Лексе тридцать восемь лет. Лексой его назвали в детстве, и он со странной настойчивостью перенес свое прозвище во взрослую жизнь. Свое имя и фамилию он не хотел вспоминать, они Лексе не нравились.
Лекса живет у бабушки в маленьком городке, деревянный покров, которого ему нравится. Тихо и спокойно, хотя цивилизация пробралась и сюда. Ее приметы - киоски, иномарки, обкуренная молодежь настойчиво двигают городок к капитализму, но городок упрямо сопротивляется.
Лекса работает на огороде, иногда готовит еду, по вечерам они с бабушкой смотрят по телевизору сериал, и тогда бабушка вздыхает и ругается. Уж больно неправильно ведут себя герои, особенно вон те, злодейские морды. Изредка к бабушке заходят подружки и тогда начинаются нескончаемые разговоры о ценах, пенсии, о жизни.
Через три дома от бабушки торгуют наркотиками. Целыми днями, будто на водопой тянется молодежь. Однажды и в бабушкином огороде Лекса застал наркоманов. Двое парней, лет семнадцати, аккуратно ходили вдоль грядок и осторожно срезали маковые головки. Завидев Лексу, они остановились, посмотрели, затем спокойно продолжили свое занятие. Лекса поглядел на них, повернулся и ушел. Бабушка рассказала, что наркоманы по весне специально разбрасывают семена, а потом ходят, урожай снимают. Пусть их, лишь бы не безобразничали, говорила беззубым ртом старушка.
Лекса жил у бабушки третью неделю. О работе он и не помышлял - как без документов. Один из сынов бабушки обещал Лексе какой-то документ, но он в это время был такой пьяный, что наверно и позабыл. К тому же он через два дня он уехал к себе, в соседний город. Бабка почему-то долго крестилась, проводив сына. "Бедный, бедный, - причитала она, - ох и змеюка у него жена, не дай Бог, кому такую..." Второй сын жил где-то далеко, на Дальнем Востоке. У матери он не бывал лет семь. Бабушка иногда тихо плакала, переживая за сына. Как в такое время ребят поднять, а ведь их у него трое.
Иногда бабушка пыталась расспрашивать Лексу о его прошлой жизни. Лекса больше отмалчивался, и старался перевести разговор на другое. Он не хотел говорить о прошлом, в конце концов, это его прошлое и никого оно не должно касаться.
Так бы и жил Лекса у старушки и со временем, возможно, стал бы ей третьим сыном, но неожиданно пришла телеграмма от сына, что жил на Дальнем Востоке, он за столько лет собрался-таки в гости.
Бабушка засуетилась, стала все мыть, чистить и скрести. На второй день, бабушка, виновато глядя в сторону, забормотала:
- Вот, милок, и все. Сын у меня с семьей приезжает... понимаешь... а он строгий... страх... Так что, сынок...
Было жалко бабушку, Лекса отчего-то подумал, что вот уедет сын и останется она опять одна, только помощника у нее не будет. Но что делать.
Бабушка напекла пирогов на целую команду. Провожая Лексу, она вытирала платочком сморщенное лицо и глядела на него жалостливыми глазами. У Лексы самого что-то защемило в груди, когда он прощался со старушкой. Так покидают обжитое, родное, оставляя позади частицы внутреннего тепла. Что то ждет его впереди? Как его примет жизнь, которую он наблюдал из-за бабушкиного забора.
Лекса ехал в электричке, она увозила его все дальше от городка, где жила сердобольная старушка. Промелькнуло кладбище в конце города, и Лекса повернулся к людям. За две с лишним недели он так и не привык к новому миру. Да и как привыкнуть... На соседнем сиденье расположилась молодежь, девчонки и ребята, лет по пятнадцати, и все они пьют пиво. Запрокидывают свои подбородки и выливают прямо в рот пенящуюся жидкость. Хохочут на весь вагон, и ни один взрослый не то чтобы сделать замечание, никто даже не косится в их сторону. Неужели привыкли?
По вагонам ходят женщины в замусоленных фартуках и продают пирожки. И пассажиры берут. Никто не удивляется. А одежда... Пожалуй, только пенсионеры одеты привычно, молодежь же - девчонки в обтягивающих худые ноги черных брючках, ребята в футболках с иностранными надписями. Хорошо живут? Наверно.
Высадили Лексу и еще двух безбилетников на маленькой дачной станции. Дощатая платформа с железными перилами, несколько скамеек вдоль перил и крошечная будка кассира.
На этой станции Лексе повезло, почти у перрона, в кустах он нашел паспорт. Помятый, облитый какой-то дурно пахнущей жидкостью, он валялся в куче тряпья. Лекса осторожно открыл его и увидел мужчину примерно его лет, даже чем-то похожего на него. Первой мыслью было - сдать паспорт в будку кассира, но, поразмыслив, Лекса решил подождать. Паспорт это документ, и хотя бабушка дала Лексе на дорогу немного денег, без документов прожить скорей всего было бы сложно.
