То, чем я с вами поделюсь в этих скромных записках, произошло много лет назад в моей жизни, и, казалось бы, больше не может оказывать на неё серьёзного влияния. Тем не менее, я уже вторую или третью неделю нормально не сплю, почти не ем и много курю, хотя полгода назад давал себе обещание покончить с этой гнусной привычкой, и у меня это поначалу хорошо получалось. Я испытываю панический ужас от сложившихся в цельное панно тусклых воспоминаний из детства, изначально представлявших собой обыкновенные обрывки где-то на стыке сновидений и детского восприятия реальности. В один миг я осознал, на каком лезвии бритвы находился в тот миг, и сколько важнейших событий в дальнейшей моей жизни произошло из-за одного случайно брошенного слова, а точнее - имени.
Окружающие люди совсем не обратили никакого внимания на перемены в моём поведении. Июль, сильнейшая жара за последние сто-двести лет; сонное, вялое состояние практически всех моих друзей и коллег в попытках укрыться от дьявольского зноя и угнетающей духоты под кондиционерами. И я, признаться, вёл обыкновенный образ жизни: просыпался, ходил на работу, а вечером возвращался домой, попутно заглядывая в супермаркет.
Ужас объял меня в том месте, где я его совсем не ждал: в библиотеке, которую я посещаю по субботам уже несколько лет: казалось бы, как в этом спокойном, тихом месте может овладеть рассудком что-либо отличное от умиротворённой жажды знаний? А всему виной одна книга: бестиарий славянской мифологии. Мне неловко даже рассказывать об этом, так как где это видано, чтобы взрослый, бородатый мужик в два метра ростом испугался чего-то из разряда детских страшилок? Но сверхъестественное - на то и сверхъестественное, что сначала ты скептически относишься к сглазу, порче, привидениям, гоблинам и прочей нечисти, а затем, рассматривая наполовину выцветшую фотокарточку, замечаешь странную фигуру за чьей-то спиной. Или видишь, выходя глубокой ночью на балкон с сигаретой, как посреди обезлюдевшей улицы бесшумно танцует какая-то женщина в шляпе. Или экран монитора внезапно начинает показывать страшную морду, и всё это сопровождается резкими ксилофонно-металлорежущими звуками.
Ох, как бы я хотел, чтобы это ужасное воспоминание вновь разлетелось на обрывки и растворилось в пепле небытия! Почему я выбрал именно эту книгу для чтения, а не сборник шахматных миниатюр, средневековый учебник алхимии, или хотя бы слабенькие рассказы о чумном докторе, белом порошке или царстве членистоногих под земной корой? Как же горько вспоминать естественнонаучные постулаты, гласящие, что не всякая реакция и не всякое событие обратимы...
В нынешнем обществе принято раздавать советы и предложения посетить психотерапевта, когда тебе сложно справиться с какой-либо трудной ситуацией, и я рассматриваю этот вариант как возможный для себя, но знакомый хороший специалист, два года назад вытащивший меня из затяжной депрессии после смерти моей невесты, сейчас отдыхает с семьёй где-то на Майорке. Я помню одно упражнение, где нужно было всё оставшееся невысказанным изложить на листе бумаги, а затем сжечь. Не уверен, помог ли мне этот способ справиться с душевней тяжестью, или нет; наверное, я тогда отвлёкся, скорее, на обгоревшую руку, так как держал листок не снизу вверх, а сверху вниз, и языки пламени почти мгновенно впились в мою ладонь. Попробую повторить этот способ и сейчас, надеясь хотя бы уснуть прямо за столом с карандашом в руке от бессилия.
...Когда я был маленький, я никому и никогда не рассказывал про свои сны, тем более, про их содержание. Моя мать устроила истерику на весь дом после того, как я в четырёхлетнем или пятилетнем возрасте спокойно и мирно заявил, что мне приснилась мумия. На самом деле, как я понял спустя несколько лет, это была не мумия, а, скорее, парящая по небу над нашим двором ведьма без метлы. Это меня подставил стоявший рядом со мной и моим папой сосед-колясочник, который почему-то сказал мне, что это мумия. Не важно, в общем, что это было; объективным последствием стал запрет на компьютерные игры и интересные книжки с картинками, а также я лет до четырнадцати всегда держал палец на кнопке переключения канала на передачу с животными и рефлекторно нажимал её, когда кто-то из домашних заходил в комнату или заглядывал в приоткрытую дверь. Так вот, меня сильно впечатлил один сон в шестилетнем возрасте в доме моей старшей двоюродной сестры. Сама по себе история о том, как я оказался в этом доме, уже представляла собой завитушку на запутанном клубке, но я попытаюсь всё разложить как можно понятнее.
