Выступление Президента Соединённых Штатов в связи со столетней годовщиной взрыва ядерной бомбы в Вашингтоне он увидел по телевидению в отеле небольшого городка на юге страны, куда приехал, чтобы посетить кладбище, где была похоронена внучка бывшего директора ФБР, сгоревшего в кратере камчатского вулкана.
Глава государства обратился к народу Америки, находясь перед Белым домом в столице страны, полностью восстановленной после катастрофы в прежнем виде. Но на известной всему миру лужайке появился новый элемент--памятник трагедии. Он был символичным и вместе с тем простым и понятным. Его нижняя часть, отлитая из чугуна, представляла собой плиту с контурами карты США и выделенными канавками границами штатов. Над ней--стеклянный голубой купол неба с солнечным диском, держащийся на золотом зигзаге молнии, который исходил из диска и ударял в место на карте, где расположен Вашингтон. Гром среди ясного неба. Возмездие.
Президент, мужчина около пятидесяти лет, невидной внешности на кадрах общего плана, превращался будто в другого человека, когда операторы показывали крупным планом его лицо. Умное и одновременно одухотворённое, без улыбки-гримасы, но располагающее к себе, оно обладало внутренней красотой, не нуждающейся в правильных чертах и пропорциях. А его карие глаза потомка древнего русского рода с примесью татарской крови даже через экран, что называется, смотрели прямо в душу. И это не вызывало протеста. Взгляд Президента был словно мостом между его душой и душами граждан страны. Когда же он начал говорить, ощущение близости усилилось ещё больше:
"Граждане Америки!
Сегодня мы отмечаем скорбную дату. Сто лет назад в одно страшное мгновение был разрушен Вашингтон и погибли или пропали без вести двести шестьдесят три тысячи сто семьдесят два человека, а ранены триста восемьдесят тысяч пятьсот шесть человек. В течение последующих лет умерли от лучевой болезни и вызванных ею других заболеваний ещё сто сорок четыре тысячи семьсот шестьдесят три человека. Родились с отклонениями от нормы пятьдесят девять тысяч восемьсот тридцать шесть детей. Страна понесла значительный материальный ущерб. Это была самая ужасная катастрофа в нашей истории. Мы помним и молимся о погибших и пострадавших в ней.
Но беда не сломила нас, а самое главное, мы удержались от безрассудных поступков, приняв произошедшее как Божью кару, посланную в наказание за наши грехи, за гордыню, за стремление возвыситься над другими народами. Мы переполнили чашу терпения Господа подобно жителям Содома и Гоморры. Но к нам Он проявил великую милость, не уничтожив полностью, как эти библейские города, а предоставив шанс исправиться, принудив к добру. Слава Ему! И наш народ усвоил урок, сделав единственно правильный вывод, что жить достойно не значит стремиться к мировой гегемонии, внушая страх другим народам. Наоборот, это значит стараться заслужить их уважение. Политика с позиции силы--негодное средство. Второй раз за свою историю после признания равенства в правах белых и чёрных граждан Америка радикально изменила собственную позицию по важному вопросу. И, отказавшись от роли старшего брата, строго присматривавшего за всем миром, став равной среди равных, вот уже целый век наша страна благоденствует, нисколько ничего не потеряв. Свойственные американской нации талантливость, активность, инициативность, предприимчивость теперь служат всему человечеству в целях сохранения природы Земли и самой планеты. В значительной степени благодаря нашим учёным и инженерам решены глобальные проблемы защиты от астероидов, парникового эффекта, загрязнения атмосферы и мирового океана. Велик вклад Соединённых Штатов в мировые достижения энергетики, медицины, космических исследований и других отраслей хозяйства, науки и техники.
Скорбя о погибших, мы делали и делаем всё, чтобы их гибель не оказалась напрасной. Будем же достойны их памяти".
Виновник давней трагедии с удовлетворением слушал эту речь, по сути явившуюся покаянием Америки, признанием ею справедливости понесённого наказания. Но, конечно, самым важным следствием случившегося было для него устранение угроз его Родине. Не только со стороны США, а и других набиравших силу государств, втайне намечавших экспансионистские планы в отношении России. Американская трагедия избавила их от иллюзий, хотя рецидивы соблазна поживиться чужим добром полностью исключить пока не удалось. За прошедшие сто лет "Льву Толстому" неоднократно приходилось остужать горячие головы поборников силы как средства, якобы допустимого в международных отношениях. Его вахта продолжалась.
***
Кладбище, где упокоилась внучка экс-директора ФБР, было небольшим и находилось на территории женского монастыря. Из-за недостатка места на нём хоронили только настоятельниц и отличившихся особенным смирением, добродетельностью и неустанностью в молитвах рядовых монахинь, так что найти нужную могилу труда не составило. Тот, кого мир видел лишь в облике великого русского писателя, сюда явился самолично, чтобы почтить память девочки, некогда поразившей его своим мужеством и силой любви, решением отказаться от мирской жизни ради возможности отмолить и тем самым спасти душу родного человека.
Вид кладбища произвёл на него сильное впечатление. Никакого хаоса, бросающегося в глаза контраста, стремления выделиться. А самое главное--отсутствие оград, этого отголоска языческой традиции, признававшей наличие у умерших потребностей, как у живых людей. Сооружений, загромождающих пространство, делающих его бесформенным, безобразным. Здесь устройство могил было одинаковым, простым и строгим. Только ровные ряды невысоких каменных крестов на ухоженном газоне с вырезанными на них именами и датами. Свойственная американцам рациональность в данном случае, возможно, непредвиденно получила дополнительный глубокий смысл. Единообразие земных символов смерти уравнивало перед лицом вечности всех людей, независимо от их прижизненных успехов или неудач. И, безусловно, скромность в таком месте была гораздо уместней, чем циклопичность, вычурность и роскошь надгробных памятников, к сожалению, нередких на российских кладбищах.
Как рассказала настоятельница монастыря--эту историю монахини бережно хранят,--умирая, сестра Анна завещала своим родственникам, чтобы крест для её могилы был вырезан из застывшей лавы, взятой со склона камчатского вулкана, в кратере которого погиб её дед.
Положив цветы на могилу, он молча постоял несколько минут, вспоминая девочку, чью судьбу круто изменил. Нет, он не раскаивался, а лишь сожалел, что был вынужден поступить так, как поступил.
ГЛАВА 2
Остановка была всё там же, в середине деревни у церкви. Выйдя из автобуса, он огляделся, и радость прилила к сердцу. Представшая картина оказалась узнаваемой, похожей на запечатлённую в его памяти картину далёкого прошлого. Конечно, дома отличались от тех, что были раньше: новые материалы и строительные технологии сказали своё слово. Однако и сами дома, и надворные постройки по своим размерам были скромными. Никаких архитектурных излишеств и кичливой вычурности. Огороженные невысокими заборами, одноэтажные, с соразмерными окнами, большей частью с двускатными, но кое-где и с шатровыми крышами. Перед каждым фасадом, обращённым к улице-дороге,--палисадник с традиционными сиренью, черёмухой или рябиной. Отодвинутый вглубь двора участок ограды с калиткой и воротами, освобождал небольшое пространство, открытое к улице, а с двух боковых сторон ограниченное заборами своего и соседского палисадников. Это замечательное место. Здесь, сидя на лавочке, устроенной под нависающими над забором кронами деревьев, хозяева дома могут отдыхать, одновременно наблюдая жизнь родной деревни. Отсюда можно легко окликнуть проходящего мимо, чтобы узнать новости или ими поделиться. Сюда можно завернуть и по собственному желанию с той же или какой-нибудь иной целью, либо чтобы просто перемолвиться словом с хозяевами. Каждое такое место--своеобразный маленький клуб, однако в отличие от подобных английских заведений без членских билетов, взносов, атмосферы элитарности и снобизма. Общедоступный и нецеремонный, свободный от внешне эффектных, но по сути пустых атрибутов.
А вот церковь выглядела совсем не так, как ему помнилось. Заброшенное здание из тёмно-красного кирпича с оконными проёмами без рам и колокольней без креста, не говоря уже о самих колоколах, с бурьяном вокруг, в лихолетье уцелевшее, скорее всего, только потому, что его старинная кладка не поддалась ручному инструменту нехристей и мародёров, теперь преобразилось. Стены были очищены, их повреждённые участки восстановлены, отчего идеально прямые ряды кирпичей, разделённые узкими полосками раствора, стали более чёткими, сполна передавая строго-прекрасные линии здания. Высокая шестигранная шатровая крыша колокольни глубокого синего цвета с золочёным крестом притягивала взгляд. Небольшая по площади территория вокруг храма была огорожена кованой решёткой и тщательно обихожена: и дорожки, и газон, и цветочные клумбы.
Ему нравилось смотреть на церкви, их форма и пропорции вызывали радостное чувство, а вот внутрь храмов он без особой нужды (когда было необходимо присутствовать на отпевании близких или знакомых) не заходил. Душная от горящих свечей и скопления людей атмосфера помещения портила настроение. Поэтому, взвалив свой рюкзак на спину, он пошёл по улице в ту же сторону, куда поехал дальше привёзший его автобус, глядя по сторонам и отмечая про себя новое в облике деревни. Прежде всего, проезжая часть улицы отличалась от той, из прошлого, грунтовой, представлявшей собой жёлоб с толстым слоем пыли в сухое время и заполнявшийся весной и осенью водой, так что перейти её можно было только в сапогах. Нынешняя дорога, поднятая над общим уровнем улицы, имела ровное твёрдое покрытие и уже не могла считаться одной из вековых российских бед, по поводу которой сокрушался Салтыков-Щедрин. В отличие от этого приятного изменения другое, тоже сразу бросившееся в глаза, заставило грустно вздохнуть. Из деревенского пейзажа исчезли уличные колодцы, настолько важный предмет жизни людей, что он попал в фольклор--пословицы, сказки и песни. Да и профессиональная поэзия не брезгала образом рукотворного источника воды, составляющей основу всего живого. Подумалось: "А о скважине и водонапорной башне--вон она, прямо по ходу, в конце деревни--когда-нибудь напишут стихи?". Впрочем, возникшая грусть отступила, когда он обратил внимание, что во дворе каждого дома присутствует бревенчатое или кирпичное строение, небольшие размеры которого, а в особенности труба на крыше не оставляли сомнений в его назначении. Банька! Пожалуй, единственное из бытовых благ, могущее вызывать зависть горожан к сельским жителям. Городская общественная баня с собственной не сравнится: из дома до неё надо добираться и потом ещё ждать в очереди, мало какая содержится в должной чистоте, в мужских отделениях нередко вместо банщиков работают банщицы... А о домашней ванне нечего и говорить. Куда ей, вынужденному порождению тесноты городского жилища, до бани!