С деньгами у Лексы один раз получился казус. Еще в городке, бабушка послала его за хлебом и дала ему десятку. Лекса вошел в магазин, попросил у продавца булку хлеба и протянул деньги. Продавец сдала ему на удивление мало. Он стоял и смотрел на нее. Обсчиталась? С кем не бывает. Но продавец глядела на Лексу спокойно и уверенно. Когда же он робко попросил пересчитать, женщина -громко сказала: " Разуй глаза, мужчина, хлеб опять подорожал!" Тут только Лекса обратил внимание на цены. Глаза полезли на лоб. Этого не может быть! Хлеб же стоит от силы тридцать копеек, а тут шесть рублей.
Ошеломленный он отошел от прилавка и еще долго водил взглядом по ценникам. Колбаса... страшно сказать ... девяносто рублей...
Тут же недалеко от станции Лекса аккуратно почистил паспорт, расправил его и засунул во внутренний карман пиджака. Все. Теперь он гражданин. Может ехать куда угодно, были бы деньги. Нет. Домой, только домой! Привыкнуть к этой жизни тяжело, но наверно он сможет. Как там его Нина, ребята? Тоска снова взяла за горло... Ну как до них добраться...
Лекса пообедал бабушкиными пирогами, походил по лесочку и поднялся к платформе.
***
- Нет, ну, на фига это нужно, - пожилой, прилично одетый мужчина отчаянно размахивал руками и ругался. Все выражения его были явно почерпнуты из мальчишеского жаргона.
Его жена, притихшая и молчаливая, медленно отирала узкой ладонью морщинистое старушечье лицо. Изредка она косилась на мужа, и тогда глаза ее на миг освещались внутренним теплом. Узкие и сухие губы пытались растянуться в счастливую улыбку.
Мужчина казалось, говорил сам с собой. На соседней деревянной скамейке сидела, навалившись на спинку, девица неопределенного возраста. Глаза ее полуприкрытые редкими белесыми ресницами, лениво поглядывали на уставших дачников. Весь презрительный вид девицы словно говорил: вы мне все абсолютно безразличны, чихать я на вас хотела, со всеми вашими неподъемными авоськами, с вашей вонючей поношенной одеждой, с вашими старческими уставшими лицами.
Дачники, кинув взгляд на девицу, молча проходили мимо, и старались сесть где-нибудь подальше. Лишь мужчина со своей усохшей супругой, расположился совсем рядом. Он показно разглагольствовал, из всех сил стараясь привлечь внимание скучающей девицы.
Поток слов и прерывистое дыхание рвались из открытого рта. Мужчина косился на девицу и говорил, говорил...
Жена, наконец, обратила внимание на соседку. Женская зависть на секунду затуманила глаза, но потом, привычное взяло вверх. Женщина повернулась к мужу и стала искательно заглядывать ему в глаза.
Девица положила ногу на ногу и словно невзначай чуть обнажила. У мужчины внутри что-то зашипело, разговор его превратился в бессвязный, торопливый набор слов. Его несло и несло. Сверкающие образы лавиной летели в воспаленном горячечном сознании.
Девица начала поглядывать на странную парочку. Она забеспокоилась. Скудным своим умишком девица поняла, что стала объектом внимания, и внимания явно нездорового, психического. Мужчина же распалялся все больше и больше. Худенькая жена потускнела, опустила глаза и затеребила длинными пальцами край матерчатой сумки.
Мужчина неожиданно вскочил и стал отчаянно жестикулировать. Мало-помалу он подвигался к девице. Девица отчего-то сморщилась, побледнела, ее снисходительное выражение стало исчезать. Потихоньку, потихоньку она начала отползать по скамье прочь.
Мужчина уже стоял перед девицей, заглядывал ей прямо в глаза, и, брызгая слюной, визгливо кричал. Он не пугал, нет, он просто хотел понравиться, показать себя. Девица побелела. Ее затрясло, глаза забегали по сторонам в поисках помощи. Но тщетно. Дачники прятали взгляд, отворачивались, их это не касается. Девица бросила умоляющий взгляд на жену и столкнулась с совершенно пустым и безучастным взором. Только на секунду в глазах женщины мелькнуло осмысленное и злорадное выражение.
Мужчина протянул худые костлявые руки и попытался взять девицу за отвороты курточки. И тут девица завизжала. Ее визг резал уши и вселял панику в сердца дачников.
Чем бы все это закончилось, неизвестно, не подоспей вовремя милиционер. Он оторвал мужчину от девицы, и, заламывая ему руки, повел прочь с платформы. А вскоре и подошла электричка.
Глава 2
Снова Лекса в дороге, снова электрички... Так, на перекладных он добрался до большого города. Здесь он постарается заработать и тогда... прощай этот край... Домой, домой... И вообще, как его сюда занесло.
В большом городе Лекса потерялся. Он растерянно озирался, широко открывал глаза... Все поражало его. Огромные рекламы на крышах и стенах домов; бесчисленные иностранные легковушки, с шуршанием мчащиеся по проспекту; люди, разодетые так, словно, только что сошли с обложки журнала мод...
В подземном переходе Лекса остолбенело уставился на кипу журналов и газет, разложенных на столиках. Полуголые и абсолютно голые красотки глядели с обложек красочных журналов на растерянного Лексу. Его вид наверно был очень смешон, потому что две девчонки-продавщицы о чем-то зашептались и захихикали.
Лекса закрыл рот, потупил взгляд и отошел в сторону. Что случилось с миром? Порнография свободно продается и доступна всем и каждому, даже детям. Нет, точно мир сошел с ума. И так наверно везде.
