Щеглу    


  
  Серый слон на траве, и крахмальный жасмин,
  что за мягкое ухо засунул вожак,
  говорят, что мы спим, 
  если очень хотим,
  если надо, - когда поперёк и не так
  пробирается жизнь не по дням, а ко дну.
  Если стопы, упрямо, в одну, 
  а глаза 
  возвращаются снова, туда, где уснул,
  (лучше бы утонул, да вот смазал). 
  Слизал
  эту долгую ночь вместо дней
  у кого? 
  Как проснуться ли, вынырнуть тут
  поскорей
  на траве мировой, по горлО, гробово 
  эти сны со слоном, как вода или клей,
  где я мухой прилип, 
  языком, 
  - пересох. Посох нужен,
  да сон: вырезать не с руки.
  По песку бы уйти - налипает песок,
  по воде - не Иисус (а ведь были деньки!)
  А ведь, если припомнить...
  Да, странно сказать,
  даже чудо бывало!
  Какую весну
  забываю, пытаюсь, сшиваю глаза,
  - не смотрели б! Но надо, устали - войну
  разливать по поверхности чашек,
  столов, 
  по ладоням и лысинкам, по зеркалам,
  на которых (пожалуй, не надо слонов),
  и приходят коровы...
  То новый Сезам 
  отмыкает обычный наборчик чудес:
  вот пластмассовый кубик судьбы, 
  вот барбос, 
  для охраны. 
  - Он плюшевый! - кто-то сказал,
  и исчез, 
  сострадая.
  Наверное, это Христос.
  Он, конечно же Бог, - остальные молчат.
  наблюдая, как длинные гвозди, палач,
  забивает в ладони. Негромко стуча.
  - Мякоть.
  ...Ладно.
  Всё - сон. Несерьёз
  и не плачь.
  Да, не плачь, а терпи. Это не навсегда.
  Мы когда-то проснёмся, поди, не сурки,
  Добегает до нор снеговая вода
  и встаём. 
  ...У иных, вместо влаги, - гудки.
  Это вечный Шопен, подметает асфальт
  рыжим визгом надраенной меди,
  - старик, 
  уступает дорогу. И едет 
  назад
  В сны, к слонам.
  И жасмину. 
  Один, как привык.
  

Умрн