На вспаханное поле села Сосняки упал "Боинг-747" авиакомпании BRITISH AIRWAYS. Упал под утро, ещё не светало. Ночью перед тем ураган разыгрался, ливень лил, и гром заглушал рёв моторов. Так что никто в Сосняках падения не слышал. А под утро всё мигом стихло, и туман надвинулся сильный, потому и обломки не сразу заметили. К обеду всё село на месте было. Хотели оповестить райцентр, да провода ураганом пообрывало, дороги размыло, и сообщить никак не удавалось. Туман не сходил до вечера и на следующий день даже усилился. А весна удалась ранней, посевная не терпит. Подождали ещё день. Туман сгущался. Дороги вконец размыло.
"Вот что, - сказал председатель правления, - весной, сами знаете, день год кормит. Нам дальше ждать некогда. Останки захороним. Обломки в кучу свезём. Сеять надо". На том и порешили. Двое суток таскали, рыли, сваливали. Сеять начали. Но горючее скоро кончилось. Подвезти возможности не было, и посевная стала. "Вот что, - сказал председатель, - в самолёте этом должна горючка остаться, раз он не долетел". И действительно: в баках, которые чудом сохранились, керосин остался. Самолёт-то не очень разбился. Как потом выяснилось, так ещё никто не падал. Керосин слили, разбавили мазутом и в ход пустили. Ещё день отсеяли. Снова стали. В густом тумане трактора сталкивались часто. Повреждения пошли. Нужно было фары менять, гусеницы, да и ещё много чего. Вновь обломки подняли. Нашли две фары чудом сохранившиеся, клапана из боинговского движка переточили, а трактористы ещё и сиденья салонные к себе в кабины установили. Налепили табличек: "Пристегнуть ремни", "Не курить" и друг над другом подтрунивают: что, мол, ремень не пристёгнут, да и папироску-то выбрось. Ещё два дня протянули. Вроде отсеяли. Посвободней в селе стало, и народ зачастил к обломкам. Кресла все повытаскивали, стёкла лобовые один умелец себе вместо оконных вставил. Где часики найдут, где шмотьё отроют. Порастаскивали много, благо, туман сгущался. Бывало, столкнёшься с мужиком в тумане, а у него вместо пояса ремень пристяжной на джинсах фирменных болтается. Как потом рассказывал, за эти джинсы он соседу голову каким-то прибором от "боинга" проломил. Встревожился председатель. Стал селян гонять от обломков. Раз заглянул в оторвавшуюся кабину пилотов, а там Федька рыжий девку раком поставил и поиметь готовится. "Ты что ж, сукин сын, - заорал председатель, - другого места не нашёл?!". Испугался Федька, а девка как взвизгнет и лицо трусами закрывает. "Ты чьи трусы взяла, стерва?! Свои или здесь валялись?" Вскочили Федька с девкой, трусами - в председателя и дёру. На следующий день председатель сторожей с ружьями поставил, да они уцелевшую бутылку виски отрыли, перепились, да и постреляли друг друга. Невмоготу председателю селян сдерживать стало, и решил он к райцентру пробираться. Взял рюкзак с едой, прибор небольшой из панельной доски выдернул, чтоб поверили, и ушёл. Да так и сгинул. После его ухода от свалки ничего не осталось. Всю обшивку до последней заклёпки растащили. А когда туман рассеялся, страх взял селян: а что как за мародёрство накажут? Запахали они место свалки - с воздуха не видно, а сушей не проедешь. Паводок весенний усилился. Дороги, и без того разбитые, вовсе под воду ушли. Так что никто про катастрофу не знал. Болтали, правда, по пьянке, многие - куски обшивки показывали... Да кто им поверит? Самолёты теперь стаями падают. Поди - докажи, что эта заклёпка с того самого "боинга". Засмеют ещё.