Глядя на дворы, мимо которых проходил, он поймал себя на мысли, что в них чего-то не хватает. И не мелочи, а какого-то важного элемента. С досады, что не может понять, в чём дело, он даже остановился и попытался воспроизвести в памяти для сравнения вид сельского двора прошлого. Ну, конечно! В теперешней картине отсутствовали дорожки--асфальтовые, бетонные или просто из щебня--от дороги к воротам дворов. И не было гаражей, этих чаще всего железных уродливых коробок. Видимо, нынешние сельчане обходились без личных автомобилей. Сделанное открытие ещё больше повысило настроение.
Заметив у одного из дворов сидящего на лавочке пожилого человека, по внешнему виду своего ровесника, который и сам с любопытством следил за незнакомым прохожим, он решил удовлетворить его интерес, а заодно и собственный. Подойдя, поздоровался:
--День добрый. Какое хорошее у Вас местечко для отдыха. Не позволите ли и мне немного посидеть здесь? Устал, с раннего утра в дороге.
--Здравствуйте. Конечно, присядьте, отдохните. Здесь, в холодке, действительно хорошо. Нам с женой нравится.
Он, сняв рюкзак, сел на скамейку и, следуя долгу вежливости, представился:
--Николай Иванович. Вот, предпринял путешествие в Ваши края, давно тут не был.--При этом усмехнулся про себя: "давно не был" мог сказать человек, посетивший какое-нибудь место вновь спустя несколько лет. Он же последний раз был в Кануевке--так называлась деревня--ещё в свои школьные годы, почти полтора века назад.
--А мы с Вами тёзки, я тоже Николай, только Сергеевич. Судя по рюкзаку, Вы приехали не в деревню, а на Волгу. Только где же Ваши рыболовные снасти?
--Вы правы, в деревне ни родных, ни знакомых у меня не было и нет. И приехал я, чтобы, как когда-то, посидеть на бережку у костра и вспомнить юные годы. Для этого удочка и спиннинг не нужны. Да и не рыбак я.
--Понимаю. Глядя на огонь, хорошо думается. И потом, уж извините, когда ещё вспоминать и размышлять, как не в нашем возрасте.
--Далеко теперь до берега? Раньше, помнится, в паре километров за деревней дорога шла вплотную к нему.
--Ого! Значит, Вы были здесь в последний раз ещё до того, как Волгу освободили от всех плотин? Это же больше пятидесяти лет назад.
--Так вышло.
--А как тут было раньше, при ГЭСах? Я не местный, переселился сюда недавно. И здешние мои знакомые тоже приезжие. Так что спросить не у кого.
--В то время Волга в этих местах называлась Саратовским водохранилищем. Ширина напротив Кануевки что-то около шести километров. У нашего--левого--берега была протока, Екатериновская Воложка, по названию села, Вы, наверное, его знаете, шириной километра два с половиной, с узкой, метров в триста, косой посередине. Заводь Воложки заходила в деревню, и за церковью было хорошее место для купания с пологим песчаным дном, травой и деревьями на берегу. Для детишек лучше не придумаешь. Воложку и основное русло, где проходил фарватер, разделяли Васильевские острова.
--Основное русло было широким?
--Немного больше километра.
--Оно и теперь такое же. А вот Воложка стала много уже, не больше двухсот метров, коса, видимо, слилась с берегом. В том месте за деревней, о котором Вы говорите, до Воложки два километра.
--Течение сильное? Раньше-то оно почти не чувствовалось, и в июльскую жару Волга зацветала. Даже неприятно было в воду заходить.
--Цветущую Волгу тоже помню, я ведь самарский. А сейчас скорость течения приличная, в Воложке особенно. И, конечно, летом вода не цветёт. Сильно прогреваться не успевает. К тому же Волгу хорошо почистили. И дно, и берега--те участки, что были под водой.
--А что теперь на этих участках?
--Заливные луга. Красота неописуемая. Сами увидите.
--И нет желающих построить здесь загородные дома?
--Эти земли нельзя выкупить и на них нельзя строить. Можно только арендовать для выпасов и сенокосов. Правила пользования очень строгие. Арендатор даже обязан регулярно очищать их от коровьих лепёшек. Говорю не понаслышке, у меня сын фермер. Он арендует три гектара этих лугов.
--Вот как! Мне это интересно. Ничего, если я Вас немного порасспрашиваю о здешней жизни?
--Пожалуйста, тут секретов нет.
--Вы сказали, что Вы самарский. Как же оказались в Кануевке?
--Да, я жил в Самаре, работал инженером на заводе. Но городская жизнь и мне, и моей жене, она у меня учительница, не по душе. Уж очень скученна и беспокойна. Вот мы и решили, выйдя на пенсию, переехать в сельскую местность. Сейчас это нетрудно. Государство заинтересовано в уменьшении городов. Так что желающим перебраться в село оказывается всяческая помощь. Мы сдали городскую квартиру и, выбрав Кануевку, чтобы жить рядом с сыном, получили внаём этот дом.
--Значит, дом у Вас съёмный?
--Так многие делают. Выкупать дом или строить свой нет смысла. Сын устроен, этот дом ему не нужен, всё равно после нас пришлось бы продавать. Лишняя морока.
--И чем же Вы здесь занимаетесь? Без дела ведь не сидите?
--Ну что Вы. У нас хозяйство, оно и время занимает, и обеспечивает хорошую физическую нагрузку. Сад, огород, жена ещё и цветы выращивает. Живность тоже держим--кур, а артельно--пять соседних дворов--корову и бычка. Нет, скучать не приходится, да такая работа--без перенапряжения--только в радость. И потом, жить в деревне и питаться из магазина, как-то противоестественно, по-моему. Кроме того, сыну-фермеру в страду помогаю. На машине или на тракторе--где потребуется. А ещё у меня есть хобби. В отличие от Вас я рыбак, причём заядлый. Рыбачу и летом, и зимой. У нас здесь для рыбалки раздолье. После того, как ГЭСы ликвидировали, рыба в Волге сильно расплодилась. Даже залом стал попадаться. Раньше-то он ловился только в низовьях. Да что там мелкая рыба! У нас тут есть одно рыбопромысловое фермерское хозяйство, так в позапрошлом году его рыбакам попалась белуга почти на полтонны.
--А поездить, чтобы мир повидать, не хочется? Я бывал за границей: и в Европе, и в Америке. Там пожилые люди предпочитают путешествовать.
--Даже в голову никогда не приходило. Нам нравится жить дома. Вы же видите, как здесь замечательно. От добра добра не ищут. А мир можно посмотреть и по телевизору. Хотя, если честно, интерес обычных людей, не учёных и не исследователей, к дальним странам мне представляется праздным. Такие путешественники сродни зевакам.
--Пожалуй... А что Ваш сын? Он-то не пенсионер, а на селе оказался, если я правильно понял, даже раньше Вас. Как это получилось?
--Ещё живя в пансионе,--это недалеко от Самары, только вверх по Волге, тоже прекрасное место--он приохотился к труду на земле. Решил стать хлеборобом, как он сам говорит. Окончил сельскохозяйственный техникум и на работу устроился здесь, в хозяйстве отца своей девушки, с которой вместе учился. Работает почти двадцать лет и в крестьянской жизни не разочаровался, наоборот, полюбил ещё больше. И его подружка, давно уже жена, свою профессию не забросила. Когда сват увидел, что ребята сами вполне могут управляться со всем хозяйством, то передал его им. Действительно, дела у них идут неплохо, грех жаловаться. Сват же с хутора перебрался сюда, в Кануевку.
--С хутора?
--Ну да. У нас все фермеры живут на хуторах, прямо на своих землях. Так удобнее.
--Что, прямо как в старину, на всём своём?
--Нет, конечно. От цивилизации они не оторваны и её благ не лишены. Да, собственно, им и нужны-то только газ, электричество и дорога. При строительстве хутора всё это проводится в первую очередь. А водяная скважина на каждом хуторе своя. Телевидение, телефон и Интернет--через спутник. Что ещё нужно?
--Вы сказали, что сын и невестка окончили техникум. А получить высшее образование у них не получилось или они сами не захотели?
--Это их выбор, хотя и с нами, родителями, они тоже советовались. Решили, что не стоит тратить жизнь просто ради диплома. Ведь наёмными специалистами в каком-нибудь крупном хозяйстве, где требуется высшее образование, да вдобавок ещё полученное только в Тимирязевке, они становиться не собирались. И потом, практическая работа--лучшая учёба. А книжки и журналы по специальности они и дома могут читать, чтобы быть в курсе нового.
-- Разумно. И на чём же специализируется их хозяйство, как оно велико?
--Пахотной земли двести гектаров. Хороший чернозём. Сеют пшеницу, гречиху и подсолнечник. В засушливые годы применяют искусственный полив.
--А вода откуда? До Волги далековато.
--У нас тут есть государственное предприятие, построившее целую сеть водоводов от Волги. Желающие фермеры могут установить на своих полях терминалы и покупать у него воду.
--И как урожайность?
--Вполне приличная. И только за счёт правильной и экологической агротехники, местных районированных сортов, элитных семян и исключительно органических удобрений.
--Коли есть органика, значит, занимаются и животноводством?
--Ферма на два десятка коров. Тоже хорошей породы. Ну и, конечно, их приплод.
--С таким хозяйством вдвоём не управиться, даже если родители помогают. Дети-то, наверное, ещё в пансионе?
--Да, на них пока рассчитывать не приходится. Но в хозяйстве есть наёмные работники. На ферме постоянные, а для полевых работ сезонные.
--Батраки? Как в давние времена?
--Ну, конечно, не в старинном понимании этого слова. Не те, кому больше некуда податься, как только в кабалу к помещику или кулаку-мироеду. Просто всегда были и есть сейчас люди, предпочитающие хлопотной судьбе хозяина гораздо более спокойную судьбу наёмного работника. Ведь хозяин должен думать обо всём, самостоятельно принимать решения и расплачиваться, если они оказались неправильными. У него многогранные заботы и обязанности, ни одну из которых нельзя упустить, и громадная ответственность. А у, как Вы сказали, батрака ответственность и обязанность одна--хорошо выполнить конкретную работу. За всё хозяйство у него голова не болит. О погоде он тоже не должен думать и может спокойно спать ночами. Согласитесь, в этом есть свои плюсы.
--Безусловно. Но если используется наёмный труд, почему не расширить хозяйство? Крупное, как я понимаю, более доходно.
