Никогда не знаешь, как и чем обернется следующая минута жизни. Можно что-то планировать, предполагать. Зачастую, эти планы и предположения непременно воплощаются, реализуются в жизни. Но иногда, случается то, чего совсем не ждешь. Бывает и так...
Тем вечером, открывая страницу сайта, куда в последнее время заходила изредка, но сегодня пришла с определенной целью, не знала, что пробьет такая дрожь.
А вроде бы с чего? Обычная фотография. Старый, черно-белый снимок. Четверка парней запечатлелась на приморском бульваре. За спиной прогулочный теплоход. Красочные флажки которого радостно развевает теплый ветерок, предвещая запоминающуюся прогулку. С ветерком!
Снимку по меньшей мере тридцать лет. Возраст зрелого человека. Но вновь удивляешься, как нежданно, негаданно память проявляет во всех красках, запахах, ощущениях напрочь забытое и, казалось, безвозвратно утраченное.
1980-й...
Первый слева... Как же я его люблю! Люблю, несмотря на эти очки. Люблю, несмотря на левый пробор. Когда мне нравится, если направо...
Это меня он заставляет гладить свои ненавистные брюки через влажную марлю. Совершенно не слыша возражений и мольбы: "Я же не уме-е-ю! Девочки не гладят такие большие брюки!" Это я пыхчу с утюгом, не зная, как их сложить. И они мне кажутся безразмерными... И ведь не складываются, как положено! Это мне утюг шипит в лицо. Это я задыхаюсь от горячего пара. Чтобы услышать потом:
- Ну кто так гладит!!!
- А что не так?
- Стрелка должна быть одна. А у тебя их сколько?
- Вот и не буду больше гладить! Сам иди и гладь! Свои паршивые брюки!
- Ка-а-ки-и-е?!
- Ну вот эти...серые.
- То-то же! Ну, ладно тебе, Натульчик... Ну, в последний раз...
Ну, поумоляй, поумоляй еще чуть-чуть... И я соглашусь.
- Честное слово в последний раз?
- Честное слово.
А сам смеется. Потому что у нас каждый раз бывает последним. А я верю. Я верю и ворчливо удаляюсь на кухню. Добиваться одной стрелки и вновь глотать горячий пар от этой противной марлечки.
Это меня он заставляет прострачивать вытачки на своих ненавистных рубашках. И я строчу безропотно, и я кручу ручку старой бабушкиной швейной машинки. И бежит ровная строчка. Начинаем, закругляем, заканчиваем. Секундное дело! Но самое неприятное: с двух сторон завязать узелочки, чтобы не разошлось. А разве всегда охота? И вскоре:
- Натульчик, мне уходить, а там опять распоролось. Будь другом, прострочи, а?
И как же приятно в этот момент отнекиваться, а потом сделать большое одолжение, согласившись...
И как же приятно в этот момент недоуменно проворчать:
- Не понимаю, почему они у тебя постоянно распарываются?!
- Не знаю, наверное, нитки плохие...
Это меня он заставляет чистить свои ненавистные туфли. А потом еще проверяет: прошлась ли я после кремовой щетки еще и пушистой.
Я чищу безропотно и жду Артура. Он всегда заходит за ним. Когда придет Артур, я нажалуюсь от души! Артур на год старше Миши. А меня на одиннадцать лет.
Артур сутулится. Но у меня складывается ощущение, что это он ко мне так склоняется, проявляет участие. И понимает, всё понимает.
- Э-э-э... Не стыдно э тебе? Ты зачем э ее заставляешь? Она маленькая э еще.
- Э-э-э! Мозги э ты делаешь, Артур! А она по шее сейчас у меня за ябедничество получит!
- Миша, нельзя э так.
- Если бы ты имел такой рак мозгов, какой я имею каждый день, по-другому бы говорил!
Артур удивленно смотрит на меня, я на него. Мы одновременно качаем головами, понимая, что с Мишей что-то не так. Но что поделаешь... Кому-то он друг, кому-то брат. Ничего не поделаешь. Будем соглашаться и терпеть.
Артур некрасивый. Я его стесняюсь. А он стесняется своей ранней лысины. Говорит, что это после армии такое случилось. И все истории, что он мне рассказывает голосом слегка завывающим, из тех времен, когда он был с волосами. Рассказывая, он торопится, новое слово нагоняет предыдущее, мало что возможно понять. А если нервничает или радуется, в уголках губ собирается слюнка.
...Это со мной Артур ездит каждый день к маме в больницу, когда Миша навсегда уедет из города.
А на утро в классе вопросы:
- Это твой жених?!!
- Да вы что!!! Ненормальные что ли?!!
...Это мы с Артуром каждый день ездим к Валерику в больницу, когда того пырнут ножом. А всем скажут, что срочно вырезали аппендицит.
А его красивая жена будет смеяться и предлагать всем кефир. Кефир кислый, его невозможно пить. Но мы пьем и хвалим.
Это единственная еда, которую разрешают Валерику.
- Господи, он и так худющий, - говорит мама, отчего-то сильно разволновавшаяся от моего рассказа "как там было и что", - куда ему еще кефир!
