Ещё как случаются! Да, да, и в наш век, когда межпланетные станции бороздят бескрайние космические просторы, а скажем, Сан-Франциско еще ближе, чем деревня Рябинкино, до которой пилить на электричке два часа, происходят чудеса. О таком чуде я и хочу поведать любознательному читателю.
Не так давно, всего лишь каких-то десять-пятнадцать лет назад, на излете перестройки, в провинциальном городе N. жил-был простой советский служащий Иван Афанасьевич Патрикеев. Как-то, придя вечером домой, Иван Афанасьевич, по своей любимой привычке, опустил ноги в таз с горячей водой и, поставив от себя справа тарелку с пельменями, включил телевизор. То время было временем сплошных новостей. А главным героем этих беспрерывных новостей был Михаил Сергеевич Горбачев. Неудивительно потому, что включив телевизор, Патрикеев увидел пятнистую лысину Горбачева. Скажем по секрету, что Иван Афанасьевич включил телевизор вовсе не затем, чтобы лицезреть политиков; заветной его мечтой была передача "На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы"; однако вместо космонавтов по всем программам выступал Михаил Сергеевич. Иван Афанасьевич, по-утиному крякнув (что предвещало перемену его настроения в худшую сторону), выключил голубой ящик и прошелся по комнате.
Через пять минут он вновь включил телевизор: на экране безраздельно господствовал Горбачев.
Иван Афанасьевич проделал операцию повтроного включения в третий раз: опять тот же самый Михаил Сергеевич обещал что-то "углубить".
- Вот шельма! - вперившись в горбачевское пятно на лысине, произнес Патрикеев... и тут, как по мановению волшебной палочки, Горбачев исчез, и на экране показался снимок планеты Венера образца 1985 года.
Следующим утром, идя на работу, Иван Афанасьевич, по обыкновению взглянул на стенд членов ЦК КПСС... и обомлел: на портретной лысине Горбачева отсутствовало пятно! То самое, из-за которого он назвал Михаила Сергеевича, Генерального Секретаря Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, шельмой!
Иван Афанасьевич почувствовал неясную тревогу.
- Гражданин! - на него строго смотрел постовой милиционер, - предъявите документы.
Милицейское обращение повергло Патрикеева в смятение: еще бы! Ведь он 25 лет ходил по одной и той же улице и впервые в жизни услышал подобную строгость! Достав трясущимися руками паспорт, он спросил:
- А в чем, собственно, дело?
- Вы утреннюю газету получали?
- Какую? Свет Октября?
- Да!
- Она у вас с собой?
- Да.
- Прочтите последнюю страницу. Только тихо.
Иван Афанасьевич открыл страницу провинциальных поэтов и стал читать:
В Провинции - пусто.
В Столице - густо.
От желающих стать поэтами.
Они ежедневно блюют
словесными котлетами.
Обсосанные слова - не халва.
Обслюнявленные буквы -
Не слаще брюквы.
Но ими-то и создается канва.
Ложного поэто-канона.
И тогда появляется
Авось и Юнона.
Если твоя совесть -
Как слинявшее горбачёвское пятно:
Иди к лже-поэтам.
Им дано
Всё превращать в дерьмо.
Но если ты
В перо вливаешь не морковь,
Но кровь -
Беги от них.
И хоть на этом пути
Медали
ты получишь едва ли -
Зато себе не изменишь.
И в провинциальном пенале
Наконец-то поверишь:
Поэт - он всегда один.
Только тогда он себе господин.
- Вот то-то и оно... - загадочно произнес милиционер.
- Товарищ милиционер, а что случилось?
- Говорят, вчера с лысины Горбачева сбежало пятно, - прошептал Патрикееву милиционер на ухо. - В этом пятне - его совесть. Так что государство находится в опасности.
- А, понятно, - отозвался Иван Афанасьевич, хотя ему было ровным счетом ничего не понятно.
Раскланявшись с милиционером, Иван Афанасьевич отправился своей дорогой, но и здесь его ждала странная неприятность - один из двух незнакомых ему молодых людей, стоявших у дверей родного Патрикееву НИИ, нарочито громко сказал, глядя в сторону нашего героя:
- Бывают же эдакие шельмецы! Украдет пятно, сделает невинную морду...
- Да, да! - поддержал его другой. - А оно у него в кармане шевелится.
Тут как назло в кармане Патрикеева что-то зашевелилось...
