Иван шёл взглянуть на свою землю в последний раз. Час назад в сельсовете он отдал её скопом вместе с домом, инструментом и двумя лошадьми за сущие копейки. Покупатели на бесценок нашлись сразу, а он зарабатывал на севере долгих пять лет, экономя и отказывая себе во всём.
И не его вина, что всё так получилось. Благодаря громадному росту и гигантской силе, он поднимал урожай, почти не утруждая лошадей, без расходов на солярку и аренду трактора. Продал дешевле, чем соседи фермеры из-за чего и случился первый конфликт. Поначалу ему посоветовали хорошую цену, с огромной нормой прибыли и всякими накладными, но он отказался. Потом много чего было: в него стреляли, пробовали совершить наезд, поджигали, но так у них ничего и не получилось. Поджигателей он лично высек розгами, успев затоптать огонь, пуля застряла в войлочной толстой куртке, ну а наезд может и удался бы, будь это обыкновенный человек. Ну, или хотя бы сели на броневик, а не на лёгкий ГАЗик.
Выжить неугодного соседа с земли им помог самый обычный подлог. Подменили пробы на приёмном пункте, и ничего не подозревающая лаборантка написала в результатах анализа, что пшеница у Ивана почти без клейковины, плохо просушена, да вдобавок ещё и порчена клопом-черепашкой. Пока провели повторный анализ, настоящий покупатель был упущен. Урожай ушёл как кормовой, по самой бросовой цене, а к весне банк отказал в кредите для закупки сертифицированных семян.
Вот и первая межа. Его вспаханное поле парило, с нетерпением ожидая, когда он бросит на почву золотистые зёрна. Вспоминая и прощаясь с мечтой, он мысленно взмолился - Господи! Как бы я хотел просто растить хлеб, и чтобы это было на пользу людям.
***
От перелеска низкорослая гнедая лошадка, останавливаясь перед каждым следующим шагом и слушая уговоры и брань возницы, тянула телегу. При опасном крене, когда под колесо попадал бугорок или яма, идущие следом парень и девка, придерживали бока. Очередная рытвина оказалась чересчур глубокой, и на помощь молодухе поспешила женщина, с измождённым, обгоревшим до черноты лицом, до этого бредущая позади всех.
Пора лошадь поить - сокрушённо сказал возница, оборачиваясь назад.
До стоящего впереди одинокого дерева, телегу, согнав с неё двух ребятишек пяти - шести лет от роду, донесли чуть ли не на руках.
- Захар, детей поить будем? - Спросила женщина возницу, когда напоенную лошадь распрягли и пустили пастись на первые, поднявшиеся в тени густой кроны листья одуванчика.
-Ты знаешь Илия, что воды совсем мало осталось! Пусть листья пожуют, они сочные.
- Тогда, может, шкуру им постелешь, соснут чуток в тенёчке.
Кивнув, Захар потянул c телеги протёртую от срока коровью шкуру, для чего пришлось сдвинуть в сторону деревянную соху, и острый её край вонзился в угол одного из трёх заплатанных мешков. Из образовавшейся прорехи брызнули золотистой струйкой зёрна.
- Зашивай быстрее, зерно ведь течёт! - Под струю подставляли ладони, пока Илия затягивала крупными стежками дыру, добытой из складок одежды костяной иглой с дратвой. Просыпавшееся, собирали по зёрнышку в глиняный горшок с отбитым краем, когда за спинами раздался голос.
- Здравствуйте люди добрые! - Где там голос, словно медведь прорычал, обретя вдруг речь.
Захар, подскочив с испугу как заяц, обернулся, чтобы запрокинуть голову и не разговаривать с ногами в кожаных штанах. Ведь встань он на цыпочки и то достал бы этой громадине лишь до пояса. Разглядев плечи, шире задка его телеги, шею толщиной с хорошее бревно и бородатую голову, больше его собственной, раза в два, он онемел. Из всех доступных чувств осталось ощущение, как его самоуважение хлюпает в штанах. Под телегой попискивали ребятишки.
