Аннотация: Это старое произведение. Оно действительно пластично, и отдельные фрагменты можно поменять местами. Смысл от этого не пострадает. Если он вообще есть - именно как смысл. Этакий "метод нарезок" по-русски. И - да, поэзия. Что не проза - точно. )
Творчество - это, несомненно, то, что пишешь для себя. БЕЗ НАДЕЖДЫ. НЕ ПОЛИРУЯ ТЕКСТ. НЕ ИМЕЯ НИКАКИХ ПЛАНОВ.
НЕ СТАРАЯСЬ ПОНРАВИТЬСЯ.
К ЧЁРТУ! ЭТО - ДЛЯ МЕНЯ.
Ты знаешь, когда на тебя надвигается что-то тяжелое, стоит отпрыгнуть в сторону. Может быть, это трактор или просто ячменный колос. От этого тебя вряд ли убудет. Едва ли эта чавкающая накатанная колея примет тебя - с ее грязными потеками масел и мазута, потерянными кем-то часами... Это - просто дорога за чужой горизонт, в нем чужая доброта и чужие будни, и чужой Чебурашка стоит в фиолетовой витрине и разводит коротенькими беспалыми руками. На твоем счету - тысячи и тысячи фрагментов, фраз, коротких этюдов и меркантильных соображений, и вряд ли, вряд ли, вряд ли ты забудешь эти видеосалоны, эти обледенелые фонари, это заплеванное небо и слезящиеся закаты будут ждать тебя в самых неподходящих местах твоей памяти, и будут чихать фокстерьеры, и вечно разваливаться мурманские старые дома, и на твоем горизонте - сопки, кипарисы и лунная дорога, карате и шахматы, и дыхание того далекого мира, который потерян, но еще не навсегда, и надо успеть, и надо заявить свои права на этот тихий восторг, и замолчать.
***
В кубе комнаты
Кривые зеркала.
Здесь жить.
Травматический психоз с аффективными и галлюцинаторно-бредовыми симптомами. Чернота - и белые спирали, вращающиеся белые спирали почти на все поле зрения. Рваные потоки грязи из-под колес автомобилей. Полный дом якобы людей, которых я не знаю. Что-то разладилось. Тупость и звон в ушах. И еще, кажется, где-то внутри мне страшно; так тихо, что этого можно и не заметить. Две книги: Евангелие и "Психиатрия", пособия для постижения собственного распада.
Все было медленно, постепенно, и потому - незаметно. Но смертельно. Теперь процесс завершился. Крыса сварилась.
Итак, вот оно. Хронический алкоголизм. Нарушения психики. Нежелание что-нибудь делать. Потеря веры в себя. Здоровья. Надежды на счастье.
Газели смазались в бешеном беге; волчья грация копытных, попытка самообмана. Вихри над пустынной долиной. Мотор захлебывается, не хватает воздуха; сверху летят камни, а вниз падают груды железа, покрываясь ржавчиной прямо по пути. Посередине пола - синий круг, символ здоровья и оптимизма сильных парней. Жизнь - непростая штука, если попытаться думать и не научиться радоваться.
Пауки скрежещут металлическими суставами. Скворечники вдоль дорог с выглядывающими из них оборванными безумцами. Вечная зима, почерневшие ноги. Суслики, пожирающие мертвечину. Земля, изрытая воронкообразными норами - отсюда и дальше, дальше, в глубь Земли, к центру неизвестного. Самоходные капканы в коридорах заброшенных многоэтажных зданий... Радиотараканы шевелят электрическими усами.
Меняются только внешние условия; человек остается. Остаются духи и бесы, боги и страхи, остаются схемы выживания предателей и смерти героев. И еще остается единственное, что способно удержать на плаву среди вечного мусора существования. Надежда на Чудо.
Почему-то летом люди всегда праздничны, особенно по вечерам. Жирные и потные бабы портят впечатление, если подходить слишком близко, но по вечерам они не ходят. Вечером - только мы. Море и огни. И музыка - обязательно; музыка и ночные звуки сочетаются в этом странном вечернем севастопольском карнавале.
Дышать, сидя у воды; море. Море - все. Море - вода, море - песок, море - воздух. Море - это деревья крымского побережья и ночные вздохи, и шорох наглых ежиков в старых консервных банках. Костер среди абсолютной темноты. Рыбы. Чайки на камнях. Люди свободны.
