Аннотация: Это о трагедии человека, предавшего самого себя. Суд над собой - страшней суда любого.
ВЕЗУНЧИК
1.
Дмитрий был, что называется, везунчиком. Окончив мединститут, он, занявшись модной тогда теорией биополя, под руководством известного биолога Аарона Гершензона, провел ряд экспериментов, доказавших существование биофотонов. Это было новым словом в биологической науке. По этой теме он уже через три года после окончания института защитил кандидатскую диссертацию. Сама диссертация уже через год вышла в виде монографии в издательстве "Наука".
Его дальнейшая работа под руководством того же Гершензона привела к сенсации: впервые былa доказана возможность создания "рукотворной жизни". Еще через два года Дмитрий с блеском защитил докторскую диссертацию. Этого он достиг к своим неполным тридцати годам.
Естественно, успешные работы по синтезу живой природы были сразу же засекречены. Была создана сверхсекретная Лаборатория NБ-1, во главе которой поставили Дмитрия. Для прикрытия и научной дезинформации был создан открытый филиал - Лаборатория биотехнических проблем при НИИ Химико-Биологических Исследований. В этом филиале "разрабатывались" тупиковые направления нового научного направления: таким образом, органы госбезопасности пытались убедить иностранных специалистов в том, что в Советском Союзе никаких позитивных результатов в данном направлении нет.
Несмотря на "отсутствие успехов в научных исследованиях", Дмитрия выбрали членом-корреспондентом на специально выделенную целевую вакансию. Вскоре Лабораторию биотехнических проблем преобразовали в академический Институт Проблем Бионики. Подводная часть этого научного айсберга - Лаборатория NБ-1 разрослась невероятно: видимо, реальные успехи были налицо. Дмитрию "сверху" закрытым постановлением предложили развернуть параллельно с совершенно секретными работами какую-нибудь выигрышную открытую тематику с реальным практическим выходом. Этого требовали секретные заказчики: институту нужна была уже не липовая, а настоящая, надежная "ширма". Безобидную, но громко звучащую тему Дмитрий сформулировал быстро, и работа закипела и на этом фронте. Уже через год на "тараканьих бегах", как Дмитрий называл выборы в Академии Наук, его избрали академиком за вполне понятные для всех научные результаты.
Вскоре он становится Президентом Международного Биологического Общества... Ему присваиваются многочисленные почетные степени различными университетами Европы и Америки. Для "полного джентльменского набора" ему не хватало только Нобелевской Премии, но, судя по всему, это было лишь делом времени.
2.
А ведь с самого начала, казалось, Дмитрию ничего не светило в жизни. Как говорится, семейные обстоятельства складывались далеко не в его пользу.
Дело в том, что профессор Аарон Моисеевич Гершензон был дедом Дмитрия по материнской линии. В тридцать седьмом его забрали в НКВД как шпиона западных разведок. Каких - ему толком даже и не сказали, поскольку ничего сказать и не могли. На всякий случай, желая спасти свою семью от возможных трагических последствий, Аарон Гершензон сумел переправить из застенков НКВД на волю записочку жене, в которой настоятельно требовал, чтобы она публично отреклась от него как от "врага народа". Его жена, Эсфирь, привыкла не перечить своему мужу и беспрекословно выполнила его волю, хотя на душе у нее скребли кошки, а некоторые из друзей молча от нее отвернулись за то, что она предала своего мужа. Но Эсфирь понимала, чего боялся Аарон: семьи врагов народа жесточайше преследовались, а у них с мужем к тому времени было уже трое взрослых детей. Как у детей врага народа у них были бы разрушены не только мечты, но и сами жизни.
На семейном совете - три дочери и зять одной из них - Эсфирь сказала, что им всем надо коллективно "отречься от врага народа". Больше всех противился отказу от родства с Аароном его зять - Владимир, муж Цили, старшей дочери Аарона Моисеевича и Эсфири. Он был честный и смелый человек, но беспредельно верил в справедливость советской власти. Владимир был известным летчиком- испытателем, который совсем недавно участвовал в спасении челюскинцев, получил за это только что введенное звание Героя Советского Союза и вообще был в большой чести у власти.
Он убеждал всех, что произошла ошибка, которая непременно выяснится, и Аарона Моисеевича непременно отпустят. Но Эсфирь была непреклонна: "Во-первых, так надо , а во-вторых, это воля Арика".
Аргументы Эсфири были, как говорится, убойными, а к тому же в этой семье слово старшего всегда было законом.
Владимир не успокоился: он использовал все свои связи и знакомства, обращался к своему командованию и даже написал письмо Сталину.
Неизвестно, помогло ли это или же нелепость обвинений, предъявленных Аарону Гершензону, оказалась настолько очевидной, но его через полтора года выпустили на свободу. Остались только следы "допросов с пристрастием", но какие это были пустяки по сравнению с тем, что могло бы быть!
Тем не менее, мудрый Аарон, боясь второй волны преследований, не восстановил формальных отношений со своей женой, хотя они и продолжали жить одной семьей в квартире, доставшейся ему еще от его отца, который был известным московским врачом.
Вскоре Эсфирь, здоровье которой сильно пошатнулось после ареста Аарона, умерла от инфаркта, будучи совсем еще не старой женщиной. Аарон тяжело переживал смерть любимой жены, с которой они прожили такую долгую жизнь, переполненную трудностями, счастьем и любовью. Он сник и даже как-то съежился, сгорбился.
Но семья не осталась без стержня: Циля взяла на себя все заботы о доме, цементируя семью так же, как это делала ее мать. Так они и жили одной семьей - благо квартира была трехкомнатная: она с Владимиром и маленьким сынишкой Димой, которого назвали в честь отца Владимира - Дмитрия Алёхина, погибшего во времена раскулачивания, две ее сестры и отец - Аарон Моисеевич...
* * *
Началась война, и в первый же день Владимир Алёхин пошел добровольцем на фронт. Потом ушли добровольцами и сестры Цили - они обе хорошо знали немецкий и стали военными переводчицами.
Вскоре пришла похоронка: погиб Виктор... В октябре сорок первого в дни обороны Москвы, совершив вслед за Виктором Талалихиным таран фашистского самолета. Ему посмертно было присвоено еще одно звание Героя Советского Союза.
Цилю с отцом и сыном эвакуировали в Свердловск, где она стала работать медсестрой в госпитале для раненых. Биология, которой занимался Аарон, стала никому не нужна, все исследования, которые он вел, были свернуты еще в Москве. Поэтому Аарон, имевший медицинское образование, стал работать врачом в том же госпитале, что и Циля.
Уже в 1943 году они с первой же "обратной волной" вернулись в Москву. У всех даже появилось ощущение скорой победы: враг был отброшен от столицы, даже налеты фашистской авиации стали сравнительно редкими, в Москве продолжали назло врагу строить метро...
