец чувствовал, что запал иссяк и, он больше не может продолжать сражение. Как ни унизительно это было признавать, но уже второй раз за сегодня поле боя осталось за служителями церкви.
***
Сегодня в полдень в Дернфорте - замке коэра Пранаса, прошла церемония посвящения в оруженосцы. Проводили ее сам владетель крепости и гостивший в ней настоятель Айемского монастыря - аббат Эдебарт Кюснах. Четверо воспитанников Пранаса из числа сыновей служивших ему рыцарей принесли обеты, получили полагающиеся их новому статусу дары и направление в услужение к одному из вассалов коэра.
Младший сын ирта Гэблаха из Монтары Марчин всей душой мечтал стать оруженосцем Курстена из Ригхольма, о чем никогда не упускал возможности прозрачно намекнуть Пранасу.
Ирт Курстен был прекрасный собой острослов, блиставший на пирах, куртуазный повеса и изысканный щеголь, изящный танцор и искусный музыкант. Юноша рассчитывал многого набраться у рыцаря столь щедро одаренного талантами весьма ценимыми при дворе, куда Марчин мечтал однажды попасть.
Юноша убедил самого себя в том, что его желание должно непременно осуществиться.
Ведь, хотя он и уступал в верховом бою на копьях даже никудышному наезднику Торвину, управлялся с мечом хуже неумехи Микета, а попадал в цель из арбалета еще реже мазилы Батвера, однако парень считал, что раз он, будучи левшой, вынужден использовать слабую руку, то заслуживает особого отношения.
Зато ни один из его товарищей не мог сравниться с ним в знании этикета, искусстве сервировки и в умении изящно прислуживать за столом.
Однако чаяниям юноши не суждено было сбыться.
Прислуживая церковнику во время праздничной трапезы по случаю посвящения, Марчин из кожи вон лез, что бы произвести на того благоприятное впечатление и заслужить похвалу.
Однако, Эдебарт, заметив, что он действует левой рукой, недовольно скривился и во всеуслышание сухо и резко, будто ворон прочищающий глотку, прокаркал:
- Учёнейшие, из святых отцов Церкви, едины во мнении, что левши - слуги дьявола. В насмешку над замыслом Творца, Нечистый поменял им руки, сделав те не годными ни к душеспасительному труду, ни к праведной войне, зато весьма изощренными в воровстве и подлых нападениях.
Ибо дьявол не может творить и, все, на что он способен - извращать божественное, - настоятель сделал паузу, обводя цепким испытующим взглядом присутствующих в зале, словно выискивал среди них несогласных, - Но козни его не ограничились одними лишь руками. Вдобавок, дьявол перевернул левшам так же и сердца, и мозги.
Не подлежит сомнению, что все они злонравны, глупы, строптивы, вероломны, гневливы и непочтительны. Головы левшей рождают лишь дурные, скверные и исполненные коварства мысли. Языки их лишь лгут, хулят и пустословят. А их лишенные божественного света сердца, не способны отличать ни добро от зла, ни возвышенные чувства от низменных похотей.
Памятуя об их порочной природе, левшам ни в коем случае нельзя доверять ничего важного и ответственного. Ибо в силу содеянного над ними их нечестивым владыкой, даже против собственной воли они любое дело обратят во вред и себе, и добродетельным людям.
Закончив речь, священник осенил себя знаком трехзрачкового ока и вернулся к трапезе.
На стоявшего подле с подносом парня он даже не взглянул, так будто бы того и вовсе не было.
Лицо Марчина стало пунцовым, его стиснутые зубы заскрежетали, злоба забурлила в сердце, словно, варево кипящее в ведьмином котле.
В тот момент перед внутренним взором юноши пронеслась вся его жизнь, не слишком долгая, но под завязку наполненная обидами, насмешками, и вольными или случайными унижениями.
Сначала безмолвное, но от того еще более явственное и холодное, отчуждение отца, раздосадованного тем, что отпрыск держит учебный меч не в той руке.