Мы рабы здесь, в зиме. Рабы тепла и обстоятельств. Рабы работы. Рабы этих запотевших стекол и будильников. Рабы знакомых и чего-то. Одержимые не мыслью даже, а почти забытым ощущением свободы. Странно: рабы свободы. Свободен ли человек, который пашет, как проклятый, ради ЭТОЙ САМОЙ свободы? Искупает ли такая цель грех насилия над самим собой? Более чем сомнительно...
***
Одиночество. Холл библиотеки; середина серого дня. Все застыло; людей нет. Эта тишина - не готовность к чему-то, не ожидание. Она существует сама по себе. Сама в себе.
Странно. Какие-то два километра - и там шум, по дорожкам расхаживают множества тех и этих, кто-то курит, продает колбасу, улыбается... Здесь - шорох люминесцентных ламп; каждый шаг отдает неким кощунством, и, если бы не свет, можно было бы почувствовать себя внутри египетской пирамиды.
Сухие мумии книг... Это - первое место, где живые цветы кажутся искусственными.
Рождаются фразы, обрывки... Наверное, как реакция на коррекцию состояния.
" ...хотела ребенка. Носила кошку под сердцем".
" ...он был великий поэт. Он лидировал по количеству пойманных образов на душу населения".
" ...подворотни. Каменный век. Женщины с глазами стариков. Наркотики: темная сторона рая. Продвижение вверх: заменитель Пути. Изобретите мягкий асфальт!"
" ...рисунок платья угадать на бедрах..."
***
Когда выпадет первый снег,
деревья копьями черноты
Будут стоять.
Лишь цепочки следов между ними -
надежда. Уснули не все.
Когда выпадет первый снег, -
символ тоскливой, пустой чистоты, -
Ты скажешь, что я ухожу.
Это начинается моя вечная зима.
Взгляд из голубоватых глазниц
снежной бабы -
мой ангел смерти,
последний дорожный знак
на этом пути.
Пути вечной зимы.
***
А маленькому зайке раскроили череп, и вата полезла клочьями; думали, мозги? Откуда, родные? У него в спинке процессор с десятком-другим рефлексов, как у нас всех. В голове, посередине - только реле, рецептор, который иногда болит. Зайка дергается и орет главное, что в него вложено - "Я! Я! Я!" Он прыгает по мостовой, проклиная жизнь и исходя жидкими слюнями, и лапы его в грязи - но что ему! он уже не видит этого. У него просто не хватает объема памяти.
Лиловые призраки заката надвигаются, и народ уставился в ящики, и через полчаса уже все забыто, но эти полчаса - о! О! Что там было? Спроси - не ответят.
Вы думаете, компьютерные игры приближают к реальности? Нет, это мир упорно низводят до уровня компьютерной игры. Там не больно, и есть вторая, третья, четвертая попытка... Это так легко и понятно, что потом элементарный удар по морде дает стресс, и нужны валерьянка, врачи и клиники, и трудно просраться. Но люди упорно верят в ящики.
***
...вышел из дома наследным принцем. Сеял цветы, гонял голубей, и каждой собаке был рад.
Что с того? Пока ездил по европам, королевство-то уже завоевали, разграбили и сожгли. А он считал себя принцем и сеял цветы!
Потом он начал бить собак.
***
Первое. Наплевать на всех и вся. Уйти в полную, абсолютную пустоту. Жить там до тех пор, пока не взвоешь. По кому? По чему? По тому, что тебе не безразлично.
Так можно определить, что тебе нужно.
Второе. Делай мало. Когда делаешь много, не успеваешь понять, что ты сделал: что-то нужное или же совершенно бесполезное. Стоит выбрать одно направление, обусловленное внутренней необходимостью. Энергозатраты в остальных - свести до минимума.
Третье. Единственный способ не перенапрягаться - плевать на мнение тех, с кем тебе не по пути.
Четвертое. Побольше радоваться. Хвалить себя, любимого, за любой шаг в нужную сторону.
Пятое. Ругань в свой адрес - процесс автоматический. Не стоит на нем заостряться!
Шестое. Обещать как можно меньше. Чем больше обещаешь, тем больше глупостей приходится делать.
Седьмое. Человечество - огромный зверинец, в котором иногда находятся случайные помощники. Пользуйся, но осторожно: они нестерильны и могут укусить!
Восьмое. Не забывай: многие твои любимые мелодии созданы, чтобы заработать на тебе деньги.
Девятое. Каждый чужой человек в доме - лишний шанс подбросить тебе что-то криминальное.
Десятое. Побольше улыбайся. Они воспринимают твой оскал как знак расположения сильного к слабому.