- А скажи добрый человек, что вы здесь делаете в безлюдье? - спросил великан.
- Э-э-э, едем мы - собрав остатки сил, выдавил Захар - вот тотчас вот дальше и поедем.
Иван давно привык, что первой реакцией на него окружающих было - Мама ! Вот и этот в панике, а домочадцы его того и гляди сорвутся куда глаза глядят. Он медленно присел на корточки, и лишь оказавшись глазами вровень с испуганным мужиком, повторил, стараясь уменьшить мощь своего природного громыхающего баса.
- И куда вы едете?
- Туда - неопределённо махнув рукой - чтоб никому не мешать.
- Так мне тоже такое место нужно, можно я с вами пойду?
Захар растерялся. Хотелось удрать, но ведь догонит. Отказать было страшно и подумать, кто ж такому отказывает в здравом уме и он, мысленно прокляв своё невезение, проблеял - так мы с радостью, а как же - и вдруг заорал на сына - Борян, что расселся, лошадь запрягай!
Уставшие люди двинулись в путь. Колёса старой телеги монотонно скрипели, жужжали тучи налетевшей мошкары и, вскоре Ивану наскучило приноравливать шаг к бредущим, молчаливым спутникам. Он уходил вперёд и, ожидая пока подтянуться остальные бил любопытных сусликов из пращи, в которую превратился в его руках поясной ремень. Подбить более существенную дичь не удавалось, хотя на расстоянии выстрела появлялись стайки косуль и тяжело взлетали вспугнутые дрофы.
К вечеру на пути встретилась ложбина. Достаточно глубокая, чтобы в неё не задувал посвежевший ветер.
- Передохнуть бы надо, место хорошее - подал голос Захар, до этого не сказавший за весь день и пары слов.
- Неплохое.
Иван, подхватив телегу, спустился первым, хотел было вернуться за лошадью, но услышав, как переговариваются мужики, сводя кобылу по откосу, лёг на пружинистый толстый слой прошлогодней травы, вытянув уставшие ноги. Над головой, в сгущавшихся сумерках, проступил пока ещё туманный диск полной луны, обещая светлую холодную ночь, и лениво подумалось, что спать лучше бы ближе к костру. Краем глаза улавливалось движение. Это семейство обустраивало лагерь к ночёвке. У костра установили рогульки и подвесили жариться нанизанные на прут тушки сусликов. Сквозь дым от огня был виден копошащийся Захар, расстилающий под телегой выполотый вокруг кострища сушняк. Похлопав по готовой подстилке и, видимо, удовлетворившись результатом, он протяжно зевнул, оглянулся на Ивана и, почесав репу, громко кряхтя выполз наружу. После этого из груды на телеге была добыта шкура и расстелена у тепла с нарочито старательным разглаживанием складок и смахиванием налипшего мусора.
- Вот! - сказал, смахивая ладонью невидимый мусор.
- Что?
- Спать это, земля тепло тянет.
- Спасибо.
Потянуло дразнящим ароматом жареного мяса, и Илия принялась выкладывать на чистую тряпицу припасы. Всех продуктов нашлось полкраюхи плохо пропечённого чёрного хлеба, да три сушёных леща.
- Я не хочу, есть - предупредил он, когда принялись делить ничтожные порции и, вспомнив, что утром уходя из дома положил в карман яблоко, достал и, разломив пополам, протянул ребятишкам. На огромной, как лопата ладони половинки фрукта казались малыми, но на угощение вытаращились все.
- Семена в нём есть? - Вдруг робко спросил Захар.
- Есть.
- Можно я их возьму? - Получив разрешение, семена аккуратно выковыряли и завернутые в лист лопуха, они исчезли за пазухой Илии.
- Трудно из семян вырастить. Погорели здесь, что ли сады?- подумал Иван, не найдя другой причины к такому бестолковому занятию - хотя если привить на дичок, то может и получиться.