Потом воспитатель Гэвин, который заставлял асами ходить с привязанной к телу левой рукой, и будто простолюдина, немилосердно сек розгами, всякий раз когда, забывшись, мальчик использовал ее вместо правой.
Обрывки злословных шепотков дворни.
Обзывательства и насмешки сверстников за спиной.
Тумаки от старших братьев и кузенов, считавших его семейным позором.
Угрюмо сведенные брови и брезгливо кривящиеся губы на насупленном лице священника в домашней часовне.
И наконец, красавица Каннишка, так вероломно и безжалостно посмеявшаяся над доверчиво открывшим ей сердце юнцом...
Единственным человеком, который относился к мальчику с сочувствием и пониманием, была служанка по имени Гелла, которая мало того, что имела волосы цвета красной меди и рябое лицо, так еще и сама оказалась левшой. Когда об этом стало известно, девушку хотели повесить, заподозрив в сглазе госпожи, но к счастью отец Марчина проявил снисхождение просто выдворив ее из замка.
Слушая Кюснаха, Марчин пылал внутри. Больше всего на свете, ему хотелось схватить старика за тощую морщинистую шею и бить, бить и бить его затылком о высокую спинку кресла, пока та не окрасится кровью. Но, конечно же, позволить себе такого он не мог.
После трапезы, посвящаемые в оруженосцы вышли в замковый двор для проведения церемонии и преклонили колени. Сперва Кюснах прочитал над ними молитву, прося бога дать силу их рукам, верность глазам, наполнить сердца твердостью в вере и храбростью.
Потом священник трижды брал с них обеты: беспрекословно служить своему рыцарю, не оставлять его куда бы тот не отправлялся и любить как старшего брата.
И наконец, он повесил им на шеи, привезенные из аббатства, освященные намоленные медальоны с трехзрачковым оком, призванные приносить удачу, уберегать от порчи, нечистой силы и злокозненного колдовства.
Марчина при этом трясло от, холодной ярости, но священник, обратил на это внимания не больше, чем на кваканье лягушки в пруду.
Затем под рев боевых рогов, Пранас вручил им по мечу на особой перевязи для ношения оружия за спиной, как это полагалось оруженосцам. А после, собственноручно застегнул на правой, в знак следования правильному пути, ноге простую железную шпору.
После супруга коэра Малгожанта поднесла новоиспеченным оруженосцам кубки с вином для того чтобы они выпили за своего нового господина, а сам Пранас огласил имена рыцарей, которым тем выпало служить. На том церемония завершилась.
Марчин поперхнулся вином и едва не лишился чувств, когда услыхал вместо ожидаемого Курстена из Ригхольма имя ирта Турквица из Грамида. Юноша стоял как громом пораженный отказываясь верить собственным ушам.
Турквицу шел пятый десяток. Это был высокий и весьма широкий в кости, прямо-таки гороподобный мужчина, из-за чудовищной тучности, казавшийся не силачом, а бесформенной глыбой.
Росшая сразу из плеч лысая голова, бугристый лоб, одутловатое лицо с большим толстогубым ртом и мутными глазами навыкате, делали грамидского ирта похожим на жабу, производя чрезвычайно отталкивающее впечатление.
Десять лет Турквиц провел в Северном походе, непрерывно воюя с мятежными горцами. Там, якшаясь с чернью, ночуя на голой земле и, питаясь мясом животных сваренных по дикарскому обыкновению, в собственных шкурах, рыцарь напрочь утратил манеры. Если вообще когда-то ими обладал.
Даже служанки в замке Пранаса всячески избегали его внимания. А те из них кому этого не удавалось, жаловались потом товаркам, что и кобель с течной сукой более учтив и обходителен, нежели грамидский ирт с женщиной.
После удара двуручным топором по шлему, Турквиц стал глуховат, от чего говорил очень громко пусть и редко. Зато часто прикладывался к корчаге с пивом или кувшину с крепким вином, распространяя потом, помимо запахов чеснока и конского пота, еще и перегарный смрад.
Марчин даже представить себе не мог кого-то еще более отвратительного, чем этот рыцарь и потому воспринял это известие как катастрофу.