--В больших доходах нет нужды. Получаемые сейчас обеспечивают все потребности фермера и его семьи, а также--что является обязательным условием--позволяют выполнить требования государства к эффективности использования собственной рабочей силы. Трудиться не в полную меру своих возможностей нельзя, за это положены серьёзные санкции. Можно даже лишиться фермерской лицензии. Ещё и то учтите, что в крупном хозяйстве фермер неминуемо превратится в управляющего. Самому пахать, косить, убирать урожай, ухаживать за животными, т.е. заниматься любимым делом, которое ради этих работ и выбрал, у него уже не получится. Кроме того, существуют ограничения размера хозяйств. В зависимости от числа желающих заниматься фермерством размеры хозяйства по площади пашни, поголовью скота и некоторым другим параметрам не могут превосходить установленных местными властями норм. В нашей области это как раз двести гектаров и двадцать дойных коров. Доходность хозяйств важна, но не менее важно обеспечить всем людям возможность заниматься делом, которое им нравится. На рынке не должно быть тесно и не может быть опоздавших. Государство за этим строго следит. Поэтому не только монополия, но даже укрупнение хозяйств по сравнению с соседними не допускается. Конкуренция между ними сводится к соревнованию в искусстве вести своё хозяйство. А весовая категория соревнующихся одна и та же.
--Да, только так и может быть справедливо. И Вы правы, рынок всего лишь инструмент в руках общества. Было время, когда экономисты утверждали, мол, у рынка свои законы, которые нельзя нарушать. Но одновременно они признавали, что рынок бывает стихийным и цивилизованным. Сам по себе? Нет, в зависимости от воли людей. Мы можем допустить стихию, а можем установить порядок. И законы, действующие на стихийном и цивилизованном рынках не одинаковы. Чем же обусловлено их различие? Условиями, в которые рынок поставлен. В этих рамках он и проявляет свои свойства, с которыми людям приходится считаться. Вот сейчас на ум пришла аналогия. Закон всемирного тяготения изменить нельзя, и все тела, лишившись опоры, падают вниз. Если высота падения велика, то, скажем, выпрыгнувший из окна во время пожара человек, разобьётся насмерть. Но людям не обязательно жить в небоскрёбах, выпрыгнуть же из окна деревенской избы можно совершенно безопасно.
И тут их разговор был нарушен. Открылась калитка и вышла женщина их лет:
--С кем это мой Коля так оживлённо беседует? Здравствуйте,--поздоровалась она с гостем.
Он поднялся со скамейки, чтобы её приветствовать, однако с ответом замешкался, настолько был поражён. Женщина как две капли воды походила на ту его знакомую, которая, почти век назад встретив его на Сретенском бульваре, призналась в своих чувствах. Расставаясь, он в шутку пообещал ей новую встречу через пятьдесят лет. И вот встреча состоялась, но только не с ней, а с её--в этом не было никаких сомнений--праправнучкой. Преодолев замешательство, он поздоровался и ответил на её вопрос:
--Да вот, приехал навестить памятные места и, проходя мимо Вашего двора, соблазнился его таким уютным уголком. А Николай Сергеевич радушно позволил посидеть с ним. Мы разговорились, и я узнал много интересного про нынешнюю жизнь Кануевки.
Говоря это, он вдруг заметил, что женщина его внимательно разглядывает. На её лице появилось выражение одновременно удивления и неуверенности. Явно преодолевая смущение, она спросила:
--Мы не могли встречаться раньше? Ваше лицо мне как будто знакомо.
Внутренне содрогнувшись--есть, есть генетическая память!--он поспешно ответил:
--Вряд ли. В прошлый раз я приезжал в Кануевку ещё мальчишкой, больше пятидесяти лет назад.
--Тогда, действительно, встретиться мы не могли. Надо же, как ощущение может подвести.--Однако это словесное признание ошибки не вязалось с её голосом и выражением лица. В них оставалось сомнение, видимо, гены противились пренебрежению к их свидетельству.--Ну да ладно. И как Вам показалась наша деревенька теперь?
--У вас тут прямо-таки воплощённая пастораль!
--Разве это плохо?
--Какое там плохо--завидно!
--Вот и перебирайтесь сюда, тем более что эти места Вам, как я поняла, не безразличны. Вы, простите, сами откуда?
--Из Москвы.
В разговор вступил её муж:
--Так это же облегчает дело. В Москве, я знаю, уже много лет действует программа по расселению города. Сдайте свою тамошнюю квартиру, а здесь Вам построят дом. Всего за пару месяцев. Строят хорошо, не сомневайтесь.
--Да-а-а... Соблазнительно. Может, и решусь последовать Вашему совету.--Он вновь про себя усмехнулся. Вскоре ему предстояло переселиться совсем в другое место. Такой вывод он сделал, заметив, что стал стареть на глазах. Похоже, т а м программу задержки его старения выключили.--А сейчас разрешите откланяться. Мне же ещё надо добраться до места, да обустроиться там. Спасибо, Николай Сергеевич, за приятную беседу. До свидания.
--И Вам счастливого пути. Кстати, за деревней с дороги сверните, возьмите вправо. Там сначала будет лесок, а потом в низине луг. Через них и идите, короче получится, быстрее до берега доберётесь.
--Спасибо, я так и сделаю.
--И ещё, Николай Иванович. Недалеко от берега, там увидите, есть пригорок, а на нём большая ветла. Наверное, раньше он находился на косе, о которой Вы мне рассказали. Так вот, прямо напротив него на берегу есть родник. Вы его легко найдёте, он обложен камнями.
--О-о-о! А вот за этот совет отдельное большое спасибо. Испить родниковой воды--мне и в голову не приходило, что представится такая возможность. Спасибо, добрые люди, я рад был с вами познакомиться.
ГЛАВА 3
Лесок, о котором говорил его новый знакомый, оказался явной посадкой, творением человеческих рук. Как он помнил, в прошлом в здешних лесах, в основном лиственных--единственный сосновый бор был у Линькова озера, это дальше по дороге, там ещё находился пионерский лагерь--преобладали сорные осина, клён и карагач. Редко когда попадались берёза и дуб. Теперь же он шёл среди немолодых, возрастом по крайней мере в несколько десятков лет, лип вперемежку с соснами. Деревья стояли не тесно, и в лесу было светло, а воздух отдавал слабым запахом хвои. Сейчас, в августе, липа не пахла, но можно было представить, какой здесь стоит аромат в начале лета в период её цветения. Жаль, что цветков уже не было, какой чай можно было бы из них заварить! Сосны и липы нравились ему ещё и своими прямыми ровными стволами, а липы, кроме того, и аккуратными, словно тщательно уложенные причёски, кронами. Растрёпанности он ни в чём не любил.
В направлении его движения местность довольно круто понижалась, и когда лес кончился, он, оглянувшись, увидел, что перепад высот оказался заметным. Наверное, досюда, не дальше доходит вода в половодье. Об этом говорила и трава под ногами. Стелющаяся и суховатая сменилась высокой и сочной. В августе так может быть, только если грунтовые воды находятся неглубоко. Вместе с тем поверхность почвы не была сырой. Действительно, заливной, но не заболоченный, луг. Превосходное пастбище и сенокос. В памяти вдруг всплыло:
"Ой, стога, стога,
На лугу широком,
Вас не сосчитать,
Не окинуть оком.
Ой, стога, стога,
В зеленом болоте,
Стоя на часах,
Что вы стережёте?".
Впрочем, стогов здесь не было. Видимо, скошенное сено превращали в сенаж, гораздо более ценный продукт, по содержанию питательных веществ близкий к зелёным кормам. А ещё с горечью подумалось, что большая часть волжских пойменных лугов, роскошного дара матери-природы, на целых сто лет была затоплена. Лампочку Ильича и другие бытовые блага, требующие электричества, но в первую очередь, конечно, невозможные без него заводы и фабрики, мы предпочли мясу, молоку и маслу, сев на скудный натуральными животными белками рацион и суррогаты. Целые поколения прожили, не попробовав настоящей полноценной еды. А в некоторые периоды--мирные, не военные!--в стране даже вводились карточки на продукты, лицемерно называвшиеся талонами. И это в России, богатейшей по разнообразным и тучным угодьям стране в мире. Нет сомнения, что суррогатная диета не могла не вызвать генетических изменений, которые нам аукаются и будут аукаться в будущем.
Да, промышленность нужна, но не авто же гигант, как с гордостью называли купленный у итальянцев завод по производству легковых автомобилей и построенный здесь, на Средней Волге. Свыше полумиллиона машин в год. А им ведь нужен бензин, и потому пришлось увеличивать добычу нефти, расширять старые и строить новые нефтеперерабатывающие заводы, исключительно вредные производства несмотря на все природозащитные меры. Для того только--ладно, согласен, не только, но в большой степени,--чтобы обыватель мог потешить своё тщеславие, продемонстрировать успешность, похвастаться перед менее обеспеченными согражданами. Потребовался целый век и беспрецедентные меры принуждения к добру, чтобы изжить из русского народа эту перенятую от Запада бездумную тягу к излишествам, к дорогим по затрачиваемым на их производство ресурсам, но по сути ненужным, а чаще даже вредным вещам, чтобы вернуть его к умеренному, здоровому образу жизни.
Луг, по которому он шёл, не только радовал глаз разноцветным нарядом, но как будто и сам радовался встрече, ласково обнимая путника духовитым ароматом трав и цветов и, не таясь, открывая перед ним незамысловатую, однако основательную своей первородностью жизнь. А ещё это живое пространство было наполнено покоем, который не нарушали ни порхающие бабочки, ни висящие в воздухе на одном месте (что их удерживало?) мошки, ни деловитые пчёлы, ни копошащийся в цветке клевера шмель, ни невидимые в траве муравьи и прочие букашки. Вот уж воистину "Нет безобразья в природе!..". Всеобъемлющая и полная гармония. Кажется, он теперь понял смысл слов "слиться с природой". Это значит существовать в ней, не нарушая её гармонию и покой.
На лугу он нарвал иван-чая и душицы, а увидев полянку земляники,--и её листиков, обеспечив себя заваркой для чая.
Луг постепенно перешёл в песчаный, поросший кустарником берег. А вон и пригорок с ветлой. Взойдя на него и сняв рюкзак, он сначала осмотрел дерево, побуждаемый робкой надеждой, что--а вдруг!--эта ветла уже росла тут в годы его юности и помнит, как он с одноклассниками приходил сюда. Дерево было немолодым, судя по толщине его стволов,--оно почти у самой земли раздваивалось,--но, очевидно, не столетним. Ни в одном из стволов не было дупла, признака почтенного возраста, да и кора даже у основания не выглядела очень уж старой. Его надежда не оправдалась. Жаль.
