Глава 5. И все идет по плану. Егор Летов

Зубриков с пониманием относился к бургундцам и арманьякам, бурбонам и анжуйцам, и всем остальным представителям правящих династий разных областей Франции, которые имели свои корни, свою историю, свои права и свои претензии на самостоятельность. Ребята вообще видели в этом воплощение принципа 'Разделяй, но не властвуй'. Раздробить Европу на множество 'фермочек-фобуров' - королевств - это было удобно для них. Удобно было не вязнуть во власти над множеством таких сатрапий и колоний, нет - их удобно контролировать экономически. Они уважали силу больших империй и намеревались всячески препятствовать образованию новых империй, и приложить все силы для раздробления старых на исконные, древние области. 'Они нам все за падение Рима ответят. Варвары и придурки!' - просто и примитивно однажды высказался Лешка. Он настолько тогда надоел своими бреднями, что Костя не вытерпел: "Лешка, ты псих! Ты с логикой не дружишь. От всех требуешь ответа, а сам никакого слова им сказать не даешь! Ты самый безответственный типок! Смотри мне". Зубриков согласился, что на "на самом деле, он все понимает, но разум его возмущен и кипит". Как всегда на этого дебила махнули рукой. Главное, парни знали - политику атлантов Зубриков четко понимает.
Паризьены имели право на свою страну. Бургундцы могли в своем Дижоне хоть на головах стоять во время мессы. Но не надо нахально лезть в чужие спальни! Все должно быть по согласию. А парижане своего согласия на вмешательство в свою жизнь никому не давали - кельты паризии переродились в нормальных, заносчивых, уверенных в своих силах хозяев.
Париж - для парижан, для Франции. А остальные пусть строят посольства, дворцы и представительства. Джамшуты и Равшаны тоже приветствуются, а всяких больно шпиёнистых 'мы распознаем'. Кстати, 'Мы их распознаем' было одним из любимых высказываний Зубрикова, хоть он и не помнил, где его прочитал, но звучали слова внятно, сухо.
Зубриков прекрасно понимал всю деликатность вопроса 'цивилизованности'. Цивил - это, буквально, горожанин. Человек, который под защитой городских стен, спокойно работает на прогресс и прочую культуру. Но есть один прикол! Города не стоят на шахтах и полях, и фермах! Горожане свои поделки кушать не могут, и 'лепить из того, что было' всякие шедевры не получится. Вот и призывала жизнь к гармонии, к балансу - город это чудесно, это просто класс, но без крестьянина, рудокопа, дровосека и купца - город загнется от голода и безделья, от бунта поножовщины за своими стенами.
У Парижа была Сена - река приличная, двести с лишним метров шириной в черте города, но не судоходная, мелководная, было место, где всадник на коне мог переправиться вброд через реку - корабли с осадкой в полтора метра не рисковали заходить до Парижа. Зато Сена протекала через Бургундию, Шампань, Иль-де-Франс и Нормандию - много чего можно было доставить на мелких суденышках в Париж. Сена было отличной границей между феодальными владениями, а вот в смысле транспортной магистрали французам она плохо служила. Увы, и ее большая сестра - Луара, что протекала по странам к югу от Парижа, тоже была лишь относительно судоходной.
Зубриков считал стремление к гармонии - величайшим долгом человека. Он давно для себя решил, что его девизом станут слова: 'Живи и дай умереть другим!' - но, странным образом, и балансом выступало требование 'Ребята, давайте жить дружно!'
В любом случае, он с любопытством осмотрел места обитания своих врагов, посетил с оруженосцами несколько зеленых рощ, на востоке от Лувра, неподалеку от городской стены, где многие дворяне выстроили особняки. Там над дворцом д'Артуа, владением герцога Бургундского, высилась самая высокая каменная башня Парижа, гордо вознесшая к небу флаг с символом Бургундской династии - крестом святого апостола Андрея.

Бургундец был родственником Катрин не просто там в каком-то поколении, он был мужем ее старшей сестры, Мишель Французской! Сестре Катрин завидовала завистью недоброй. Однажды недотепа Зубриков не удержался и спел ей оригинал битлов, песню 'Мишель', только малость изменив слова - в итоге был отлучен от королевского тела на пять дней!
Полгода назад, после смерти жены, Филипп женился вторично - на Бонне д'Артуа, пышногрудой северной красотке в самом соку и цвете своих тридцати трех лет, она была совершеннейшая красавица, как признавала молва. А вот Лешка признал мудрость писателей про попаданцев, которые постоянно упоминали то, что стандарты женской красоты прошлого чаще раздражали мужчин, чем возбуждали честных попаданцев. Катрин была 'некрасива' по общепринятому мнению - а вот Лешка видел, что у нее была отличная фигура, худощавая, и груди хорошего размера и лицо привлекательное, и нос был совсем не длинный. Но молва давно прозвала Катрин 'ведьмой и уродкой' - дьявол ее сушит, видите ли! Больные на всю голову, сопливые англичашки иногда злили Лешку до помрачения в голове - и он был рад поскорей смотаться вон с этого странного острова. Парижане Катрин не хаяли, но посматривали без радости на принцессу-королеву. Свадьба Бургундца была памятна в Париже - пили тогда неделю, гуляли, восхваляя добрейшего и щедрейшего бургундского герцога. Бонна была дочерью Филиппа Артуа, древнего рода, в приданое Бургундцу достался и дворец в Париже, который с удовольствием заняли его люди. Сам Филипп был хитрым, и свято чтил заветы предков - в городе врага не живи! И уж тем более, не строй в нем замок или дворец - дворец достанется врагу, и любой замок можно привести в свое владение, если подойти к делу с умом, а не просто переть на стены с лестницами и воплями: 'Бургунь!' или 'Валуа и Сен-Дени!'
Дворец Артуа был обычным дворцом этого времени. Сначала знатный род воздвиг в Париже замок, в котором жили его представители в столице, а потом вокруг замка начиналось 'мутное брожение' и всякое неприятное - умирали несговорчивые соседи, опытные и умные сразу съезжали в другой район, удовлетворившись кошелем с золотом. А вокруг замка ширилась 'территория рода' - дома занимали люди верные и надежные, а не всякие прощелыги и столичные зазнайки. Оставалось сделать последний - важнейший шаг! Вот это было делом тонким, мастера архитектуры пользовались почтением и уважением - приглашался опытный мэтр, который думал над задачей: какие ближайшие к замку дома присоединить к донжону, чтобы получилось одно строение. Там пробивались стены, наводились новые коридоры, дома надстраивались, и переносились многие стены ограждений. Лешка бывал в Питере - там был Невский проспект, сплошная стена домов, абсолютно разных архитекторов - выглядело это на его вкус довольно забавно, стильно и полезно для туризма.
Дворец д'Артуа был вполне приступен для ловкачей атлантов. В ход пошли дукатики - золото открыло многие двери обители цвета бургундского дворянства. Это было не к добру.

***

Неприятности преследовали Оливье де Блуа-Шатильона, прошло уже несколько дней, как запропал один из его верных слуг, старый Жак, мастер по наведению порядка в деликатных ситуациях. Ко всему прочему, Оливье до смерти надоел Париж, в котором он находился по доброй просьбе герцога бургундского.
Оливье де Блуа-Шатильона открыл глаза и не понял: 'А что со мной?'
Он был раздет донага, и крепко привязан к деревянному столбу, врытому в землю какого-то подвала. Рот у него был запечатан кляпом. Голова прихвачена к столбу так, что он мог только немного повернуть ее в сторону, чтобы осмотреться. Оливье мычал от возмущения и осматривался. И увиденное ему очень не понравилось. Страшное злодейство! Измена! Попрание всех правил и торжество коварства. И это были не все ужасы, которые приключились с ним и благородными рыцарями бургундского двора, которых он увидел при довольно ярком свете фонаря под низким потолком. Он узнал всех - это были лучшие люди Бургундца. Это была невиданная наглость! Захватить в плен таких людей... Оливье окружали графы, виконты, и другие знатнейшие представители старых родов Бургундии. Оливье вдруг с ужасом понял, как их много. Подвал был довольно большим, несколько туазов в длину и ширину! Под землей можно было позволить себе вырыть большую нору, если позаботиться о надежности стен и потолка. 'Да это же катакомбы Парижа!' - подумал Оливье и начал сильнее вертеть головой, чтобы ослабить веревки. По периметру стен подвала были вкопаны столбы, к столбам намертво привязаны пленники - Шатильон насчитал десять дворян напротив себя, семь с правой стороны и восемь с левой. Сколько бедняг мучилось рядом с ним? Он не видел, повернуть голову вбок ему не удавалось.
'Бонджорно, шиньоры бюргюнь. Вам привет от шолнешной Венеции! И пошледнее напоминание: швои долги надо платить!' - раздался громкий шепелявый голос, и в подвал вошла странная троица. Мерзкая троица. Первым на середину подвала проковылял какой-то карлик, и сразу установил там жаровню, которую принес с собой. Откинув крышку большой жаровни, он принялся раздувать тлеющие угли и позвякивать металлом орудий для пыток! Оливье затих, ему было неприятно извиваться в путах, как попавший в сеть зверь, на глазах у этих негодяев. Это они были виноваты во всем! Да что же здесь творится? Какая Венеция! Виконт Лиможа никогда не имел дел с венецианцами! Ему хватало и своих кровопийц - евреев, которые всегда были рады услужить и поправить денежные затруднения его рода. Оливье никогда не имел дел с Венецией, даже не участвовал в интригах против итальянцев. Почему он здесь? Это ошибка!
Второй карлик нес табурет, который установил рядом с жаровней, после чего пошел вдоль стены, проверяя - не смог ли выпутаться какой-нибудь ловкач.
Последним ковылял невысокий человек, точнее - тоже карлик, одетый в просторный грязный балахон, весь в следах засохшей крови. На голове у негодяя также был колпак, и натянут он был по самые широкие плечи, полностью скрывая лицо мерзавца. В колпаке были прорезаны всего три дырки: для глаз и рта. И сейчас этот рот продолжил свои гнусные речи:
- Доколе? Доколе вы будете попирать жаконы жайма и коммерции? Вы когда долги отдавать будете, бюргюнь? Думаете, шамые хитрые? Терпение Венеции переполнилошь. Мы вам поможем вшпомнить о долге. Тридцать должников. Как нехорошо, ай-яй-яй, такие приличные люди, и такие нехорошие должники. Вы предатели договора, вы Иуды, тридцать шребреников Венеция готова вам проштить. Но вы взяли в долг тышячи дукатиков!
Оливье де Блуа-Шатильон видел, как завертелись, задвигались в возмущении пленники кругом - все были поражены таким бесцеремонным и безграничным нахальством. Но эти венецианские бандиты не обращали особого внимания на потуги достойных господ. Карлики приступили к делу. До самой смерти Оливье, граф де Пантьевр, виконт Лиможский не смог забыть часы, проведенные в том подвале, то - что он увидел, и что никогда так и не смог изгнать из памяти.
Главарь палачей подходил к пленному. После чего один из подручных сверялся со списком и громко называл имя и титулы должника. А потом творилось страшное. Даже не утруждая себя выслушиванием слов несчастного, палачи творили свое злодейство. Всем они выжигали глаза. Раскаленные в жаровне пруты хорошо помогали злодеям выполнять их страшную работу. Воздух быстро пропитался вонью паленой кожи, запахом нечистот и крови. Да, крови! Потому что ослепление было самой малой пыткой, приготовленной для несчастных. По каким-то своим, только им ведомым расчетам, маленькие монстры калечили лучших сынов Бургундии. Одному они отрезали все пальцы на обеих руках, и раскаленные на углях лезвия прекрасно справлялись с такой низкой работой. Некоторым несчастным, молодым мученикам, они отрезали мужское достоинство все теми же раскаленными ножами. Оливье чуть с ума не сошел, когда негодяи устроили свару у трупа одного из пленных. Должно быть, у бедняги сердце не вынесло ожидания своей участи! Эти маленькие чудовища плевались, шепелявили и гнусно коверкали слова - они возмущались, что виконт Доле избег мучений! Успокоились эти изверги после того, как один из них прохихикал: 'Ничего, монсиньор! Его брат заплатит за все! Заплатит вдвойне!' 'О, нет, мой верный Шкарлатто! Венеция чтит договор. Никакого 'вдвойне'. Мы ему уши отрежем. Пениш, глажа, пальцы и уши', - и урод смачно плюнул на труп несчастного.
- Синьор Фоскари, мои ноженьки устали, - прохныкал один из карликов.
- Без имен, глюпый дебило, - прошепелявил в его сторону главарь. Но потом согласился. - Эти бюргюнь шлишком воняют! Пойдемте, отдохнем и подкрепимшя. А они пюшкай подюмают над тем, как вернють долг Венеции. И чтобы никаких ваших поганых франков! Полновешные венецианшкие дукатики!
- Ду-укатики, - мечтательным тоном прогундосил один из карликов. - Только дукатики!
И уроды поковыляли на выход, который был рядом со столбом несчастного Оливье де Блуа-Шатильона.
Лишенный зрения, потеряв пальцы на руках, он заплатил. Он заплатил, проклиная отца, который влез в такие долги, и никому не сказал об этом долге. Он заплатил, потому что ему надо было думать о сыне и о возмездии.

***

И в Париже настали горячие деньки, и жаркие ночи. Всплыли забытые обиды, новые обвинения встали в ряд с давними претензиями - и начались беспорядки. Первыми подорвались 'мстить венецианцам за нашего славного прево' неугомонные и взбалмошные рив-гош - 'левобережные', все они там вели свой, особый образ жизни, бузотерский и немного более вздорный, чем жители правобережной части Парижа. Напрасно пыталась власть урезонить смутьянов. Никто никого не слушал. Более того, Париж был поражен единству бургундцев, которые крепкими группами, не вступая в столкновения со стражами порядка, стали просто уничтожать 'венецианскую и прочую итальянскую заразу' в Париже. Со стражниками бургильоны быстро находили общий язык, стоило только шепнуть несколько слов и парижане уступали. По Парижу разнеслись странные слухи, вздор, будто бургундцы объявили венецианцам войну. Но никто не делал громких заявлений. Дворец д'Артуа затих. Не было больше ночных пиршеств с изумительными чудесами кулинарного искусства, не было балов и славных вечеринок. Были серьезные, мрачные и злые бургундцы, все как один вооруженные до зубов, со своими красными косыми крестами на рукавах - они немного напугали парижан, но только в самом начале, потом парижане поняли, что можно славно поразвлечься - а излишки усердия можно списать на бургундцев, они больше всех выпячиваются.
Зубриков отпустил парней на неделю 'в отпуск'. Алый тут же отправился лазить по катакомбам - вот ему там понравилось! Он все свободное время проводил, разыскивая следы, которые могли привести друзей к похищенному терновому венцу, но ничего найти не мог. Не теряя присутствия духа, Алый заваливался в баню, отмокал, смывая неприятные запахи катакомб, после чего убегал к новым подружкам со двора Жюссак. Николашка катакомб гнушался. Ему пришлась по душе компания капонов Паука. Он сразу нашел язык с ловкачами драки на ножах и стал дурковать, влезая в неприятности, участвуя в ограблениях и прочих безобразиях. Вскоре он мог бы похвалиться изрядным запасом серебряных су и денье. Но похвалиться было нечем, Николас чтил законы своих знакомых и все денежки отдавал в общий котел. Он только выпрашивал на время несколько монеток, чтобы показать своему шефу. Даже золотые экюдоры и агнельдоры он показывал легату, чтобы начальник заценил монетки. Но ни короны, ни монетки с огнивом не впечатлили Лешку.