Однажды осенью мама уехала в другой город к своей маме (то есть, моей бабушке), чтобы помочь с какой-то юридической сделкой, а мы с отцом направились её встречать и забирать обратно домой несколько дней спустя. Папа захотел сделать ей сюрприз, но он, поскольку никогда на тот момент не предпринимал самостоятельных иногородних поездок, ошибочно рассчитал время, и мы с ним очутились поздней ночью в упомянутом городе, хотя собирались прибыть туда хотя бы в светлое время суток. Гостиницы бронировать он тоже не умел, но так оказалось, что молодые годы отец тоже провёл в этом городе, и здесь до сих пор жила его племянница, то есть, моя двоюродная сестра. В свое время он помогал тётушке нянчить её и моего двоюродного брата, и счастливым случайным образом у отца в связке всё ещё сохранился ключ от сестринской квартиры. Естественно, мы направились именно туда. Ключ был действительно очень кстати, ведь сестра работала ночами неизвестно где, а мобильных телефонов в то время ещё не было. Так мы и оказались некоторое время спустя у неё дома, и отец первым же делом уложил меня в старую скрипящую кровать, ссылаясь на недетское время, и прикрыл дверь. Мне в те годы было трудно засыпать одному, но папа заверил меня, что скоро вернётся, а пока что я буду спокойно засыпать, как подобает примерному мальчику, и сон мой будут охранять потёртые советские игрушки. Обняв большого зайца и зажав одноглазого серого мышонка под локтем, я устроился поудобнее и уснул.
Не помню, отчего я проснулся через некоторое время: мне не хотелось пить и не было жарко под одеялом, я просто лежал на спине и глядел в незанавешенное окно, за которым когтистыми пальцами качались от ветра тополиные ветки. За ними по безмолвному небу проплывали тощие облака, и иногда пролетали взъерошенные листья. Тут я обратил внимание, что из-под одной из веток выглядывает чья-то голова, причём я наблюдал один только мрачный силуэт; нельзя было увидать лица, или хотя бы огоньков глаз. Голова напомнила мне про героя какого-то американского мультика с запрещённого, шуршащего помехами телеканала. Я решил, что, наверное, сплю, поэтому бояться и звать папу (который так и не пришёл) было не нужно. Голова сначала неподвижно находилась на ветке, после чего стала медленно подниматься, а затем на стекле появились две чёрные ладошки с растопыренными пальцами. Я продолжал с интересом смотреть и подумал, что это, наверное, не герой из мультфильма, а гном, потому что руки были весьма маленькими. Я в этом убедился, когда смог разглядеть всё его тело, тонкое, худое (видимо, на подобную комплекцию мне намекали, говоря, что я плохо ем), только гном передвигался на четвереньках, потому что ноги его не могли держать (возможно, отдавил их себе мешком золота), да и руки он передвигал так, словно они были ватными и неживыми. Этот гном точно был волшебником, так как в один миг он без единого звука, легко и непринуждённо просочился сквозь оконную двухстекольную раму. Что-то волочилось по подоконнику из-под его живота, и я принял это за резинку, которую кто-то много и непослушно вытягивал из пижамных штанов.
Существо, извиваясь червём, переползло с подоконника на мою постель, и до моих ушей донеслись тихие, жалобные всхлипы. У меня не было и мысли, что этот человечек может причинить мне вред, наоборот, мне хотелось пожалеть это бедное существо.
- Ты кто? - спросил я.
Ответа не последовало, и чёрный гном, не двигаясь, застыл у меня в ногах.
- Сейчас холодно, папа не разрешает мне раскрываться. Подойди поближе, я тебя не трону, не бойся!
Человечек ещё некоторое время неподвижно посидел, а затем медленно вытянулся и снова пополз ко мне. Я увидел длинные грязные ногти на пальцах его ватных рук:
- Мама говорит, ногти надо стричь.
При слове "мама" он замер и издал глухой рычащий звук вперемешку с продолжавшимися всхлипами. Мне это было знакомо, ведь я плакал точно так же в те моменты, когда не хотел, чтобы меня кто-нибудь услышал.
