Повесть опубликована в сборнике рассказов и малых повестей "Magnum Opus" издательства "Перископ-Волга"
Евгения Усачева
На тёмной стороне Венеры
Посвящается Вл. К.
1
Я стоял у окна и смотрел на дождь, или это дождь смотрел на меня. Ветер срывал мокрые листья с деревьев и прибивал их к обочинам. Наступила осень. Раньше я её любил, но с возрастом я перестал быть настолько сентиментальным, чтоб обращать внимание на время года за окном. Мне стало попросту всё равно. Я погряз в более насущных проблемах, заботах, хлопотах, так что, мне стало не до погоды.
Свежий воздух ударил в ноздри, будто остужая и так холодную голову ещё больше. Я очнулся от своих мыслей, ощущая терпкий запах озона с улицы.
На плите шипел закипевший чайник. В глубине квартиры тихо бубнил телевизор. За стенкой о чём-то спорили соседи. Такая привычная обстановка. Всё на своих местах. Всё так, как и должно быть.
Разве?
Все делали вид, будто не замечают очевидного. Возможно, ничего страшного и не произошло, это просто регулярная осенняя хандра опустилась на города, укрыв их своим промозглым саваном тоски и одиночества. А возможно, это началось ещё прошлым летом или даже весной. Мне трудно было понять, ведь я давно никого не любил. (По крайней мере мне так казалось). Моё сердце свободно дышало в этой осенней стуже, не обременённое переживаниями о ком-то.
Как я уже говорил, люди предпочитали не замечать очевидного. А дело было в том, что как-то незаметно из мира исчезла любовь. Вряд ли кто-то может сказать, произошло ли это резко, либо развивалось, как болезнь, в течение многих месяцев или даже лет, пока не достигло своего пика. Все делали вид, что всё нормально, при общении не пытались лезть друг другу в душу, но я слышал тихие переговоры, сплетни, невнятный шёпот только с самыми близкими друзьями или родственниками. Это всё походило на сон, глупый кошмар или заговор. Это не могло быть правдой, и тем не менее, оно ею было.
Из мира исчезла любовь, я имею в виду, любовь романтическая, какая существует между мужчиной и женщиной. Просто в один прекрасный момент у людей на всей планете резко пропала способность влюбляться. Больше никто не любил. Не мог испытывать это прекрасное чувство. Осталась дружба, привязанность к родственникам, инстинкты (как бы неприятно по отношению к людям не звучало это слово, я обязан его употребить), а вот любовь исчезла. Конечно, те, у кого её не было, ничего и не заметили, а вот те, кто любили, те, у кого были вторые половинки, жёны, мужья, любовники и любовницы, проснувшись однажды утром, с удивлением обнаружили, что не испытывают совершенно никаких чувств к ещё вчера боготворимому ими человеку. Это стало шоком. Все оказались в замешательстве. Поначалу конечно, никто не спешил раскрывать душу, люди не понимали, что происходит, пытались разобраться в себе, но прошёл месяц, два, а способность любить так и не вернулась. Чужая душа - потёмки, и вероятно, каждый считал, что такие странные метаморфозы происходят конкретно с ним одним, только спустя месяцы выяснилось, что это общечеловеческое бедствие.
Когда первый шок от произошедшего прошёл, люди вышли на улицу с протестами. Многие считали, что это тайный заговор мирового правительства, что на них испытывают психотропное оружие. Религиозные фанатики, напротив, твердили, что это Бог отнял у человечества способность любить в наказание за грехи. Я сполна насмотрелся на эти почти детские сопливые лозунги: "Верните миру любовь!", "Я хочу любить!", "Любовь - это всё, что у нас есть!" и пр. Я цинично смотрел с балкона своей квартиры на толпы митингующих, идущих по улице к городской площади, и недоумевал.
"Ну исчезла она, так радуйтесь! - Думал я. - Радуйтесь, что теперь свободны, что больше никто не разобьёт вам сердце, что теперь будете спокойно спать по ночам, а не плевать в потолок от бессонницы, роняя слёзы на подушку. Не будете задыхаться от боли, умолять о любви. Не будете унижаться. Больше никто не сможет вас предать, обидеть, обмануть... Холодная голова, ясный разум, незапятнанная гордость, свобода и покой - о чём ещё можно мечтать?"
Сам-то я давно не любил. Человек, отнявший у меня эту способность, жил в том же городе, что и я, и переступив через меня, преспокойно засыпал по ночам, даже не задумываясь о том, каково мне.
Ну ладно, не хочу ворошить прошлое...
Постепенно протесты стихли. В соцсетях ещё появлялись статьи, полные возмущения и требующие немедленного разоблачения преступников, сотворивших такое с человечеством, но постепенно и они исчезли. Теперь там на каждом шагу встречались очередные душевные излияния, типа: "я потерял любовь всей своей жизни", "любимая жена ушла, не сказав ни слова, - у меня больше нет смысла жить дальше", "мне только шестнадцать, я встречаюсь с парнем, но есть ли смысл продолжать, если всё равно мы никогда не сможем полюбить друг друга" и т. д. и т. п. Всё в таком же духе. Я терпеть не мог этих нытиков! Я старался отгородиться от происходящего глухой стеной цинизма и безразличия, не смотрел новости, не читал посты в соцсетях, а на работе говорил только о работе. К слову, все производства работали, государственные структуры тоже, никакого экономического кризиса не предвиделось. Люди жили обеспеченно. У всех всё было. Всё было, кроме любви. Как бы там ни было, но на работу и учёбу приходилось ходить - засунуть своё нытьё, депрессию, проблемы в семье куда подальше и идти зарабатывать деньги, чтобы обеспечить себе достойную жизнь. Деньги, деньги, деньги. Казалось, что их даже стало больше. Может потому, что люди перестали тратить их на всякую ерунду. Полезная, оказывается вещь, депрессия, можно хорошо сэкономить! (Это я так, шучу).
Как-то в одночасье исчезли беспечные парочки, целующиеся на лавочках в парках, кафе наполнились хмурыми одиночками, а в ЗАГСах теперь образовались очереди из подающих на развод.
Каким бы мрачным циником я не был, но понимал, что это неправильно, такой ход вещей неестественнен для природы человека. Это был своего рода апокалипсис, но не такой, Боже, совсем не такой, каким его показывали в сотнях фильмов. Он оказался таким своеобразным, если так можно выразиться, и пришёл оттуда, откуда его совсем не ждали.
Что дальше? Упадёт рождаемость? Люди начнут спиваться с горя, не в силах перенести пустоту в своей жизни? Но ведь оставалось же столько всего интересного в мире, чем можно было себя занять! Столько разных увлечений: путешествия, искусство, изобретательство! Неужели всё это не имело смысла без любви?