Лешка с мэтром Безе занимался высокой политикой. Они подкупали и разрабатывали слова обращений, полных врак и дельных намерений, для выражения позиции славного парижанина, достойного поста купеческого прево. Дела у них шли замечательно. Они неделю провели, практически не разлучаясь. Лешке было тошно после операции с 'бульонами', а мэтр Безе баюкал искалеченную руку.
Катрин Валуа имела своего итальянского любовника по ночам, и была рада не видеть его дни напролет - она не хотела признаваться себе в том, что 'танцует под музыку атлантов'. Но однажды она осознала, что попалась в некую клетку. В ее окружении появились парижане, достойные господа и славные добрые слуги, которые смотрели на нее странными глазами - с взглядами полными искреннего уважения, и спокойной уверенностью в том, что они смогут услужить своей госпоже. Катрин поинтересовалась у Дженкинса: 'Откуда и кто эти люди'. Старый мажордом с поклоном ответил одним словом: 'Парижане'. И Катрин успокоилась - на парижан она хотела рассчитывать, только на парижан она и могла надеяться. Никакого влияния на дворян у нее не было. Она это видела по холодным глазам аристократов, по их натянутым, лицемерным улыбкам. Леонар ей рассказал многое о порядках в Атлантиде. Многое она наотрез отказалась понимать и принимать. Но кое-что ей понравилось. Ей очень понравилась система английского управления страной. И граф ДиКаприо был прав: 'Сильная власть не боится поделиться капелькой влияния с низшими и слабыми. Они не станут сильней! А от настоящей власти не убудет'. Надо было думать. Надо было серьезно разбираться с вопросом генеральных штатов - французского подобия английского парламента. И Валуа размышляла, писала заметки, вскоре она обнаружила, что с увлечением слушает доклады новых управляющих. Это были краткие, точные доклады - сведения выстраивались в достаточно стройную картину парижской жизни. Катрин впервые поняла - а королевой-то быть не просто! И нахал Леонар был того же мнения: 'Лучше раз родить, чем дважды короноваться'. После чего этот наглец распускал руки и приговаривал свои вздорные поболтушки навроде 'возвратно - поступательные движения, отлично снимают напряжение'. Никакого сладу не было с этим сластолюбцем! На многие вопросы он не давал конкретного ответа, постоянно представляя своих новых знакомых 'достойных жителей Парижа, опора трону, поддержка короны, главное - знают свое место, и не тянут свои грабки к чистому и высокому! Это понимать надо'. Потом мог скорчить умильную рожицу и прижать свои руки к груди, чуть согнув вытянутые пальцы. И обязательно сказать жалостливо и грустно, словно оправдывался перед Катрин за что-то: "У меня лапки". Потом он наслаждался ее звонким смехом. А сам при этом так и норовил залезть своими лапками поглубже Катрин под платье к 'чистому и высокому'.
Однажды он повторил с ней английское приключение. Они оделись странно. Совсем не скромно! Катрин даже подумала, что он хочет с ней посетить какой-нибудь бал у знакомого дворянина. Но каково же было ее удивление, когда они пришли на улицы, ведущие к месту известному, но тайному, запретному для всех порядочных парижан. Она слышала о нем! Даже в детстве рассказывала ей кормилица про страшные и странные места совсем рядом от дворца, где творится необычное. Двор чудес Жюссак оставил неизгладимое впечатление. Катрин Валуа никогда не видела таких людей. И она снова увидела странное. Граф ДиКаприо нацепил дурацкую повязку на лицо, скрыв один глаз, и немного подкрасил брови, лицо его заметно преобразилось - она увидела дерзкого, таинственного молодого буяна. И этот мерзавец хохотал шуткам, распевал песни, пожирал мясо, всех угощал вином, сам пил неумеренно, опять подрался, получил по наглой физиономии от местных падших женщин - он снова чувствовал себя как дома. И Катрин, вслед за любовником, расслабилась, никто не обращал на нее особого внимания. 'Моя дорогая сестренка! Не обидит даже котенка. Но не любит мужские ласки - лучше не лезь, выцарапает глазки!' - и все рассмеялись. Валуа удивилась тому, что эти 'нищие' совсем не выглядели нищими - они щеголяли в искусно пошитых одеяниях, лица светились радостью, задором и здоровьем. Пламя костров приятно согревало тело, пара девушек, очень приятного и спокойного характера составили ей компанию. Вскоре они уже угощались вином и обсуждали отвратительное поведение некоторых мужланов, нахалов и мерзавцев.
У одного их таких мерзавцев и нахала, которого она знала под именем Леонар ДиКаприо, казалось полно секретов и тайн, которыми он не торопился делиться, но с каждым новым откровением Валуа понимала - опасный мужчина слишком завладел ее вниманием. С этим пора заканчивать.
Но конца и края этому не было. Париж отзывался ее душе, свои переменчивым настроением, новыми открытиями - Катрин Валуа узнавала свой город, свою столицу, своих французов - она училась быть королевой. Дело оставалось за самой малостью - добыть корону для такой чудесной женщины, как наша милашка Катрин. И Зубриков улыбался и напевал дурацкие слова: 'И все идет по плану!'

Глава 6. Хочешь провести со мной ночь сегодня? Боб Кру

Дворы чудес Парижа шуршали и бурлили. Затея с рулеткой всех поразила. Сработало множество скрытых пружин, чтобы завести этих простаков, которые мнили себя мастаками азартных игр, знатоками в деле надувательства и облапошивания азартных простаков. Ха! Наивные болваны! Да что они умели? Конечно, простенькие игры у них были: кости, карты. Карты получили широкое распространение в последние годы жизни сумасшедшего отца Катрин. Самая ловкая сиделка, любила поиграть с королем в картишки, эта особа могла утихомирить короля одной угрозой: 'Покину Париж!' Но рулетка, это вам не бумажками потрясать или из стаканчика косточки бросать. Рулетка это механизмус, это механикус! Это завораживает уже одним ожиданием: 'Оно вертится! Как долго оно вертится. Да когда же остановится это проклятое колесо фортуны? Шарик в одну сторону, а колесо в другую. Как все запутанно. Давай же! Вах, все пропало! Еще разок, мне точно повезет!'
Даже разнообразная система ставок: когда можно было поставить на два цвета, на четное и нечетное, на группы чисел, на зеро, и система выплат была разнообразная - голова кружилась от вариантов, и все было такое вкусное!
Ребята хорошо постарались, раскручивая Витю на точные воспоминания о правилах рулетки. Несколько придумали по ходу испытаний.
Однозначно был утвержден канон: 'Делайте Ваши ставки, господа' - это вечное, это солидно - в начале игры крупье был обязан объявить о начале партии, после чего разрешается размещать свои фишки на игровом поле стола. Витя уточнил важную деталь! Рулетка запускается ещё до окончания прекращения приема ставок. Во время вращения колеса и до падения шарика, есть возможность добавить или убрать ставки. Непосредственно перед падением шарика, крупье сообщает о том, что ставки больше не принимаются. Приём ставок прекращается, когда крупье торжественно восклицал: 'Ставки сделаны, ставок больше нет'. Это была мистика! Конструкция колеса метрового диаметра позволяла ему крутиться минут пять. Шарик запускается в сторону, противоположную вращению колеса. После попадания шарика в ячейку, крупье объявляет выигрышное число, при этом он фиксирует его на игровом поле и собирает в доход казино все проигравшие ставки. Лопаточка загребает фишки - неудачники стонут, грызут усы и проклинают владельцев заведения. Это было важно, об этом Лешка предупредил главарей преступного мира: 'При игре в рулетку твоим соперником является заведение, а не другие игроки! Мир, братья! Зачем ссориться? Господь не любит склочников и задир. А мы в шоколаде - мы за мир во всем мире, и да славится имя святой Фаины!' И все глубокомысленно покивали головой - защитить свои интересы это было вызовом - а вызов эти люди обожали.
Ничего не соображая в психологии, но следуя указаниям, Лешка пояснил, что прибыль при выпадении чисел намного выше, чем при угадывании цвета или четности. Важно то, что выплата выигрышей начинается с самых рискованных и, заканчивая 'шансами': цвет, чёт-нечет, первые восемнадцать, вторые восемнадцать - какой в этом психологический подвох можно было только предполагать.
Когда вертится колесо рулетки, маленький золотой шарик провозглашает конечный итог - и не имеют значения ни жадность, ни страх, ни надежда. Результат объективный и окончательный и обжалованию не подлежит. А желающие обжаловать результаты игры - пусть будут готовы получить в брюхо кусок стали, и вдоволь упиться собственной кровью. Не надо дурить Двор чудес.
Завораживала игра, незаметно бежало время. Заметно от игроков менялись горки фишек перед ними. Кто-то выигрывал, кто-то вопил от разочарования и возмущения - но все были довольны, все были счастливы. Ночи пролетали в единый миг - и все признали - стоящее дело принес Артаньян - за такое стоит побороться: 'Крепче держись за нож, капон!'
Лешка поговорил с главарями серьезно. Говорили о важности хранить тайну механизма, о борьбе с нарушителями патентного права. Первые патенты, разрешения на занятие особой деятельностью выдавали уже в древнем Риме. Но в это время итальянцы уже начали суетиться. Заполучив "секреты" изготовления стекла, которые были всем известны в общих деталях, венецианцы серьезно намеревались заняться монопольным производством. Венецианская республика, имела силу, которая была способна проследить за выполнением указа, который предписывал сообщать властям о реализованных на практике изобретениях. Целью итальянцев было предотвратить использование изобретений третьими лицами, чтобы любой новый патент выдавался Дожем по рекомендации Совета. Чтобы все европейские изобретатели прибегли к службе сильной республики - очень они хитренькие были эти итальяшки. Реально уважал и симпатизировал им Лешка, но не важно: кто первый. Важно стать удачливым "вторым" - это труднее, это хороший вызов Парижу, как главной столице патентного права. Об этом он уже перехрюкал с мэтром Безе, об этом знала и Катрин - граф ДиКаприо может многое, думает и заботится о многом. И индустрия развлечений это серьезно.
Сердце азарта было древним, как весь этот мир. Развлечения, напоминающие рулетку, существовали уже в Древней Греции - воины устанавливали щит на острие меча и заставляли его вращаться.
Крутится красно-черное колесо рулетки, солидно вращается серебристая крестовина, быстро бежит по полированному дереву позолоченный шарик, волнение от вращения колеса, сверкающего разными цветами и блеском серебряных вставок, все всецело поглощает внимание любого участника. Движутся по окружности напряженные взгляды напряженных - в ярких нарядах, с глазами, горящими от желания испытать свою удачу - игроков... Лешка смотрел с улыбкой на этих детей улицы - Париж станет новым Монте-Карло. А на Лас-Вегас плевать! Шарик со стуком падает в ячейку, вылетает оттуда... раздается громкий вопль - проклятия, и вздох новой надежды - всё! Шарик упокоился в ячейке - шансов больше нет! Получай выигрыш, счастливчик. Иди, неудачник, выпей вина, поцелуй красотку, найди денег, обменяй на фишки и добро пожаловать в мир сказок и приключений, на Красную мельницу Двора чудес, которая мелет надежды и разочарования, радость и печаль, все лучшее и худшее, что есть в человеке - все перемелется и будет Парижу польза.

***

Не все было гладко и сладко у нашего хитреца. Судьба подкинула ему задачку, над решением которой Зубрикову пришлось хорошо попотеть. Совсем не ожидал он такой подлянки от женщин. А стоило вспомнить давнее высказывание: 'Женский вопрос решить - это вам не фоминизм придумать!'
Зубриков знал, что раскрутить проект в шоу-бизнесе трудное дело. Оказалось, что раскрутить женщин на перемены в это время почти невозможно. Даже парижских 'падших'. Падшими они себя не чувствовали, понятное дело, что 'на спину упавшими', но Лешке осталось признать, что парижские шлюхи оказались и 'губу раскатавшими'.
Проект 'кабаре' наткнулся на непреодолимое препятствие: женщины не хотели врубаться в моду будущих поколений. Это было делом понятным. Только наивный Зубриков полагал, что мода она простая штука. На самом деле, мода непредсказуема, либо надо было более серьезно отнестись к вопросу охмурения красоток.
Женщины наотрез не приняли идею уменьшения размера юбок и прочего стриптиза. Сработало какое-то примитивное осознание: 'Нас раздеть хотят! Моё - не отдам!' Когда нет особого избытка в одежде, когда ткань дорога и сложна в производстве, когда хорошая, дорогая ткань ценится очень дорого - снять с себя даже маленький кусочек тряпки расценивалось как умаление достоинства. Вот этого Лешка не ожидал совсем. И логика не работала. Он пытался объяснить ночным бабочкам элементарное: 'Да вы с ума посходили! Это же только на время! Только для очарования мужика, а потом опять оденешься. И снова разденешься'. Но ему возразили с той очаровательной логикой, которую некоторые мужчины называют 'женской', а она не женская, она нормальная древняя логика, которая способна оперировать не только простыми умозаключениями на уровне 'один плюс один - получаем два'. Все правильно, у женщины иногда 'один плюс один - получаем апельсин'. Судьба, сама особа рода не мужского, словно смеялась ему в лицо: 'Это тебе не вшивая диалектика, это дуалектонная логика, понимать надо'. Главным возражением прозвучал тезис: 'Но ведь все увидят, как я раздеваюсь'.
Понял Лешка, что прямым наскоком этих дочерей Евы не возьмешь. И приступил к долгой осаде, прекратив прожигать нервы в бесплодных попытках взять этих вздорных персон наскоком. 'Вы у меня еще попляшете, кошки драные, бабочки недоделанные - гусеницы противные'. Мультик про кота Матроскина он видел, помнил одну прикольную фразу, которая гласила: 'Чтобы продать что-нибудь ненужное, надо сначала купить это что-нибудь ненужное'. Зубриков увидел простой путь разрешения своих бед - девочкам надо купить много одежды - тогда избавиться, даже на время, от малости станет не так страшно и не зазорно. И потекло золото из его сундуков и бочонков тонким ручейком по кладовкам всяких честных тружеников и купцов. Всяким бесчестным пронырам, всем поголовно из числа обитателей дворов чудес мало перепало.
Женщины дворов не утруждались прядением, они были великие мастерицы обращаться с иголкой. А вы как думали? Нужна тебе ткань побогаче на новое платье - мужику дай локтем в бок, и под зад ему пинок - иди, милый из подворотни, прирежь богатенького, да много дырок в лопухе не делай, мне же потом кроить и сшивать, и зашивать придется. Белошвейки они все были отличные, умели скроить и пошить интересно и мудрено.
Хитер и коварен был змей Зубриков, не с тем связались ночные бабочки Парижа. Развернул он и гнилую пропаганду на тему: 'Воображаете себя свободными женщинами - а вот фигвам! Дом такой есть в далеких землях для всяких неудачниц и дурочек'. И принялся трындеть на тему дикой несправедливости - мужчины вот чулки носят, а женщины чем хуже? И сапоги - обувь прикольная! Только надо все свое, особенное женское сделать. Последовало возражение, что под платьем чулков не видно, и сапоги тоже не заметны, зачем ноги утруждать? И вот здесь Артаньян показал свое зверское лицо - оскал злобного и коварного чучундра. Так ведь можно всякие разрезы на юбке сделать: хитрые такие, маленькие, изысканные такие, утонченные разрезики - чтобы было красиво и хитро. И женщины прониклись, знали они метод: 'Не выставляй весь товар лицом на показ - примани покупателя краешком, кусочком самым вкусным, а тогда можно и всю приблуду продать со всеми недостатками'. А кто без недостатков? Бросьте в такого камнем? Даже не думайте! Так и проживете всю жизнь с камнем за пазухой, бесполезно это - искать идеальных людей и таскать с собой мешок с булыжниками, напряжно это и глупо.
Потихоньку Луи разворачивал сам и через своих подручных капал девочкам на мозги на тему поясов с подвязками, трусиков, чулок и сапожек. Потихоньку, но гнулись женщины двора Жюссак, а вслед за ними и знакомые любительницы красивей одеться с других дворов. Мужчины погрозили своему знакомому принцу воров пальцем - что же ты творишь, сволочь! Совсем продыху не стало от доставучих подруг - вынь им и доставь новые тряпки и непременно целые.
Однажды к Луи подошла Аннюи Жюссак и попыталась узнать тайну, которую гадкий Артаньян так и не раскрыл до конца в своей болтовне на тему 'Это надобно жить красиво'. А интересовало ее, что такое за 'кабаре со всяким канканом'. Канкана в Париже еще не было, даже слова такого не было, и Зубриков так и не понял, откуда что взялось. Подумав о древнем городе Канны, у которого римлянам хорошо наваляли карфагеняне, Лешка не мог сообразить, отчего город так назвали. Кан - 'высота' на латинском, и это нормально, общепринято, если город строится на высоте. Еще было значение 'камыш' и вот это более соответствовало похабным мыслишкам Лешки - 'шумел камыш, деревья гнулись, и ночка темная была' - очень подходящая атмосфера для всякого непотребства и свободы шалостей. Пропаганда высоких каблуков не имела никакого успеха - женщины не стали заморачиваться и портить себе походку. Быть выше? А зачем? Глупый Луи опять выдумывает всякие несуразности, посмеивались девчонки. Но сапожки оказались делом интересным, сапожки им понравились. И чулки тоже понравились женщинам. Стоит признать, что никакой особой женской и мужской моды не было у простых людей. Понятно, что мужчины не носили платья. Но вот женщины и грубые штаны могли под юбку надеть, если очень холодно было, и рубахи носили все. Рубахи были нижним бельем, различались, но не слишком у простого народа.
Главное было в том, что Зубриков по глупости своей обмишулился с основами пропаганды. Не надо было женщинам трындеть: "Чтобы как у мужчин". Не нужно это женщинам. Феминизм и стремление показать свое равенство с мужчинами, надев части мужского гардероба, это было в далеком будущем, и сейчас не работало. Женщины вовсе не хотели быть как мужчины. Жизнь мужчины, конечно, имела много преимуществ, но женщина не понимали - этот Артаньян совсем больной, если думает, что мы хотим присоединиться к мужчинам в их дурацких заботах и работах.
А вот Алый и Николашка сразу это распознали и сделали четкие выводы - парижанки не амазонки. До сестренок этим фифам далеко и долго. Они любили посидеть вечером у камина и обмениваться мнениями о разностях жизни в Европе и на Атлантиде, говорить о таких разных людях. И самое главное, Зубриков видел одно - мальчишки не принимали европейский образ жизни. Он им был неприятен и даже противен. Лешка с каким-то стыдом однажды понял, что это для него вся эта затея - приключение в Париже. А мальчики на самом деле занимались грязной, неприятной работой. Им было не прикольно, совсем не забавно и не смешно, находиться среди людей туповатых, простоватых и грязненьких, и вообще... 'дикари тупые и предатели веры'. Зубриков поражался спокойному фанатизму парнишек: они выросли со знанием, что их вера - Фоминизм - это чистая вера, не испорченная, не искаженная. Это там, среди рабовладельцев все извратили, предали и изменили. Это было очень серьезное, грамотное оболванивание детей. Все сработало. Иногда в своем подончестве, двуличности и 'гибкости' Зубриков завидовал своим воспитанникам.