Лекса шагал по улице, идущей прямо от вокзала, и искал где бы перекусить. Деньги он отчаянно экономил, словно чувствовал, что они могут понадобиться. Оглушенный красками и шумами большого города, Лекса еле перебирал ногами. Ему казалось, что все смотрят на него, оглядываются вслед ему и втайне посмеиваются. Он отошел к магазину с вывеской "Эммануэль" и постарался успокоиться. Мимо спешили по своим делам горожане, все вокруг мелькало и торопилось. Город жил своей напряженной деловой жизнью и не замечал одинокого человечка, прижавшегося к стене здания.
Лекса отдышался, постарался ощутить непривычный и чужой ритм города и влиться в него. Ничего не получалось, лицо одеревенело, губы сжались, будто перед Лексой был враг, ноги еле сгибались, отчего походка его была, как на ходулях. Спасительная вывеска "Столовая", вовремя выручила.
Лекса поднялся по ступенькам и вошел в зал, пропитанный вкусными столовскими запахами. В животе сильно бурчало, во рту скопилась клейкая и тягучая слюна. Голод не тетка!
Лекса стоял перед стойкой и внимательно изучал меню. Ну и цены! Наконец он решился. Взял две тарелки супа, три стакана чая и несколько кусков хлеба. Поставив все на поднос, он направился в зал, там отыскал свободный столик, и склонился над едой. Ел торопливо, организм требовал пищи. Исподлобья Лекса незаметно оглядывал зал, никто на него не смотрел. И неудивительно, через эту столовую за день проходит столько народа...
Лекса закончил обед, отнес грязную посуду и пошел к выходу. Вдруг взгляд его остановился на небольшом буфете, устроенном на выходе из столовой. Лекса стоял у прилавка и смотрел на разноцветные наклейки. Такое количество вин он никогда не видел, а пива, пива... столько сортов, а еще большие пластмассовые бутылки, тоже наверно пиво. Ниже располагались сигареты. Лекса узнал только два-три сорта, а вот остальные были незнакомы. Но цены... цены не то, что кусались, они готовы были съесть, сожрать содержимое любого кошелька.
Лекса выбрал самые дешевые сигареты "Прима" и, положив пачку в карман, поплелся на улицу. Хотелось отдохнуть, немного расслабиться от навалившихся впечатлений, да и о работе подумать.
Началось с малого. К Лексе, который устроился в скверике во дворе дома, подошел интеллигентного вида мужчина. Он вежливо попросил сигарету и задымил, устроившись рядом на скамейке. Они молчали, как старые добрые знакомые. На Лексу накатил приступ доброты, и он сам предложил мужчине выпить пива. Мужчина на удивление быстро согласился, и вскоре они потягивали из бутылки пенную жидкость. Пиво было изрядно газировано, неужели здесь так делают, это же не настоящее пиво. У настоящего совсем другой вкус. Но тем не менее в голову оно ударяло. Мужчина ослабил галстук, раскраснелся и начал говорить. Уж лучше бы он молчал. Немного послушав его, Лекса понял - перед ним ненормальный. Мужчина болтал о каких-то энергиях, вампирах, колдунах, магах и прочей нечисти.
Третьим в их компании оказался, и откуда он взялся, вроде не было и вот он, облезлого вида пожилой мужичок, такие выпивку за версту чуют. Он незаметно и ловко вклинился в разговор и так же потихоньку выудил из рук Лексы бутылку с пивом, и очень быстро запрокинул ее в рот.
Компания не пела, может здесь не принято, но разговоры у них, особенно после второй бутылки водки пошли за "жизнь". Лекса слушал ужасающие истории о маньяках, о мафии, о катастрофах... Он пьянел и пьянел. Временами мир начинал раскачиваться и заваливаться в сторону. Лекса напрягался и снова слышал спор двух мужчин. Последнее, что он помнил,так это грязный, захватанный стакан. Прозрачную жидкость в нем и соринки на дне.
Душераздирающее мяуканье вернуло из забыться отупевшего Лексу. Еле повернув голову, он вдруг встретился взглядом с голодным, ободранным, местами до самого мяса грязно-желтым котом. Кот терзал какую-то падаль, на морде его ерошился прилипший пух.
Лекса с трудом приподнялся на локтях и огляделся. Кучи мусора, зловоние, откуда-то доносится рычание трактора. Не сразу, но все-таки до Лексы дошло - он на свалке. Как он сюда попал? Вдруг сердце тревожно заныло - деньги?
Денег не было... Дела-а! Паспорт хоть на месте?... На месте... Кому он нужен.
Лекса встал, осмотрелся. Во все стороны тянулись горы мусора, отходов; дым стелился по низинам; запахи казалось, плавали в воздухе.
Надо выбираться отсюда. Но куда идти? Ни одной живой души, не считая облезлого кота. Тот, разгрызая кости дохлой птицы, косил одним глазом на Лексу, и был готов в любую секунду перейти в нападение, защищая свою добычу.
Чистый и светлый город таял в памяти, на смену ему выплывала ужасная действительность. И вот тут Лексу осенило - надо пробираться к тракторам. Там люди, там дорога в город. Головная боль, мучившая Лексу, сразу отступила, словно испугалась решимости Лексы.