И тут я посмотрел на свою жизнь. Мне всё это здорово было нужно? Нет. Да для меня вся эта мишура давным-давно перестала иметь значение. Мне не хотелось ничего. Деньги у меня были. И здоровье. И время. Но я не чувствовал ничего, кроме оглушающей пустоты в своём сердце. И её не могло ничто заполнить: ни новые впечатления, ни красивые вещи, ни хобби, ни личные достижения на работе. Я ощущал себя деревянной куклой, лишённой души. Красивой, успешной, одинокой деревянной куклой, которая больше не способна любить.
Теперь все стали такими же, как я. Только я лишился способности любить из-за конкретного человека, а весь мир, чёрт его знает... Учёные проводили тысячи исследований, ставили эксперименты на добровольцах и на себе самих, но так и не смогли выяснить причину, почему исчезла любовь. Может, искать ответ следовало не в лаборатории? Может, он лежал гораздо глубже, за гранью человеческого понимания?
Я был атеистом. (Почти). Во всяком случае я не верил в душу, в жизнь после смерти, ангелов и прочую ерунду. Да, я считал, что у этого мира может быть создатель. Так называемая первопричина, заставившая его появиться и развиться в ту форму, в которой он существует теперь. Но эта первопричина в моём понимании никоим образом не могла обладать личностью, волей и желанием творить, она являлась лишь обезличенной силой, законом, позволяющим мирозданию существовать. Вот в такого Бога я верил. И считал, что случившееся с человечеством несчастье можно объяснить с точки зрения официальной науки. Сам я был от неё весьма далёк. Я работал редактором в одном крупном издательстве, специализирующемся на выпуске всех видов фантастической литературы. За свой относительно короткий срок занимаемой должности чего я только не начитался, каких только удивительных идей не встретил на страницах рукописей: и предсказаний будущего, и описаний межзвёздных путешествий и контактов с инопланетянами, и предостережений на счёт апокалипсиса... Всё смешалось в голове. Я не придавал особого значения тому, что читаю. Я просто делал свою работу: оценивал тексты, писал рецензии, но никогда не принимал близко к сердцу написанное, - оно меня не цепляло. По правде говоря, меня ничто не цепляло, даже реально начавшийся за окном апокалипсис. Теперь же все стали такими, как я.
Я не злорадствовал никому и не желал такой жизни, как у меня, однако отметил, что теперь испытываю некоторое облегчение оттого, что отныне не я один такой. Что мир, и мой город в частности наполнился одиночками, гуляющими по набережной, на отдых всё чаще люди едут в одиночестве, в общественном транспорте, в ресторанах тоже в большинстве случаев сидят по одному, исчезли улыбчивые парочки, даже компании друзей теперь встретишь нечасто, и люди всё больше предпочитают проводить свободное время дома. Я не хотел этого признавать, но раньше я, действительно, чувствовал себя каким-то ущербным из-за того, что у меня никого нет, а теперь можно было успокоиться - отныне я ничем не отличался от толпы. Так себе утешение.
Я горько усмехнулся. Дождь перестал смотреть на меня. Я снял с плиты жалобно свистящий чайник, заварил кофе. До работы оставалось минут сорок.
Отлично. Теперь можно не париться насчёт любви. Теперь предельно ясно, что чтобы я ни делал, человек, который нужен, никогда не придёт ко мне.
2
Её звали Влада. И я любил её так, как не любил вообще никого никогда. А теперь уже и не полюблю, ввиду произошедших в мире изменений.
Когда после окончания университета я устроился в издательство, она уже работала там. С виду ничем не примечательная девушка. Худенькая, среднего роста. Одевалась она просто, не броско, и всегда куда-то сильно спешила, отчего казалась неуловимой. Ей было лет двадцать семь-двадцать восемь, но выглядела она намного моложе своих лет, возможно из-за худобы.
В общем-то, почти два года мне не было до неё никакого дела, как и ей до меня. Мы и поздоровались друг с другом едва ли пару раз, что уж говорить об общении. Я в то время любил другую женщину. (Она меня отвергла). Поначалу мне было тяжело. Я сильно переживал, но всё же справился с собой. Видно, любовь была не такая уж и сильная. Ну а потом, однажды я вдруг посмотрел в тёмные, пронзительные глаза Владиславы и понял, что пропал. Пропал навсегда.
Мы виделись на работе постоянно, и я хотел для начала хотя бы подружиться с ней, но девушка демонстративно меня игнорировала. У неё сложились дружеские доброжелательные отношения со всеми, кроме меня, а, собственно, меня, как какого-то чумного, она обходила десятой дорогой. Наверное, я её совершенно не интересовал. Хотя тогда я ещё не был таким разочаровавшимся во всём циником. Позитивно смотрел на жизнь, старался изо всех сил, чтобы чего-то добиться. Я ощущал непреодолимую тягу к ней, будто в одночасье исчез весь мир, вернее, будто вся вселенная сосредоточилась в образе одного-единственного человека, который даже не смотрел в мою сторону. Я читал её душу, как открытую книгу, всё телесное, материальное отметая в сторону. Мне, вот хоть верьте, хоть нет, было всё равно, как она выглядит, какой у неё характер, как и где она живёт, кто её родители. Было важно лишь то, что делало её той, кто она есть. Что-то неуловимое, мимолётное, потустороннее. Проще сказать, я любил её душу. Хотя, никогда не верил в существование последней. Однако, то, что я испытывал к Владе, я даже не могу описать словами. И как же мне хотелось хотя бы пообщаться с ней, поговорить, перекинуться хоть парой ничего не значащих фраз, но она упорно продолжала меня игнорировать, хотя, думаю, прекрасно догадывалась, какие чувства я к ней испытываю. Ей просто было всё равно. Ей было плевать на меня.
Помню, я просто не мог на неё насмотреться. Я любовался ею. Она казалась мне совершенством. И моя болезненная тяга к ней усиливалась с каждым днем всё больше. Это было похоже на помешательство, любовь такую сильную, что она, практически, превращалась в безумие. Наверное, Влада и сама заметила мои пристальные взгляды, странности в моём поведении, но никак на них не реагировала. А я чувствовал, как моё сердце каждый раз завязывается в тугой узел при одном только упоминании о ней. Господи, я не мог ни о чем думать. Я почти не ел, спал по три часа в сутки. И меня ещё больше стала одолевать тоска.
Сказать ей? Будто она не знает.
Но я всё-таки сказал. Точнее, признался в очевидном. Написал сообщение, в котором рассказал о своих чувствах. И что же? Она сказала, что не может ответить мне взаимностью. Вот так просто, безэмоционально. Да лучше б она разозлилась и заявила, что я её достал со своими глупыми чувствами, но эта сухая, вежливая формулировка давала исчерпывающий ответ, сразу же, намертво обрубающий всякую надежду.