***

- Нет, Аннюи, - спокойно ответил Артаньян. - Не лезь своими грязными ручками к высокому искусству. Канкан это... стриптиз, это Ша Нуар, это тебе не Мулен Руж замутить!
Гран-ма ночных бабочек обиделась:
- Почему ты не можешь объяснить все просто?
- Потому что сложно все, - грустно улыбнулся Луи. - Ты хорошая женщина Аннюи, и как женщина ты тоже не дурна. Но...
Лешка покрутил рукой в воздухе, изображая некую загогулину, а потом сложил пальцы в фигу и показал главной по шлюхам:
- Вот тебе, а не канкан. Это высокое дело, вам не понять.
- Куда уж нам! Не чета тебе, с южных гор спустился, приперся куда не ждали, экий нос задрал, - перешла в наступление Аннюи. - И тебе тоже ничего не перепадет от сестренок. Жадина!
Она взмахнула подолом, передом юбки, чуть задрав ее, и Лешка хорошо почуял, что пахнет женщинка вкусно, приятно - еще бы, столько дорогого мыла изводят на себя эти кошечки. И парфюмом они не злоупотребляли, как-то это было не принято у квизеров. Они ведь все со спины норовили ударить, из засады, подло и внезапно - зачем вонять на всю округу - чище надо быть, тогда ты незаметней, подождешь клиента, пропитаешься запахами места засады - хорошая маскировка - Зубриков оценил. И угрозу Аннюи оценил, сразу дал 'задний ход', предпринял наступление в сторону противоположную от противника - заманивал, мерзавец!
- Ань, не надо сориться, - грустно улыбнулся он женщине. - Все на самом деле трудно и сложно. Ты же сама на себя рассердишься, когда поймешь, что ни рукой, ни ногой, ни рылом в канкан не врубаешься. Это тебе не ваши танцульки: два притопа - три прихлопа по кругу прыгать. Я же тебе говорю - высокое искусство соблазнения! Там и сарацинские дела, с ними крестоносцы познакомились, когда в крестовые походы ходили. Восток дело тонкое, Аня.
- Не коверкая мое имя, - нахмурилась Аннюи. - Не люблю, нельзя! Но почему ты не хочешь показать?
- Хитренькая какая, - усмехнулся Зубриков. - Я не умею соблазнять, я только видел канкан, стриптиз, и прочие там бурлески и порно.
- Порно...
- Стоп, про порно забудь, - Зубриков понял, что проговорился про совсем ненужное.
Но Аннюи ничего не забыла. Сейчас она стояла, взвешивала слова Луи и пыталась сообразить, в чем подвох. Нашла лазейку, хитрая кошка:
- Ты не умеешь! Ты сам не умеешь высокое, вот и нечего на моих девочек бочки катить, - нашла к чему придраться гран-ма.
И Зубриков подвис. Он как-то не особо танцевать стриптиз умел, да и канкан тоже. Были в его время мужчины соблазнуны, мастера эротического танца, но Лешка Зубриков и вся его компания к таким не относились.
- Посмотрим, - изобразил гордость на физиономии Лешка.
Он знал про этот прикол. У французских принцев было мало власти, но много подпевал и подлиз-прихлебателей, которые вечно клянчили подачки и прочие преференции. И принцы гордо и многозначительно гарантировали своим придворным: 'Посмотрим!' В этом было величайшее искусство аристократизма - в одном слове выразить всю богатейшую гамму отношений, намерений и образа жизни. Никакого обмана! Ложь не красит благородного. Посмотреть - это не обещание напрягаться. Посмотреть, иногда это - просто взглянуть. Но странным образом звучало значительно и многообещающе.
Зубриков вызов принял. Ему показалось забавным покуражиться над парижскими шлюхами. Вот она приманка! Восточные женщины - танцуют танец живота! Ламбада! И вообще - камасутра! А парижанки - хоть не оборванки, но весьма недалекие в плане секса дамочки оказались. Далеко еще было до насмешек на тему: 'Шлюхи снизили цены, чтобы привлечь народ, теперь у них измены - забот полон рот'.
Со своими ординарцами он разобрался, как и положено легату. Выдал мелодию, задание, и строго приказал: 'И чтобы ни один мерзавец не вздумал подсматривать! Дуй в свою дуделку Николашка и чтобы ни одним глазком! И ты Алексей не вздумай подсматривать - рано вам такое видеть - и чтобы я никакого бопа в партии не слышал. Би-боп не джаз!' 'Да как же ему быть джазом?' - с возмущением отозвался Алый, который обожал наворотить всякого бопа в партии ударных, он на барабанах стучал классно, многому у легата Аматова научился. А вот Ник любил всякие духовые, и на флейте мог, и на всяких трубах и горнах. Была у него и трубочка, чтобы плеваться отравленными стрелками - очень коварное оружие, ниндзя тот еще вырастал.
Луи Артаньян собрал всех гран-ма с лучшими подругами и устроил им сеанс демонстрации стриптиза. На канкан он не стал замахиваться - суетно, и стыдно. Музыкальной темой он почему-то выбрал хорошо ему знакомую тему 'Леди Мармелад'. Ему сразу вспомнился клип на тему всяких кабаре и Мулен Руж, и голоса у Агилеры и Пинк, и остальных певичек из того клипа были славные. А тема 'Voulez-vous coucher avec moi ce soir?' - Хочешь провести со мной ночь сегодня? Хочешь переспать со мной? - это был знаковый слоган, как же без 'Вулеву куше авек муа сесуар'? Без куше никак - кушетки дело нужное, полезное и приятное.
В заранее назначенном доме, по стенам и стояли эти самые кушетки, а Зубриков с парнями с пару часов парились и монтировали стойку. Стриптиз без стойки - как секс без койки. Можно, конечно можно, и даже нужно заниматься всякими изысками и не теряться в местах для секса не предназначенных - но койка это стандарт, это классика, это первичное.
Парни спрятались за ширмой из плотной ткани. Не доверял им Лешка, а так им трудней будет подглядывать. Но если бы они не подсматривали - он бы в них очень разочаровался.
Конечно, он репетировал. Репетиция, это от латинского слова 'репето' - повторять. И Лешка вспоминал и повторял, вспоминал и повторял. Танцевальный номер - это непросто, это хореография, это уметь надо. С танцами у него было нормально, даже выше среднего. На всяких вечеринках у костров с дикарями он насмотрелся и научился всяким танцулькам. Ламбаду он на Канары затащил - пошло как по маслу! Там вообще была скандальная история с этой ламбадой и всеобщим перевозбуждением наивных дикарей. Лешка подготовил костюм. Заранее где надо подрезал, распорол, оставив все держаться на ниточках - рвать рубаху на груди надо тоже уметь красиво, элегантно, сексуально и артистично. И штаны тоже одним движением с ног сорвать тоже фокус простой, если заранее реквизит подготовить. Будет вам стриптиз кошелки недалекие, клуши парижские!
И стриптиз парижским шлюхам был. После которого они чуть с ума ночью не сошли. Не могли уснуть, не могли выкинуть из памяти образы этого мерзавца Луи - вот ведь сволочь - показал и не дал! И шлюхи поняли - он так просто не отделается. Этому стриптизу и канкану надо учиться - это же такие перспективы! Вот ведь гад жадный, Артаньян, распалил честных шлюх и выпрыгнул голый в окно! Это надо было видеть...

Глава 7. Бургундия, Нормандия, Шампань или Прованс. И в ваших жилах тоже есть огонь. Но умнице фортуне ей богу не до вас. Юрий Ряшенцев

Ничто так не горячит кровь, как славная добрая погоня! Даже если никакой погони не получилось. Ха! Попробуй - догони такого ловкача, как Луи Артаньян, а ведь вышло почти как в книжке про мушкетеров - голый Зубриков бежал по ночному Парижу и фыркал от возмущения на распалившихся шлюх. Ведь не какие-нибудь там озабоченные и голодные до секса тетки, а пробрало их 'до самых до окраин'. Неудобно вышло. Прикольно.
'Ага! Бонсуар, месье, твой плащ мне нужен', - только и подумал Лешка, увидев любителя прогуляться по городу ночью. Не утруждаясь на слова вслух, наш пройдоха подскочил к оторопевшему от вида голого мужчины, незнакомцу и выдал ему славный удар в лицо - нокаут это уметь надо, это осторожно надо, аккуратно. Ох, и мучился он с Ринатом, но тренировался Зубриков много - на кожаном мешке, набитом шерстью - потом на практике проверил неоднократно и убедился - в это время двинуть в голову, и послать в нокаут - хорошее решение, грудь почти всегда прикрыта кирасой у мужчин. Не спеша, но ловко, как опытный трофейщик - когда сотни детей учишь правилам работы с трупом, сам неплохо обучаешься 'трофейке' - Лешка избавил незнакомца от плаща и сразу закутался в трофей.
Вдалеке приближался топот 'догонял', которые не просто настигали его, но и, не скрываясь, громко орали на всю улицу, нарушая мирный сон чинных парижан: 'Месье, как пройти в библиотеку? Вы шкаф не продаете?' Ладно хоть у пары этих двух балбесов хватало ума не орать на весь ночной Париж про 'славянские' шкафы и сотни утюгов на подоконниках - они могли, слышно было, что подельники Зубрикова еле сдерживают хохот.
Лёшка успокоился, это были свои, ребята тоже, наверняка, сиганули вслед за ним из окна. Правильное решение - этих двух мальчиков дюжина шлюх могла заездить до полусмерти.
Лешка с удовольствием посматривал на парней. Посмотреть было на что. На щедрых хлебах и щедрых пинках злобствующих деканов, мальчишки выросли в отличных бойцов. Иногда у Зубрикова от всего этого просто срывало планку. С одной стороны, он как-то пробовал читать книжку про пятнадцатилетнего капитана Жюль Верна. Но бросил, занудно как-то, вот 'Таинственный остров' - это сила, есть что-то завлекающее в исследовании условий выживания, когда человек брошен один на один со всем своим багажом цивилизованности против матушки Природы. Смотреть на пятнадцатилетних подручников для своих мерзких и грязных дел, ему иногда было трудно. Но он понимал, что все это неестественное чистоплюйство и вирус прошлой 'цивилизованности' человека, который в своей жизни не убил ни одного оленя, не разделал его, и не приготовил себе свежего мяса на углях. В это время пятнадцать лет было возрастом взрослым, в этом возрасте уже сражались и побеждали - или умирали. Убить легионеров-шпионов было тяжелой задачей для врагов. Мальчишки были чуть ниже ростом, чем их легат, но крепки в плечах и тела у них были подкачаны надежно, и умений в них было вбито палками и уроками много. Семь лет спартанского образа жизни - это серьезная подготовка.
На острове Мадейра была суровая школа, трудно было ответить на вопрос: чему там отдают предпочтение, физкультуре или обучению грамоте, или полезному труду. Ребята однажды хорошо поспорили и пришли к решению: пять часов можно и нужно выделить на сектор жизни и хватит. Сон шесть часов это нормально, нечего бока попусту отлеживать.
На образование отводилось четыре часа в день: уроки были по тридцать минут с десятиминутным перерывом - шесть уроков в день.
На полезный труд отводилось шесть часов, и там уже от мастера зависело следить за отдыхом и прочими правил Трудового Кодекса. Ринат Аматов был грамотный студент, лечфак это серьезно, и у него был пакет документов, который здорово выручил ребят. Трудовой Кодекс Российской Федерации (ТК РФ, КЗОТ) в редакции 2009-2010 годов это была сила! Не вдаваясь в тонкости политик и идеологий, они просто знали - кодексы пишутся на основе тщательных исследований условий труда или другого соответствующего явления. Кодексы они медиками проверены, кодексы они психиатрами проверены - это солидные штуки! Трудиться детям пришлось очень много в первые годы, ребятам требовалась помощь в обустройстве. Но на все был четкий ответ братьев Константина и Алексея: 'Иисус сказал: Блажен человек, который потрудился: он нашел жизнь' - смотри Евангелие от Фомы, заповедь шестьдесят три.
Свободное дуракаваляние занимало пять часов. Вполне достаточно, чтобы насладиться 'счастливым детством'. Никакого счастливого детства у детей не было! Мальчишки и девчонки не любили разлеживаться на пляжах и попусту тратить время. Если на море, так устраивать соревнования по плаванию, или заняться подводной охотой - полезно для кухни, да и самими весело на костре поджарить свежей рыбки. Если дети уходили по лесу и горам гулять - не было над ними никакого присмотра - сами себе лопухи и балбесы, если травмируются. Вот с этим было жестко. На острове не было ядовитых змей и пауков и прочих жуков. Хищников на острове тоже не водилось.
Года через три, когда жизнь стабилизировалась, Витя серьезно занялся вопросом облагораживания фауны Планеты. Первым делом он закинул на остров всяких мирных и полезных для жизни животных: маленьких антилоп, оленей, диких свинок и прочих млекопитающихся. На бредни Зубрикова: 'Ура будем жить в Зоопарке' он заметил, что у них полмира будет зоопарком, там, на местах и проследят, чтобы редкие звери какого-нибудь Мозамбика не загнулись в Красную книгу. А это так - для веселья, охоты, и прочего природного баланса, посмотрим, если что можно и проредить поголовье всяких лисичек и зайчиков. С крупными хищниками ребята не стали связываться, а вот зайчиков запустили, надеясь на то, что они быстро расплодятся, и тогда у спартанцев будет на кого поохотиться. Лисички были прикольные и мех у них классный, звероферму разводить не стали, но подкармливали лисичек в отдельном месте, рыбы было много. С лисичками было связано забавное: Зубриков обнаружил изъян в своей голове - он не помнил мелодии песни Джимми Хендрикса 'Лисичка'. А вот Витя отлично помнил рифф, и не наигрывал его этому проныре, который всё вертелся вокруг слов, и мог только бормотать свои: 'Факси, леди, фокси-факси. Как же там дальше? Ты маленькая сокрушительница сердец... но как там дальше?' И все над ним посмеивались - Лёшка обожал шатенок, рыженькие девчонки его напрягали, он их боялся, 'лисички' были его уязвимым местом.
Хватало на островах уязвимостей и более серьёзных, чем сомнения и муки болвана Зубрикова. За семь лет жизни на Мадейре и Азорах не было ни одной травмы со смертельным исходом. А вот руки ноги маленькие и взрослеющие пройдохи и шалопайки ломали, с такими травмами Ринат справлялся, была у него практика.
Физкультура занимала четыре часа занятий. И это была серьезная школа. Дети с детства затачивались на войну, на оборону. Легкая атлетика - бегали как страусята, по всему острову Мадейра были проложены дорожки для бега, если не было желания заниматься на Стадионе. Под большой Колизей сначала отвели отличную поляну, которая располагалась между склонами гор, а потом уже и расширяли ее по необходимости. Кое-как нашли согласие в размерах футбольного поля, баскета и волейбольной площадки. Футбол раскрутили сразу - было два мяча. Они прослужили пять лет, но это были такие 'сувенирные' мячи, ими играли только в торжественных случаях. Ребята быстро озаботились изготовлением мячиков местного производства, и что-то сгодное у них вышло - мелкота не жаловалась. Пляжный спорт с мячом был отдельным видом спорта - Зубриков был главным тренером по футболу и всему прочему 'болу', и сразу заявил, что 'В Бразилии, где много-много диких обезьян и немало там всяких-разных Педро, но отличных футболистов там тоже полно. А все почему? Правильно, бедные дети с раннего возраста работают на песке, это своя школа, своя разработка координации, ловкости'. Все признали убедительность доводов Лешки, бразильцы и аргентинцы были игроками известными. Родившийся на Мадейре Криштиану Роналду был не забыт! Чемпионаты по футболу были посвящены его имени, святого Криштиану из него делать не стали - обойдется - но как футболиста его уважали, толковый игрок, даже Павлов знал его фамилию. Витя был на уровне: Пеле, Марадона, Яшин, Дасаев, Бекхэм, Зидан, Роналду, Третьяк, Харламов и прочие хоккеисты.
Почему мало времени было выделено на физкультуру? парни понимали - труд в их условиях будет тяжелой физической нагрузкой. Так и было. Под тщательным присмотром мастеров, а потом и лучших учеников, а потом и подмастерьев дети пахали тяжко, но получали хорошее вознаграждение. Серебреные лабры - 'лабрики' - монетки были мерилом трудовых часов. И там не было особой разницы, где тебя припахали. Ребята долго спорили и грызлись по этому вопросу. Но победили дружба и глупость самоуверенности - рискнем все сделать по Атлантическим меркам. Почетен любой труд, и мера пусть будет одинаковая. Главное - убивать на корню меркантилизм, проявление жадности и тупого накопительства. Заповедь о необходимости денег была: 'Деньги - властям, а Богу - богово'. Но вот копить деньги вообще не приветствовалось. Ибо, сказано было в заповеди девяносто девятой: 'Если у вас есть деньги, не давайте в рост, но дайте... от кого вы не возьмете их'. Парни заценили призыв к благотворительности и всячески пропагандировали лозунг: 'Лучший лабрик - потраченный на подарок'.
Хорошие подростки выросли, крепкие, надежные, пугающие своей естественность и чистотой. В свою команду, в целях более благоприятственных для шпионажа, парни отбирали красавчиков, очень симпатичных детей. Это было необходимо: красивый человек запросто может скрыть красоту маскировкой макияжа, но по необходимости красота может очень выручить. Это нормальное физиологическое следствие человеческого организма - с удовольствием тянуться к симметричному, гармоничному. Красивое лицо - это отличный инструмент, им надо уметь пользоваться. И маленькие 'Штирлицы и Бонды' проходили хорошую школу разведки, контрразведки, шпионажа и диверсий. Не секрет, что уже через четыре года все тайное стало явным - будущих разведчиков вычислили их друзья, обычные легионеры. Но тогда жизнь у братишек стала только напряженней, им было официально позволено проводить подготовку и проведение 'диверсий' против своих братьев и сестер - они получили патент на пакости и шалости - но и наказание было строгим, всякие 'итютю' огребали в полный рост насмешек и трудодней в наказание.
Алый выглядел моложе Ника. У него еще были черты ребенка в лице: темноволосый, губастенький, голубоглазый и с идеальным носом. Просто чудо, что за носом, аккуратный, прямой, модельный нос. И общее выражение лица у него было нейтральное, спокойное, без перекосов в добренького или пакостливого мальчика - стандартный красавчик.
Ник был ярче. Светловолосый, сероглазый, скуластенький, с цепким, смелым взглядом бойца, исследователя, правителя. Лицо у него уже было лишено детской округлости, худощавое, породистое.
Как не смущался Лешка, когда ему приходилось привлекать ребят к 'акциям исполнения', но всегда потом испытывал облегчение от понимания простого факта: да он сопля против сурового характера своих мальчишек. 'Исполнить'... кончить врага - довести его существование до полноты совершенства, помочь умереть воином, или недостойным человеком, если враг таковым оказывался перед лицом смерти. Мальчишки всё принимали просто и наивно. И скоро их воспитатели признали - не надо оскорблять своих воспитанников сюсюканьем, не надо им соответствовать - надо быть рядом. Жизнь ещё покажет свой баланс жестокости и мягкости человечьей.