Под ветлой он и решил устроиться, а место для костра наметил в стороне, чтобы не опалить крону дерева. Но костёр он разожжёт вечером, сейчас же приготовит себе обед--время перевалило за полдень и есть ощутимо хотелось--с помощью таблеток сухого топлива. Выделяемого ими тепла вполне достаточно, чтобы разогреть консервы и вскипятить чай в кружке. Поставив на специально сделанный под эти таблетки маленький таганок банку с консервами, он спустился на берег. Родник оказался небольшим, однако шустрым: в его центре вода даже вздымалась маленьким кипящим бугорком, белым от пузырьков воздуха. Набрав воды, он её попробовал. Хорошая, но, на его вкус, слишком мягкая. Ему нравилась вода с большим содержанием солей, с выраженным вкусом. Такую, как её называли, артезианскую, из колонки, он пил в детстве.
Перекусывая консервами с хлебом и дожидаясь, когда вода для чая закипит, он связал собранные на лугу травы в веничек. Так научила их, ребят, пионервожатая, когда готовила чай в во время летних походов. Заварив напиток, занялся приготовлением сахара для чаепития вприкуску. В Москве он специально купил в знаменитом магазине "Чай. Кофе" на Мясницкой рафинад, кусковой сахар. В обычных магазинах этот продукт не продавался, поскольку массовым спросом не пользовался. Его покупали только знатоки и истинные любители чая. Тем не менее и к счастью, нашёлся человек, который наладил производство рафинада по старой технологии. Сахар у него получался белым, даже чуть в голубизну, очень твёрдым и очень сладким. Возможно, "как при царе"--эту оценку качества он услышал однажды от тётки своей матери, бывшей купчихи, помнившей дореволюционное время. Чай с рафинадом пьют вприкуску, однако откусывать его зубами рискованно. И потому его колют специальными щипцами на мелкие куски, которые можно прямо взять в рот. Чай получился, как ему и хотелось, концентрированный--тёмный, густой и ароматный. Вынув из кружки распарившийся в кипятке веничек и взяв кусок сахару, он сделал первый глоток. Небольшой и осторожный, чтобы избежать преждевременного судорожного сокращения глотки под действием предвкушения, отчего жидкость может попасть в дыхательное горло, вызвав в нём перхоту и кашель. Тогда ожидаемое удовольствие будет испорчено.
Это было наслаждение, которое он давно не испытывал, вдобавок усиливавшееся воспоминаниями и не только мысленными. Оказалось, что он помнит--через столько лет!--вкус и запах чая из луговых трав, а его руки--приятное тепло кружки, когда держишь её не за ручку, а обхватив обеими ладонями.
После обеда, хотя и неплотного, его потянуло в сон, и он этому желанию противиться не стал. Ему предстояло ночное бодрствование и серьёзные размышления о прожитом, ради которых в первую очередь он и приехал сюда, в места, связанные с детством, самым для него дорогим, ставшим на всю последующую жизнь камертоном для души. Только здесь он мог спокойно, взвешенно и нелицеприятно оценить результаты доселе невиданного дела, за которое взялся сто лет назад. Помня, что земля не только матушка-кормилица, дающая силы, но в то же самое время и мать сыра земля, могущая даже летом смертельно застудить неосторожных, он достал из рюкзака специальный теплоизолирующий коврик. Развернув его под ветлой и положив под голову рюкзак, улёгся и задремал.
Разбудил его косой луч солнца, поднырнувший под крону дерева. Захотелось искупаться, и он спустился к реке. Небольшой залив, довольно глубоко вдававшийся в сушу, из-за чего течение, быстрое вдали от берега, здесь замедлялось, песчаный пляж и плавно понижающееся дно, были очень удобным местом для купания. Несомненно, оно не могло быть обойдено вниманием людей, однако явные следы их пребывания здесь, привычные для природных пейзажей прежнего времени, в глаза не бросались. Берег был чистым: ни обрывков газет, ни окурков, ни пластика во всех его видах, этого троянского коня прогресса. Речная вода радовала своей свежестью, а дно--отсутствием водорослей, прикосновение которых к телу так неприятно.
Искупавшись и обсохнув, он оделся, вернулся в свой лагерь, чтобы захватить топорик, и пошёл искать топливо для костра. Кроме мелкого валежника, ему требовалось что-нибудь массивное, могущее гореть долго. Найдя упавшее сухое дерево, отрубил большой кусок ствола, но когда попытался тащить его, понял, что пожадничал, вспомнив кстати похожую историю, случившуюся с Робинзоном. Посмеявшись над собой--дурная голова не только ногам, а и рукам покоя не даёт--разрубил ствол надвое и утешился: второй кусок годился для сиденья.
Подготовив всё необходимое для костра, прошёлся по берегу и ещё раз убедился: да, русский человек научился, наконец, не свинячить и там, где раньше мог, не задумываясь, нагадить и не убрать за собой, усвоив, что его родной дом, который надлежит содержать в чистоте и порядке, это не только пространство под крышей меж четырёх стен, но любое место, где он находится.
О своём ужине здесь, который должен был стать важным элементом воссоздания обстановки далёкого прошлого, он позаботился ещё в Москве. Решив, что сварит суп с тушёнкой, взял с собой все необходимые продукты: банку тушёной свинины, пару картофелин, луковицу и небольшую морковку, пакетик дроблёного гороха, соль, лавровый лист. К сожалению, с горохом пришлось отступить от точного рецепта. Концентрата, который они использовали в своих пионерских походах (брикет за 14 копеек, из него без всяких добавок можно было сварить вкусный суп), в нынешних магазинах найти не удалось, наверное, такой продукт уже и не производится. К кастрюле для супа (ещё одно отступление, в детстве варили в большом ведре, чтобы вся их орава могла наесться досыта) загодя дома приделал проволочную дужку, за которую её можно было подвесить над костром.
Сначала он занялся костром. Нарубил валежник, предварительно отделив две подходящие рогульки и толстую ветку для перекладины. Рогульки, заострив их противоположные концы, вбил в землю, расставив пошире, иначе они могли загореться от жара, такое, помнится, однажды случилось, и ведро с водой для чая опрокинулось в костёр. Потом почистил картошку, лук, морковь и, спустившись к роднику, вымыл их. Набрав воды, вернулся к костру, повесил над ним кастрюлю, куда засыпал горох: он должен вариться дольше всего. Разжёг огонь и, когда тот разгорелся, бросил в него очистки от овощей, а сами их мелко нарезал и сложил в миску. В последнюю очередь открыл банку с тушёнкой. Это был полноценный продукт, ароматный и очень вкусный, как в советские времена его детства, когда обозначение ГОСТа на банке означало именно соответствие её содержимого высоким требованиям документа, несоблюдение которых, между прочим, преследовалось по закону. С отвращением вспомнил конец ХХ-го и начало ХХI-го веков, время разгула бандитского капитализма, пир во время чумы бессовестных и наглых, не гнушавшихся подделывать даже еду и маскировавших подделки указанием на их этикетках тех самых заслуживших доверие людей ГОСТов. Это позорное время длилось долго, но, слава Богу, прошло. Теперь, покупая банку консервов, не надо гадать, что в ней окажется на самом деле.
Достав из кармана рюкзака ложку, он попробовал горох. Тот почти разварился, можно было закладывать овощи. Чтобы убавить огонь--из-за слишком бурного кипения вода начала выплёскиваться из кастрюли--немного разгрёб костёр. Помешивая варево, подумал, что восстановить обстановку, нет, неверно, воссоздать атмосферу далёкого прошлого, опять не так, привести человека в состояние, пережитое им когда-то, это точнее, невозможно одними только собственными усилиями, без затравки, центра кристаллизации. Без того, что, само являясь частью прошлого, способно вызвать желанные ассоциации. К счастью, у него имелся такой предмет. Алюминиевая ложка, которую он сейчас держал в руках, была из небогатого кухонного хозяйства родительской семьи. Много лет назад и без какой-либо определённой цели он сохранил нехитрую вещь, только потом поняв, в чём её истинная ценность.
Раздумья не мешали выполнять привычные операции приготовления еды. Настало время класть в кастрюлю тушёнку. Ей не надо вариться, достаточно лишь разойтись в бульоне. Хотя в банке уже был лавровый лист, он добавил ещё, и попробовав жидкость, немного её досолил. Затем, дав супу к и п н у т ь--слово, которое употребляла мать (действует, действует волшебная ложка, черпает из глубин памяти!),--т.е. снова закипеть после того, как холодная тушёнка прервала процесс кипения, тут же снял кастрюлю с огня и поставил на землю остывать. Очень горячее ни есть, ни пить он не умел. С краю костра, на раскалённых углях пристроил кружку с водой для чая. Достал из рюкзака буханку хлеба и отрезал от неё два ломтя. Заветной ложкой начерпал в миску супа, сглатывая слюну от исходящего от кастрюли духа. Можно было приступать к пиршеству.
Поесть он любил, вкусную еду очень ценил, пренебрегая сопровождавшими её, по утверждениям медицины, вредными побочными эффектами, в которые, впрочем, не слишком-то верил, здраво полагая, что истинной их причиной является переедание, попросту обжорство, ему чуждое. И сейчас, хлебая наваристый суп--горох и тушёная свинина в сочетании создали превосходный вкус и аромат--он блаженствовал, одновременно размышляя над тем, что вот и простая еда может доставить удовольствие, причём, не только утоляя голод, но и вызывая эмоциональное наслаждение, поднимая настроение. Мало того, способность получать радость от такой еды, пожалуй, следует считать признаком душевного здоровья, тогда как потребность в изысканной пище--свидетельством пресыщенности души, утраты ею чувствительности, когда, чтобы её взбодрить, становятся необходимы особые кулинарные ухищрения, своеобразный допинг.
Покончив с супом--к этому времени вода в кружке уже вскипела--он заварил чай и пошёл к воде, чтобы вымыть миску и ложку. Как учила та же пионервожатая, тёр их речным песком, счищая жир, и полоскал в воде, повторив эти операции несколько раз, пока на ощупь жир не перестал ощущаться.
Только тут, на берегу, вдали от костра заметил, что стало совсем темно. Подняв голову, посмотрел на небо, безоблачное и чёрное, действительно, как часто пишут поэты и писатели, словно бархатное, затканное золотыми звёздами. К большой радости и сразу--не забыл, не забыл!--отыскал созвездие Лиры с яркой голубоватой Вегой и созвездия Лебедя и Кассиопеи. В школьные годы он гордился тем, что знал на звёздном небе не только Медведиц. Но, посмотрев сейчас на ручку Большого ковша, рядом с Мицаром не разглядел маленького Алькора. А ведь было время, когда он их различал...
Вернувшись к костру, вдвинул в него приготовленный днём обрубок ствола и принялся за чай. Прихлёбывая вкусный напиток и глядя, как занимается сухое дерево, прямо-таки физически ощутил изменение внутреннего состояния. В голове наступала особенная ясность, когда удаётся достичь почти аутентичности словесного воплощения мыслей их истинному содержанию. Именно такое состояние требовалось ему сейчас, чтобы чётко сформулировать результаты своей необычной миссии.
