Усовский Александр Валерьевич : другие произведения.

Неоконченные хроники третьей мировой. Часть 1. Эра негодяев. Глава 5

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    У него еще есть шесть патронов! Он еще может вести бой!

  
  
  Глава пятая
  
  ***
  
  - Здравствуйте, фрау Шуман! - Старший советник Молнар распахнул дверь, подал руку - и, когда молодая дама с его помощью покинула уютный салон покрывшегося изрядным слоем пыли от дальней дороги "мерседеса" - церемонно поклонился и поцеловал ей кончики пальцев.
  - Боже, Ференц, вы опять поражаете меня своей галантностью! Здравствуйте! - и, обернувшись к водителю, строгим тоном произнесла: - Ungehindert!
  Машина тут же тронулась от здания Службы, лихо развернулась и через несколько секунд промчалась мимо стоящих на тротуаре фрау Шуман и старшего советника Молнара.
  - Юля, ваш водитель даже не передохнул?
  - А он не мой. Шеф разрешил мне воспользоваться его служебным автомобилем - но при условии, что я не задержу его ни на секунду. Вчера ваш господин Ковач позвонил в таком ужасе, что мы пришли к выводу о крайней неотложности моего визита. Ну, пойдемте в дом!
  - Итак, что же у вас тут произошло? - войдя в кабинет Молнара, спросила фрау Шуман.
  - Дело, не терпящее отлагательства.
  - Так говорит мой муж, когда речь идет о платежах по кредиту за дом. Неужели все так банально?
  - Хм... Гораздо банальнее. Вчера мы задержали двух русских агентов.
  - Ого! Смело! Вы уверены, что они именно русские агенты? Не украинские, не белорусские? И что они вообще агенты?
  - С вашего позволения, я изложу суть проблемы, и причины, почему нам потребовалось столь срочно вызывать кого-нибудь из БНД.
  Так вот, позавчера в городе Капошвар - это на юго-западе Венгрии, комитат Шомодь, у границы с Хорватией - патруль полиции арестовал двух подозрительных мужчин, перевозивших в грузовом фургоне обломки каких-то приборов и части металлической обшивки самолета. Задержанные имели при себе паспорта граждан Беларуси, крупную сумму денег в долларах, евро и форинтах, и почти не говорили по-венгерски. Специалист по русскому языку был, конечно, довольно быстро найден, и с его помощью мы узнали, что вышеуказанные господа купили обломки сбитого во время боснийской войны самолета и везут его к себе домой для пополнения своей частной коллекции.
  Мы бы, конечно, не стали обращаться к вам по поводу такой мелочи; но в полости микроавтобуса, тщательно замаскированной, было найдено вот это. - И с этими словами Ференц Молнар достал из ящика и положил на стол два каких-то документа.
  Фрау Шуман взяла их в руки, раскрыла оба на первой странице и прочитала:
  - Oberstleutnant Genneke; Major Bortman . Офицерские удостоверения личности бундесвера. Эти ваши задержанные не объясняли, откуда у них эти документы?
  - Сказали, что купили на базаре в Загребе. Трофеи боснийской войны.
  - Они их никак не могли купить ни на каком базаре. Истребитель-бомбардировщик "Торнадо", пилотом которого был подполковник Геннеке, а штурманом - майор Бортман - был сбит огнем сербской зенитной артиллерии в небе над Крагуевацем в ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое марта, то есть ровно неделю назад.
  - Вот именно поэтому мы и попросили ваше начальство прислать кого-нибудь, кто бы смог разобраться в этом деле. Вы же не признали потерю своего бомбардировщика?
  - Официально самолет разбился во время учебного вылета в Баварии. Экипаж погиб.
  - Он действительно погиб?
  - Ференц, ну откуда мы знаем? Сербы пока не сообщают о пленных в Красный Крест.
  - То есть пленные у них уже есть?
  - Ференц, если идет война, то пленные всегда есть. Мы достоверно знаем о четырех пилотах, захваченных югославами, и предположительно - о трех, взятых в плен формированиями боснийских сербов, которых мы не признаем.
  - То есть потери вы несете?
  - Господин Молнар, насколько я помню, Венгрия тоже какое-то отношение имеет к Североатлантическому блоку. Следовательно, потери несем МЫ.
  - Ну, Венгрия в этой войне не участвует...
  - Это вам только кажется. Есть решение разместить у вас вспомогательную авиацию блока - разведчики, заправщики.... Сегодня второе апреля? Ну вот, через недельку и вы сможете насладиться участием в войне на Балканах.... Не все ж немцам отдуваться одним. Ладно, когда можно будет переговорить с этими двумя... "коллекционерами"?
  - Сегодня утром их перевезли из Капошвара в Будапешт; сейчас я распоряжусь, и их доставят в мой кабинет. А пока - не желаете ли позавтракать? Вы же, по расчету времени, выехали чуть ли не до рассвета?
  - Да, в четыре утра. В семь были в Праге, в десять - в Братиславе, в Будапешт въехали в двенадцать. Гонка сумасшедшая! Я бы выпила чашку кофе, пару каких-нибудь бутербродов, стаканчик апельсинового сока. Вы сможете это создать из воздуха, Ференц?
  - Ну, я не волшебник.... Но сейчас все будет. Вчера, когда главный советник Ковач звонил вашему шефу, я почему-то подумал, что вы приедете в Будапешт голодной. Это уже традиция...
  С этими словами советник Молнар вышел из кабинета - и через три минуты вернулся, торжественно неся перед собой поднос, закрытый белоснежной салфеткой. Поставив поднос на стол, он артистичным жестом сдернул покрывало - и перед глазами фрау Шуман предстало восхитившее ее зрелище.
   - Боже, Ференц, как это мило! Что вот это в горшочке?
  - Токань вадас модра. Тушеное мясо по-охотничьи.
  - Ага. Прелестно! Так, в кофейнике кофе, сливки.... Это как называется?
  - Текерч еш тейсинхаб - фруктовый рулет со взбитыми сливками.
  - И мне одной все это предстоит съесть?
  - Увы, такова ваша доля.
  - Ференц, вы желаете погубить мою фигуру. Ладно, я пока перекушу, а вы распорядитесь, чтобы задержанных белорусов доставили сюда. Сколько вы еще можете их держать?
  - Ну, если честно, то предъявить им какие-то обвинения мы не имеем возможности. Паспорта у них в порядке, "торнадо" они сами однозначно не сбивали, да если бы это было и так - доказать мы это не можем. Привлечь их можно лишь за контрабанду - и то, основания крайне хлипкие. В лучшем случае, административный арест на двенадцать суток и штраф.
  - То есть вы их отпустите?
  - Безусловно. Занесем в картотеку, изымем предмет контрабанды, может быть, поставим запретительный штамп на въезд - но отпустить, конечно, отпустим. Нет состава преступления.
  - А вот с точки зрения немецкой юстиции - очень даже есть. Мы сможем еще сегодня... нет, уже завтра утром - выслать вам запрос на экстрадицию, и у себя сможем их вдумчиво поспрошать.
  - По обвинению?
  - По подозрению в убийстве немецких граждан. В конце концов, у них найдены документы немецких офицеров.
  - Не пройдет. По официальной версии, офицеры погибли во время тренировочного вылета.
  - Ференц, вы вообще за кого?
  - Я - за истину.
  - Хм... Ладно, предположим. Но ведь мы вовсе не обязаны говорить всю правду этим задержанным?
  - Не обязаны.
  - Ну, так мы их запугаем!
  Старший советник Молнар скептически посмотрел на фрау Шуман, покачал головой, вздохнул.
  - Что это вы вздыхаете так вызывающе, Ференц?
  - Сейчас вы все поймете сами, милая Юля.... А вот и задержанные!
  В кабинет Молнара вошел офицер в форме полиции, вместе с ним - двое в штатском; за ними, закованные в наручники, вошли двое молодых мужчин славянской внешности, в потрепанной одежде, в новых, но изрядно грязных кожаных куртках.
  - Ференц, скажите охранникам, чтобы подождали за дверями.
  Один из задержанных с удивлением взглянул на молодую женщину, властно распоряжающуюся в кабинете венгерской Службы национальной безопасности, и при этом говорящей на хорошем русском языке.
  Охранники вышли. Фрау Шуман обратилась к арестантам:
  - Прошу вас, господа, проходите, садитесь. Мне нужно с вами побеседовать.
  - А нам - нет. - Один из задержанных дерзко посмотрел в глаза фрау Шуман и повторил: - Нам нет нужды с вами разговаривать. Мы требуем консула России!
  - У вас белорусские паспорта. - Мягко напомнил грубияну советник Молнар.
  - В условиях отсутствия в данной стране представителя белорусских дипломатических служб - обязанности по защите прав белорусов несут представители российского дипломатического представительства, - как по-писаному, изложил все тот же дерзкий тип.
  Второй задержанный рассудительно добавил:
  - Вам что, лишние проблемы нужны? В железа нас заковали, сторожат, как преступников... Короче, давайте консула, и будем закругляться. Нам вам сказать нечего.
  - А вы знаете, что я здесь представляю власти Федеративной Республики? - в запале бросила фрау Шуман.
  - Вы здесь, дамочка, представляете дешевый спектакль, "А вот мы вас сейчас атата по попе!" называется. И больше ничего. Вы хоть знаете, что значат венгерские визы в наших паспортах? Это значит, что мы вверяем себя попечению венгерских властей, а они, в свою очередь - гарантируют нам безопасность пребывания в их стране. Венские протоколы надо было бы вам почитать...
  - Мы можем выдвинуть против вас обвинение в убийстве немецких граждан! - уже менее решительно, но все еще напористо продолжила фрау Шуман.
  - Это обвинение невозможно доказать, и вы это знаете лучше меня. В общем, так. Или мы через час разговариваем с консулом - или через десять - или сколько нам там намерят по факту фальшивой контрабанды? - суток мы разговариваем со здешним прокурором. Нам торопится некуда, мы можем и в Будапеште пожить, пока дело наше будет слушаться. Оно вам надо? Ведь всплывет много чего интересного...
  В кабинете повисла гнетущая тишина.
  Молнар откашлялся, осмотрел свой кабинет, и неожиданно спросил:
  - Тогда, может быть, чайку?
  Все трое участников недавней перепалки уставились на него с недоумением.
  - Я спрашиваю - чаю кто-нибудь желает? У меня и сушки есть. Московские! - похвалился хозяин кабинета.
  Задержанные переглянулись, затем напористый чуть кивнул рассудительному. Тот кивнул головой:
  - Можно. Только железа снимите.