А пока мы еще в больнице, и я смотрю на красивую жену Валерика и не понимаю: чему она так радуется? Может быть тому, что Валерика завтра выписывают домой?
Рядом крутится их красивая дочка. А крошечный сынок уже сам держит чашку и тоже пьет кефир. Да так аппетитно, что я отхлебываю глоток... Чтобы потом лет тридцать больше не пить.
На обратном пути, по большому секрету Артур доверяет мне тайну. Я слушаю, замираю сердцем и обещаю никогда и никому не говорить. И слово своё держу. Вот, разве что только сейчас...
- А он хоть знал эту девушку?
- Откуда э знал...
- А если бы его убили?!
- Такой да он, не смог да мимо пройти... ...Не, я не...я бы убежал...клянусь мамой!
Потом мы всю обратную дорогу молчим. Не знаю, о чем думал Артур. Я же думала... Нет, не о трусости его, а о недалекости. Вот кто бы в таком сознался? А еще, перед глазами тоненький мальчик с горячими от счастья глазами, красивая девочка с тугими папиными кудрями и заливающаяся смехом полная женщина. Круглое счастье худющего Валерика, которое он чуть-чуть не оставил без себя.
На снимке он четвертый. Он много всех старше.
Валерик отрастил длинный ноготь на мизинце. Бережет, гордится им невозможно. На указательном же, постоянно прокручивает внушительную связку ключей. Ключи бренчат, действуют на нервы. Валерик цыкает зубом, отчего уголок губы приподнимается, как у верблюда. В словах все гласные протяжные В этой компании и по жизни Валерик сам произвел и назначил себя в короли. Худой, прозрачный, но спина всегда ровная, грудь вперед. Вспыхивает, как спичка, и сразу рвется в бой. Когда же спокоен, глаза, как у стеснительной девушки, прикрыты длиннющими ресницами.
Это он научил меня блатным словам на армянском. Сказал: в жизни пригодится.
Вот мы и пикируемся ими при всех и смеемся только вдвоем. Никто не понимает. Только один Артур, случись он рядом, краснеет и опускает голову. В этот момент он ничего не слышит.
Ариф... Сын цеховика.
Об этом говорилось шепотом.
В нём была какая-то развязность, которую сегодня можно назвать уверенностью в себе. Негромкий голос с насмешкой, ленцой. Джинсы, рубашки не на пуговицах, а заклепках, замшевые пиджаки разной гаммы, золотые часы, болтающиеся на запястье, печатка. И всегда, даже дома, - темные очки.
Ариф дарил мне календарики. И как-то их собралось столько, что я невольно превратилась в коллекционера. Еще одно новое слово, впечатление от этого человека. И невольное, не свое, увлечение.
Ариф бывал у нас часто, сидел на диване, улыбался. А потом приходить перестал. Никто не объяснил где он, а я отчего-то не решалась спрашивать...
Это потом узнала, что в одно время в городе на цеховиков начались гонения, сопровождаемые большими неприятностями. Вплоть до расстрела.
Родственник одного из расстрелянных долгое время работал у нас на предприятии механиком, пока не умер сам. Гонений на него не было, так как все понимали, что бедных не пускали там даже на порог.
...Летом 1983-го у нас гости из Кишинева. Взрослая тётенька с...
Для начала о ней.
В прошлом году мы в последний раз отдыхали в Пущей Водице. Там Миша с ней и познакомился. Пригласил в гости. Тётенька приехала сама и привезла с собой невест. Одну для Миши, вторую для Артура.
Но в аэропорту произошло удивительное. Наша невеста в жизни оказалась не совсем той, какой запечатлела её фотография.
Фотография месяца два назад прилетела в конверте.
Поле, цветы, девушка. Девушка в легком сарафане, вытянув вперед руки, бежит навстречу. Светлая копна вьющихся волос красиво разметалась от ветра. Красавица. Правда, бежит издалека, и потому лицо особо не разглядывается, как ни смотри. Но какие сомнения! Некрасивая так не побежит.
- Как думаешь, симпатичная?
- Да-а-а-а...
Все мы, домашние, какое-то время подержали фотографию в руках, полюбовались и вернули довольному жениху. То, что Миша теперь жених, сомнений не оставалось. Да он сам как-то разом переменился. Сидел с загадочным лицом, на котором поигрывала блуждающая улыбка. Тайком рассматривал фотографию. Будто нельзя в открытую. Это удивляло. И потому, однажды, застав его за поспешным упрятыванием фотографии, вроде как не смотрел, я не выдержала и спросила:
- Ты влюбился?
- Отстань.
- Ты влюбился!
И ушла. Потому что он ничего не сказал, лишь пристальнее, и больше не скрываясь, уставился в фотографию. Улыбку же, которой он ей улыбался, и подавно невозможно было перенести.
Жених! Понятно же, что влюбился! Лучше бы смотрел тайком...
В тот день девушка на фотографии мне нравилась уже не особенно.