***

Дождались наши друзья и предсказуемого интереса церкви к мирской суете и новым похабным грешным телодвижениям несчастных грешников. Ой-ой-ой, какие неприятности, новое гнездо порока появилось, надо с ним разобраться, покачали головой попики. И разобрались.
Епископ Парижа, решился навести порядок, и пригласил некоего Луи Артаньяна на беседу, человек с жезлом, исполнитель и смотритель за порядком на церковных землях, был настойчив. Холодно приказал проследовать за ним на остров Сите.
На острове стоял дворец епископа Парижа, там вообще была вотчина попиков. Тьма-тьмущая их жила и работала в Париже: епископ, викарий, архидьяконы, духовные судьи, исполнители, клирики и писари - очень много попиков на маленький остров Сите. Кстати, с духовной властью во Франции случился странный казус, очень удобный Риму с его Папами. В Париже не было архиепископа, то есть главного управляющего по делам церкви в стране. В Париже был просто епископ. А вот шеф всех католиков работал в Бургундии - в Архиепархии Санса. Папы любили власть свою обозначить, меняя епископов и архиепископов, там свои были интриги и манеры управления.
Артаньян, искренне улыбаясь, с радостью пошел со слугой церкви. Недалеко. Стоило им пройти всего метров триста, как на несчастного налетели несколько молодчиков и без разговоров вдарили дубинами по голове. А Луи остался стоять и ничего не делал - а зачем вмешиваться, может этот дядька соблазнил и бросил несчастную девочку, младшую сестренку одного из этих горячих парней. Ведь так не бывает, чтобы ни за что тебе на улице выдали по голове дубинками. Нагрешил - плати! Все честно. Хотел тоже дать пинка мерзкому соблазнителю, но передумал - подмигнул Алому и пошел по своим делам.
Ночью епископа Парижа Жана из Нанта разбудили. И разбудили очень неделикатно, сильно и несколько раз ударив по щекам ладошкой: 'Просыпайся соня! Смерть свою проспишь!'
Епископ еще не проснулся толком, но сообразил, что слышит итальянский язык. 'А почему итальянцы?' - только и успел подумать епископ, как получил новый удар, на этот раз сильный удар кулаком прямо в живот, от которого он непроизвольно опозорился. 'Фу, вонючка! Ты что творишь? Зачем мешаешь Венеции делом заниматься? Не суй свой нос в наши дела! Не твое дело, как мы собираем дукатики с глупых парижан. Крутится себе колесико и пусть крутится. Захочешь проверить свою удачу - добро пожаловать в Мулен Руж. А этих нищих оставь в покое, они и так свое получили. Больно умные, дерзкие и несговорчивые. У Венеции длинные руки, епископ!'
- Я буду жаловаться Папе, - только и смог выдавить из себя Жан.
- Ты еще маме пожалуйся, засранец! Такой большой вырос, а все в постельку какаешь, негодник, как не стыдно, - рассмеялся нахальный итальянец в черной венецианской маске. - Ты глухой? Ты меня не понимаешь?
И еще два удара заставили епископа скрючиться от боли. Но слова мерзкого наемника отчетливо запечатлелись у него в мозгу: 'Еще раз сунешь нос в наши дела - я тебе уши отрежу! Всю оставшуюся жизнь будешь специальную епископскую шапочку себе заказывать, чтобы прятать свой позор и свою глупость и наглость. Не лезь в дела Венеции! Считай свои дукатики, а на чужой хлебок не разевай роток!'

***

Можно было расслабиться от погани Парижа. Устали атланты, все чаще хмурость и суровая холодная ярость мелькала в их глазах, и пугала знакомых беспечных квизеров и разных парижан. На время можно было покинуть Париж. За три недели город уже поднадоел. Особых чудес в нем не было. Сплошные заботы и операции по оздоровлению обстановки. Был у Лешки план, и теперь настало время подкинуть бяку южанам. Чтобы арманьяки и дофин себя не чувствовали в домике, продолжая строить всякие козни и мутить интриги. Чтобы навести баланс после мощного удара по бургиньонам. Чтобы улучшить и усилить положение Франции, точнее говоря 'Иьдефранса', области вокруг Парижа, который сумел и сейчас контролировать некоторые приближенные провинции, которые, по большому счету, вполне могли гнуть пальцы, и вопить о самоопределении и самостоятельности. Шампань - отличная провинция, просто не смогла отстоять свое в войне между Бургундией и Ильдефрансом.
Даже с названием 'Франция' все было непросто. Изначально доминировали галлы, с ними еще Цезарь зарубался. Потом пришли франки - захватили власть, и стала Галлия Франкией. А вот потом было реально великое дело: король франков, Карл смог собрать армию и остановить экспансию арабов с юга на Европу. Арабы уже в Пиренеях отлично присели на власть и двинулись на север - но Карл их победил. А вот его внук и стал Карлом Великим, который славно усилил страну и расширил границы. После смерти Великого его страну поделили на три части, и западная стала называться Франция. И копошение в этой Франции никогда не прекращалось, это нормально - если империю разделили на три куска, с какой стати от куска не отделиться 'кусочку', если этот кусочек зубаст, населен единым народом с древних веков, сохранил свой язык, и наладил мощные связи с соседями - и без власти из Парижа прожить можно. В этом и есть нормальная жизнь многонационального государства - совершенствование механизма по принуждению к жизни в союзе и согласии. Успокоился, вообразил себя пупом земли - все, готовься к бунтам, если не марал себя подавлением народных традиций и оригинальностей.
Зубриков был не первый номер в команде. Он знал об этом и ничего не имел против. Попаданцы еще собирали факты, уточняли детали, не спешили с бесцеремонной агрессией для установления новых, им удобных, границ.
Сейчас у Зубрикова опыта было всего ничего - семь лет администрирования на островах Атлантиды и участие в интригах против арабов и англичан. Но на маленькую операцию он получил добро от Совета атлантов: Кости Лещенко, Вити Павлова и Рината Аматова. Сам Алексей Зубриков завсегда был на стороне своих друзей.
Без особого членовредительства и прочего кровопускания южанам намеревались нанести мощный удар по экономике. А точнее - по финансам.
Дело было в том, что в Туре, на юге от Парижа, в исторической области Турень был мощный монетный двор - который печатал деньги. И эти деньги получали широкое распространение - в них было меньше серебра, они были дешевле, их становилось все больше. Парижский франк проигрывал турскому. Лет двести прошло, как французский денье стал стандартной серебряной монетой Западной Европы, а английский серебряный пенни являлся его разновидностью, и ничего в этом не было зазорного. Ведь англичане оставались сильными феодалами во Франции, у английских аристократов во Франции стояли замки, были земли и свой бизнес многовековой, и этот бизнес с материком никто не мог отменить.
Парижский ливр был тяжелее турского, серебра на изготовление монет соответствующих стоимости ливра уходило больше. Турский франк имел все шансы заменить Парижский в перспективе. Что-то такое сообразили парни и дали добро Лёшке на хулиганство - в любом случае, печатание денег стоило упорядочить.
Чеканился франк в городе Туре, в аббатстве Сен-Мартин. Святой Мартин был одним из покровителей Франции, довольно прикольный кекс, начинал свою карьеру как офицер римской армии, а закончил как епископ Тура. Наверное - это самый известный и почитаемый в мире дезертир. Именно на подворье аббатства Святого Мартина процветала славная традиция турского монетопечатания. И Зубриков намеревался положить этому конец. Без соплей и сантиментов - взорвать к чертовой бабушке башню монетного двора, вместе со специалистами и всеми, кто подвернется под руку. Это было жестоко, но Лешка намеревался провести диверсию ночью, чтобы гражданские пострадали по минимуму. А что касается попиков... дорогие мои, вы о чем? Христианство дело такое - мученики приветствуются.
'Пешком до Орлеана километров сто, а там по реке можно по течению двинуть. Мы за пару дней запаримся взрывчатку тащить. Отдохнем на лодочке, посмотрим на замки! Там такие славные замки - цвет их обороны', - уточнял детали Лешка своим ординарцам.
Подростки с радостью ухватились за возможность прогуляться на природу. Одеться монахами и вперед! Монахом работать славно! Идешь никого не трогаешь, если кто норовит совершить невиданное бесчинство - в лоб ему болтом или кинжалом, и все дела! И разговоры короткие: 'Подонкам место в аду, передавай привет Люцику!' Монахом быть очень удобно, и девчонки почти не пристают, и никто почти не пристаёт - вот церковники могут докопаться, но с ними всегда можно поговорить серьёзно, и провести толковую беседу на теологическую тему.
Отослав нескольких слуг на доверии к важным адресатам, Зубриков нацепил маску графа Леонардо ДиКаприо и пошел тревожить ночной покой Катрин Валуа. Отчего не разбудить симпатичную даму эротическим массажиком с дальнейшим развратом и всякими милыми глупостями?

Глава 9. Ей не до сна, она не даст нам уснуть, Вальпургиева ночь. Алексей Зубриков

Вальпургиева ночь, Ночь ведьм, Нюиди сорсьерс была забавным мероприятием.
В никаких ведьм и колдунов Лешка Зубриков конечно же не верил. Сказки все это, годные только для детей. Реально верить в мужиков в полном расцвете сил и с пропеллером на спине, как и в волшебные палочки и обучение волшебству в магических школах - это для психов. Читать про такое, развлекаться - это классно, это здорово. Одни читают детективы, другие про любовь, отчего не быть поклонникам чтения про всякое волшебное. На самом деле - нет никаких ведьм, в этом Лешка был абсолютно убежден.
Лешка так и эдак корячился, и не мог придти к согласию с самим собой. Дело касалось Катрин. С одной стороны девочку можно начать раскачивать на чудотворства - мошенства разные за атлантами не заржавеют! Дело ловкости рук, химия, физика многое можно поставить на производство чудес. Ведь что такое чудо? А просто удивительное, уникальное явление. А если от него еще и резонанс начнется... о, это значит, что работа была проделана отличная, шикарная модель чуда получилась. Эффект плацебо, при котором люди убедят себя в чем угодно - сильная вещь. Главное, что 'святость' усилит власть Катрин, ее популярность. Но! Она подпадет под влияние и надзор попиков! А это минус.
Раскрутить Катрин Валуа в святую было несложно. Задачка примитивная, решить ее было просто. Чего уж проще - сам граф ДиКаприо мог устроить номер чудесного исцеления от смертельных ран. Интрига простейшая, подловить англичанина на порицании поведения 'английской королевы' и вуаля! Подставиться на дуэли - а потом призвать Катеньку, пусть помолится за его исцеление. Главное - ухитриться на глазах многочисленных зрителей получить раны покровавей и поужасней, чтобы все признали: 'Не жилец итальяшка! Плохого защитника выбрала Валуа. Надо ей своих, французских рыцарей, уважать больше'. А потом - чудо из чудес! Граф чуть не умер, потому не воскрес! Но он на это не обижается, как прежде гуляет, пьет, жрет и дурью мается. Готова "святая Валуа", но это серьезный поступок, серьезная интрига - необходимости в такой интриге еще не было. Катя наваливалась на Париж своей красивой грудью постепенно, но мощно. Эксцессы не нужны. Привлекать излишнее внимание Рима не надо. Пока. Пока не разобрались с Италией, не навели там порядок - не надо Валуа заставлять из платья выпрыгивать.
Возвращаясь к вопросу ведьм и прочих шабашей, стоит признать, что Лешка уважал то, что демонстрировало свою мощь постоянно. Природу он уважал. Каким образом святая Вальпурга была связана с первомайскими сутками, Зубриков не знал: умерла в этот день, канонизировали ее в этот день - это ерунда.
Главное было в том, что международный ритуал в эту дату был у всех поголовно народов по всей Европе. С земледелием это было связано, планета показывала барьер, который стоило поминать и уважать, если хочешь с пользой вести хозяйство. Вот и все дела - ритуал был за много веков до Вальпурги, а ведьмовство и шабаши ведьм это потом прилепили к Первомаю попики-католики.
Поучаствовать в солидном Бел-тайне, Лешка был не против. Фоминизм снисходительно относился к язычеству, у всех свои тайны, свои таинства, свои ритуалы.

