Если разговор заходил об отношениях, Ирэн было не остановить.
- Слушай, - заговорщески шепнула она, - а тебя дома кто-то ждёт?
На лице Джеки сразу же появилась грустная улыбка, будто этот вопрос пробудил в ней какое-то воспоминание, самое дорогое и сокровенное.
- Не знаю, ждёт ли он меня, - ответила она задумчиво.
И в глазах подруги сразу же блеснул огонёк. Она всегда была падка на интриги.
- Так, так, так! А вот с этого места поподробнее!
Они сидели на ночном дежурстве в окопах. Стояла глубокая тёмная полночь, лишь далеко на горизонте этот непроглядный мрак разрывали бешеные вспышки артиллерии, отсвечивая оранжевыми бликами на лицах девушек. В небе мерцали крошечные звезды, безразлично взиравшие со своих недосягаемых вершин на весь тот кошмар, что творился на Земле, и из-за дыма и огня их кристальный взгляд помутился, становясь похожим на отражение в грязном зеркале. Они больше не предсказывали судьбу. Наверное, потому, что она и так была известна с самого начала: что все мы здесь погибнем - все до единого, - сражаясь на этой проклятой, никому не нужной войне.
- Ну... Я призналась ему, что сильно его люблю, а он сказал, что не может ответить мне взаимностью. Хотя он один. Это я знаю точно.
Ирэн сразу же сникла.
- Ну а фотку хоть покажешь?
Джеки по-доброму усмехнулась.
- Ты в своём репертуаре.
Она достала из нагрудного кармана выцветшую фотографию с помятыми краями, что неудивительно, ведь девушка брала её в каждый бой. Ирэн взглянула на худого тоненького парня на ней и улыбнулась. Тёмненький, с красивой бледной кожей и пронзительным взглядом больших карих глаз.
Затем они ненадолго замолчали, прислушиваясь к отголоскам взрывов.
- А тебя дома кто-то ждёт?
- Да! - бодро отозвалась напарница, - Муж и двое сыновей.
- Маленькие?
- Да. Рэю семь, а Эдвину - четыре.
- Они тебя дождутся, - с уверенностью сказала Джеки, будто знала это наверняка.
Разговоры утомляют, и чтоб не спать, они играли в карты. Автоматы были при них, будто продолжение руки, подвески с припасами, гранаты, две рации, и лагерь неподалёку, в котором расположился их батальон, - не так уж всё и плохо. Да и ночь постепенно перетекала в рассвет. И Джеки вдруг потянуло на философствования.
- Ничего не изменилось. Женщины правят миром вот уже триста лет, но войны так и не закончились. Разница лишь в том, что теперь, в основном, они сами же на них и сражаются. Хм...
- Ну, началось... - беззлобно отозвалась Ирэн. Она не любила такие разговоры.
- Нет, ну правда. Значит, не имеет значения, кто всем управляет: мужчины, женщины - мы все одинаковые. Мы просто люди. А все люди, независимо от пола, жаждут власти, богатств и удовольствий, и готовы ради этого начинать очередную войну...
Глаза слипались. А в мокром окопе было холодно и неуютно, но Джеки не ощущала холода, ей было тепло: от воспоминаний, от своей несбывшейся любви, и от его взгляда, который она бережно хранила в своей затуманившейся от нескончаемых битв, памяти.
Последние звезды гасли на небосводе, наступал новый день, и никто, даже самый искусный прорицатель, не мог с точностью сказать, кто из них увидит закат солнца и доживёт до вечера.
Ирэн всё-таки вырубилась. Но перед тем, как провалиться в беспробудный сон, она заплетающимся языком сказала Джеки то, что девушка желала услышать больше всего.
- Он тебя любит. Сто процентов - любит. Говорю тебе. Потому, что тебя невозможно не любить. Ты такая классная. Вот увидишь, он тебя дождётся.
Последние слова она невнятно промямлила, окончательно засыпая.
- С чего ты так решила? - спросила Джеки.
Но ответом ей служило молчание. Пришлось встречать рассвет в одиночку.
***
Джеки не дожила до нашей победы ровно год, три месяца и восемнадцать дней. Именно через это время войска Иды Кларк, больше известной, как "Чёрная Королева", окончательно капитулировали, полностью разбитые силами Свободного альянса. Третья Мировая Война, длившаяся почти пять лет, завершилась разгромом войск этой самовлюблённой амбициозной стервы, пожелавшей мирового господства.
Она покончила с собой в своей резиденции, а её муж и малолетняя дочь бежали на нейтральную территорию, на восток, и долгое время скрывались, пока не были обнаружены спецслужбами стран-победителей.
Мы пришли с войны морально постаревшими лет на двадцать, и силы нам давала только победа и долгожданная встреча с родными. Появилась надежда: надежда на новую жизнь, на светлое будущее, и что весь этот кошмар впредь не повторится. Мы чувствовали себя окрылёнными, мы чувствовали, что поднялись с колен.