Иван Афанасьевич быстро прошмыгнул сквозь проходную и занял свое рабочее место.
Ровно в 10 утра его вызвал к себе директор НИИ. Это случилось впервые за последние пятнадцать лет работы Ивана Афанасьевича в стенах научного учреждения.
Трясясь, как осиновый лист под ноябрьским ветром, он вошел и увидел высокого статного мужчину.
- Здравствуйте, здравствуйте! - директор вышел из-за стола и подал руку Патрикееву. - Кажется, у вас трое детей?
У нашего героя было двое детей, но ему показалось неудобным стеснять своего начальника подобной мелочью, и он угодливо согласился:
- Да, да, конечно...
- Я решил повысить Вам зарплату на три рубля, - директор покровительственно хлопнул Ивана Афанасьевича по плечу, от чего тот впал в состояние литературных героев XIX столетия.
- Что вы-с, сударь-с, я недостоин-с.
- Не стоит благодарности, - директор задумчиво прошелся вдоль стола. - Я вас вызвал еще и по другому поводу ("сейчас уволит", - подумал Патрикеев). Вы пользуетесь определенным авторитетом среди сослуживцев. Я прошу Вас пресекать любые разговоры о якобе сбежавшем горбачевском пятне. Знаете, среди населения может начаться паника... Исчезнут соль, спички... Понимаете?
Патрикеев согласно кивнул, хотя ровным счетом опять ничего не понял.
Вернувшись с работы домой, Иван Афанасьевич хотел достать парочку творожных кренделей, но вместо них вытащил горбачевское пятно. Пятно было похоже на рыжую подошву и пахло французским парфюмом. Он быстро, чтобы не видела жена, спрятал его под подушку.
Ночью ему не спалось.
"А вдруг за мной придут? Как в 37-ом? И что тогда? Двадцать лет без права переписки? А формулировка: "За кражу чужой совести?" - эта мысль докучливым часовым не отпускала его едва ли не до самого утра. Лишь перед рассветом он забылся.
На следующее утро он отнес пятно старьевщику Марку Соломоновичу, жившему на соседней улице.
Тот, попробовав пятно на зуб, сказал:
- Никуда не годится. Не возьму. Даже даром.
- Но почему? - спросил Иван Афанасьевич.
- Оно просроченное. Поверь мне, старому еврею.
Выйдя из лавки старьевщика, Патрикеев сел на трамвай.
"Что делать-то, а?" - он попытался незаметно наклеить пятно на сидевшего перед ним лысого пассажира, но пятно, соскользнув вниз, комком грязи упало на пол.
- Совести у вас нет, гражданин! - строго сказала Ивану Афанасьевичу кондуктор, подавая ему пятно. - А если совести нет, её и в фартук не спрячешь.
В этот день наш герой, впервые за многие годы, не вышел на работу.
После обеда он попытался спрятать пятно в карман жениного фартука...
Перед сном к нему подошла заплаканная жена.
- Вот как вы все меня любите, - сквозь всхлипы сказала она, протянув ему пятно, - даже в мой фартук какую-то дрянь засунули.
- Лизонька, пойми меня, это не дрянь, а самое настоящее пятно Генерального секретаря ЦК КПСС, его можно сказать, со... - его тираду прервала пощечина.
Очередную ночь Иван Афанасьевич впервые за много лет провел один.
"Что же делать-то, а?" - не мог он сомкнуть глаз, и вдруг его осенило: "Эврика!"
И впрямь, как это он сразу не вспомнил? Тут он стал цитировать известное стихотворение оппозиции: "Горбачев под фартуком масонским уносил план расчлененья Третьего из Римов". В самом деле! От пятна можно избавиться, если спрятать его под масонский фартук!
Но где он может его достать? У масонов? Но есть ли они вообще? Тем более в провинциальном захолустье? Сама мысль об этом показалась ему нелепой.
И все же Иван Афанасьевич нашел выход из положения: ночью он, положив в карманы кухонного фартука циркуль и молоток, накрыл им пятно...
А утром с облегчением услышал голос жены:
- Куда делся мой фартук?
Предчувствуя полную победу, Патрикеев включил телевизор... усталый, но довольный Горбачев опять был с пятном на голове!
На этом наша история заканчивается.
Теперь, надеюсь, вы не станете отрицать наличие чудес в современном мире.
Куда же в действительности делся фартук, так и осталось невыясненным.