***

Париж уже был разделен на сложившиеся с течением времени части-районы. В самом широком смысле, было их четыре.
Зубриков оказался в положении хуже, чем у Буриданова осла - тот сдох с голоду, когда не смог выбрать: какую кучу сена съесть первой. Идиот - мог бы сначала одну зажевать, а потом и вторую. Зубрикову такое не светило - надо было выбирать - с каким Двором шаманства ритуалить. А поскольку он намеревался и свою зазнобу затащить на ритуал - это было политическим выбором, все тайное становится явным в свой черед.
Поломав голову, Зубриков решился на довольно простой шаг - замутить ритуал с Жюссаками. А что? И Лувр под боком - не надо будет переться на какой-нибудь далекий холм посреди ночи, к черту на кулички. И прикольно будет.
Мастер подделки документов встретил Артаньяна с пониманием. Беседа была серьезной. Мэтр Форнель не желал привлекать к семье Жюссак внимание. Так и заявил:
- Луи, это лишнее. Если тебе надо - обойдешься без нас. Пойми, Жюссаки неспроста в разных праздниках участвуют. Реноме.
- Ноблесс оближ - положение обязывает, - вздохнул Артаньян. - Понимаю. Жалко! Но мне что посоветуешь?
- А в таком деле советчики не нужны, - усмехнулся Антуан на затруднения молодого человека. - Почитай книги, и можешь устраивать праздник. Только вот с холмом в городе не вздумай устраивать поигрушки. Да и опасно это - слишком нагло будет огонь палить в центре Парижа - это ненормально, не примут люди. Все за город уходят - и ты ступай.
- Вот это добрый совет, от умного человека, - даже подскочил с места Лешка. - Я с дури надумал прямо в городе устроить ритуал.
- Не надо такого в Париже - хлопотно, и устроить трудно, и потом забот не разгребешь, - сразу отговорил Луи от такой глупости старый гран-уба, который повидал на своем веку зазнавшихся дурачков, которые плохо кончили по причине такого вот зазнайства.
Зубрикову оставалось только принять правила игры и начать более тщательную подготовку. Понеслись гонцы по сторонам Парижа!
С Форнелем случилась неувязка у Лешки. Человек умнейший, потрясающей порядочности, он наотрез отказался принять в перспективе пост канцлера Франции! Узнав об основной доктрине внешней политики атлантов, старик принял ее спокойно и с радостью. Хотите разделять и властвовать, наследники Рима? Прекрасно, крест святого Фомы вам в руки. А он - потомственный Форнель, и он вернется в Лангедок, которому до Парижа нет никакого дела. Там ближе Арагон, Кастилия и итальянцы. Дружить семьями - пожалуйста. А пахать на Валуа он не намерен, он Форнель. 'Фаринелли тебе не родственники случаем?' - только и оставалось грустно улыбнуться Лешке. Но потом он успокоился - нельзя ворам и бандитам много воли давать, нагнут Катеньку, поставят в интересную позицию, и поимеют долго и упорно. Не нужно такого. А нагрянуть потом в Париж, чтобы вершить возмездие, карая правых и левых - а толку? Честь порушена, конфуз состоялся.

***

Чем больше Лешка читал и сам выслушивал сплетен и рассказов о местных традициях Белтайна, тем больше он смущался, а в итоге понял, что его дурят!
Дурят самым бесстыдным образом. И очень скоро он сообразил, что парижане попались в ловушку, сами себя лишили бонусов. Ведь в основе ритуала было обращение к высшим силам, чтобы плодородие поддерживать. А парижанам нафига плодородие? С ростом населения все просто отлично - французские короли уже много веков поддерживали политику 'сманивания людей в столицу'. С численностью все было очень хорошо. Только Константинополь мог составить конкуренцию Парижу - тысяч двести там точно жило народу, по прикидке Павлова. За сто тысяч перебрались Флоренция, Венеция, Кордова. Это были города гиганты - в среднем двадцать-тридцать тысяч было нормой для столицы королевства или народа.
Чума хорошо порезвилась именно в городах - плотность проживания, концентрация человечков выше, и это стало причиной опустошения городов. Но все равно - бить в колокол и паниковать парижане не намеревались - пусть все течет, как течет. Подурить, пошалить, потанцульки устроить и конкурс 'мисс Париж нашего квартала'- это запросто. Парижане в первое воскресенье мая наряжались нарядней, и весь день шлялись по гостям с зелеными веточками в руках или приколотыми к платью. Женихи женихались - преподносили к порогу возлюбленной веник из свежих, зеленеющих веток. В случае согласия этот веник становился важной частью домашнего алтаря новой семьи, никогда его не употребляли по назначению, только в случае страшного скандала можно было им отхлестать супруга или супружницу по наглой виноватой морде.
Зубриков рассмеялся - да, Париж точно не столица скотоводов и земледельцев, но зря они так. Есть бог, нет бога - это вторично. Попользоваться идеей божественного участия к человеку - вот это важно. Консолидироваться, усилиться, самоопределиться, особенность свою показать - вот это знатные и полезные фишечки.
Ничего, маэстро Зубриков спешит на помощь! Мы вам устроим ритуал плодородия в первомайскую ночь. Терять такой шанс! Ночь с субботы на воскресенье, да чтобы выпала на первое мая... Лешка пожалел о том, что никакой он не математик, а интересно, как часто бывают такие совпадения в календаре. Это же сам Космос дает знак - ты избранный, Алекс Зубриков, да пребудет с тобой Сила, ложки не существует, мой мальчик! Именно в этот момент. Именно в этот, и ни в какой другой, родилась в Париже та особенность, которая стала непременной частью Первомайских праздников: смелые, отчаянные молодые мужчины и юноши украшали лицо шестью полосками, по три на каждую сторону лица - и становились похожи на котов и котиков. Просто Зубриков вспомнил про Наруто!
Была у него приманка для простодушных 'ведьмочек' - не давали они проходу Артаньяну. Он их здорово подставил. Вынес мозг и груди осушил - будь он проклят гадкий горец! Шипели в его сторону, где бы он ни был, парижские гран-ма и их ближайшие подруги. Такого удара секс-эпила они не получали никогда. В голове не укладывалась сама идея, что женщину мужик соблазняет раздеванием. Да причем тут раздевание! В ушах звучала странная музыка, волнующая кровь, возбуждающая похоть, доводящая до ненормальности, мелодия не выходила из головы - проклятый Луи ловкач! А его движения! Перед глазами они струились в танце, из памяти не выходили, и воспоминания были жуткими - просто ниже пояса наглым образом били эти воспоминания, мешая заниматься делом - будь проклят похотливый козлина Артаньян! А Луи Артаньян словно смеялся над ними - он исчез из Парижа! Так и сказал знакомым нищим: 'Я там с мамочками немного не туда попал. Я в катакомбы с парнями - недельку отсижусь, а то порвут на бантики'. И пропал. Искать квизера в катакомбах Парижа... можно, но такого ловкача как Артаньян - не нужно. Проще пойти на берег Сены, сунуть руку в воду и сразу там найдется на дне лежащий сундучок. Небольшой такой сундучок, но очень тяжелый, потому что с золотом - вот проще это золото уплатить в награду тому, кто в катакомбах разыщет Артаньяна, и доставит перед глазами мамочек Дворов чудес. Очень он им нужен!
За неделю дамочки-бабочки остыли, но претензии никуда не делись.

***

Учи своему 'стри', паршивец, пока не оторвали тебе самое дорогое, что между ног болтается на букву 'п' называется. Пенисом Лешка дорожил. Тут никакое бессмертие, никакую регенерацию проверять было неохота. Ребята еще не сталкивались с потерей конечностей! Один раз Костя себе чуть палец на ноге не отрубил, это еще когда было, в первый год их попадания - лесорубы из них тогда были те еще, вот и как-то так скользнул топор по дереву да по ноге, да как-то по ступне. Кость он там перерубил в пальце! Но палец не отрезало, на половинке кожи он крепился. Ему тогда все четко перебинтовали и через трое суток палец прирос! Не болел и гнулся! На пальцах рук парни побоялись испытывать свою регенерацию, полученную в результате 'космического облучения мировой энергией Переноса' - так придурок Зубриков объяснял их феномен. Остальная троица посмеивалась: это же Зубрилка, гнать пургу он может на любую тему.
Зубриков мог! Бабочкам и кошечкам он прогнал пургу на тему стриптиза славную. Главное в умении раздеться, и подготовки к операции - костюм надо специальный, мастерство надо проявить, выдумку, понимать надо! Полосочки надо маленькие вмонтировать в костюм - сняла полосочку-ленточку - обнажила узенькую полоску тела для совращения и возбуждения клиента. И никаких 'бондов' - банданы это из другой оперы. Тут специальные полосочки нужны, они и не полосочки могут быть - не важно - 'стриптизики' и все тут.
Порукодельничать с безделья женщины всегда любили. Для себя родимой, как не приложить старания и мастерства - с детства девочки умели: и ниточки вертеть, и иголкой шуровать, и вышивки протыкать, и бусики пришивать. И начался во Дворах чудес дурдом! Сначала квизеры опять взъелись на выдумщика Артаньяна - совсем бабам голову запудрил - никакого от них покоя, вынь да положи им новые бусики и прочие блестящие безделушки. Но потом последовал неадекватный ответ женского пола! И мужики сначала очумели, потом возбудились, а потом дружно признали - Артаньян - голова! Бабочки и кошечки приступили к тренировкам стриптиза, и объектами соблазнения выступили мужчины их Двора. И это было забавное зрелище. Девочки соорудили себе стрип-залы для тренировок - ничего смешного в этом не было, им были необходимы места, где в землю были врыты, крепко-накрепко укреплены шесты. Это они осознали, шест имитировал пенис: 'Ха-ха - попались мужуки, ваши пенисы в наших руках, вот мы вам покажем!' И девочки показывали. Понемножку, не спеша, кусочек за кусочком. И скоро молва пошла гулять по Парижу - у мерзопакостных нищебродов новая забава! Какие подлые зловредства, какие жадные коварства! Там такое они творят - это надо видеть...
Но Луи Артаньян уже провел с мамочками беседу на ту же тему, что и с главарями. Тогда объяснил им важность вопроса монополии на развлечение - патент это вам не шутки! Никакого баловства - это коммерция - это путь добродетели, святая Фаина поддерживает с небес! Труд на радость самому себе и на радость другому, лишь бы не жмотил серебра - это богоугодное дело! Выманить у тупого парижанина его денежки в котел квизеров - это богоугодное дело! Квизеры-нищие, дети Дворов чудес на деньги не молятся - знают им цену, но превыше всего ценят свою свободу.
Операция 'Ша Нуар' - 'Черный кот' шла по плану. И никаких выламываний! Никаких 'черных кошек', там и до 'горбатых' недалеко! Символ, вывеска заведения - дно от бочки, зачерненное сажей котла. Какого котла? Рано вам знать об этом! Специального котла! Артаньян проведет в первомайскую ночь один старинный обряд, а какой - вам знать нельзя - не женское дело, хотя... там посмотрим ближе к ночи. На черном круге дна бочки только шесть полосок! Шесть и ни одной больше, по три с каждой стороны. Да, это как усики котика. Все любят котиков! Главное, мужики будут симпатию испытывать, потянутся, в голове всякие мысли будут: 'Хе-хе, и тут мы верховодим! Коты, а не кошки всех главней' - пусть себе воображают, лишь бы денежки не жадили милым и умелым 'стриптишам', да, не бабочка, а кошка с маленькими полосками - почему не бабочка? Бабочка коварна, она это одно. А кошечка с коготками, она - другое, она не просто морду нахалу поцарапает, она и яйца отрезать может - мужчины семей об этом прекрасно знали.
Женщины прониклись, женщины купились и готовились к открытию первого в мире заведения со стриптизом, под названием 'Черный кот'. 'Работайте на бренд, работайте на лейбл, девочки, и они потрудится на ваших дочерей!' Девочки твердо поняли и поддержали затею Артаньяна. Их жизнь научила, знали они, что такое держать уровень, марку - лябель это дело солидное, сразу тупую шлюху с дырой в башке и между ног отличает от подлинной ночной бабочки высокого полета.
И мамочки вились вокруг Артаньяна и капали ему на мозги, пытаясь вызнать, что за процедуру он задумал на Ведьмину ночь. Что это такое о себе вообразил, козлик шаловливый, котик облезлый, надо ему усики повыдергивать, жаль, что этот мерзкий Луи совсем не опускает усики, бреется как поганый итальяшка, а усики очень даже приятные бывают, такие щекотунчики встречаются, что просто умора и дрожь по телу.

***

И пришла ночь. Славная ночь на первое мая. И Лешка был готов. И пригласил на встречу дюжину свободных женщин Парижа. И каждая могла прибыть со своим мужчиной - Луи серьезно советовал - не будите лихо, девочки, прихватите своего мужчинку, там лишних не будет. Впрочем, по согласию. можете лямур детруа крутить - тройничок дело забавное, очень полезное, он не против. Да, он не против тройничков, им это было известно.
С местом он определился не сразу, но нашел удобное и подходящее место - холм в окрестности Парижа, недалеко от ворот Сент-Оноре. Отсыпал серебра главам трех фобуров - коммунам плантаторов и животноводов, которые жили на поставках продовольствия в город - кормильцы жили по укладам старым, сильным, верным. Зубриков душой отдохнул со стариками и старейшинами. Вот кто знал и помнил, и соблюдал традиции - и кровь скота лилась щедро в жертву древним богам на ритуалах землепашцев и скотоводов. Вот кто понимал молодого парижанина. Они даже деньги сначала не хотели брать! Хотели обдурить малолетку! Не на того напали - Артаньян сплюнул в ладонь, сжал ее в кулак и пригрозил хитрецам: 'Бороды вырву и последние зубы повышибаю!' Нашли дурака - товаром им заплатить! Вещь на вещь не меняют в таком случае! Только посредничество денег - только чистое серебро - металл Луны - Бригита хорошая девочка, богиня огня и очага, в такую ночь уважить просто необходимо древнюю. Да, он понимает, что февраль давно прошел, но все будет чисто - Гранн свое получит, и супруга его не будет обделена - он все понимает. Но и они должны принять - не все сразу - у него эта ночь связана с особыми делами, там свои заморочки, женщины они такие женщины. Но он им кровушку пустит непременно, у него все по старинным обрядам, у него не забалуешь!
Старики поняли, усмехнулись в седые бороды и признали - непростой мальчик, хорошая кровь. На предложение не погнушаться и капнуть капельку в вены рода, Лешка весело рассмеялся и сказал одно: 'Да запросто, у нас не сотрутся! Мои мальчики тоже славных кровей дети'.
От помощи в подготовке места к ритуалу парижанин отказался. Хотя трех старух допустил по мелочи оказать помощь - чтобы по сторонам поглядывали и всяких балбесов гнали прочь, напоминая старое: 'Любопытство не порок, но порча'.