ГЛАВА 4
Итак: что нужно было сделать и удалось ли это?
А нужно было устроить справедливую жизнь в одной отдельно взятой стране. Подумать, наконец, об "униженных и оскорблённых", вынужденных жить по правилам, диктуемым более счастливыми (вернее, наглыми, сказано же, что наглость--второе счастье) собратьями, будучи всего лишь ресурсом в их руках, средством для исполнения всегда амбициозных и затратных, никогда безошибочных, наоборот, зачастую совершенно безумных замыслов--"Пилите, Шура, пилите...",--дровами, сжигаемыми в топке паровоза прогресса. И хотя приверженцы прогресса, разогнав его до немыслимой скорости в угоду собственной ненасытности, уже сплошь и рядом сами гибли под колёсами чудовищной машины, в молодом возрасте принимая ужасную смерть, так что часто от них даже в гроб нечего было положить, подобная справедливость удовлетворения не доставляла. Людьми топить нельзя!
Предстояло открыть новейшую эру, но не "эру милосердия", с её обществом сильных и слабых, старших и младших, с унизительной жалостью и помощью из сострадания, с прощением как средством каждый раз начинать с чистого листа, возможностью ошибаться и не расплачиваться за ошибки. Нет, новейшая эра должна была стать эрой справедливости, достойных отношений между людьми, когда принадлежность к человеческому роду являлась бы единственным значимым обстоятельством в этих отношениях.
Абсолютное большинство нас склонно отождествлять со справедливостью собственные интересы, по сути свои потребности. Справедливо всё, чего я хочу. Дабы изменить такое превратное отношение к справедливости, требовалось облагородить природу человека, ограничив желания и ослабив стремление к их удовлетворению, а, кроме того, устранив отношение к силе и любым индивидуальным преимуществам, как к нормальному средству достижения своих целей в обществе. И даже больше. Необходимо было если не исключить совсем, то существенно уменьшить воздействие на жизнь людей естественного отбора, т.е. процесса выживания наиболее приспособленных вследствие борьбы за существование. Похоже, социальные дарвинисты не так уж и ошибались, утверждая, что эти биологические факторы играют важную роль в общественной жизни. Особенно в трудные времена, когда люди забывают о морали.
Однако, о чём свидетельствует исторический опыт, быстро и в лоб задача изменения природы человека не решается, и потому следовало найти обходной эволюционный путь. Особым воспитанием привить гражданам признание справедливости высшей ценностью, а обладателей природных преимуществ склонить к сознательному самоограничению, внушив обязанность не использовать их в отношениях с другими людьми ради достижения личных успехов, убедив в безнравственности конкуренции с неравными, более слабыми и менее одарёнными согражданами. В расчёте, что с течением времени воспитанные позитивные качества закрепятся на генетическом уровне.
Учитывая важнейшую роль интересов в поведении людей, строительство справедливого общества надо было начинать со сближения этих интересов и прежде всего с устранения различий в потребностях посредством снижения чрезмерных из них до разумного уровня. Безусловно, у успешных людей, потребности которых и надлежало ограничить, такая политика не могла не вызвать протест и сопротивление. Но преодолеть это противодействие можно было тем же способом, каким всегда творилась несправедливость,--насилием. Клин клином вышибают. Действительно, если тысячелетиями насилие считалось допустимым и даже необходимым в любом деле, то тем более следовало признать оправданным его использование в качестве п р и н у ж д е н и я к д о б р у, ради достижения нравственной цели--заставить людей умерить свои аппетиты, ограничившись потребностями, удовлетворение которых обходится без эксплуатации себе подобных и борьбы с ними за место под солнцем. Правда, здесь имелась серьёзная сложность, обусловленная глобальной распространённостью потребительства, тяжёлого заболевания, опасного своей коварной приятностью для больных. Вызывающий его вирус присутствовал почти в каждом человеке, причём в полной готовности к развитию, и потому избавлять от инфекции нужно было всё общество.
Но взрослые люди по причине запущенности болезни лечению не поддавались, а при контактах с детьми, прежде всего внутри семьи, своим примером и у них активировали опасный микроб. Предотвратить это можно было только путём п р а в и л ь н о г о воспитания молодого поколения в изоляции от старших поколений, включая родителей, под присмотром наставников, обладавших иммунитетом против заразы. Дополнительным аргументом в пользу выбора этого пути был несомненный провал традиционного семейно-школьного воспитания, приведший к массовому распространению среди детей и молодёжи распущенности, наркомании, агрессивности, жестокости, податливости враждебным влияниям. Ссылка на неудачную попытку Советской власти создать "нового человека" не могла быть доказательством невозможности исправления человеческой природы. Причина той неудачи совершенно очевидна--непоследовательный и формальный подход к воспитанию, который и свёл на нет все усилия.
Главным принципом правильного воспитания должно было стать е д и н о о б р а з и е. Во всём и без оглядки на расхожее мнение, что разнообразие безусловно лучше, как многоцветная картина приятнее глазу, чем одноцветная. Эта эффектная аналогия в действительности не корректна. В отличие от цветов, даже контрастирование которых, скажем, в одежде, не влечёт за собой серьёзных негативных последствий, различия между людьми способны разделить их на чуждые и даже враждебные группы. Гусь свинье не товарищ. К тому же и разный цвет, если это цвет человеческой кожи, как известно, может вызвать у нас взаимную ненависть. Лишь единообразие позволяет достичь подлинного единства общества, т.е. того состояния, которое только и способно обеспечить его выживание. Этот вывод подтверждался печальной, хотя и заслуженной судьбой некогда благополучных западно-европейских стран, которые в угоду либерально-демократическим ценностям, на поверку оказавшимся ложными, допустили у себя разнообразие, причём в его крайней форме, открыв двери иноземным пришельцам с чуждыми европейской цивилизации культурой и религией. И вот теперь, в XXII-ом веке, остатки англичан, французов, немцев, скандинавов доживают в бывших своих странах подобно старикам в богадельнях.
Стержнем будущего единообразия должно было стать единообразие в головах, е д и н о м ы с л и е как основа общего мировоззрения, необходимой объединяющей скрепы живущих вместе людей и источник одинакового понимания жизненно важных вещей: добра и зла, дозволенного и запретного--и отношения к ним. Долгое время шельмовавшееся, превращённое в жупел, единомыслие в действительности является необходимым условием успехов и стабильности общества. А вот "когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдёт, и выйдет из него не дело, только мука". Или того хуже--раздор и драка. Поэтому оправдывать неограниченное разномыслие могут только раскольники, провокаторы или просто глупцы, не понимающие, что нельзя рубить сук под собой. Не таким ли человеком был автор пословицы "На вкус, на цвет товарищей нет"? Хотя не исключено, что он вложил в неё только буквальный смысл, который расширили уже другие люди, приспосабливая под свои цели.
Опасность для развития общества приведения к одному знаменателю надуманна. Почему близкие точки зрения или даже одна общая не могут содержать позитивных моментов? И не является ли выбор между единообразием и разнообразием по сути дела выбором между эволюцией и революцией, правильный вариант которого ценой неисчислимых жертв человечеством установлен?
Да и с самим развитием не всё так просто. В раю, куда хотел бы попасть после смерти каждый человек, нет никакого развития. Там даже времени нет. Неизменное состояние, уготованное людям на небесах (сначала только их душам, а потом, после конца света, и воскресшим телам),-- это предел, с п а с е н и е. Так, может, в земной жизни у развития тоже существует крайняя грань, только в отличие от райского предела её можно перейти, и тогда человеческое общество погибает? Не о том ли говорят с одной стороны гибель великих империй, а с другой--стабильное существование примитивных народов? И не связана ли вероятность гибели с уровнем достигнутого развития, или примитивный уровень--это безусловная роковая черта?
Однако единообразие не означает обезличенность, но лишь привитие всем гражданам признанных обществом безусловно необходимыми норм поведения при ограничении его индивидуальных особенностей, способных вызвать негативную реакцию окружающих. Такая социальная стандартизация, имеющая своей психологической основой конформность, для людей более приемлема, чем толерантность. Существо единообразия сводится к требованию, которое невозможно убедительно опровергнуть: не противопоставляй себя другим людям, не создавай им проблем своим поведением, не причиняй вреда, вообще, не делай того, чего не хочешь себе. Очень понятно и справедливо, чего нельзя сказать о терпимости к отличному от общепринятого и в особенности к вызывающему поведению. Разве можно п о н я т ь и с о г л а с и т ь с я, что врага нужно любить, а ударившему тебя в правую щёку следует подставить и другую, но никак не давать ему сдачи? Такое самоуничижение можно только п р и н я т ь и з с м и р е н и я, из доверия Христу, призвавшему людей к непротивлению.
Безусловно, единообразие противно демократии, поскольку ограничивает свободу. Но это не его, а её беда. То, что в демократии "мало хорошего", признавали даже видные её адепты. Однако и такая оценка не отражает истинного положения. На самом деле демократии присуща в н у т р е н н я я п р о т и в о р е ч и в о с т ь. Например, свобода слова, важнейшее право человека в демократическом обществе, противоречит принципу подчинения меньшинства большинству, обеспечивающему саму практическую осуществимость демократии. Человек в этом обществе не лишается права публично высказывать своё мнение по любому вопросу, даже если решение по нему принято общим голосованием граждан. Хотя, казалось бы, раз вопрос решён, то он и закрыт, во всяком случае на какое-то время, пока, скажем, не выяснится ошибочность принятого решения или не возникнут новые обстоятельства, которым оно не удовлетворяет. В отсутствие указанных причин продолжение дискуссии теми, кто оказался в меньшинстве, следует рассматривать как неподчинение большинству, а их деятельность вразрез с принятым решением подрывной. Примером такого поведения может служить деятельность либерально-демократических сил в СССР после проведения в марте 1991-го года общесоюзного референдума, когда 76% голосовавших граждан Советского Союза высказалось за его сохранение, деятельность, приведшая к краху страны и к катастрофическим последствиям для громадных масс её населения. Это пример конструктивности и даже спасительности единомыслия и деструктивности, разрушительности разномыслия.