Дед и мать постоянно твердили Диме, что хорошая учеба в школе - это его, Димы, вклад в победу над фашизмом, это его дань памяти отца-героя.
Дима был в школе всегда одним из первых: при его данных - цепкой памяти, сообразительности и упорстве, он с самых ранних классов выделялся среди своих однокашников.
Он много читал. Он любил, казалось бы, несовместимых авторов - Гоголя и Жюля Верна, Достоевского и Джека Лондона. Его любимым героем был Мартин Иден. Еще в школе, классе в восьмом, он познакомился с французским импрессионизмом по альбомам, которые видел дома у одного своего товарища. С одним из школьных меломанов он регулярно ходил в Консерваторию. Особенно нравились ему фортепьянные концерты, в первую очередь, концерт Грига и Третий концерт Рахманинова.
Учась в школе, Дима мечтал стать биологом, как и его дед. Однако, хотя школу он и закончил с золотой медалью, "пятый пункт" по матери помешал ему поступить на Биофак МГУ, несмотря на отца-героя. В анкетах того времени были пункты, где нужно было указывать не только был ли ты в оккупации во время войны, но и спрашивались национальность родителей и даже девичья фамилия матери. Время было тяжелое: только что прогремел так называемый процесс врачей-убийц, на котором фигурировали сплошь еврейские фамилии. Государственный антисемитизм бушевал в стране со средневековой свирепостью. Пришлось ему поступать в медицинский институт, где на мальчиков был спрос, а анкетные данные играли второстепенную роль.
В институте Дима встретился с Люсей, ставшей впоследствии его женой. Оба были личностями яркими, от них исходил какой-то социальный магнетизм: их вечно окружали многочисленные друзья, они всегда оказывались в центре студенческой жизни.
Буквально в первый же месяц учебы у Люси и Димы начался бурный роман. Они были идеальной парой: оба высокие, статные, красивые. Люся была светленькая, с фигурой "под мальчика" - тогда очень модной. Дима был хорошо сложен, с густой вьющейся иссиня черной шевелюрой, орлиным носом и добрыми, вечно как бы смеющимися глазами - он был вылитый его дед в молодости. К тому же он играл на гитаре и сочинял неплохие стихи.
Люся обладала прекрасным контральто и имела идеальный слух. Она сочиняла приятные песенки на Димины слова, поэтому они в паре были вечным гвоздем программы студенческой самодеятельности и заводилами во время всех туристских сборов. Словом, они, дополняя друг друга, были на редкость гармоничной парой.
Развитие их отношений привело к браку уже на третьем курсе, вопреки открытому сопротивлению и Цили, и Люсиных родителей. Но Дима с Люсей были непреклонны, что впоследствии стало понятным: меньше чем через полгода у них родилась Светка - милая курносая кроха, как две капли воды похожая на свою маму. Люсины родители работали на одном из московских заводов и жили в совершенно кошмарных условиях, поэтому, естественно, заботы о воспитании ребенка легли целиком на Цилю Аароновну, которую девочка, начавши говорить, стала называть "Мама-Тиля". Эта помощь Диминой мамы позволила Люсе успешно и без отсрочек закончить институт.
Маленькая Света, запутавшись в родственных отношениях после проживания почти четырех лет в доме родителей Димы, называла Цилю "мамой", а своих родителей, соответственно, просто "Димой" и "Люсей". Всем такая игра нравилась, поскольку постоянно приводила ко всевозможным комическим ситуациям.
Жила семья профессора Гершензона - в своем расширенном варианте - все в той же трехкомнатной квартире старого еще дореволюционного дома на Старом Арбате. Потолки там были высокие-превысокие, стены образовывали какой-то узкий каньон: комнаты напоминали школьные пеналы. В семье обычно шутили, что лучше бы их дом положить набок, тогда жилплощадь существенно бы увеличилась.
После женитьбы Дмитрия и Людмилы, им выделили самую маленькую комнату, где они разместились со Светой. В большой комнате, которая одновременно служила и гостиной, жила Циля, а средняя комната была рабочим кабинетом и спальней Аарона Моисеевича. В центре "гостиной" стоял старинный круглый дубовый стол с дутыми ножками, поближе к двери - диван, а напротив него - телевизор КВН с водяной линзой. Кровать Цили была упрятана за большим старинным гардеробом, что создавало некую иллюзию уединенности.
По вечерам, когда семья собиралась за столом, было полное ощущение, что над головой не потолок, а небо: древний абажур довольно темного вишневого цвета, спускавшийся с высоченного потолка, как паук на паутине, освещал только обеденный стол, стоявший по центру комнаты, оставляя верхнюю часть стен и потолок в полумраке.
* * *
Отношения Димы с Люсей не были похожи на отношения одногодков. Дима относился к Люсе, как старший - заботливо, нежно и снисходительно. Люся относилась к нему, как к несомненному лидеру и авторитету, она его обожала и восхищалась каждым его шагом, каждым поступком. Дима неплохо играл в волейбол, даже выступал за сборную института. Люся не пропускала ни одного матча с его участием, всегда бурно выражая эмоции по поводу каждого успешного его удара или броска, когда он в акробатическом падении брал мяч.
* * *
Буквально сразу после окончания института у Димы с Люсей родилась еще и Маринка. Так у Цили Аароновны появилась еще одна "дочка". В садик девочек устроить было почти невозможно, поэтому они проводили все время с Цилей. Обе девочки уже без всяких сомнений называли бабушку Мамой-Цилей.
Дима с Люсей много работали, часто приходили домой, когда девочки уже спали. Дима писал кандидатскую, пропадая до самого закрытия в Ленинке.
Дима часто ездил в командировки на различные конференции и всегда брал с собой Люсю, которая на работе брала отгулы для ухода за ребенком.. Они объездили весь Союз вдоль и поперек: были и во всех Закавказских столицах, и в Средней Азии, и в Прибалтийских республиках. В места удаленные и экзотические они ездили в отпуск: катались на горных лыжах на Чегете и в Хибинах, на Чимбулаке и в Закарпатье, ходили на плотах и байдарках по Кожиму на Приполярном Урале и Витиму в Сибири, плавали по Байкалу. Меньше всего они любили Черноморские курорты, которые казались им приторными и чересчур переполненными праздношатающимися пижонами.
Как-то почти незаметно Дима защитил кандидатскую, а вслед за ней и докторскую диссертации. Его карьера была головокружительна, и при этом он оставался, как и раньше, "центром притяжения", душой любой компании, заядлым горнолыжником. Все считали его везунчиком, и только Люся знала, как он, не разгибая спины, работает каждую свободную минуту.
Дима и на работе, занимая большую административную должность, умудрялся все организовать так, чтобы оставалось как можно больше времени на науку: у него все было строго распланировано.