Закончив с ужином, семейство забралось под телегу, и вскоре донёсся храп. От углей, что ещё пламенели на месте кострища, тянуло приятным теплом, перестав фыркать, притихла кобыла, но он никак не мог уснуть. Хотелось, есть, а ещё больше мучила жажда. Поворочавшись на шкуре но, так и не сумев хотя бы задремать, поднялся наверх. В лунном свете ветер гнул бурьян, клонил верхушки берёз и прикинув по времени, он решил, что сок уже должен хорошо идти.
Вниз он вернулся за горшком, замеченным днём среди вещей на телеге. Показалось слишком темно и разворошив почти потухший костёр сухой валежиной, Иван ждал пока язычки пламени обгладывая древесину, превратят её в факел. Вдруг тревожно и жалобно заржала лошадь. Резко развернувшись, он увидел два красных огонька над кромкой земли. Прыгнул с места и пролетая над упавшей в стреноже кобылой, вытянул вперёд разгоревшуюся палку. Руку тряхнуло тяжестью, повело вниз, но огромный кулак уже влепился меж горящих глаз. Резко запахло палёной шерстью.
Позади, вспыхнул огонь. Плакали дети. Опомнившийся Борян яростно вороша угли, подкидывал дров. Иван опустился на колени, разглядывая чёрного волчару, распластавшегося на земле. Закрытые глаза не обманули. Чуть- чуть подрагивали лапы, почти незаметно раздувались бока огромной, чуть не с добрую корову, туши. Собираясь добить зверя, Иван нащупал за голенищем нож, но тут глаз зацепил искорку. Блеснула приклепанная к толстому кожаному ошейнику железная петля.
- Хм! - Рука, занесённая для удара, остановилась - Кто бы подумал, что домашний! Может бешенство?
Дома у него сейчас никакого не было, но надо же с чего-то начинать, и почему не считать это первым приобретением в будущем хозяйстве. Порывшись в карманах, где он привык носить всякие нужные мелочи, достал пару крепких верёвочек и, помудрив над узлами, надел на клыкастую морду подобие намордника. Поясной ремень хотел было приспособить для поводка, но не найдя к чему привязать конец, стянул им передние лапы. Зверь уже начал приходить в себя. Открыл ещё замутнённые ударом глаза, вперив в человека пристальный взгляд, и глухо зарычал, поняв, что лишился свободы. Несмотря на явную злобу, безумия в глазах не было.
Оставив зверя приходить в себя, пошёл к мужикам, силящимся поднять упавшую кобылу. Она всё ещё жалобно ржала, беспрестанно вздрагивая и била копытом, норовя задеть тянущиеся к ней руки. Наконец подняли, но стояла на трёх, болезненно поджимая заднюю ногу. Захар поглаживая влажный круп, осторожно ощупал и горестно вздохнул.
- Как она?
- Перелома нет, но дня три будет хромать.
- Похоже, сухожилие потянула. Лубок нужен - в свою очередь, осмотрев больную конечность, посоветовал Иван - налегке, вполне сможет передвигаться.
Захар немного успокоился и принялся за дело. Обернув лошади больное место молоденькими листьями лопуха, сверху закрепил кусок гибкой бересты, перетянув повязку сплетёнными из сухой травы жгутиками. Кобыла беспокоилась, пугливо косясь на связанного зверя. Остальных тоже потряхивало и они то и дело оглядывались, вслушиваясь в ночь.
- Чего боитесь?
- Так это ж ворк! - ткнул пальцем Захар в сторону очнувшегося и глухо рычащего пленника - с чего он сам по себе то? Без хозяина? Ворков без орков не бывает.
- Кто такие орки?
- Ну, орки, они здесь в степи живут, кочуют стойбищами, а эти - и, оглянувшись, указал взглядом - как бы заместо лошадей у них. Да и в родстве они. Говорят, что орки сами почти волки, только шерсти меньше да на двух ногах ходят. Рожи клыкастые, ночью опять же хорошо видят, да и покрупнее людёв будут.