В постсоветской России небывалая свобода, открывшая новые возможности для разнообразия, привела в том числе и прежде всего к вспышке эпидемии потребительства. А скромность и воздержание, способные противостоять инфекции, оказались слабыми, т.к. их воспитанию не уделялось должного внимания. Наиболее отвратительные и даже дикие формы потребительство приняло у нового, раньше не существовавшего в стране класса,--предпринимателей, бизнесменов. Этот класс, который по замыслу идеологов рыночных реформ должен был стать локомотивом экономического развития страны, её возрождения, важным участником процесса создания благополучия общества, на деле оказался армией мародёров, вдобавок полностью лишённых чувства патриотизма. Российские предприниматели делали свой бизнес, присваивая куски бывшей общенародной собственности или обманывая и обирая доверчивых сограждан, после чего либо сразу перебирались на постоянное жительство в благополучную заграницу и забывали о Родине навсегда, либо подготавливали там себе место на будущее. В их среде такое поведение не считалось предосудительным, наоборот, чуть ли не доблестным, имея в виду, что его приверженцы в трудах и заботах действительно не знали покоя. В стремлении к сладкой жизни не отстала от новоявленных отечественных бизнесменов и значительная часть творческой элиты, светлые головы и таланты, видимо, забыв, что человек, ищущий, где лучше, уподобляется рыбе, не самому интеллектуальному земному существу. Даже укоряющие слова Главы государства, мол, не гоже бросать больную мать, не были услышаны неблагодарными сыновьями и дочерьми.
Перед Западом этот массовый исход бойких россиян из собственной страны тоже выглядел бесстыдством. Вместо того, чтобы созидать её и в ней, они уезжали "на готовенькое", не задумываясь, что тамошнее благополучие не с неба свалилось, за него европейцы и американцы заплатили высокую цену.
Новая система воспитания должна была возродить в россиянах совестливость и способность испытывать стыд. А также восстановить духовную связь с породившей их землёй, так чтобы для каждого, как для великого поэта, целый мир, кроме неё, был бы чужбиной.
Единообразие--старший брат равенства, которое тоже реально. Утверждение, что идеи социального равенства утопичны, ложно. Оно опровергается фактом существования юридических законов, т.е. общеобязательных правил, установленных самими людьми и у р а в н и в а ю щ и х их в правах, обязанностях и ответственности. Эти нормы и названы-то законами по аналогии с природными законами, в равенстве перед которыми всех людей никто не сомневается. Так что равенство не выдумка мечтателей-идеалистов, но один из основополагающих принципов устройства нашего мира. А то обстоятельство, что наибольших успехов достигли именно общества, где законы соблюдаются, где граждане законопослушны, убедительно доказывает его пользу. Что касается негативных моментов, в первую очередь иждивенчества, то не равенство их причина, а безнравственность. И с ней общество должно бороться, как оно борется с нарушением законов, но не отменяет их.
Да, это была самая трудная задача--улучшить породу россиян, изменив в ней соотношение естественного, природного и противоестественного, нравственного, утвердив главенство морали над целесообразностью, человеческого над просто живым. Безусловно, такая переделка возвысила человека, но одновременно создала угрозу выживанию народа в целом, поскольку ослабила действие генов, ответственных за самосохранение популяции. Народ при этом перестал быть человекоподобным сверхсуществом, хозяином составляющих его организм людей-клеток, каждая из которых ему подчинена и вместе с тем мало для него значит, превратившись в сообщество равноценных личностей, не имеющее дополнительной самостоятельной ценности.
В отношениях внутри общества такое положение проблем не создавало, но сделало его беззащитным перед странами, имевшими виды на территорию и богатства России. Ничего не поделаешь, здесь проявил себя закон природы, не знающей справедливости: выиграв в одном, обязательно проиграешь в другом. Страна благородных людей оказалась полем искусственно выведенных культурных растений в окружении выносливых, стойких и агрессивных детищ природной эволюции. К тому же запущенный механизм строгой нравственной самооценки собственных намерений, действий и их возможных последствий постепенно выработал отношение к репродуктивной функции человека как к аморальной, навязыванию жизни без согласия рождаемого, посягательству на его свободу. Это обусловило процесс неуклонного сокращения населения России, в чём не было ничего плохого с точки зрения отдельного человека. Наоборот, отказываясь заводить потомство, он снимал с себя принудительно возложенную на него ответственность, которую в принципе не способен нести,--ответственность за возможные страдания детей, если бы они появились и стали жить. Очень честное поведение. И ещё. Решалась, наконец, вековая проблема, чёткую формулировку которой дал великий Шекспир: человек живёт не потому, что ему нравится жизнь, а потому, что боится смерти.
"Кто бы согласился,
Кряхтя, под ношей жизненной плестись,
Когда бы неизвестность после смерти,
Боязнь страны, откуда ни один
Не возвращался, не склоняла воли.
Мириться лучше со знакомым злом,
Чем бегством к незнакомому стремиться!".
У неродившегося человека такого страха быть не могло, и это лишало жизнь возможности собирать свою непомерную дань с людей.
Ответственность человека за б л а г о п о л у ч и е общества, в котором он живёт, обусловлена членством в нём. Однако для его заботы о с о х р а н е н и и общества на все времена нет убедительных оснований. Житель многоквартирного дома должен заботиться о нём. Это и логично, и справедливо. Но разве он обязан заботиться о том, чтобы р а д и с о х р а н е н и я дома жильцы в нём не переводились?
Среди высказываний Черчилля есть такое: "Смерть одного человека--трагедия, смерть многих--статистика". Крайне цинично, что свойственно этому бесстыдному остроумцу. Но у данного высказывания есть и не циничный смысл. Смерть к а ж д о г о и з м н о г и х тоже трагедия и для него самого, и для его близких, а вот смерть группы дополнительного горя не вызывает. Умер ли наш близкий в одиночестве или вместе с другими, мы плачем только о нём. Общество всего лишь форма существования людей. И если это существование прекращается из-за отсутствия пополнения, то, действительно, никакой трагедии нет.
Итак, задуманное век назад дело было завершено. Вместе с тем полученный результат содержал неожиданное обстоятельство. Хотя, если вдуматься, необычного в этом не было. Например, писателями давно замечено, что книги в процессе написания вдруг начинают жить собственной жизнью и "ведут" за собой автора, подчиняя своей логике. Но явившаяся неожиданность не стала ещё одним несчастьем из ящика Пандоры. Никакого вреда гражданин России как индивид не понёс. Выбор "иметь или не иметь", как и средство его осуществления--"думайте сами, решайте сами"--у него сохранились. Он лишь освободился от обязанностей инвестировать в будущее общества и ковать "цепь поколений", обязанностей, исполнение которых ему самому ничего не давало. В отличие от "текущих" обязанностей, обеспечивающих благополучное существование общества "здесь и сейчас", а, значит, и гражданина в нём.
В таком случае будущее исчезновение России не должно было стать горем (кто о ней пожалеет, если никого не останется). Однако на время, пока она ещё сохранялась, ей требовался защитник, который обладал бы особенными возможностями, своего рода ангел-хранитель. До сих пор такой защитник у неё имелся, но вот теперь срок его миссии истекал. Проблему мог бы решить преемник, да как к этому отнесутся т а м?
***
Он посмотрел на часы, было далеко за полночь. Костёр догорал. Что ж, его самоотчёт закончен, можно и отдохнуть, соснуть немного. Но прежде надо было затушить тлеющие головни. Присыпав их песком и убедившись, что огонь не вспыхнет вновь, он улёгся на свой коврик. И тут набросились комары, которых словно и не было, пока горел костёр. Он никогда не мог заснуть, если хотя бы слышал их зудение, а потому, собираясь в это путешествие, взял с собой самодельный накомарник. Достав его из рюкзака и приладив на голове, надев кожаные перчатки, тем самым не оставив ни одного открытого участка тела, снова лёг на свою походную постель. Теперь маленькие, но злые враги были не страшны.
Проснулся, как от толчка. Сначала даже не понял, что спал. Вот вроде только тушил костёр и укрывался от комаров. Но, посмотрев на часы, убедился, что прошло больше трёх часов. Рассвет уже наступил, восточная часть неба, почти утратив алый цвет, налилась золотом. И тут он заметил, что с его пригорка место восхода солнца на горизонте, выделявшееся наиболее ярким свечением и ничем не загороженное, было видно в узком пространстве, буквально вертикальной щели между берегом Волги и островом, как в зрительную трубу, и располагалось не над сушей, а над водой. Будь пригорок чуть левее или правее, это место было бы закрыто. И только сегодня оно и точка восхода оказались в створе. Такое не могло быть случайностью. Он ощутил поднимающееся внутри радостное возбуждение. Хотя его глаза уже начали слезиться от яркого света, он не отводил их от слепящей точки горизонта, стараясь моргать реже и не пропустить мгновения чуда, которое--он был уверен, хотя и не догадывался, что это могло быть--должно было вот-вот произойти. И чудо случилось. В момент появления солнечного диска из-за горизонта точка восхода вдруг вспыхнула изумрудным светом. Зелёный луч! Редчайшее оптическое явление в атмосфере, к тому же обычно наблюдаемое над морской поверхностью. То, что оно произошло на реке, делало его ещё более уникальным. Несомненно, это был знак, и знак добрый--такая красота не могла быть ничем иным,--свидетельствовавший об одобрении идеи преемства защиты России. Теперь можно было возвращаться в Москву, где жил намеченный в преемники человек.
ГЛАВА 5
Потомков Элизабет он не упускал из виду все прошедшие годы. Сначала её единственного сына, потом ещё внука и внучку, теперь вот и правнуков. Он следил за их жизнью, не вмешиваясь в неё. Не из любопытства, а под действием какого-то поначалу неясного предчувствия, что так нужно. Но когда в очередной раз ему пришлось вразумлять самонадеянных политиков, чьи действия могли представлять угрозу для России, в голову пришла мысль о необходимости иметь преемника, который после него займёт место охранителя Родины. Вот тогда его интерес к потомкам давней соседки по московскому дому в Печатниковом переулке стал целенаправленным. Он выбрал старшего из правнуков, сорокатрёхлетнего Александра Михайловича Смирнова, художника, жившего в Москве. Свободная профессия кандидата, позволявшая ему, не вызывая ни у кого никаких подозрений, подолгу находиться в одиночестве и бесконтрольно уезжать в любое время, очень подходила для будущей миссии. Этому способствовали также бездетность и вдовство. Родители, брат, тётка и родственники по её линии жили не в Москве, так что и с их стороны постоянного присмотра можно было не опасаться. Идеальный вариант.
Привыкший не откладывать дела, решение о которых принял, он уже на следующий день после возвращения в Москву из поездки в места своего детства поехал к художнику в его мастерскую в Филях.
Москва XXII-го века, переставшая быть столицей России, как и задумал её Президент, возрождавший страну после катастрофы Советского Союза, была превращена из мегаполиса, чудовищного своими размерами и порождаемыми ими античеловеческими условиями жизни, в компактные городки на местах деревень, некогда располагавшихся вокруг столицы Руси. Пространства между ними вновь заняли смешанные леса. Широченные автострады, выглядевшие безобразными шрамами на лице земли, были заменены тонкими ниточками двухполосных дорог. Из урбанистического прошлого осталось только метро.