В загранкомандировки Дмитрия стали пускать только тогда, когда он стал уже академиком. На "всякий случай" Люсю с ним никогда не пускали.
С годами, казалось, их любовь только крепла. Они были счастливы, поэтому окружающие тянулись к ним, любили их: ведь что может быть приятнее, чем общение со счастливыми людьми!
* * *
К описываемому моменту - а уже пошли восьмидесятые годы - Света с Мариной выросли. Света с блеском закончила Консерваторию по классу виолончели. Она была не только внешне поразительно похожа на свою мать, но получила от нее в подарок и музыкальные способности. Марина подшучивала над ней: "Так и будешь всю жизнь ездить верхом на своей виолончели, как ведьма на метле".
Сама же Марина поступила в Строгановку, где сразу была замечена еще на первых курсах. Внешне Марина, как и ее старшая сестра, была больше похожа на мать, такая же светловолосая и тоненькая, но какие-то неуловимые черточки она взяла и у отца. Она очень любила Ван Гога и писала такими же смелыми и неожиданными мазками, за что ее даже поругивали некоторые преподаватели. Но именно какой-то внутренний бунт против того стандартного, чему их учили, привел к тому, что она выделялась среди всех своим особым, уже не подражательским стилем.
Люся была известна на всю Москву как первоклассный врач-терапевт. Она остановилась на кандидатской диссертации, отшучиваясь, что на одну семью двух докторов наук многовато - хватит просто двух докторов. Ей предлагали возглавить большую клинику, но она отказалась, сказав, что предпочитает быть хорошим врачом, нежели плохим администратором. Это еще больше добавило уважения к ней со стороны коллег.
К сорока с небольшим годам у Люси вдруг обнаружилась сильная гипертония. То ли это была какая-то врожденная предрасположенность, то ли сыграла роль напряженная работа в клинике. Домашние, оберегая ее, заставляли начать ездить в санатории, а не мотаться с Дмитрием по командировкам: до этого она отпуск разбивала, чтобы путешествовать с мужем во время его деловых поездок.
И вот в очередную командировку на конференцию в Ялту Дмитрий направился один...
3.
Конференция начиналась только в понедельник, но Люся посоветовала Дмитрию вылететь в Ялту в пятницу вечером после работы: можно было воспользоваться двумя деньками и немного пожариться на южном солнышке. Она и сама с удовольствием смоталась бы с Дмитрием в Ялту, но в субботу у нее было дежурство, да и настроения в этот раз не было - что-то опять шалило давление и покалывало сердце.
Последний вечер перед завтрашним вылетом Дмитрия, семья проводила не в полном составе - девочки умотали к каким-то своим то ли школьным, то ли студенческим друзьям. Люся, возвращаясь с работы, забежала в винный магазин в Столешниковом переулке и купила бутылку отличного массандровского портвейна. Вообще-то все Алёхины предпочитали пить либо красное сухое, либо коньяк, но на этот раз было сделано исключение: в доме любили всяческие ритуалы, поэтому к поездке Дмитрия в Крым было куплено именно крымское вино.
Сев втроем за традиционный круглый стол - Циля Аароновна, Дима и Люся - помянули сначала Аарона Моисеевича, поскольку исполнилось ровно пять лет со дня его смерти, а потом выпили еще одну рюмочку и за удачную командировку Димы. После этого Люся пошла собирать Диме нехитрые командировочные манатки.
На следующий день сразу же после работы Люся повезла Дмитрия в аэропорт Домодедово. Машина формально принадлежала Дмитрию, но водить умела только Люся, а посему только она на ней и ездила, выполняя обязанности семейного шофёра.
Водитель она была прекрасный, до Домодедова домчали быстро. Не паркуясь, Люся остановила машину около входа в здание аэропорта, они вышли, достали из багажника небольшой чемоданчик, обнялись, как всегда посмотрели друг другу в глаза, поцеловались, и Дмитрий пошел в здание аэропорта. Люся постояла немного у машины, помахала ему рукой, когда он обернулся в последний раз, и сев после этого за руль, помчалась домой.
* * *
Дмитрий, прилетев в Ялту, быстро нашел гостиницу, в которой должна была проходить конференция, наскоро перекусил и пошел в свой номер. Никого из участников конференции еще не было, поскольку регистрация начиналась только в воскресенье вечером.
На следующее утро, в субботу, после легкого завтрака, надев спортивный костюм, он пошел на море. Народу на пляже было относительно немного, поскольку настоящий "горячий сезон" еще не наступил. Он заметил группу молодых людей, игравших в кружок в волейбол. Его глаза невольно остановились на изящной фигурке молоденькой девушки, одетой в элегантный купальник. Она мягко принимала мяч и иногда "гасила" его расслабленной кистью, что показывало, что она умеет неплохо играть в волейбол. Все ее движения были удивительно грациозны.
Дмитрий, не отрывая глаз, наблюдал за игрой этой девушки, которую про себя уже окрестил "Пантерой". Тут словно бес подтолкнул его: он подошел и спросил, можно ли присоединиться к играющим. Его приняли холодно, поскольку всем было заметно, что он давно уже вышел из их возрастной категории. Дмитрий почувствовал это и, как всегда в особых ситуациях, он собрался, адреналин заиграл в его жилах, и он начал показывать этим соплякам, как надо по-настоящему играть в волейбол. Он хорошо играл в пасс, "вытягивал" трудные мячи, словом, все завелись. Кто-то предложил пойти поиграть на волейбольную площадку. Разбились на две команды по четыре человека. "Пантера" оказалась в одной с ним команде.
На волейбольной площадке Дмитрий был король. Игра была столь неравной, что после первой же партии, он предложил одному из игроков своей команды перейти в команду противников. После этого игра немного выровнялась, но и пятеро не могли справиться с тройкой, в которой играл Дмитрий. Он выпрыгивал над сеткой чуть ли не по пояс, засаживая такие "колы", что даже противники стали восторгаться его игрой. "Пантера" тоже выделялась: в защите она "вытягивала", казалось бы, неберущиеся мячи, а ее мягкий пасс под удар Дмитрию был просто бесподобен.
Однажды в попытке "вытянуть" слишком уж трудный мяч, Дмитрий и "Пантера" столкнулись и упали. Он вскочил первым и подал ей руку, помогая подняться. Их взгляды встретились и Дмитрий почувствовал, как какая-то невидимая ниточка протянулась между ними. Это было уже забытое ощущение трепета, которое бывало в далекой юности.
"Пантера", в полголоса поблагодарила Дмитрия, оценивающе смерив его взглядом, от которого у него ёкнуло сердце.