А виноват в этой вопиющей несправедливости был, по мнению юноши, не кто иной, как Кюснах.
Марчин, у которого все внутри клокотало от обиды и возмущения, ни на йоту не сомневался, что именно под действием ядовитых слов аббата Пранас решил в последний момент направить его к этому чудовищу.
Юношу переполняла ненависть. Она жгла нутро беспощаднее адского пламени и искала выхода. Едва выехав за ворота Дернфорта, парень первым делом принялся разыскивать кучу свежего навоза. А когда наконец обнаружил, с неистовым упоением втоптал в нее, медальон Кюснаха, и сладострастно помочился сверху.
После свершения мести сделалось легче. Лицо Марчина на мгновение расплылось в самодовольной улыбке, однако бунт в душе еще не улегся.
Тогда новоиспеченный оруженосец прицепил шпору на другую ногу, а перевязь меча вывернул наизнанку и подвесил оружие рукоятью над правым плечом, так, чтобы выхватывать его левой рукой.
Затем Марчин вскочил в седло подаренной Пранасом кобылы по кличке Треска и, яростно ее пришпорив, направил по дороге к постоялому двору "Жирный каплун", откуда завтра утром должен был выехать к сторожевой башне, где служил ирт Турквиц. Времени, на то чтобы успеть до темноты, оставалось впритык.
***
Марчин не поспевал к "Жирному каплуну" до заката и потому решил сократить дорогу, двинувшись напрямик через лес. Благо как-то раз он уже проезжал там. Однако, в чаще стемнело раньше чем рассчитывал незадачливый путник, и он сбился с пути.
Проплутав пару часов, юноша все же выбрался на опушку, но в закатных сумерках не смог определить, в какой стороне постоялый двор и решил осмотреться с вершины холма в полутора милях к западу.
Подъехав к нему ближе, юноша оторопел. С ветвей, одинокого дуба, свисали, чуть покачиваясь на ветру, приготовленные для повешения петли. А когда, взбираясь по склону, оруженосец обнаружил еще и три, очерчивающих концентрические круги борозды, засыпанные солью - защиту от злых чар, его пробрал озноб.
Марчин тотчас понял, где оказался. Здесь казнили ведьм. Или, как их именовали велеречивые миннезингеры "лунных дам".
По закону, приговаривались к смерти лишь виновные в гибели людей "невесты дьявола", чей малефиций был доказан. Однако, на собственной шкуре познакомившийся с предрассудками мирян, и догматизмом неистовых святош, рыжий левша, нисколько, не сомневался, что вешают всех. А прежде всего ни в чем неповинных гадалок, знахарок и травниц. Ведь пыткой он сам сознался бы в чем угодно.
Место было не хорошим. Скверным. Зловещим, как свежевырытая могила на кладбище ночью. Да еще и луна обещала быть полной.
Рука сама потянулась осенить знаком трехзрачкового ока, однако вспомнив о Кюснахе, он осекся и только раздраженно сплюнул, пробурчав вдогонку невнятное проклятье в адрес невежественной суеверной черни и дуривших ей головы попов.
Впрочем, юный оруженосец решил убраться отсюда как можно скорее.
Оглядев окрестности, Марчин смог различить в предзакатном сумраке русло реки и, по его изгибу, прикинуть где "Жирный каплун". Выходило, что ехать на измотанной Треске, оставалось еще около часа.
Воодушевленный этим всадник пустил кобылу к тропе, извивами уходившей к подножью, обогнул дуб и, вдруг увидел, что навстречу, поднимается процессия из пяти фигур выстроившихся вытянутым ромбом.
Идущие по углам, из-за туго набитых акетонов, казались массивными и грубыми и, однозначно принадлежали мужчинам. Все четверо при оружии. Головной и замыкающий несли по зажжённому факелу. Те, что двигались в середине, волокли под локти пятую фигуру со связанными за спиной руками.
Изящная и хрупкая, по виду она вполне могла бы принадлежать подростку, сказать точнее не позволял натянутый сверху мешок скрывавший ее до пояса. Но, учитывая, обстоятельства не оставалось сомнений в том, что это была женщина. "Невеста дьявола" или "лунная дама". Закореневшая в грехе губительница или невинная жертва произвола церковников.