***

И разжег костер молодой шаман. Разжег по древнему обычаю, крутил деревянное колесо, пока не пошел дымок, и не затлело пламя, бережно раздутое и поднесенное к пище большого костра. Старухи знали - каждую ветку в этот костер своими руками отобрал молодой друид с юга.
И разжег от пламени большого костра два малых костра молодой шаман, чтобы прошли меж огня верные. Прошли прямо к костру, над которым еще не было котла, но старухи знали... будет сильное обращение в эту ночь, давно они так не забавились, и усмехались три старухи - чуяли приближение силы, им тоже перепадет - продлит жизнь, придаст сил.
Прямо за костром стоял столб. Молодой шаман выбрал хорошее дерево, прямую, молодую сосну, и не валил древо на землю - нельзя! Знал шаман толк в обрядах древних. Сначала ровно обрубил сучья и ветви до самой верхушки и оставил только маковку древа, зеленую вершину, которая скромно украшала ствол. Потом друид тщательно очистил ствол от коры, от самой верхушки до корней - начал с вершины и спустился на землю - только так! Ведал древние знаки молодой шаман. Только потом было срублено древо, заранее кожаными ремнями ограниченное - не могло оно упасть - ничто не могло помешать делу друида. И улыбались старые ведьмы, понимающе кивали головой, вспоминали молодость и своих шальных любовников, которые знали толк в стариковских обрядах.
И с помощью двух помощников своих принес древо друид и поместил в приготовленное место. Заранее вырыл аккуратную ямку в земле молодой шаман - все предусмотрел, все сделал по уму. И украсил зеленую верхушку столба лентами яркими и про череп бродячего пса не забыл, и убил он пса камнем, который метко запустил рукой своей. И первый раз Смерть улыбнулась и в предвкушении обратила свой взор на забавного человечка, который был ей мил с недавних пор, хорошо почтил ее в этом году этот неугомонный человечек.
И не успели парижанки ничего сообразить, как из темноты привели человека и прислонили спиной к стволу, а руки его крепко связали сзади. И освободили рот человеку, который принялся возмущенно кричать и взывать о разном... бесполезные слова, пустые слова - предсмертный писк крысы, заблаговременно отловленной молодым шаманом.
А потом Артаньян, посверкивая белками глаз на лице, исчерненном сажей, которое украшали белые полоски усов, принес котел и водрузил его над пламенем большого костра. И что-то нехорошо сделалось парижанкам и парижанам - это было совсем невесело, совсем не шуточно, это было серьезно. А три старухи завели дозволенные песни - уважил местный народ молодой шаман, не был он жаден до высшей силы. Только в одном не уступил он местным - мелодию свою назначил - и признали старые, сведущ в поэзии и творчестве молодой друид, достойный поклонник Бри - три ноты его мелодии пронзали разум, величественно, мощно, грозно и строго вели к песнопению слов старых, легко следующих по пути этой мелодии.
И два юных помощника друида оставили его, приступив к своему деянию: один вел главную партию, сжимая простой мешок из кожи с трубой. И негромко, низко гудела в ночи мелодия. И словно пламя костра скоро вилась вокруг строгой мелодии ее подруга - более смелая, которая словно не могла просто идти по пути, а все норовила танцевать, извивалась змейкой по краям, вскидывалась вверх и стелилась по самому низу пути. Это второй помощник на флейте вел пронзительную мелодию, которая совсем не мешала петь трем старухам их старые песни, посвященные этой ночи.
Не успели парижане насладиться чарующей красотой музыки, как Артаньян подошел к начинающему уже хрипеть от бесконечного крика человеку, и ударил его в грудь! И смолк несчастный. Задохнулся на время. И не успел он набраться сил, чтобы оказать достойное сопротивление насильнику. Молодой шаман сделал несколько шагов, взмахнул ножом и освободил руки жертвы. Освободил только для того, чтобы крепко схватить его за волосы - и потащить слабо сопротивляющееся тело к котлу. И парижане замерли в шоке.
Луи Артаньян резким взмахом своего ножа, который уже был известен все Дворам чудес Парижа - сталью крепкой, формой необычной - перерезал горло жертве.
И словно отворил над котлом сосуд. Живой сосуд. Из которого хлынула кровь в котел. И над мраком ночи, которому не давали уснуть огни трех костров, над мелодией и старыми словами старого народа громко прозвучало обращение молодого шамана:
'Это я даю Тебе, о Бригита, храни моих дочерей. Это - я даю Тебе Гран, храни моих овец. Это - Тебе, о кошка, храни моих котят. Это - тебе, хохлатая ворона - храни моих ребят. Это - Тебе, о орел, храни меня и мой род вечно и во веки веков'.
Еще четыре удара нанес друид по телу жертвы. Ударил прямо в сердце, вспорол живот, вспорол вену руки и вспорол ногу жертвы. Кровь текла на землю, шипела в углях костра, на жар которого совсем не обращал внимания молодой шаман. Кровь хлестала в котел, текла струей, ведь жрец и руку и ногу жертвы ловко простер над котлом, давая стечь крови.
И улыбались старые Боги.
Оттолкнув ненужное больше тело в сторону, весь в крови, Артаньян сделал несколько шагов вперед, минуя большой костер с котлом, наполненным кровью, прямо навстречу отшатнувшимся парижанам, но он прошел мимо них, к ним за спину. Молодой шаман подошел к границе между светом и темнотой. Упал на траву, и покатился по траве посолонь - по часовой стрелке - вокруг этого места. И кровь жертвы пятнала землю, оставалась на траве, и громче запели три ведьмы, ободряя молодого друида, понимающего матерей, и прежде всего отдающего уважение и почтение Матушке-земле.
Катился по траве молодой шаман, два круга он сделал. И следили за ним парижане, и было им не до смеха, и в нос уже ударил странный запах - и самое страшное было в том, что женщинам был хорошо знаком этот запах. Готовить кровавые супы не было редкостью, но это было блюдо страшное, и застыли в страхе парижанки, мутилось в голове, но сознание оставалось чистым, воспаленным от увиденного, услышанного, непонятного, но сильного, даже ужасающего своей древней силой.
И когда закончил свои ритуалы, он шагнул от востока. Шагал меж пламени костров молодой шаман, совсем не обращая внимания на людей, которые беспечно прошли там ранее, но сейчас потихоньку сбились в кучку.
А Луи прошел мимо них, мимо котла, мимо столба и ушел на запад. И все вдруг услышали его голос. Звонкий, дерзкий, нахальный и бодрый: 'Я не забыл о Тебе, о Морриган, это - я даю тебе, красавица, и мне ничего не надо взамен! Ты слышало мое слово, древняя'.
И покатился противосолонь, против часовой стрелки, молодой шаман. А все местные замерли от ужаса. Имя древней богини знали, помнили, даже три старухи смолкли, оставив песню недопетой. Молодой друид ведал свое право, но был смел, слишком дерзок... но улыбнулись в ночь старые ведьмы - его выбор, не их слова - им достаточно того, что уже переполняло старые тела энергией. Как в молодости, на краткое время, словно отворилось былое ясное зрение, и уши открылись звукам ночи и леса, и пламени костров, и ночного ветра. И сердца гнали кровь по телам бешеным стуком. И трепетали ноздри у старух - быть сегодня забаве дикой, редкой.
Вот закончил свой круг Артаньян, встал и шагнул к столбу, к свету костра. И увидел он глаза парижан. И улыбнулся им задорной улыбкой и весело воскликнул: 'Возрадуйтесь верные! Пришло наше время! Смелее, свободные люди Парижа! Идите ко мне и не бойтесь ничего. Это добрая жертва. Свобода не ведает страха! А мы - свободны!'
И Луи Артаньян снова достал свой нож и сделал себе маленький надрез на руке, и кинул несколько капелек своей крови в котел, над которым уже парило к ночному небу. И сначала никто не решался, но вдруг гран-ма Двора чудес Жюссак, Аннюи Жюссак громко рассмеялась и сказала чуть хрипловатым голосом: 'Что же ты творишь, Луи!' - но смело подошла к нему и протянула руку. Но он отрицательно покачал головой и пояснил: 'Нет, красавица. Это тайное наше, и место есть тайное, незаметное, и не нарушит красу тела. Подними левую руку к небу, ведьма, а может и не ведьма, но тоже подними'. И блондинка покорно подняла руку, а Луи сделал маленький укол ей под мышкой, совсем маленький, только чтобы чуть смочить острие клинка кровью парижанки. Стряхнув лезвием над котлом, он шлепнул парижанку по заднице, направляя к столбу. 'Иди, Аннюи, заводи хоровод вокруг майского древа - пришло время радости!'
И выдохнули с облегчением парижане и стали улыбаться, и на миг все забыли о жертвоприношении, свидетелями которого они стали, ведь знакомое! Всем приятное, известное и знакомое время пришло: пей, гуляй, веселись, скачи с близким человеком в танце, и распевай веселую песенку - это все любили и ценили. И три старухи, странно изменившимися голосами, словно помолодели они в ночи, дружно завели всем известную веселую песню 'Я по воду шла'.
И скоро все кружили хоровод, передавая из рук в руки мех с вином. И пели песни, подпевая трем старухам. Но вот разорвал круг Луи и повел всех за собой на северную сторону поляны. И встали с земли три старухи, и глаза их блестели. И они оставили песню, и покусывали губы - пустые губы, вновь наполнившиеся кровью, словно чудесным образом прибывшей в старые тела, горячим пламенем пожираемые изнутри, забытым огнем страсти. Молодой друид знал толк в месте для хорошей случки, не случайно он ушел на север, совсем не случайно. И три старухи, пригнувшись к земле, скользнули в ту сторону, где уже звучали возгласы начинающейся оргии.
И скоро уже ничто не могло остановить этих людей. Опьяненные участием в прошедшем, одурманенные вином коварного атланта, парижане буйствовали и безумствовали в темноте теплой Вальпургиевой ночи.
А древние Боги улыбались довольные. И Париж ждало славное будущее.

Глава 10. Говорят, не повезёт, если черный кот дорогу перейдёт. А пока наоборот. Михаил Танич

'Черный кот' открылся через неделю после Вальпургиевой ночи. Это мероприятие ударило странной отдачей по Лешке. Катрин ушла в себя. У нее случился кризис веры. Она странная была верующая, набожная, верующая, но не доверяющая церковникам. И тут такие фокусы - Валуа всерьез решила, что она согрешила - вступила в ковен Парижских ведьм. Хоть никакого ковена и в помине не было! Были всякие сборища мстительных и активных дамочек - так такие кружки по интересам всегда и везде устраивались, во всех приличных городах и обществах. Чего сразу ковен? Чего сразу ведьма? Она же не умеет колдовать, и не научилась ничему... ну, только если паре новых трюков в сексуальном плане. Но на такое заявление графа Леонара Валуа ответила мрачным тоном: 'Это только означает, что я стою в начале грешного пути. И теперь от меня ждут, чтобы я и дальше отвернулась от Господа'. 'Кто ждет, моя королева? Я вот жду только милостей и участия в судьбе скромного меня', - состроил умильную мордашку Зубриков, но Валуа такими фокусами уже было не провести. Она улыбнулась и поманила его. Когда граф приблизил к ней свое лицо, Катрин крепко схватила его за нос, и прошипела зло: 'Ты мне еще ответишь за ту ночь, ДиКаприо!' И Лешка понял, что надо форсировать события в гонке за короной Франции. Если на Катрин не свалить гору обязанностей и забот - она может здорово жизнь испортить. Что за женщина! Ураган! 'Катрина'! Зубриков понял, что со своими поигрушками в 'принца Парижа' немного забросил работу по интронизации Валуа, точнее - не форсировал события. Но теперь, после пары-тройки акций, можно было и начинать более активный этап борьбы. И без участия Катрин в нем не обойтись. Пора девочке заявить вслух о своих претензиях, о своем положении - она дочь короля, вдова короля, мать короля - расклад недурен... можно играть. Тем более ловкость рук, и наглое шулерство на их стороне. Да и бесцеремонные правила интриги ему и ребятам не впервой исполнять - за ударом болта, за капелькой яда не заржавеет, атланты люди не жадные, хотя и бережливые.
Парижане издавна мнили о себе чересчур. Однажды, в 886 году граф Парижский дворянин Эд Капет организовал оборону Парижа против викингов и завоевал такой авторитет, что с соратниками низложил короля франков Карла Толстого, который в осажденный город и носа не казал, откупаясь от норманнов деньгами. Парижанам это не понравилось, и Капет стал родоначальником новой династии - Капетингов. Если аккуратно взбаламутить народ, он превращался в грозного зверя, который никому не позволял лишать себя любимых игрушек. А про потешные танцульки парижских шлюх молва уже достаточно разлетелась. Носа казать на Дворы чудес не многие отваживались, а вот заглянуть почти в центр города, в заведение, хоть и не совсем приличное, но достаточно солидное, чтобы в него заглядывали и дворяне города - это казалось забавным, будоражащим кровь приключением.
Уже на открытие в Париже нового заведения повалил народ.
И первые посетители не остались разочарованными. Большая зала, превосходила размерами приемные королевские залы многих замков! И в этом не было ничего удивительного. Замок крепок стенами, а значит толщина стен рулит. Башня Лувра была хороша - диаметр у основания составлял пятнадцать метров, высота - тридцать один метр, а толщина стен - четыре метра. С возвышением толщина стен уменьшалась, но в меру. Королевский приемный, тронный зал был всего десяти метров в диаметре. Гостиные в многокомнатных многоэтажках были побольше площадью. А вот дома в Париже были крепки не столько стенами, сколько людьми, их охраняющими. Просторней были, если позволяли траты на постройку дома. "Черный кот" стоил трат на его улучшения и обстановку. В зале стояли аккуратные, небольшие, но крепко прибитые к полу столики и стулья. Это было нечто новенькое. Артаньян пояснил просто - чтоб не было желания швыряться мебелью - нам проблемы ни к чему. На заднем дворе можно устроить закуток, чтобы все было чинно! Наймем монашка из нищенствующих, чтобы, прямо не отходя от места, мог грехи отпускать тем, которые совсем бояться согрешить. А что? Согрешил - быстро покаялся и свободен - почти не считается! А главное - закуток будет дуэльным! Там будем разрешать клиентам споры смертью кончать. И монашек рядом - чего тянуть кота за хвост. Покаялся, порубился на мечах и 'Привет, святой Денис, дела просто зашибись, я подрался на мечах, вот и голова в руках'. А монашек может отказываться от денег - мы за него возьмем плату, деньги эти обязательно в церковь сдавать надо. Нам лишние проблемы с Сите не нужны.
Стоило гостю присесть за столик, к нему быстро подходила одна из служанок. Но что это были за служанки - таких парижане еще не видели! Были они все одеты одинаково: в скромные, аккуратные, довольно плотно облегающие тела платья черного цвета, на груди не было привычного для шлюх декольте, наоборот, груди прикрывал грудной платок белого цвета, но юбка была с потешным мохнатым черным хвостиком, и на головах служанок чепчики были очень забавными с искусно выполненными кошачьими ушками. На кончике носика у каждой из служанок было черное пятнышко, а щечки украшали аккуратные черные полоски усиков. Скоро все завсегдатаи узнали, что служанки никаких вольностей себе не позволяют, и к ним лучше не приставать, не распускать слишком вольно свои руки. К негоднику подходил человек с глазами убийцы и спокойно предупреждал о недопустимости подобного рода неприличных действий по отношению к обслуге в этом заведении. 'Здесь тебе не кабак, а культурное место, господин хороший'.
Культура точно стала изюминкой 'Черного кота'. Такого парижане еще никогда в жизни не видели и не слышали. В заведении было не принято распевать песни за своим столом, только если у тебя хватало совести и смелости присоединиться и подпевать артистам. А музыканты и певцы 'Черного кота' играли музыку новую и песни распевали такие, от которых у парижан ум за разум заходил.
Впрочем, начиналось представление с шуток в сторону самых неугодных на тот момент времени противников парижан. Шутки были достаточно грязными, вроде: 'Сегодня под мостом поймали англичанина с хвостом! Хвост большой, а писик ма-а-аленький - все он такие, сопливцы гаденькие'. Очень скоро традицией стало начинать представление с монолога шутника одетого в костюм рыжего кота, который и проходился своим грязным языком по самым свежетрепещущим темам, сдабривая свои новости из разных уголков Парижа смачными похабными деталями и шутками, обильно поливая особо неугодных грязью. Стоит ли говорить, что Зубриков дал всем гран-уба, главарям писарей всех Дворов отбирать самые горячие новости, тщательно выпячивать сторону удобную для нищих и всего города, и не жалеть, не жалеть материала! Подслушивай, разнюхивай, мало ли что сгодится в деле укрепления влияния Дворов чудес. Учить этому почтенных мэтров не надо было - занимались они выслеживанием, все шпионили друг против друга. И не прекратили шпионить - школа должна развиваться, жить и практиковаться. Очень скоро в 'Черном коте' вообще произошло четкое разделение по цветам шутников - все они выступали в стилизованном под котика наряде: с полосками усиков на лице, с хвостами, пришитыми к заднице. Но, допустим, черный кот не развлекал народ совсем, он только провозглашал названия новых развлечений - он был совсем как мажордом, совершенно черный кот. В черном наряде с белыми грудками и белыми перчатками до локтей ходили служанки. А вот коты были разные: рыжий-полосатый лохматый весельчак Шарль, с повязкой на одном глазу, мявкал новости за политику, а вот грустный белый котик Пьер потешал народ байками о тупых влюбленных парочках, которые ну никак не могли нормально перепихнуться - вечно им препоны корячились со всех сторон, обламывая честные стояк и течку. Были еще серый котик умник Дени, который потешался над тупыми торгашами и мастеровыми, что не могли нормально вести дела, как заведено в славном городе Париже. За порванным ушком котика крепилось перо писца, и сам он весь был в чернильных пятнах и пометинах. Вскоре на улицы Парижа выплеснулась и мода на новый головной убор, названный просто: шюдрон - котелок. Шапка была аккуратная, с круглым верхом, но невысокая, с небольшими полями. Во всем надо меру знать. По бургундским задавакам, которые мнили себя самыми изысканными и сведущими в искусстве наряжаться людьми, уже давно наносились удары со стороны нового центра европейской моды. Модельный дом 'Шанель дю Пари' не стеснялся намекать на природу своих новинок - 'Кошачья мода из Парижа' ясно, откуда ветер дует. Но такие уж они были эти парижане, поголовно - 'нелли' - бестолочи и задаваки. Они немного завидовали нравам, царящим на Дворах чудес, и скоро по городу зацвели ростки фрондерства. Одеть хотя бы что-нибудь от 'Кошачьего стиля' означало показать себя человеком, претендующим на вольность, свободу и дерзость. Котелки стали непременным атрибутом завзятых задир и дуэлянтов.
С невысокого помоста 'Ша нуар' на улицы Парижа шагнули новые мелодии и песни. Мелодии эти были странные в своей простоте, они были не так уж и просты для исполнения. Еще бы, посмеивался хитрован Зубриков - блюз давать это вам не рок-н-ролл балалаить. Если затакт не ловишь, не будет толку, про драйв и свинг, и прочие синкопы вообще умолчим - до джаза Парижу еще расти и расти. Но культ святой Фаины уже зарождался. Артаньян не очень торопился, ему была нужна народная святая, а не кукла от попиков, по указке из Рима, творящая чудеса. Он просто сказал, что была такая женщина, очень добрая и добродетельная, покровительствовала бродяжкам, лишенным родного дома и прочим бездомным. Она вообще была не святая - мало ли кого молва не ославит. Однажды, после смерти мужа, продала свое скромное поместье Ранев, и ушла в Париж. Но что-то Луи Артаньян о ней сведений тут не нашел, наверное, сгинула в дороге от злых людей. Но Луи упорно продолжал соблазнять парижан песнями о святой Фаине, и в этих песнях она была вся из себя такая хорошая и добрая, что устоять никто не мог - мурлыкал песенки.
А в 'Черном коте' со дня открытия пользовалась бешеной популярностью песня горбуна о красавице Бель. Когда черный кот объявил о начале истории о любви горбуна и красавицы, посетители сначала не придали этому особого значения: очередная простая похабщина. Наверняка очередное подражание менестрелям, любят они такие темы. И все оказалось так, да не так. В первый раз им только показали, как некий горбун жаловался на то, что его никогда не полюбит красавица Бель. Довольно сообразительный горбун, кто же полюбит такого уродца. Но потом он спел песню, и все остолбенели. Зубриков сидел за столом в компании ординарцев, изображал из себя графа ДиКаприо, ему было на самом деле интересна реакция народа. С певцом, исполняющим роль горбуна, они репетировали в катакомбах. Артаньян ему на полном серьезе обещал глотку перерезать, если до начала представления хоть нота песни станет известна в Париже: 'И после смерти ты не обретешь покой! И там тебя достану, мой родной', - пригрозил он Франсуа, парню с голосом сильным, и музыкальным слухом отличным, певцом от рождения, но ужасным бабником и греховодником-сластолюбцем, такие в певчих не задерживались, наоборот быстро нарывались на гнев попиков: 'Такой талант, да не на службе? Взять его греховодника и в келью, под замок, посидит там, в тишине, на хлебе и воде, подумает о своем поведении'. Франсуа осознал, но Луи он и без угроз в рот заглядывал - Артаньян ему прямо и честно сказал, что ждет Франсуа Жюссака слава великая, если он будет слушаться. А песен у Артаньяна много. И песен дивных, не чета этим завываниям бургундским.
И песня про красавицу Бель не разочаровала ожиданий Зубрикова. Париж был в шоке. В день открытия 'Ша нуар' Франсуа чуть не сорвал голос, песню он исполнял неоднократно. И плакали люди взрослые, мужчины храбрые и мужчины деловые, никто не скрывал слез - очень уж пронзительная песня была, за душу трогала.
А потом на подиум вышли стриптишы - и было явление Соблазна народу. Они выходили по одной, в странных своих платьях, заточенных для исполнения номера на раздевание, у них были звонкие и сильные голоса и девочки нагло и дерзко пели слова песни, которая сначала вызвала возмущение, но потом мужчины забыли о нем - зрелище перед их глазами заставило гульфики рваться от напряжения промеж ног. А кошечки Дворов чудес Парижа продолжали соблазнительно, но с достоинством голосить:
'Мы появляемся с деньгами,
В поясах с подвязками.
Мы свободные женщины.
Некоторые принимают нас за шлюх -
Я скажу: зачем мне тратить свои деньги,
Когда у меня есть ваши?
Не согласны?! Ваше дело.
И мне жаль, но я продолжаю танцевать.
Кошечки с коготками, словно удар милосердия,
Мы носим высокие сапоги на каблуках,
Вызывающие желание в мужчинах,
Развратные бабочки из 'Черного кота',

