Мостик соединял не два берега, а два участка дна безымянной речушки. Из-за недавних дождей речка вышла за положенные ей пределы.
На новом берегу кто-то бросил две доски: одну поперек тропинки совсем рядом с границей воды, а вторую - на нее таким манером, чтобы другим концом она ложилась на мостик.
Доска пружинила и раскачивалась под ногами, недовольно хлюпала грязной водой. Часть давно срубленной сосны, она казалась живой, ворчливо поскрипывающей и нервно подергивающейся под ногами незнакомцев.
Кусты крапивы и ежевики по бокам от тропинки недвусмысленно предлагали рассчитывать исключительно на собственные силы и чувство равновесия. А крупные золотистые головки лютиков, совсем недурно устроившихся на речной отмели, наоборот, подбадривали и призывали быть смелей.
Мостик из выбеленных дождями и солнцем досок наваливался неширокой грудью на четыре бревна-ножки, уходящих в глубь темной воды. Руки мостика, которым положено было касаться сухой безопасной земли, увязли в земле мокрой, скрытой слоем воды и плавающих растений. Конструкция мостика не деревенская, а какая-то парковая: выгнутый дугой с ажурными ненадежными перилами. Должно быть, в тот день он чувствовал себя несколько странно в роли не главного героя переправы, а всего лишь промежуточного звена между досками с одной стороны и половинкой колоды - с другой.
От потрескавшихся досок поднималось тепло. Запах пересушенного дерева мешался с сыростью воды. Перила ласково шершавились под ладонью. Ширина мостика такова, что двоим на нем тесно, если идти рядом, а одному - вольготно, удобно шагать, придерживаясь перил обеими руками. К перилам, как к спасательному кругу, льнули тонкие веточки ивы - дети того неразумного отростка, что укрепился под одним из бревен опоры.
В воздухе над мостиком носились стрекозы. Они "приземлялись" на прогретые солнцем перила и замирали. В такие моменты их крылья становились совершенно невидимы. Лишь найдя подходящий угол, можно было рассмотреть прозрачные, поблескивающие прожилками пропеллеры-крылья этих стремительных вертолетчиков
Под мостиком плыли, никуда не уплывая, стебли и листья каких-то долгих водных растений. Легко покачивались валики камышей. Желтые цветы кувшинок в окружении зеленых сердец своих поклонников притаились у самого дальнего и самого недоступного участка берега. За камышами толпились ивы вперемежку с ольхой и калиной. Их тесный строй не пропускал к речушке ни одной тропинки кроме той, что вела к мостику.
Пышные важные облака запутались в толчее из листьев и стеблей - настоящих и отраженных. Облака, утыканные палочками тростника, походили на сахарное мороженое, вкусное и необъятное.
Мешанина отражений и подлинников тихонько взволновалась, переливается, перекатывается от одного берега к другому - то остатки шумных волн, поднятых промчавшейся по озеру моторкой, проникли в речушку. Ведь мостик устроен у впадения речки в озеро.
Шуршащая тростниковая ширма отгораживает скромную речку от жадных взглядов заезжих рыбаков, которым уже мало огромного озера с его бесчисленными островами и плесами.
Ольха с противоположного берега любезно протягивает ветки, они помогут удержаться на скользкой поверхности вдавленного в грязь бревна. Бревно упирается в продолжение тропинки.
Через деревню, по опушке леса, мимо монастыря, на открытый берег озера.
Там нет кустарника, нет строений, а есть чистый песок, окаймленный густой, но короткой травой. Участок, где можно посидеть на временном причале из доски и камня, где можно беспрепятственно войти в воду, не опасаясь запутаться в корнях или наступить на спрятавшийся под ними осколок.
Там, где уже собрались роскошные многослойные облака - предвестники завтрашнего дождя. Еще немного - они порозовеют, смущаясь под нескромными прикосновениями последних лучей заходящего солнца. Потом побагровеют, покроются золотом, возбудившись от жарких ласк, и медленно остывая от пылкого багрянца до ночной синевы, застынут над озером, удивляясь и любуясь на себя в стеклянную гладь.
Ради этого вот багрового облачного румянца, запечатленного спокойной безразличной водой, я и иду сейчас через мостик, придерживая бьющий по ребрам тяжелый фотоаппарат.
Схожу с мостика и оглядываюсь. Горбатая серая спинка, терпеливо сносящая выпадающие на ее долю беды в виде приливов, отливов, солнца, дождя, ветра и неутомимых пешеходов, смотрится одновременно уютно и жалко.
Глядя на мостик над безымянной речкой, хочется сочинить сказку.
Мол, жил да был, молодец. Ловил молодец рыбку в маленькой речке, подошла старушка, попросила о чем-то. Посмеялся над ней молодец, отказался выполнить запрошенное. Обиделась старушка, что была, между прочим, настоящей ведьмой, превратила молодца в сухой неуклюжий мостик. Чтобы прогибался он под чужими ногами, чтобы дрожал на ветру и трещал от холода.
Старушек, знаете ли, лучше уважать, - они бывают очень вредными, осуждают не конкретного молодого человека по делам его, а все поколение по делам конкретного молодого человека.
Так и стоит с тех пор мостик, судорожно за берега цепляется. Днем и ночью стонет раскаявшийся молодец, молит избавить от мук, но некому расколдовать его - старушки-ведьмы теперь другими дорогами ходят или вообще в город перебрались.