  Молнар вышел в коридор, вернулся с чайником и офицером полиции. Тот, бормоча себе под нос какие-то ругательства, снял с задержанных наручники и в нерешительности застыл у двери.
  - Minden jot! Viszontlatasra! - вежливо выпроводил полицейского Молнар.
  Тот буркнул что-то недовольно и вышел.
  - Послушайте, господа, я понимаю ваше возмущение, но и вы должны понимать - у южных рубежей Венгрии идет миротворческая операция...
  - Агрессия, если быть точным, - перебил старшего советника напористый задержанный.
  - Не важно; в конце концов, это все лишь вопрос терминов. Вас задержали с грузом, который является обломками потерянного немецкой авиацией истребителя-бомбардировщика...
  - Не потерянного, а сбитого! - Опять перебил все тот же напористый.
  - Хорошо, сбитого бомбардировщика "торнадо". Кроме того, у вас на руках были документы погибших летчиков...
  - Не на руках, а в машине. И отпечатков наших пальцев на этих документах обнаружено не было - как ваши коллеги в Капошваре ни старались! - торжествующе объявил второй задержанный, поспокойнее.
  - Пожалуйста, дайте мне договорить. Здесь присутствует фрау Шуман, представитель специальных служб Федеративной Республики. Мы вызвали ее именно потому, что дело касается офицеров и имущества ее страны. Если вы расскажете все, что вы знаете о судьбе экипажа, то ...
  - То ни хрена мы тебе не расскажем. Нет у вас против нас никаких аргументов, никаких доказательств. Железяки вы у нас заберете, паспорта попортите - на это вы мастаки. А больше - хренушки! Зови консула! Бомбить беззащитных вы все мастера...
  Тут фрау Шуман встала, прошлась по кабинету; затем, волнуясь, обратилась к задержанным:
  - Ребята, я вас ни в чем не хочу обвинять. Но поймите меня просто по-человечески - эти летчики мои соотечественники, подполковник Геннеке - вообще мой земляк, из Саксонии. Мне очень важно узнать, что с ними! Да, они бомбили сербские военные объекты; наверное, в ваших глазах они преступники. Но поймите, они всего лишь солдаты! Они выполняли приказ! Они такие же солдаты, как и вы! Да-да, можете не делать круглые глаза, я уверена, что вы тоже выполняете приказ своего командования - но в данный момент я готова не придавать этому никакого значения. Еще раз прошу вас - просто по-человечески войдите в положение родственников этих офицеров! Неужели их матери, их жены должны мучаться неведением, не спать ночами, просыпаться от малейшего шороха - только потому, что вы решили по каким-то, нам неведомым соображениям, скрыть правду об этом самолете?
  Задержанные молча выпили чай, похрустели сушками. Затем тот, что был понапористее, сказал глухо:
  - Ладно. Если без протокола, чисто по-человечески.... В общем, подполковник жив. В Нише, в госпитале военном лежит - при катапультировании ему куском обшивки перебило сухожилия на правой ноге. Ничего, в общем, страшного, ногу ему врачи спасли, ходить будет. Не знаю, правда, как насчет летать.... Со штурманом похуже. Штурман погиб. Похоронен возле деревни Нетуница, в семи верстах на юг от Крагуеваца, местные в курсе. Больше ничего не спрашивайте.
  - Господин старший советник Молнар, у венгерской службы национальной безопасности есть вопросы к этим господам? - официальным тоном спросила фрау Шуман.
  - Нет. Обвинение в контрабанде им предъявлено со стороны таможенного департамента министерства финансов.
  - Предметы контрабанды - включая приборы и документы - в ведении какой службы находятся в данный момент?
  - Полиции города Капошвар. У меня, правда, есть передаточный акт, но его еще не заверил главный советник Ковач.
  - То есть эти господа в уголовных преступлениях не обвиняются?
  Задержанные недоуменно переглянулись, не понимая, что происходит.
  - Нет, фрау Шуман, уголовная полиция не имеет к ним никаких вопросов.
  - То есть вы можете их отпустить под обязательство прибыть в суд?
  Молнар изумленно посмотрел на фрау Шуман.
  - Ну, в принципе, да.
  - Думаю, германская сторона не будет предъявлять этим вашим задержанным какие-либо обвинения. Мы к ним претензий не имеем.
  Старший советник Молнар опешил.
  - Хм.... То есть я могу их прямо отсюда отпустить?
  Фрау Шуман решительно кивнула головой.
  - Можете.
  Старший советник Молнар встал, и, прокашлявшись, объявил:
  - Господин Вергеенко, господин Вишневский, вы можете считать себя свободными, но в день, указанный в повестке, вы обязаны будете прибыть в административный суд города Капошвара и получить то наказание, которое этот суд сочтет возможным на вас наложить. В случае невозможности прибытия вы можете доверить представлять свои интересы любому венгерскому адвокату по вашему собственному желанию. Выйдите пока в коридор, мне надо оформить все бумаги.
  Когда задержанные вышли, Молнар удивленно спросил у фрау Шуман:
  - Юля, вам достаточно этих сведений?
  - Достаточно. Все равно больше мы ничего получить не сможем. Эти люди официально никаких преступлений не совершали, и, кстати, даже акта их задержания на границе у нас нет - ваши пограничники и таможенники не обратили внимания на груду алюминия и кучу разных приборов, лежащих в их машине. Кстати, поразительная беспечность для прифронтового государства... Их случайно - случайно! - задержали в Капошваре! То есть вообще факта контрабанды у нас нет. - Фрау Шуман прервалась на минуту, допила свой кофе, а затем продолжила: - Да, понятно, что эти люди выполняют задания каких-то русских спецслужб. Или даже белорусских. Понятно, что вывезенные ими приборы - если бы их случайно не задержали в Венгрии - послужили бы для детального исследования где-нибудь в подмосковных городках - Монино или Жуковском. Все это ясно. Но для меня - и для моего руководства - на данный момент достаточно того, что эти приборы изъяты, будут возвращены - ведь будут, не так ли? - едва заметно улыбнувшись, спросила у советника Молнара его гостья: - законному владельцу, Федеративной Республике. Также важен тот факт, что один из наших летчиков жив и находится на излечении. Мы вам очень благодарны за эти сведения, старший советник Молнар!
  Ференц досадливо поморщился.
  - Юля, к чему этот пафос? Да, кстати, документы офицеров вы можете забрать прямо сейчас. Только распишитесь в акте.
  Фрау Шуман вновь взяла в руки изъятые документы, внимательно их перелистала, положила к себе в сумочку - и расписалась в бумаге, протянутой ей старшим советником.
  - Как, вы говорите, фамилии этих задержанных? - спросила она.
  - Алексей Вергеенко. Игорь Вишневский. А зачем они вам?
  - Да так, знакомые фамилии. Ну, то есть этих людей я лично не знаю, но я ведь училась в Минске... Меня всегда увлекал генезис фамилий. Вот, например, что означает фамилия "Молнар"?
  - Мельник.
  - То есть немецкий вариант вашей фамилии - Мюллер?
  - Вроде того.
  - Хм, интересно. Я, кстати, недавно слышала одну фамилию, которая вам, без сомнений, будет очень интересна.
  - Венгерская?
  - Русская. Очень странная, сложносочиненная.
  - И что это за фамилия? - заинтересовался старший советник.
  - Чернолуцкий. Полковник Чернолуцкий. Запомните ее, Ференц. Очень хорошо запомните...
  
  
  ***
  
  В кабинете подполковника Крапивина стояла тяжелая, напряженная тишина. Трое офицеров, сидящих у стола, молчали, изредка бросая осторожные взгляды на хозяина кабинета, безучастно глядевшего в окно.
  - Второй час пошел. Не будет звонка. - Прервал затянувшееся молчание подполковник Загородний.
  - Сплюнь! Пока от Попутчика нет подтверждения - сообщение Горца можно принять лишь наполовину. - Попытался изобразить оптимизм подполковник Румянцев.
  - Да что там, все и так ясно. Надо извещать родных, ничего не поделаешь. И надо доложить генералу. - Подполковник Левченко протянул руку к трубке телефона.
  - Нет! Подождем еще звонка. Я не верю, что это могло произойти! Я с Таманцем под Кандагаром трое суток блокпост держал - вдвоем, сопливыми лейтенантами! Не может он погибнуть! - Крапивин попытался отстранить руку заместителя начальника Управления от телефона, но потом махнул рукой: - А, ладно, докладывайте! Все равно, пока его труп не увижу - не поверю!
  Левченко снял трубку, набрал трехзначный номер, и, прокашлявшись, доложил:
  - Товарищ генерал, скверные вести из Триеста. Час назад отзвонился один из людей Горца - херовые дела у нас там.
  В трубке раздался недовольный баритон Калюжного:
  - А когда они были хорошими? Докладывай!
  - Вчера, третьего апреля, во время перестрелки с портовой полицией погиб подполковник Миша Тамбовцев - Таманец. С ним погиб Момчило Чурчич, его стрелок, человек Митровича.
  Минут пять трубка молчала. Затем генерал, тяжело вздохнув, проговорил:
  - Зайди. Кто там еще рядом?
  - Все. Загородний, Румянцев, Крапивин.
  - Пусть все поднимаются.
   - Есть.
   В кабинете генерала было густо накурено - пепельница была переполнена окурками, и в руке Калюжный держал зажженную сигарету. Что-то подсказывало Левченко, что ничего хорошего он сегодня от шефа не услышит.
   - Значит, говоришь, в перестрелке с полицией. А что ж он стрелял?
   - Они вчера вышли в море на закате. Произвели пуск по идущему на бомбардировку итальянскому "торнадо". Попадание было зафиксировано нашим спутником, но экипаж смог выровнять самолет, сбросить боекомплект в море и посадить машину на аварийную, на брюхо, на аэродроме близ Триеста. Катер Таманца был идентифицирован, за ним в погоню вышли три катера береговой охраны. Таманец и его стрелок добрались до портового волнолома, и там приняли бой. Оба погибли.
   - Откуда сведения?
   - Росетти сообщил Митровичу, а тот Горцу; человек Горца отзвонился нам из Белграда.
   - Кто-нибудь ещё подтверждает факт гибели Таманца?
   - Еще нет. Ждем вестей от Попутчика - он как раз сейчас в Триесте.
   Генерал покачал головой.
   - Не ждите. РАИ передало в экстренном выпуске полчаса назад - и трупы даже показали. И наших ребят, и полицейских. Версия для народа - наркокурьеры. Показали их катер, пакетики с каким-то белым порошком.... В общем, девятый в нашем списке появился. Подполковник Тамбовцев. Прошу товарищей офицеров встать.