Население новой Москвы значительно сократилось. Прежде всего благодаря общей тенденции, обусловленной политикой государства по равномерному расселению граждан страны по территории. Поощрялись и стимулировались только переезды в ещё необжитые места. Приезжающие в существующие населённые пункты, в особенности с большим числом жителей, сталкивались с трудностями по части жилья и работы. Преимуществами в этом пользовалось местное население. Кроме того, россиянам с детства прививались чувство любви к месту, где они появились на свет, привязанность к нему, а также чувство долга, обязанности послужить своей малой родине. Где родился, там и пригодился. Все указанные обстоятельства вкупе с утратой Москвой статуса столицы, вызвали не только сокращение численности желающих поселиться в ней, но и отток большого числа бывших жителей.
Добравшись до Филей на метро, он с удовольствием прошёлся по улицам, давно забывшим многолюдство. А уж об "автомобильных пробках" даже речи не было. Значение этого выражения теперь мог объяснить далеко не каждый россиянин.
Мастерская художника располагалась на верхнем этаже небольшого трёхэтажного дома. Из-за широких и высоких окон сразу было понятно, что это нежилое помещение. Открывший дверь хозяин, ответив на приветствие, никаких вопросов не задал, предоставив гостю самому назвать себя и объяснить цель своего прихода. С этого и начался их разговор:
--Меня зовут Николай Иванович. А пришёл я к Вам, Александр Михайлович, с очень важным делом.
Художник, не выказав удивления по поводу такого заявления незнакомого человека, коротко ответил:
--Хорошо. Проходите, пожалуйста.
Он прошли через всю мастерскую в дальний её угол, где окно было наполовину занавешено полупрозрачной зелёной шторой. Несомненно, это было место отдыха. Здесь стоял небольшой круглый стол, диван и пара кресел. Приглашающим жестом хозяин предложил выбрать, где лучше устроиться. Вслед за гостем, выбравшим кресло, занял было другое, но потом спохватился:
--Что Вам предложить? Чай, кофе, сок или минеральную воду?
--Нет, спасибо. Ничего не надо.
--Хорошо.--И замолчал, опять ничего не спросив. Похоже, он был немногословен. И вряд ли по причине стеснительности. С чего бы зрелому мужчине у себя дома стесняться? Скорее, это свидетельствовало о глубине натуры, умении ценить слова и не тратить их попусту. Разговор продолжил гость:
--Моё имя ничего не может Вам сказать. Но, возможно, Вы слышали вот об этом человеке.--И тут перед ними возникла фигура Льва Толстого всё в том же обличье, в котором он был запечатлён на давней фотографии. Молчаливый художник оказался весьма сообразительным:
--Так Вы--"Волшебник"? Так, кажется, Вас называют?
--Да, но только здесь, у нас. В Америке меня называют Львом Толстым. Вы первый человек, видящий меня сразу в обоих моих образах, реальном и виртуальном. Ну вот, поскольку Вы теперь поняли, с кем имеете дело, мой двойник нам не нужен.--"Волшебник" тут же исчез.--Однако прежде, чем изложить суть того важного дела, которое меня к Вам привело, я хочу напомнить некоторые события далёкого прошлого. Их участниками были Ваши предки. Вы ведь знаете о моей способности подключаться к информационному полю Земли, копировать нужную информацию, чтобы потом просматривать её на обычном телевизоре?
--Да, я об этом слышал.
--Сейчас Вы увидите, как начиналась моя миссия. Тогда судьба и свела меня с Вашим прапрадедом Александром Васильевичем Смирновым, его сыном, Вашим прадедом Андреем Александровичем и невестой, а потом женой Андрея и Вашей прабабушкой Элизабет Кларен. С ней мы жили в одном доме в районе Сретенки и были в дружеских отношениях.
--Вы и в самом деле волшебник. Так сколько же Вам сейчас лет?
--Сто шестьдесят три. Как такое может быть, и почему я не выгляжу дряхлым, объяснять не буду. Это к нашему делу не относится.
То, что увидел правнук Элизабет и Андрея, читатель уже знает. Это были события и внезапной болезни, а потом чудесного выздоровления прапрадеда, и знакомства прадеда и прабабушки, и первого посещении ею загородного дома Смирновых, когда она познакомилась с будущей свекровью, а также история с захватом Элизабет фэбээровцами и её освобождением, вулканом Плоский Толбачик, ядерным взрывом в Вашингтоне и, наконец, последний разговор "Волшебника" с Элизабет.
Этот своеобразный сериал произвёл на потомка Смирновых-Кларен сильное впечатление. Несмотря на свою сдержанность, он был очень взволнован. И тем, что увидел прошлое, и тем, что именно увидел. Наверняка его волнение усиливалось ещё больше из-за непонимания цели необычной экскурсии. И тогда гость приступил к главному:
--Александр Михайлович! С того самого времени, некоторые события которого Вы сейчас увидели, я следил за Вашими предками, а потом и за Вами и другими ныне живущими членами вашего клана. Не вмешиваясь в их жизнь, просто наблюдая. Сначала без какой-либо цели, но и без праздного любопытства. Из-за симпатии к Вашей прабабушке считал и считаю всех вас не чужими для себя людьми. Однако недавно мне открылось, что это обстоятельство является не главной причиной такого интереса к вашей родне. Его мне в н у ш и л и.--Он со значением посмотрел на собеседника, словно спрашивая, понял ли тот, о чём идёт речь. Видимо, ответный взгляд Смирнова его удовлетворил, и он продолжил:
--И я понял, для чего это было сделано. Из потомков Элизабет Кларен должен быть выбран мой преемник. Тот, кто после меня станет гарантом безопасности нашей страны. Выбор пал на Вас. Я чувствую, что скоро мне надо будет уходить. И потому нашу встречу откладывать было нельзя. Вот почему я сейчас здесь.
Его слова не повергли Смирнова в панику. Он оказался достойным своей мужественной прабабушки. Ответил по существу:
--Вы передадите мне Ваши удивительные аппараты?
--Нет никаких аппаратов, но это не главный вопрос. Сначала скажите, Вы согласны, что такой, каким был я, охранитель нужен России?
--Абсолютно согласен. Зло в мире до сих пор не уничтожено. И нет никаких гарантий, что это когда-нибудь произойдёт. Враги у нас есть и будут в будущем.
--В таком случае согласны ли Вы возложить на себя миссию обеспечения безопасности нашей страны?
--Почёл бы за честь, если только смогу с нею справиться.
--Тогда всё в порядке. А те чудесные способности, которые позволят Вам исполнять свою миссию, есть у каждого человека, имеющего веру. Я Вас научу, как их активировать. Чтобы совершить даже самое с точки зрения обыденных представлений невероятное, нужно, во-первых, быть твёрдо уверенным, что задуманное правильно, справедливо--не смешивая справедливость с интересами--и совершенно необходимо--нельзя размениваться на пустяки--а, во-вторых, страстно этого пожелать. От ошибок Вас удержит внутренний голос, который всегда даёт оценку нашим намерениям. Просто его нужно слышать и слушаться. И ещё одно важное предупреждение. Никаких проверок эти способности не допускают. Их можно задействовать только сразу для настоящего дела. Вспомните, что произошло, когда Апостол Пётр п о п р о б о в а л пройти по воде.
--Но есть ли во мне вера?
--От рождения она даётся всем, но потом большинство людей её теряет, убивая совершаемым злом. Я хорошо изучил Вашу жизнь. В ней нет таких убийственных, вероломных поступков. Думаю, это не только Ваша собственная заслуга. Вас по жизни вело Провидение.
--И мне, как и Вам, предстоит сверхдолгая жизнь?
--Нет. И потому Вам придётся подыскать себе преемника раньше, чем пришлось мне. Вы почувствуете, когда такой момент наступит, и поймёте, кто этот человек.
--Скажите, а смогу я использовать свои новые чудесные возможности, чтобы узнать о событиях давнего прошлого, о которых сейчас нет точных сведений?
--Только если это потребуется для выполнения Вашей миссии. В иных случаях у Вас ничего не получится. Внутренний голос, о котором я Вам говорил, подобного рода попытки просто не санкционирует.
--А Вам приходилось "заглядывать" в историю?
--Приходилось, но во всех случаях это было действительно необходимо. Так, в самом начале моей деятельности, предлагая помощь Президенту страны, я продемонстрировал способность подключаться к информационному полю Земли на примере эпизода из его детства. В другой раз, когда потребовалось остановить мусульманский терроризм, я собрал самых авторитетных имамов всех направлений ислама и показал им, как зарождалась их религия. Они попросили не делать эти факты всеобщим достоянием, предпочтя сохранить статус-кво. Я пообещал, поставив условие, что они со своей стороны обеспечат реальный отказ от пропаганды экстремистских идей джихада и даже преследование за них. Что впредь эти идеи будут считаться искажениями миролюбивой религии, а название "неверными" приверженцев других религий уже никогда не станет означать врагов правоверных. Мы нашли компромисс. Сейчас, когда проблема враждебности ислама по отношению к остальному миру решена, "заглянуть" в его историю, как Вы сказали, уже и я не смогу. Думаю, это правильно. Не нужно людям только ради интереса копаться в прошлом.
На этом они расстались.
***
Теперь ему осталось сделать последнее дело, которое он задумал, будучи ещё обычным человеком. Но потом, уже обретя чудесные способности, решил его отложить, чтобы завершить им свою земную жизнь. И вот этот момент наступил. Приехав на Новодевичье кладбище, он прошёл к могиле первого Президента России. Мысли, возникшие у него при виде претенциозного памятника, были совсем иного рода, чем те, что посетили его на могиле американской девочки:
"Будь ты проклят, пошлый властолюбец! Ради удовлетворения своих непомерных амбиций ты обманул возлагавших на тебя надежды людей, вверг страну в хаос, нищету и унижение. Вовек не будет тебе прощения. Совершенно справедливо один умный и много пострадавший от таких, как ты, вершителей судеб человек1 назвал вас говном. И только изображение национального флага на твоей могиле мешает мне плюнуть на неё".
ЭПИЛОГ
Погожим вечером раннего бабьего лета во дворе дома, внешне стилизованного под городские жилые здания начала XX-го века--создающие впечатление массивности тёмно-красные стены, имитирующие старую кирпичную кладку, крыша, крытая как будто кровельным железом, арочные неширокие и высокие окна, карнизы и другие атрибуты, бывшие в ходу в то время, а позже объявленные архитектурными излишествами--на лавочке в тени могучей старой липы сидели два человека. Прямо над ними на толстом нижнем суку дерева примостилась дворовая кошка.
Одного из сидевших могли бы узнать знатоки старого кино, поразившись при этом: он был копия артист Басилашвили, живший более ста лет назад. Второй--пожилой мужчина, судя по его ответам на приветствия входивших и выходивших из дома людей, был одним из здешних жильцов.