Сначала, оруженосец хотел продолжить спуск, заставив чернь сойти с тропы уступая дорогу. Однако мгновение спустя, с несвойственным ему здравомыслием рассудил, что затевать на ночь глядя свару с четырьмя вооруженными людьми не благоразумно.
К тому же, любопытный Марчин никогда прежде не встречал колдунью, и хотел посмотреть на нее своими глазами.
Он остановил Треску на ровном пятачке у начала спуска и стал ждать, внимательно наблюдая за поднимавшимися по склону.
Внезапно Марчин испытал странное, но донельзя приятное ощущение, будто бы теплая нежная женская рука, такая же, как у Геллы, легонько коснулась его волос. Затем она ласково погладила его по голове, потом, словно проникнув глубже, провела кончиками пальцев по извилинам в мозгу.
У юноши слегка помутилось сознание от удовольствия, его охватила легкая эйфория, как при опьянении вином.
Между тем конвой подошел достаточно близко, чтобы Марчин смог рассмотреть его во всех подробностях.
Юноша жадно впился глазами в женскую фигурку. Мешок не давал ему понять, как выглядела пленница, только тонкие ноги виднелись из под разорванных подолов измазанного грязью платья и нижней юбки. Но Марчин решил, что это должно быть прелестная девушка, стройная, гибкая и грациозная как лань.
Левша отчетливо вообразил у нее волосы цвета красной меди и россыпь веснушек на молочно-белой коже. Ведь, и дремучее суеверное мужичье, ненавидевшее всех отличавшихся и, обезумевшие от поста и воздержания попы, клеймили слугами сатаны всех, у кого были именно такие волосы. Как у Геллы. Как у самого Марчина.
Цвет акетонов стражников и вышитые на них герб Айемского аббатства и Трехзрачковое око однозначно говорили о том, что перед оруженосцем совершенно точно, были люди служившие Кюсснаху.
На лице левши проступила острая неприязнь.
"Ну и омерзительные, отвратные, паскудные же рожи у этих выродков!" - подумал Марчин.
Внешность всех четверых и в самом деле представляла на редкость отталкивающее зрелище.
У идущего впереди ражего стражника лет пятидесяти, правую половину лица уродовал багровый ожог от раскаленного масла, на фоне которого, будто вареное яйцо, влажно блестел затянутый бельмом глаз.
Справа от пленницы шагал парень с боевым цепом. Высокий, тощий, нескладный, он сильно сутулился. А его здоровенный сбитый набок нос, явно побывавший в передрягах, был размазан по лицу словно у глиняной фигурки, создатель которой попытался загладить пальцем получившееся уродство.
Напарник цепника с моргенштерном на поясе, напротив, был приземист и толст. Его глаза косили в разные стороны, а в приоткрытом рте виднелись редкие гнилые зубы. На левой кисти сохранились лишь большой и указательный пальцы, от прочих остались только пеньки.
Замыкавший шествие квадратный, мужик с алебардой имел кривые ноги и мясистый красный нос завзятого пьяницы. На его небритой, изъеденной оспинами роже, намертво застыло угрюмое выражение. Стражник держал голову, чуть склонив вправо. Видимо из-за ранения, белесый рубец от которого, тянулся через всю шею откуда-то из-за уха, оканчиваясь между ключиц.
Левше хватило одного единственного взгляда на эти мерзкие образины, чтобы лишиться последних сомнений в том, что гнусные изуверы волокут на виселицу ни в чем не повинную жертву лживого навета.
Сердце левши наполнилось яростью, глаза гневно сузились, а губы сжались в тонкую нить. Закипая от негодования, Марчин ждал приближения стражников, чтобы обрушиться на них с пространной пламенной тирадой.
Однако, когда конвоир с бельмом, приблизился на достаточное расстояние, собственный голос подвел юношу, сорвавшись на писклявый фальцет. И вместо зычного львиного рыка Марчин выдал скрип несмазанного колеса:
- Кто вы? И что здесь делаете? - вдобавок в этот момент невозмутимо стоявшая, прядая ушами, Треска обратила морду в сторону пленницы, пронзительно заржала и поднялась на дыбы. И юноша лишь чудом удержался в седле.