- Так какого хрена вы попёрлись в степь без оружия, с таким малым количеством еды, раз здесь орки хозяева?
- Ну, так не мы первые - просто ответил Захар - бог даст, так выживем. А куда деваться?
- Ладно, ещё посмотрим на этих орков, а этого, раз заместо лошадей и запряжём в телегу - заключил Иван - пока до леса, собачка всё же голодная, а там что нибудь придумаю.
Изумлённый таким поворотом событии Тузик, как с лёгкой руки перекрестил ворка Иван, рванул вместе с телегой вперёд, получив под зад пенделя, но вожжи в крепкой руке нового хозяина удержали от скока и, смирившись, он потрусил ровно, сворачивая влево или вправо по приказу возницы.
Засветло добрались до леса. Заехали вглубь, чтобы лагерь не просматривался со стороны сквозь голые ещё стволы, но набухающие почки берёз обещали утолить жажду путников струящимся к ним соком. Обилие птиц, взмывших над рощей, как только достигли опушки, обеспечат по крайне мере яичницей.
Иван пробирался по лесу, в надежде набрести на случайную добычу. Сильно проголодавшись, он сомневался, что насытиться птичьими яйцами, да и ворка нужно кормить. Следы кабанов и лосей он замечал, но этих осторожных животных вряд ли возьмёшь без оружия. Отчаявшись, уже собрался спуститься в овражек, поросший мелким осинником, чтобы насобирать хотя бы сморчков, но тут и увидел отпечатки медвежьих лап. Крался осторожно с наветренной сторон, ступая на пятку и медленно вдавливая ногу в рыхлую почву, чтобы не хрустнул случайный сучок. Бурый увлечённо разорял муравейник, вороша его лапой и загребая белые продолговатые яйца. Подобрав с земли длинный сук, он последние метры преодолел на четвереньках и, дождавшись, когда медведь повернётся к нему задом, ткнул его под хвост. Резко запахло. Потеряв способность бегать, мишка стал лёгкой добычей. На следующий день выбрались из леса и отправились дальше. Отдохнувшая лошадь шла быстрее, почти не хромая, а на телегу кроме ребятишек посадили и баб, чтобы идти быстрее. Сытый Тузик даже не заметил, что груз стал тяжелее. На закате они вышли к реке.
***
Река, несущая свои воды с севера, по дуге огибала высокий яр, противостоящий бурному потоку. Стремясь расширить русло, годами он бился о клубы корней растущих сосен, сумев намыть лишь узкую полоску белого слюдистого песка, где на отмели, спасаясь от зубов подросших сородичей, резвились стайки рыбьей мелочи. Подрастая, мальки отправлялись вниз по течению, в пяди, где жировали в зарослях осоки и ракитника, разросшихся на пологих берегах. Рядом с ними, бурыми, от нанесённой паводком тины, казался праздничным ярко зелёный шатёр развесистых крон, не изломанных в раннем возрасте тяжёлыми снегами и шквалами и рыжий ковёр прошлогодних игл.
- Хорошо - то как! - Невольно вслух произнёс Иван, оглядывая окрестности. С яра просматривалась зубчатая полоса леса на западе, откуда они вышли с утра, крохотные синие озёрца на южных болотах, а за ними сизая дымка лиственных лесов, как бывает перед распусканием почек. Успев пробежаться меж сосен и не найдя ни муравейников, ни следов земноводных гадов, подобно кошкам облюбовывающих гиблые местах, он уже мысленно поселился здесь.
Захар, выбравшийся наверх с бурдюком воды, отыскал взглядом оставленную внизу на равнине лошадь и семейство, укрывшееся в купе молоденьких берёз, долгую минуту отмалчивался и, наконец, пробормотал.
- Вольно, рыба плещет, но уж больно открыто, всяк заметит.
- Ничего, ограду поставим. Нет, ты только посмотри, что за деревья, стоят, как свечи.
- Это не сразу ограду то, а вдруг что?