--Итак, Вы вернулись туда, где всё и началось?
--Да вот, не удержался, уступил своей слабости. Здесь хоть эта липа помнит меня. Я с ней, бывает, разговариваю, вспоминая прошлое. Слушатель она благодарный. И вот ещё одна моя подружка,--указывает на лежащую кошку, как будто прислушивающуюся к разговору.
--Между прочим, она прямой потомок той вашей дворовой мурки, что жила здесь, когда Вы писали свой роман.
--В самом деле? Приятный сюрприз. С её прапра--уж не знаю сколько раз--бабушкой мы тоже дружили... Но что это я разболтался? У Вас, надо думать, время дорого и появились Вы не случайно. Пришло моё время?
--Да, Вам пора.
--Я готов. Что от меня требуется?
--Вам ничего особенного делать не нужно. Вы ведь обычно по вечерам смотрите телевизор?
--Конечно. Интересно же, как живёт изменившийся при моём участии мир.
--Ну вот, и сегодня сделайте так же, только не выключайте телевизор перед тем как лечь спать.
--Понимаю. Чтобы соседи обратили внимание и поскорее хватились меня.
--Вы правильно поняли. А о самом переходе из вашего мира в наш не беспокойтесь. Всё произойдёт, когда Вы уснёте, и совершенно незаметно. Но перед этим Вы увидите сон.
--Какой сон? Зачем?
--Т а к н а д о. Не нами решено, тем более ничего неприятного при этом Вас не ждёт. Всё, прощайте.--И, осмотревшись по сторонам и убедившись, что поблизости больше никого нет, не стал утруждать себя ходьбой, а просто исчез.
Кошка на дереве словно ждала этого момента. Спрыгнула на спинку лавки, потом на землю и уселась напротив человека, явно чего-то от него ожидая. Он же, задумавшись, не обратил на неё внимания, и тогда она негромко мяукнула. Очнувшись, он спохватился:
--Прости, забылся. Сейчас мы тебя покормим.--Достал из лежавшего рядом с ним на лавке пакета небольшую бутылочку с молоком и блюдце. Налил молока и поставил блюдце перед кошкой.--Ешь и давай прощаться. Прародительнице, если встречу её там, привет от тебя передать?
Окончившая лакать молоко кошка, казалось, внимательно его слушает, глядя прямо в глаза. Потом подошла и потёрлась о его ноги.
--Стало быть, передать. Хорошо, обещаю.--Встал, поднял с земли блюдце, положил обратно в пакет. Отошёл на несколько шагов, повернулся и оглядел липу.
--Какая же ты красавица, липа вековая. Оставайся такой подольше.--И как отрезал: исчезла расслабленность в лице и фигуре. Твёрдо ступая, пошёл к дому.
***
Это было состояние радости, какой он никогда раньше не испытывал. Не то чтобы великой или хотя бы просто большой, но какой-то уверенной, не отравленной страхом, что она кончится.
И был Голос:
--Я хочу сообщить тебе о том, что ожидает твою душу после смерти тела. Люди ошибаются, считая, будто на небесах только два места для их душ: рай и ад. Есть ещё одно, для добродетельных, но не приемлющих смирение. Рая они не достойны, а ада не заслуживают. Ты как раз из таких. Вот туда твоя душа и будет определена.
--Спасибо. Это хорошая весть.
--А ещё Я хочу наградить тебя. Ты постоянно вспоминаешь свою прошлую жизнь, тоскуешь по ней. Потому твоей душе будет дана возможность в любое время переноситься в прошлое и вселяться в тебя тамошнего. И она, теперешняя твоя душа, оставаясь самой собой, сможет чувствовать и ощущать то же, что и душа тогдашняя, при этом никак себя не обнаруживая, не говоря уже о том, чтобы вмешиваться в прошлую жизнь. История не должна быть изменена.
--Понимаю, Брэдбери на примере своей знаменитой бабочки хорошо нам это объяснил... У меня нет слов, Господи, чтобы выразить Тебе мою благодарность. О такой возможности я даже мечтать не мог.
...Знойным летним днём в конце июля он, двенадцатилетний, едет по полю с отцом на бортовой машине--так, по-отцовски, он называет грузовик--к работающему вдали окутанному облаком пыли самоходному комбайну. Начало уборочной. Как он теперь знает, в их местности в это время пшеница ещё не полностью созревает, её черёд придёт в августе, ячмень же по возвышенным местам уже поспел. Его скосили несколько дней назад, и теперь комбайны подбирают и обмолачивают просохшие валки. Это называется раздельным комбайнированием. А есть прямое комбайнирование, когда хлеб косят и сразу обмолачивают. Надо же, оказывается, хлебом называют не только буханки и караваи. Ещё он теперь может и по колосу, и по зерну отличить пшеницу от ячменя и знает, что такое в комбайне бункер, копнитель, мотовило, хейдер, шнек, гидравлика. Будет чем похвастать перед ребятами в школе.
Они с отцом возят ячмень с поля, от комбайнов, на совхозный ток. И он в машине не просто пассажир. У него есть дело--разравнивать зерно по кузову, а затем укрывать его специальным брезентовым покрывалом--пологом, чтобы при езде оно не выдувалось встречным ветром. Но главное ждёт его на току, когда с разрешения отца он отгонит (какое чудесное слово, не то что "отъехать") машину после разгрузки на край тока, чтобы освободить место другим машинам. Всего-то десяток метров, но в это время он в кабине один и всё делает сам: включает зажигание, заводит мотор, нажимает педали сцепления, газа и тормоза, переключает скорости (ох, не забыть бы вначале отпустить ручной тормоз, как, стыдно вспоминать, бывало). Совсем не то же, что просто рулить на прямой дороге, когда отец сидит рядом. Но, конечно, и рулить ему нравится.
Сегодня они работают в Купино, значит вечером по дороге домой будут проезжать мимо Пулькиной гривы и Ильменя--большого лугового озера. Отец обещал завернуть туда ненадолго. Вот было бы здорово. Купаться он любит, хотя, если честно, воды побаивается, потому что плавать до сих пор не научился. А может, потому и не научился, что робеет перед водой. Но всё равно, и у берега поплескаться тоже хорошо. Вот сколько радостей ему нынче предстоит. Да ещё дома будут пироги и его любимые плюшки: ведь мама вчера вечером затеяла тесто.
...Его взрослая душа, временно покинувшая небесную обитель, перенёсшаяся на полтора века назад и вселившаяся в мальчишеское тело, вполне в нём уместившись и нисколько не потеснив себя же детскую, замирала от счастья. И это было не только то же самое счастье--радость от всего окружающего, происходящего и предстоящего,--которое переживала сейчас и её соседка. Было ещё доселе неизведанное, недоступное человеку счастье вновь видеть живыми дорогих людей, счастье любви к ним, какой не могло быть раньше, до их потери, и, наконец, счастье от сознания возможности возвращаться в это счастье, когда захочешь. Да, в своей первооснове такое счастье было лишь повторением пройденного, однако ни на что другое его менять не хотелось.
ЧИСТОСЕРДЕЧНОЕ ПРИЗНАНИЕ
(Послесловие автора)
В предисловии я объяснил цель этой книги--изложить свои представления о правильном устройстве жизни и возможных, по этим же представлениям, средствах его достижения. А теперь хочу открыть мотивы, побудившие меня взяться за такое не обещающее успех, имея в виду в том числе мой непрофессионализм в литературе, дело.
Стремление к самовыражению хотя и присутствовало в них, однако играло незначительную роль. Уж коли не смог выразить себя в молодости и зрелости, то смешно надеяться исправить положение под конец жизни. Поезд ушёл.
Желание потрудиться для будущего благополучия своей страны тоже не было определяющим. Я не очень верю, будто людей на самом деле, а не на словах, может заботить отдалённое время, до которого они не доживут. По-моему, максимум, что они должны делать для него, это не вредить, удерживаясь от соблазнительных, но не необходимых поступков, если те чреваты опасными пусть и отсроченными последствиями. По крайней мере у меня именно такое отношение к будущему. Поступаться ради потомков чем-нибудь действительно нужным мне самому я не хочу. Мою позицию легко понять: жизнь всех ныне живущих людей нисколько не менее ценна, чем жизнь будущих поколений.
Нет, главным моим мотивом был протест против чужой злой воли, даже если это--сама судьба. Вместе с тем ясное понимание катастрофичности того, что называют современным прогрессом, и обусловленного им безумного образа жизни цивилизованного общества совмещается во мне с осознанием собственного бессилия что-либо изменить к лучшему или хотя бы замедлить гибельный процесс. Повторяю, не ради спасения потомков (если их, как мотыльков, влечёт пламя костра, то и пускай сгорят, вольному--воля), а исключительно ради удовлетворения собственного чувства непокорности.
Мне вспоминается одна из повергающих в отчаяние безысходностью повестей В. Быкова.2 Это история о судьбе нашего небольшого диверсионного отряда, посланного в немецкий тыл. Не по вине его бойцов, а по воле обстоятельств, выполнить задание отряду не удалось. Он был уничтожен. Последним погиб главный герой, который, умирая, страстно желал только одного, чтобы успеть нанести урон врагу--какой удастся, пусть самый ничтожный. Или хотя бы выказать своё стремление сделать это. Прошептать из последних сил, что он не тварь дрожащая. Ему доставляли мучения не боль от ран и не ужас перед близкой смертью, а страх у й т и н е з а м е т н о.
Я нахожусь в таком же положении. У меня лишь одна возможность: сказать--без всякой надежды быть услышанным--о своей ненависти к теперешним законодателям жизни, определяющим её ценности и правила, и презрении к послушному им большинству, одурманенному наркотиком потребления, балдеющему от всё новых и новых яств, приготовляемых пошедшим в разнос прогрессом. Но и от этой малости я не отказываюсь.
Признаюсь и в своём неверии, что даже чудо, о котором рассказано в моём романе, смогло бы спасти русский народ. Лёгкость, с какой русские люди готовы отказаться от родного языка, культуры, обычаев и традиций, вообще от исконного образа и уклада жизни и даже от самой Родины, погубит нас как отдельный этнос. Мы просто не замечаем, что утрачиваем собственную идентичность.3 Вот тому примеры.
Нынешний Президент, лучший правитель страны за всю историю, в отличие от своих предшественников думающий не только о великой России, но и о её строителях, включая разнорабочих, человек, в патриотизме которого невозможно усомниться, показывая счёт на пальцах, делает это не по-русски, загибая их, начиная с мизинца, а по-немецки, разгибая и начиная с большого, как его учили в разведшколе.
В своём позорном холопском стремлении походить на европейских и американских господ мы всё чаще предпочитаем традиционное уважительное именование человека по имени и отчеству именованию по имени и фамилии.