После игры все пошли купаться. Плаванье было вторым спортивным увлечением Дмитрия. Он, правда, никогда не выступал на соревнованиях, но плавал отменно. Он одним из первых вошел в воду и поплыл кролем. Плыл он не быстро, но движения его были уверенными и красивыми. Минут через пять он перевернулся на спину и посмотрел в сторону берега. Он заметил, что за ним следом тоже кто-то плывет. Голубенькая шапочка разрезала волну, как киль лодки. Понятно, что это была девушка, плывшая брассом. У Дмитрия в очередной раз ёкнуло сердце: "Не иначе это "Пантера"!"
Она плыла прямо на него, поднимая голову для вдоха, но не открывая глаз. Он решил пошутить и остался на ее пути. Через несколько мгновений девушка наткнулась на него и, видимо, не ожидая этого, мгновенно подняла голову и вскрикнула.
Они оба засмеялись. "Ну, что же давайте знакомиться, - сказал Дмитрий. - меня зовут Дмитрий, а вас?" - "Мария. И пожалуйста, никаких "Маш" и "Мань"" - ответила "Пантера". К берегу они плыли молча, думая каждый о своем.
Дмитрий подумал, что ему не придется скучать два дня до конференции в обществе этой прекрасной незнакомки, если она соблаговолит оказать ему такую честь.
Мария, плывя следом за Дмитрием, удивлялась тому, как ее буквально с первого взгляда повлекло к этому хорошо сложенному и, видимо, умному человеку, который был, как ей казалось, лет на десять-пятнадцать старше ее. Но разве дело в возрасте, думала она?
В свои двадцать три года Мария так и не познала еще, что такое любовь. Она была, правда, однажды еще в десятом классе влюблена в Сергея - парня, который ухаживал за ее старшей сестрой. Но вскоре сестра вышла за него замуж, и они уехали, кажется, в Якутию, куда его направили по назначению после окончания Горного института. Эта первое платоническое чувство как-то заблокировало эмоции Марии, сравнение сверстников с тем, кто для нее так и остался сказочным принцем, всегда оказывалось не в их пользу.
Выйдя на берег, Дмитрий и Мария разговорились. Оказалось, что Мария остановилась в той же гостинице, что и Дмитрий. Они договорились встретиться в вестибюле через полчаса.
Когда Дмитрий минут через двадцать спустился вниз, Мария уже ждала его, стоя у большого, во всю стену зеркала. Идя ей навстречу, он, увидев себя в зеркале, подумал, оценивающе: "Издали я выгляжу всего лет на тридцать пять! - подумал он про себя. - Не так уж плохо для сорока двух!"
Мария была одета в коротенькую юбочку, которая открывала ее стройные, по-спортивному сильные ноги. Кофточка с короткими рукавами стягивала грудь, образовывая чарующую ложбинку, а снизу также плотно облегала тело, подчеркивая тонкую красивую талию, переходящую в крутые бедра. Дмитрий сразу же отметил все внешние достоинства Марии. "Эх, к такому платью бы да еще бы голову!" - вспомнил он Маяковского. Впрочем, он ничего еще о ней не знал, может, Мария является не только обладательницей прекрасной фигуры?
Они пошли по набережной. Она взяла его под руку, он согнул руку в локте и почувствовал ее пальцы на своей руке. По его телу от точки, где лежала ее рука, разливалось блаженное тепло. "Ну, этого только не хватало!" - подумал Дмитрий. - Не хватает мне еще вляпаться в любовную историю!"
"Дмитрий... А как ваше отчество?" - спросила его Мария.
"Ну, какое там отчество! Зовите меня просто по имени".
"Ну, хорошо. Тогда можно я буду звать вас Митей?"
Тут Дмитрий невольно посмотрел на нее, что Мария сразу заметила.
"Я что-нибудь не то сказала?" - спросила Мария, заглядывая на него сбоку.
"Нет, нет! Просто когда я был совсем маленьким, так меня называла моя мама. И больше никто никогда так меня не называл!"
"Ну, вот вы и будете опять Митей, как в детстве!" - весело сказала Мария.
Они начали обсуждать, куда пойти. Мария предложила для начала пойти в Никитским ботанический сад, который она очень любила. Она тут же проявила совершенно профессиональное знание сада, рассказав Дмитрию массу интереснейших вещей: что "Эконом-ботанический сад" был основан 1812 году; что называется он Никитским, поскольку место его было выбрано близ деревни Никита в девяти километрах от Ялты; что в коллекции сада более тысячи различных видов растений со всех материков; что достопримечательностью парка является дерево дикой фисташки, которому более тысячи лет; что самое крупное дерево сада - гигантская 35-метровая секвойя...
Дмитрий с удивлением посмотрел на Марию, спросив, откуда она столько знает об этом Ботаническом саде. Та ответила, что она учится на журналистике в МГУ и сейчас готовит два материала для дипломной работы, одним из которых является Никитский сад, а вторым - интервью, которое она должна провести в понедельник-вторник.
Они поймали такси и поехали в Ботанический сад. Таксист гнал лихо. На поворотах Марию буквально кидало на Дмитрия. Она смущалась, все время извинялась, от волнения разрумянилась, что ей было к лицу. Дмитрий же получал от всего этого просто наслаждение: близость молодого упругого девичьего тела буквально опьяняла его.
Вот они и приехали. Выйдя из такси, Мария снова взяла Дмитрия под руку. Она чувствовала какую-то дрожь по всему телу. Она не могла понять, что с ней творится, ей вдруг нестерпимо захотелось прильнуть к этому сильному мужчине, захотелось почувствовать его руки... Она, повинуясь какому-то необъяснимому импульсу, как маленькая девочка, обхватив его руку обеими своими руками и повернувшись к нему вполоборота, продолжала рассказывать про Никитский сад. При этом с каждым ее шагом Дмитрий ощущал прикосновение ее пружинящей молодой груди к своему предплечью... Он испытывал истинное блаженство, ему хотелось, чтобы эти мгновения продолжались и продолжались...
Они ходили по дорожкам сада, но, казалось, не обращали внимания на окружавшие их красоты. Они были поглощены друг другом, и каждый открывал для себя все новые и новые притягательные стороны другого. В основном, разговор вертелся вокруг литературы и искусства. Мария очень любила Цветаеву и Пастернака. Они сели на скамейку, и она читала ему одно стихотворение за другим. Читала она хорошо, будто делилась своими сокровенными мыслями. Он отметил про себя, что редко кто умеет читать стихи так естественно, без всякого натужного артистизма.
Он, будто невзначай, заметил, что и сам немного пишет стихи. Он знал, что стихи у него неплохие, почти профессиональные, хотя он никогда не пытался печататься. Себе он признался тут же, что ему хочется перед этой юной красавицей чуть-чуть порисоваться и распустить немножко этакий павлиний хвост. Пусть не подумает, что он только в волейбол играть умеет.