Я помню, что после этого погрузился в еще большую депрессию. Не хотелось ничего. Никакими словами я не могу описать глубину той безысходности и отчаяния, в которых тогда находился.
Я испытывал боль каждый раз, когда видел её с кем-то. Когда она проходила мимо и не здоровалась, когда она, бывало, садилась рядом, и брезговала со мною даже заговорить, а если я пытался втянуть её в разговор, она отмахивалась от меня односложными, ничего не значащими, фразами.
А я всё не останавливался. Всё так же смотрел на неё, прожигая своим тяжелым пронзительным взглядом. Всё надеялся. На что, спрашивается? Что произойдет чудо, она одумается и побежит ко мне с распростёртыми объятиями? Я писал ей грустные письма. Она их читала, но никогда не отвечала. Так и продолжала упорно молчать. Никакой реакции. Я мог лишь догадываться, что она обо мне думает.
Не знаю, почему я всё не сдавался. Зачем понапрасну тратил свои нервы и жизненные силы. Если б человеку было не плевать на меня, он бы уже давным-давно как-то отреагировал, хоть одно доброе слово сказал в ответ. А я всё оправдывал её: может, она стесняется, может, боится, может, просто долго думает и никак не может решить, что ей предпринять. Да что угодно, лишь бы не признавать, что я человеку НЕ НУЖЕН! Ни как друг, ни как парень, ни как кто, вообще! Никак!
Примерно через пару месяцев терпение Влады, наконец, лопнуло. Как-то раз после работы она отвела меня в сторону и сказала:
- Можно тебя попросить перекратить это.
Мы оба прекрасно понимали, о чём она говорит.
- Но почему?
- Просто прекрати это, ладно? Понимаешь, мне некомфортно. Я хотела написать тебе, но подумала, что будет лучше, если я всё скажу в глаза.
В тот момент я так ясно ощущал, что стою на краю очередного обрыва. Нет, уже лечу вниз, в неизвестность. Я смотрел на девушку и не мог ею налюбоваться. Вот она. Так близко. Стояла в полуметре от меня, окидывая меня недобрым подозрительным взглядом. Она, как всегда, куда-то спешила, и хотела как можно скорее разобраться и закончить этот разговор.
- Хорошо. - Ответил я. - Скажи хоть причину.
Я пытался оставаться доброжелательным. Даже улыбался, но понятное дело, что её слова просто разрывали мою душу на части.
- Ну... Просто нет, понимаешь?
Она что-то мялась, и никак не могла чётко сформулировать свою мысль. Боялась показаться бестактной или обидеть? Куда уж ещё больше?
- Ты одна живешь?
- Я бы не хотела это обсуждать.
- Просто ответь да или нет, пожалуйста... - Настаивал я.
- Нет... В том-то и дело. Ну, всё сложно... Я понимаю, это немного болезненно для тебя...
Немного?
- Это очень болезненно. - Подтвердил я.
- Ну, ты прекратишь? - Спросила она с надеждой.
- Хорошо. Ладно.
И так несколько раз. Что бы ещё я ей ответил? Что не отпущу? Что так и буду, словно нищий, умолять о любви?
Мы проговорили буквально минут пять, и Влада сбежала. Я тоже, ни с кем не разговаривая, быстро собрал вещи и ушёл домой. Я помню, что делал тогда всё просто на автомате. Я ни с кем даже не попрощался. Непроходимый ком встал у меня в горле. Так, что я даже не мог выдавить из себя ни слова.
Я не помню, как оказался дома. В пепельнице тлело двадцать три окурка. У меня слезились глаза, а горло нещадно саднило. Но, как ни странно, я оставался спокоен.
Забыть её. Забыть. Неужели это так трудно? Никого и никогда я так не любил, как её. Но что в ней было такого особенного? Я понимал, что мне надо взять себя в руки. Мать твою, мужчина я или нет? Чего я так раскис?
Да, я мог бы ругать себя сколько угодно, взывать к собственному разуму, но сердцу не прикажешь, как говорится. Пока эта боль не была испита до дна, мне и нечего было надеяться обрести покой.
Вскоре после того памятного разговора Влада уволилась, но облегчения мне это не принесло. Нет, поначалу я даже обрадовался, представляя, что теперь не буду видеть её каждый день, и вероятно, смогу, наконец, забыть. Но вместе с тем мне было невыносимо больно от того, что теперь я её вряд ли когда-нибудь увижу. Она попрощалась со всеми, кроме меня. Она даже не взглянула на меня. Прошла мимо, болтая с кем-то по телефону. Осознавала ли она, какую боль мне причиняет? Либо считала, что раз я мужчина, так значит не способен страдать из-за любви? Значит, для меня должно быть стыдно идти на поводу у своих чувств?
Прошло больше года. Но я по-прежнему не мог забыть эту девушку. Один мой друг откровенно смеялся надо мной, говоря, что мне нужно кого-нибудь себе найти.
Но я не мог ни на кого смотреть.
- Слушай, приворожила она тебя, что ли? - Шутил он, будучи находясь уже навеселе.
Мы сидели в душном прокуренном баре и заливали своё горе алкоголем: я - свою несчастливую любовь, а Валера - мой друг - измену жены, с которой он прожил семь лет.
- Ну что за глупости? - Отмахнулся я. - Ты же знаешь, я в подобную чепуху не верю!
- Да чего только в жизни не бывает!
- Ну ты что, серьёзно, что ли? Даже если всё это колдовство, чёрт его дери, существует, скажи, зачем, спрашивается, привораживать к себе мужика, который тебе нахрен не нужен!?
- Да кто их, баб этих, разберёт! - Взревел Валерка, опрокидывая залпом рюмку коньяка.
А мне вдруг стало так грустно и паршиво на душе. Впрочем, грусть теперь преследовала меня везде, куда бы я ни шёл.
Я старался как можно больше работать, лишь бы не думать о прошлом. Лишь бы искоренить, как бесполезный сорняк, эту больную любовь из своего сердца. Я планировал день так, чтоб у меня не оставалось свободного времени, чтобы думать о Владиславе. Приходил в издательство раньше всех, а после работы шёл в качалку или бассейн. На выходных тоже старался не оставаться в одиночестве - приглашал друзей сходить куда-нибудь развеяться. У меня появилось много хобби: я увлекался восточными единоборствами, стрельбой из лука, игрой в шахматы, и много чем ещё, лишь бы заполнить гнетущую пустоту в своей душе. Но ничего не помогало. И, в конце концов, мне это надоело. Все эти хобби не приносили мне никакого облегчения, только съедали массу средств из бюджета, и я их забросил, целиком и полностью погрузился в работу. И это дало свои плоды. Ещё через год я уже занимал должность главного редактора. И по-прежнему оставался один. В конце концов, в возрасте двадцати восьми лет, я махнул рукой на свою личную жизнь. А потом произошёл этот, с позволения сказать, "апокалипсис". Да, великая богиня любви Венера, видно, прогневалась на человечество, повернувшись к нему своей тёмной стороной. Что ж, а мне теперь было всё равно, раз крест на своей личной жизни я давно поставил.
