...Пилили, растаскивали, умоляли опомниться, а их не стало в миг, когда коснулись к ним.
Он взял её и носил, забывчиво перекладывая из кармана в карман. Ей только не нравилось лежать с ключами.
Она взяла его, дала ум, сменила кровь, отшлифовала, закалила. Вложила в капкан и спряталась поодаль: рыдать и ждать.
Он взял её ночью, под утро ушёл, чтобы потом обжить коврик под её дверью.
Она взяла его и сварила из него суп.
Она пустила его лишь в кухню покормить, а он ест и ест тридцать лет.
Он умер, и тогда она собрала в шкафу его стираные носки, бельё, старый свитер, его чёртовы книжки, разбросанные по дому, разные тапки, увязала в простынку и - следом.
Он приносил в дом камешки, голодных кошек, и светлячка. Она гладила бельё и пела. Потом они умерли. В один день. Бог одним именем позвал их.
У ней, у дуры, мужчин-то не было, кроме него. Тот, идиот, такой же. Вот так и прожили, как нелюди, вдвоём всю жизнь.
Она любила его. Всю жизнь до капельки, до самой смерти и потом, а он только потом, аж там, узнал. А ведь дога-адывался...
Она не любила его и он врылся в землю и ел землю, рот набивал и ел, ел ...
Она взяла его и приклеила под воротник ему жвачку.
Она взяла его, сшила элегатную сумку - с туалетиком, комнаткой, ванночкой, свет... - и носит. У него и живут.
Он взял её и аккуратно-аккуратно, изумительно ловко связал. Полюбовался, ушёл и забыл. Минул год - она не развязывается, ждёт.
Она любила его во сне и наяву. Он - только во сне, и тогда она не проснулась.
Он, по-жизни, простофиля. Она, ну выбрала же, дура-дурой. И, - счастье!