После первого стихотворения, последующие, примерно этак до сотого, пишутся легко. Виновато ли в этом больное воображение, или нездоровое желание прославиться после первого лицемерно-дружеского признание, или что-то другое, но факт остается фактом. Полилось.
И сразу на неокрепший рассудок графомана свалился факт, что многие стихов-то не пишут, и только этим ты выделяешься из тех, кто стоит рядом с тобой. Само это в юном возрасте способно разломать рассудок человека ложной гордыней, а тут еще чувство приобщения к чему-то великому и вечному. Человек, начавший писать стихи, совсем по-другому смотрит на ряды книг классиков, стоящих у него на полке. Пусть и покрытые толстым слоем пыли, эти книги как бы свидетельствуют о том, что "труд" написания стихов не пропадает даром. И я, закрыв глаза, сразу представлял, что рядышком с этими книгами, появиться еще один корм для моли, а может быть даже два пузатых чуда - детища моего (ура!) болезненного самомнения. Смешной я был ребенок!
Конечно, находились те, которые и не верили в мой "гений", рифмуя его с удобрениями, как органического так и не менее противного происхождения. Самое обидное, что один из первых критиков был мой отец. Он, в общем-то, не был большим любителем стихотворной формы изложения истории болезни, но после прочтения вышеприведенного на судилище временем стиха, скромно заметил, что давно так не веселился, и что я его действительно порадовал, но продолжать мне, пожалуй, не стоит, потому что много смеяться вредно. Мне бы его послушать. Но молодое самолюбование не способно на трезвую оценку, и как бы в пику собственному отцу, я разродился следующим:
Я чувствовал, что мне не быть вторым
И вновь меня прибили к пьедесталу.
И пусть кричат что слава - это дым,
Но дым не бьет с напором самосвала.
Я чувствовал, что снова я пропал.
Улыбки лести хуже, чем расстрелы,
Обрывки фраз - безумие зеркал,
Чтоб не сбежал поклонники у двери.
Отрубленные головы цветов
К ногам легли унылым фейерверком.
И словно повторенье страшных снов
Второго называют недомерком.
Плачьте критики - это был шедевр. Лучше до этого я не писал. Так я думал примерно недолго, до нового шедевра.
Интермедия.
Грустна стезя поэта - чтобы быть поэтом, он все время вынужден доказывать самому себе собственную бездарность.
Да-да. Знаю, что скажешь ты мне, читатель. Конечно же, я не объективен к тому ребенку, которым я был когда-то. Но если бы Вы знали, что он натворил потом.
Разбирая сейчас, буквально сию минуту, это стихотворение я с ужасом нервно хочу перелистнуть страницу, но ничего поделать не могу, из песни слово не вырубить - жалко. Грущу я и из-за славы, которая не бьет с напором самосвала, и, честно говоря, жалко второго, и, кажется, про зеркала я тоже переборщил. Но нечего посыпать пеплом голову, "увенчанную венком триумфатора". Мне просто грустно...
Отсюда,
Второе правило написания стихов.
Уверенность в собственные силы - грех. Неуверенность тоже грех. Мучайтесь.