   Все встали, на минуту в кабинете генерала воцарилось скорбное молчание.
   - Прошу садится. Дмитрий Германович, доложи о работе своего железа.
   - Работает штатно. Тридцать первого марта крылатая ракета, выпущенная с крейсера "Тикондерога", упала в Македонии. Второго апреля ракета, выпущенная с подводной лодки, упала в Болгарии. Третьего две ракеты, выпущенные с истребителя-бомбардировщика "Томкэт", взорвались вблизи Тираны. Всего на сегодняшний день выведено с траектории восемнадцать крылатых ракет и четыре с лазерным наведением - это из двухсот шести пусков.
   - Мало!
   - Мало. Завтра вводим в дело второй эшелон.
   - Что по сбою связи для авиации?
   - Американцы и британцы оказались нечувствительны. Правда, англичане из-за сбоя системы управления потеряли один "Харриер" - у него отключилась вся бортовая электроника прямо при посадке на авианосец, он рухнул, не долетев до посадочной палубы метров двадцать, пилота чудом спасли - но в основном их экипажи ведут себя при сбое связи образцово. Ничего не могу сказать, молодчаги. Мы наглушняк рубим их связь и систему ориентирования - они тут же на ручном дублируются и продолжают идти на цель. Правда, если удается сделать им бяку уже над сушей - сбрасывают бомбы чёрт те куда, не целясь - но в целом против англо-саксов наше импульсное оружие слабовато. Зато итальянцы молодцы! При первом же намеке на сбой системы - тут же сбрасывают боекомплект в море и уходят на базу. Двадцать три случая за десять дней! Французы тоже трижды сбрасывали бомбы в Адриатику - но их и мало летает.
   - А что у тебя, Крапивин?
   - Всего на сегодняшний день осуществлено три пуска. Первый - из окрестностей Реджо-дель-Марко; промах. Второй - с катера вблизи далматинского побережья. Стрелял Янко Дукелич, страховал человек Горца, из тех, что из Израиля, кличка Маккавей. Сбит истребитель Ф-16, в грузу, американцы официально через СиЭнЭн признали факт потери; пилот погиб. Третий - подполковник Тамбовцев. Тяжело поврежден бомбардировщик "торнадо", восстановлению не подлежит; экипаж остался цел. Мы потеряли двоих.
   - Ясно. Левченко, как думаешь, еще пуски актуальны?
   - Думаю, более чем. У нас еще пять труб, это минимум - три самолета. И я думаю, надо нам найти что-нибудь посерьезней фронтовых истребителей. Для них у нас уже есть специальное предложение, как пишут в универмагах. Нам удалось через Гнедича переправить в Варну двадцать ПЗРК "Игла" - если все пройдет штатно, они через неделю окажутся в руках сербов. Правда, у них и так хватает средств ПВО, управление у них хромает. При налетах на Нови-Сад сорок процентов пусков ракет произошли уже после ухода бомбардировщиков из зоны досягаемости.
   - Так, Румянцев. Давай усиль работу по сбою системы наведения ракет. Сколько у тебя сейчас машинок в деле?
   - Двенадцать. И еще двенадцать пойдет в дело завтра.
   - А всего ты перебросил сорок восемь.
   - Ну да, двойной комплект.
   - Вот и чудненько. Давай-ка сделай так, чтобы к двадцать пятому у тебя работали все машины. Сможешь?
   - Все - нет. Но тридцать восемь-сорок - будут. И пять генераторов.
   - А шестой?
   - Капут. Случилось короткое замыкание - сети в этой Любляне старенькие - и домик вместе с генератором сгорел на хрен.
   - Ясно. Ладно, с этим все понятно. Твои там, в Закарпатье, еще не спились?
   - С чего бы это?
   - А с того, что вино там дешевое и девчата гарны. Ты их контролируешь?
   - Да им не до вина и девчат. Работа идет полным ходом, надо ежесекундно аппаратуру контролировать! Какие там пьянки...
   - Ясно. Ну ладно, ступай.
   Когда Румянцев вышел, генерал обратился к Крапивину:
   - Вот что, Владимир Николаевич. Надо бы тебе к жене подполковника Тамбовцева съездить. Ты его старый товарищ, тебе и горькую весть нести. У него двое?
   - Двое. Сын девятый класс заканчивает, дочка - четвертый.
   - Ну вот, отвезешь, сколько там положено, денег, посидишь с женой, помянешь. На завтра я тебя от службы освобождаю.
   - Есть.
   - Я сейчас распоряжусь насчет денег, тебе Левченко их принесет. Ну, ступай, и не думай даже раскисать. Как мне одна удивительная женщина говорила - офицер не имеет права уклоняться от опасностей, честь офицерская ему этого не позволяет. Твой Таманец погиб в бою?
   - Да.
   - Знаешь, это для мужчины, на самом деле - самая лучшая смерть. Эх, поговорить бы тебе с Екатериной свет Ивановной! Ну да ладно, ступай, ступай.
   - Теперь с тобой, Загородний. Доставку приборов, как я понимаю, ты завалил? Люди хоть целы?
   - Целы. И странные вещи рассказывают, товарищ генерал!
   - А именно?
   - Прихватили их уже в Венгрии. В городе... - подполковник Загородний задумался, почесал затылок. - О! Вспомнил! Капошвар! Причем границу они прошли легко, а уже в Венгрии напоролись. Правда, они самые ценные приборы - аппаратуру распознавания "свой-чужой" - еще до ареста через Ди-Эйч-Эл в Варшаву отправили, но все равно - в их "транспортере" всякого хлама лежало немеряно.
   В общем, прихватили их, и стали контрабанду шить. А потом особо ушлые полицаи вскрыли обивку дверей и нашли документы немецких летчиков, что в первую ночь были сбиты. В общем, ребята изрядно трухнули.
   Ребят отправили в Будапешт. Думали они, что все, кердык им наступил. По дороге им сопровождающие страшных ужасов наговорили про место, куда их везут, и про человека, который их колоть будет. Дескать, кошмарный тип Ференц Молнар будет им кожу срезать и солью живое мясо посыпать. Типа, он этому еще со времен социализма обучен, и к нему самых несговорчивых возят.
   Но в Будапеште какая-то девица по фамилии Шуман, немка, сотрудница БНД - пацаны клянутся, что лет двадцати пяти, не больше - велела их отпустить!
   - То есть как велела? Они за кем числились?
   - Официально - за капошварской полицией. Обвинение им собиралась предъявить таможня. Но обошлось - сегодня они уже дома оказались.
   - Что-то подозрительно легко их отпустили, тебе не кажется, Загородний?
   - Согласен. Но факт остается фактом - нашим людям удалось выскользнуть. Второго днем их освободили, они сразу на машину - и через Захонь и Закарпатье - на Львов, оттуда - на Брест. Сегодня утром прибыли с корабля на бал.
   - Почему на бал?
   - Да так, у Вишневского у жены день рождения.
   - Как, ты говоришь, фамилия той девахи, что их отпустила?
   - Фамилия у нее Шуман, и она немка.
   - Ясно. Ладно, ребят своих поздравь, выплати, сколько там положено. Когда системы опознавания получим?
   - Ну, завтра-послезавтра Тадеуш их получит, пока через границу перевезет - думаю, где-то десятого.
   - Добро. Ладно, иди, не мешай работать.
   Загородний вышел. Генерал прошелся по кабинету, докурил, затушил окурок - с трудом, ибо его товарищами была уже доверху забита вся пепельница.
   - Так, Левченко. Первое - сходишь к Маслову, получишь на вдову Тамбовцева деньги.
   - Есть!
   - Но есть еще и второе. Я тебе расскажу забавный анекдотец. А ты послушай.
   Ребят Загороднего отпустила некая молодая немка, распоряжающаяся в кабинете старшего советника Ференца Молнара, как в своем собственном. За восемь месяцев до этого некая молодая особа охмуряла нашего общего знакомца, генерала Третьякова, известного тебе как гражданин Викторов, во вроцлавском ночном клубе "Счастливая семерка", и между делом сообщила ему о том, что в нашей конторе протечка. В обоих случаях эта молодая особа - сотрудница ведомства федерального канцлера. В первом случае нам ее фамилия неизвестна, во втором она проходит у нас под фамилией Шуман. Что-то мне подсказывает, что симпатия нашего Одиссея, Герда Кригер, девушка, предупредившая акулу банковского бизнеса герра Викторова, и некая госпожа Шуман, сотрудница БНД, командующая в венгерском ЧК, как у себя на кухне - одно и тоже лицо.
   - Ну, это ж очевидно.
   - Положим. Но вот что мне сегодня доложил товарищ подполковник Гончаров. Есть у него на связи некий Кальман Лошонци, бывший сотрудник венгерского чека, еще того, социалистического. В девяносто первом его, сам понимаешь, с этой работы поперли, и работает этот Кальман нынче на автомойке - больше никуда таких, из "бывших", не берут. И связь-то с ним Гончаров поддерживал все больше из соображений благотворительности - никакого толка от этого Кальмана, как ты можешь догадываться, нынче не добиться. И никогда меня Гончаров новостями от этого Кальмана не радовал - кроме сегодняшнего утра.
   Пришел он ко мне в девять утра и, отсвечивая своей дурацкой лысиной - кстати, ты не знаешь, долго он еще этой своей прической мои нервы будет испытывать, скинхед-перестарок? - сообщает: его агент сегодня ночью звонил на его оперативный в Бухаресте и сообщил нечто, что он, Гончаров, считает сообщением чрезвычайной важности. А именно - старый сослуживец этого Кальмана, некто старший советник Ференц Молнар, по странной прихоти судьбы продолжающий нести службу по обороне государственной безопасности Венгрии - вчера поздно вечером прибыл на мойку, где трудится вышеназванный Кальман. И в разговоре дважды произнес одну фамилию; причем даже со званием. И знаешь, что это была за фамилия?
   - Товарищ генерал, не интригуйте!
   - И не думаю. Так вот, Ференц Молнар посчитал нужным сообщить Кальману Лошонци, что есть в мире некий полковник Чернолуцкий, и что оному полковнику Чернолуцкому этот самый Ференц желает всяческих благ и преференций.
   - Молнар в курсе, что Лошонци - наш человек?
   - Думаю, да. Вернее, уверен.
   - А за день до этого в кабинете у этого Ференца Молнара некая фрау Шуман странным образом освобождает наших ребят...