Одноглазый смерил Марчина цепким пренебрежительным взглядом и с неохотой разжав челюсти, пробурчал:
- Доброй ночи, господин оруженосец, дорога свободна! - и, не оборачиваясь, пошел дальше. Кровь бросилась Марчину в лицо, обожгла.
- Ст-о-о-я-ть! - взвизгнул разъяренный юноша, но тот и ухом не повел.
Поравнявшись с левшой, волокущие пленницу стражники остановились, и косоглазый, наставительно, словно обращаясь к несмышленышу, пробубнил:
- Не вмешивайтесь, молодой господин. Это не ваше дело, - чем еще больше взбесил Марчина, пытавшегося в этот момент усмирить метавшуюся под ним кобылу.
- Я сказал: "Стоять!" - рявкнул он, привставая на стременах, чтобы казаться внушительнее, - Кто это? - он указал на фигуру в мешке.
- Ведьма, молодой господин, - прогнусавил цепник, - А мы - стражники аббатства. Идем исполнять приговор.
Однако пара конвоиров не обратив на его вопли внимания, потащили жертву дальше.
- Бабы дурные языками как помелом метут, а вы уши развесили, олухи! - неистовствовал, впавший в раж, Марчин.
- Не кричите, милсдарь! - алебардист воткнул оружие втоком в землю, сунул шляпу подмышку и, запустив пальцы, освободившейся руки, под каль, шумно поскреб голову, - Это ж не мы так решили. Мы-то что? Мы люди-то ма-а-аленькие. Мужики. Что нам скажут, то и делаем.
- Значит вам, чурбанам тупоголовым, все равно кого вешать? Хоть мать родную? Совсем своей башкой думать не хотите?! - проскрежетал Марчин.
- Коллегии-то видней небось, а? Тем более не кто-нибудь, а сам Кюсснах председательствовал! Не баран чихнул, ети его мать, - голос стражника зазвучал жестче, в нем отчетливо слышалась нарастающая враждебность, - А тот сатанинских слуг за версту чует. На раз их на чистую воду выводит. Ни одно дьявольское отродье от петли не ушло.
- Кюсснах? Этот безмозглый фанатик? Начетник? Выживший из ума старый дурак? - при звуке имени своего обидчика Марчин рассвирепел еще больше, его ноздри гневно раздулись, а зубы хищно сверкнули в свете факела.
Стражник недобро посмотрел на юношу и лицо его потемнело.
- Милсдарь, настоятель Кюсснах-то стар, конечно, но мудрость его с годами лишь крепнет. А остроте ума аббата позавидует и юный школяр. Напрасно поносите вы его имя, милсдарь! Ох, и напрасно. Да и с Генрикой ясно все предельно. В суде на нее пятеро показали, - алебардист для пущей убедительности потряс рукой с растопыренными пальцами, - Малефиций полностью доказан. Да одно то, что левшой она была уже говорит о многом. Ведь всем известно, что нечистый поменял им руки...
Договорить алебардист не успел. Обезумевший от гнева и ярости Марчин рванул перевязь, левой схватился за рукоять. Вылетевший из ножен клинок сверкнул в лунном свете и с влажным хрустом врубился. Каль окрасился красным. Алебардист рухнул.
- Ууу-ааа, - по-звериному взвыл, охваченным пылом юноша, вонзив Треске шпору в бок, пустил лошадь вскачь на стражника с моргенштерном. Тот успел выхватить оружие, но сбитый конским телом беспомощно полетел на траву. Марчин развернул кобылу и, свесившись с седла, нанес распластавшемуся противнику укол под лопатку. Меч, неожиданно легко проткнув защищенное акетоном тело, вонзился в землю. Изо рта пригвожденного бедолаги потекла кровь.
В этот момент, отпихнув пленницу, цепник широко размахнулся и, с чудовищной силой, обрушил окованное железом било на крестец Марчина.