Теперь я успокоился. Теперь можно было не париться насчёт любви, зная, что полюбить снова мне уже точно не удастся.
3
Прошло два года с того момента, как исчезла любовь, четыре - с тех пор, как я посмотрел в глаза Влады. Я знал, где она живёт, знал название улицы, даже знал, в каком доме находилась её квартира. Понял это по фотографиям, которые она выкладывала в соцсетях на своей странице. На них был прекрасный вид из окна на реку. Вдали, на левом берегу, укрытый бирюзовой дымкой, раскинулся город, вернее вторая его часть. Широкая полноводная река, лениво несущая свои воды на юго-восток, делила его пополам практически поровну. Я любил бродить по набережной, смотреть на белоснежные теплоходы, медленные баржи, разрезающие блёкло-синюю гладь воды. Но я жил далеко от реки, а вот Владислава могла каждый день любоваться открывающимся пейзажем. Ещё её фотографии захватывали окружающие дома, и я долго-долго искал похожее место в городе, пока не нашёл. Правда, название улицы я случайно узнал от одной своей коллеги, ну а вот дом уже угадал по фото. Но я не решался хотя бы ступить на эту улицу. Боялся, что вдруг встречу Владу там и вызову лишь волну раздражения к себе, доставлю ей неудобства. Однако в конце концов я всё-таки там оказался. По работе. Наше издательство начало сотрудничать с новой типографией, открывшейся как раз на той улице, где жила Влада. Их главный офис, который мне требовалось посетить, находился через остановку от её дома. Не буду вдаваться в подробности, скажу лишь, что тогда моё присутствие было необходимо, и я не мог послать вместо себя кого-то другого.
После той поездки я был ни жив ни мёртв. Я просто обессиленно рухнул на лавочку, напротив большого храма, находившегося по пути к моему дому, и долго сидел там, ожидая непонятно чего. Я чувствовал себя конченым психом, чокнутым параноиком. Зачем, спрашивается, я всё ещё надеялся непонятно на что? Ведь знал же, что нет. Её железное "нет" до сих пор звучало в моей душе.
С тех пор, как Влада ушла, мы так и не виделись. И почти каждый раз идя по улице и видя девушку, хоть как-то похожую на неё, я непременно оборачивался, подсознательно надеясь встретить её в этом огромном городе. Ну, встречу, что дальше? Что я скажу? Думаю, она даже не даст мне такой возможности. Сделает вид, будто мы не знакомы и равнодушно пройдёт мимо.
Нет, я ни на что больше не надеялся. Мне стало всё равно, что со мной будет. Да, я жил, работал, обеспечивал себя, собирал деньги непонятно для чего, но больше ничто на свете не приносило мне радости и удовлетворения. Я стал равнодушен ко всему. Мне уже было неважно, сколько и как я проживу. Я никого не впускал в свою жизнь, потому что никто, кроме Влады не был мне нужен.
После апокалипсиса для меня не изменилось ничего. Я ведь и до него, практически не жил. Так, чувствовал себя живым трупом в красивой обёртке. Уже не счесть, сколько раз я пытался воззвать к собственному разуму. Я понимал, что такой образ жизни заведёт меня в тупик, но сделать с собой ничего не мог. Да и нужно ли было что-тот делать? Я давно понял, что никогда не стану счастливым. Нааерное, эгоистично и малодушно так рассуждать. Я был молод, здоров, обеспечен. Живи - не хочу. А я не хотел, и жизнь стала мне не в радость. Ладно, дотяни уже как-нибудь до тридцатника, а там уж как-нибудь перебьёшься. Или до сороковника, а там, глядишь, исцелишься. А может, я не хотел исцеляться? Может, я хотел сберечь эту недосягаемую любовь в сердце? Любовь? Подождите! Ведь она исчезла!
Я прислушивался к себе, стараясь понять, что на самом деле чувствую. Ведь не может же быть так, что я - единственный в мире человек, которого миновала участь превращения в бесчувственную куклу. Подождите! Я же так долго внушал себе, что вычеркнул из жизни своё прошлое! Разве нет?
Внизу моего живота была набита красивая татуировка. "Владислава" - это имя было выведено на белой коже витиеватым почерком, увековечено в моём теле, в моей душе, в моём крошечном персональном мире, а может, напротив, в огромной необъятной вселенной, в которой больше не осталось места для любви.
Конечно, я притворялся. Каждый день надевал на себя личину непробиваемого циника, заковывал сердце в железные доспехи отчуждения и ради чего? Как неуправляемый корабль без капитана и команды я бороздил этот холодный океан жизни, больше не зная, к какому берегу мне пристать, да и следует ли, вообще, искать эту пристань.
Не знаю, как складывалась жизнь Влады дальше. Отчего-то мне было страшно спрашивать про неё у своих коллег на работе, с которыми она раньше дружила. Да, может, и не знали они ничего. Я же перестал быть атеистом. И поверил в бога хоть чуть-чуть, потому что молился за неё, за эту девушку. Очень редко, но я просил Это, Высшее, чем бы оно ни было, приглядывать за ней. И почему-то у меня сразу возникала уверенность, что с Владой всё будет хорошо.
***
За два года после апокалипсиса мир сильно изменился. Назревал кризис в искусстве. Это я мог сказать как редактор крупного издательства. Люди не стали писать меньше, просто их творчество стало каким-то вымученым, сухим, будто они из последних сил выжимали из себя строки художественного текста. Это походило на обязаловку. Ни души, ни красоты, ни чувств не осталось в этих новых книгах.
Во всех остальных сферах искусства наблюдалась аналогичная ситуация. Взять, к примеру, театр. Актёры играли, да, играли хорошо, изображая позабытое всеми чувство, но это касалось лишь постановок из старого репертуара, новый же поражал своей холодностью и отчуждённостью. Тему любви деликатно обходили стороной. То же самое я обнаружил и в кинематографе, и в живописи, и, главным образом, в литературе. Что угодно, только не любовь. Какие угодно темы, только не самая главная.
