Предстоящее 300-летие Петербурга--событие, безусловно, значительное--тем не менее не затмило собой остальную нашу жизнь, как было бы, случись это в советское время. Ни в прессе, ни на радио и телевидении не заметно никакой истерии и непомерных восторгов по поводу юбилея. Хочется верить, что это не случайность и не упущение, а первый симптом нашего излечения от детской "звёздной" болезни, глупого превозношения самих себя, тем более, что звёздами, признанными другими, мы никогда и не были.
Вместе с тем, хотя и спокойные, без перехлёстов, материалы, посвящённые юбилею, всё же страдают очевидной односторонностью. История Петербурга полна не только славных событий, но и того, о чём тяжело и стыдно вспоминать. И если у нас не хватает мужества помнить об этом постоянно, то хотя бы в связи с юбилеем города мы обязаны попытаться восстановить справедливость. Пусть примером для нас в таком достойном деле будет подвиг (не побоимся этого слова) Виктора Петровича Астафьева, честного и совестливого русского писателя, который, протестуя против лжи в изображении Отечественной войны, рискуя навлечь на себя гнев тех, кому правда о войне не нужна, поскольку она подрывает устои власти, и вопреки убеждению, что победителей не судят, нарисовал свою--солдатскую--картину войны и дал весьма нелицеприятную оценку нашим в ней победам.
Итак, вспомним не то, чтобы не известные, но не афишируемые факты истории Петербурга. Обратимся к Пушкину, воспевшему нашу северную столицу:
"На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн...".
Ради экономии места ограничимся только первыми двумя строчками вступления к "Медному всаднику", предоставив читателям самим воспроизвести остальное, вспомнив уроки литературы в средней школе.
И вот по воле одного человека возник город, считающийся одним из красивейших в мире. Мы любим его и им гордимся. Но, гуляя по его улицам и проспектам, Летнему саду, любуясь его мостами и дворцами, восхищаясь его памятниками и музеями, мы, к стыду и сожалению, совершенно не думаем о цене этого великолепия и о тех, кто ее заплатил. Перечитаем еще раз вступление к пушкинской поэме:
"По мшистым, топким берегам...".
Не надо быть строителем, чтобы представить себе, что значит строить на таком месте. Даже для могучей современной техники это непростая задача. О гораздо менее масштабном строительстве, осуществлявшемся в лучших условиях и на полтораста лет позже, еще один великий русский поэт писал:
"Пряма дороженька: насыпи узкие,
Столбики, рельсы, мосты.
А по бокам-то всё косточки русские...".
Но трудности строительства не смущали царя-реформатора. Всё дело в том, что к своим подданным он относился как к ресурсу, подобному другим природным ресурсам, находившимся в полном его распоряжении. Такое отношение власти к народу было всегда, сохранилось и сейчас. Собственно, именно это и имел в виду Астафьев, когда говорил, что победу в Отечественной войне наши руководители и военачальники добыли, завалив противника трупами своих солдат и залив реками их крови.
Вспомнив правду о строительстве Петербурга, я полагал, что говорить о его цене можно только с горечью и гневом. Я ошибался. Вот что написал в своём очерке о поэтессе Т. Глушковой известный критик В. Бондаренко: "Её либеральные враги не поняли, что даже в стихах о Сталине ею движет прежде всего красота дерзновенных решений. Наверное, так же Александр Пушкин восхищался Петром Великим в своей поэме "Медный всадник", так же прекрасно зная о жертвах и великой крови, так же жалел маленького человека, но красота замысла завораживала. Имперская эстетика не может не вызвать восторга даже у самых отчаянных демократов, ежели они не лишены чувства трагедийной красоты".
Что на это можно ответить? Людям, способным восхищаться подобными "дерзновенными решениями" и их авторами и не лишённым "чувства трагедийной красоты", стоит задуматься над тем, что же за агрегат находится у них в груди, где у других людей располагается сердце?
Отношение власти к своему народу как к ресурсу--не предел безнравственности. То, что мы видим в нашей стране сейчас, еще чудовищнее. Значительная часть населения стала лишней. Она нигде и ни в каком качестве не может быть использована при строительстве задуманной реформаторами новой России, уже не говоря о том, что там, в будущем, ей места нет. Это просто мусор, который разумнее всего сжечь вместе с ветхим жильем и проржавевшими трубами канализации, водо- и теплоснабжения, давно отслужившими свой срок. Тем более, что опыт утилизации ненужных людей в мире имеется, правда, его использование, т.е. строительство "перерабатывающих" заводов по чертежам Освенцима и Бухенвальда, грозит международным трибуналом. Хотя возможен пусть не такой эффективный, зато и не чреватый судом способ решения проблемы "лишних" людей. Известно, что "человеческий мусор" обладает одним ценным свойством: он со временем исчезает сам собой. Нужно только дать ему время самоустраниться. А если к тому же создать подходящие условия, то можно и ускорить процесс. Похоже, именно этот безопасный для себя путь очистки стройплощадки от "мусора" и выбрали строители новой России.