   - И что-то мне подсказывает, что именно фрау Шуман и попросила господина старшего советника Молнара довести эту информацию до наших ушей.
   - А это не запланированный слив?
   - Не думаю. Вернее, уверен, что нет. Фрау Шуман решила действовать на свой собственный страх и риск.
   - Значит, Чернолуцкий?
   - Значит, Чернолуцкий.
   Подполковник Левченко хмуро глянул на своего начальника.
   - Что ж ему не хватало? Ведь и жалованье получает вдвое выше, чем в войсках, и службой не обременен... Что ему не хватало?
   Генерал Калюжный развёл руками.
   - А денег, мил человек. Наш товарищ полковник имеет на содержании одну милую барышню двадцати шести лет от роду. И живет эта барышня в уютной квартирке в Печатниках, какую ей оплачивает товарищ полковник, и ездит на новеньком "Пежо", купленном этим же полковником.
   - Когда вы начали собирать информацию о Чернолуцком?
   - А сразу же и начал, когда товарищ генерал-лейтенант Третьяков нам с тобой в этом самом кабинете о нашей протечке и доложил. Володя Терской был у меня в феврале, много чего интересного рассказал. Как господин полковник Чернолуцкий не гнушался бакшиш с наших коммерсов получать, которые к нему за содействием обращались - у него ж картотека на всех немецких граждан, какие чуть выше плинтуса подросли. Как машину свою продал служебную - а оформил как угон. Много чего интересного.... Вот где-то с февраля и начал я Михал Василича подозревать в измене. И, как сегодня выясняется, не зря. Алчность - первая ступень к предательству, это ты, Левченко, на всю жизнь запомни. Начал дорогой полковник Чернолуцкий с мелких мошенств - а закончил большой изменой. Стало быть - туда ему и дорога.
   - Так что, будем решать?
   - Будем решать. Скажи Ведричу, чтобы организовал.... В общем, по его выбору. Что-нибудь простенькое, без изысков. Мой опыт подсказывает, что изыски в этом деле ведут к излишнему количеству свидетелей.
   - Есть. А что с оставшимися трубами? Которые в Будапеште?
   - Янош Фекете связь с Одиссеем держит?
   - В том-то и дело, что нет. Снял Одиссей гарсоньерку в Обуде, напротив моста Эржебеты, дал нашему господину Фекете адрес склада, ключей второй комплект - и пропал.
   - Янош ему, конечно, не звонил.
   - Конечно, нет. Вы же знаете, мы стараемся...
   - Знаю. Чтобы агенты и резиденты знали друг о друге как можно меньше и контакты между собой свели до самого критического минимума. Это ясно, это азы разведывательной работы. Ладно, адрес этой гарсоньерки у тебя есть? И номер Одиссея будапештский?
   - Обижаете, товарищ генерал. Конечно, есть.
   - Ну, вот и отлично. Когда Горец планирует быть в Будапеште?
   - Послезавтра, шестого.
   - Вот и чудненько. Пусть пересечется с Фекете и вместе с ним навестит наш заветный складик. Но заберет пусть не все трубы; с него и двух вполне достаточно, а на две оставшиеся есть у меня одна задумка.
   - Не поделитесь, Максим Владимирович?
   - Поделюсь. Как ты думаешь, когда немцы начнут боевые вылеты на Югославию со своей территории?
   - Ну, до сегодняшнего дня они летали из Италии.
   - А вот с завтрашнего начнут делать это из дома. О чем это говорит?
   - О том, что обеспечение полетов нужно будет распространить на Венгрию?
   -Совершенно верно. Ты об этом давеча и говорил, помнишь? Командование НАТО уже перебросило шесть разведывательных самолетов на Ферихедь, а в ближайшие дни туда же сядет КаЭс сто тридцать пятый. Знаешь, кто это?
   - Заправщик.
   - Совершенно верно. Здоровая такая туша, на тридцать тонн керосина - не считая собственного. И вот представь, что этого заправщика сбивают прямо над городом Будапештом. И падает он, к примеру, на здание парламента. Какова будет реакция венгерского общественного мнения на эту бяку, какую мы им состряпаем? При том, что мы это делать могем с чистой совестью - мы ведем войну, и в своем праве вражеские аэропланы сбивать там, где считаем нужным. Что подумает рядовой обыватель после этого громкого падения?
   - И на хера нам эта НАТА?
   - Абсолютно правильно. Сколько у Крапивина сейчас есть свободных людей? Незадействованных в операции?
   - Не считая тех шестерых, что ждут труб в Италии - четверо. В Вене сидят, командировочные тратят.
   - Они кто у нас?
   - Из людей Митровича. Сербы. Студенты.
  - Ну, вот ты и дай команду Крапивину, пусть этих стрелков с неоконченным высшим образованием отправит в Будапешт. Пусть пару пусков сделают из окрестностей столицы венгерского королевства.
  - Есть!
  - Две "стрелы" пусть Горец заберет у Фекете и отвезет в Триест для использования непосредственно на театре. А две пусть Янош передаст стрелкам Митровича, когда те прибудут на место. Да, кстати, кого думаете координатором в Южной Европе вместо Таманца?
  - Горца, конечно. Во-первых, он и стажировался при Таманце на эту работу, а, во-вторых, больше и некого. Сейчас людей отправлять туда чревато, есть опасность засветки.
  - Ну вот, пусть Горец заберет две трубы и отправляется с Богом бить врага. Ещё одна пусковая установка у него в Триесте должна быть, то есть три пуска он вполне в состоянии организовать; тем более - люди у него есть, и люди, судя по всему, толковые. В наличии даже евреи... Хм, странные дела ныне творятся на земле... А в Будапеште пусть сербские студенты тоже постреляют немного, устроят небольшой такой, можно сказать, локальный, конец света. Мадьяры его вполне заслужили...
  
  
  ***
  Здравствуй, Саша!
  Прости меня за те письма, что я писала тебе последние три года. Не спрашивай
  меня ни о чем, просто - прости, и не держи на меня зла. Мне очень плохо без тебя,
  и всегда было плохо. Я очень надеялась, что со временем это чувство исчезнет, и
  у меня в жизни снова будет все красиво и безоблачно. Я ошибалась. Я всегда, все
  эти годы любила тебя, и думаю, что буду любить до самой смерти. Очень жаль,
  что у нас с тобой нет будущего - но я все равно храню все, что связано с тобой,
  в самой глубине своего сердца. Может быть, ты когда-нибудь сможешь приехать
  в Берлин, и мы сможем погулять по Темпельгофу, как когда-то по парку Горького.
  Я просто хочу, чтобы ты знал, что мое сердце все равно принадлежит тебе, и
  больше никто на этой земле не имеет в нем места. Еще раз прошу тебя -
  прости меня, и вспоминай меня иногда добрым словом.
  Твоя Герди,
  Берлин, 8 апреля 1997 года.
  
   Если бы не это, последнее, письмо - он бы, может быть, задвинул бы всю эту эпистолярию куда-нибудь поглубже в шкаф, постарался забыть о существовании Герды Кригер и начал бы как-нибудь настраивать свою личную жизнь. Если бы не это, последнее, письмо, пришедшее в начале мая позапрошлого года...
  Через три месяца исполнится ровно семь лет, как мы расстались. С ума сойти! А кажется - еще вчера мы гуляли по парку Горького, и шальные запахи наступающей весны кружили нам головы.... Семь лет! Если бы все можно было изменить... Ты была бы преподавателем немецкого в инязе, или, может быть, работала бы в каком-нибудь туристическом агентстве... Я терзал бы студентов датами войн и реформаций - приглашал же меня профессор Оржеховский в аспирантуру.... У нас уже было бы двое детей, мальчик и девочка - старшему бы уже было бы лет шесть, мы бы его готовили в школу.... Все могло бы быть сейчас у нас с тобой по-другому. Если бы не мое малодушие тогда, на вокзале...
   В это утро в баре "Honfoglalas", что располагался напротив квартиры Одиссея, народу было крайне негусто. Две барышни - судя по еще кое-где сохранившемуся макияжу, из "ночного обслуживающего персонала" - пили кофе в углу, у вездесущего холодильника "Кока-колы"; какой-то пожилой дядька в старомодной фетровой шляпе старательно кормил своего пуделя кусочками курицы, извлекаемыми из порции чирке паприкаша; да у стойки пара полицейских наспех глотала свой дежурный завтрак. Остальные два десятка посадочных мест пустовали, дожидаясь времени обеда.
   Над стойкой бара глухо бубнил что-то телевизор, передавая бесконечную ленту новостей. Никто в баре не обращал внимания на то, что пытался донести до внимания посетителей канал СNN - кроме Одиссея. Ему было некуда спешить, у него не было собаки, которую надо кормить, не было службы, на которую надо торопиться, и он мог позволить себе пить свой кофе маленькими глотками, растягивая удовольствие. Кофе здесь был исключительно хорош - чего нельзя было сказать о чае; чай, по наблюдениям Одиссея, венгры в принципе игнорировали, и если даже делали в редких кафешках - то настолько скверно, что проще было его сразу выплеснуть в раковину.
   Никто из присутствующих не смотрел в телевизор, и для чего тот работал - Одиссею было решительно непонятно. Тем более настроен был "ящик" на англоязычный информационный канал - что, опять же, было совершенно бесполезной затеей, потому что венгры в своей подавляющей массе принципиально не знали и знать не хотели никакого другого языка, кроме венгерского. То ежедневное насилие над детьми, что осуществлялось в их школах в 1957-1989 годах, когда бедных маленьких мадьяров поголовно пытались выучить русскому, на выходе почти ничего не дало. Даже старики, которые, по ходу, должны были хотя бы немного знать русский - могли извлечь из себя максимум "спасибо" и "товарищ". Впрочем, новые хозяева Венгрии - настоящие, а не те, что в здании будапештского Парламента обзывали друг друга разными смешными прозвищами типа "господин премьер-министр", "господин президент" или "господин генеральный прокурор" - тоже напрасно надеялись, что уж английский-то мадьяры примутся учить со всем рвением; этот язык так же оказался безнадежно далёк от широких масс венгерского населения.
   И посему то, что происходило сейчас на экране телевизора - интересовало (да и то - постольку поскольку) лишь одного Одиссея.
   В телевизоре шла война. Комментатор, захлебываясь от восторга, объяснял телезрителям, какая чудовищная военная мощь сегодня крушит Югославию, какое высокоточное, интеллектуальное, почти разумное оружие в данный конкретный момент задействовано для покорения этих несговорчивых сербов. Взлетали самолеты - с сухопутных аэродромов и авианосцев; раз за разом из недр американских крейсеров в небо взмывали крылатые ракеты. СNN отлично справлялась со своими служебными обязанностями - всякий, кто хотя бы полчаса провел бы перед экраном с ее новостями, был бы навсегда убежден в непобедимости американского (и вообще западного) оружия.