Да, я хоть верьте, хоть нет, даже несмотря на свой цинизм, всё же считал, что любовь - это главное в жизни. Без неё человек подобен сорняку, непонятно для чего живущему на этом свете. Я её лишился. Что ж, я и считал себя бесполезным пустоцветом. Теперь её лишились все. Их жизнь стала пустой, и обилие развлечений не могло заменить любовь.
Было много разводов, но, к счастью, многие так же продолжали жить с супругами ради детей. Конечно, и до апокалипсиса такие ситуации встречались сплошь и рядом, теперь же они стали просто нормой, необходимостью, предметом личной гордости: "вот я, посмотрите, терплю, я молодец, всем надо брать с меня пример!" Позерство. Терпеть этого не могу.
Я редко выбирался куда-нибудь, кроме работы. Как и все остальные люди в мире. Всем на всё стало плевать. В самом начале, когда это только произошло, я предполагал, что сложившаяся ситуация, напротив, ожесточит человечество: вспыхнут новые войны, возрастёт уровень преступности, а оказалось всё произошло совсем наоборот. К счастью, мои опасения не подтвердились. Никто не воевал. Все были заняты разборками в своей личной жизни, даже кукловоды, которые затеивали революции и гнали на убой солдат. Мир погрузился в кромешное уныние.
4
Я стоял у окна и снова смотрел на дождь, когда до моего сознания вдруг донеслись обрывки фраз из телевизора. А затем послышалось ликование откуда-то сверху и из противоположного дома. Кто-то радостно вопил не своим голосом. Я нехотя потушил сигарету и со скептическим видом окинул взглядом соседские окна, а далее заметил, как несколько людей выскочили во двор и начали бегать под дождём. "Что за ненормальные придурки!" - беззлобно подумал я. На улице моросил октябрь, градусник еле дополз до плюс девяти, но веселящихся во дворе эти обстоятельства похоже не смущали.
Я безразлично глянул на этих отбитых девок и пацанов, закрыл окно и вернулся в гостиную.
И тут же застыл с открытым ртом.
Оказывается, во всём был виноват фенилэтиламин. Вот в чём дело. Учёные сказали, где-то далеко взорвалась звезда. Называйте её как хотите: звезда-полынь, звезда-печаль... И взорвалась давно: около десяти миллиардов лет назад, но свет от её взрыва дошёл до нас только два года назад. И кроме света её предсмертная агония исторгла ещё и неизвестное науке излучение, способное изменять ДНК живых существ. Так и получилось, что это излучение подействовало на людей таким специфическим образом. У них перестал вырабатываться гормон фенилэтиламин, отвечающий за чувство влюблённости, и таким образом, любовь как явление исчезла с лица Земли. Изменения ДНК были уже не обратимы, мало того, они, как мутация, передавались по наследству, так что рассчитывать на то, что следующие поколения будут любить было бесполезно.
Я был ошарашен этой новостью и всё никак не мог поверить в это. Учёные провели тысячи экспериментов и наконец, докопались до истины. Но она оказалась так невероятна и одновременно так проста.
А затем я заглянул внутрь себя. Боже, я ведь любил! Я ведь любил, чёрт возьми! Осознание того, что я всё ещё не мёртвая кукла, что внутри меня живо то великое чувство, разрушевшее моё сердце, ослепило меня. Это было похоже на внезапное озарение. Рухнула стена, которой я все эти годы пытался отгородиться от неизбежного, от того, что давно стало частью меня.
За окном всё так же молотил дождь. А я стоял и смотрел на него. По моему лицу медленно текли слёзы. Как ни пытался, я не мог их сдержать. И к чёрту! Мне было плевать, что я мужчина и позволяю себе плакать. Меня никто не видел. Да даже если б и видел, это бы ничего не изменило. "Господи, если ты есть... - Шептал я одними губами. - Пусть у Неё всё будет хорошо".
После этого не помню ничего. Наверное, я сорвался, потому как когда в следующий раз пришёл в себя, кухня была завалена пустыми бутылками из-под вина, виски, коньяка и прочих обезболивающих. Сколько прошло времени? Кажется, мне много раз звонили с работы, но я сказал, что на больничном. Да, такой больничный мне не дал бы ни один врач в жизни. Как можно излечить душу? Она оказалась разрушена до основания. Даже фундамента не осталось. Влада всё забрала у меня. Душу, сердце, всю мою жизнь. И она этого не знала. Может, догадывалась, но, наверное, даже не могла представить, что всё настолько серьёзно.
Я ведь не мог, действительно, не мог ничего исправить. Я сделал всё возможное. Всё от меня зависящее. Ну хоть ты в лепешку расшибись, а невозможно заставить человека полюбить. Она меня просто не любила. Может, я ей немного и нравился, но не более того. А под конец нашего сотрудничества я, вообще, был полностью уверен, что она меня ненавидит. А я всё так же продолжал её любить.
Оказывается, меня не было две недели. Всего-то. Я считал, что пролетела, как минимум, целая жизнь. Целая жизнь, как сон, как алкогольный туман забытья, приправленный сигаретным дымом. Раньше я время от времени курил и выпивал, потом понял, что это мне ничерта не помогает, и прекратил тратить деньги впустую. И вот опять отчего-то сорвался, хотя, ожидаемо, облегчения мне это не принесло. Я вернулся на работу прежним. Свеженький, опрятный, хорошо выглядящий. А внутри... Внутри меня раскинулась пустота. Выжженая пустыня, усыпанная пеплом несбывшейся любви. Я стиснул зубы и продолжил жить и работать, как прежде.
***
Прошёл год с момента открытия учёными причин произошедшего апокалипсиса. Они безуспешно искали способ вернуть ДНК людей в прежнее состояние, обратить изменения, наступившие в результате взрыва звезды. А мне было плевать на всё и всех. Если даже моя собственная жизнь меня не интересовала, что тогда говорить об окружающей обстановке.
Как-то раз в пятницу я освободился с работы пораньше и решил прогуляться. Дождь только прошёл. Мокрый город смотрел на меня слепыми зрачками чернеющих оконных стёкол. Зажигались фонари. В неоновых лужах плавали опавшие листья. Я глубоко вдыхал чистый осенний воздух и всё не мог им надышаться. Оказывается, так хорошо просто идти по улице без всякой цели и назначения, и не думать ни о чём. Тогда, наверное, ноги сами завели меня в то место. А быть может, был виноват снова начавшийся дождь. Синоптики, как обычно, всё перепутали. Если б я знал, что настоящий ливень накроет меня буквально через полчаса после начала прогулки, я бы вообще не пошёл никуда гулять, а спокойно поехал домой. Я даже не понял, что это было за учреждение. Просто быстро вбежал по лестнице под навес небольшого пластикового фасада, надеясь переждать непогоду. Однако спасения от дождя и ледяного пронизывающего ветра не оказалось и там, поэтому я решил зайти в холл.
