Я волком бы
выгрыз
бюрократизм.
К мандатам
почтения нету.
К любым
чертям с матерями
катись
любая...
Владимир Маяковский
Проржавленный и замученый трамвай N 1024 имени В. Маяковского стоял на углу Декабристов и Защука. Трамвай ждал, когда его машинистка, тетя Зина, закончит препираться с необхватной торговкой, пытающейся впиндюрить той недощипаного синенького петушка.
- На хую я вертела эту синею птицу! - вопила тетя Зина и поглядывала в свой пустой открытый трамвай.
- Та ты понюхай его, понюхай, - торговка трясла за крыльце съежившийся трупик.
Две очаровательные дамы предпенсионного возраста - одна маленькая, пухленькая, румяная, с какбыкожаной коричневой сумочкой на круглом боку, вторая высокая, худая, с прелестным длинным носом, облаченная в тканевой черный плащ, в цвет бейсболку с готишной зонт-тростью под мышкой - не торопясь и не обращая внимания на ругань машинистки и торговки, поднимались в трамвай. Поднявшись, дамы прошли на заднюю площадку и присели на соседние места.
Перед дамами появился небольшой синий крокодил. Развалившись сразу на двух сидениях, крокодил свесил ноги и оперся на непропорционально огромный толстый хвост. Рядом с ним образовались вдруг несколько десятков книг. Некоторые были погрызены. Ещё валялись корешки и отдельные листочки со следами зубов.
Пухленькая дама удивленно подняла брови. Другая дама, вглядываясь в крокодила, легким движением насадила очки поглубже на переносицу.
- Дарья Вадимовна! Нунифигасе! Сидит, подлюка! Синяя. Ты смотри!
- Ммм, да, Лесь. Сидит, - Дарья Вадимовна повела носом в сторону крокодила, - книги жрёт, очевидно. Смотрю, некоторые так, покусает и выплюнет, а некоторые прямо жрёт.
Крокодил оторвал лист какой-то книги и запихнул себе в пасть. Немного пожевав, отрыгнул и пробасил:
- Эй!
Товарищ!
Бога хорони смело!
Нам до него никакого дела!
Нам против Солнца!
Завтра воевать!
Смелее товарищ!
Ипать-копать!
После декламации он нахально подмигнул Дарье Вадимовне.
- Маяковского что ли хомячишь? - спросила пухленькая дама, которая Леся.
Все наши стихи -
подобны мусору!
Их возьми за уши -
выбрось.
Будем читать Маяковского!
При луне!
Ночью!
Главное скрытность!
Крокодила пёрло. Он пошарудил под какой-то книгой и достал грубо сделанную дешевую трубку. Набил её стрёмной травой и, рыгнув огнём из ноздрей, задымил.
- Совсем стыд потеряли, - заявила прелестно румяная Леся, - уже в трамвае курят.
- Да-а-а, - протянул крокодил. Затянувшись трубкой, пропустил кольцо дыма через пять предыдущих. - Да-а-а. Маяковский - это сила! Ух! Торкает-то как!
- А почему именно Маяковский, - поинтересовалась Дарья Вадимовна, - а не, например, Пушкин?
- Ну, Пушкиным я уже впечатлился, - синий махнул башкой на шесть корешков, что лежали на полу трамвая. - Вся подписка! Хорош. Хорош! Пушкин - это моё всё! И первое, и второе, - крокодил снова затянулся, - и компот! Особенно Евгений Онегин! И Лермонтов хорош, но уже не всё. А вот современное как-то не то.
- Современное это - что?
- Ну, вот Никонов, я его пожевал, и как-то все так поплыло, и как-то так пиздЕть захотелось... жуть, жуть. А, еще е-эс Соя погрыз, ва-аще никак. Эта соевая поэзия без вкуса и запаха. Не то, не то. - От досады, что 'не то', крокодил с отвращение сплюнул на пол трамвая, аккурат под ноги Дарьи Вадимовны.
- Кошмар, - повторила Дарья Вадимовна. Она встала, взяла у синего книгу и оторвала страницу. Запихнув её в рот, пожевала, проглотила и подняв глаза прочла:
Что вы родные?
Вы печалитесь?
Что-то у вас не так?
Да вы охренели!
К такой-то матери!
Я посылаю вас!
Что вы стонете, что вы плачете?
Вам ли слезу натужно давить?
Вы,
под этим небом,
нихрена не знаете!
Вам,
под этим солнцем стоит радоваться!
И честно, искренне любить!
Слышали -
Про Херасиму, про Нагасаки,
Про Холокост, ужас войны?
А вашему унылому,
ноющему сознанию
Необходимо выписать жесткой пизды!
Что голубки -
Пригорюнились сцуки?
Ноете падлы от жирных тортов?
Смотреть на меня!
И завидуйте!
Я самый счастливый из ваших врагов!
Когда Дарья Вадимовна только начала читать стих синего крокодила немного задергало. После он весь затрясся, начал неадекватно хватать воздух пастью и шипеть, как недосломанный жесткий диск. Затем крокодил начал плавиться, как пластилин на солнце, растекаясь по полу трамвая синим, красным, зеленым, расползаясь на стены, на потолок.
Стих был прочтен, а трамвай начал походить на что-то из сна Джона Леннона.
- Эге-ге-гей, - воскликнула еще более разрумяненная Леся.