***
Хилый стоял и смотрел на свалку. Завалы мусора тянулись почти на полтора километра. Днем здесь работали два бульдозера, они переталкивали с места на место мусор, кое-где делали ямы и сваливали туда гниющие отходы. Вонь и удушливый дым, казалось, никогда не покидали это проклятое место.
Хилый привык, он здесь почти два года, хотя время для него уже не имело значения. Чем бы набить брюхо, да опохмелиться. Баб здесь хватает, на любой вкус, выбирай, не хочу. Ну и что с того, что все они грязные и почти всегда пьяные. Но что-то не тянет на них в последнее время. Все, кончился наверно, как мужик. Эх, найти бы что-нибудь ценное. Вот год назад Кривой кольцо обручальное нашел, ох и попили тогда. Да не эту "бодягу", а настоящую водку, из магазина, хотя и там она тоже "бодяга".
Что же Длинный запаздывает? Опять в медитацию ударился, или с собачонком возится. Ишь чего удумал - собаку научить говорить. Придурок, одним словом.
Из-за горы мусора появилась долговязая фигура. Рванье одетое прямо на голое тело, было подобрано на свалке, но Длинный на все эти мелочи не обращал внимания. Он шел, высоко подкидывая ноги, голова была запрокинута, беззубый оскал щерился в небо. Длинный ловил солнце. Последнюю неделю он раз в день обходил по кругу всю свалку и потом всем довольно говорил, что накачал в это место жуткое количество энергии.
Длинный был ненормальным. Обитатели свалки смеялись над ним, некоторые сначала пытались издеваться, но после одного случая стали остерегаться.
Однажды Бычок, мужик с заросшим лицом, похожий на гориллу, попробовал отобрать у Длинного медь, которую тот собирал два дня.
Конечно, Бычок тоже был шизанутый, да и кто на свалке нормален, но то, что сделал с ним Длинный, ни один психованный сделать не мог. У Бычка оказались переломанными обе руки и что странно, в нескольких местах. Месяц он не мог поднять ложку, не то, что рыться в мусоре. Хорошо еще, что с Бычком жили две женщины. Они и выходили его, а то бы закопали бульдозером или собаки бы загрызли.
Длинный прошел мимо Хилого, за ним ковылял подбитый на одну ногу щенок. Какая там порода, на собаку он походил только лаем, а так крыса крысой. Как такой заговорит, да ни в жизнь.
Щенок покосился на Хилого, тот от неожиданности отпрянул в сторону. На него мельком взглянули совершенно человечьи глаза. Что за ерунда? Почудится же такое.
Длинный шагал и шагал. Мысли его были далеко, даже мысли Шарика сейчас не проникали в сознание. Длинный трудился. Он продвигался мимо серых шаров энергии. Чужая энергия безжалостно сдирала верхний телесный слой его собственной. Он черпал из Космоса силу и подпитывал тело. Длинного всего скручивало, вытягивало, но приходилось терпеть. Надо закончить круг. Солнце даром не дает энергию, оно требует от тебя неимоверного напряжения сил, полной концентрации.
Круг близился к концу. Пора было заканчивать, но тут что-то вмешалось в процесс накопления энергии. Какая-то чужая сила сбросила Длинного с протоптанной дорожки. Туда же полетел и щенок, жалобно скуля.
Длинный с трудом вышел из транса. В двух метрах от него стоял бородатый мужчина. Крепкий, одетый в хорошую одежду, он молча смотрел на Длинного. Потом, медленно цедя слова, сказал:
- Ты, недоумок, тебе норма сто рублей в неделю. В воскресенье отдашь Хилому.
Мужик повернулся, и уверенно шагая по хрустящему мусору, стал подниматься по куче.
В голове Длинного все перемешалось. Он видел мужчину то в радужном ореоле, то в зловещем фиолетовом цвете. Он не мог понять этот знак. Никто до сих пор не прерывал его занятий.
Подошло воскресенье. Все жители городской свалки потянулись к Хилому. Они ругались, размахивали руками, но все равно отдавали деньги. Время такое. Не отдашь, и выгонят со свалки или хуже того, закопают.
Обитатели свалки жили в полуземлянках, и лишь наиболее наглые и сильные занимали проржавевшие контейнеры и вагончики. Длинному досталась землянка. Он появился на свалке весной, когда уже не было снега. Чуть позже к нему прилепился и собачонок.
Длинный кипятил на небольшом костерке воду для чая, когда появились несколько мужчин. Впереди выступал бородатый, тот, что назначил Длинному дань. Он молча подошел, брезгливо посмотрел на оборванного и грязного Длинного и вдруг резким движением ноги перевернул банку. Костер недовольно зашипел. Щенок яростно залаял и кинулся на мужчину. Пинок ногой отбросил его прямо в костер. Послышался жалобный визг. Щенок большими черными глазами бессильно поглядывал то на хозяина, то на бородатого мужчину. Его язык торопился зализывать ожоги, что щенок получил от костра.
Длинный гневно вскочил. Обидели его друга, и он намеревался расправиться с обидчиком.
Два мужчины стояли друг против друга и смотрели прямо в глаза. Продолжалось это довольно долго, пока не выскочил вперед Хилый и не начал в панике говорить:
- Отдай деньги, Длинный. Отдай по-хорошему. Не связывайся ты.