Он прочитал ей одно стихотворение, которое очень нравилось Люсе, и которое он сам находил одним из наилучших. Стихотворение было грустным, оно было написано в раннюю пору их любви с Люсей, когда вдруг какая-то черная кошка пробежала между ними. Мария слушала опустив голову. Когда он закончил читать, она подняла лицо с глазами, застланными слезой, и вдруг порывисто притянула его к себе и на какое-то мгновение крепко прижалась сомкнутыми губами к его щеке. Потом она резко вскочила со скамьи, отпрянула в сторону и, отвернувшись от Дмитрия, зарылась лицом в ладони... Дмитрий поднялся, обнял сзади ее за плечи и стал успокаивать, говоря какие-то бессмысленные слова. Мария повернулась к нему и уткнулась ему в грудь своим лицом. "Митя, Митенька, прости меня, что я не удержалась... Но это такое стихотворение... Я чувствовала, что ты какой-то необычный... Но это... Но это..." Она даже и не заметила, как перешла с ним на "ты".
Дмитрий никогда не ощущал своих сорока двух лет, но сейчас, держа в руках красивую двадцатилетнюю девушку, он и вовсе почувствовал себя молодым и сильным. Вдруг где-то в подсознании вспыхнула мысль, что он делает что-то не то. Он отстранился от Марии и сказал ей, что пора уже возвращаться в город. Мария будто ждала, что он поступит именно так. Она перешла опять на обычный дружеский тон и предложила вернуться в Ялту на катере, с которого можно увидеть всю красоту Крыма. Так они и сделали.
Когда они сели на верхней палубе, им в лицо бил прохладный ветерок. Мария поёжилась от холода. Дмитрию очень хотелось обнять ее и согреть своим теплом, но он удержался, просто снял свою спортивную курочку и накинул ее на плечи Марии. Та благодарно ему улыбнулась и уткнулась носом в воротник куртки. Она наслаждалась, вдыхая тот особый запах, которым пахнут только любимые люди. Она поняла, вернее, почувствовала, что влюблена. Влюблена впервые в жизни по-настоящему. Это был не тот платонический порыв, который она испытывала к Сергею. Она почувствовала неодолимое плотское влечение. Как это ни странно, с ней такого не случалось, хотя ей было уже целых двадцать три года! Все ее подружки давно уже попереспали со своими мальчиками, но никто из них ни разу не произнес и слова о любви. А вот она, Мария, почувствовала себя счастливой, потому что всю ее наполнило необыкновенное чувство всепоглощенности Митей, новым, еще неизведанным желанием быть с ним, слышать его голос, любоваться им...
Когда они уже подплывали к пристани, Мария спросила Митю, не почитает ли он ей еще своих стихов. Договорились посидеть в парке перед гостиницей, где было небольшое кафе.
Минут через пятнадцать они уже были в холле гостиницы и разошлись по номерам, договорившись встретиться минут через тридцать.
Через двадцать минут Дмитрий, желая придти на свидание первым, спускался по лестнице. Но выйдя в холл, он увидел, что Мария и на этот раз опередила его: она стояла на том же месте около зеркала, как и в прошлый раз. Увидев его, она улыбнулась, не скрывая своей радости.
Они вышли на улицу, подошли к кафе и сели за один из столиков, стоявших между деревьями. Дмитрий пошел к буфету и вернулся с какой-то легкой закуской и бутылкой ново-светского шампанского. Солнце садилось, стало заметно холодать. Когда Дмитрий накинул ей на плечи свою курточку, Мария предложила просто пойти в гостиницу, например, к ней в номер, и посидеть там. Митя купил в буфете еще одну бутылку шампанского и, забрав ее с собой, они пошли в гостиницу.
Оказалось, что Мария живет выше этажом, в угловом номере с небольшим балкончиком, с которого открывался чудесный вид на море.
Они откупорили шампанское, разлили его по тонким чайным стаканам, которые стояли на умывальнике, и стали неспешно потягивать пенящийся напиток. Дмитрий начал читать стихи, тщательно фильтруя их, чтобы опять не привести Марию в слишком эмоциональное состояние. Прочитал он ей и свой цикл стихов, посвященных французским импрессионистам, которых, оказывается, Мария боготворила. Здесь опять она как-то погрузилась в себя, притихла.
Закат уже догорел, наступали быстрые южные сумерки. Мария и Митя вышли на балкон полюбоваться фантастической игрой красок умирающего дня. Он прислонился спиной к стене, она стояла перед ним, почти касаясь своей спиной его груди. Вдруг она отклонилась и облокотилась на него, как на стену. Он тихонько взял ее за плечи, чувствуя, как она дрожит всем телом. Он понял, что это не была дрожь от холода, хотя на улице и, правда, уже похолодало...
Она повернулась к нему, глаза ее были зажмурены, рот слегка приоткрыт. Дмитрий, теряя голову, тихонько наклонился и нежно поцеловал ее в губы, она ответила, и вот они уже слились в долгом и головокружительном поцелуе. Тело ее обмякло, ноги у нее подкосились. У него мелькнула шальная мысль - подхватить ее на руки...
Через несколько мгновений Мария пришла в себя, отстранилась от Дмитрия, одернула кофточку и сказала: "Митя, пойдем лучше допьем шампанское..."
Они долго молчали, как бы приходя в себя после случившегося эмоционального потрясения. "Ты совсем, совсем не похож ни на кого... - Помолчав сказала Мария. - Ну, что - до завтра?" Он поднялся, поняв, что "прием окончен". Она проводила его до двери. Тут он остановился и, наклонившись, нежно поцеловал пальцы поданной ему для прощального рукопожатия руки. Она легонько потрепала его волосы. Он быстро выпрямился и вышел из ее номера.
Мария закрыв дверь, прислонилась к косяку. В ее груди разлилось какое-то томление и ощущение чего-то небывалого. Потом она разделась, юркнула под одеяло, но долго не могла заснуть: она продолжала явственно ощущать Митины губы и его сильные руки вокруг своего тела.
4.
У себя в номере Дмитрий ходил из угла в угол, как тигр в клетке. Его захватило сильное, неведомое ему чувство. Это было что-то новое, сильное и необычное...
Он попал в какой-то капкан: умом понимал, что у него нет никого ближе и роднее Люси, но в то же время Мария стала ему просто необходима... Ему было нужно видеть ее каждый миг, касаться ее одежды, слышать ее голос... Он не мог ничего с собой поделать...
Вдруг, будто отрезвев, Митя решил: нет, надо обуздать себя, пока это не зашло слишком далеко. Что за мальчишество? Да он в два раза старше ее. Он ей в отцы годится! Это, в конце концов, просто глупо!
В понедельник и вторник он будет целый день на конференции, а у Марии какое-то интервью с кем-то. Они остынут, успокоятся... Потом он вернется домой... Он убеждал себя, а в его голове, будто сам по себе, независимо от его воли, возникал образ Марии.
