Лис встал, и подошёл к трюмо. Чашечки с ложечками в трюмо жалобно позвякивали - тяжёл стал зимний. Лис походил бы на булыжник, когда не лапы и хвост.
- М-многовато кушаем. - подумал он, неодобрительно глядя в зеркало. То провисло под его отражением. Опасливо, он вбил в зеркало гвоздь и только тогда уже потер щеку с заскрипевшими усами.
Усы были белые, крепкие, и, в отличие от толстяка, легко высовывались из норы. Лис даже отпускал их на волю:
- Походите-ка, поразведывайте.
И те уходили в пыли, под солнце, постепенно теряясь в зеленеющей молодой весной траве.
Сначала исчезали до пояса, а там и с головой. Некоторые повязывались бабьей красной косынкой. Так было красиво: красное на белом. Потом возврашались, неся в зубах кролика или ястреба. И тогда кушали, урча и вздрагивая в ответственных местах. Съевши, били в ладошки, умильно склоняя голову набок.
Ах ты ж мой хороший! Откушал, откушал!
Зевнув, уходили в нору.
...Шевелились на толстом сене. Засыпа-а-а-али. Посапывая. Во сне повизгивая.
.
.
.
Круглую крышу норы берут не с наскоку. Круглую крышу, чей снег едва подпотел под солнышком, а сам толст и кряжист, берут, подойдя и топчась, и бессильно махая лапой. А после отходят понуро, поскольку, мыслимое ли дело: круглая крыша норы! Но, поев, возвращаются - надо, что ж.
Но и тогда ни с места, потому как снег холоден и кряжист, а ты без шубы с валенками.
Хотя, какая шуба? Свою носи.
Хотя, валенки, честно, не помешали б.
Но пора лезть, и, с чувством, будто тебя разбивают на миллион хрустальных осколков (не врать, так почти бесчувственно), засовываешь левую голую лапу в снежную стену, и опершись больной правой, вда-авливаешься туда весь, чувствуя, как ледяная крупа колется и сквозь подшёрсток. И, упираешься задними, лезешь, и, поворотя нос, не глядя, переваливаешь эту тоску, будто по бронированной, у крокодила, гребнистой спине.
Под лапами скользит.
- Зачем, Лис? - не скажет. Лезет на круглое, пуфф-пуфф, задыхаясь, в снег. Упорно работает, на рыжей спине отчётливо ходят лопатки. Вот, извиваясь, ныряет в снег и уже наполовину пролез... Ещё ныряет и - две трети... И вот, впереди уже только купол, где живут вздохи, холод, мокрые подмышки лап с ухом, что забил снег.
А лезть надо, как рыбе - плыть, как жабе ходить степенно, с портфелем, по берегам камышьих, бескрайних болот. И Лис лезет, промахивается мимо вершины, на той стороне поворачивается назад, как ручей, протекает в снегу, как поезд проезжает в снегу, кладя уши вбок, свернув хвост в кольцо.
Географический центр крыши норы - говорит он вслух. Геогра... - тут в рот попадает снег. - ...Достигнут.
Миг не отмечен ни флагом, ни синим шариком в небе. Одно только Солнце вверху. И можно просто стоять, утоптав и раздвинув снег, а можно медленно приподняться на подрагивающих уже ногах в нараспашку раскиданную под небесами свободу, в простор над бесконечным белым, - уже не метрвенным, - но словно взявшимся с краю тоненькой кисеёй жизни горизонтом.
Кись-кись-кись, кисея!
Тихо в ответ. Только дальние блёстки под солнцем. Молчат, но есть.
- Жи-изнь! - орёт толстый рыжий, до пояса встав из снега.
- Жи-изнь!
.
.
.
ПАСЮКИ
Под глубоким снегом бегаю серые пасюки. Ходы-ходы-ходы под снежным покровом, избы и кладовые, капканцы, огурчики и погребцы, и, сойдясь на развилке, они шепчутся, переходя на английский.
Или иврит?
Вверху снег.
И крысы едят-едят-едят, вставая сапожками на резные стульчики поглядеть в ротную стереотрубу, или во взблёскивающие в ледяном насту бинокли, жуют, не снимая маленьких, движущихся от жевания рогатых касок. У пасюков планы:
1. Связать Лиса.
2. Прогнать Лиса.
3. Сжевать Лиса.
...Четвёртый, пятый и шестой план в разработке, а вот седьмой в инстанции, и, говорят, что вот тот уже - да! Он наконец. Уж этот-то... Потому пасюки шепчут, теснятся, взблёскивают, жуя-жуя-жуя...
...Слов Лис не разбирает. Ленив и толст, он высунулся из норы в бугре, заполнил вход, да так и стоит. Или лежит? Вход кругл, кругл и Лис. Голову свесил, глаза закрыл, недвижен.
Солнце медленно водит лапой по рыжей шкуре, ероша, шкурой шурша. От лопаток, мимо ушей и - до - глааззз. От глазика вверх-вверх, мимо ушей и - до - ло-па-ток. Солнцу бы самому сесть в круглой норе, глаза прикрыв. А ручки свеся, ладонями, их тыльной стороной к земле, пальцы вверх. И если коричневый палый лист под косточкой безымянного займётся вдруг, задымит, - удивлённо поднять бровь:
- Гляди-ка! Уж когда и забыло...
Да норы Солнцу нет, вот, только гладить Лиса, а тот полуспит, гад. Голову свесил, глаза закрыл, затылку теплым-тепло.
Крикни ему:
- Па-сю-ки! - не шелОхнётся. В норе, небось, пока вход соломой заткнёшь, надышишь, поуспокоишься - полночи долой. Иной раз и валерьянка без пользы, а тут, едва тёплые пальцы Солнца до головы, бух - и сон.
- Бух и слон. - шепчет Лис. Слон медленно вплывает в сон с правого уголка глаза. Серый хобот, мягкие ноги, ноги морщинистые, хвост... И опять; хобот, хобот, тепло. Дышит слон в сон теплом.
И Лис спит. Круглый, под Солнцем, в круглой норе.
Да, и что-то там пасюки...
Умрн
.
.
.
.
(стану извещать в коммах, по мере пополнения файла)