Охранник на посту не обратил на меня внимания, зато ко мне тут же подошла милая улыбчивая девушка с планшетом в руках. Кроме неё, охранника и меня в помещении находилось ещё несколько человек: двое сидели за столами и заполняли какие-то бумаги, ещё одна женщина разговаривала по телефону у окна. Пятница. Конец рабочего дня. По всей видимости, учреждение должно было скоро закрыться, а дождь так и не думал утихать.
- Добрый день! - Вежливо обратилась ко мне девушка. - Вы по записи? Доброволец?
Я совершенно не понимал, о чём она говорит. Какой ещё доброволец?
- Да нет, я... Я... - Слова вдруг застряли у меня в горле, я не мог чётко сформулировать свою мысль. У меня бывали такие временные помутнения, наверное, из-за интенсивной интеллектуальной деятельности. Всё-таки следовало больше отдыхать.
Девушка, видя моё замешательство, быстро взяла ситуацию в свои руки.
- Пройдёмте, пожалуйста, вас уже ожидают.
Что? Кто ожидает? Что всё это значит?
Не знаю, что меня заставило последовать за ней. Хоть убейте, не знаю. Может, то, что она чем-то напоминала мне Владу. В тот момент я чувствовал себя таким уставшим и разбитым, что мне было всё равно, куда меня ведут. Однако, я предпринял попытку объясниться.
- Послушайте, я вообще, не знаю, что это за учреждение, я только зашёл переждать дождь. Вот и всё.
Наверное, я выглядел очень глупо. Да и девушка эта, тоже оказалась не лучше меня: ни в чём не разобравшись, повела меня в какой-то кабинет. И я, идиот, покорно пошёл за ней.
- Так вы не записывались? - Она удивлённо хлопала ресницами, а потом будто проигнорировав мои слова, вдруг добавила, словно хотела меня куда-то завербовать. - Ничего страшного. Можете просто зайти на консультацию, вдруг надумаете принять участие.
- Что? Какое участие? Мне ничего не надо!
Она уже открывала белоснежную дверь кабинета, приглашая меня зайти внутрь. И я зашёл. Ради любопытства зашёл. Просто переждать дождь. А вышло... В общем, то, что вышло...
Никогда не считал себя доверчивым человеком. Да и может ли стопроцентный параноик быть таковым? Я никому не доверял, любую новость воспринимал скептически, не верил никаким обещаниям. Мне ничего и не обещали. Я зашёл туда из любопытства, превкушая, какую чушь мне попытаются впарить на этот раз.
Учреждение, в котором я оказался по воле случая (а может, дождя), оказалось филиалом главного научно-исследовательского центра по изучению последствий апокалипсиса. Тут я с облегчением выдохнул. Всё-таки, не шарлатаны. А там, как знать...
Меня долго и нудно агитировали сдать кровь на анализ, (как тысячи добровольцев до меня!). На вопрос зачем, мне ответили, что чем больше будет образцов, тем, возможно, быстрее удастся выяснить, каким образом можно обратить изменения ДНК и вернуть её к первоначальному состоянию, которое было до апокалипсиса.
Оказывается, эта программа функционировала уже целый год. Филиалы организации открылись почти в каждом городе, и люди охотно туда шли, чтобы внести свою лепту в исследования. Всем хотелось вернуть любовь. Пусть на это уйдут годы или даже сменятся целые поколения, пусть снова обретут способность любить лишь наши далёкие потомки, но не попробовать исправить эту чудовищную беду, обрушившуюся на мир, было равно преступлению.
Это я целиком погрузился в своё горе и не видел ничего вокруг. Я не верил в чудеса, и вместе с тем убегал в мир фантастических приключений, создаваемых моими авторами на страницах книг. Я бежал от реальности, и одновременно оставался реалистом. Как я уже не раз говорил, я не жил, я лишь существовал. И мне, честное слово, было всё равно, что будет со мной и с этим миром дальше. Однако, философствовать и что-либо доказывать кому-то я не желал.
А ладно, берите свою кровь! Мне не жалко. Только это всё равно не поможет. Ни мне, ни этому миру. До сих пор не знаю, зачем я это сделал. То ли они (учёные-сотрудники центра исследований) меня уболтали, то ли мне просто стало скучно. А может, я искал предлог, чтоб остаться подольше и переждать дождь, хотя сама процедура заняла не больше пары минут. Кровь быстро взяли из пальца и приложили к нему проспиртованный ватный диск.
Та же самая девушка записала мои паспортные данные и номер телефона. Спустя пятнадцать минут дождь закончился, и я вышел на улицу.
Засмеялся.
Сквозь горечь засмеялся.
На дворе стало ещё холоднее, от асфальта тянуло осенней стужей. Уже совсем стемнело, и возвращаться домой по лужам мне совсем не хотелось, поэтому я вызвал такси. И вскоре забыл обо всём.
5
Удивительно, как апокалипсис изменил мир. Границы между государствами почти стёрлись. Теперь стало возможным путешествовать практически беспрепятственно. Только никто не спешил пользоваться этими новыми возможностями. Все люди переживали глубокий личный кризис, и их не очень-то тянуло на путешествия. Деньги, побрякушки, дворцы стали песком. Один за другим разорялись ювелирные магазины, автосалоны, дорогие рестораны, ночные клубы... Постепенно всё материальное в жизни человека сдавало свои позиции. Многие поняли, что им вовсе необязательно покупать машину за два миллиона, а потом выплачивать за неё кредит двадцать лет, равно как и каждое лето летать в долг на тропические острова, а потом с показушным видом постить фотки из отпуска в соцсетях. Многие поняли, что золото - это просто металл, а деньги - просто бумага, за которую ничего существенного, в принципе, и не купишь. Многие поняли это, к сожалению, слишком поздно... Общее горе сплотило людей, но и одновременно отдалило друг от друга, ведь больше никто в этом мире не любил. Но и не воевал. И то, слава Богу. А что до меня, так я и до апокалипсиса плескался в своём собственном горе как в водах бушующего океана. Теперь же мало что изменилось в моей жизни. Я по-прежнему ни с кем не знакомился и не заводил отношений. Мне исполнилось только тридцать. А казалось, будто прошла целая вечность. Тот звонок застал меня за работой. Я спокойно сидел и заполнял бумаги, когда кто-то начал названивать мне с незнакомого номера. Я постоянно сбрасывал звонки, потому что не хотел ни с кем говорить. Номер моего личного телефона знали немногие: лишь узкий круг друзей и некоторые коллеги, для работы я, соответственно, использовал рабочий, поэтому, раз номер был мне неизвестен, я решил вообще, не отвечать. Знаю, это невоспитанно, но мне было плевать, кто что подумает.