Длинный презрительно посмотрел на Хилого, потом повернул голову и сплюнул. После этого он враждебно взглянул на бородатого мужчину.
Кивком головы мужчина отдал приказание, и из-за его спины выдвинулись четыре здоровых молодых парня. Они смотрели на грязную одежду Длинного и не решались. Мужчина нетерпеливо дернул плечом, и началось.
Дрался Длинный отчаянно, чувствовалась полученная когда-то подготовка. Нападающие отлетали, матерясь, и снова бросались вперед. Был бы Длинный не такой ослабленный, сказывалось постоянное недоедание, он бы победил в схватке, но.... Скоро он лежал без сознания, а рядом тыкался ему в лицо обоженный щенок.
Бородатый мужчина подозвал одного из парней, и что-то негромко сказал ему. Тот понимающе кивнул. После этого они удалились.
С того дня на свалке никто уже не ходил и не собирал солнечную энергию.
Прошла неделя. Однажды вечером Хилый вышел из своего вагончика, и, покачиваясь, направился за кучу мусора. Сегодня он пил настоящую водку, за его сборы дани хозяева немного платили ему, больше не приходилось собирать медь, алюминий и битое стекло.
Хилый завернул за вагончик, и вдруг резко остановился. Перед ним стоял Длинный. Рядом молчал щенок.
- Тебя же нет! - завыл Хилый и бросился бежать.
Утром Хилого нашли. Переломанные в нескольких местах руки и свернутая набок голова повергли в ужас обитателей свалки.
Длинный появлялся каждый вечер, и каждый вечер находил свою жертву. Напрасно бородатый мужчина и его помощники обшаривали все потаенные места, Длинного нигде не было. Откуда он появлялся и куда исчезал, никто не знал. Свидетели его мести утверждали, что это его дух мстит за все, что ему причинили.
Дошло до того, что бульдозеристы, работающие на свалке, отказались туда ехать. Городские власти долго не думали, леса кругом хватает, и устроили новую свалку, совсем в другой стороне.
Глава 3
Лекса пробирался вдоль берега реки. Неширокая, метров пятнадцати, на поворотах она расширялась. Правый берег был скалистым, и Лексе приходилось иногда отходить от воды и продвигаться по лесу. Похудевший, заросший щетиной, он сейчас походил на бомжа. Он уже начинал подумывать о том, что кора деревьев не такая уж и плохая замена пище, когда откуда-то послышалась музыка. За поворотом открылась большая поляна. На ней веселилась шумная компания. Лекса насчитал двенадцать человек. Он осторожно подкрался и обомлел - иностранцы. Три машины, одна из них большая, черная, с широкими колесами стояла ближе к лесу и из нее неслась разухабистая мелодия. Возле костра, на раскладных разноцветных стульях сидели пятеро парней. У одного стула стоял ящик с бутылками. От костра доносился аромат жареных шашлыков. Остальная компания лениво танцевала под музыку. Лекса долго смотрел на иностранцев, потом вдруг услышал русский разговор. Да это свои! Никакие не иностранцы. Но машины у них... Детки каких-нибудь чиновников. Выехали на природу отдохнуть и расслабиться.
Запах шашлыков раздражал обоняние. Лекса глотал слюну и прислушивался к желудку. Оттуда неслись ужасные требования: "Еды, еды!"
Лекса не выдержал и бочком, бочком стал передвигаться к костру. Первым его заметил высокий парень с короткой стрижкой.
- О! Да у нас гости! - сказал парень
Лекса стоял перед костром и, склонив голову, исподлобья разглядывал молодых людей.
- Подойди ближе, - скомандовал высокий.
Лекса засеменил к костру. Нога на ногу, небрежно покуривая, молодежь разглядывала бродягу.
- Хорош! И откуда ты такой оборванный?
Лекса пожал плечами и промолчал.
- Тебя спрашивают, - Зло приподнялся высокий.
- Я... да я..., залепетал Лекса.
- Бомж он, не видишь что ли, - бросил другой.
- И что же с тобой делать? Жрать наверно хочешь?
О грудь Лексы что-то ударилось и упало на землю.
- Бери, ешь, - приказал высокий.
Лекса нагнулся, поднял кусок мяса, отряхнул его и с наслаждением впился зубами. В животе довольно заурчало.
- Что с ним будем делать? - обратился высокий к своим друзьям. К костру подошли две девушки, длинноногие, обильно накрашенные, они, широко раскрыв глаза, стали рассматривать Лексу.
- А это кто? Пастух? - поинтересовалась одна.
Ребята у костра захохотали.
- Пастух!... Да он такой же пастух, как ты балерина.
- А что? Я хотела поступать в балетную, - жеманно призналась девушка.
- Вот, вот... Ну, балерина, дай ему жратвы и пусть уматывает, - скомандовал худой и злой парень.
Девушка быстро собрала в пакет остатки ужина и вручила Лексе. Тот стоял и смотрел на молодежь, переводя взгляд с одного на другого.
- Ты что, дядя, не понял? Убирайся!
Лекса быстро развернулся, и, прихрамывая, поплелся прочь. Устроился он недалеко от поляны, почти на самом верху скалы. Он торопливо раскрыл пакет и стал насыщаться.
Внизу гулянье разрасталось. Музыка звучала еще громче. Выкрики, причудливые телодвижения. Все это казалось Лексе кошмарным тягучим сном. "В этом мире царствуют наслаждения", - догадался он.