Но время шло, и неприятность та или забылась, или взяло верх смирение, или хвастовство перед подружками: "Смотрите, какая у нас невеста!" окончательно заживило ранку. Так что, их возвращения из аэропорта я ждала с диким нетерпением! А когда они приехали, по лицу Миши я поняла, что что-то пошло не так. Да, обидно...
Обидно было и невесте.
Она при мне, с дрожанием в голосе, сказала тетушке:
- Да чего там думать, не понравилась я ему.
Сказала и стала невестой Артура. Тому она сразу понравилась!
В этой ненароком случившейся путанице невест, Мише ничего не оставалось, как начать ухаживание за Артуровой.
- А то неудобно как-то перед девушкой... Приехала, а Артур у нее на глазах смотри что творит...
А, ну да, ну да... Артур творит.
...Так вот, у нас вторую неделю такие вот интересные гости. Тетушка, Нина и Аурика.
Днем я остаюсь с ними одна, и ничегошеньки не понимаю из того, что они говорят... А говорят они на молдавском. По эмоциям, голосам, а иногда и гримасам, я понимаю, что не раз что-то малоприятное сказали о ком-то из нас... Неприятная обстановка... И чтобы хоть как-то её разредить...
- Вы знаете, - говорю я, обращаясь к тетушке, - вы все так интересно говорите, говорите, как птички чирикаете. А я слушаю и ни слова не понимаю.
Потом я засмеялась, рассчитывая, что они поддержат меня в веселье. У тетушки вытянулось лицо, но в ответ ни слова. Правда, Аурика сразу же выпроводила меня в коридор и там сказала:
- Я подумать не могла, что у Миши такая невоспитанная сестра. Ты знаешь, что нельзя передразнивать чужой язык? Это нетактично.
Скорей бы вечер... Время до его наступления я провела, сидя в своей комнате и носа не высовывая, вся в думах, волнении и стыде перед людьми.
А ведь я могла сказать, но не сказала Аурике, что она похожа на мышку. А Нина без наклеенных ресниц, и не Нина будто... А... А еще, это из-за них Миша куда-то безвозвратно запрятал мой удивительной красоты сарафан с купоном... И я ведь слова никому не сказала!
...Валерик поманил меня пальцем.
- Дай кастрюлю. Только большую и с крышкой.
- Зачем это?
- Надо. Иди, иди скорей.
Когда Валерик разговаривал со мной, у него напрочь терялся акцент и приблатненные манеры.
Я стояла, как истукан.
- У вас что, большой кастрюли нет?
- Есть.
- Так неси давай. Только тихо, чтобы никто не видел.
Закралась нехорошая мысль. Он затевает что-то плохое.
- Я не могу без мамы дать кастрюлю. Я ей должна сказать.
- Да ну тебя... Так никакого сюрприза не получится...
И я, скребя сердце, согласилась. Пришла на кухню, присела к шкафу и принялась в нем греметь, выуживая самую дальнюю, самую большую кастрюлю.
- Ты что делаешь? - спросила мама.
- ...да кто её так далеко сунул?!
- Ты что делаешь?
- Кастрюлю беру. Для Валерика. Для сюрприза.
- А, ну-ка, положи обратно! Не нужны нам никакие сюрпризы!
И я вернулась к нему без кастрюли. Он посмотрел мне в глаза, которые хотелось прятать, ни о чем не спросил и, воодушевляя меня, сказал:
- Ничего! Там дадут!
Валерик ушел и пропал на час. Все недоумевали, задавали вопросы. Мне... И только я начала считать себя виноватой по причине того, что не смогла добыть ему кастрюлю, а он вдруг на это обиделся, как Валерик пришел.
Довольный, улыбающийся, он держал перед собой громадную кастрюлю.
Ах, вот ему какая была нужна! Ну да, такой у нас в жизни и не было...
А когда все учуяли, какой из-под крышки разносится аромат...я решила, что хорошо, что и не было!
В этой громадной, бездонной кастрюле оказался самый вкусный на свете шашлык! Действительно, сюрприз!
...После больницы Валерик спешно взялся за ремонт квартиры. Сам выложил кафель, настелил паркет, как-то изумительно оформил стены в комнатах, поставил железную дверь. Последнее показалось особой диковинкой.
Неделю он принимал гостей, показывал квартиру, что своими руками превратил в игрушку. В такой жить - не нарадуешься.
А потом неожиданно для всех засобирался в Армению. Мало кто тогда понял его порыв, а главное, как можно оставить такую квартиру...
Никто тогда не понимал, что можно, оказывается, делать не для себя, а для продажи.
Наступало время новых пониманий и осмыслений.
Следы Валерика и его семьи потерялись. Лишь много-много позднее пришла весточка, что Валерика больше нет, его убили в драке. В события он категорически отказался идти воевать. Кому-то такой поступок пришлого короля, должно быть, не понравился.
Давно пережитое. Теперь это история.
Черно-белая фотография. Приморский бульвар. Четверка дружных парней. И легкий теплоход, который каждого из них довез до острова Наргин.
![Бульвар [Уланова]](/img/u/ulanowa_n_w/fotografiya/mishafr.jpg)