Эй, сестры, сестры по духу,
Не упустите эти деньги, сестренки,
В вино, что мы пьем, мы бросаем франки
Просто так, у нас большие запросы.

Мы хотим, чтобы попался, попался, ты, ты.
Прикоснись к моей коже
Цвета меда с молоком,
Чувствуя гладкий шелк,
Разбуди дикого зверя внутри,
Который рычит, пока она не начнет кричать:
Еще, еще, еще!
Когда ты вернешься домой,
Закончив дела на закате дня,
Живущий своей скучнейшей жизнью.
Когда погаснет свет свечи,
Ты ляжешь спать,
Воспоминания возвращаются:
Еще, еще, еще!
Попался, попался, ты, ты, да, да!
Хочешь провести со мной ночь сегодня?
Хочешь переспать со мной?
Добро пожаловать в Ша Нуар - Идеал!'

И девочки не останавливались на одних словах. Они извивались вокруг своих шестов, обнимали их, лизали язычками и принимали позы, соблазняющие и призывающие к разврату и сладострастию. Со странных нарядов срывались все новые и новые кусочки ткани и полоски, обнажая наготу, возбуждая мужчин. Но кроме соблазна ничего не получали парижане - даже серебряными монетами было запрещено в них бросаться - 'Совсем обнаглели они тут в своем 'Черном коте', это же так забавно попасть артисту в глаз монеткой, а здесь нельзя!' - деньги заведение принимало. По залу ходили служанки с подносами, и принимали звонкое серебро. И давал знак черный кот, и тогда к особо щедрому посетителю спускалась с подиума одна из соблазнительниц и танцевала для его стола. И еще больше пропитывался мужчина атмосферой этого заведения: особым запахом, запахом женской похоти, и ароматных смесей, на изготовление которых были свои мастера и в Париже. Но в 'Черном коте' появился свой, уникальный аромат, 'парфюм от Шанель' - весь секрет которого был именно секретом, но не для атлантов. Подростки забавлялись с растениями из Америки и мутили свои возгонки и выпарки для амазонок, которые и сами умели неплохо наменделеить себе присыпок и кремов. Это не возбранялось фоминизмом - благоухание и воскурение угодно Господу.
И только с подноса служанок 'Черного кота' можно было приобрести баночки с удивительными ароматами и запахами, с неизменными словами, вырезанными на крышечке: 'Шанель дю Пари. Парижское - значит, лучшее'.
Стриптиз заводил, с исполнения гимна женщин Дворов чудес, которое было только началом более буйной части развлекательного вечера. На втором этаже был устроен обычный дом быстрых свиданий, с маленькими комнатками, обставленными аккуратно и просто: крепкая постель, пара тазиков и кувшинов с чистой водой, и немного времени для нуждающихся и любителей 'спустить пар'.
Сами стриптиши были недоступны, пока они работали свои номера. Но потом, к восторгу публики, оказалось, что этих красоток можно нагнуть - только подход надо знать. А подход к ним оказался прост. Не для всех. Все вопросы к котикам - они зарешают и сведут, если все будет сговорено к общему согласию. Институт элитной проституции существовал всегда - это была норма жизни - все понимали - все приняли правила игры.
На сладкое в 'Черном коте' были и свои, оригинальные изыски в плане угоститься особыми блюдами. И вот здесь у многих деловых усы торчком встали - а нищие-то не так просты, паскуды! Шоко! Эти предатели снюхались с атлантами. Точно снюхались - ведь откуда еще в заведении могло появиться это чудесное блюдо атлантов. А про шоко знали - арабы на нем хорошо озолотились и продолжали набивать свои закрома золотом, мерзкие неверные.
Многие посетители, которые в первый раз заходили в 'Черного кота' сначала кипели от возмущения, у этих сволочей еще и не для всех! В наряде грязном и непотребном, с пустым кошельком не пускали в заведение - и охранники не особо церемонились, не убивали, не калечили дерзких наглецов и задавак, но на порог просто не пускали, оставляя за неудачником право - уйти и вернуться после того, как 'почистит перышки'. Но сразу на входе, каждого посетителя угощали маленьким бокальчиком шоко! Без оплаты! Считай - золотой дарили! И потом не жалели таинственного напитка за вполне умеренную плату. Шоко был известен своей силой: он на самом деле способствовал в деле постельных утех, мужская и женская слабость уступала его целебной силе, и поговаривали, что бокал горячего шоко продлевает жизнь на целый день. А какой вкус был у этого темного напитка, какой запах... чудо, что за блюдо. Арабы продавали шоколадус кусочками, на вес золота. Не скрывая - Атлантида с ними ведет торг, продает им порошок растения плодов шоко, которое не растет ни в Европе, ни на Востоке. А где растет? А вы, с какой целью интересуетесь? У нас не спрашивайте - спрашивайте у атлантов.
Более того, Зубриков не остановился на простом, и прибег к средству нормальных русских попаданцев. Каждый нормальный русский попаданец первым делом соображает самогонный аппарат - это аксиома, это... это суть попаданства. Без самогонного аппарата никакое прогрессорство невозможно. Алкоголь это не просто яд. Это яд сложный. Он требует неустанной работы по самосовершенствованию и развитию всех сторон жизни прогрессора. Запустил самогонку - готовься решать проблемы новые, серьезные, требующие недюжинного умения в сфере администрирования, управления и производства.
Шоколадный ликер Лешка замутил на раз - чего там мудрить - спирт и шоколад. В пропорции, которую ему Аматов посоветовал. Честный сороковник! Не надо переть против опыта предков. Есть там, у Менделеева какие-то серьезные, научные доказательства - сорок градусов - это норма, это стандарт. У Зубрикова даже был спиртометр - как без такого прибора затевать самогоноварение? - выйдет только профанация древнего русского искусства в области кулинарии. Лешка сам не парился, на Николашку бросил 'самогонку', тот в менделеевке соображал очень хорошо, достаточно, чтобы и спирту нагнать, и очистить углем, и водку замутить в нужной пропорции, в серебряных сосудах. И настаивать шоколадный ликер - гадость порядочную, честно признаться. Мальчики не пили эту дрянь, они и спирт не пили, и водку не пили - кто же пьет яд? Только идиоты. Спиритус вини разрушает мозг - это все знают. Даже вино разрушает мозг. Но там все слабо и медленно, человек смертен не только внезапно, человек смертен постоянно. Вся жизнь - страдание и умертвение плоти. Это ясно. В этом диалектический фоминизм - смерть и жизнь рука об руку идут вместе, а человек только сосуд, угодный Господу - увы, не вечный, но ценный сосуд.
Но этим дикарям европейцам не надо лишнего знать. Яд - лекарство, если его в меру применять. Надо вытравить у европейцев всякую дурь - будем травить - дело понятное, приятное, и даже забавное иногда: наблюдать с презрением над тем, какие же они свиньи эти европейцы, особенно если нажрутся выпивкой - животные.

***

'В ночь на восьмое число мая, в ночь на святой день воскресения Господа нашего Иисуса Христа, открыл свои двери вертеп греха и порока в Париже. И назван был сей храм Врага рода человеческого 'Черным котом', не скрывая своего расположения к Павшему. И заправляют в том вертепе враги власти короля и церкви - Дворы чудес Парижа. И много бед мы ждем от этого падения нравов'. Епископ Парижа закончил писать свой донос в Рим, самому Папе Римскому. Сам он не будет больше пытаться вмешиваться в эти дела - ему его здоровье дороже. Пусть в Риме разбираются. Посмотрим, что из этого выйдет. Хотя... епископ вспомнил о необычайно щедром подарке. Пришел человек от этих грешников и просто выложил на пол мешок с золотом, тихо добавил на словах: 'Богу - богово, епископу - еписково. Церковь тоже не обижена, святой отец, ты об этом знаешь. Так у нас ведут дела. До скорого свидания'. И епископ не смог ничего поделать. Ему дали золото. Откуда оно, и для чего оно подарено - это его личное дело. И он найдет достойное применение этому золоту, обязательно найдет. Очень много хлопот в этом беспокойном Париже. Совсем здесь люди нескромные и падкие к греху. Еще и странные слухи пошли о королеве Екатерине Валуа... и вовсе не об 'английской вдове короля', нет! Молва пошла о королеве Парижа, королеве Франции, о королеве Екатерине Валуа... и это было некстати, это было очень опасные слухи и молва. И Париж ждал новых перемен.