- Дня три потрачу - согласился Иван - Твоё дело сейчас сеять. Зато посмотри какие угодья вокруг! И лиственные и хвойные леса - так что отыщем и грибы и ягоды. Наверняка и дичь есть - мне ещё и Тузика кормить.
Тузик, привязанный к стволу сосны, делал вид, что спит, но услышав своё новое имя, глухо рыкнул, соглашаясь, что кормить его надо.
- Вот видишь, волчаре тоже нравиться, здесь и дом поставим, а понизу пашни будут.
Временное жилище соорудили, нагнув и связав вершинки молодых берёзок. Получился остов шатра, который потом закидали по верху связанными в пуки ветками. Поодаль поставили загон для Тузика из вбитых в землю толстых обрубков стволов, которые даже его когтям было разодрать не под силу. Перегрызть смог бы, но мешал намордник. Впрочем, волчара особо и не рвался на волю, полагая, что раз заставляют работать то и кормить будут.
Захар ворочался всю ночь, обдумывая разговор. Ему и верилось и не верилось, а въевшиеся за всю жизнь страхи, грызли душу сомнениями. Проворочавшись всю ночь, он забылся перед самым рассветом и проснулся, когда от костра потянуло сочно и мощно жареной медвежатиной. В загоне Тузик смачно хрустел костями.
Потянувшись, он поглядел направо, налево и подскочил, извернувшись ужом.
- А Иван то где?
- Што кричишь то? - отозвалась Илия, поворачивая над огнём мясо на прутиках - они засветло за лозой пошли, говорят, будут снасти на рыбу плести.
- Закричишь тут - дура баба! Видано ли дело в чистом поле жить.
- Я, думаю, придут скоро.
Спорить было не о чём, и Захар промолчал. Когда под боярином жили, подумал он, то хоть знали что от него ожидать. Пусть сволочь, но человек.
Смутные мысли прервало появление Ивана, с доброй дюжиной стволов на плечах, ещё сочащихся смолой. Следом плёлся Борян, подгибаясь под огромной вязанкой лозы.
Помня, что весенний день короток, сразу после короткого завтрака сели плести решётки из ивовых прутьев. Вот - вот рыба пойдёт на нерест и за одну неделю, если подсуетиться, можно запасти до следующей весны. У Захара всё валилось из рук, лоза выпрыгивала из пальцев, ломалась, а мысли крутились вокруг великана, неизвестно зачем ушедшего к реке с самодельной лопатой из лиственницы. Борян принялся уже за вторую морду, ловко заплетая лозу, а Захар всё возился с первой. Закорузлые, покрытые каменными мозолями руки пахаря, не слушались.
Иван продвигался от кромки обрыва вниз, медленно копая шурфы. А всё из-за опасений, что облюбованный им под основание дома почти десятиметровый откос крепкого каменистого грунта, подведёт, оказавшись рыхлой, источенной кавернами бесполезной кучей. Вдобавок на второй яме сломалась лопата, и пришлось срочно выстругивать новую. К полудню он вздохнул с облечением, грунт годился под строительство. Взглянув на небо, где полуденный жар солнца растопил набежавшую на рассвете гряду облаков и вымочил потом его рубаху, он, выкроив себе полчаса на отдых, среди предстоящей череды дел, спустился к реке. Холодная вода обожгла, дошла до плеч, выбивая корку дорожной пыли и накопившуюся усталость. Отдохнувший и радостный, Иван вернулся к стоянке и, кинув к костру выщербленную лопату, подхватил на плечи заготовленные с утра брёвна. Встрепенувшийся Захар, кинулся было навстречу, но вовремя шлёпнулся на зад, чуть не попав под комель ствола. Так и сидел, провожая взглядом спину великана и собирая разбежавшиеся мысли. Только ощутив задницей равномерное содрогание земли, он опомнился и, подхватившись, припустил рысью. Бежать пришлось целую версту.