Компания захотела купаться. Лекса с изумлением увидел, как девушки сбрасывают с себя всю одежду, и, блестя в свете костра обнаженными телами, бегут к реке. Ребята не отставали от них. Крики, визг далеко разносились в ночной тишине.
Вдруг девушки выскочили из воды и побежали к костру. Там они взялись за руки и повернулись спинами к костру. И ... кольцо из голых тел закружилось. Один из парней щелкал фотоаппаратом, белые отсветы вспышки на миг выхватывали то грудь, то бедро, то смеющееся лицо.
- А ведь так танцуют ведьмы на шабаше, - мелькнуло у Лексы. Он забыл о еде, он смотрел и смотрел. Странный и страшный мир. Мир, который тянется к развлечениям, и чем острее они, тем лучше.
Девушки хохотали и кричали. Кто-то из ребят включил другую музыку и ритм ускорился. В отблесках пламени пролетали горящие глаза, лица, оскаленные в гримасах. Движения девушек стали подчиняться дикому ритму музыки. Река и лес замерли, наблюдая вакханалию. Даже Лекса, будто загипнотизированный, не мог оторваться от неистового зрелища.
А дальше началось нечто невообразимое. Ребята стали хватать голых девушек и растаскивать в стороны. Наконец осталась одна. Она лениво извивалась в свете костра, но вот и ее схватили за руку, и выдернули в темноту.
Двое мужчин без возраста торопливо перелазят через невысокий забор. Из полуоторванных карманов, из дырявого пакета вываливаются молодой картофель.
Они спускаются к реке и выкладывают на траву клубни.
- Вот и считай. Ты протянешь еще дня три, - говорит один другому.
- Я тебя переживу! - отзывается мужчина.
Глаза их наливаются злобой, они сидят на корточках друг против друга и караулят движения. Один вдруг падает на спину и хохочет. Второй начинает искать камень, чтобы разбить эту противную, злую морду. Первый уже не хохочет, он из-под руки смотрит на второго. Потом начинает напевать. Песня его странная, смесь русских и иностранных слов. Второй уже сгорает от бешенства. Голод забыт. Одно желание - уничтожить. Первый лениво встает и неожиданно толкает второго, тот кубарем катится в речку. Первый весело смеется.
Потоки ила, воды стекают прямо на картофель. Мужчина плачет, размазывая грязь по узкому лицу.
- Ты, свинья, - говорит первый.
Второй открывает жалкие глаза и начинает рыдать.
- Ты, свинья, - повторяет первый, - тебя не женщина родила... ты животное... ты живешь на инстинктах... Схватил, сожрал и убежал. Ты спишь, ешь и все... Ты даже с женщиной ничего не можешь... да и кто на тебя посмотрит. И вообще, зачем такие на свет появляются. Убивать вас всех надо. Вы же плесень... тухлая, разъедающая плесень... У тебя не только от тела воняет, у тебя мозги давно пропали... Ты падаль... которую даже вороны не клюют.
Второй плачет и плачет. Старая одежда без пуговиц, сапоги на одну ногу, небритое и грязное лицо - бомж.
- Ага, тебе хорошо издеваться... тебе все по хрену, - жалобно произносит второй.
- Все по хрену, говоришь? - отзывается первый, - да мне все по хрену. Я ничего не знаю, не хочу, и просто живу. Есть сегодня пожрать и хорошо, а нет... тоже хорошо, нечего баловать свою оболочку. Тело это рассадник грязи, впрочем, сознание тоже хорошо. А вообще-то оно еще хуже. Вот взять тебя. В твое глупой голове конечно не одни инстинкты, у тебя где-то глубоко внутри наверно и чувства есть. Есть? А? Да есть, конечно! Но и они отравлены твоей бесполезностью. Посмотри вокруг... что ты видишь? Ничего ты не видишь! И никогда не увидишь! Не дано тебе! Понимаешь, не дано! А вот мне дано! Я вижу... Вижу мир... такой же тупой, как и ты... вижу природу, бесполезную в своих устремлениях, вижу людей, этих мелких паразитов ... вижу даже себя...
А ты молчишь... ты и слов-то никаких не знаешь. Растение ты одним словом... одноклеточное существо... И жить-то тебе осталось всего ничего. Зароют тебя в яме, даже гроба не сделают, гробы нынче дорогие, и будешь ты гнить в земле... и даже черви на тебя не польстятся, не нужен ты никому.
Излияния первого прервала лягушка, выскочившая и из травы. Лупоглазая мордочка лукаво посмотрела на мужчин и мигнула.
Второй перестал плакать, он широко раскрыл глаза, и, улыбаясь, протянул руки к лягушке. Но он не успел. Большой разорванный ботинок опустился на лягушку, и слышно было, как что-то чавкнуло под грязной подошвой.
- Зачем, - поднял глаза второй мужчина.
- Затем, что эта тварь такое же бесполезное существо, как и ты.
Возле реки горел костер, и две жалкие фигуры сидели возле него. В ночной тишине выпевали свои изумительные песни соловьи, мир жил и не обращал внимания на своих, самих себя исключивших из него, сыновей.
Глава 4
Лекса подошел к городу вечером. Пригороды начинались деревянными домишками с огородами. Обычных старушек на лавочках возле домиков не было. Редкий прохожий попадался на пути Лексы.