Но Джеки повезло меньше. Спустя неделю после того памятного разговора на дежурстве, её батальон попал в окружение. За всё время, проведённое на войне, она не получила ни единой царапины, но тут артиллерийский снаряд разорвался совсем рядом с ней. Осколком ей повредило бедро и перебило артерию. В иных условиях её бы удалось спасти, но в самый разгар боя, под непрекращающимся огнём, в дыму, криках и страшном месиве из окровавленных тел, сделать это было уже невозможно. Она истекла кровью на руках своей боевой подруги.
- Ты чего, а, - кричала Ирэн, чтоб её подбодрить, - не вздумай меня бросать! Мать твою, с кем я буду ходить на дежурства? С нудной Микой или с психопаткой Риз? Ты что? А ну-ка!
Она хлестала её по щекам, тормошила, но Джеки уже теряла сознание. И только из последних сил пыталась что-то сказать.
- С... Скажи... Передай ему, что я его люблю... - шептала она еле слышно.
- Мальчишке твоему? Ещё чего! Сама передашь!
- Пожалуйста...
Тонкая струйка крови тянулась от линии подбородка по шее и стекала на землю. Девушка задыхалась. Ирэн как могла зажимала рану, но этим только продлевала её агонию.
- Он... Он не мальчишка...
- Что?
Из-за невнятных хрипов было трудно разобрать слова, поэтому она нагнулась ближе к раненой.
- Ему сегодня тридцать исполнилось...
Ирэн вспомнила фотографию. Ему вряд ли можно было дать даже двадцать. Возможно, из-за худобы.
И взглянув в глаза подруги, в которых плескалось такое отчаяние, которое никто в своей жизни не должен переживать, она расстегнула её нагрудный карман, достала оттуда фотографию и передала девушке. Джеки держала её окровавленными руками и улыбалась.
- Прошу, обещай... - это были её последние слова.
***
В город пришла весна. Распустились акации и каштаны. Расцвели тюльпаны, а воздух наполнил аромат цветущих яблонь и абрикос. Город пострадал не сильно. Многие здания уже восстанавливали: закладывали дыры в стенах, белили фасады, вставляли новые окна.
Ирэн вышла из медленно катящегося по пустынной мостовой трамвая и пошла вперёд, сверяясь с клочком бумаги, на котором был написан адрес и имя. Остановившись возле трехэтажного старинного дома с зелёной облицовкой, она зашла в подъезд и позвонила в нужную квартиру. Ждать ей долго не пришлось. Её единственный жилец оказался дома и сразу же открыл дверь. Ирэн увидела на пороге того самого парня с фотографии. Только теперь он выглядел немного осунувшимся, и кажется, похудел ещё больше. Под глазами залегли глубокие тёмные круги, на лице появились морщины. Теперь он выглядел на свой реальный возраст.
Девушка сказала, кто она такая и что ей нужно, и хозяин пригласил её зайти. Она вошла, поставив свой небольшой дорожный чемодан у входной двери - в этом городе она была проездом ненадолго, выполняя предсмертную просьбу своей подруги.
Они проговорили довольно долго, а под конец встречи, когда Ирэн уже собралась в спешке уходить, чтоб успеть на вечерний поезд, она протянула ему толстую связку писем и ту самую фотографию, на которой всё ещё алели блёклые пятна запекшейся крови.
- Она их не отправляла, - сказала девушка, - не хотела тебя беспокоить.
Парень выглядел растерянно и потрясённо. Кажется, он был сломленным и разбитым, и хоть узнал он о смерти Джеки давно, как только сообщили её родителям, всё же слышать из первых уст, как именно она умерла, о чем думала на войне и как жила там, на фронте, было тяжело. И когда они уже попрощались, и Ирэн вышла на лестничную площадку, спустилась вниз и вышла из подъезда, возлюбленный Джеки вдруг догнал её во дворе, будто забыл сказать что-то важное, да только теперь уже было поздно.
- Ирэн! Ирэн, подожди!
Девушка оглянулась.
- Я ждал её... - произнёс он запыхавшимся голосом, будто от этих слов и от того, узнает ли это Ирэн, зависела его жизнь, его память, его всё.
Девушка по-доброму улыбнулась, положив руку ему на плечо.
- Джеки знала... - ответила она.
Ни к чему ему теперь было знать правду.
И будто гора с плеч свалилась у них обоих.
Над крышами домов догорал красный закат, а в душе мальчишки что-то светлое.
И всё то сожаление, с которым он теперь вспоминал о Джеки, вылилось в одну-единственную слезу, одиноко скатившуюся по его щеке. Он твёрдо решил, что впредь больше никого не полюбит так сильно...