2
Я в деревне. Сбежать сюда побудил город, настолько сдавивший мозги, что я был на грани урбанистического безумия. Я сменил образ жизни. Я стал фермером. Но, по правде говоря, фермером неважным. Это быстро поняли все и всячески извлекали из того выгоды. Старенький трактор, который я купил как слегка подержанный, оказался без мотора и гусениц. Он до сих пор стоит там, где я его приобрёл. Оплаченные немалой суммой из кредита отборные сорта пшеницы были не чем иным, как прошлогодними проросшими озимыми. Скот, доведённый мной до крайнего истощения, я был вынужден отпустить на волю, где он не гарантированно, но весьма вероятно мог прокормиться сам. Всеми моими достижениями стали полгектара зерновых, две десятины бахчевых и дюжина куриц, упорно не желающих улетать. Надо сказать, местные жители не воспринимали меня всерьёз, считая кем-то вроде дачника. Так я жил до августа. А в августе случилось вот что: было десять часов утра, и я собирался вставать, как вдруг на моём подворье раздался сильный шум. Я выбежал и увидел, что в сарай, где когда-то содержалась скотина, врезался большой самолёт. Сарай был полностью разрушен. Самолёт же особых повреждений не получил, кроме шасси, - они просто отвалились. Из кабины вылез пилот - американец. Он выразил недоумение, попытавшись быстро извиниться, и спросил, где он сел. На ломаном английском я объяснил ему, на поля какого колхоза он приземлился, и спросил его, в свою очередь, зачем он к нам залетел. Он ответил, что попал сюда случайно и попросил никому не говорить. Мы забросали самолёт обломками сарая и скрылись в доме. Под американские консервы и его же виски он поведал вот о чём: "Я служу в стратегической авиации. Вчера я получил задание долететь до Тихоокеанского архипелага, где находится страна Сратифундия, и произвести атомную бомбардировку фабрики по упаковке бананов. Но произошёл сбой в системе навигации, и мне пришлось ориентироваться по солнцу. Но беда в том, что в моей кабине есть большое зеркало заднего обзора, которое и сбило меня с толку: в нём отражалось солнце, и это отражение я принимал за действительное, летя в совсем другом направлении. На ваше поле я решил сесть, чтоб узнать, куда залетел. Но приземлился я неудачно и ещё раз приношу извинения за ваш сарай". - "Простите, - поинтересовался я, - вы говорили об атомной бомбардировке. У вас что, в самолёте атомная бомба?". - "Да, но вы не беспокойтесь: если она не взорвалась при посадке, то теперь ничего с ней не случится". - "Скажите, а зачем вам надо было бомбить эту фабрику в Сратифундии?". - "Дело в том, что это плановое устрашение вашей страны методом бомбардировки других стран". - "А почему вы не устрашаете непосредственно нас?". - "Вы же можете ответить, а те нет. А фабрику выбрали как цель, потому что это единственный промышленный объект страны". - "Но там же трудятся люди. Вы можете лишить их рабочих мест". - "Они и так не работают. Сейчас у них сезон дождей, и вся тара для упаковки размокла. Фабрика стоит. Как видите, мы проявляем определённый гуманизм. Сегодня ночью я должен снова подняться в воздух и долететь до Сратифундии. Я прошу вас починить мне шасси. К сожалению, у меня не так много валюты: всего 20 долларов и начатая пачка "Мальборо".
За пачку "Мальборо" я выменял у механизаторов два колеса от сеялки, и мы кое-как приклепали их к самолёту. За 20 долларов я купил у соседского мальчишки обычный школьный компас, который пилот-американец намеревался использовать в качестве навигационного прибора. До темноты мы потягивали самогон бабы Вали, и захмелевший американец, обнимая меня, долго благодарил и говорил, что понял теперь всю широту русской души. Он прослезился и пообещал рассказать обо мне в Штатах.
Ночью пилот поднял самолёт, проехав при разгоне по моей бахче. А на следующий день мой послеобеденный сон прервал страшный грохот и последовавший за ним взрыв. Только я открыл глаза, как что-то с треском проломило крышу дома и ударилось о пол, разнеся его в щепки. Эта была катапульта с американским пилотом. Его разорвало в клочья. Теперь он был в комнате повсюду. Его мозги брызнули на мои ноги. Я смотрел на них глазами разбуженного человека и был зол. Те хлопоты, которые он доставлял прежде, показались вдруг сплошной мукой, а его сегодняшнее падение - просто издевательством. Меня стошнило на его мозги, и я выбежал из дома. Неподалёку дымилась большая воронка с горящими обломками самолёта. Мои полгектара зерновых пылали.
Позже из газет я узнал, что, обследуя останки американского пилота, медэксперты обнаружили в его крови большую концентрацию спирта и сивушных масел. Это был неусвоенный самогон бабы Вали, напрочь отбивший у пилота способность к ориентации. Ещё я узнал, что бомбу он всё-таки сбросил, но на другой архипелаг. К счастью, она упала в океан не взорвавшись, и её ищут. Итак, я лишился всего. Дальнейшее существование здесь было бессмысленным. Вряд ли я смог бы начать сначала. Смена образа жизни окончилась потребностью в очередной перемене. Я уехал в город, так и не поняв, почему самогоноварение бабы Вали, пусть и осуждаемое, но во многом необходимое дело, спасло целое государство Сратифундия, а моё крестьянское сподвижничество - без сомнения, благое начинание - не принесло и долю сытости моей истерзанной стране.