Одиннадцатое. Если при выполнении всех вышеперечисленных правил ты плохо кончил - это результат только твоих недостаточных или неверных действий. Смотри п.5 и повторяй попытку. Это все равно лучше / интереснее / наполненнее / честнее лежания на пыльном диване.
***
Право быть одному...
Узнавший имя Бога никогда не станет прежним; и пьяный весенний заяц, и вдруг станет смешно и щекотно, и захочется спастись, и будет солнце и зеленая трава, и прохлада по утрам, и туман, и забудется то, что асоциален, и люди станут прежними хорошими, теплыми мамами и папами, и будешь улыбаться на автобусной остановке - чему? зачем? и случится радость, и маленькая собачонка из соседнего подъезда, значительная и серьезная, вдруг с лаем побежит куда-то, как щенок, и будет играть с мячом, и доставать палки из пруда, и вымытые дождем камни заблестят в невыразимо ярких лучах, и так будет весь день, и вечер, и запах кофе, и любимая женщина, и сын, и фотография на столе, и так - до первого сна.
Сны - ловушки, сны - привидения, сны, тем более страшные, чем более реальные, и нет яркого света, и неизвестность. Можно днями жить на свету, но ночь - это напряжение, ночь - стресс, пути вниз; там нет дна, и черные, серые, песочные пропасти, и ты - заложник и, начиная падать, понимаешь: конца не будет, и вот какая она - Вечность, и ты уже принадлежишь ей, лишь однажды заглянув в глаза, и все живое, светлое остается так далеко, что не увидеть, не вспомнить. И нужно вырваться хотя бы на время, встать и, шатаясь, добрести до кухни, закурить и обнаружить себя на стуле, а дальше - окно, а там, за ним - лес и солнце.
***
Ты помнишь, как играли
В героев и богов
И небо раздвигали
Звучанием шагов,
Ты помнишь, как когда-то
Смеялись до утра,
Но Зверь с лицом солдата
Сказал, что нам пора.
И ты ему поверил
И вышел покурить,
А я стоял у двери
И ждал. Хотелось жить...
...теперь уже не знаю,
Кто прав, кто виноват.
То Зверь потянет к краю,
То Ангел пнет назад.
***
Когда ты висишь на стенке и смотришь на этих маленьких человечков внизу, все они в какой-то мере для тебя равны. Не столь важно, кто он - бригадир, представитель заказчика, подсобник... человек внизу должен делать то, что должен. Тогда он - твой друг.
Неважно, кто он, этот человек внизу. Нищий он или председатель правления банка, но если он попытается сдёрнуть тебя со стенки, ты бросишь в него перфоратор и будешь рад, если попал, потому что ОН ХОТЕЛ ТЕБЯ УБИТЬ. Ты будешь радоваться, когда попадёшь, потому что со стены тебе всё равно, хороший он или плохой, как он жил и зачем он, стоя снизу, тянул тебя за основняк. Там, наверху, ты - как на войне, и работает старый принцип: "он или я".
Но потом ты неизбежно спустишься вниз, чтобы вынуть из черепа остатки дорогого инструмента. Тогда тебе придётся узнать, кто же этот человек, по недомыслию или собственному выбору решивший встать в точку зверя.
Нам нужно смещение акцентов. В почти благополучном мире, часто даже не понимая этого, так мы играем в войну.
***
Вставало огромное, вспучившееся солнце. Умирающий между камней в странно плотных холщовых лохмотьях; скоро будет жарко. Ящерицы, умудряющиеся сочетать проворство с ленью.
На камне сидела птица.
Птица пронзительно кричала, раздуваясь горлом. Птица-мешок... Бежевые ее в крапинку перья при этом оставались гладкими и прижатыми к туловищу. Сидела она совсем рядом, и звук, звук ее горла, направлен был умирающему прямо в лицо; глаза, сошедшиеся к клюву в невероятном усилии, смотрели в глаза человека. "Большая", - подумал я зачем-то. Дышать было безумно больно; горлом шла кровь, и ее невыносимый, тошнотворный привкус попадал вместе с носителем признака прямо в желудок, вызывая рвотные позывы. Судороги усиливали боль, и хотелось выброситься в окно. Окно? Двойные рамы, черная мебель, ковры на полу - и камни, иссушенная солнцем земля, и птица, с ее невыносимым, искусственным плачем, и я знал, что умираю, и эту фигуру с разведенными крестообразно руками поднимало и кружило, кружило, кружило...