Подойдя к телефону, Дмитрий набрал Москву. Трубку моментально сняла Люся, будто ждала его звонка. Она стала говорить, как ей тоскливо без него, рассказала про дежурство в больнице, где вполне могли обойтись и без нее, жалела, что она не поддалась уговорам Димы поехать в Ялту... Дмитрий что-то отвечал невпопад и невнятно. Разговор не получился, и Люся деликатно прекратила его, попросив завтра опять позвонить.
После разговора с Люсей на душе у Дмитрия стало совсем омерзительно. Он ругал себя последними словами, все его угрызения совести пересиливало чувство отчаяния: он разрывался на части, он понимал, что запутался в своих чувствах.
С одной стороны, это завораживающее чувство, которое буквально вдохнуло в него забытую уже юность... А в то же время - то прекрасное прошлое, которое ему подарила Люся, две его дочки... Какое же у него будущее? Ведь без прошлого в жизни не может быть счастливого будущего... Нет, нет и нет! Надо выбросить из головы эту очаровательную девочку: на курортный роман он не способен, это было бы против всех его жизненных принципов...
И все же сквозь чувство вины и раскаяния, заслоняя всё, проступало прекрасное лицо Марии, явственно ощущалось прикосновение ее губ, чувствовалось тепло ее тела... Это было какое-то наваждение!
Он лег спать, но долго не мог сомкнуть глаз. Ночью он несколько раз просыпался от страшных снов - ему виделось, как он стоит на краю глубочайшего каньона с Марией, а на другом краю стоит Люся. Он шагает ей навстречу и падает с обрыва в глубокую темную пропасть...
Утром Дмитрий подумал, что если бы Люся поехала с ним, ничего бы не случилось. Не было бы этого крушения жизни, не было бы этих невыносимых терзаний, этого состояния психологического раздвоения...
И с настойчивостью дятла, долбящего кору, в его голове невольно звучали кочетковские строчки:
С любимыми не расставайтесь,
С любимыми не расставайтесь,
С любимыми не расставайтесь,
Всей кровью прорастайте в них, -
И каждый раз навек прощайтесь,
И каждый раз навек прощайтесь,
Когда уходите на миг!
Он с каким-то отчаянием думал про Люсю, будто рвался к ней душой. Но тут же перед ним возникал образ Марии, юной и обаятельной. И опять его мятущаяся душа не давала ему покоя...
Спускаясь вниз по лестнице, Дмитрий загадал, что если он не встретит сейчас Марию, то он решительно, любой ценой оборвет свои с ней отношения. Но решивши так, он тут же захотел, чтобы она оказалась внизу, чтобы они непременно встретились... Он не мог себе даже представить, что не увидится с ней в этот последний день перед неизбежным расставанием.
Он чуть не вскрикнул от радости, когда увидел Марию, стоящую на том же самом месте, что и в прежние разы. Сердце его бешено заколотилось от радости, от восторга, что - вот она, он снова видит ее! Она импульсивно метнулась ему навстречу, но потом сконфузилась и смущенно сказала: "А я вот тут стою на всякий случай, вдруг ты появишься..." - "И давно стоишь?" - "Да нет, всего минут сорок..."
Он подумал: "Значит судьба! Да я ведь, честно говоря, и хотел этого!"
Они опять провели весь день вместе. Дима повел ее в необычный ресторан "Ласточкино гнездо", потом они исколесили все улочки, большие и малые, наконец, поужинав уже на скорую руку, они пошли в сторону гостиницы.
"Митя, а почему бы нам не повторить вчерашний вечер? А то ты говоришь, что начиная с понедельника у тебя будет напряженная работа, да и мне предстоят нелегкие деньки..."
Улицы опять стали быстро погружаться в ароматную тьму южной ночи. Они зашли в то же кафе около гостиницы, купили две бутылки полусухого шампанского и направились в гостиницу. Договорились, что Дмитрий придет к ней минут через двадцать. Когда он пришел к ней бутылками шампанского, то сразу же заметил, что Мария хорошо подготовилась: на настольную лампу была накинута рисунчатая шелковая шаль, создававшая в комнате приятный полумрак, на журнальном столике около дивана уже стояли два тонких стакана, в вазе лежали фрукты. "Когда же она успела сбегать за фруктами? - Подумал Дмитрий. - Наверное, с самого раннего утра".
Комната была наполнена тихими звуками, которые лились из профессионального журналистского магнитофона. Это была чарующая мелодия из фильма "Мужчина и женщина", весьма популярного лет пятнадцать тому назад. Дмитрий очень любил эту грустную мелодраматическую историю. Он пытался припомнить, имя композитора. "Я очень люблю Френсиса Лея, - сказала Мария, как бы угадывая вопрос Мити. - у него такая тонкая лирическая грусть... Как у тебя в том твоем стихотворении..."
Они опять вышли на балкон. Постояв немного, они вернулись в комнату, сели на диван у журнального столика. Дмитрий налил шампанского. "За тебя!" - сказала Мария. "За тебя!" - ответил ей Дмитрий. Она пригубила свой бокал, поставила его на журнальный столик, стоявший перед диваном, и положила свою ладонь сверху на Митину руку. "Мне очень хорошо с тобой, Митя... Пожалуйста, не подумай, что я решила завести пляжный роман... У меня ощущение, что ты - это судьба..."
Митя промолчал, не зная, что на это ответить. У него защемило сердце от нежности к Марии и понимания несбыточности мечты. Они сидели молча и не двигаясь. После долгой паузы, Мария вдруг встала с дивана и сказала: "Митя, пригласи меня, пожалуйста, танцевать". Дмитрий поднялся, картинно по-гусарски щелкнул каблуками, как бы подкрутил несуществующие усы и произнес: "Мадемуазель, позвольте пригласить вас к танцу!" Они оба рассмеялись, она подошла к нему, сделала легкий книксен, и они начали танцевать медленное танго. Она прильнула к нему, они растворились друг в друге. В нем опять проснулось неодолимое, безумное желание... Она обняла его за шею, и прижалась к нему всем телом. Он чувствовал через тонкую блузку налившиеся бутоны ее сосцов...
Она наклонила его голову к себе и сначала тихонечко поцеловала его в губы. "Я люблю тебя... Я люблю тебя..." - прошептала она и начала целовать его страстно и безудержно... Вдруг кто-то из них споткнулся - то ли он, то ли она - и они упали на кровать. Чувствуя под собой ее тело, Митя бессвязно бормотал какие-то слова: "Не надо, не надо... Мы сходим с ума... Нужно остановиться... ". "Нет, надо, надо... - отвечала ему она. - Глупенький мой... Не бойся, не бойся...". И они погрузились в пьянящий танец любви...
5.
Когда они очнулись, уже светало: короткая летняя ночь промчалась, как одно мгновение. Он лежал на спине, а она, наклонившись над ним, ладошкой водила по его щеке. Дмитрий впал в отчаяние: Мария оказалась девушкой, девственницей. Он чувствовал себя почти преступником.