   Одиссею стало тошно. Все-таки жаль, что ни разу война по-настоящему не коснулась Америки. Не пылали ее города, не рушились мосты и акведуки, и сотни тысяч обезумевших от страха беженцев не пытались уйти от настигающих все и вся танковых клиньев, ежечасно подвергаясь налетам безжалостных пикировщиков... Они делают из войны шоу, превращают убийство безоружных в развлечение, на потребу невзыскательной публике в прямом эфире демонстрируют кровь, насилие и смерть. Господи, как же отвратительно все это!
   Одиссей встал из-за своего столика, подошел к телевизору и уже протянул руку, чтобы выключить этот барабан - как вдруг сюжет изменился. Теперь генерал Кларк что-то объяснял корреспонденту с виноватым видом; внизу титрами шел перевод на венгерский, но шел так быстро, что Одиссей едва мог понять одно слово из пяти. Но было ясно, что подопечные генерала Кларка натворили что-то такое, за что четырехзвездный генерал вынужден был, пусть сквозь зубы, но извиняться в прямом эфире.
   А-а-а, вот оно что! Камера теперь предъявляла на всеобщее обозрение результат очередной "ошибки" бравых летчиков американских ВВС - мост, разрушенный прямым попаданием ракеты, и стоящие на нем в беспорядке вагоны пассажирского поезда. Ничего удивительного в таком промахе для Одиссея не было; он знал, что по инициативе все тех же американцев, натовское командование в последние три-четыре дня стало практиковать так называемые "боевые стажировки" летчиков-резервистов. После 10-15 самостоятельных вылетов, что считалось достаточным для приобретения боевого опыта, их заменяли другие "стажеры". Причем военное руководство блока нисколько не беспокоил тот факт, что эти стажировки начали приносить практически ежедневные грубые ошибки авиации альянса при нанесении ударов по наземным целям - ведь это же всего лишь сербы! Кто будет в этом случае бороться за соблюдение каких-то полумифических Женевских или Гаагских соглашений о правилах ведения войны! К тому же, с целью максимального уменьшения потерь летного состава, командование блока отдало распоряжение "бомбить", не снижаясь ниже четырех с половиной - пяти тысяч метров, вследствие чего соблюдение международных норм ведения войны становилось просто невозможным. Да плюс к этому ребята явно начали избавляться от устаревших бомб, чей срок годности истёк ещё года три назад. Так что для Одиссея не было ничего удивительного в том, что очередной "стажёр" залепил бомбу в пассажирский состав - и теперь, глядя на прямой репортаж CNN c места событий, он мог только угрюмо кусать губы.
  Поезд был разбит основательно, из вагонов спасатели извлекали тела погибших и раненых, и всю эту жуткую изнанку войны бестрепетной рукой оператор СNN гнал в прямой эфир.
   Раненые дети; спасатели, несущие на носилках чье-то тело - и безжизненно мотающаяся рука из под наглухо задернутого брезентового покрывала; рядами стоящие носилки с искалеченными пассажирами, стонущими, молящими о помощи; старательно укутанные в черный брезент трупы, уложенные в ряд на весело зеленеющем склоне - в общем, ничего страшного, обыкновенное массовое убийство. Незапланированное, а посему не могущее стать предметом разбирательства ни в каком гаагском трибунале; просто обычная ошибка пилота; дело житейское!
   Одиссей мысленно сплюнул от отвращения. Этот парень, оператор, что-то уж слишком хорошо делал свое дело, слишком уж старательно. А главное - слишком бесчеловечно; как можно так спокойно снимать реки человеческой крови? Или их специально обучают не обращать внимания на такие мелочи, как человеческие страдания?
   СТОП!
   Этот человек, что только что мелькнул перед камерой... И вот еще раз! Лежит на носилках, возле него - трое санитаров, в руках у них - бинты, пластиковая ёмкость с физраствором; по-видимому, пытаются сделать переливание крови. Уйдите в сторону! Или ты, оператор, дай крупно лицо! Хотя бы чуть-чуть подвинь камеру! ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!
   На носилках, бледный, как мел, с жутким обрубком вместо правой руки - лежал Юрка Блажевич. Его Юрка, его товарищ по университету, его однополчанин, единственный его настоящий друг... Что ты делаешь?! Оператор, останови его! Зачем этот санитар опускает на лицо его друга уродливый черный мешок? Спасайте его, делайте ему переливание крови, делайте что-нибудь! Уберите черный брезент!
   Картинка пропала; потрясенный, стоял Одиссей у телевизора, и холодное слепое отчаяние сдавило его сердце.
   - Bocsanat a zavarasert! - кто-то дернул его за рукав.
   Он оглянулся - сзади него стояла официантка, испуганно улыбаясь; в глазах ее он прочел немо застывший ужас. Это он так ее напугал?
   - Ми тёртент? - у него тяжело сдавило виски, каждое слово давалось с немыслимым трудом.
   Девица что-то быстро залопотала, начала что-то объяснять... А, понял. Ее испугало его выражение лица, и ей показалось, что он хочет обрушить на пол телевизор. А телевизор - вещь казённая, и ей попадет от хозяина, если он его поломает; поэтому она очень просит его не приносить ее кафе столь катастрофических убытков.
   Боже, о какой ерунде она говорит! Сейчас, когда где-то там, между Нишем и Белградом, умирает его друг... Умирает Юрка Блажевич, его земляк, его однополчанин, его единственный настоящий друг на этой Земле! Но разве понять это недалекой официанточке, крашеной блондинке, испугавшейся за судьбу телевизора? Он махнул рукой в сторону экрана:
   - Отт... кейнереш пайташ... хёши халалт халод. Юрка Блажевич погиб, ты понимаешь, кишассонь? Ни черта ты не понимаешь... Ладно, не поломаю я твой телевизор. Смотри дальше, кукла крашенная, наслаждайся...
   Девица изумленно посмотрела на него, а затем, взяв его за руку, вдруг посмотрела прямо ему в глаза.
   - De mennyire sajnalom!
   Ну что ж, спасибо и на этом, как говориться. Сколько там с меня?
   - Меннибе кёрул?
   Девица покопалась в своей книжечке, встрепенулась, и, глядя сочувственно, проворковала:
   - Nincs. - а затем немало удивила Одиссея, добавив на ужасном русском: - За счот кафе. Я сочувствовать...
   Она мне сочувствует. Мне не надо сочувствия! Мне нужен автомат - чтобы сесть в машину, завести мотор и ехать в Тапольцу, где, как он точно знает, в данный момент гужуются люди в той же военной форме, что и летчик, полчаса назад убивший его Юрку. Там у них радар системы наведения, и их там сотни полторы дармоедов. Он отдал бы сейчас полжизни за автомат!
   Юрку ему не вернуть. И уже никогда, никогда, никогда с ним не удастся поговорить! Просто сесть на кухне, и долго, вдумчиво, неторопливо выяснить, в чем же заключается смысл жизни, каков он есть, Путь праведных, и как на него ступить... Уже никогда Юрка не расскажет ему этого!
   Горькое отчаяние и глухая, тяжелая, мрачная ненависть. Он вышел из кафе, и яркое весеннее солнце, что еще час назад так радовало его - теперь было отвратительно вездесущим, и единственное, что он хотел немедленно - укрыться от этих палящих лучей в прохладном полусумраке его квартиры. Ему были отвратительны улыбки проходящих девушек, их беззаботный щебет. Как они могут радоваться, когда только что погиб Юрка Блажевич - человек, в жизни своей не сделавший ничего дурного? Как они могут радоваться жизни, когда в двухстах километрах к югу каждый день убивают детей - а сегодня убили его Юрку?
   Одиссей поднялся на третий этаж, вошел в свою квартиру. Зачем он остался в этом Будапеште? Чтобы сегодня увидеть в прямом эфире, как умирает его друг?
   Ну, вот теперь все. Любимая девушка теперь - чужая жена, единственный друг лежит под черным брезентом на сербской земле - и уже никогда не скажет: "Привет, исчезнувший!". У Юрки в детстве была мечта - найти пропавший самолет и экипаж пилота Леваневского, сгинувшего перед войной где-то в Арктике; он очень обрадовался, когда на абитуре выяснилось, что у Одиссея такая же фамилия, как у легендарного Героя Советского Союза, навеки ставшего загадкой Севера.
   И тут раздался телефонный звонок.
   Очень, очень странно. Хм... Кто бы это мог быть?
   Одиссей подошел к телефонному аппарату. Он сразу по приезде поставил "Панасоник" с определителем номера, и теперь вглядывался в цифры на табло в некотором недоумении. 48. Хм. Код Польши. 22. Варшава, кажется. Кто может звонить ему из Варшавы? Ладно, может, просто ошиблись номером; но все равно следует проверить.
   Он снял трубку и буркнул:
   - Иген.
   - Одиссей? - Оба-на! Подполковник Левченко! Но почему из Варшавы?
   - Так точно... Дмитрий Евгеньевич, вы?
   - Я. Саня, слушай, у нас беда. Ты нам сейчас жизненно необходим. Ты готов рискнуть головой? Я спрашиваю это у тебя, зная, что ты полностью выполнил мое задание - но обстоятельства таковы, что ты у нас сейчас единственный козырь в рукаве. Ты готов выслушать меня?
   - Да.... То есть конечно, я готов помочь. Справлюсь ли? И в чем суть задания? - Вот так, с бухты -барахты - труба зовет, пожар, война.... Еще голова жутко болит. Что они там от него, действительно, хотят?
   - Значит так, Саня. На том складе, что ты снял, стоит второе пианино. Одно мы забрали, второе до вчерашнего дня не трогали. Вчера наши ребята забрали две трубы, увезли на юг. Планировалось, что две оставшиеся будут использованы по месту, иностранным персоналом. Но случилась беда - этих ребят, что должны были использовать инструменты, задержали в Вене. Не знаю, по каким делам - но факт налицо. Играть на инструментах некому!
   - И что я должен сделать? - БОЖЕ, ПУСТЬ ЭТО БУДЕТ ПРАВДОЙ!
   - Саня, нужно в течении ближайших трех дней пустить соло на одной из труб по направлению к тем, что играют за черных. В будапештском аэропорту сейчас присело несколько птичек с той стороны, так вот - нужно, чтобы ты хотя бы одну из них приземлил. Сможешь?