Иван несколькими точными движениями заострил конец последнего бревна, попутно смахнув кору и приподняв над головой, вогнал в землю, прихлопнув напоследок сверху кулаком, отчего столб погрузился ещё на добрый локоть.
- Ну что тебе? - Обернулся к Захару, который вытаращив глаза, смотрел на ровный ряд из дюжины стволов, будущей трёхметровой ограды.
- Мне бы узнать, где зачин для пашни делать - просипел тот, ещё не совсем отдышавшись от непривычно долгого бега.
- Ну, пошли, определимся.
Выбранный для поля участок, зарос молоденькими берёзками и рябинами и их просто выдернули с корнями, закончив прополку за десять минут.
- Пожалуй, хватит на твои три мешка. По норме посева могли бы ещё соток десять накинуть, но зерно у тебя плоховато.
- А что это - норма посева?
- Норма - значит, сколько положено, не больше и не меньше. Земля хорошая, целина, но зерно у тебя не самое лучшее. При лучшем зерне могли бы ещё с десяток соток накинуть. Рассчитай, чтобы в длину и ширину поле было по сто локтей, получиться полгектара или пятьдесят соток. Начинай.
Через три дня поле было засеяно, а на закате Иван вбил последний столб ограды, которая начинаясь и заканчиваясь у обрыва к реке, окружила земли на две с половиной версты в длину и полверсты в ширину. Словно дождавшись конца работы, подул, набирая силу, ветер с севера, сгоняя облака в тучу. Ночью разразилась гроза. Сквозь гром и шуршание струй стекающих со стен их шалаша, слышался рёв реки. Под наспех сколоченными топчанами текли ручьи, и Захар переживал, что потоком выбьет на поле зерно. Конечно, вокруг прорыли канавы для отвода лишней воды, но ливень ливню рознь. Впрочем, оказалось, зря он маялся. Канавы отлично справились и, почерневшая от влаги пашня, лежала тёмным лоскутом среди пошедшей в рост травы.
В это утро Захара, казалось, ничто не смогло бы расстроить. Краем уха слушал рассказ Боряна, что из десяти поставленных со вчерашнего дня морд осталось всего три, а остальные смыло неизвестно куда. Зорка ушла копать корни лопуха, усмотрев вылезшие к солнцу ярко-зелёные розетки, чтобы добавить к скудному улову, но он готов был и поголодать, глядя, как жадно щиплет траву всем довольная кобыла, носятся наперегонки дети, как поднимается парок на пригретой солнцем пашне и непривычная для него улыбка, растягивалась от уха до уха, зияя выщербленным зубом.
Мешки из-под зерна Иван распустил на нити и сидя после ужина у костра, плёл тонкие крепкие верёвочки для ловчих петель. Он собирался в лес сразу после лова рыбы, ход на нерест которой ожидали со дня на день. Верёвочки ещё предстояло, прополоскав в проточной воде, просушить на солнце и выдержать в травах, чтобы отбить застарелый запах. Бабы с раннего утра до сумерек копали ямы под засолку и жгли на золу берёзовые чурки. Соли не было и поташ, содержащийся в золе лиственных, мог в какой то мере служить заменой, но конечно и расход получался больше. По-хорошему, надо бы промывать и выпаривать, но где взять свободные горшки. А Иван с мужиками в эти дни устраивали на реке заездок.
Ниже по течению, где начинались илистые заводи, вбили в дно длинные колья. Сходясь под углом, они перекрыли треть реки, образовав направляющие крылья. В промежутках остова привязали плетёные из прутьев решётки, оставив небольшой свободный проток по верху устья. С другой стороны протока установили на столбах корыто из жердей, с торчащими выше уровня воды обрезками.
Три дня спустя, как закончили сев, Борян, ушедший на рассвете проверить ночной улов, вернулся неожиданно быстро. На побагровевшем от быстрого бега лице, сияли выпученные в великом изумлении светлые глаза. Отросшие русые волосы растрепались и походили на вспотевшую копну сена.