Через день звонки продолжились, и, в конце концов, вечером я не выдержал и поднял трубку. То, что я услышал, повергло меня в шок. Сначала даже показалось, что это какая-то шутка. На следующий день за мной приехала машина с мигалками, и мне пришлось проследовать за людьми в чёрно-белой униформе. Сопротивляться госслужащим я не мог, и надеялся на то, что в учреждении, в которое они меня везут, во всём разберутся и выяснят, что произошла ошибка.
К счастью или к сожалению, моё "похищение" не было ошибкой. Это прозвучит невероятно, но я, действительно, оказался единственным человеком на Земле, который не утратил способность любить. Каким-то невероятным образом что-то спасло меня от губительного излучения умирающей звезды, почти разрушившей человеческую цивилизацию. Я всё ещё не мог в это поверить, но меня убеждали не какие-нибудь шарлатаны, а грамотные учёные, которые уже совсем отчаялись и хватались за меня, как за последнюю соломинку.
- И что? Что дальше? Даже если это так, какой в этом смысл? - Скептически заметил я.
- Вы не понимаете? Это ведь уникальный случай, вы - особенный человек. Вы можете помочь всему миру! - Отвечали они.
- И как же?
- Мы проведём необходимые исследования, если вы, конечно, позволите, и постараемся выяснить причину, почему ваша ДНК не подверглась изменениям во время апокалипсиса. Возможно, это поможет нам изобрести... так называемое противоядие против этой страшной напасти, обрушившейся на мир. Только не отказывайтесь!
Казалось, женщина-учёная, говорившая мне всё это, готова была рухнуть передо мной на колени.
Мне всё это напоминало цирк.
- Хорошо, я не отказываюсь. Проводите свои исследования. Но, уверен, я не один такой на планете. Существует сколько угодно людей, которых не проверяли, и которые не могут точно определить, что чувствуют на самом деле. Может, они тоже любят...
- Нет, это исключено. - Твёрдо ответил мужчина в форме, один из тех, что приехали за мной на машине. Я обернулся. - Базы данных всех государств открыты. По сути теперешний мир - это единое государство. Все объединились для борьбы с общей бедой. Поверьте, если б существовал ещё кто-то вроде вас, мы бы непременно узнали.
- Может, такого человека ещё не обнаружили. - Возразил я.
- Такое тоже возможно, - ответил сидящий рядом с женщиной представительного вида старик в сером костюме, по-видимому, какой-нибудь известный авторитетный учёный, как же иначе. - Но нам это кажется маловероятным. Если такие люди существуют, со временем их, конечно, обнаружат, а может, и нет. Это дело случая. Вас ведь тоже обнаружили совсем случайно. (Да уж, я вспомнил, как недели две назад забрёл в научно-исследовательский центр совсем "случайно", просто переждать дождь, и в итоге оказался втянут непонятно во что. Но как бы там ни было, в судьбу я не верил). - Тем не менее, - продолжал учёный, - у нас есть вы и это уже замечательно, что нашёлся хотя бы один человек на планете, чью ДНК не затронули изменения. Не побоюсь этого слова, но это чудо.
Я конечно, не разделял энтузиазма этих людей, но мне, как я уже не раз признавался, было плевать на мою жизнь, поэтому я позволил им исследовать меня. К тому же, эта организация была государственной структурой и за отказ с моей стороны, неизвестно, что бы со мной сделали: думаю, удерживали бы здесь принудительно, а потом ещё, чего доброго, пришли какое-нибудь дело. Так что я решил им подыграть, чтоб всё прошло спокойно и миролюбиво.
У меня взяли на анализ кровь. Много крови. Я едва не потерял сознание, а взамен накормили обедом, хотя я всячески отказывался.
Никаких бумаг я не подписывал. Ожидаемо, всё происходящее оказалось очень секретно.
Я вышел из научного центра с бумажкой, в которой значилось, когда я должен прийти в следующий раз.
Я вышел в промозглую ноябрьскую стужу и, как ни в чем не бывало, пошёл по улице. Мысли текли медленно, и постепенно я вообще потерял нить своих рассуждений, а очнулся у дома Владиславы.
Зачем? Зачем я пришёл в место, где меня никто не ждёт? Мало того, даже не вспоминает о моём существовании!
Я стоял на противоположной стороне улицы и смотрел вверх, на гладкую, бежево-белую высотку напротив.
Девятый этаж, а может, восьмой... Вспомнить бы, что она говорила...
Хотя, какая, нахрен, разница! Это не важно! Что я здесь делаю? На что надеюсь?
Осмелел, видно, совсем! Помнится, когда-то даже ногой ступить на эту улицу боялся, а теперь запросто брожу возле Её дома, возможно, под самыми Её окнами.
Мысленно отвесив себе пощёчину, я побрёл на остановку, попутно достав из пачки сигарету и закурив. Домой не хотелось, но и оставаться в этом месте было больно.
***
Я исправно посещал научный центр раз или два в неделю. Сдавал кровь. Ещё несколько раз мне делали МРТ, садили за какие-то навороченные приборы и подключали датчики к телу. Я послушно выполнял всё, что от меня требовалось, при этом не испытывая внутри ничего. Мне, как последнему эгоисту, было абсолютно наплевать, помогу ли я этому миру или нет. Мне помочь уже было невозможно. Почти постоянно я испытывал стыд перед самим собой за это нытьё, за эту слабость, но внешне ничем себя не выдавал. Я научился так мастерски скрывать свои истинные чувства, что никому бы и в голову не пришло, какие, на самом деле, страдания я испытываю. Окружающие видели лишь красивую обложку успешного состоявшегося человека, который продолжает развиваться и покорять новые вершины. А на самом деле внутри меня расстилалась безжизненная пустыня, которую не перейти, и я, как одинокий волк, сбившийся с пути, только бесцельно бродил по ней, содрогая воздух своим воем... Но для всех я оставался позитивным, жизнерадостным человеком, у которого всегда всё получается, у которого просто не может быть каких-либо проблем.
Влада снилась мне часто, и после таких снов я просыпался и долго лежал в постели, глядя в потолок. Вставать не хотелось, хотелось снова заснуть и никогда не просыпаться... Но я вставал, собирался и ехал на работу. Из одной каменной коробки в другую, из одного человейника в другой человейник, из квартиры, которую не иначе, как одиночка не назовёшь, на работу в офис, в личный кабинет - такую же камеру-одиночку... Я мог бы купить себе дом где-нибудь в пригороде, но тогда добираться на работу стало бы дольше и сложнее. Хотя, какая, уже, к чёрту, разница?