   - Да! - Вот теперь он не сомневался. Какое там, он теперь абсолютно уверен в том, что БОГ ЕСТЬ!
   - Саня, выпустишь соло - и сразу линяй, не жди ни секунды! Шансов у тебя будет негусто. Сделай это - мы рассчитываем на тебя! Ну, все, жду доклада. Тебе мой телефон продиктовать?
   - Да нет, он у меня определился. Вы из Варшавы звоните?
   - Нет. Но это неважно, сыграешь сольную партию - и звони по этому телефону. Янош организует твой отход. Все, жду твоего звонка!
   - До встречи. - Одиссей положил трубку, сел на кресло, глубоко вздохнул.
   Бог есть! И он дает ему шанс отомстить за Юрку Блажевича, отомстить тем, кто, походя, непринужденно, как траву - сминает человеческие жизни. Только бы не промахнуться!
  
  
  
  
  ***
   Ладно, вот и поворот налево, на Ракошхедь. Впереди - корпуса аэропорта, но нам туда сегодня не надо. Нам надо поближе к взлетной полосе, в-о-о-н в тот лесок. Вернее, в лесопосадку.
   Одиссей остановил машину у края густо насаженного абрикосового сада. С пригорка, на котором он стоял, отлично было видно поле аэродрома, взлетающие и садящиеся самолеты. Где-то примерно метров семьсот... Хорошо. Правее, ближе к комплексу зданий технических служб аэропорта - гужуются пассажирские лайнеры, белые, голубые; левее, как раз напротив посадки - стоят несколько серых аэропланов. US AIR FORСE. По вам, голубчики, и без надписей видно, откуда вы сюда прибыли и с какими погаными целями. Самолеты дальнего радиолокационного наблюдения и обнаружения "Хокай", "ястребиный глаз". На горбу у каждой двухмоторной машины - тарелка радара. Стоят, будто уснули. И рядом ни охраны, на механиков... Странно. А-а, нет, есть охрана! Во-он трое дядек собрались в кучку, курят, о чем-то беседуют. Ружья свои небрежно за спину закинули, ни хрена не боятся. Конечно, кого им здесь бояться? Можно сказать, они сегодня находятся в объятьях дружественного венгерского народа. Вернее, лучших его представительниц. Впрочем, как говорил Дюла, они больше по украинкам. Те дешевле, и делу своему предаются более яростно и самозабвенно. Здешние их коллеги все на деньги переводят, а хохлухи все еще женские инстинкты не изжили...
   Одиссей постоял еще пару минут, внимательно осмотрел все подходы к взлетно-посадочной полосе. Что ж, позиция более чем удобная...
   Интересно, увидят ли операторы этого "хокая" его пуск? У них же радар - мама не горюй! На метр в глубину земли должен видеть! Хотя как сказать... Неделю назад, третьего, сербы свалили самолет-невидимку, Эф сто семнадцатый. Причем чуть не зенитной артиллерией! Даже венгры, что американцам сладострастно задницу в этой ситуации лижут - и то показали, как юги радостно прыгают на обломках супер-пупер-невидимки. Причем раз десять, по всем каналам... Значит, не все еще у них тут совесть утратили, не всем еще убийство спящего безоружного ударом в спину кажется самым лучшим и эффективным решением проблемы. А по ходу, много тут еще нормальных людей! Жаль, молодежь уже не спасти. То есть "завтра" у этой страны тоже не будет. Печально...
   Эх, увидеть бы Герди! Хоть бы одним глазком, хоть бы на секунду. Интересно, какой она сейчас стала? Повзрослела, заматерела... Сколько ей сейчас? Пятнадцатого мая у нее день рождения, она у нас шестьдесят девятого года - стало быть, через месяц с небольшим ей уже тридцать исполнится. Большая уже!
   Не прав я был, Герди. Никогда не было, нет, и, надеюсь, не будет времени Торговцев. Всегда было и всегда будет время Солдат. Просто торговцы сегодня захватили власть, средства массовой информации; тихой сапой влезли в умы, в чувства людей - и врут, врут, врут. Безостановочно и непрерывно - о том, что обман - это хорошо, что подлость - это "умение жить", что предательство - всего лишь "изменение жизненных приоритетов". Что разврат - это "свобода сексуальных отношений", а всякие грязные извращения, вроде педофилии - всего лишь "способ самовыражения". Что честь, доблесть, благородство - безнадежно устаревшие понятия, верность Отечеству смешна, да и вообще - нет никакого Отечества. Где тепло - там и Родина! Они извергают кубические километры, мегатонны лжи - потому что иначе им не удержаться. Они покупают тех, кто продается, и запугивают тех, кто боится - но никогда и ничего они не смогут сделать с теми, кто переступил свой страх, с теми, кто не меряет жизнь на сумму прописью. Они пытаются убедить нас, что наше время - это время торговцев, что наступила, наконец, столь желанная ими Эра негодяев - но сами прекрасно понимают, что это лишь ловкий обман, трюк, пустая и дутая иллюзия. Очень скоро этот дутый пузырь лопнет - и я, моя солнечная, моя любимая Герди, сделаю все, что в моих силах, чтобы это произошло как можно быстрей.
   Ты была права, моя маленькая верная Герди! Тогда, в девяносто втором, впереди у нас было Время Негодяев - и не все из наших с тобой знакомых его пережили; многие, перестав быть людьми, превратились в машины для зарабатывания денег - и их уже не спасти. Мне стыдно сейчас об этом говорить, но ведь я тоже тогда поддался этим соблазнам - как ты меня, наверное, презирала в глубине души!
   Но мне не стыдно сегодня смотреть в твои глаза - потому что я больше не торговец. Миллион лет прошло с того времени, как я снова стал Солдатом. И не только я - нас с каждым днем становится все больше и больше. Потому что приходит время, и каждый мужчина, отложив в сторону все свои дела - молча берет в руки винтовку. Ибо время разговоров, время лжи, Эра негодяев - заканчивается; и наступает Время Оружия. Завтра я возьму в руки то оружие, которое мне предоставила в руки судьба - пусковую трубу зенитного комплекса - чтобы с ним в руках выступить на защиту моих братьев и сестер, которых сегодня убивают хозяева вот этих серых самолетов. Убивают безоружных, спящих, ударом в спину - и считают это наиболее эффективным способом решения проблемы. И завтра я, сержант Александр Леваневский, солдат моей страны, встану на линию огня - чтобы своим слабым телом защитить людей от нелюдей.
  Конечно, мой выстрел не будет очень уж громким - там, на юге, сегодня выстрелов гораздо больше; там мои братья вступают в неравный и жестокий бой с многократно превосходящим их по силам врагом. Но я знаю, что обязан сделать свой выстрел - просто для того, чтобы остаться Человеком. Как остался человеком мой друг Юрка Блажевич, которого они убили - просто так, ни за что, походя, зная, что это убийство безоружного никто и никогда не ответит. И я смогу завтра отомстить и за его погубленную жизнь - если, конечно, не промахнусь. А я не промахнусь!
   Наверное, мы не победим; даже скорее всего не победим. Завтра нас сломают, и над могилами наших павших товарищей уцелевшие подпишут капитуляцию - враг пока неизмеримо сильнее нас, и завтра он будет праздновать свою победу. Что ж, мы готовы к этому. Но завтра жизнь не кончается - потому что будет еще "послезавтра". И вот послезавтра наши мальчишки, повзрослев и прочтя книги о нашей безнадежной борьбе - однажды молча возьмут в руки винтовки. Потому что не может человек жить без чести и достоинства, без Родины, без веры - иначе он перестает быть человеком. И наши мальчишки, взяв в руки оружие, уйдут в свой бой - чтобы остаться людьми. И тогда, может быть, они победят.
   Вот именно для этого я и сделаю завтра свой выстрел.
  
  
  ***
   - Гляньте, товарищ следователь!
   - Что такое, Козырев?
   - А вы подойдите сюда! - И молодой сержант протянул навстречу следователю какую-то пластмассовую коробочку.
   Возле разбитой, обгоревшей "Ауди", лежащей на самом дне оврага, толпилось несколько сотрудников дорожно-патрульной службы. Фотограф, сделав все необходимые снимки, упаковывал свою аппаратуру, "Скорая помощь" только что отъехала, увозя в своем чреве изувеченный и обгоревший труп "неизвестного мужчины приблизительно пятидесяти лет", как набросал в своем блокноте следователь, вызванный на место катастрофы; лежащая в глубоком овраге шикарная некогда иномарка на рассвете привлекла внимание случайного патруля ДПС, и вот уже шесть часов служила предметом разбирательств полутора десятков человек, представляющих разные ветви правоохранительной системы.
   - Ну, что ты мне в глаза эту хрень тычешь? - раздраженно спросил следователь у патрульного сержанта.
   - А вы гляньте, товарищ следователь, внимательней! Это топливный фильтр, причем не штатный. - Начал объяснять сержант.
   - Почему ты думаешь, что нештатный? Ты что, "ауди" в своем гараже собираешь-разбираешь? - все еще раздраженно проговорил следователь, но, взяв в руки пластмассовую коробочку, тут же убедился, что сержант был прав - на обгоревшем боку была выдавлена надпись "Красногорск", которая на запчасти от иномарки не могла быть по определению.
   - Гляньте, пропил! - возбужденно тыкал в найденную коробочку пальцем сержант.
   Да, действительно, на корпусе топливного фильтра - если, конечно, предположить, что эта коробочка действительно была когда-то фильтром - можно было различить едва заметный, но все же явно сделанный руками человека пропил.
   - Это не авария. Товарищ следователь, это ... это убийство! - выдохнул сержант страшное слово.
   - Давай я сам буду делать выводы? Тоже мне, Шерлок Холмс... - пробурчал следователь.
   Да-а-а, дела... Теперь картинка становиться более-менее ясной. Иномарка выехала из Москвы вчера вечером, и по неведомой причине загорелась в сорока километрах от столицы, двигаясь по Владимирскому шоссе. Загоревшись, автомобиль утерял управление, выехал на обочину, а с нее - рухнул в глубокий овраг, тянущийся вдоль трассы. Высота падения составила почти тридцать метров, по ходу, автомобиль много раз переворачивался, продолжая гореть... Да, картинка жутковатая.