- Ты где так ударился? Тебя обидел большой монстр? - удивлённо спросил я, округлив глаза, когда на проступавшем в лунном свете лице я увидал запёкшиеся багровые пятна.
- Давай я разбужу папу, тебе больно, - и только я занёс руку, чтобы раскрыть шерстяное одеяло, как существо пробормотало, проглатывая звуки:
- Как... меня... зовут?... - и продолжил всхлипывать.
И этот единственный вопрос от него меня в тот момент действительно озадачил, ведь я не мог разбудить папу и сказать, что у меня в кровати сидит гном - он не поверит. И в самом деле, кто этот человечек?
Я только сейчас могу представить, в какой смертельной опасности находился, совсем не ведая этого. Светлая детская наивность спасла меня. Я подумал, что это домовой, который неаккуратно постригался, и поэтому поранился. А руки и ноги он отлежал где-то под кроватью, из-за чего и не смог держать ножницы. Бабушка и тётя рассказывали мне, что в старых домах живут домовые, и это точно он! А ещё мне говорили, что с ножницами нужно обращаться аккуратно, и в тот момент я понял, почему.
- Кузя! - вырвалось у меня. - Я сейчас скажу папе, что к нам пришёл Кузя!
- Ку... Зя... - еле-еле процедил он. - Ку... Зя. Кузя, - домовой повторял это имя снова и снова, которое, наверное, забыл. Может быть, он ещё и сильно ударился головой? Интересно, а у папы есть анальгин, ведь его обычно всегда мама и бабушка мне давали...
Но только я вскочил с кровати и подбежал к дверной ручке, как мне почему-то захотелось ещё раз взглянуть на домового, но моя постель оказалась пустой.
Кузя исчез.
Дальше я не помню, что происходило ночью, но наутро папа был недоволен, потому что, по его словам, я испачкал всю кровать и подоконник старой красной гуашью, которую я нашёл где-то в тумбочке.
Потом я осознал, что об этой нашей поездке родители не хотят ничего говорить, словно её и не было. И мы больше никогда не возвращались в ту квартиру, хотя в том городе бывали неоднократно. Самым странным для меня оставался тот факт, что в дальнейшем никто и никогда не упоминал мою старшую сестру, и даже папа на мои расспросы всё время повторял, что у него был только племянник, а племянницы не было. Это говорила и тётя, пока была жива.
Эта история могла остаться захороненной под кубометрами временной пыли, если бы не книга, а точнее - не её отдельные страницы, прочитанные мной в библиотеке. Когда я возвращался домой на метро, будто молния резко осветила фрагменты детских воспоминаний и сплавила их в единую картину. Я лёг очень поздно и успел поспать, максимум, часа два, за которые успел посмотреть короткий, но весьма яркий и значимый сон.
В окружении крестов и гранитных плит я старательно раскапывал какую-то могилу. Я не помню, что за имя и даты жизни были написаны, но грунт был таким податливым, словно тело закопали максимум день или два назад. Вскоре из-под земли, когда я чуть ли с головой укрылся в яме, выглянули обломки дешёвой гробовой крышки. Отбросив лопату, я стал разгребать комки земли руками, и тут между двумя кусками дерева появился обтянутый кожей женский скелет. Больше всего мне запомнилось его неаккуратно зашитое черными нитками горло.
Жуткая догадка пронзила меня, и я вскочил в холодном поту в пять часов утра воскресенья. Это была моя двоюродная сестра, её подобие лица, которое отложилось в моей памяти ещё в детстве, когда я лазил по старым фотоальбомам. И я осознал, почему существо из детства не передвигалось на ногах. Я даже боюсь представить, что я ошибочно принял в темноте за руки и ноги, и из-под живота волочилась отнюдь не верёвка. И это был вообще не домовой.
Это был игоша.
И теперь мне стало ясно, почему с тех времён никто никогда не говорил со мной о двоюродной сестре, ведь незачем примерному мальчику знать о негодном поступке своей родственности, за который, по всей видимости, её настигло возмездие.
И пусть же никто из них не узнает, что мы с отцом остались живы лишь по той причине, что ночная тварь напомнила мне домового, потому что я прямо сейчас сожгу это письмо и отпущу всю эту мрачную историю.