Глава 12. Лучше бы ты сдох. Екатерина Валуа

Излечение болезного прошло как по нотам! Спектакль устроили хороший, грамотный. Графа после поединка, унесли в его дом, которым он успел обзавестись на время пребывания в Париже. Кто откажет золоту и человеку двора Валуа? Через несколько часов все заинтересованные знали: граф молил свою госпожу о прощении за свой проступок и просил простить его слабость. Валуа отозвалась с одной из служанок. Своего медика она не послала проследить за кончиной забияки. И некоторые парижане даже посетовали на ее холодность. Граф ДиКаприо показал себя хорошим клиентом - щедрым, умным, знатоком тонкостей, отличным собеседником. Была у этих гадких итальяшек такая черта - умели найти язык со всеми, когда хотели, и не задирали чересчур носы.
К утру граф еще не умер. Но священник, прибывший из епархии главы попиков Парижа, довел до всеобщего сведения свое спокойное мнение: 'Граф исповедался, и готов расстаться с миром'. Вот тогда и королева соизволила навестить своего слугу. Пробыла она в доме графа недолго. И лицо ее было холодно и спокойно, какой-то неземной красотой и светом светилось лицо Екатерины Валуа, когда она возвращалась в Лувр в паланкине, радуя добрых парижан зрелищем славной дочери их города. Но внутри неё бушевала буря.
Катрин раскусила пройдоху Зубрикова. Она не удержалась! Только вошла, бросилась к нему, на него, а времена были грубые, она просто прильнула к телу своего любовника, вовсе не думая о том, что может причинить ему еще большую боль - она хотела обнять его, как в последний раз. И вдруг почувствовала подвох. Не обмануть женщину! Если ты её имел так много и так долго, что тела помнят, тела живут своей памятью.
Страсть хранит свои воспоминания.
И Катрин почуяла его своей животной частью, волчица почуяла волка, и взбесилась. Кого он хотел обмануть! Она нутром его здоровый пыл раскусила и вдруг, что-то словно прояснилось в голове. И Лешка не выкрутился. Не смог - во всем признался. Это была ошибка! И его слова для неё ничего не значили. Никакие доводы её не интересовали. Она поняла, что её предали. Предали в предательстве. Над ней надругался тот мерзкий атлант, которого она давно уже забыла, и забыла даже память о нем!
И королева оставила легата Алекса. Им обоим было о чем подумать.
А Лешка валял дурака в постели. Уже на следующие сутки он чувствовал себя отлично - все раны зажили, оставалось тщательно гримироваться и валять комедию на тему 'мнимый больной'.
Екатерина Валуа поступила как королева - она отправилась на остров Сите и молилась в соборе Богоматери. Молилась всю ночь. И люди утром узнали, что граф не умирает больше! И парижане зашептались - это было чудная новость, очень приятная, добрая, полезная. Их Валуа - настоящая королева - она может - излечить и спасти от смерти, это короли могут, они с высшим связаны. И парижане стали чудить - к Лувру стало приходить еще больше страждущих и немощных. С ними обходились просто, как всегда, привычно - подкармливали объедками с кухни. В воскресенье раздавалась королевская милость - серебро - немного, но все понимали, участие оказано, порядок соблюден, хорошая королева, своя, парижская.
Только болваны могут распространять слухи о появлении названия 'Двор чудес' связанные с одной стороной жизни этого многоликого общества. Многие знали и многие подозревали, что являясь физически здоровыми людьми, попрошайки искусно изображали больных и увечных, прося подаяния. Ночью, когда они возвращались в свой квартал, их увечья чудесным образом исчезали, что и дало, по всей видимости, название дворам чудес. Это бред. 'Franc-mitoux' - фрамиту - больные-притворщики, умели навести искусственные увечья, которые могли обмануть даже опытного медика. 'Кашлюны' могли закашлять и разжалобить кого-угодно, чтобы выманить монетки из простофиль - но, они были всего лишь одной из команд Двора. Главным чудом Двора было одно - возрождение свободы. И вот это чудо не было понятно и приятно большинству парижан, которые предпочитали покой и уют стада. А пришла беда? Отворяй ворота и не вопи громко, не мешай людям заниматься делом - грешить надо было меньше!
Умные, талантливые актеры, фрамиту, с честью, с лучшими хитами художественного кашля, исполнили задание Дворов на ура - у Лувра стали происходить чудесные исцеления! Валуа изливала щедрость не жалея - ангел снизошел на грешную землю Парижа! Люди были рады получить новую игрушку, такую полезную, такую милую.
А такая милая, такая чистая, как лепесток, в это время сидела на своем 'троне' в Лувре, и корона над креслом не значила ничего, сейчас была унижена любовь. И глазами полными слез смотрела Катрин на своего любовника, на своего предателя. И оба долго молчали. Они встретились после краткого перерыва. Он вошел в залу и застыл в недоумении - она все еще дулась! Что за нелепости! Железо горячо - трясти надо! А вот Катрин чувствовала себя плохо. Она не смогла успокоиться - кругом опутал её этот предатель. Но она нашла в себе силы - она не уронит чести Валуа. И когда молчание уже мешало дышать, она сквозь слезы негромко молвила: 'Лучше бы ты сдох, атлант'. И горько усмехнулась Екатерина Валуа. Ей не победить этого врага - но она не сдается, она уйдет гордо, стоя во весь рост.
А Зубриков не чувствовал себя виноватым, оскорбленным, или унизившим. Она что? Его полюбила? Да ерунда всё это. Лешка верил в любовь. Как в Богов. Как в мир. Как в жизнь. Но он не верил в любовь выдуманную и воспетую. Поэзис - в переводе в древнего греческого, это буквально - творение. Бог, который творил мир - поэтический акт совершал. Поэтизировать на человеческом уровне можно что угодно. Продукт всегда остается продуктом. Меч - тоже продукт жизнедеятельности. И ребенок - тоже продукт жизнедеятельности. И война. И мирный труд. Любовь - это высшая химия. Зубриков после попадания реально понял силу науки. Когда живешь в достатке, спокойно, в двадцать первом веке, обычным пользователем-покупателем компьютеров, мобил, машин, билетов на самолет - не думаешь о науке ни свысока, ни сбоку. А вот очутившись, с пустой башкой в мире без электричества и техники уровня пара - ты понимаешь, что наука это творение высшего пилотажа. И химия - это чума, как здорово. А биохимия - это нечто вообще запредельное.
Не попрешь против реакций, которые в микроскопы всякие там видны. Овец клонировали! Сердца пересаживали! Там, блин, такие сыворотки правды нахимичили, что всякие интриги и неполадки в механизме госуправления просто нереально себе представить. Наверняка, у президента нормальная есть команда - четкие друзья, спецы, мужики настоящие, российские - и пусть их на самом верху немного - двенадцать глав отделов. Но эти парни реально периодически просто выпивают дружескую чашу с сывороткой правды, и задают друг другу вопрос: 'Ну, что, брат, продался уже иноземцам?' - а иначе нельзя на высочайшем уровне власти.
И Любовь - это высочайшее - от нее дети родятся. Лучшие дети. И против любви не попрешь - это неизведанная пока наука - встретились два человека, и все - реакция друг на друга необратимая. И как хочешь называй: стрела Амура, бес в ребро, козла можно помянуть - все возрасты покорно запрягаются в упряжь супружества и тянут семью. Настоящую семью, а не обычный брак.
Катенька была славная девочка, и в постели хороша, и головка у нее была сообразительная, и жизнь ее побила довольно, чтобы она стала сильной, гнутой во все стороны, но осталась стойкой - но Леша не полюбил ее. А значит, и она просто влюбилась в него. Влюбленность это так, ерунда приятная - всего шаг в симпатичном направлении.
Зубриков не собирался ей ничего не пояснять, не говорить, это все бесполезно - женщина свой интерес ведает. А Катрин Валуа, ко всему женскому, королевой родилась, была и становилась. И Леша чуял ответственность. Убивать ее не хотелось. Там все смешалось: и симпатия к подружке, и приязнь к ее сексу, и уважение ее просвещенности - а девочка немного сдалась, признала необходимость посматривать в сторону демократических норм жизни - Катрин Валуа убивать было невыгодно.
' Ты меня на рассвете разбудишь,
проводить необутая выйдешь,
ты меня очень скоро забудешь,
ты меня никогда не увидишь'.
Граф ДиКаприо пел свою песню, а Катрин задыхалась от слез. Она сидела, закрыв глаза, и не могла остановить свой плач. И не хотела затыкать себе уши. Слова этой песни больно ранили, но с болью дарили покой, надежду на покой. Он продал душу дьяволу! Нельзя так петь. Нельзя так знать! Нельзя такое чувствовать! Что он за человек...
Закончив петь, легат атлантов негромко заметил:
- Я оставлю Францию, королева. Когда ты станешь королевой - я оставлю Францию тебе. Убивать тебя невыгодно. И не проси - я обещал убить тебя не больно. Увы, не больно убить королеву Англии. А королева Франции Екатерина Валуа - нужна Атлантиде.
- Я травлю тебя ядом, атлант, - прошептала признание королева.
Зубриков оторопел. Он не знал что сказать. Вот когда он в очередной раз понял глубину и мощь культуры человеческой. Религия - это не пенис канина - в большой книге на все случаи жизни отговорки есть. Не знаешь что сказать, а необходимо высказаться - чеши, как по писаному - сойдешь за умного и достойного человека. А апостолу учения святого Фомы было, что почитать в памяти своей:
- Иисус сказал: Это небо прейдет, и то, что над ним, прейдет, и те, которые мертвы, не живы, и те, которые живы, не умрут, - спокойно, веско роняя слова евангелия, произнес Зубриков. Потом добавил мягче. - Евангелие от святого Фомы, заповедь одиннадцатая.
Она смотрела на него расширившимися от ужаса глазами. Валуа сразу поняла одно, важное - она травила христианина. И у этих фоминианцев была смелость убивать епископов, посланников папы Римского! Атлантида не приняла послов от святого престола. Атланты заявили на всю Европу - ваша Церковь и ваши Храмы - не есть вера истинная, исконная, изначальная. Не приближайтесь! Чистота не приемлет грязное.
Могло ли быть так, что вера хранила этого атланта от яда? Валуа не знала ответа на этот вопрос. Но отлично поняла, что никогда больше ничем не сможет навредить подло этому мужчине. Она ударит его, если он заслужит. Она укусит его - если он ее разозлит. Но время яда прошло.
- Время яда прошло, Алекс. Я буду бороться с тобой, - вслух повторила королева.
И граф Леонардо ДиКаприо улыбнулся:
- И это хорошо, моя королева. Впереди трудный участок пути. Дорога к трону никогда не бывает легкой. А если случается - чего тогда стоит такой тронник? А бороться с тенью Атлантиды не сможешь. Однажды я увезу тебя, Катрин.
Она вжалась в спинку трона, отодвинулась, как могла от него, но он не унимался, и ей было страшно.
- Ты объявишь поход по святым местам. В скромном платье ты выйдешь из дворца. И люди будут бросать цветы тебе под ноги. Они будут молиться о тебе, Екатерина Валуа. Они будут любить свою королеву. Я увезу тебя на несколько дней. Ты увидишь немного. Но этого тебе будет достаточно, чтобы всю жизнь помнить и знать - кто ты, когда ты и где ты.
- Это будет жестоко, легат, - грустно улыбнулась Катрин.
- Большой девочке - большие игрушки, - улыбнулся Лешка.
- Мерзавец. Ты не злишься на меня?
- Нет! Совсем нет, - сразу ответил Лешка. - Что ты, что ты! Перестань. Проехали. Ты погорячилась, я тоже не ангел. Люди мы, Катрин, люди.
- Ты человека убил! Ты сатанинские обряды творил, - вдруг завопила Валуа и бросилась к нему, чтобы выцарапать противные глазки.
А когда он ловко перехватил ее руки, она врезала ему коленом по дорогому. И он согнулся от боли. А она расхохоталась: получил мерзкий паршивец, будет знать, как над бедной королевой издеваться. Чуть в ведьму не превратил!
А пройдоха Зубриков, получив очередной незаслуженный удар по яйцам, приходил в себя, и приводил себя в порядок. И про себя ругался на эту бешеную. Совсем нюх потеряла! Королевы не пинаются по интимному! Королевам не положено! А эта - вредина и дура. Ох, как ему было больно.
Но они помирились. Побранились - потешились - старая как мир забава.

***
Париж стих, узнав новость недобрую. Умерла жена Бургундца. Бонне д'Артуа было двадцать девять лет, она не была тяжела, она цвела на многим памятном недавнем балу у Бурбона, и она умерла... Филипп потерял вторую жену. Но это его, бургундские заботы, многие беспокойно зашевелили извилинами: кому выгодно?
И Лешка честно объяснился с Катрин, он сам был в шоке. Так ударить Бургундца - это надо иметь стальную спину. И подло слишком - женщин можно убивать, но только когда они заслуживают смерти. А Бонна была домашней клушей, хорошая хозяйка дома, но она не была политиком, она вообще была вне этого образа жизни - обычная кровь, уносящая на сторону часть богатства рода.
И как не крути - всем выгодно ослабить Бургундию. Даже в самой Бургундии мути полно. Маньяки, скорее всего, постарались, так подумал Лешка, приняв версию, что перемирие арманьяки решили скрепить и таким образом, добавив забот своего древнему врагу.
А заботы всплыли нешуточные!
Зубриков сел, где стоял. Потому что, простит Господь ему его жестокость к памяти ушедшей - но Бургундец был завидной партией! И у Лешки для вдовца была одна невеста на примете. Одна молодая вдова была не прочь примерить корону. А вот Филипп ей эту корону гарантировал! А Филиппка потом можно и 'тогось'. Нужно будет его убить. Никаких 'можно'. Филипп политик мощный, никакие реверансы не обманут его. Он имеет тьму союзников тайных и явных - если вздумает начать серьезную брань с Атлантидой - это будет не 'крестовый поход' наемников и рыцарей, жадных до славы и добычи. Король Франции и Бургундии сможет сколотить мощный альянс и тогда всем станет жарко. И может начаться страшная череда нескончаемых конфликтов. Которой, конечно же, не будет - но атланты предстанут исчадиями ада перед Европой и Востоком. Мир окончательно разделится на три части: Европа, Восток и Атлантида.
Так стоило ли связываться с таким женихом? Ему тридцати нет - здоровый кабан, умный кабан - ох, сложная интрига.
А Екатерина отреагировала просто: 'Хочу!' И призналась, что очень завидовала сестре, когда та вышла замуж за Бургундца. И теперь - её черед. И она готова стать вдовой вторично - на все воля Господа - но! Сначала она понесет ребенка! Трону Франции нужен наследник. В Бургундии наследник есть.
И Лешка понял, что игра выходит на новый уровень. И никто не был посвящен в их план, кроме их двоих. И этого было достаточно. Валуа знала уже поговорку о том, что 'знает свинка'. Она кругом ловко устроилась - и попу на трон, и корону ей на голову, и нового мужика в постель. И никто ведь потом не подумает на неё!
Но до зловредного коварства было еще далеко. Устроить свадьбу Валуа и Бургундца было тоже непростым делом. Тут нужны были свахи лучшие, хитрющие, с руками загребущими. И кабинет Катрин развил деятельность в новом направлении - устройство довольно прибыльного мероприятия.
Важно понять одну вещь - Филипп Добрый мог оказаться хорошим королем. Париж был готов его принять. Ведь после коронации Бургундец оставался в своем Дижоне - а в Париже и так заправляли бургундцы, да еще и англичане совали свои сопливые носы во все дыры! Но в качестве короля Франции Филиппа ставили в позицию простую: или он продолжает поддерживать земляков, и все довольны, никому они особо не мешали. Вот только поддержка становилась изрядно окрашенной французскими интересами - как король Франции Филипп обязательно расширит штат управления - и с профессионалами-парижанами придется делиться властью. Либо Филипп унижает Францию, подминая под интересы Бургундии - вот тогда война улиц, вот тогда война земель. А Бургундия не готова к такой войне - и никакие англичане, в качестве союзников не помогут. Потому что орлеанцы, анжуйцы, бурбоны и арманьяки со всех сторон вцепятся в Бургундца, который решил подмять под себя Францию - не надо раскачивать лодку!
Все упиралось в Филиппка. А захочет ли он примерить корону? Примерить Валуа он не откажется - но это несерьезно - политик вертит мужчиной в таком деле.
И потихоньку, но ускоряясь с каждым новым днем, завертелась интрига - простая на первый взгляд, но там было много потайных карманов и условий.
А Катрин нудила и пилила всех кругом: хочу замуж, дайте мне Филиппа! Вариант всех устраивал, все носились, как угорелые, и подмазывали, подманивали, одаривали и отоваривали союзников и негодников. Всем оказалось интересна затея - женить Филиппа на Екатерине - это же можно такие дела начать проворачивать в Париже. И по старому с такой четой правителей не выйдет жить. Англичане утрутся! Это они что, между матерью и сыном войну объявят? Не надо смешить - сын еще не соображает ничего, а кто тогда у нас самый хитрый? Бургунды почуяли запах выгоды. Парижане почуяли ветры выгоды. Филипп думал. Катрин нудела. Однажды Зубриков не выдержал, она чуть не плакала, и он видел - она серьезно озабочена, но чего ей неймется? Решил поговорить начистоту и прямо спросил:
- Чего тебе так загорелось, Катрин?
- Я тяжела.
- Чего?
- У нас будет ребенок, Алекс, - спокойно пояснила Катрин.
И Лешка, который был отцом не одного десятка сыновей, и дочерей, и прочих дикарей - вот от этой новости сдулся. Спекся кекс.
И ведь сам был виноват! Когда они пришли к соглашению, Катрин поняла - она может больше не сдерживаться, и атлант просто обязан поступить как настоящий мужчина, а не крыса, скрывающаяся под маской, графа-итальянца. И они зажгли! Ни о каком Лувре и речи не было. Какой Лувр! Несколько ночей они тайно, катакомбами проникали в один гостеприимный дом, который до утра не давал уснуть соседям: крики и стоны стояли безумные. Соседи не знали что делать, и золото приятно тяготит карман, и спать хочется постоянно, и жены замучили мужиков упреками, в несостоятельности и слабом внимании к выполнению супружеских обязанностей.
А парочка отрывалась на полную катушку, совсем потеряв разум, дав себе волю, пока была возможность отдаться страсти, у которой нет будущего.
Вот и оторвались. И Валуа светилась светом будущего материнства, и глазами хитрой волчицы, которая получила своё. А Зубриков ударился в панику. И решил сбежать из Парижа. Потому что такие дела не мог оставить на своей ответственности. Серьезно все развернулось. Быть папой принца ему еще не приходилось.
Но ему не дали возможности расслабиться. Самый умный? Ха! "Легат, не надо никуда плыть. И ходить не надо. Все само придет к тебе", - огорошили Зубрикова визитеры с мордами молодыми, знакомыми и нахальными. Как же, оставили такого балбеса без присмотра - держи карман шире, брат Алекс.
В Париж заявился Мюллер! Он же мистер 'М' - глава секретной службы Атлантиды и всех 'штирлицев' начальник и всех 'бондов' командир. Ринат Аматов почтил Париж собственной персоной. И после встречи с ним, когда его представили большим и важным людям - все большие и важные почувствовали себя неуютно. Они воочию поняли - какой поганой сволочью может быть атлант, если ему не угодить. Граф ДиКаприо - слуга атлантов, больше мог не мнить о себе слишком важного, да он оказался соплюшкой против тех, кто решает! Как они были так слепы! И люди Екатерины Валуа утроили усилия - надо быстрей устраивать эту проклятую свадьбу, и чтобы поганый атлант покинул Париж побыстрее. Вопрос очень важный, вопрос корон и затрагивает судьбы многих великих родов. Справятся. Без всяких атлантов и вообще - не надо их так близко!
А Ринат уже замучался отвечать на всевозможные вопросы Зубрикова:
- Ринат, а вот всякие наследственные заболевания в это время какие бывают?
Аматов сначала не понял вопроса, потом подумал и честно признался:
- Вопрос сложный. Ты это к чему спросил?
- Катрин ребенка ждет.
- Я знаю, - как на дурачка посмотрел на друга Ринат. - И какие проблемы?
- Я беспокоюсь, - смущенно начал объяснять свои планы Лешка. - Вдруг девочка родится. Хочу мальчика подготовить. Зачем нужна принцесса? Надо чтобы принц. А девочку себе заберу.
Ринат опять не сразу понял, о чем ему толкует друг. Потом до него дошло:
- Ты ребенка подменить хочешь?
- Ага, - улыбнулся улыбкой идиота Зубриков.
- А нафига такие сложности? Лешка, если надо будет, мы и за дочь твою здесь все раскатаем.
- Ну... знаешь, Ринат, я с Катрин пообщался, принцессой быть очень муторно. Ничего хорошего.
- А, это верно, девочке на Тиде лучше, - улыбнулся довольный отец собственной дочери. - Леша, но маму нельзя так обижать. Ты свинство задумал. Нехорошо.
- Ринатик! Какое свинство! Что ты, - убежденным в своей правоте голосом начал развивать Зубриков. - Ты наших девочек вспомни! Я же с любой стороны лучшее предлагаю. Катенька всегда сможет дочку навестить, тут расстояние малое. А мать из нее, как из меня папаша! Я вижу это. И ты знаешь, не больно она о родном сыне думает. Любви между нами нет. Близость хорошая, горячая. Моего сына она примет запросто. Мы ей аккуратно, при случае все раскроем. А кормить его она не будет, не принято. Да и не надо - она бухает крепко. И так еле держу её в узде последние дни, она же не соображает, что делает.
- Вон оно что, Михалыч, - недобро прищурил глаз Ринат. - С этим я ей выдам пару добрых слов.
- Так что насчет наследственных заболеваний?
- А ты с кем трахаешься?
- Уже ни с кем, - поправил его Лешка. - Я уже натрахался. Три раза натрахался. Заблаговременно. Женщины вроде здоровые кобылы, кошки крепкие, нахальные и умные. Но... ссыкотно мне что-то.
- Плюнь, Зубриков, - решительно успокоил его Ринат. - Уродства не будет и ладно. А остальное неважно. Сейчас чума кругом таится. Яда полные бокалы. А ты о наследственности думаешь. Себе памятку заведем, чтоб потом брат на сестре не женился. А то тебя угораздит и к другой королеве пристроится.
- Хватит! Ну, их, этих королев, - Лешка честными глазами посмотрел в глаза друга и признался. - Не лучший вариант. Корона давит на вагину. Я же не король, в самом деле. Неравная партия. А хороший секос гармонии требует - равенства.
И теоретик секса принялся и дальше мутить свои интриги. А Ринат Аматов поговорил с Валуа, так поговорил, что бедная девочка до конца жизни с оглядкой пила вино.