   Ну ладно, предположим, что бензин начал поступать из поврежденного топливного фильтра, поставленного рачительным хозяином для обережения тонкого механизма впрыска шикарного немецкого лимузина от отечественного некачественного топлива; на котором чья-то недружественная рука сделала аккуратный пропил. Ладно, пусть будет так. Даже можем предположить, что вытекающий бензин попал на выхлопные коллекторы и загорелся сам по себе, исключительно из-за высокой температуры на этих самых коллекторах... Что, в общем-то, маловероятно. Но почему это произошло в столь удобном для этого дела месте? Трасса почти на всем протяжении идет по равнине, и, даже съехав в кювет, машина и водитель остались бы почти невредимыми; ну, машина, положим, пострадала бы, а вот водитель... Сработали все подушки безопасности, весь салон - в ошметках. То есть в любом другом месте до самого Кержача загорание моторного отсека никак не привело бы к столь фатальному результату. Хм...
   Версия складывалась какая-то фантастическая - но не лишенная логики. За иномаркой ехал кто-то, в руках у кого был пульт управления термическим зарядом малой мощности, установленным на блоке цилиндров, рядом со злополучным фильтром. За метров шестьсот до этого места Неизвестный - каковым, по личному мнению следователя, он останется до скончания веку - нажал на кнопку, приведшую термический заряд в действие. Тот воспламенил разлившийся по моторному отсеку к этому времени бензин - причем, зная размеры пропила, можно легко рассчитать, сколько топлива скопилось в разных полостях, а сколько вылилось на шоссе - и привел к возгоранию двигателя. Водитель инстинктивно дернул руль вправо, чтобы съехать с шоссе, имея целью остановится и потушить пламя - но в этом месте обочина была шириною всего сантиметров восемьдесят, а дальше - обрыв, край оврага. Машина не удержалась на обочине, метров семь прошла по самому краю - и затем рухнула вниз, погребая под своей двухтонной массой хозяина.
   Да, замысловатый способ убийства. Интересно, кто ж хозяин этой павшей в бою "ауди"? На кого это поставили столь изощренную западню? И стоит ли заносить в протокол осмотра эту так некстати найденную сержантом коробочку? Дилемма, однако...
   Термический заряд сгорел дотла, это понятно. Должен был сгореть и фильтр, но, по какой-то немыслимой случайности, уцелел. Ладно, пока не определимся, кто был водителем этой "ауди" - следствие стоит вести умеренно рьяно. Даже, можно сказать, неторопливо. Времена нынче шальные, еще накопаешь чего не нужно...
   -Товарищ следователь! - прокричал сверху, с шоссе, прапорщик ДПС, стерегущий след злополучной "ауди": - Вас тут спрашивают!
   Да-а, теперь попробуй отсюда вылезь... Как же херово, наверное, было тому мужику, что сидел в этой "ауди", в последние несколько секунд жизни! Не позавидуешь...
   На обочине, не доезжая метров пяти до места катастрофического съезда сгоревшей иномарки, стояла неприметная "волга"-универсал. Около нее прогуливался какой-то мужик лет сорока, в темном костюме и при галстуке. У следователя внутри что-то ёкнуло. Ох, не зря этот, в костюме, приперся...
   - Здравствуйте, товарищ следователь. Меня зовут Алексей Константинович, я коллега пострадавшего.
   Странно. Вроде они никому ничего не сообщали.... Как он узнал?
   - А вы не мучайтесь, товарищ следователь. В утренней сводке по области это ДТП есть, мы сопоставили факты - и пришли к выводу, что это "ауди" нашего начальника отдела кадров. Он направлен был в служебную командировку в Нижний, но туда вчера ночью не прибыл, а сегодня утром я через своих старых друзей узнал об этом печальном факте. - И назвавшийся Алексеем Константиновичем мужчина указал вниз, на останки иномарки.
   - Тогда не подскажете, как звали пострадавшего? - осторожно спросил следователь.
   - "Звали"? То есть Михаил Васильевич скончался? - как-то ненатурально удивился Алексей Константинович.
   - Места живого не было. "Повреждения, не совместимые с жизнью". - Процитировал следователь.
   - Чернолуцкий Михаил Васильевич, начальник отдела кадров фирмы "Спецметаллснабэкспорт", полковник в отставке. Прекрасный был работник, и человек душевный. Нам его будет очень не хватать.
   Странно. А голос такой, что ни одному слову не веришь... "Что-то он от меня хочет" - подумал следователь.
   - Так вот, дорогой товарищ следователь.... Как вас, кстати, по имени-отчеству? - фамильярно взяв его за локоть, спросил Алексей Константинович.
   - Можно просто Володя.
   - Так вот, Володя. Этот ужасный ... несчастный случай... вы, надеюсь, уже убедились, что это именно ужасный несчастный случай? Так вот, он поверг нашу организацию в шок. Михал Васильич был горячо любим сотрудниками, пользовался авторитетом в коллективе. Плюс к этому - все же полковник. В общем, наше руководство желало бы, чтобы следствие выяснило все подробности, и чтобы ни одна деталь не ускользнула от ваших бдительных очей. Чтобы результаты вашей работы были максимально продуктивны. Надеюсь, вы меня понимаете? Так вот, для ускорения работы и для стимулирования наиболее старательных сотрудников я уполномочен выплатить вам, как руководителю следственной группы, небольшой гонорар. Надеюсь, вы не примете это за взятку?
   Все ясно. Этот, в костюме, предлагал ему именно взятку, и именно за то, чтобы это происшествие стало именно несчастным случаем. Мд-а-а... Интересно, во сколько они оценили своего начальника отдела кадров?
   - Вас, очевидно, интересует сумма? Так вот, наше руководство готово выплатить десять тысяч долларов за профессионализм и высокую культуру следствия. Деньги со мной.
   Следователь начал наливаться холодной яростью. "Ну, сука! Ты что ж думаешь, падаль, все продается и покупается? Сунул десятку - и я буду это ваше убийство покрывать? Завалили полкана, а теперь решили концы в воду?" - эти мысли мгновенно возникли в мозгу у следователя. Но не успел он даже произнести первое слово - как Алексей Константинович, глядя ему в глаза, уже другим, совсем не фальшиво-казенным тоном, проговорил:
   - Володя, я рад, что ты оказался настоящим офицером и порядочным человеком.
   Следователь даже не успел удивиться, как Алексей Константинович продолжил:
   - Володя, если этот, - и он кивнул на овраг, - человек умер - значит, он заслужил свою смерть. Не ищи в моих словах подтекст, я говорю то, что считаю нужным тебе сказать, искренне и честно. И так же искренне и честно признаюсь тебе, что это именно я привел в действие взрыватель, что сам же и поставил на инжектор этой "ауди". И поверь мне, как офицер офицеру - это было крайне важно и нужно для одного дела, о котором тебе никто и никогда ничего не расскажет. Ты можешь мне поверить - или не поверить, это уж твое дело - на слово, но, то, что произошло вчера вечером здесь - это заслуженная кара человеку, предавшему своих товарищей. У меня все. Делай, что знаешь, но слова мои прими к сведению. Будь здоров!
   И, развернувшись, странный сотрудник погибшего водителя "ауди" решительным шагом направился к своей "волге".
   Следователь хотел было окрикнуть его, даже набрал воздуха в легкие - но в последний миг передумал. Обернувшись к людям, продолжающим осматривать сгоревшую машину, он позвал:
   - Сержант! Эй, Козырев! Подымись сюда!
   И когда сержант поднялся - спросил его:
   - Где этот твой фильтр?
  Тот достал его из кармана, гордо продемонстрировал:
  - Вот он!
  - Так вот, сержант. Фильтр этот к сгоревшей "ауди" никакого отношения не имеет, а валялся здесь уже года три, если не больше. Видишь, весь в грязи?
  - Да это его колесом просто придавило! - Начал было возражать сержант.
  - Это ты так думаешь. А я вот уверен, что пластмаска эта выброшена за ненадобностью каким-нибудь "жигуленком" еще прошлым летом, а всю твою шерлокхолмсовщину можешь засунуть себе сам знаешь куда. Все, свободен! Постой, дай-ка сюда свой вещдок.- И, взглядом подавив неуверенную попытку сержанта возразить, забрал у того злополучный фильтр. - А теперь иди, помогай ребятам готовить машину к эвакуации. Мисс Марпл, понимаешь...
  
  ***
  Боже, как больно.... Зачем все это? Он все равно умрет, так зачем они его мучают перед смертью? На нем места живого нет, все тело горит, ниже пояса - чужой, неуправляемый кусок плоти. И как все болит! Каждый вдох даётся с немыслимым трудом, в лёгких постоянно что-то всхлипывает, и каждый выдох - мгновение резкой, невыносимой боли... Уж лучше бы они его добили, зачем же мучить?
  Что хотят от него эти люди в белых халатах? Зачем приподнимают над койкой его израненное тело, зачем тыкают в него иголками? Разве мало ему досталось уже? Разве не заслужил он того, чтобы спокойно умереть? Боже, как больно! Перестаньте трогать бинты - неужели вы не понимаете, что каждое прикосновение к ране вызывает жуткую резь в груди? Дайте мне отдышаться, дайте мне еще чуть-чуть воздуха... мне так его сейчас не хватает!
  Перевязка? Что перевязывать? Идиоты они, что ли? Дайте мне спокойно умереть! Боже, не тревожьте рану на груди! Господи, ну почему он до сих пор не умер? Почему эти изуверы продолжают его переворачивать с места на место, менять бинты и повязки, смазывать горящие огнем раны каким-то ядовитым, скверно пахнущим веществом? Дайте мне спокойно умереть!
  Ушли. Слава Богу, можно немного передохнуть. Как же они замучили его своими перевязками! Теперь он хорошо понимает, что такое пытки. Сколько длиться это его медицинская Голгофа? Чёрт его знает, неизвестно, сколько он провалялся без сознания. Где-то шестой день уже... Или седьмой? Вот черт, даже не знаю, какое сегодня число. Спросить разве что у сиделки?
  Повернул лицо к равнодушно взирающей на него пожилой матроне, спросил:
  - Ханьядика ван ма? - и сам удивился слабости своего голоса.
  - Aprilis huszadika van . - бесстрастно сообщила сиделка.
  Ни хера ж себе! Он здесь уже девять дней... Значит, почти двое суток он лежал без сознания; интересно, зачем они так старательно лечат? Чтобы быстрее выставить перед судом? А интересно, будет ли вообще суд? Или ему удастся до него не дожить? Хорошо бы...
   Где он допустил ошибку? Или это фатальное невезение? Теперь уже невозможно установить, что здесь сыграло главную роль. Да, впрочем, это и неважно. Факт, как говориться, имеет место быть, а первопричина этого факта в данный момент не имеет значения. Теперь главное другое - чем все это закончиться?