Пару раз я был свидетелем того, как учёные о чём-то спорили друг с другом. За всё время исследований меня представили массе высокопоставленных чиновников, но я не запомнил ни их лиц, ни имён, ни чинов. Мой взгляд вот уже много лет был замутнён пеленой моего личного "горя", так что я ничего не замечал вокруг. Удивительно, как я, вообще, заметил наступивший за окном апокалипсис...
Примерно ещё через год мне сказали, что исследования, похоже, близятся к завершению: учёным удалось добиться кое-каких результатов. Меня не вызывали очень долго: месяц или два, а затем, как гром среди ясного неба, снова приехали за мной на двух машинах с мигалками прямо на работу и увезли в научный центр.
6
Слова пожилого профессора расплывались в моей голове. Я никак не мог сосредоточиться. Мыслями я был в совсем другом месте. Передо мной раскинулась широкая река, уходящая вдаль, к горизонту. Её стремительные бурно-зелёные воды торопливо несли несколько теплоходов вниз по течению, в серебристой выси парили чайки, и их специфический крик словно ножом разрезал прохладный воздух. Я стоял на берегу, а за моей спиной раскинулся старинный уютный город, манящий своими раскосыми мощёными улочками и неповторимой атмосферой чего-то забытого, но такого родного... Она стояла рядом со мной, и я держал Её за руку...
- ...Таким образом возможно, что вы, действительно, можете спасти всех... - Сквозь пелену донеслись до моего сознания слова учёного. Прекрасное видение исчезло. Я вновь оказался в жестокой реальности. Так, надо было с этим прекращать. Ещё чего: уважаемый человек, главный редактор крупного издательства вместо того, чтобы слушать и вникать в суть дела, витает в своих мечтах. Причём, в несбыточных... Это-то, обиднее всего!
- А... Гм... - Я откашлялся, стараясь сделать серьёзный заинтересованный вид, но это не умаляло того, что последние несколько минут монолог профессора я просто не слушал и не представлял, о чём он мог говорить. И похоже, он это заметил, но без тени недовольства постарался объяснить всё ещё раз.
В общем, если вкратце, с помощью моей крови создали вакцину, способную нейтрализовать последствия излучения и восстановить синтез фенилэтиламина. Я не учёный, поэтому не буду вдаваться в подробности и загружать мозг читателя научными понятиями и формулами, тем более, я сам не знаю, какими словами можно объяснить весь этот сложный процесс, чтобы было понятно. После этого ошеломляющего научного открытия я стал появляться в научном центре ещё чаще. У меня продолжали брать кровь, хотя я опасался, что её не хватит для того, чтоб сделать вакцину для всего мира, но учёные заверили меня, что я могу не беспокоиться на этот счёт. Я не знал, когда они скажут хватит. Я покорно продолжал ходить в научный центр на процедуры, ни разу не выказав своего недовольства. Да его, собственно, и не было. Мне ведь давно стало плевать на свою жизнь.
Лишь об одном попросил я: чтоб моё имя нигде не упоминали, чтоб во всех СМИ меня нарекли безымянным спасителем, и мою личность ни при каких обстоятельствах не афишировали. Я не хотел, чтоб меня помнили. Вернее, на людей мне было плевать. Я не желал, чтоб о том, кто я и что сделал, узнал конкретный человек. Я хотел навсегда для неё кануть в лету. Потому как полное забвение с её стороны переносилось мною гораздо легче, чем презрение и ненависть, которые я от неё натерпелся.
Так же я отказался от всякой материальной компенсации со стороны государства. Какие деньги? Вы что, с ума сошли? Они для меня уже давно ничего не значили. Нет, конечно, хорошо, когда они есть. Они предоставляют массу возможностей, а также свободу жить так, как тебе нравится. Но проблема в том, что то, чего я жаждал больше всего, нельзя было купить за деньги. Нельзя было наполнить ими мою абсолютную внутреннюю пустоту и унять боль. Поэтому, я просто отказался от всякого вознаграждения.
Поначалу вакцину испытывали на добровольцах, и когда стало окончательно понятно, что она действует, а также не вызывает никаких побочных эффектов, её выпустили в массовое производство и начали проводить добровольную вакцинацию. Но не все согласились вакцинироваться. Нашлись такие безумцы, которым оказалась не нужна любовь. Я считал их больными людьми. Хотя и сам раньше думал, что никого не любить - это прекрасное состояние. Теперь я понял, что грань между свободой и одиночеством настолько тонка, что большинство даже не замечают, когда перешагнули её. Как говорится, каждому своё, каждый имеет право жить той жизнью, какая ему нравится, но кому может нравиться добровольное саморазрушение? Лишь больным, глубоко несчастным людям. Я не относил себя к их числу. Мне просто нужна была лишь одна Влада. С ней, пожалуйста, можно было создать и семью и завести детей, построить уютный большой дом и прожить счастливую жизнь до глубокой старости. Без неё - увы, я ничего не хотел. Идеальный перфекционист - либо Она, либо никто. На меньшее я просто не соглашался. Я сбросил себя со счетов. Что ж, это был мой осознанный выбор, за который нести ответственность лишь мне одному.
***
Спустя год было вакцинировано свыше миллиарда человек во всём мире. Апокалипсис отступал, человечество погрузилось в тотальную эйфорию. А я ходил на работу, как ни в чём не бывало, а после, когда вызывали, в научный центр, сдавать кровь.
Я снова начал курить от безысходности и скуки. Мимо моего дома, прямо под окнами, часто шествовали счастливые толпы людей, отправляющиеся на городскую площадь. Ровно пять лет назад такие же сборища были посвящены самой ужасной трагедии, когда-либо случавшейся с этим миром, теперь же они праздновали долгожданное избавление от страшной напасти. И только я всё так же оставался неизменен. Только спокойно смотрел на них сверху, роняя на их вскруженные головы серый сигаретный пепел и бесчувственно провожая их циничным взглядом. Мой кабинет и моя квартира были завалены чужими рукописями, рецензиями, журналами. Иногда после насыщенного рабочего дня, прокручивая в памяти всё прочитанное, я с трудом мог вспомнить, где заканчивается одно произведение и начинается другое. Все они сливались в единый узор общих человеческих судеб, сотканный природой и слепым случаем.
То, что произошло с миром, возможно и не так удивительно. Ведь давно же твердили все учёные, что любовь - это химия. А против химии, равно, как и против физики, не попрёшь. Думаю, этим и объясняется тот факт, что невозможно заставить человека полюбить (и разлюбить тоже). Вода - это вода, и в вино она не превратится, сколько ни молись.
Наука вернула человечеству способность любить, но будет ли оно любить, это уже другой вопрос. Ясно лишь одно: проведя эти мрачные пять лет на тёмной стороне Венеры, оно, наконец, осознало свои ошибки и теперь готово их исправить.