"Машенька... - начал он, забыв о ее просьбе называть ее только "Мария". - Дорогая ... Любимая..."
"А ты знаешь, меня Машенькой называла моя мама... Она умерла два года назад... Кажется, что это было так давно..." - задумчиво и вроде бы невпопад сказала Мария.
"Машенька, Мария!.. Я чувствую себя последним подлецом". - "Глупенький, совсем как маленький мальчик! Ты сделал меня счастливой. Сколько женщин проживают длинные жизни и никогда не получают того, что дал мне ты". - "Я старый, мне уже сорок два... Я вдвое старше тебя!" - "Дурачок, разве возраст человека определяется прожитыми годами? Ты для меня всегда будешь самым молодым и самым красивым. Ты в душе моложе, чем все эти сопляки, которые окружают меня в моей каждодневной жизни!" - "Но я не смогу быть с тобой! Я женат, у меня умная и добрая жена, я ее очень люблю. У меня две дочки твоего возраста!" - "А я и не хочу отнимать тебя у твоей семьи. Я хочу любить тебя. И просто буду любить тебя всю жизнь".
Он лежал, и ком в горле не позволял ему произнести ни единого слова. Он чувствовал, как предательская слеза стекает из уголка глаза...
Мария приблизилась к нему и стала целовать, целовать, целовать - в глаза, в щеки, в переносицу, в лоб -утешая его, как ребенка: "Ну, не надо, на надо... Успокойся... Все будет хорошо... Я обещаю тебе - все будет хорошо..."
Он обнял ее сильно-сильно. Мир опять растворился в окружавшей их тьме.
Когда настало время ему уходить, он начал одеваться. Он уже намеревался подойти к кровати и поцеловать Марию на прощанье. Но она встала с кровати и подошла к нему сама. Она была безумно красива и так безумно молода! Уже совсем светало. Она стояла обнаженная на фоне балконной двери, практически виден был только силуэт ее фигуры. Она была похожа на античную амфору.
Она стояла перед ним нагая, и в этой наготе была такая чистота, такая святость, было столько доверия к нему и столько открытой любви, что Дмитрия в очередной раз пронзила боль от чувства нереальности всего происходящего. Она приблизилась к нему, обхватила его за шею и на этот раз как-то осторожненько поцеловала.
6.
Несмотря на бессонную ночь, Дмитрий выглядел к пленарному заседанию, как огурчик. Когда председатель конференции представил его присутствовавшим, раздались, как тогда шутили, передразнивая официозную прессу, "бурные, долго несмолкающие аплодисменты". После этого состоялась процедура вручения академику Дмитрию Владимировичу Алёхину Золотой Медали Международного Биологического общества за успехи в науке, а затем последовал пленарный доклад, который делал Дмитрий. Он вышел на сцену, включил проектор и положил на него первый слайд. Рассказ о своем основном "открытом" научном результате он начал, как всегда, уверенно и артистично. Дмитрий не любил заранее заготовленных речей, да даже и не умел их произносить: ему гораздо лучше удавались экспромты. Он умел держать аудиторию в напряжении, делать необходимые паузы, вставлять для разрядки подходящие к случаю анекдоты и шутки. Как всегда, налаживая контакт с залом, он ходил по сцене, обращаясь то к одному крылу аудитории, то к другому.
Вдруг он сбился с речи, растерялся, потом, чтобы выиграть время, пошел к столу президиума и попросил воды. Он не поверил своим глазам: в пятом ряду около бокового прохода сидела Мария и держала в руке микрофон, подсоединенный к тому самому магнитофону, который звучал вчера, когда они танцевали...
Быстро придя в себя, Дмитрий продолжал доклад, хотя та всегда присущая ему легкость, так и не вернулась...
После доклада в перерыве к нему подошла Мария и официально представилась, сказав, что у нее задание от редакции газеты "Известия" взять у него интервью. Он оценил ее деликатность, что она ничем не показала их знакомства, и ответил, что после перерыва будет готов уделить ей время.
Когда настало время перерыва, участниками конференции поднялись на крышу гостиницы, где были расставлены столики и стояли титаны с горячим кофе и чаем. Там же оказались и Мария с Дмитрием.
Когда перерыв закончился, и прозвенел звонок, все пошли по своим местам, а Мария с Дмитрием остались одни, если не считать официантов, которые суетились вокруг, убирая посуду.
* * *
"Когда я тебя увидела на сцене и поняла, что ты-то и есть Дмитрий Владимирович Алёхин, я чуть не потеряла сознание!" - немножко напряженно, с нервным подхихикиванием сказала Мария.
"А я так просто потерял дар речи, когда увидел тебя с микрофоном!.." - в свою очередь отпарировал Дмитрий.
"Если бы я знала, что это ты..."
"А если бы я знал бы, что ты знаешь, - ответил ей Дмитрий, - то тогда произошло бы ужасное - между нами ничего бы не было!"
Они оба засмеялись. Напряжение было снято. Они договорились, что никакого интервью не будет, Мария просто даст ему список вопросов, на которые тот ответит письменно во время вечернего заседания.
Вечером они опять договорились провести время вместе. Когда Дмитрий пришел в свой номер переодеться, зазвонил телефон. Это звонила Люся... Он с ужасом вспомнил, что забыл вчера позвонить Люсе. Она сказала, что не могла застать его весь прошлый вечер в номере. Он соврал, что ездил на экскурсию в Гурзуф и вернулся уже к полуночи. Когда Люся заметила, что последний раз она звонила около двух часов ночи, Дмитрий начал что-то мямлить. Но Люся слишком хорошо его знала: он не умел врать, поэтому, решив не ставить его в дурацкое положение оправдывающегося, она быстро свернула разговор.
Дмитрий чувствовал себя потерянным, уничтоженным, ничтожным... Он вышел из номера и пошел в вестибюль гостиницы, где они договорились встретиться с Марией. Он не мог найти управы на обрушившуюся на него лавину противоречивых чувств.
Увидев Марию, Дмитрий забыл все, вернее, он выбросил все из головы и целиком отдался обрушившейся на него волне безрассудства жизни.
Они опять провели безумный вечер и безумную ночь. Только под утро Дмитрий собрался пойти в свой номер побриться да сменить рубашку. Он встал и начал одеваться.
"Митя, ты когда летишь в Москву? В пятницу? Давай поедем вместе поездом в четверг? Купим билеты в СВ и проведем вместе еще один день, хорошо?" - спросила Мария. Дмитрий молчал.
"Нет, Машенька... Я не могу... Я полечу в пятницу. Меня будет встречать жена... Она знает о моем рейсе".