Сколько же человеческих костей лежит под мостовыми Петербурга? Сколько людей было погублено жестоким царем-самодуром в угоду своим амбициям? Нужен был им этот город? Что получили они за свои муки? Мало того, что они не воспользовались результатами своего труда, их, создателей чудо-города, никто даже не вспоминает. Вот уж воистину:
"Братья! Вы наши плоды пожинаете!
Нам же в земле истлевать суждено...
Все ли нас, бедных, добром поминаете
Или забыли давно?".
По справедливости, юбилей Петербурга если и может быть праздником, то только "со слезами на глазах". Это должен быть день великой скорби и покаяния, поминальный день по замученным при строительстве города людям. И еще это должен быть день великого проклятья тем, кто рассчитывал, "прорубая окно в Европу", заслужить благодарность потомков, нашу благодарность.
Наверное, во время юбилейных торжеств будет театрализованное представление с участием артистов, изображающих Петра I, его соратников, других исторических личностей, сделавших что-то значительное для Петербурга. Так пусть же в этом представлении где-нибудь в задних рядах найдется место и для участников, изображающих простых строителей, безвестных и несчастных людей--истинных создателей города. Хорошо бы также в день юбилея заложить им памятник. Для этого памятника и название подходящее есть по аналогии с названием памятника на Красной площади в Москве-- "Памятник неизвестному строителю Санкт-Петербурга".
В книге "Непридуманное" Льва Эммануиловича Разгона есть горькие, но полные высокого человеческого достоинства слова. Вот они: "Душа с них вон, со всех этих "великих"! Я ничего не могу с ними сделать, они всё могут сделать со мной! Но они не могут и никогда не смогут заставить меня всех их--македонских, наполеонов, сталиных и гитлеров--не то чтобы любить, а хоть сколько-нибудь уважительно к ним относиться. Никто не может меня заставить их не презирать. Все они--говно, и пусть те, кому этот предмет нравится, в монографиях, статьях, романах и поэмах облизывают их".
Безусловно, перечень личностей, которым адресованы эти гневные слова, можно продолжить, включив в него Петра I, других правителей, а также политиков, стремящихся стать ими, в том числе и впереди других революционеров. Всех их объединяет наличие некой маниакальной идеи, полностью ими овладевшей, причем идеи глобальной, гигантской. Чаще всего это идея расширения своего государства или его коренного переустройства. Очень популярна также среди правителей и политиков идея создания великой страны, державы. И цари, и последующие правители России, включая сегодняшних, все хотели и хотят видеть ее только великой. Просто Россия в ряду других стран, не претендующих на титул "великая", их не устраивает. Да нам ли говорить об этом, стране, где всегда были и есть сейчас голодные и где большинство людей не живет, а выживает?! Правда, можно сделать, как в анекдоте брежневских времен: в стоящем поезде задернуть занавески на окнах, а остановки объявлять. И что удивительно, прием срабатывает. Спросите у любого человека на улице, у бомжа, роющегося на помойке: Россия--великая страна или нет,--все ответят--великая. Ну и, казалось бы, пусть их, известно же, что дурень думкой богатеет. Но наши правящие мечтатели, обладая властью, хотят свои грандиозные проекты и замыслы непременно воплотить в жизнь, причем, как и при Петре Великом, о цене речь не идет, никаких лимитов, в том числе и на людей, не существует. Вот что вызывает неугасимую ненависть к этим реформаторам и строителям. Особенно же раздражает их наглая самоуверенность, отсутствие сомнений в том, что они в состоянии заставить народ принять их бредовые проекты за гениальные. Поэтому только ещё начав создание очередной химеры, они уже провозглашают её "тысячелетним рейхом", "союзом нерушимым республик свободных" и т.д. и т.п. Кроме того, даже если цель, поставленная правителем перед собой, достигнута, это, как правило, оказывается миной замедленного действия, которая взрывается в будущем, создавая потомкам массу сложных, а то и неразрешимых проблем. Яркий тому пример--Чечня да и весь Кавказ, на завоевание которого российские цари потратили столько усилий, погубили столько людей. И единственно, чего они на самом деле добились,--это ненависти кавказских народов к нам, русским.
Как же психика правителей выдерживает осознание такой громадной ответственности, осознание того, что от их решений зависят судьбы и жизни тысяч и миллионов людей? Как отваживаются они на такие решения? Конечно, они находятся под гипнозом поставленной перед собой цели. Но неужели их не мучают кошмарные картины, вроде той, что описал Некрасов:
"Чу! Восклицанья послышались грозные!
. . .
Что там? Толпа мертвецов!".