   В тот день все поначалу шло, как он и наметил. Утром заехал на склад, забрал две последние, оставшиеся в порушенном пианино, установки. Положил "трубы" в специально купленный футляр для гитары, уложил между сиденьями взятого напрокат "опеля". На площади Хёшек тере, напротив памятника Арпаду - как и было заранее оговорено - встретил Яноша Фекете, вместе с ним выехал на юго-восток, через Ференцварош - в Кишпешт, к месту хранения, куда следовало положить на сегодня ненужную сегодня трубу. Доехали без проблем, Янош вышел, забрал трубу, поволок куда-то в гаражи - на прощание махнув ему рукой. С этого момента он стал самостоятельной боевой единицей. Как там у Стругацких? "Бойцовый Кот есть боевая единица сама в себе"; кажется, так. Вот и пришло его время стать бригад-егерем бароном Трэггом... или кто там у Стругацких был немыслимый герой, в "Парне из преисподней"? Ладно, не важно.
  Затем он направился в Ракошхедь, к месту пуска, облюбованному за сутки до этого. После недавнего дождя шоссе блестело, словно надраенное ваксой, по обочинам блестели на ярком солнце редкие лужицы. Казалось, сама природа сопровождала его последний рейс золотыми солнечными бликами - что тогда казалось ему хорошим предзнаменованием. По дороге, правда, его тормознула дорожная полиция - Бог весть, по какой причине. Но, проверив документы, полицейский вежливо протянул их ему обратно:
  - Tessek vigyazni, csuczos az ut.
  - Кёссёнем сейпен! - и не спеша, чтобы полицейский, не дай Боже, чего-нибудь не
  подумал, тронулся по маршруту.
   Три километра от развилки до поворота на Ракошхедь он проехал не спеша, нигде не превысив разрешенных шестидесяти километров в час. А, повернув на дорогу, ведущую к посадке - вообще снизил скорость до сорока. Изредка обгоняющие его дачники - левее дороги был большой дачный массив, и в эти апрельские дни там уже изрядно копошилось любителей ранней зелени и фанатиков крестьянского труда - махали ему руками, некоторые даже сигналили. Им было хорошо и весело...
   Ему тоже было хорошо. Остановившись на давеча облюбованном пригорке, он открыл переднюю пассажирскую дверь, сел, внимательно посмотрел в сторону аэропорта. Отрешиться от всего сущего... И сделать то, ради чего был проделан весь этот путь - что в этом сложного? Как выясняется - ничего. Все просто. Как небо...
   Садился какой-то "Боинг", судя по ярко раскрашенному фюзеляжу - откуда-то из южных стран. Может быть, из Индии или Египта... На взлетную полосу выруливал наш Ту-154, но с иранским флагом на хвосте. Еще один самолет - неизвестной ему марки - явно готовился к старту, аэродромные тягачи тянули его от гармошки посадочного туннеля на полосу. И ничего бы в этот славный апрельский день не говорило бы об идущей на юге войне - если бы не хищно-злобные силуэты "хокаев", чужой в этом гражданском аэропорту, серой, военной окраски. Они стояли тесной кучкой, и было непохоже, что кто-то из них собирается взлетать. Но это так только казалось. Возле них копошились механики, рослые - даже отсюда, за восемьсот метров от места событий, было понятно, что они рослые и здоровые - мужики в камуфляже носили что-то из двух армейских грузовиков в люк одного из разведчиков. Какие-то ящики. Рационы, что ли? Да ну, какие рационы! Им тут до югославской границы лететь полчаса, ну, может, минут сорок; хотя нет, действительно, вполне могут быть рационы питания - экипаж у "хокая" шесть человек, и кружит этот летающий радар довольно долго. Так что пожрать в воздухе этим наводчикам убийц придется, и не раз. Но, похоже, к взлету готовится не только этот, загружаемый. У второго наземные специалисты стали стаскивать чехлы с моторов, из подъехавшего микроавтобуса вышли несколько человек в коротких летных куртках. Оп-па! Значит, судьба опять выбросила ему козырный туз - один из четырех самолетов радиолокационного обнаружения - причем, как он и думал, не тот, в который загружали ящики, а тот, у которого сняли с моторов чехлы - начал прогревать двигатели. Завыли винты, механики оттащили колодки от колес.
  Минут десять двухмоторный уродец с нелепой тарелкой на горбу гонял двигатели на холостых - Одиссею уже показалось, что тот просто так, для профилактики, решил нагрузить движки - но нет, прогрев моторы, самолет начал потихоньку двигаться на взлетную полосу. Стало быть, ему тягач не нужен... Ну хорошо, дружище. Ты у нас и станешь первенцем!
   Одиссей достал чехол, и, не торопясь, вытащил из него тубу с ракетой. Пятнадцать килограмм, даже меньше пуда.... Сколько, интересно, у нее взрывчатки в головной части? Хоть килограмм есть? Сможет он завалить этот "хокай" - или только пощекочет ему моторчик? А-а, неважно. Важно теперь, как думал Пин перед сражением у ворот Мордора, не осрамиться. Вот и все. Пусть Юрка Блажевич увидит его выстрел, пусть порадуется, что отомщен. Хотя он был толстовец, мой Юрка... Ладно, не важно. Важно, что у него сейчас будет шанс провести свой собственный, персональный, можно сказать, бой с Люцифером, восшедшим на престол князя мира сего.... Как говорил Юрка? "Грядет царствие Антихриста?" Оно уже пришло, мой старый друг. И если мы будем молча наблюдать за Князем тьмы, молча сносить буйство его подручных - то зачем мы тогда родились на этой Земле? Нет, Юра, Путь Праведных - не в смирении, не в уходе от мирской суеты! Ты был не прав, мой старый товарищ. Путь Праведных - это путь воина, смертным своим телом защищающего свой дом от напасти! Жаль, что я так и не смог поговорить с тобой, брат мой...
   Серый уродец вышел на прямую и начал разгон. Хорошо, парень, хорошо.... Давай, набирай скорость. Через три минуты она тебе очень пригодиться!
   Он снял крышки - переднюю и заднюю, бросив мимолетный взгляд на хищное рыльце ракеты, бликнувшее стеклянным глазком. Затем отключил предохранитель, перещёлкнув его в положение "пуск". Медленно положил трубу на плечо, и, развернувшись в сторону аэропорта, через визир прицела начал искать уже оторвавшийся от земли "хокай". Ага, вот он, голубчик! Торопиться, бродяга! Скорость у него сейчас километров триста с хвостиком, высоту набрал уже метров сорок - самое оно то! Теперь мы тебя, голубок, возьмем на прицел... Одиссей щелкнул тумблером - на панели загорелся красный глазок, система самонаведения ракеты начала поиск теплового следа взлетающего самолета. Сейчас загорится зеленый.... Сейчас.... Сейчас....Сейчас.... Есть!
   Одиссей изо всей силы нажал на спусковой крючок.
   Мощный, никогда им ранее не слышанный удар, затем, через долю секунды - гулкий выдох, ударившее, как казалось, прямо в лицо, пламя. На несколько секунд он ослеп и оглох, и лишь лежащая на плече труба, вдруг ставшая неожиданно легкой, подсказала ему, что пуск произведен.
   Он ожидал, что все будет, как в кино - увы, действительность несколько отличалась от продукции Голливуда. Перед ним стояло пушистое облако ракетного следа, горький дым, забивший ему носоглотку, першил и мешал дыханию. Он не увидел, куда ушла его ракета, но через пять или шесть секунд это уже не имело никакого значения.
   Гр-р-р-ах! - раздался впереди жуткий грохот, чем-то напоминающий шум от падения полутора десятков листов металлической кровли с крыши двенадцатиэтажного дома; там, где только что в воздух поднимался разведывательный самолет, образовалось неправильной формы густое облако странных фиолетово-розовых цветов. Облако смерти.... А все же красиво, черт возьми!
   Одиссей все еще продолжал стоять у своей машины, держа в руках пустой футляр от ракеты - когда к нему, прямо по полю, сминая по пути жалкие оградки, от запасных ворот аэропорта помчалось три устрашающего вида "хаммера".
   Бежать было поздно. Да и бессмысленно - разве сможет он уйти на своем "опеле-вектра" от этих монстров? В конце концов, он сделал свое дело - похоже, "хокай" получил-таки ракету в брюхо - и теперь можно, не торопясь, спокойно умереть. У него есть оружие, он солдат, выполнивший приказ - что ему еще надо?
   Одиссей бросил пустой и уже бесполезный пенал, нырнул в машину, из-под водительского сиденья достал свой до боли знакомый "стечкин". Ну вот, дружок, ты и отъездил со мной - зря, что ли, я упаковал тебя вместе с трубами еще в Минске? Не знаю, где теперь тебе назначат место успокоения - но перед тем, как стать "вещдоком", а затем пойти в переплавку, мы с тобой еще постреляем. Постреляем? А то! Вижу, что хочешь.
   Одиссей примостился между открытой дверью и кузовом "опеля", перевел флажок предохранителя на автоматический огонь, и, когда первый "хаммер" приблизился к нему на расстояние метров в сто - положив ствол "стечкина" на изгиб левой руки (в каком это фильме он видел такой вариант стрельбы? Не вспомнить. Кажется, про революцию...), он выпустил очередь из десятка патронов по этой немаленькой цели.
   Кажись, попал. Брызнуло стекло, звонким хлопком лопнул рефлектор правой фары. "Хаммер" дернулся, как кабан-подранок, и остановился. Из него высыпало трое в пятнисто-зеленом камуфляже; один из них, вскинув винтовку, застыл у раскрытой двери джипа, двое других, пригнувшись, зигзагами побежали прямо к нему.
   Патронов осталось всего с десяток. Одиссей перевел предохранитель на одиночный, и, тщательно прицелившись, трижды выстрелил в ближнего к нему бегуна. Попал? Хрен там! Бегун просто ухнул с размаху в какую-то яму и на мгновение затаился.
   А-а-а! Что-то раскаленное, тяжелое, неуклюжее - ударило его в грудь. Еще, еще! Небо закрутилось, пошло винтом, вдруг покачнулось и исчезло.... Еще шесть патронов! У него же еще есть шесть патронов! Что же рука не хочет слушаться? Горячо, горячо! Зачем они льют кипяток ему на грудь? Это же больно, они что, не понимают? Уберите черную пелену! У него еще есть шесть патронов! Он еще может вести бой!
   Тяжелая черная вата огромным комом обрушилась на его лицо. Что же руки не слушаются?! Мама...
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"