Этот разговор вернул его к реальности: "Пройдет и это"... Ему вспомнились всегда казавшиеся грустными слова, начертанные, по преданию, на кольце Царя Соломона... Пауза затянулась...
"Ну, хорошо, хорошо, мой любимый, ты полетишь в пятницу... А я полечу в четверг, как и собиралась... Мне же нужно сдать материалы в редакцию до конца недели. Но ты проводишь меня, хорошо?"
7.
В четверг Дмитрий провожал Марию в аэропорт, наплевав на все заседания. Они сели в такси и поехал в Симферополь. Долгая дорога показалась им ужасно короткой. Они сидели на заднем сидении и бессовестно целовались, не обращая внимания на шофёра. Они шептали друг другу какие-то безумные слова...
Уже в аэропорту после регистрации, они обнялись и слились в долгом поцелуе. Потом Мария резко повернулась и почти побежала на посадку.
Она нашла свое место у окна и, отвернувшись ото всех, сидела, беззвучно плача. Что-то оборвалось в ее жизни, на нее навалилось чувство страшного отчаяния... К этому добавилось непонятно откуда выросшее чувство, что она больше никогда, никогда уже не увидит Митю... У нее защемило сердце.
В это время самолет, набрав скорость, оторвался от земли. Мария уперлась лбом в холодное стекло иллюминатора. Вот уже самолет начал пробивать низкие облака. Их рваные клочья мелькали перед глазами, земля вскоре совсем скрылась из глаз...
Мария ощутила такую гнетущую, такую беспросветную тоску...
* * *
Дмитрий взял такси и поехал обратно в Ялту. Он сидел на заднем сиденье, откинув голову и закрыв глаза. Перед его глазами вставали чередуясь картинки из прошлого. Он поймал себя на мысли, что последние четыре дня занимали в его воспоминаниях едва ли не половину всей его прожитой жизни. У него не было чувства вины перед Люсей в том обыденном смысле. Ему было мучительно горько, что он одним махом разрушил хрустальный дворец своей счастливой семьи... Он был в отчаянии... Он разрывался на части. Он чувствовал себя предателем и подлецом. Как жить дальше с таким грузом? Ведь он предал не только Люсю, но и себя самого...
Он приехал в Ялту уже почти под вечер.
Он пришел в гостиницу, в свой номер, но не находил себе места. Он вышел из номера и пошел к морю. Закатное небо уже сильно побагровело и занимало уже довольно узкую полосочку на горизонте. Спокойное и беззаботное море ласково лизало берег.
На юге быстро темнеет... Вот уже безлунный небосвод слился с морем в одну черную бездонную бесконечность... Только робко подмигивали рассыпанные по небесной сфере алмазики маленьких звезд.
Эта темнота и эта звенящая тишина совсем повергли Дмитрия в полное отчаяние. У него вдруг возникла мысль, что его жизнь вот так же, как этот закат закончилась... На него навалилась какая-то нечеловеческая усталость. Он стоял, глядя в темное никуда.
Вдруг он решительно повернулся и пошел в сторону гостиницы. Поднявшись в свой номер, он сел на диван к телефону, набрал московский номер, но не дождавшись звонка нажал на рычаг. Что он скажет Люсе?! И тут же его пронзила боль: он буквально физически ощутил отсутствие Марии. Он опять встал и начал мерить шагами комнату.
Пересилив себя, он все же позвонил в Москву. Люся будто ждала его звонка. Она спросила: "Ну, как ты, Дима?" Он был спокоен и, сказав ей только: "Я люблю тебя... Я очень-очень тебя люблю..." - и не дожидаясь ее ответа, повесил трубку. Потом он опять снял трубку телефона и положил ее рядом с телефоном. Дмитрий переоделся в спортивный костюм, открыл дверь, но вдруг неожиданно вернулся и взял полотенце из ванной комнаты, прежде, чем выйти из номера.
Выйдя из гостиницы, он опять пошел к морю. Как и прежде, пляж был абсолютно пуст. Дмитрий разделся, вошел в воду. Нагревшаяся за день вода ласкала его ноги. Он, сделав пару быстрых шагов, нырнул и поплыл. Он плыл и плыл навстречу тьме, будто мягко падая в глубокую черную пропасть. Было совершенно безветренно, гладь воды была спокойна, будто это было не море, а озеро. Он плыл и плыл вперед. Спустя какое-то время он обернулся назад: огоньки на берегу стали малюсенькими.
Он глубоко, как только можно, вдохнул и нырнул, уходя все глубже и глубже в воду. Глубже, глубже, глубже... Уже начало стучать в висках и почувствовалась боль в барабанных перепонках.
Ну, еще, еще!.. А потом сделать так, как сделал когда-то его любимый герой... Он выдохнул воздух. Он знал, что теперь его инстинктивно борющееся за жизнь тело уже не сможет добраться до поверхности... Резкое удушье сменилось каким-то ударом, и тьма, окружавшая его, вспыхнула на мгновенье ярким-ярким светом...
8.
Люся пыталась перезвонить Диме, но телефон в гостинице был занят. Она знала, что завтра, в пятницу, он прилетает. Тем более странным показался ей этот звонок. Ей стало почему-то очень беспокойно. Она была дома одна: Циля Аароновна была на даче у своей подруги, а девчонки умотали со своими друзьями в автомобильную поездку по Золотому Кольцу. Люся почему-то была почти уверена, что произошло что-то... И что-то очень серьезное. "Роковые сороковые"?.. Но это на Дмитрия совершенно не похоже. Она верила ему, как самой себе. Да нет, это невозможно! За все долгие годы совместной жизни между на их небосклоне не возникало даже малейшего облачка... Ну, были иногда несерьезные обиды, которые на следующее же утро забывались.
И все же у нее защемило сердце. Она выпила капель Вотчила, но облегчение не приходило. В пустом доме тягостное напряжение нарастало. Она поискала снотворное, выпила его и заснула.
На следующий день, она, не дождавшись звонка от Дмитрия, поехала в Домодедово. На прибывшем точно по расписанию рейсе Дмитрия не оказалось. Прождав больше часа, Люся метнулась домой. Позвонила Дмитрию на работу, там тоже никто ничего не знал.
К вечеру зазвонил телефон, Люся бросилась к нему в надежде, что это звонит Дмитрий. Но звонили из Академии наук: из Ялты сообщили, что было обнаружено тело Дмитрия Владимировича Алёхина, утонувшего во время ночного купания.
Люся уронила трубку... Из трубки звучали частые гудки отбоя.
Не хватало воздуха, в глазах потемнело. Люся пошла к окну, чтобы распахнуть его, но ее грудь пронзила резкая обжигающая боль...
Эпилог
Друзья, провожая Диму с Люсей в последний путь, говорили: "Да, прожили они жизнь прямо, как в той сказке: жили счастливо и умерли в один день. Жаль только, что прожили недолго..."