А может, в таких случаях правителям помогает развитое абстрактное мышление? Ведь если всё население страны представить как некое сверхсущество по имени Народ, обладающее здоровьем, силой, выносливостью, умением и т.п. миллионов обычных людей, которых можно уподобить клеткам этого организма, то, очевидно, что вероятность гибели такого существа гораздо меньше вероятности гибели отдельных людей-клеток. Причём смерть этих последних для всего организма неощутима, как неощутимы процессы отмирания старых и образования новых клеток тканей организма здорового человека. Тогда понятно, что после любой войны, после окончания самой долгой и изнурительной стройки это существо--Народ--остается живо. Да, оно может быть больным, изможденным и оборванным, но живым. Наверное, это и дает возможность правителю не мучиться чувством собственной вины. Если же народ представить, как это и есть на самом деле, в виде миллионов конкретных и отнюдь не сверхмогучих людей--Ивановых, Петровых, Сидоровых,--каждый из которых может погибнуть на войне или от невыносимого труда, то, действительно, легко сойти с ума от сознания, что ты, именно ты (царь Петр, председатель Совнаркома Ленин или Президент Ельцин) виновен в их страданиях и гибели.*
Если верить авторам детективных романов, с похожей проблемой сталкиваются убийцы. И они знают, что в момент убийства жертве нельзя смотреть в глаза, потому что при этом между людьми возникает какая-то духовная связь, хотя и очень слабая, но всё же способная затруднить, а то и сделать вовсе невозможным убийство.
Так вот чем, возможно, облегчается процедура принятия правителями глобальных решений--в эти моменты им не смотрят в глаза люди, чьи судьбы они решают!
Наверняка, найдутся уверенные и решительные, кто вспомнит известную истину (на самом деле--пошлость), что прогресс требует жертв. А эрудиты вдобавок ехидно процитируют того же Некрасова:
"Или для Вас Аполлон Бельведерский
Хуже печного горшка?".
На это скажем: душа из Вас вон, господа поклонники прогресса! Жертвуйте ради него собой, а других людей не трогайте.
Сделать с властью мы ничего не можем--прав Разгон. В её руках и сила, и закон. Но мы можем ее презирать. Презрение--пустой звук только для очень неразвитого, тупого человека. Люди же во власти--хотя нередко малообразованные, но умные и честолюбивые особы, и для них осознавать, что они презираемы населением своей страны, всё же, наверное, будет наказанием.
Еще более рьяный, чем я, поборник справедливости может спросить: "Как же так, ведь власть необходима всем нам, а потому как можно презирать людей, делающих нужное дело?" В ответ скажем, что такой прецедент есть, существует, по крайней мере, одна профессия, одновременно необходимая и всегда и у всех народов презираемая. Это профессия палача. Но следует заметить, что если для палача презрение людей является профессиональной вредностью, принципиально неустранимой, то презрение к власти может быть изжито. Правители должны лишь вспомнить, для чего власть, собственно, предназначена. А предназначена она для решения общественных проблем, касающихся каждого человека, но непосильных для одного. Первоначально никаких привилегий, кроме уважения сограждан, правителям не полагалось. Считалось, что они как самые высоконравственные за эту награду--уважение--и будут печься об общем благе. И уж, конечно, не предполагалось использование ими предоставленных возможностей в личных целях или для удовлетворения своих амбиций. Вот когда власть вернётся к этим истокам, вспомнит об истинном своем предназначении, о нравственности и совести, тогда на смену нашему презрению к ней придут уважение и благодарность. А пока пусть довольствуется компанией заплечных дел мастеров!
Итак, с отношением к действующим и будущим правителям мы определились. Не забудем же и почивших в бозе. Пусть говорят, что мертвые сраму не имут,--это их дело. Наше же --живых--дело--срамить их, если они того заслужили. И ничего безнравственного в таком поношении нет, ведь проклинают же Иуду Искариота вот уже 2000 лет, и будет так, пока существует свет.
Чисто технически процедура воздаяния бывшим вершителям судеб по делам их может быть очень простой. Нужно, чтобы особый закон разрешал всем желающим прийти и плюнуть на их могилы. В таких местах (как известно, это не обязательно кладбища) должны быть предусмотрены специальные уборщики, которые в конце дня после прекращения доступа посетителей к могилам убирали бы их, готовя к оплеванию следующего дня.
Когда эта статья была уже написана, мне попалось высказывание А.И. Солженицына на ту же тему: о цене красоты Петербурга.** Привожу его без комментариев.
"Чуждое нам--и наше самое славное великолепие! Такое наслаждение бродить теперь по этим проспектам! Но стиснув зубы, проклиная, гния в пасмурных болотах, строили русские эту красоту. Косточки наших предков слежались, сплавились, окаменели в дворцы--желтоватые, бурые, шоколадные, зелёные.
Страшно подумать: так и наши нескладные гиблые жизни, все взрывы нашего несогласия, стоны расстрелянных и слёзы жён--всё это тоже забудется начисто? всё это тоже даст такую законченную вечную красоту?".
И напоследок два слова об известной есенинской строчке в заголовке нашего опуса. Зачем все-таки нужно большое расстояние? Только ли затем, чтобы увидеть всё сооружение целиком или, может быть, чтобы не различать деталей, неприятных глазу?
___________
* Возможен и другой путь. Власть, т.е. каждый, кто поставлен решать даже самые малые общественные проблемы, не говоря уже о судьбах людей, должен смотреть на любого человека как на весь народ в целом и соответственно к нему относиться