- Там...там! - Задыхаясь, бормотал он - и, не отыскав подходящих к случаю слов, растопырил руки в стороны и почему то присел.
- Илия, останься костёр стеречь! - Крикнул Иван и бросился открывать проём в ограде - эй, киянки не забудьте прихватить!
Из переполнившегося корыта серебристые туши выпрыгивали на волю, освобождая место вновь прибывшим. Выброшенные на берег, они извивались и прыгали, щёлкая зубастыми пастями, пока не успокаивались хорошим ударом по темечку. Бабы выпотрошили от силы четверть первой телеги, а рядом сгружали уже следующую. Всю седмицу работали без роздыха. Спали урывками, сменяя друг друга и на ходу перекусывая печёной на камнях икрой. Рыбу везли, тащили волокушей, сутками жгли костры, зато заполненных ям прибавлялось.
Самые крупные щуки и сазаны подвешивались под навесом, где их обдувало ветерком. Через два дня такой выдержки, с них сдирали кожу. Их мяли и отбивали в специально выдолбленном обрубке бревна, делая более эластичными, а в щель на дне этого корыта сыпалась отпавшая чешуя. Подготовленное сырьё снова мочилось водой и переложенное полынью, укладывалось стопками. Дальнейшая обработка откладывалась на потом. Предстояло снова всё промять и высушить, растянув на рамках. Потом рамки подвесят поверху широкого и высокого шалаша и пять суток будут коптить над ивовыми гнилушками, от которых больше дыму, чем огня. Только после этого шкуры превратятся в мягкую замшу цвета слоновой кости с красивой мелкой сеточкой от следов снятой чешуи. Щучья оболочка выходит потолще и расходуется на обувь, ремни, а из сазанов можно пошить рубахи. Для выработки ткани на исподнее хорош лосось, но он если пойдёт, то ближе к осени.
До Южного леса можно было дойти напрямик, или пробираться вдоль торфяников, спустившись к ним берегом. Иван выбрал второй вариант, так как у болот был шанс отыскать первоклассные цветные глины для изготовления посуды. Её требовалось много для варки клея и краски, для хранения топлёного жира, а двух имеющихся в наличии горшков хватало только на кипяток и похлёбку.У затона его ждало разочарование. Заиленная земля ещё не просохла после разлива и ноги тонули в жидкой грязи по щиколотку. Уже сейчас видно, что обширные брусничники дадут хороший урожай, а кроме того их не пропустит и перелётный косяк гусей или уток. Пока на кочках и мочажинах жили в основном цапли, жирующие на лягушках, да мальках, вылупившихся из занесённой половодьем икры. Собрав по краю немного сфагнума, что отличный перевязочный материал, он почти заполнил одну из двух корзин, где уже лежали пучки майской крапивы, листья мать мачехи и пучки сочных корневищ репейника собранных по пути.
Топи тянулись до полосы вереска, за которой начинались первые кривоватые ёлки, сумевшие выжить и удержать напор кислых подземных вод. Почва ещё пружинила под ногами, но держала и через самое большее две недели, здесь можно было пробовать раскопки гончарного сырья. А заодно и пересадить часть неприхотливых кустов под сосны близь стоянки. Если повезёт изловить рой, то шансов, что пчёлы приживутся у медоносов, будет гораздо больше. Наломав горсть бледно розовых веточек на чай, он оглядел взбирающийся на пологие холмы лес. Взгляд привлекли кроны осин, выглядывающие меж колючих верхушек чуть правее. Самое подходящее время проверить, не пошли ли сморчки.
В осинниках тянуло сыростью, но по верхам ложбин, где не задерживаются талые воды, уже подсохло и по светло бурой корке перепревших листьев и хвои тянулись тёмные воронки. Взрыхленная в них почва переплелась нитями грибницы, с крохотными зародышами. Пройдя вдоль отметин, Иван вскоре догнал промышлявших ежей. Самку, всё - таки было время воспитания выводков, отпустил, а двух самцов пристроил в корзину. Мясо у них вполне съедобное и даже вкусное, если сдобрить пряными травами. А дня через три здесь можно будет собирать грибы корзинами.