Из-за переулка вывернул мужик, который тащил, надрываясь, большой моток алюминиевого провода.
Лекса подошел, они взялись за края мотка и понесли провод. Мужик на ходу все поглядывал на Лексу, потом сказал:
- Тут недалеко, я тебя угощу, не бойся.
Лекса, не понимая, согласно кивнул. Они дотащили провод до дома, сложенного из красного кирпича, и остановились. Мужик подошел к воротам и нажал кнопку звонка. Занавеска в окне шевельнулась, и через минуту ворота загремели железными запорами.
- Что у тебя? - мужчина стоял в дверях и смотрел на мужика с Лексой.
- Да вот провод принес, - заискивающе, произнес мужик.
Лекса с мужиком занесли провод и положили его на весы, что стояли под навесом. Хозяин привычно стал навешивать гирьки. Потом достал толстый бумажник и отсчитал несколько купюр.
- На! - отрывисто бросил он, - а провод туда, - он показал на открытый сарай.
Уже на улице мужик заворчал:
- Оглоед! Мало того, что весы не настроены, как положено, так он еще и обсчитывает.
Лекса ничего не понимал, а спрашивать, наученный горьким опытом, не решался.
Чуть позже мужик повеселел, протянул руку:
- Саня... Пойдем, что ли, возьмем чего-нибудь...
Саня набрал водки, пива, еды, все это сложил в два пакета, и один вручил Лексе.
- Вперед! На винные погреба, как говорил батька Махно...
Двухэтажный деревянный дом с двумя подъездами был построен явно лет сорок назад, а может и даже больше. Потемневшие от времени бревна, наклонившаяся пожарная лестница, помойка прямо перед домом - милые российские картины.
Комната Сани в коммуналке была заполнена рухлядью. Саня с гордостью показывал продавленный диван, с потрескавшейся кожей; кресло-качалку, перекошенную на один бок; старинный комод, с оборванными ручками и говорил:
- Это, Лекса, антиквариат... Вот дойдут у меня руки, займусь мебелью по-настоящему... Приведу в порядок и продам... деньжат огребу... А то на одном цветмете не прокормишься. Неделю назад со столба Пашку Кривого сняли. Током прибило, бедного... Говорил я ему, не лезь, под напряжением... а он, нет, нет... вот и попал.
Только тут до Лексы стало доходить, что Саня где-то упер провод и продал его. Но ведь так скоро и проводов не останется, неужели никто не остановит все это.
- Нужен мне сто лет этот провод, - с жаром говорил Саня, - а все новое время, будь оно проклято.
- Вот ты, Лекса скажи... почему меня, классного слесаря, не берут на работу? Ну и что, что мне сорок два, работать-то я могу... Так нет... старше сорока не берем...
Саня махнул рукой и начал разливать водку. Через полчаса к ним присоединился друг Сани, худой и длинный Шурик. Он принес с собой сушеную рыбу и сейчас отбивал ее об деревянную табуретку.
- Ну, мужики, жизнь у нас интересная пошла, - Шурик опрокинул стопку и вгрызся в рыбу.
- В чем она интересная? - вскинулся Саня, - в том, что на еду заработать не можем?
- Да ты бы помолчал, - Шурик облизал пальцы и продолжил, - ты слесарь высокой квалификации и сачкуешь.
- Это я сачкую? - шумно задышал Саня, - ты посмотри вокруг, ведь задавили рабочего человека, продыху не дают. Цены на все растут и растут, а зарплата за ними, ну никак не успевает. Вот воровать, и приходится... Ты думаешь, мне приятно... да я бы лучше смену отработал и все. А тут ищи, воруй, потом ходи, договаривайся...
Лекса медленно пил пиво и жевал рыбу. Он видел, как друзья постепенно накачиваются водкой и скоро они уже еле шевелили языками.
На ночь Лекса устроился в кресле-качалке. Два раза за ночь он ходил в туалет, при этом один раз наткнулся на большую вешалку и чуть не уронил ее.
Утром в комнату ворвалась полная женщина. С порога она начала орать и поносить Саню. Шурик ее муж, съежился на диване и молчал. Саня вяло огрызался, но потом рассвирепел и стал выгонять супругов из своей комнаты.
- Такие дела! - Саня разводил руками.
***
Он плакал, сжавшись в маленький жалкий комочек. Огромный старинный диван, покрытый толстой и мягкой кожей, скрывал в своем углу юношу. Сколько слез, радостных и печальных; сколько событий, счастливых и горьких, хранила память дивана. Впитывая чувства людей, он со временем сам начал чувствовать. Гости всегда с опаской садились в его кожаную разверстую пасть. Посидев, они начинали ощущать легкую грусть переходящую незаметно в непонятную тоску. Веселые же люди напитывались радостью, и глаза их блестели больше обычного. Разговор их становился громким и быстрым. Множество разных мыслей рождалось в эти минуты.
- Ну, что ты, что ты? - ломая руки, по комнате неслышно ходила невысокая худенькая девушка. Хвостик черных волос легкомысленно мотался из стороны в сторону.
- Успокойся, успокойся. Да ничего страшного не произошло.
- Как, как ты могла? - плачущий голос из угла дивана был тихим и обиженным.