Юноше показалось, что по бедрам хлещут струи крутого кипятка, раскаленный прут прожег хребет снизу доверху. Дыхание сперло, в глазах потемнело. Оруженосец свалился с седла прямо на заколотого врага. Нога левши запуталась в стремени.
Стражник, кинувшийся к нему с занесенным оружием, был уже близок, как вдруг, испуганно заржавшая Треска, словно вообразив себя дестриэ, лягнула его задними ногами. Хрустнули кости. Копыта проломили цепнику грудь. Тот отлетел, будто набитая ветошью кукла. Упал навзничь. Затих и уже больше не шевелился.
Кобыла истошно заржала, панически взбрыкнула и понеслась прочь, протащив за собой левшу несколько шагов, пока нога у того не выскользнула из стремени.
Марчин тяжело дышал, обливаясь холодным потом, его мутило, однако меч из руки он не выпустил. Юноша не чувствовал ничего ниже пояса, но боли больше не было.
Он приподнялся на локте, повернул голову и отыскал глазами последнего из конвоиров. Тот, с факелом в одной руке и бейданой в другой бросился к пленнице, которая поспешно отползала от него на спине, извиваясь как змея.
Сам не понимая, как это вышло, Марчин оказался на ногах. Он по-прежнему не ощущал их и не мог ими управлять. Нижние конечности стали чужими, они двигались сами не то, обретя собственную жизнь, не то, подчинившись посторонней воле.
Шаг, другой третий. Сперва нетвердо, затем уверенней они понесли левшу к одноглазому.
Стражник заметил его, переменился в лице, попятился, выставив факел и клинок в сторону Марчина.
Оруженосец перехватил меч обеими руками. Поле зрения сузилось. Кровь монотонно бухала в ушах: "У-бей! У-бей! У-бей".
Одноглазый переступил засыпанную солью борозду и. Марчин хотел последовать за ним, но вдруг словно уперся в незримую стену.
Марчин стоял, обратившись к нему левым боком и обеими руками держал меч перед собой наизготовку. Слов одноглазого он не слышал, левшой овладела странная отстраненность от происходящего, будто он обратился в чье-то безучастное орудие.
- Ну, сука, сейчас я с тебя сполна за ребят получу! - гневно прошипел стражник с ненавистью буравя взглядом левшу.
Он сделал глубокий выпад, пересекая борозду и направляя факел Марчину в лицо. Тот легко отбил его клинком в сторону, но тут же бейдана одноглазого резанула коротко и зло, распоров юноше в живот. Стражник отпрянул, но оступился, чуть замешкался, восстанавливая равновесие, и в этот момент меч Марчина сверху вниз уколол под ворот акетона.
Полоса клинка на мгновение изогнулась, но тут же острие преодолело вязкое сопротивление многослойной простеганной ткани, легко прошло кожу в надключичной ямке и меч, распрямляясь словно атакующая змея бросился внутрь, распарывая все на своем пути.
Одноглазый издал стон, ноги его подкосились. Он упал, унося в теле оружие левши. Все было кончено.
Марчин зажал рану обеими руками, не давая вывалиться отчаянно стремящимся наружу кишкам. Сквозь пальцы полилась кровь. Марчин взвыл от нестерпимой адской боли протяжно и низко. Облился холодным потом. Ноги ослабли, юноша покачнулся, сделал неуклюжий шаг, ища опору, колено подогнулось, он попытался устоять, но повалился на спину.
Объятые пламенем, шипастые адские твари метались в ране, терзая внутренности. Левша стонал. Слезы туманили взор и, глядевшему в ночное небо Марчину, стало казаться, что звезды пульсируют в такт его дыханию. Движутся в причудливой пляске, то становясь ближе, то вновь отдаляясь.
Левше не хватало воздуха. Грудь вздымалась часто-часто, как у утомленной погоней собаки. Рвущая нутро боль не давала сделать глубокий вдох.
Послышался шорох. Марчин повернул голову и в свете полной луны увидел темную фигурку пленницы. Она стояла подле него, с кинжалом в руке, пут на запястьях у нее уже не было.