Глубже в чащу, стала попадаться берёза и ольха, деревья разошлись и на солнечных пригорках появились крохотные розетки земляники. У оврага, дно которого сплошь заросло малиной и ежевичником, шапка муравейника c разворошенной верхушкой, где суетились хозяева, спасая белые продолговатые яйца. Рядом на дереве высокие задиры, но обычной тропы, отмеченной клочьями шерсти не видно и ,похоже, здесь полакомился матёрый шатун. Отпечатки лап привели к зарослям боярышника, где на усыпанном подпушком глухарином току, осталась огромная куча. К старым елям бурого мог привлечь цокот фазанов. Для них самое подходящее место. Хищникам трудно проникнуть сквозь широкие и переплетённые нижние лапы, а взлетают эти птицы вертикально вверх через просветы в верхушках.
От кабаньей лёжки, где рассвирепевший секач подрезал клыками две ольхи, следы скачками уходили в сторону болот. Показав своё превосходство, кабан увёл стадо в глубь чащи. Нюх у этих зверей острый, так что за ними Иван шёл чуть в стороне, хотя перед этим и пошаркал сапогами в найденной лосиной лепёшке. Тропу сложно потерять. После свиней остаётся вспаханная пятаками полоса, будто трактор прошёл. Стадо дошло до дубровников и по утоптанности вокруг явно приходят сюда часто. Возвращаются, пока есть, что жрать.
В молодой поросли вокруг поляны, где под старым дубом ещё оставались недодобраные жёлуди, он поставил четыре ловушки. Верёвка крепилась к гибкому деревцу, верхушка которого пришпиливалась к земле деревянной рогулькой. Как только кабан попадёт головой в петлю и начнёт дёргаться, ствол распрямится и удавка затянется.Отсюда, можно было вернуться на стоянку коротким путём, но задержали неожиданно попавшиеся на пути гнездовья рыжих летяг. После зимы зверьки тощие, шкурки линяют, но наверняка где то рядом орешник, солёные веточки которого любят погрызть козы, лоси и те же свиньи. На самых утоптанных тропах вокруг лещинника Иван вырыл две ямины, укрыв слоем дёрна по тонким жёрдочкам. Самый придирчивый взгляд не отличил бы их сейчас от обычной земли.
Захар вытер пот, заливавший глаза едкими солёными ручейками и принялся править косу. Оселок из куска плотного песчаника мягко брал кость, не оставляя задиров, и всё равно хватало лезвия ненадолго. Он уже третий инструмент менял с тех пор, как начали выходить на сенокос за ограду. Если бы одной лошадке, то вроде бы уже и хватает, но для козлят, которых принёс великан ещё с первых походов в лес, пожалуй, нужен запас поболее. Подрастают быстро и жрут без конца всё что попадётся. А намедни самчёнок зажевал его рубаху, и Захар набегался, пока отнял. Он немного беспокоился, что ребятишки не справятся с разбойниками и те потравят урожай. Козлята были более - менее смирными, пока чуяли запах ворка, но сейчас Тузик был с ними и развлекался тем, что выслеживал мышей, да метил кусты. Собачка домашняя, да и только, если не смотреть на длинные клыки.
Илия с Зоркой собирали просохшее сено в копны, а между делом и ягоды выбирали в траве. Часть собранного, конечно, съедят ребятишки, но если постараться, то можно и на варенье набрать. После долгого уваривания из шести туесков ягод получался горшок лакомства.
Ким и Анка сбились с ног. Козлята слушаться напрочь отказывались да ещё норовили боднуть крепким лбом. Жёсткие меры в виде длинных прутьев привели лишь к тому, что хулиганы принялись разносить шалаши и навесы с запасами. Вернувшихся на стоянку косарей встретил отчаянный рёв.
- Пора, значит, амбар строить - оглядев разгром, сказал Хозяин.