- А что я могла? Ничего я не могла. Все само собой получилось. Да и что тут такого... Он мне тоже стихи читал.
- Какие стихи! - Вскинулся комочек с дивана, - Причем здесь стихи! Неужели ты не видела, кто перед тобой... Ты же умная девушка...
-Я? Да, я умная! Конечно, умная. Тебе вот понравилась. Ты ведь наверно не каждой стихи писал? А? Не каждой?
- Стихи? - с дивана на девушку глядели больные, больные глаза.
- Ну, да! Стихи. Мне твои больше других нравились.
Девушка закружилась по комнате, напевая модную песенку. Короткое платьишко открывало крепкие загорелые ножки. От дивана послышался сдавленный стон.
- О-о-о, что же мне делать? Повеситься что ли? - непонятно было, кто произнес эти слова, диван или человечек, прижавшийся к нему.
Хвостик волос мотался и мотался, ножки мелькали и мелькали... По всей комнате плыл веселый голосок. Он старательно выводил бесхитростную мелодию, и временами казалось, что это он ведет в танце легкую девичью фигурку.
- Ах! Как хорошо! - девушка остановилась, - И чего ты переживаешь. Посмотри, как славно вокруг!
- Тебе хорошо. Да-а! А я? Что мне делать?
- А ничего не делай. Иди сюда. Танцевать будем.
Однако диван не хотел отпускать свою то ли добычу, то ли жертву. Человечек в углу обиженно кривил губы и порывался плакать. Почему она танцует? Почему? Ему так плохо ... Почему она не подойдет и не пожалеет его? Пусть она попросит у него прощения... На коленях... Только на коленях... Вот тогда он, может быть, и простит ее... Ах, как мерзко! Как он обманулся... Она, она... все она виновата, в том, что он так страдает...
Девушка остановилась у широкого окна. Она посмотрела вниз на улицу и засмеялась. Она вскинула узкую ладошку и помахала.
Человечка охватило тягостное предчувствие. Диван отозвался и добавил ему своего, накопленного за долгие годы.
Раздался стук в дверь и на пороге появился высокий аккуратно подстриженный парень.
- Привет! Чем занимаешься?
Девушка подлетела к парню, чмокнула его щеку и отошла, откровенно любуясь им.
От дивана снова послышался стон:
- Может я лишний?
- О! Так ты не одна? Познакомь!
Девушка церемонно представила их. Человечку пришлось слезть с дивана, и почему-то ему сразу стало легче. Он с опаской оглянулся на диван и отошел к столу. Круглое лицо его больше не хмурилось, пухлые губы не кривились, весь он выпрямился и даже кажется, стал старше.
Стриженый парень уверенно подошел к юноше, и крепко пожав руку, направился к дивану.
- Такого я еще не видел! Можно? - и, не ожидая ответа, опустился на его кожаную поверхность.
Девушка замерла и поглядывала то на одного, то на другого. Пауза тянулась... Девушка вдруг начала чувствовать, что она, именно она является дирижером этого маленького оркестра. Взмах милыми пальчиками... По комнате словно пронесся первый аккорд... Нежно запела флейта...
- Мальчики, может быть чаю? Или кофе?
От дивана донеслось согласие. Юноша просто наклонил голову. Девушка неслышно удалилась.
- Чем занимаетесь, молодой человек?
- Что? - юноша чуть повернулся.
Диван зашевелился, из его внутренностей вылезла фигура парня и внимательно посмотрела на юношу.
Где же, где? Хозяйки нет и нет... О чем говорить? Они такие разные...
Мягкая обволакивающая тишина. В такие минуты само время замирает. Секунды тянутся и тянутся, конца им нет.
Откуда, из каких миров возник воздушный эфемерный образ девушки. Туманный вначале, он обретал отчетливость и скоро засверкал немыслимыми цветами. Он принес с собой удивительный дразнящий запах кофе.
Девушка мило улыбнулась, и грациозно держа в руках старинный черненого серебра поднос, вышла на середину комнаты.
Юноша словно впервые увидел эту девушку. Черные с отливом волосы, открывающие белый лоб; обнаженные до локтя руки, с тонкими почти прозрачными пальчиками; шея ... она светилась внутренней прелестью. Ее очарование не пленяло, нет ... оно покоряло. Никогда, никогда он не думал, что женская шея может так поразить его. Хотелось припасть к ногам и плакать, плакать от необъяснимой радости.
Диван со своим обитателем молчал. Чудо превращения задело и их.
- Я помню чудное мгновенье, - шептал парень.
Перед ним была принцесса. Ее королевская кровь выражалась в каждом движении, в каждом взгляде милых и недоступных глаз. Близкое и далекое, сиюминутное и вечное...
- Мальчики, ну что же вы?...
Голосок ее вывел из оцепенения молодых людей, и они бросились на помощь.
Церемония чаепития происходила почти в полном молчании. Редко сказанное слово имело смысл. Оно сразу же уводило в свои глубины, в те глубины слова, что иногда даются в мимолетно услышанном звуке, обрывке песни, мелодии ... Слова, живые слова вели церемонию.
Странно, но они больше никогда не встречались. Словно заглянули за холст закрывающий мир, ощутили его глубину и разошлись. А может встреча эта, была предопределена, и с ее помощью что-то, где-то в этом или ином мире решилось или произошло.